Реферат: Первоисточники по философии

Содержание

1 Камю А. ………………………………………………2

1.1 Биография философа……………………………….2

1.2.Смысл творчества и философские взгляды……….4

1.3. «Миф о Сизифе» - основное произведение ………5

2. Фрейд З. …………………………………………….. 7

2.1.Биография………………………………………….. 7

2.2. Психоанализ в понятии Фрейда………………….. 8

2.3. Анализ основных произведений…………………. 10

3. Ницше Ф. …………………………………………… 13

3.1. Биография философа……………………………… 13

3.2. Философские взгляды…………………………….. 15

3.3. «Так говорил Заратустра»………………………... 16

4. Толстой Л.Н. .............................................................. 20

4.1. Биография писателя………………………………. 20

4.2. Морально-философские взгляды………………… 21

4.3.«Исповедь»………………………………………... 23

5. Достоевский Ф.М. ………………………………… 24

5.1. Биография писателя………………………………. 24

5.2. Религиозно-философские взгляды………………. 25

5.3. «Легенда о Великом инквизиторе»……………… 26

6. Бердяев Н. ………………………………………….. 29

6.1. Биография писателя………………………………. 29

6.2.Экзистенциализм Бердяева……………………….. 29

6.3. «Русская идея»…………………………………….. 30

Камю Альбер

(1913 – 1960)

1.1 Биография философа

Альбер Камю родился в 1913 г. в небольшом городе Мондови во французском Алжире – с 30-х гг. прошлого века происходило заселение алжирского побережья французскими переселенцами, а так же выходцами из Испании, Италии, Греции. Ко времени рождения Камю в Алжире жило уже более миллиона pied-noires – «черноногих», так называли этих переселенцев в метрополии. Камю родился в семье сельскохозяйственных рабочих: в самом начале первой мировой войны его отец погиб в битве на Марне. Как и многие другие «черноногие», мать была испанского происхождения, на то, кстати, неоднократно ссылался Камю, испытывавший постоянный интерес к Испании. Потеряв кормильца, семья – мать и двое сыновей – перебираются в город Алжир, столицу одноименного департамента. Мать устраивается работать прачкой, обстирывает господ, денег едва хватает для того, чтобы поднять на ноги сыновей. Старший брат Альбера, как то было обычным в рабочих семьях, рано начинает зарабатывать себе на хлеб. Младшему было суждено выйти из своего круга, стать властителем душ, кумиром интеллектуалов. Для этого требовалось образование.

Окончив в 1924 г. начальную школу в Алжире, Камю должен был бы пополнить ряды рабочих после кратковременного обучения ремеслу. Судьба распорядилась иначе: учитель начальной школы, Луи Жермен, обратил внимание на одаренного подростка и добился для него стипендии. Французский лицей давал хорошую гуманитарную подготовку и право без экзаменов поступить в университет.

Учился Камю прекрасно, проблемы у него возникали скорее, социально-психологические. На нищего стипендиата, выходца из Белькура, смотрели покровительственно и преподаватели, и соученики – потомки местной денежной аристократии.

Стремление к справедливости, социальному равенству было у Камю в зрелые годы не умственной конструкцией, а результатом жизненного опыта. В лицее Камю повезло вторично с преподавателем: учителем класса философии был Жан Гренье, в будущем близкий друг Камю. Он способствовал пробуждению интереса к метафизике, литературе, театру.

Материальную нужду, как вспоминал Камю, значительно легче переносить там, где ее восполняет красота природы, полнота телесной жизни. Средиземноморской природе посвящены самые прекрасные страницы прозы Камю.

По окончанию лицея он поступает на философско-исторический факультет местного университета. Несмотря на постоянные заботы о хлебе насущном, он успешно осваивает классические философские тексты, знакомится с современной философией. Завершая обучение в университете, он пишет дипломную работу «Христианская метафизика и неоплатонизм». Эта тема – соотношение христианской и языческой мысли – будет в дальнейшем составлять одну из важнейших сторон философствования Камю.

Театр занимает в жизни Камю огромное место – он был талантливым актером, постановщиком, драматургом. В конце 30-х гг. с театральной труппой «Экип» он объезжает весь Алжир, играет в небольших, неприспособленных залах, почти без декораций. Роли он исполняет в классических и современных пьесах, выполняет функции и режиссера, и работника сцены, и суфлера. Главная роль в то время – Ивана в собственной постановке «Братьев Карамазовых». «Я играл его, может быть, плохо, но мне казалось, что понимаю я его в совершенстве», - вспоминает Камю о ролях Ивана в «Театре труда» и в «Экип». Одной из особенностей размышлений в «Мифе о Сизифе» и в «Бунтующем человеке» является актерское вхождение Камю в роль Прометея, Дон-Жуана, Ивана Карамазова.

