Реферат: Теория социального обмена и бихевиористская социология: Джордж Хоманс и Питер Блау

Осипов Г.

1. Краткое содержание

Теория обмена и бихевиористская социология являются в некотором смысле уникальными социологическими теориями. С одной стороны, они обязаны своим происхождением не столько предшествующим социологическим концепциям, сколько психологии, в первую очередь бихевиоризму В. Ф. Скиннера [54]. Кроме того, они, в особенности теория обмена, подвержены еще одному сильному внешнему воздействию — со стороны экономики. Наконец, в некоторых своих экстремальных формулировках они являются, в сущности, отрицанием всех прочих социологических теорий.

Отдавая должное значительному вкладу В. Ф. Скиннера в теорию обмена, мы начинаем эту главу с изложения его основных тезисов. Затем рассматриваем бихевиористскую социологию, как представляющую наиболее непосредственное преобразование идей Скиннера в социологические принципы. Наконец, мы обращаемся к теории обмена в трактовке ее крупнейших представителей — Джорджа Хоманса и Питера Блау.

Хоманс и Блау не единственные достойные внимания теоретики обмена. Значительными представляются также работы Джона Тибаута и Харальда X. Келли [55], Б. Ф. Микера [36] и Роберта Л. Хэмблина совместно с Джоном К. Канкелом [23].

Работы Ричарда Эмерсона, который стремится объединить макро- и микроуровневые теории обмена [14], должны быть рассмотрены в соответствующей главе о макро- и микросвязях.

Не все бихевиористы и теоретики обмена принимают концепции Скиннера, Хоманса и Блау. Классический очерк Элвина Гоулднера об обмене [22] и работа Уильяма Гуда о ролевом напряжении [20] представляют разновидности небихевиористского подхода к теории обмена. Их версия акцентирует обменный характер социальных отношений и, в частности, проблему возникновения феномена власти и престижа на базе обменного дисбаланса [21]. Но в данной главе мы не касаемся небихевиористских подходов.

Социология представляется автору [44, р.45] в виде трех основных парадигм: парадигмы социальных фактов, парадигмы социальных дефиниций и социально-поведенческой парадигмы. (Не углубляясь в сущностную структуру социологических парадигм, мы рассматриваем здесь лишь их объекты и включенные в них теории.)

Парадигма социальных фактов полагает предметом социологии крупномасштабные социальные структуры и институты и их влияние на действующих субъектов, на их мысли и поступки. Эта парадигма включает в себя структурный функционализм, теорию конфликта и некоторые варианты неомарксистской теории. Парадигма социальных дефиниций обращена к социологическому исследованию действующих субъектов, их способов конструирования социальной реальности и действий, порождаемых этими конструкциями. С точки зрения сторонников парадигмы социальных дефиниций, действующие субъекты являются относительно свободными и созидающими, тогда как в рамках второй парадигмы их действия в значительной степени обусловлены крупномасштабными структурами и институтами. В рамках последней парадигмы работают символические интеракционисты, феноменологи, этнометодологи и некоторые неомарксисты. Наконец, существует парадигма социального поведения, в которой предметом социологии является поведение индивидов, а также совокупность воздействующих на них подкрепителей и наказаний. Теории, которые мы намереваемся рассмотреть, — бихевиористская социология и теория обмена — входят именно в эту парадигму.

Наша схема множественных парадигм играет определенную эвристическую роль в данной главе. Во-первых, она помогает выделить основной предмет обеих исследуемых теорий: это поведение, подкрепление и наказание. Во-вторых, она обращает внимание На тот факт, что теоретиков, придерживающихся парадигмы социального поведения, в основном не интересуют (а некоторых совсем не интересуют) ни крупномасштабные структуры и институты, ни социальное конструирование реальности и социальное действие. В-третьих, мультипарадигматический подход яснее высвечивает взаимоотношения парадигмы социального поведения с двумя другими: хотя многие работающие с этой парадигмой приняли жесткое решение относительно предмета исследования, но ряд социологов пытаются все-таки объединить традиционные интенции социального бихевиоризма с интенциями социологизма и социального дефиниционизма.

В данной главе мы попытаемся классифицировать сложные взаимосвязи между социальным бихевиоризмом и другими социологическими парадигмами.

2. Скиннер и бихевиоризм

Бихевиоризм прочно связан и с социальными науками, и с психологией. Современный социальный бихевиоризм может быть прослежен по работам Б. Ф. Скиннера. Его труды были чрезвычайно разнообразны по форме: научные трактаты [47], утопические романы [48], полемические и политические очерки [50], описание практического применения бихевиоризма [49] и автобиографические эссе [51]. Все они сыграли значительную роль в развитии социологического варианта бихевиоризма.

К другим социологическим теориям Скиннер относился как к неким иррациональным конструкциям, отвлекающим социологов от единственно достойных изучения объектов: поведения, его причин и следствий [40]. Возьмем для примера его критику концепции культуры, определяемой социологами как совокупность «традиционных (исторически сложившихся и отобранных) идей и ценностей» [50]. Он утверждал, что это определение привносит ненужные «мистические элементы: «идеи» и «ценности». Они невидимы. Реально можно увидеть, как люди живут, как они растят детей, как собирают или выращивают продукты питания, в каких жилищах живут, во что одеваются, в какие игры играют, как относятся друг к другу, как управляют собой и т. д.» [50]. Культура общности складывается из отдельных актов поведения. Чтобы понять поведение, нужно раскрыть содержание таких сущностей, как вознаграждения и издержки.

Самой резкой критике подвергалась парадигма социальных дефиниций Скиннера. Одной из важнейших его целей в труде «За пределами свободы и достоинства» [50] было исключение из социальных наук и вообще из научного обихода идеи, которую он обозначил «автономным человеком». Идея автономного человека — составная часть социально-дефиниционистской парадигмы (например, мидовское «Я»). Имеется в виду, что люди автономны, если южно атрибутировать им способность чувствовать и мыслить, стремиться к свободе и сохранению достоинства. Люди, согласно той концепции, обладают некоей внутренней сущностью, определяющей их действия. Эта внутренняя сущность порождает инициативу, созидание и творчество.

Для Скиннера же идея автономной внутренней сущности есть как раз та самая мистическая, метафизическая конструкция, которая должна быть устранена из социальных наук: «Понятие автономного человека предназначено только для того, чтобы объяснить вещи, которые мы еще пока не в состоянии объяснить другими способами. Его существование зависит от нашего незнания, и оно, естественно, потеряет свой статус, как только мы будем знать больше в поведении» [50, р. 12]. Первичная сущность, по Скиннеру, — это поведение, а также и условия, которые понуждают к этому поведению (в первую очередь — другие поведения). Он считал, что не следует фокусировать внимание на таких понятиях, как «чувства»; нужно сконцентрироваться на анализе (и контроле) поведения и случайностях, которые влияют на него. Линда Молм развила это положение, утверждая, что Скиннер работал над тем, что он называл «частными случаями», или «случаями, имеющими место внутри индивида, недоступными наблюдателю извне» [40, р. 161].

Ряд бихевиористов включают в сферу своих интересов понятия знания, эмоций, разума. Например, Артур Стаатс [53] привел доказательства в пользу включения в исследование понятия разума. Джон Болдуин и Дженис Болдуин [5] подчеркивали, что бихевиористам и даже всем социологам следовало бы пользоваться как традиционным научным аппаратом, так и понимающей методологией для того, чтобы осмыслить все разнообразие социальных феноменов.

В категорию «частных случаев» он включал мысли, чувства и восприятия. Однако Скиннер соглашался принимать во внимание внутренние состояния лишь при двух условиях. Во-первых, эти состояния не должны быть независимыми (или опосредующими) переменными. Иначе говоря, они не могут быть объясняющими, а лишь объясняемыми переменными. Во-вторых, они все-таки должны быть доступны для наблюдения. Такой ограниченный подход к ментальным состояниям неприемлем для сторонников парадигмы социальных дефиниций.

Скиннер и другие социальные бихевиористы интересуются связями между индивидами и окружающей их средой [40], которая состоит из ряда социальных и несоциальных сущностей. Они доказывают, что принципы, управляющие связью между индивидом и социальным объектом, тождественны принципам, управляющим связью между индивидом и несоциальным объектом.

Это означает, что для бихевиориста ребенок, бросающий камушек в реку, как объект изучения качественно тождествен бихевиоральным феноменам любой степени сложности (мать, бранящая ребенка, учитель, наставляющий класс, производственное совещание на уровне директоров).

Социальные бихевиористы интересуются процессом взаимодействия, но этот процесс определяется ими совершенно иначе, чем социальными дефиниционистами. С точки зрения социальных дефиниционистов, действующие субъекты являются динамичными, созидательными силами в процессе взаимодействия [43]. Они не просто реагируют на стимулы, но интерпретируют их и действуют на основе своих интерпретаций. Социальные бихевиористы, напротив, оставляют индивиду гораздо меньше свободы. С точки зрения бихевиориста, «мышление есть поведение мозга. Большая часть мозговой деятельности неосознанна» [6, р. 264]. Таким образом, если, с точки зрения социального дефинициониста, действующий субъект энергично и сознательно конструирует социальную реальность, то с точки зрения социального бихевиориста, он (или она) бессознательно реагирует на стимулы. Реакция индивида определяется характером внешних стимулов. Это гораздо более механический образ субъекта, чем в трактовке социального дефинициониста.

Образ действующего субъекта у сторонников парадигмы социального факта (пример — структурный функционализм) почти столь же механичен, как в социально-бихевиористской парадигме. Они видят индивида, подчиненного внешним нормам, ценностям, структурам и т. п. Различие между ними и социальным бихевиоризмом состоит лишь в представлении о силах, управляющих индивидом. С точки зрения первых, индивидом управляют крупномасштабные структуры и институты. Социальные бихевиористы интересуются связями между индивидами и их вероятным влиянием на поведение.

3. Социология поведения

Бихевиористская социология (Джон и Дженис Болдуин [6] называли ее наукой поведения) представляет попытку применить принципы психологического бихевиоризма к социологическим проблемам. Исследуется соотношение между влиянием поведения действующего субъекта на среду и влиянием среды на последующее поведение субъекта. Это основа оперантной обусловленности, или процесса обучения, посредством которого поведение модифицируется своими последствиями [6]. Развернем этот тезис. Действующий субъект — источник поведения. Вначале его поведение г.воспринимается как почти случайное. Среда, социальная или физическая, в которой реализуется поведение, подвергается его влиянию и, в свою очередь, оказывает на него обратное действие. Реакция среды, позитивная, негативная или нейтральная, влияет па последующее поведение субъекта. Если реакция поощряющая, то поведение, вероятно, будет воспроизведено в будущем в подобных ситуациях. Отрицательная реакция уменьшит вероятность воспроизведения поведения. Социальные бихевиористы, интересуясь взаимосвязью истории реакций среды и последствий поведения, утверждают, что прошлое управляет настоящим: зная, что вызвало определенное поведение в прошлом, можно предсказать, воспроизведет ли субъект то же поведение в настоящем.

4. Основные концепции

Ключевым понятием социологии поведения является подкрепление, которое может быть определено как вознаграждение. Нет такой вещи, которой изначально присуще свойство быть вознаграждением. Подкрепители не определяются априорно, вне их воздействия на поведение. Так, вознаграждение, не влияющее на субъекта, не является подкрепителем. Пища обычно считается вознаграждением, но если индивид не голоден, пища не будет служить подкрепителем. Эффективность вознаграждения определяется уровнем депривации (лишения) действующего субъекта. Например, если субъект лишен пищи, т. е. испытывает депривацию пищи, то он будет голоден и пища будет действовать как подкрепитель. Если он только что поел, уровень депривации будет минимальным и пища не будет эффективным подкрепителем. Это пример физиологической депривации. Если мы лишаем людей пищи, сексуального наслаждения, воды или воздуха, все это может служить подкрепителем. Если же физиологические потребности людей удовлетворены, упомянутые факторы не будут пригодным подкрепителем. Подкрепители не могут быть усвоены. Если мы усваиваем потребность в чем-либо, это становится подкрепителем, когда нас его лишают.

Подкрепители могут быть позитивными и негативными [6]. Позитивными — в случае, когда изменения среды принимают форму вознаграждений, увеличивая тем самым вероятность повторения поступка в будущем [11, 28, 29]. Например, продавец стучится в дверь, и ему удается продать свой товар. Теоретики бихевиоризма рассматривают факт продажи как позитивное подкрепление при условии, если продавец затем постучится в ряд других дверей в надежде повторения успеха. Джеймс и Дженис Болдуин заключают: Люди обычно усваивают позитивное подкрепление, ибо оно дает дополнительные позитивные результаты и приятные эмоции [6, р. 15]. Негативное подкрепление также повышает вероятность воспроизведения поведения в будущем, но в форме устранения чего-то неприятного. Например, выключение шумного радио может повысить способность человека писать или читать. В будущем способность писать или читать может повышаться, если выключено радио.

Подкрепителем может служить и наказание: «Событие, снижающее частоту реакции, есть фактор наказания» [11, р. 29; см. также 6, р. 25]. Например, удар или угроза удара могут удержать от повторения действия. Однако наказание для одного может оказаться вознаграждением для другого. Мазохист, например, может счесть удар поощрением, и весьма вероятно, что он будет стремиться повторить действие. Таким образом, чтобы определить, что является поощрением, а что наказанием, мы должны знать историю личности так же хорошо, как и индивидуальные физиологические качества.

Наказания, как и Подкрепители, могут быть позитивными и негативными. Позитивное наказание состоит в использовании предотвращающих стимулов, которые подавляют поведение. Примером позитивного наказания является шлепок ребенку каждый раз, когда он начинает капризничать. Негативная форма наказания — подавление поведения посредством лишения или угрозы лишения вознаграждения (цена реакции или утрата подкрепителен). Если мы отнимаем или угрожаем отнять у ребенка привилегии за то, что он (или она) капризничает, мы применяем негативную форму наказания. Дон Бушел и Роберт Берджес доказывали, что цена реакции — это «основа процедур контроля в социальных организациях» [5]. Большинство социальных организаций практикует лишение или угрозу лишения уже имеющихся поощрений, а не вознаграждение или позитивное наказание.

Отношения типа подкрепление-наказание между действующим субъектом и средой проявляются в различных формах: одни обусловлены естественными потребностями (например, лишение пищи), другие определены социально. В простейшей модели подкрепление следует за каждым действием. Такую модель постоянно подкрепляемого поведения чаще всего можно наблюдать в отношениях с детьми: например, за плачем ребенка немедленно следует внимание со стороны родителей. В отношениях с подростками эта модель проявляется с меньшей вероятностью. Подкрепление в отношении взрослых носит спорадический характер. Разъездные торговцы не ожидают, что за каждой дверью окажется покупатель, но вероятность продажи побуждает их продолжать работу. Если бы они никогда не вознаграждались, их торговое поведение было бы затухающим и их функционирование как торговцев прекратилось бы. Интересно, что постоянно подкрепляемое поведение значительно легче погасить, чем поведение, подкрепляемое спорадически. Продавцы привыкают к спорадическому подкреплению, и проходит довольно долгое время между последней продажей и пониманием, что вознаграждение может больше не последовать. Таким образом, их затухающее торговое поведение продолжается долгое время. Если бы они вознаграждались постоянно и вознаграждения внезапно прекратились бы, то они смогли бы продолжать работу лишь недолго.

Подкрепление — явление гораздо более сложное, чем простая последовательность действие — реакция (желательная или нежелательная). Подкрепление каждого данного акта определяется многими условиями среды. Эти условия представляют собой сущности, которые в прошлом ассоциировались с подкреплением или наказанием. Если, например, лицо, от которого исходит подкрепление, носит униформу, то эта униформа может вызвать реакцию, даже если она надета на ком-нибудь другом. Подобным же образом если классная комната всегда ассоциировалась с наказанием, то реакция на наказание будет проявляться, даже если перевести учащегося в другой класс и создать ситуацию поощрения. Это процесс превращения первоначально нейтральных стимулов (как, например, униформа) во вторичные или обусловленные подкрепители. Однажды преобразованный нейтральный стимул может стать позитивным подкрепителем. Поскольку подкрепитель не может функционировать в вакууме, то с первичным подкрепителен неизбежно связан ряд вторичных. Происходит процесс быстрого возрастания количества подкрепителей.

Хотя многие подкрепители специфичны для данной ситуации, но есть генерализованные подкрепители. Последние, по определению Бушела и Берджеса, «имеют большое значение в социальном исследовании, так как сохраняют свою эффективность независимо от депривации. Термин «генерализованный» связан с тем, что эти подкрепители предоставляют или обеспечивают доступ к широкому ряду различных подкрепителей, как необусловленных, так и обусловленных» [11, р. 38].

Деньги и статус-кво — хорошие примеры генерализованных подкрепителей. Поскольку генерализованные подкрепители связаны с рядом других различных сущностей, их эффективность постоянно возрастает. Социальные бихевиористы считают, что индивид ненасытен к таким подкрепителям. Как бы ни было велико количество денег или высок статус, это вряд ли ослабит желание достичь большего.

5. Модификация поведения

Подкрепление реакции означает одновременное вознаграждение целого ряда сходных реакций. Этот факт позволяет социальным бихевиористам говорить о систематическом формировании поведения или о модификации поведения. Джон Болдуин и Дженис Болдуин дают следующее определение: «Систематическое формирование поведения предполагает изменение его в направлении запланированной конечной модели. Поведение при этом постоянно подкрепляется» [6, р. 159].

Процесс модификации поведения относится к компетенции терапевтов. Модификация поведения разбивается на шесть стадий.

1. Терапевт идентифицирует желаемое поведение.

2. Определяется природа реакций (поступков) субъекта и степень их приближения к желаемому поведению.

3. Терапевт создает обстановку, благоприятную для обучения.

«Это означает устранение отвлекающих стимулов, возможности конфликтного или несовместимого поведения и обеспечение стимулов, вызывающих желаемую реакцию» [11, р. 43].

4. Терапевт выявляет эффективный для субъекта подкрепитель. Хотя могут быть использованы специфические подкрепители, но чаще всего используются генерализованные подкрепители — деньги, общественное внимание, социальный статус.

5. Терапевт формирует поведение посредством дифференцированного подкрепления реакций, последовательно приближая их к конечной модели.

6. Когда модификация достигнута, можно применять подкрепители менее регулярно. Подкрепление должно поступать не столько из искусственной конструкции, сколько из естественной среды.

Практическое применение бихевиористской социологии (например, в модификации поведения) выделяет ее из прочих социологических теорий, в том числе теории обмена. Она носит значительно более прикладной, практический характер, хотя в некоторых пунктах сближается с другими отраслями социологии, например с индустриальной социологией, которая стремится манипулировать групповыми процессами в целях увеличения производительности груда рабочих (школа человеческих отношений) [6].

6. Теория обмена

Теория обмена представляет попытку применить принципы бихевиоризма в совокупности с другими идеями к задачам социологии. Хотя теория обмена зародилась довольно давно [32], пик ее в 50—60-х годах связан с именем Джорджа Хоманса [7]. Хомансовская теория обмена может рассматриваться во многом как реакция на парадигму социальных фактов, в особенности на структурный функционализм.

7. Хоманс и Дюркгейм

Хоманс [27] критиковал структурных функционалистов, атакуя Эмиля Дюркгейма по трем направлениям: проблема эмерджентности, трактовка психологии и метод объяснения. Что касается проблемы эмерджентности, то Хоманс принимал общий тезис Дюркгейма о возникновении новых феноменов в процессе взаимодействия. Однако эти вновь возникающие феномены он сводил к простому индивидуальному поведению. Он говорил: «Все вновь возникшие социальные явления можно легко объяснить исходя из психологических предпосылок» [27, р. 14]. Таким образом, если Дюркгейм объяснял эмерджентные формы исключительно через социальное, то Хоманс полагал более адекватным их психологическое объяснение.