Эти годы являются переломными для Камю. Рухнули надежды на продолжение учебы в Эколь-Нормаль – высшей школе, готовящей университетских преподавателей философии, - к конкурсному экзамену не допускают по состоянию здоровья, из-за туберкулеза. Разваливается первый брак. Камю едва сводит концы с концами, обостряется болезнь – близко знавшие Камю в те годы полагают, что тема самоубийства приходит в «Миф о Сизифе» из личных переживаний. Но в то же самое время он не только играет на сцене, но и делает наброски пьесы «Калигула». В печати появляются первые прозаические сборники – «Изнанка и лицо», «Бракосочетание», написан и отложен первый роман «Счастливая смерть», начата работа над философским эссе, которое получает название «Миф о Сизифе».

В начале 1938 г. в мансарду к Камю приходит Паскаль Пиа, основавший газету «Республиканский Алжир», и Камю начинает осваивать новый вид деятельности – журналистику, где он так же сумел достичь многого. Эпопея Народного фронта уже завершается во Франции, но в Алжире она привела к реформам. Новая газета выступает за равные права арабов, разоблачает подтасовки на выборах. Камю пишет статью за статьей о нищете и бесправии, голоде арабского населения, вызывая все большую ярость истеблишмента – «Этот Альбер Камю лезет в дела, которые его не касаются, как бы не случилось несчастье».

Работа в «Республиканском Алжире» прекращается вскоре после начала второй мировой войны. Камю идет добровольцем на призывной пункт, но туберкулез опять становится у него на пути. Между тем военным положением воспользовались местные власти, статьи Камю вычеркиваются военной цензурой. Наконец газете закрывается, а Камю остается без работы. Через знакомых Пиа он получает место технического секретаря в столичной «Пари-Суар». Камю отказывается сотрудничать и уезжает в Париж. После капитуляции остаются только газеты, прославляющие оккупантов и правительство Петэна. С ними Камю отказывается сотрудничать и едет в Алжир. Там его слишком хорошо знают – работы в газете он не получает. В феврале 1941 г. он заканчивает «Миф о Сизифе».

В 1942 г. Камю возвращается во Францию, вступает в подпольную организационную группу «Комба», образовавшуюся в результате слияния двух групп. Из последних возникает газета «Комба», во главе которой сначала становится Пиа, но, занятый другими делами в рядах Сопротивления», он фактически передает руководство газетой Камю.

24 августа 1944 г. во время боев в Париже выходит первый, уже не подпольный номер «Комба» с передовицей Камю «Кровь свободы». В ней говорится о совершающейся революции: люди, годами сражавшиеся против оккупантов, уже не потерпят порядков Третьей республики, социальной несправедливости, эксплуатации. Битва идет не за власть, а за справедливость, не за политику, а за мораль. Камю дает газете следующий подзаголовок: «От сопротивления к революции». Политическая борьба Четвертой республики и «холодная война» раскалывают ряды участников Сопротивления. Все партии начинают выпускать свои газеты с преодолением послевоенной разрухи, появляются коммерческие издания. «Комба» была обречена.

В годы войны вышли два произведения. Которые принесли Камю широкую известность, - повесть «Посторонний» и эссе «Миф о Сизифе». Славу приумножила поставленная сразу после войны пьеса «Калигула». В 1947 г. вышел роман «Чума», за ним последовала пьеса «Осадное положение» и «Праведники». К театру Камю вернулся снова в середине и в конце 50-х гг., когда он поставил несколько собственных инсценировок. «Бунтующий человек» был последним и самым значительным философским произведением Камю, «Падение» - его последний роман.

Присуждение Нобелевской премии по литературе в 1957 г было поводом «Шведских речей», получивших широкий отклик во всем мире. 4 января 1960 г. Камю принимает приглашение своего друга и издателя М. Галлимара вернуться в Париж не поездом, а на автомобиле. Сошедшая с дороги машина врезалась в дерево. Камю погиб. Роман «Первый человек» был только начат; посмертно были изданы записные книжки, юношеский роман «Счастливая смерть».

1.2.Смысл творчества и философские взгляды

Эволюция философских воззрений Камю непосредственно связана с историческими обстоятельствами. Сам Камю говорил как бы о двух циклах своих произведений. Теме абсурда посвящены работы 30-х гг. – философское эссе «Миф о Сизифе», повесть «Посторонний» и пьеса «Калигула». Теме бунта – эссе «Бунтующий человек», роман «Чума» и пьеса «Праведники».

Камю получил темы абсурда и бунта не только от долгой традиции философской и религиозной мысли, нигилизм представляет собой факты современности. Конечно, и другие культуры знали нигилизм как следствие кризиса религиозной традиции, но столь острого конфликта, такого разрушения всех устоев истории они не знали.

Подобно всем философам-экзистенциалистам, Камю полагает, что важнейшие истины относительно самого себя и мира человек открывает не путем научного познания или философских спекуляций, но посредством чувства, как бы высвечивающего его существование, «бытие-в-мире». Камю пишет о скуке, неожиданно овладевающей человеком. О том, что spleen или русская хандра, может понемногу овладеть кем-нибудь, известно всем и без философии.

Камю исследует в «Мифе о Сизифе» два неправомерных вывода из констатации абсурда. Первый из них – самоубийство, второй – «философское самоубийство». Если для абсурда необходим человек и мир, то исчезновение одного из полюсов означает и прекращение абсурда. Как и cogito для Декарта, абсурд есть первая очевидность для ясного мышления ума. Самоубийство представляет собой затмение ясности, примирение с абсурдом, его ликвидацию. Такое же бегство от абсурда представляет «философское самоубийство» - «скачок» через «стены» абсурда. В первом случае истреблен тот, кто вопрошает, во втором – на место ясности приходит иллюзия, желаемое принимается за действительное, миру приписываются человеческие черты – разум, любовь, милосердие и т.д.

«У абсурда куда большего со здравым смыслом, - писал Камю в 1943 г., абсурд связан с ностальгией, с тоской по потерянному раю. Без нее нет и абсурда. Из наличия этой ностальгии нам не вывести самого потерянного рая…» Все рассуждения и зарисовки данного эссе резюмируются «Мифом о Сизифе». Если Ницше предложил утратившему самого себя – с максимальной ясностью ума, с пониманием выпавшего удела, человек должен нести бремя жизни, не смиряясь с ним – самоотдача и полнота существования важнее всех вершин, то абсурдный человек избирает бунт против всех богов.

«Бунтующий человек» - это история идеи бунта – метафизического и политического удела. Если первым вопросом «Мифа о Сизифе» был вопрос о допустимости самоубийства, то эта работа начинается с вопроса об оправданности убийства. Люди во все времена убивали друг друга – это истина факта. Тот, кто не убивает в порыве страсти, предстает перед судом, иногда отправляется на гильотину. Но сегодня подлинную угрозу представляют не те преступники- одиночки, а государственные чиновники, хладнокровно отправляющие на смерть миллионы людей, оправдывающие массовые убийства интересами нации, государственной безопасности, прогресса человечества, логикой истории.

Камю в «Бунтующем человеке» прослеживает генеалогию в современной идеологии. Проблеме заключается в том, что сами эти идеологии родились из идеи бунта, преобразовавшейся в нигилистическое «все дозволено».

Камю считал, что исходный пункт его философии остался прежним, - это абсурд, ставящий под сомнения все ценности. Главная тема произведений – человек; основная проблема – как остаться человеком в мире отчуждения и абсурда. Абсурд, по Камю, - фундаментальный и единственно возможный тип взаимодействия между человеческой личностью и социальным целым.

Абсурд, по его мнению, запрещает не только самоубийство, поскольку уничтожение себе подобного означает покушение на уникальный источник смысла, каковым является жизнь каждого человека. Однако из абсурдной установки «Мифа о Сизифе» не вытекает бунт, утверждающий самоценность другого. Бунт придавал цену индивидуальной жизни – это «борьба интеллекта с превосходящей его реальностью». В дальнейшем у Камю меняется само содержание понятий «абсурд» и «бунт», поскольку из них рождается уже не индивидуалистический мятеж, а требования человеческой солидарности, общего для всех смысла существования. Бунтарь встает с коленей, говорит «нет» угнетателю, проводит границу, с которой отныне должен считаться тот, кто полагает себя господином. Отказ от рабского удела одновременно утверждает свободу, равенство и человеческое достоинство каждого. Однако мятежный раб может сам перейти тот предел, он желает сделаться господином, и бунт превращается в кровавую диктатуру. Бунт превращается в отрицание всех ценностей и выливается в зверское своеволие, когда бунтарь сам делается «человекобогом».