Что касается трактовки психологии, то Хоманс указывал, что во времена Дюркгейма психология находилась на примитивном уровне развития, занимаясь главным образом инстинктивными формами поведения и не касаясь индивидуальных различий. Таким образом, по мнению Хоманса, Дюркгейм был прав, отделяя социологию от психологии своего времени [27, р. 16]. Однако современная психология значительно более развита, и ее уже нельзя отбрасывать, как это делал Дюркгейм.

Наконец, Хоманс критиковал Дюркгейма за его метод объяснения. Дюркгейм трактовал объяснение как простое выявление причины. Такое представление об объяснении, с точки зрения Хоманса, в принципе верно, но все же недостаточно: следует также объяснять связь между причиной и следствием, притом объяснение должно непременно учитывать психологический фактор.

«Так, например, - - пишет Хоманс, — решающей причиной огораживания в Англии XVI в. несомненно была революция цен. Но для объяснения, почему эта конкретная причина привела именно к таким последствиям, нужно указать и на то, что с ростом цен в равной мере увеличивалась вероятность, что тот или иной лендлорд наживет или, наоборот, потеряет большие деньги. Лендлорды сочли дополнительную прибыль достаточным вознаграждением за существующий риск. Таким образом, налицо психологический фактор — личные убеждения действующих субъектов, которых побуждает предпринимать те или иные действия надежда на вознаграждение: это общая психологическая предпосылка» [27, р. 19].

Таким образом, реакции (поступки) всегда опосредуют социальные факты. Хоманс утверждал, что социальные факты вызывают индивидуальные реакции, которые, в свою очередь, ведут к новым социальным фактам; однако решающим фактором является поведение, а не социальный факт.

8. Хоманс и Леви-Стросс

Хоманс выступал не только против Дюркгейма, но также и против последователей дюркгеймовской традиции. Питер П. Эке [15] доказал, что теория Хоманса сформировалась как реакция на появление работ этнографа Клода Леви-Стросса [31]. Фактически Хоманс выступил против леви-строссовской неодюркгеймианской версии теории обмена.

Основной тезис Эке заключается в том, что теория обмена возникла из двух несовместимых направлений. Леви-Стросс [33] развивал свою версию, по крайней мере в некоторой степени, в рамках французской коллективистской традиции, главным выразителем которой был Дюркгейм. Хоманс же был наследником английской индивидуалистической традиции, наиболее ярко выраженной в трудах Герберта Спенсера. Неудивительно, что при столь различных ориентациях Леви-Стросс и Хоманс получили очень разные представления о теории обмена.

Дюркгейм рассматривал действующего субъекта как сдерживаемого социальными фактами, особенно коллективным сознанием, а Леви-Стросс пошел дальше, веря в существование коллективного бессознательного, глубоко запрятанного в человечестве и неизвестного самим действующим субъектам. С точки зрения Хоманса, это еще более ограничивающее и мистифицирующее понятие, чем идея Дюркгейма о коллективном сознании и социальных фактах. По формулировке Эке «у Леви-Стросса индивид играет еще меньшую роль в социальных процессах, чем у Дюркгейма» [33, р. 42]. Исходя из этих общих теоретических предпосылок, рассмотрим вкратце теорию обмена Леви-Стросса и критическую реакцию на нее Хоманса,

По Эке, Леви-Стросс выстроил свою теорию обмена на двух основных посылках. Во-первых, он считал, что социальный обмен есть процесс, свойственный исключительно человеку. Нельзя узнать о человеческом обмене по поведению животных. Действия людей обусловлены культурой, животные могут только реагировать на природную среду. Люди способны на созидательные, динамические действия, животные же ведут себя статично. Реакцией Хоманса было отрицание четкого различия между людьми и животными. Он отвергал все идеи Леви-Стросса об исключительности человеческого поведения.

Далее, Леви-Стросс возражал против объяснения обмена личной заинтересованностью индивидов. Он не отрицал возможности проявления личного интереса, но утверждал, что его недостаточно для поддержания социальных отношений, основанных на обмене. Леви-Стросс доказывал, что социальный обмен поддерживается сверхиндивидуальными силами, коллективными силами, культурными силами. Таким образом, человеческий обмен виделся Леви-Строссу скорее как символический.

Общество играет разнообразные роли в процессе обмена. Когда чего-либо не хватает, общество должно вмешаться, чтобы установить правила, предотвращающие деструктивное поведение. В некоторых случаях социальный обмен оправдан скорее в плане социальных ожиданий, нежели выгод: процедура обмена производится лишь для того, чтобы предотвратить появление деструктивных негативных чувств. Например, люди совершают свадебные обряды не столько ради выгоды от подарков, сколько потому, что таков обычай. Обычаи могут предусматривать поощрение не партнера по обмену, а третьей стороны. Например, вместо того чтобы отблагодарить заботой вырастивших их родителей, дети могут посвятить себя собственным детям. Таким образом, Леви-Стросс подчеркивал моральную сторону обмена, а не проявление личного интереса.

Хоманс, конечно, все это отвергал. Он больше интересовался двусторонним обменом, чем его более широкими формами типа последнего примера с родителями и детьми. Он доказывал, что основой обмена является именно личный интерес, основанный на сочетании экономических и психологических потребностей.

9. Хоманс и структурный функционализм

Хоманс критиковал структурно-функционалистское объяснение институтов. Он определял их как «относительно устойчивые модели социального поведения, на поддержание которых направлены действия многих людей» [27, р. 6]. Отметим, однако, что Хоманс сконструировал в качестве мишени для своей критики крайне вульгаризированную версию функционализма. Подобные версии давно устарели. Более продуктивным был бы анализ с точки зрения теории социального обмена реальных современных форм функционализма, например парадигмы Мертона [37].

Он выделил четыре типа объяснений институтов: два из них (которые он отвергал) связаны со структурным функционализмом.

Первый тип объяснения структурный: доказывается, что каждый институт существует как следствие отношений с другими институтами в социальной системе [27, р. 6]. Для Хоманса утверждение, что институты взаимосвязаны с другими институтами, — еще не объяснение их существования. Второй тип объяснения, функциональный, состоит в утверждении, что институты существуют, поскольку без них не могло бы существовать и оставаться стабильным общество [37]. Хоманс считал функциональное объяснение ненадежным: «Неудобство функциональных объяснений в социологии не принципиальное, а практическое. Исходя из постулатов функционализма, мы можем логически заключить, что общество, неспособное к выживанию, не обладает институтами типа «х» (независимо от конкретного значения «х»). Действительно, есть общества (их немного), социальную организацию которых мы описывали накануне их исчезновения, и оказалось, что они не обладали институтами типа «х». Но это не опровергает противоположного утверждения, что общества нежизнеспособны не из-за отсутствия каких-либо социальных институтов (если только сопротивляемость кори и алкоголю не считать социальным институтом). То есть общие постулаты функционализма не дают адекватного доказательства» [27, р. 9].

В третий тип объяснения институтов Хоманс вводит понятие исторического [27]. Институт рассматривается как конечный продукт исторического развития. Формулируя четвертый тип объяснения, он полагает историческое объяснение в основе своей психологическим.

«Все человеческие институты являются продуктами процессов исторического изменения. Располагая достаточной фактической информацией (которой мы часто не располагаем) и пытаясь использовать основные предпосылки нашей неустоявшейся дедуктивной системы, мы обнаруживаем постулаты не о взаимоотношениях институтов, как в структурном типе объяснения, и не об условиях выживания обществ, как в функциональном типе объяснения, но... постулаты о поведении человека как человека... То есть психологические постулаты: история и психология, в сущности, едины» [27, р. 11].

Еще раз подчеркнем мысль Хоманса о том, что изменения в структуре институтов должны получить социологическое объяснение и при этом любое объяснение изменений должно быть в основе психологическим. Хоманс иллюстрировал сказанное на примере появления прядильных машин в английской промышленности XVIII в. Это событие, по его мнению, имело большое социологическое значение, так как оно было одним из первых шагов промышленной революции, заложившей основы многих современных институтов. Исходным импульсом был рост английского экспорта хлопка, что привело к возрастанию запросов предпринимателей на хлопковую нить, изготавливавшуюся вручную; заработки прядильщиков начали возрастать, что, в свою очередь, угрожало возрастанием цен на одежду и, следовательно, сдерживанием торговли [27, р. 10].

Возникла потребность в снижении себестоимости нити. Поскольку уже появились водяные и паровые двигатели, предприниматели в текстильной промышленности начали искать пути механизации труда прядильщиков, и некоторые добились успеха.

Хоманс показал, что все описанное выше можно свести к дедуктивной схеме, объясняющей действия предпринимателей психологическими принципами:

1. Люди, вероятнее всего, предпринимают те действия, которые они считают в данных обстоятельствах ведущими к достижению вознаграждаемых результатов.

2. Предприниматели были людьми.

3. Предприниматели, по всей вероятности, должны были достичь результатов в виде роста прибыли, что рассматривалось как вознаграждение [27].

Так, Хоманс подтверждает свой тезис о том, что исторические изменения могут быть объяснены лишь с помощью психологических принципов. Он исключает структурный функционализм из социологии, доказывая, что истинная социология опирается на психологические посылки. Он не просто полемизирует, а пытается развернуть собственную социологическую теорию.

10. Основные постулаты Хоманса

Хотя некоторые из постулатов Хоманса относятся по меньшей мере к двум взаимодействующим индивидам, он подчеркивает, что опирается именно на психологические принципы. Они являются психологическими по двум причинам. Во-первых, «они обычно вводятся и эмпирически верифицируются... психологами» [26, р. 39—40]. Во-вторых, что важнее, «они суть постулаты о поведении отдельного человека, а не постулаты о группах или обществах; поведение человека как человека считается сферой психологии» [26, р. 40].