Поэтому бунт, будучи элементом цивилизации, предваряет любую цивилизацию, ибо революция может утверждаться только в революции, а не в терроре или тирании.

1.3. «Миф о Сизифе» - основное произведение

Боги приговорили Сизифа поднимать огромный камень на вершину горы, откуда эта глыба неизменно скатывалась вниз. У них были основания полагать, что нет кары ужасней, чем бесполезный и безнадежный труд.

Если верить Гомеру, Сизиф был мудрейшим и осмотрительнейшим из смертных. Правда, согласно другому источнику, он промышлял разбоем. Имеются различные мнения о том, как он стал вечным тружеником ада. Его упрекали за легкомысленное отношение к богам. Он разглашал их секреты. Эгина, дочь Асопа, была похищена Юпитером. Отец удивился этому исчезновению и пожаловался Сизифу. Тот, зная о похищении, предложил Асопу помощь при условии, что Асоп даст воду цитадели Коринфа. Небесным молниям он предпочел благословение земных вод. Наказанием за это стали адские муки. Гомер рассказывает также, что Сизиф заковал в кандалы Смерть. Плутон не мог вынести зрелища своего опустевшего и затихшего царства. Он послал бога войны, который вызволил Смерть из рук ее победителя.

Говорят также, что, умирая, Сизиф решил испытать любовь жены и приказал ей бросить его тело на площади без погребения. Так Сизиф оказался в аду. Возмутившись столь чуждым человеколюбию послушанием, он получил от Плутона разрешение вернуться на землю, дабы наказать жену. Но стоило ему вновь увидеть облик земного мира, ощутить воду, солнце, теплоту камней и море, как у него пропало желание возвращаться в мир теней. Напоминания, предупреждения и гнев богов были напрасны. Многие годы он продолжал жить на берегу залива, где шумело море, и улыбалась земля. Потребовалось вмешательство богов. Явился Меркурий, схватил Сизифа за шиворот и силком утащил в ад, где его уже поджидал камень.

Уже из этого понятно, что Сизиф – абсурдный герой. Таков он и в своих страстях, и в страданиях. Его презрение к богам, ненависть к смерти и желание жить стоили ему несказанных мучений – он вынужден бесцельно напрягать силы.

Такова цена земных страстей. Нам неизвестны подробности пребывания Сизифа в преисподней. Мифы и созданы для того, чтобы привлекать наше воображение. Мы можем представить только напряженное тело, силящееся поднять огромный камень, покатить его, взобраться с ним по склону; видим сведенное судорогой лицо, прижатую к камню щеку, плечо, удерживающее покрытую глиной тяжесть, оступающуюся ногу, вновь и вновь поднимающие камень руки с измазанными землей ладонями.

В результате долгих и размеренных усилий, в пространстве без неба, но времени без начала и конца, цель достигнута. Сизиф смотрит, как в считанные мгновения камень скатывается к подножию горы, откуда его опять придется поднимать к вершине. Он спускается вниз, изнеможенное лицо Сизифа едва отличимо от камня! Этот человек спускается тяжелым, но ровным шагом к страданиям, которым нет конца. В это время вместе с дыханием к нему возвращается и сознание, неотвратимое, как его бедствия.

И в каждое мгновение, спускаясь с вершины в логово богов, он выше своей судьбы. Он тверже своего камня. Этот миф трагичен, поскольку его герой наделен сознанием. О какой каре могла бы идти речь, если бы на каждом шагу его поддерживала надежда на успех. Сизиф, пролетарий богов, бессильный и бунтующий, знает о бесконечности своего печального удела; о нем он думает во время спуска. Ясность в видении, которая должна быть его мукой, обращается в его победу. Нет судьбы, которую не превозмогло бы презрение. Здесь-то и корениться молчаливая радость Сизифа. Иногда спуск исполнен страданий, но он может проходить и в радости. Это слово уместно, т.к. вначале были страдания. Когда память наполняется земными образами, когда непереносимым становится желание счастья, бывает, что к сердцу человека подступает печаль: это победа камня, это сам камень. Слишком тяжело нести безмерную ношу скорби.

Но судьба Сизифа принадлежит ему самому. Обломок скалы – его собственная забота, от собственной ноши не избавишься. Сизиф признает, что все хорошо, и это дает нам формулу абсурдной победы. Счастье и абсурд являются порождениями одной и той же земли, они неразделимы. Было бы ошибкой утверждать, что счастье рождается непременно из открытия абсурда. Может случиться, что чувство абсурда рождается из счастья. Слова о том, что все хорошо, раздаются в суровой и конечной вселенной человека. Они учат, что не все еще исчерпано. Они изгоняют из этого мира бога, вступившего в него вместе с неудовлетворенностью и тягой к бесцельным страданиям. Они превращают судьбу в дело рук человека, дело, которое должно решаться среди людей.