Приводя доводы в пользу психологических принципов, Хоманс, однако, не считал индивидов чем-то изолированным. Он понимал, что люди социальны и тратят значительную часть времени на общение с другими людьми. Он попытался дать психологическое объяснение социального поведения: «Общие постулаты психологии, которые являются постулатами о влиянии на поведение человека тех или иных факторов, не зависят от того, исходят ли эти факторы от других людей или от физической среды» [26, р. 59]. Хоманс не отрицал положения Дюркгейма о том, что новое возникает из акта взаимодействия. Более того, он доказал, что эти вновь возникающие явления могут быть объяснены с помощью психологических принципов, и потому нет необходимости искать социологические постулаты для объяснения социальных фактов. Для иллюстрации он использовал основную социологическую концепцию нормы: «Ярким примером социального факта является социальная норма; групповые нормы ограничены тем, что должны соответствовать поведению большинства индивидов. Вопрос не в том, что ограничение существует, но в его объяснении. Нормы не ограничивают автоматически; индивиды приспосабливаются, поступая в соответствии с нормами, поскольку замечают, что приспособиться — значит получить преимущество. Именно психология имеет дело с эффектом осознанного преимущества» [26, р. 60].

В многочисленных публикациях Хоманс, по его собственному выражению, «возвращал людей обратно в социологию», но при этом пытался разработать теорию, фокусирующуюся на психологии и элементарных формах социальной жизни. Эта теория и была названа теорией обмена. По Хомансу, «она имеет дело с социальным поведением как обменом деятельностью, осязаемой или неосязаемой и более или менее вознаграждаемой или ценной, между по меньшей мере двумя лицами» [24, р. 13].

В рассмотренном выше примере Хоманс стремился объяснить появление движимых природной энергией машин в текстильной промышленности и через него развитие промышленной революции психологическими установками, побуждающими людей действовать в целях увеличения вознаграждения. Его формулировки отчасти были полемически заострены в споре с социологистами, в особенности со структурно-функциональными концепциями маститого коллеги и друга Толкотта Парсонса. Он утверждал, что указанные концепции «обладают всевозможными достоинствами, за исключением способности что-нибудь объяснить» [24, р. 10]. По выражению Хоманса, структурные функционалисты создали лишь концептуальные категории и схемы. Хоманс соглашался, что научной социологии нужны такие категории, но социология «нуждается также в наборе общих постулатов об отношениях между категориями, ибо без этих постулатов объяснение невозможно» [29, р. 10]. Поэтому Хоманс поставил задачей разработку таких постулатов, ориентированных на психологический уровень; они и образуют фундамент теории обмена.

В работе «Социальное поведение: его элементарные формы» [24, р. 29] Хоманс подтвердил, что теория обмена опирается как на психологию поведения, так и на элементарную экономику. В частности, Хоманс [30] не одобрял выражения «теория обмена». Он рассматривал ее просто как психологию поведения, примененную к конкретным ситуациям. Хоманс начал с обсуждения поведенческой парадигмы Б. Ф. Скиннера, в особенности скиннеровского примера с голубями. Находящийся в клетке голубь может случайно клюнуть и в окрашенную точку. Тогда он получает пищу. Можно доказать, что вероятность повторения голубем этого действия увеличится. Выражаясь языком Скиннера, поведение голубя оперантное, оперантное поведение должно подкрепляться; пища является подкрепителем; а голубь подвергается оперантной тренировке. На обычном языке мы сказали бы, что голубь научился клевать в нужную точку потому, что его вознаградили за такое действие [24, р. 18].

По мнению Хоманса, скиннеровские голуби не вовлечены в настоящие обменные отношения с психологом. Это односторонняя обменная связь. Стимулируется только голубь. Он взаимодействует и с исследователем, как с физической средой. Поскольку это не обмен, Хоманс определил его как индивидуальное поведение, т. е. предмет психологии. Социология изучает социальное поведение, при котором действие каждого из по меньшей мере двух животных подкрепляет (или подавляет) действия другого и при котором, соответственно, каждое влияет на другое [24, р. 30]. Однако Хоманс не вводит никаких новых постулатов для объяснения социального поведения как противоположного индивидуальному поведению. Для объяснения социального поведения достаточно, по его мнению, законов индивидуального поведения, разработанных Скиннером. Нужно лишь учитывать специфику взаимного подкрепления. Хоманс признавал, что он мог бы и даже должен был бы развить принципы Скиннера, но не особенно стремился к этому.

Он ограничился исследованием повседневных социальных взаимоотношений. Рассмотрим пример обменных отношений, интересовавших Хоманса. Два человека выполняют канцелярскую работу. В соответствии с порядками в их конторе каждый должен выполнять работу самостоятельно или, если требуется помощь, обращаться за консультацией к руководителю. Один из сотрудников — назовем его условно Первым — не обладает навыком данной работы и сделал бы ее лучше и быстрее, если бы ему кто-либо иногда помогал. Несмотря на существующие порядки, он не хочет обращаться к руководителю, так как, если откроется его некомпетентность, это может уменьшить шансы на продвижение. Вопреки порядку он ищет другого человека — назовем его условно Вторым — и просит помочь. Второй более опытен в данной работе, чем Первый; он может выполнять свою работу хорошо и быстро, у него остается свободное время, и у него есть основания полагать, что руководителю некогда проверить, не нарушаются ли правила. Второй оказывает помощь Первому, а в ответ Первый благодарит Второго. Два человека обменялись помощью и одобрением [24, р. 31—32].

В конечном счете Хоманс имел дело с более сложным социальным поведением, но первоначально ориентировал свою теорию обмена на этот уровень. Исследуя такие ситуации и основываясь на допущениях Скиннера (случай с голубями), Хоманс разработал несколько постулатов. Они легли в основу его теории обмена, объясняющей социальное поведение.

11. Постулат успеха

«Чем чаще одобряются человеческие действия, тем вероятнее их воспроизведение».

В примере с конторой этот постулат означает, что Первый с большей вероятностью попросит совета у Второго, если в прошлом вознаграждался полезным советом. Чем чаще человек получал полезные советы в прошлом, тем чаще он будет вновь обращаться за советом. Подобным же образом другой с большей охотой и более часто будет давать советы, если он в прошлом часто вознаграждался за них. В целом поведение, соответствующее постулату успеха, включает в себя три стадии: 1) действие человека, 2) поощряемый результат и 3) повторение первоначального действия или по крайней мере сходного действия.

Хоманс выстроил несколько допущений, связанных с постулатом успеха. Во-первых, увеличение частоты поощрений ведет к увеличению частоты соответствующих действий (хотя это в общем верно, но не может продолжаться до бесконечности. Начинал с определенного момента индивиды просто не могут действовать одинаково). Во-вторых, чем короче интервал между поступками и вознаграждением, тем более вероятно, что человек повторит данный поступок. И наоборот, продолжительные интервалы между поступком и вознаграждением снижают вероятность повторения поступка. Наконец, — это уже собственное допущение Хоманса — нерегулярные вознаграждения с большей вероятностью стимулируют повторный поступок, чем регулярные. Регулярные поощрения вызывают скуку и пресыщение, тогда как при поощрениях через иррегулярные промежутки времени (как в азартной игре) вероятность повторения поступка очень высока.

«Если в прошлом тот или иной стимул (или совокупность стимулов) был связан с вознаграждением поступка, то чем больше похожи на него другие стимулы, тем вероятнее, что человек воспроизведет тот же или сходный поступок» [29, р. 23].

Еще раз рассмотрим пример Хоманса с конторой: если в прошлом Первый и Второй обнаружили, что предоставление и получение совета вознаграждаются, то они, вероятно, будут совершать подобнее действия в подобных ситуациях и в будущем. Хоманс давал даже более приземленный пример: рыбак, забросивший удочку в грязный пруд и поймавший там рыбу, захочет снова ловить рыбу в грязных прудах [29, р. 23].

Хоманс интересовался процессом генерализации, т. е. тенденцией распространения поведения на сходные ситуации. В примере с рыбной ловлей одним из аспектов генерализации может быть переход от ловли рыбы в грязных прудах к ловле в любом водоеме с любой степенью загрязненности. Подобным же образом успех в рыбной ловле может привести к переходу от одного вида рыбной ловли к другому (например, от ловли в пресной воде к ловле в соленой воде или даже от рыбной ловли к охоте). Однако оперантным является также процесс дискриминации: субъект может ловить рыбу только при определенных условиях, которые в прошлом привели к успеху. Если условия успеха были слишком сложными, тогда они могут и не стимулировать поведение. Если стимул появляется слишком рано, он тоже может не сработать. Субъект очень чувствителен к ценным для него стимулам. Он может реагировать даже на ложный стимул, по крайней мере, до тех пор, пока не будет скорректирован повторяющимися неудачами.

13. Постулат ценности

«Чем более ценным представляется человеку результат его действия, тем с большей вероятностью он должен воспроизвести это действие» [29, р. 25].

В примере с конторой, если взаимные вознаграждения считаются ценными, то более вероятно, что субъекты воспроизведут нужное действие, чем если бы вознаграждения не рассматривались как ценные. Хоманс уточняет понятия вознаграждения и наказания. Вознаграждения — это действия, обладающие позитивной ценностью; возрастание вознаграждения с большей вероятностью вызовет желаемое поведение. Наказание — действие, обладающее негативной отрицательной ценностью; возрастание наказания означает, что субъект с меньшей вероятностью воспроизводит нежелательное поведение. Хоманс обнаружил, что наказание — неэффективное средство заставить людей изменить поведение. Предпочтительнее просто не поощрять нежелательное поведение; тогда оно в конце концов начинает угасать. Наказание менее пригодно и как средство заставить кого-то сделать что-то. Поощрение предпочтительнее, но оно может применяться лишь кратковременно. Следует отметить, что теория Хоманса не является чисто гедонистической: поощрения, полагает он, могут быть как материальными (например, деньги), так и альтруистическими (помощь другому).

«Чем регулярнее вознаграждался поступок человека, тем менее он начинает ценить каждое последующее вознаграждение» [29, р. 29]. В примере с учреждением Первый и Второй могут поощрять друг друга так часто, давая и получая советы, что вознаграждения потеряют для них ценность. Решающим фактором является здесь время: чем длительнее интервал между каждым очередным вознаграждением, тем медленнее наступает пресыщение.

В этой связи Хоманс определяет два важных понятия: цена и выгода. Цена поведения — это осознание индивидом утраты вознаграждения вследствие своего предшествующего поведения. Выгода в социальном обмене — это преобладание объема вознаграждения над ценой, которую пришлось заплатить. Разработка этих понятий побудила Хоманса переформулировать постулат депривации — пресыщения: «Чем большую выгоду имеет человек от своих поступков, тем более вероятно, что он повторит эти поступки» [29, р. 31].

15. Постулат агрессии — одобрения

Постулат «А»: «В случае, если действие не вызовет ожидаемого вознаграждения или, напротив, вызовет неожиданное наказание, то действующий субъект испытает чувство гнева: возрастет вероятность, что более ценным для него окажется агрессивное поведение» [29, р. 37].

В случае с конторой, если Первый не получит ожидаемого совета, а Второй — ожидаемого вознаграждения, оба испытают чувство гнева. Мы с удивлением обнаруживаем у Хоманса такие ментальные понятия, как гнев и огорчение: «Когда человек не получает ожидаемого, он испытывает чувство огорчения», — пишет Хоманс. И добавляет: «Пурист-бихевиорист вообще не упомянул бы об ожидании, так как это слово относится... к ментальной области» [29, р. 31]. Однако Хоманс и здесь подчеркивает, что хотя он не пурист, но его интересуют только такие ментальные состояния, которые доступны внешнему наблюдению. Именно в этом плане он оперирует понятиями гнева, огорчения и прочими эмоциональными категориями.

Постулат «А» относится к негативным эмоциям, а постулат «В» связан с положительными эмоциями.

Постулат «В»: «Когда действие человека получает ожидаемое одобрение, или еще лучше — большее одобрение, чем он ожидал, или не приводит к ожидаемому наказанию, то он испытывает чувство удовольствия; более вероятно, что он воспроизведет одобряемое поведение, поскольку оно будет для него более ценным» [29, р. 39].

В примере с конторой, когда Первый получает ожидаемый совет, а Второй — ожидаемое вознаграждение, оба испытывают чувство удовольствия, и возрастает вероятность, что они захотят и далее получать и давать советы. Совет и вознаграждение станут более ценными для каждого из них.

Хоманс называл это законом дистрибутивной Справедливости. В первом издании он подробнее развернул данную концепцию. Дистрибутивная справедливость означает следующее: по справедливости ли распределены среди вовлеченных в обмен индивидов поощрения и цена. Первоначально Хоманс констатировал это в виде постулата: «чем менее успешно реализуется правило дистрибутивной справедливости, тем с большей вероятностью проявляется у человека эмоциональное поведение, которое мы называем гневом» [24, р. 75].

В конечном счете теория Хоманса может быть сведена к точке зрения действующего субъекта как рационального искателя выгоды. Однако Хоманс не смог полностью исключить из своей системы ментальные состояния разума или крупномасштабные структуры. Например, он был вынужден согласиться, что развитие институтов вносит различие в индивидуальное поведение. Он соглашается также с необходимостью учитывать сознание для более полного представления о психологии [29, р. 45].

Несмотря на такое допущение, Хоманс остается бихевиористом, работая исключительно на поведенческом уровне и подчеркивая, что крупномасштабные структуры могут быть поняты лишь при условии адекватного понимания элементарного социального поведения. Он утверждает, что процессы обмена идентичны на индивидуальном и социальном уровнях, хотя и соглашается, что на социальном уровне способ формирования фундаментальных процессов более сложен [29, р. 358].

16. Критика хомансовой теории общества и культуры

Хомансова теория обмена вызвала острую критику (см., например: [2; 15; 39; 40]). Мы сосредоточимся на двух явных слабостях этой теории, а также на критических замечаниях по поводу этих слабостей. Основными проблемами, в решении которых Хоманс потерпел неудачу, были: адекватное обоснование уровней культуры и социальной жизни, а также объяснение внутренних ментальных процессов.

Эке [15], например, критиковал Хоманса за замыкание на двухличностном, или диадическом обмене, за игнорирование более крупномасштабных моделей обмена. Он не одобрял и отрицание Хомансом значения норм и ценностей, символически формирующих обменные отношения. Однако лучше всего высвечивает проблемы, с которыми сталкивается Хоманс на социальном уровне, критика Толкотта Парсонса с позиции парадигмы социальных фактов.

17. Парсонс против Хоманса

Парсонс заостряет внимание на двух существенных различиях между собой и Хомансом. Во-первых, он утверждает, что Хоманс склонен смазывать разницу между поведением людей и поведением животных. Сам Парсонс очень четко разграничивал их. В его теории принципы объяснения человеческого поведения качественно отличны от принципов объяснения поведения животных. Парсонс возражал против хомансовского выведения правил обмена между людьми из рассуждения Скиннера о голубях.

Второе возражение Парсонса еще более критично: «Большая часть общих формулировок, применяемых к человеку как таковому (которые я бы назвал принципами действия, а не психологическими), не может объяснить... сложные подсистемы действия» [42, р. 216]. Иначе говоря, психологические принципы не объясняют и не могут объяснить социальные факты. Хоманс не сумел показать, как применять психологические принципы на социальном уровне. По словам Парсонса, Хоманс обязан показать, каким образом его принципы могут учитываться в основополагающих структурных характеристиках крупномасштабных социальных систем [42, р. 216]. Он утверждал, что даже если бы Хоманс попытался сделать это, он неизбежно потерпел бы неудачу, потому что Социальные факты являются такими переменными, которые можно объяснить без ссылок на психологические принципы Хоманса. «Альтернативой утверждению Хоманса является понимание действующих единиц как составных частей организованных систем, качественно отличных от... взаимодействий между «людьми как таковыми». Они имеют свои языки, культурные ценности, правовые системы, различного рода институциональные нормы и генерализованные коммуникации. Конкретное поведение — функция не просто элементарных качеств, а видов систем, их различных структур и внутренних процессов. С этой точки зрения совершенно правомерно желание исследовать организацию сложных систем... задолго до того, как их свойства будут выведены из априорных принципов» [42, р. 219].

В ответе Парсонсу Хоманс согласился, что ключевая проблема связана с объяснением структур и институтов сложных обществ: «Это действительно сущность проблемы. Но Парсонс думает, что психологических постулатов недостаточно, чтобы их объяснить; а я думаю, что достаточно» [28, р. 375]. Хоманс знал, что социальные факты возникают из взаимодействий, но он считал, что их можно объяснить психологическими законами. Парсонс, напротив, полагал, что социальные факты могут быть объяснены только социальными фактами.

Хоманс отвечал на нападки Парсонса и других контратаками: «Позвольте показать им, какие свойства социального поведения они рассматривают как эмерджентные, и показать с помощью построения соответствующих дедуктивных систем, каким образом им удастся объяснить эти свойства без использования психологических постулатов. Я берусь показать, что либо попытки объяснения потерпят крах, либо им все-таки придется использовать психологические постулаты в замаскированной форме» [28, р. 376].

Этот обмен выпадами между Хомансом и Парсонсом, в котором каждая сторона утверждает, что теория противника не годится для объяснения структуры социального действия, еще раз высвечивает линии антагонизма между парадигмами социальных фактов и социального поведения в целом и между структурным функционализмом и теорией обмена в частности.

18. Теория интегративного обмена Блау

Если Хоманс и Парсонс не смогли сделать ничего лучшего, чем просто заявить о своих противоречиях, то Питер Блау [8] пошел значительно дальше в попытках разработать теорию обмена, комбинирующую социальный бихевиоризм и социологизм. Целью Блау было «понять социальную структуру на основе анализа социальных процессов, управляющих отношениями между индивидами и группами. Основной вопрос... в том, как организуется социальная жизнь при усложнении структур человеческих ассоциаций» [8, р. 2]. Намерением Блау было выйти за пределы интересов Хоманса с его элементарными формами социальной жизни и приблизиться к анализу сложных структур. Хоманс работал на поведенческом уровне, Блау же рассматривал такую работу только как путь к более широким выводам: «Главная социологическая цель изучения процессов межличностного взаимодействия — фундировать понимание развивающихся социальных структур и эмерджентных социальных сил, характеризующих их развитие» [8, р,. 13]. (Интересно отметить, что ныне Блау уже отказался от идеи построения макротеории на микробазе).

Блау интересовался процессом обмена, который, по его мнению, во многом связан с человеческим поведением и составляет основу отношений как между индивидуумами, так и между группами. Он представил четырехступенчатую последовательность, ведущую от межличностного обмена к социальной структуре и далее к социальному изменению.

Ступень I — межличностный обмен.

Ступень II — дифференциации статуса и власти.

Ступень III — легитимация и организации.

Ступень IV — оппозиции и изменение.

На индивидуальном уровне Блау и Хоманс интересовались сходными процессами. Однако концепция социального обмена Блау ограничивается комплексом действий, которые зависят от вознаграждающих реакций со стороны других и которые прекращаются, если не следует ожидаемая реакция. Люди по многим причинам тянутся друг к другу, что побуждает их образовывать социальные ассоциации. Однажды налаженные связи постепенно расширяются, взаимные вознаграждения служат поддержанию и укреплению связей. Возможна и противоположная ситуация: при недостаточном вознаграждении ассоциация будет слабеть и распадется. Вознаграждения, которыми обмениваются, могут быть либо внутренними (например, любовь, признательность, уважение), либо внешними (например, деньги, физический труд). Стороны не могут всегда в равной степени вознаграждать друг друга; когда в обмене имеет место неравенство, внутри ассоциации появляются разные уровни власти.

Когда одна из сторон в чем-либо нуждается, но не может предложить в обмен ничего эквивалентного, возможно четыре альтернативы: во-первых, принуждение; во-вторых, поиски другого источника нужных благ; в-третьих, попытка получить их бесплатно; наконец, и это самое важное, — предоставление в генерализованный кредит самого себя, т. е. подчинение другой стороне (последняя альтернатива является одной из основных характеристик власти).

Социальное взаимодействие возникает сначала внутри социальных групп. Людей влечет к группе, когда они чувствуют, что внутри нее взаимоотношения приносят больше вознаграждений, чем взаимоотношения в других группах. Чтобы быть принятыми в эту группу, они должны предложить ее членам вознаграждение, доказав, что сумеют это вознаграждение обеспечить. Отношения с членами группы будут налажены, когда члены группы получат ожидаемое вознаграждение. Особым случаем является конкуренция или чрезмерная социальная дифференциация, что проявляется, когда слишком много людей активно стремится предложить вознаграждение.

Парадокс здесь в том, что хотя члены группы, предлагающие вознаграждение, могут быть приняты ассоциацией, но их выдающиеся качества могут вызвать у других опасения за свою независимость. На ранних стадиях формирования группы конкуренция в борьбе за общественное признание служит тестом, выявляющим потенциальных лидеров. Последние обладают большими возможностями вознаграждать и с наибольшей вероятностью удержаться на руководящих позициях. Другие же хотят получать вознаграждения, предлагаемые потенциальными лидерами, и это обычно вполне компенсирует боязнь зависимости. В конце концов те, кто располагает наибольшими возможностями вознаграждения, становятся лидерами. Группа дифференцируется.

Но неизбежная дифференциация на лидеров и сторонников вновь создает необходимость интеграции. Если ранее рядовые члены группы афишировали свои самые эффектные качества, то теперь, чтобы интегрироваться в среде членов группы, они демонстрируют свои слабости, показывая, что больше не претендуют на роль лидера. Это самоуничижение вызывает симпатию и общественное признание со стороны других неконкурентоспособных членов группы. Лидер на данной стадии также участвует в самоуничижении с целью поддержать общегрупповую интеграцию. Признавая, что подчинение в некоторых сферах необходимо, лидер демонстрирует, что не стремится контролировать все сферы жизни группы. Это способствует реинтеграции группы в ее новом дифференцированном статусе.

Блау выделял два типа социальной организации. Первый тип — эмерджентные группы, т. е. группы, возникающие в процессе обмена и конкуренции (они были рассмотрены выше). Второй тип — группы, созданные для достижения конкретных целей, например, производства товаров, участия в спортивных соревнованиях, в распродажах, в политической борьбе [8].

Блау интересуется также подгруппами внутри социальных организаций. Например, он утверждает, что в обоих типах организаций есть лидирующие и оппозиционные группы.

Перейдя от хамансовских элементарных форм поведения к сложным социальным структурам, Блау понимает, что должен приспособить теорию обмена к социетальному уровню. Он [8] признает существенное различие между малыми группами и большими коллективами, тогда как Хоманс сводил на нет это различие попытками объяснить любое социальное поведение психологическими принципами.

«Сложные социальные структуры, характеризующие большие коллективы, в корне отличаются от более простых структур малых групп. В малой группе структура социальных отношений развивается в направлении межличностного взаимодействия. А поскольку между большинством членов больших общностей или всего общества нет прямого социального взаимодействия, то структуру социальных отношений среди них должны заменить иные механизмы» [8, р. 253].

Мы видим, что Блау явно не считал социальный бихевиоризм адекватной парадигмой для анализа сложных социальных структур. Но он исключал и парадигму социальных дефиниций, утверждая, что в крупномасштабной организации социальное взаимодействие и сопровождающие его социальные дефиниции в чистом виде не встречаются. Таким образом, начав с социально-поведенческой парадигмы, Блау в анализе более сложных социальных структур приблизился к парадигме социальных фактов.

По мнению Блау, связующими механизмами в сложных социальных структурах являются нормы и ценности (ценностный консенсус). «Вообще говоря, все согласны, что ценности и нормы служат как бы посредниками социальной жизни и связующими звеньями социального взаимодействия. Они делают возможным непрямой (косвенный) социальный обмен и управляют процессами социальной интеграции и дифференциации в сложных социальных структурах, а также процессами социальной организации» [8, р. 255]. Социальные структуры имеют и другие посреднические механизмы, но Блау сосредоточился на ценностном консенсусе. Один из членов группы формулирует и согласовывает групповую норму и получает вознаграждение за этот вклад в сохранение стабильности группы. Иначе говоря, группа или коллектив вступают в обмен отношениями с индивидом. Это противоречит более упрощенному подходу Хоманса, который замыкается на межличностном обмене. Блау предложил множество примеров обмена по типу коллектив - индивид, заменяющих обмен по типу индивид — индивид. Одним из примеров опосредованного обмена является организованная благотворительность. «Если раньше щедрая леди приносила корзины бедным и получала за это их уважение и признательность, то в современной организованной благотворительности нет прямых контактов и нет обмена между отдельными донорами и реципиентами. Богатые бизнесмены и представители верхних слоев населения занимаются благотворительностью, чтобы соответствовать нормам своего социального класса и заслужить общественное одобрение равных им, а не для того, чтобы заслужить уважение индивидов, которым выгодна их благотворительность» |6, р. .260].

Таким образом, интерес к норме возводит теорию Блау на уровень обмена между индивидом и коллективом, а интерес к ценностям — на крупномасштабный социетальный уровень, к анализу отношений между коллективами.

Блау писал: «Общие ценности могут быть восприняты как опосредующие звенья в социальных сделках, расширяющие границы социального взаимодействия и структуры социальных отношений в социальном пространстве и времени. Консенсус в вопросе о социальных ценностях служит основой для выведения социальных взаимодействий за рамки прямых социальных контактов и для установления социальных структур на период более долговечный, чем протяженность человеческой жизни. Ценностные стереотипы могут рассматриваться как опосредующие социальную жизнь в двух значениях термина: 1) ценностный контекст есть средство, формирующее социальные отношения; 2) общественные ценности опосредуют связи в социальных ассоциациях и взаимодействиях широкого масштаба» [8, р. 263—264].

С точки зрения Блау, существуют четыре основных типа ценностей, каждый из которых выполняет различные функции. Первый — партикуляристские ценности, которые являются средством интеграции и опорой солидарности. Это ценности, объединяющие членов группы вокруг таких понятий, как патриотизм или доброе имя школы или компании. Они, хотя являются коллективными, настолько напоминают личные чувства, что объединяют индивидов на основе межличностных отношений. Однако они распространяют интегративные связи за рамки чисто личного влечения. Кроме того, партикуляристские ценности дифференцируют группы, расширяя тем самым свои объединительные функции.

Второй тип -- универсалистские ценности. Это стереотипы, определяющие сравнительную ценность различных сущностей, которые могут быть предоставлены для обмена. Существование этих стереотипов расширяет возможности косвенного обмена. Универсалистские ценности позволяют сообществу определить ценность каждого индивидуального вклада в любой из его сегментов и обеспечить соответствующим образом вознаграждение индивида (например, повысить его социальный статус).

Третьим типом ценностей является так называемый легитимный авторитет, т. е. система ценностей, которая предоставляет некоторым людям (например, директорам, президентам) больше власти, чем другим. Эта система расширяет шкалу организованного социального контроля. Она связана с четвертым типом ценностей — ценностями оппозиции.

Оппозиционные (или революционные) ценности позволяют распространять ощущение необходимости перемен гораздо шире, чем возможности простых личных контактов между оппозиционерами. Эти ценности (например, социализм, анархизм в капиталистическом обществе) узаконивают оппозицию.

Четыре типа ценностей Блау увели нас далеко от хомансовской версии теории обмена. Индивид и поведение индивида, являющиеся первостепенными для Хоманса, почти исчезают в концепции Блау. Место индивида занимает широкий набор социальных фактов, Блау исследует центростремительные и центробежные силы внутри больших социальных объединений: это уже задачи социологической парадигмы, хотя Блау не желал идентифицироваться с ней и утверждал, что он просто расширяет теорию обмена до социетального уровня. Однако он должен был согласиться, что процессы на социальном уровне сущностно отличаются от подобных процессов на индивидуальном уровне. Он вводит дополнительные тезисы, относящиеся к макроструктурам. В последнее время Блау [9] подходит к исследованию этого макроу-ровневого структурного феномена.

19. Критика хомансовской теории сознания

Другим важным направлением критики хомансовской теории была критика его неудачного объяснения сознания. Бенгт Абрахамсон, например, утверждал, что Хоманс, акцентируя внешние проявления поведения, игнорирует внутренние переживания субъекта. Между тем «знание опыта индивидов и их восприятия вознаграждений часто имеет большое значение для понимания и предсказания их поведения» [2, р. 283]. Джек Н. Митчелл также критиковал хомансовский редукционизм и его неудачный анализ динамики сознания: «Теория, имеющая целью объяснение сущности социального поведения, не может утверждать ни прямо, ни косвенно, что взаимодействие есть просто следствие рационально осознанной необходимости (биологической или психологической) или экономических процессов. Чего ей не хватает... так это чувства... неопределенности, проблематичности, условности» [39, р. 81]. Чтобы преодолеть ограниченность теории обмена в исследовании сознания, Митчелл высказался за включение в нее категории интуитивных прозрений, используемой, например, такими социальными дефиниционистами, как Гофман и Гарфинкель.

20. Теория интегративного обмена и символический интеракционизм

Питер Зингельман [46] попытался объединить основные концепции символического интеракционизма и теории обмена. Он начал с мидовских категорий «разума», «Я», «общества».

Разум. Зингельман утверждает, что для символического интеракциониста концепция разума «отражает человеческую способность постигать то, что организм ощущает, определять ситуацию, оценивать явления, преобразовывать жесты в символы и проявлять прагматическое и целенаправленное поведение» [46, р. 416]. Теоретики обмена в принципе соглашаются с такой формулировкой разума. Действующий субъект трактуется как активный агент и символическими интеракционистами, и теоретиками обмена. Зингельман цитирует рассуждения теоретиков обмена об осознанных альтернативах, стремлениях и ожиданиях. Кроме того, он отмечает, что в концепции Хоманса о дистрибутивной справедливости присутствует понятие ментальных процессов: каждый должен лично оценить вознаграждения, чтобы определить, не нарушен ли закон дистрибутивной справедливости.

На основании этого анализа Зингельман заключает: «Современная теория обмена пошла дальше чисто бихевиористского подхода, признав, что человеческий разум опосредует связи между стимулами и поведенческими реакциями» [46, р. 417]. Вознаграждение само по себе еще неэффективно: оно должно быть определено как вознаграждение, чтобы стать действенным стимулятором. С точки зрения Зингельмана, понятие определения свидетельствует об общности теории обмена и символического интеракционизма. Но в отличие от Зингельмана бихевиористы хотя и осознают необходимость выработки социального определения, однако не занимаются этим вопросом. Они исследуют лишь проявления поведения в дефинитивном процессе, а не сам процесс.

Все эти рассуждения Зингельмана, как и Блау, свидетельствуют, что теории обмена и парадигма социальных фактов могут быть объединены. Однако многие теоретики обмена игнорируют этот аспект работы Зингельмана и Блау. Фактически Зингельман преобразовал теорию обмена в социально-дефиниционистский анализ. Это уже не теория обмена, она не совпадает с бихевиористской парадигмой. Подобным же образом применение Блау теории обмена на социетальном уровне не укладывается в бихевиористскую парадигму.

«Я». Зингельман отмечает, что символические интеракционисты имеют дело с идеей «Я» в обоих мидовских смыслах: как процесса восприятия действующим субъектом себя как объекта [46, р. 417] и как саморефлексии действующего субъекта. На определенном уровне теория обмена также интегрирует индивидуальное Я и Я-понятие. Для поддержания и развития отношений обмена каждая сторона должна уметь принять роль другой стороны (генерализированного другого), чтобы определить, какие поощрения могут быть предложены и какие можно реально получить. Правда, многие теоретики обмена, в особенности «чистые» бихевиористы, не интересуются психологией участников, такими понятиями, как «Я», «обобщенный другой», «принятие роли другого». Они считают, что это философские, а не научные материи. Скиннер, например, определяет «Я» просто «как репертуар поведения» [50, р. 189], и это определение сильно отличается от определения символических интеракционистов.

Общество. Зингельман утверждает, что и символические интеракционисты, и теоретики обмена при анализе социальной структуры акцентируют микросоциальный уровень. Кроме того, он видит две другие точки соприкосновения их интересов. Во-первых, он считает, что символические интеракционисты фокусируются на том, как люди совершенствуют модели взаимодействия, в то время как Хоманс интересуется стабилизацией отношений на базе наиболее выгодных обменов. Обе концепции предполагают непрерывное конструирование и реконструирование моделей взаимодействия. Во-вторых, Зингельман утверждает, что «обмен может быть концептуализирован как символическое взаимодействие» [46, р. 419], означающее, что обмен порождает символическую коммуникацию. Это ключ к разгадке неясного тезиса Зингельмана, что теория обмена может быть включена в символический интеракционизм. Теория обмена у него трансформируется во что-то совершенно иное, но ориентация на символический интеракционизм сохраняется.

Эта ориентация ведет к редукционистской концепции общества, которое представляется Зингельману чем-то вроде совокупности смоделированных взаимодействий и символов. Реальная ценность его анализа — в рассуждении о категориях разума и «Я» и в гипотезе о взаимодополнении символического интеракционизма и теории обмена. В заключении своей работы Зингельман попытался вывести теоретический синтез, состоящий из четырех основных пунктов:

1. В процессе обмена действующие субъекты конструируют нормативные и экзистенциальные дефиниции «Я», других, действий, целей и состояния удовлетворенности.

2. Эти определения не только субъективны, но и социально обусловлены, а следовательно, ограничены извне.

3. При обмене гедонистические интенции субъектов ограничиваются и определяются существованием объективного мира, включающим в себя и «Я», и других.

4. При обмене действующие субъекты изменяют свое поведение или свои дефиниции в тех случаях, когда: а) изменения в объективном мире делают проблематичным существующие варианты поведения и дефиниций; б) изменения в некоторых из их субъективных дефиниций делают проблематичными другие дефиниции или существующие объективные условия и варианты поведения [46, р. 22].

Слово «дефиниция» появляется все чаще в этих постулатах Зингельмана. Он трансформировал теорию обмена до неузнаваемости и включил ее в парадигму социальных дефиниций.

Социальные бихевиористы опубликовали в American Sociological Review резкий ответ Зингельману. Они инкриминировали ему извращение бихевиоризма через объединение его с парадигмой социальных дефиниций. Они выступили против попытки Зингельмана посредством политической атаки разрушить чистый бихевиоризм (см. [11]).

В сущности же он сделал то же самое, что сделал Блау, пытаясь включить теорию обмена в парадигму социальных фактов. Тем не менее и Блау и Зингельман пытались соединить несоединимые теории. Сомнительно, однако, чтобы трансформация одной теории в другую действительно способствовала устранению теоретических противоречий.

21. Современное состояние бихевиористских теорий

Представим несколько соображений по поводу современного состояния и перспектив социологии поведения и теории обмена, а также поведенческой парадигмы в целом.

Во-первых, ясно, что это одна из интереснейших и развивающихся областей в современной социологии и в особенности социологической теории [7, р. 14]. Много важного было опубликовано в последние годы (например, [12; 13; 23; 39; 41]), и можно с уверенностью предсказать, что в недалеком будущем здесь ожидаются значительные продвижения как в теории, так и в эмпирических исследованиях.

В пределах социологической теории можно предсказать упрочение связей с теорией сетей [об].

Во-вторых, хотя остаются приверженцы догматического взгляда на психологический бихевиоризм как основу социологического исследования, многие авторы стремятся вывести его за пределы традиционных границ, включив в него изучение сознания, а также крупномасштабных структур и институтов (например, [10, р. 16]).

Кук [14] писала: «Фокус значимого исследования явно смещается от диадического анализа к исследованию больших сетей обмена». Среди тех, кто продвигается в этом направлении, — Марсден [34] и Ямагиши [57].

В-третьих, можно предвидеть усиление критики социологистского бихевиоризма как парадигмы, двигающейся по инерции. Эмоции, выраженные Куртом Беком, вероятно, примут в будущем еще более резкую форму: «Многие ученые, — пишет Бек, — проявляют недюжинный талант, с удовольствием объясняя человеческое поведение через нечеловеческие аналогии, ссылаясь либо на животную модель, либо даже на модель механическую... Когда будет написана история современной социальной науки, то это будет главным образом рассказ о трактовке социальной науки как попытки абстрагироваться от специфически человеческих существ и о странной уверенности ученых в возможности точно измерить стимулы и реакции на подкрепитель» [4, с. 1100].

В этом контексте интересна работа Линды Молм [40], содержащая обзор основных критических выступлений против социального бихевиоризма и откликов на них.

Молм утверждает, что социальный бихевиоризм — это правомерная форма социологии, которая не так уж сильно отличается от других социологических теорий. Она упрекает и бихевиористов, и их оппонентов за искажение сущности вопроса: «Пытаясь обосновать бихевиористскую перспективу как сугубо специфический подход, ее сторонники стремятся подчеркнуть свои отличия от других теоретиков, но эти отличия время от времени исчезают в водовороте дебатов» [40, р. 153]. По ее мнению, отличия эти «основаны скорее на недоразумениях, чем на фактах» [40, р. 154]. Молм выделила три основные претензии к бихевиористской позиции.

Первая — что социальный бихевиоризм является редукционистским, поскольку он замкнут на индивидуальное поведение. Это, с ее точки зрения, неверно как в отношении макробихевиористов (таких, как Блау), так и в отношении микробихевиористов. Хотя она и соглашается, что бихевиористские психологи — редукционисты, но утверждает, что к бихевиористской социологии это обвинение неприменимо. Психологи-бихевиористы «исследуют, в какой степени поведение одиночного субъекта зависит от индивидуальных или независимых случайностей: стимуляторы направлены исключительно на индивидуальное поведение» [40, р. 154]. Социологи-бихевиористы, напротив, «изучают зависимость поведения двух или более субъектов от взаимосвязанных социальных случайностей: подкрепители каждой личности должны быть хотя бы частично связаны с поведением одного или большего числа других субъектов»»[40, р. 154].

Если Хоманс и другие пуристы интересуются влиянием поведения одного индивида на поведение другого, то многие социологи-бихевиористы «спрашивают себя, как на отношение между поведением субъекта влияет отношение между их поведением и поощрением» [40, р. 155]. Социальные бихевиористы не являются редукционистами, так как они интересуются структурой межличностных отношений, а значит, работают в сфере социологии. Структурные отношения — это не индивидуальные характеристики и не совокупности индивидуальных характеристик; это реальные переменные отношений [40, р. 155].

Молм далее доказывает, что социальный бихевиоризм является практически даже менее редукционистским, чем другие социологические теории: «Учение социологов-бихевиористов о поведении диады или группы резко расходится с большинством современных социально-психологических теорий и многими структурно-социологическими концепциями, в которых единицей анализа является индивид, но при этом изучаются совокупные переменные, не связанные с отношениями. А социологи-бихевиористы, изучающие социальные случайности, изучают реальные структурные (хотя и микроструктурные) переменные» [40, р. 156].

Молм признает, что многие социологи становятся редукционистами, когда проводят эмпирические исследования [3, р. 351], но она не считает это поводом для огульных обвинений всей теории в редукционизме. С другой стороны, Молм показывает, что существует и иная точка зрения на бихевиоризм, противоречащая ее позиции. Она цитирует Роберта Перинбанайагема [48], утверждавшего, что ее концепция — «несомненное проявление редукционизма, поскольку при введении ключевых объясняющих переменных не принимаются во внимание эмерджентные свойства взаимодействий, обменов, групп и даже ситуаций» [40, р. 168]. Даже по поводу работы Кук о теории обмена [13], сознательно нацеленной на продвижение к макроуровням, Тернер заключает: «Главы этого тома выполнены в явно микросоциологическом ключе».

Второе критическое замечание в адрес бихевиоральной социологии связано с тем, что она оставляет необъясненными многие сущности, особенно нормы и ценности. С одной стороны, Молм утверждает, что бихевиористы [53] поработали в этом плане не хуже, чем другие социологи. С другой стороны, она показывает, что их теория формирования норм и ценностей, распространяющая принципы индивидуального поведения на крупномасштабные единицы, очень спорна [40, р. 58].

Третье критическое замечание в адрес социального бихевиоризма: он оперирует механической и бездушной концепцией социального субъекта. Молм протестует против этого обвинения, доказывая, что оперантное поведение не формируется автоматически; оно органично рождается, а не просто вызывается любым предшествующим стимулом [40, р. 160].

Молм приводит критическое замечание Перинбанайагема; по его мнению, бихевиористский действующий субъект не является активной творческой личностью: «Это лишь плод воображения бихевиориста, представляющего человека, как пассивное, машиноподобное, неспособное к волевому акту и самобытности существо, которое просто «проявляет» поведение» [48, р. 166]. Это замечание, признает Молм, относится и к ее концепции действующего субъекта, не включающей «конструирования социального действия» [48, р. 166].

В последнее время происходит дальнейшее развитие теории обмена. Значительное влияние на него оказали работы Ричарда Эмерсона. Он акцентировал макро- и микросвязи в процессах обмена. Кроме того, он связал теорию обмена с теорией сетей. По мнению Кук [14], «значение концепции Эмерсона о сетях обмена состоит в том, что все результаты недавних исследований социальных сетей... пригодились для разработки теории обмена».

22. Резюме

В данной главе мы рассмотрели бихевиористскую социологию и теорию обмена, а также их укорененность в психологическом бихевиоризме. Мы проследили теорию обмена начиная с ее истоков — работ психолога-бихевиориста Б. Ф. Скиннера. Скиннер действительно является чистым бихевиористом, и как таковой он разорвал догматы теорий, связывавших бихевиоризм с социальным дефиниционизмом (например, символическим интеракционизмом, феноменологией, этнометодологией) и парадигмой социальных фактов (например, структурным функционализмом и теорией конфликта).

Социологи-бихевиористы акцентируют довольно примитивный микрообъект. Они исследуют отношения между развитием (историей) обстоятельств окружающего мира и природой наличного поведения. Короче говоря, индивиды, видимо, должны повторять поступки, которые в прошлом поощрялись, а не те, которые им дорого обошлись. В этом контексте мы обсуждаем ряд ключевых понятий социального бихевиоризма: позитивные и негативные под-крепители, позитивное и негативное наказание, цена реакции, генерализованные подкрепители и модификация поведения.

Далее мы анализируем теорию обмена, обсуждаем работы основных представителей бихевиоризма в социологии. Наиболее значительный теоретик обмена — Джордж Хоманс, находившийся под сильным влиянием работ Б. Ф. Скиннера. Хоманс критиковал объяснение социального поведения на макроуровне такими учеными, как Дюркгейм, Парсонс и Леви-Стросс. Он стремился объяснить социальное поведение с помощью психологических принципов, т. е. с позиций бихевиоризма. Он считал, что психологические принципы могут быть использованы для того, чтобы объяснить не только индивидуальное поведение, но также и социальную структуру и социальное изменение. Суть теории Хоманса — в следующих основных постулатах:

1. Постулат успеха: «Для всех человеческих действий верно, что чем чаще они поощряются, тем с большей вероятностью вос производятся».

2. Постулат стимула: «Если в прошлом стимул или совокупность стимулов обусловливали поощрение действия, то чем более данные стимулы похожи на прошлые, тем более вероятно, что личность воспроизведет то же или сходное действие».

Список литературы

1. Abbott С., Brown Ch. R., Crosbie P. V. Exchange as symbolic interaction: For what? // Amer. Sociol. Rev. 1973. V. 38.

2. Abrahamson B. Homans on exchange // Amer. J. Sociol. 1970. V. 76. P. 273—284.

3. Akers R. Reflections of a social behaviorist on behavioral sociology // Amer. Sociol. 1981. V. 16.

4. Back K. Review of Robert Burgess and Don Bushell, behavio ral sociology // Amer. Sociol. Rev. 1970. V. 35.

5. Baldwin J. D.,Baldwin J. I. Behaviorism on Verstehen and 'Erklaren // Ibid. 1978. V. 43.

6. Baldwin J. D., Baldwin J. I. Behavior principles in every life. 2 ed. Englewood Cliffs (N.J.), 1986.

7. Beniger J. R., Savory L, Social exchange: Diffusion of a para digm // Amer. Sociol. 1981. V. 16.

8. Blau P. Exchange and power in social life. N.Y., 1964.

9. Blau P. Microprocess and macrostructure // Social exchange theory / Ed. K. Cook. Beverly Hill (Calil.), 1988.

10. Bredmeyer H. C. Exchange theory / Ed. T. Bottomore, R. Nies- bet. A history of social an alysis. N.Y., 1978.

11. Bushell D.,Burgess R. Some basic principles of behavior // Behavioral sociology / Ed. R.Burgess, D. Bushell. N.Y., 1969.

12. Chadvick-lones J. K. Social exchange theory: Its structure and influence in social psyhology. L., 1976.

13. Social exchange theory / Ed. K. S. Cook. Beverly Hills (Calif.), 1988.

14. Coofc K. S. Emerson's contribution to social exchange theory // Social exchange theory / Ed. K. S. Cook. Beverly Hills (Calif.), 1988.

15. Ekea P. P. Social exchange theory. The two traditions. Cam bridge (Mass.), 1974.

16. Emerson R. M. Exchange theory. Pt I: A psychological basis or social exchange / Ed. J. Berger et al. Sociological theories in progress. Boston, 1972. V. 2.

17. Emerson R. M. Exchange theory. Pt II: Exchange relations and networks // Sociological theories in progress / Ed. J. Berger et al. Boston, 1972. V. 2.

18. Emerson R. M. Social exchange theory // Annual Review of Sociology / Ed. A. Inkeles et al. Palo Alto, 1976. V. 2.

19. Emerson R. M. Social exchange theory // Social psychology: Social perspectives / Ed. M. Rosenberg, R. H. Turner. N.Y., 1981.

20. Goods W. J. A theory of role strain // Amer. Sociol. Rev. 1960. V. 25.

21. Goode W. J. The celebration of Jieroes: prestige as a social controle system. Berkeley, 1978.

22. Gouldner A. The norm of. reciprocity // Amer. Sociol. Rev. 1960. V. 25.

23. Hamblin R. L, Kunkel J. H. Behavioral theory in sociology. New Brunswick (N.J.), 1977.

24. Homans G. C. Social behavior: Its elementary forms. N.Y., 1961.

25. Homans G. C. Sentiments and activities. N.Y., 1962.

26. Homans G. C. The nature of social sciences. N.Y., 1967.

27. Homans G. C. The sociological relevance of behaviorism // Behavioral sociology / Ed. R. Burgess, D. Bushell. N.Y., 1969.

28. Homans G. C. Commentary // Institutions and social ex change/ Ed. H.Turk, R. Simpson. Indianapolis, 1971.

29. Romans G. С. Social behavior : Its elementary forms. N.Y., 1974.

30. Homans G. C. Coming to my senses: The autobiography of a sociologist. New Brunswick (N.J.), 1984.

31. Homans G. C., Schneider D. M. Marriage, authority and final cause: A story of unilateral cross-cousin marriage. N.Y., 1955.

32. Knox J. The concept of exchange in sociological theory, 1884 and 1961 // Social Forces. 1963. V. 41.

33. Levi-Strauss C. Les structures elementaires de la parente. P., 1949.

34. Marsden P. V. Elements of interactor dependence // Social exchange theory / Ed. K.S.Cook. Beverly Hills (Calif.), 1988.

35. McPhail C. The problems and prospects of behavioral per spectives // Amer. Sociol. 1981. V. 16.

36. Meeker B. F Decisions and exchange // Amer. Sociol. Rev. 1971. V. 36.

37. Merton R. K. Manifest and latent functions // Social Theory and Social Structure, 1949—1968. N.Y., 1988.

38. Michaels J. W.,Green D. S. Behavioral sociology: Emergent forms and issues // Amer. Sociol. 1978. V. 13.

39. Mitchell J. N. Social exchange, dramaturgy and ethnometho- dology: Toward a paradigmatic synthesis. N.Y., 1978.

40. Molm L. D. The legitimacy of behavioral theory as a socio logical perspective // Amer. Sociol. 1981. V. 16.

41. Molm L. D., Wiggins I. A. A behavioral analysis of the dy namics of social exchange in the dyad// Social Forces, 1979. V. 57.

42. Parsons T. Levels of organisation and the mediation of social interaction // Sociol. Inquiry. 1964. V. 34.

43. Perinbanayagam R. S. Behavioral theory: The relevance, validity and apositness there of to sociology // Amer. Sociol. 1981. V. 16.

44. Ritzer G. Sociology: A multiple paradigm science. Boston, 1975.

45. Ritzer G. Sociology: A multiple paradigm science // Amer. -Sociol. 1975. V. 10.

46. Singelmann P. Exchange as symbolic interaction // Amer. Sociol. Rev. 1972. V. 38.

47. Skinner B. F. The behavior of organisms: An experimental an ah/sis. N.Y., 1935.

48. Skinner B. F. Walden two. N.Y., 1948.

49. Skinner B. F Technology ol teaching. N.Y., 1968.

50. Skinner B. F. Beyond freedom and dignity. N.Y., 1971.

51. Skinner В. F. Matter of consequences: Part three of an auto biography. N.Y., 1983.

52. Staats A. W. Skinnerian behaviorism: Social behaviorism or radical behaviorism? // Amer. Sociol. 1976. V. 11.

53. Stolte J. F. Legitimacy, justice and production exchange // Social exchange theory / Ed. K. S. Cook. Beverly Hill (Calif.), 1988.

54. Tarter D. Heeding Skinner call: Toward the development of a social technology // Amer. Sociol. 1973. V. 8.

55. Thibaut J., Kelley H. H. The social psychology of groups. N.Y., 1959.

56. Wilier D., Anderson B. Networks, exchange and coercion: The elementary theory and its applicating. N.Y., 1981.

57. Yamagishi T. An exchange theoretical approach to network positions // Social exchange theory / Ed. K. S. Cook. BeverlyHill (Calif.), 1988.

Курс социологии

Социология

Теория социологии

Вопросы и ответы к экзамену по дисциплине «Социология»

Социальная психология - электронная хрестоматия

Основы социологии

Основы психологии

Социология (полный курс)

История социологии

Социология

Основы социологии

Социология Макса Вебера

Основные социологические понятия

Социология как наука

Этапы развития социологии

Социальная структура общества

Преемственность российской социологической традиции

Теоретическая социология