Точно также абсурдный человек, глядя на свои муки, заставляет умолкнуть идолов. Отныне эта вселенная, где нет хозяина, не кажется ему ни бесплодной, ни никчемной. Каждая песчинка камня, каждый вспыхивающий в ночи отблеск руды, вкрапленной в гору, сам по себе образует целые миры. В неожиданно притихшей вселенной слышен шепот тысяч тонких восхитительных голосов, поднимающихся от земли. Это бессознательный, тайный зов всех образов мира – такова изнанка и такова цена победы. Солнца нет без тени, и необходимо познать ночь. Абсурдный человек говорит «да» - и его усилиям более нет конца. Если и есть личная судьба, то это отнюдь не предопределение свыше, либо, в крайнем случае, предопределение сводится к тому, как о нем судит сам человек: он фатально и достоин презрения. В остальном он сознает себя властелином своих дней. В неуловимое мгновение, когда человек оборачивается и бросает взгляд на прожитую жизнь, Сизиф, вернувшись к камню, созерцает бессвязную последовательность действий, ставшую его судьбой. Она была сотворена им самим, соединена в одно целое его памятью и скреплена смертью. Убежденный в человеческом происхождении всего человеческого, желающий видеть и знающий, что ночи не будет конца, слепец продолжает путь. И вновь скатывается камень, ноша его всегда найдется. Но Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни. Сам по себе мир не имеет ни смысла, ни истины. Путь к решению человеческого существования – полная и ясная отдача себе отчета в конечности и бессмысленности жизни. Сизифов труд бессмыслен, но не бесполезен: он открывает истину самому Сизифу. Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы наполнить сердце человека. Поэтому Сизифа следует представлять себе счастливым.

Фрейд Зигмунд

(1856 – 1939)

2.1.Биография

Зигмунд Фрейд родился 6 мая 1856 г. в небольшом моравском городе Фрейбурге в семье небогатого торговца шерстью. В 1860 г. семья переехала в Вену, где будущий знаменитый ученый прожил около 80 лет. В большой семье было 8 детей, но только Зигмунд выделялся своими способностями, удивительно острым умом и страстью к чтению. Он окончил гимназию в 17 лет и поступил в знаменитый Венский университет.

Обучаясь в университете, Фрейд вошел в студенческий союз по изучению истории, политики и философии. Но особый интерес для него представляли естественные науки. В великих открытиях той эпохи – законе сохранения энергии и в установленном Дарвином законе эволюции органического мира – черпал Фрейд убеждения в том, что научное знание есть знание причин и явлений под строгим контролем опыта.

Из-за ухудшения материального положения Фрейд стал практикующим врачом в качестве невропатолога. Своих больных он лечил методом физиотерапии. Он считал, что поскольку нервная система представляет материальный орган, то и болезненные изменения должны иметь материальные причины. Поэтому их следует устранять физическими процедурами, действуя на больного водой, теплом и пр. Очень скоро он стал испытывать неудовлетворенность этими процедурами. Фрейд задумался о применении другого метода, в частности гипноза, используя который многие врачи добивались успеха, одним из которых был Иосиф Брейер.

В дальнейшем Фрейд становится участником спора между французскими врачами по поводу: считать гипноз эффектом внушения, которому подвержены все люди, или загипнотизировать можно только нервнобольных.

Физиологи говорили о нервных функциях, психологи о сознании, способности мыслить, подчинять действия заранее принятой цели. Но ни одно из понятий не могло объяснить причины болезненных состояний. Фрейда это не устраивало. Его наблюдения указывали, что источник страданий скрыт в сфере неведомой ни физиологии, ни психологии. Практика требовала отказаться от прежних подходов и продвигаться либо к новой физиологии, либо к новой психологии.

В 1895 году он публикует вместе Брейером “Исследования по истерии". Иногда ее оценивают как первую главу в истерии созданного Фрейдом психоанализа. Для этого имеются все основания, поскольку в указанной книге можно различить намеки на многие представления будущего психоанализа.

В конце 1899 году выходит фундаментальная работа Фрейда “Толкование сновидений”, которая до сих пор является “библией” психоанализа.

Зигмунд Фрейд - основатель психоанализа и психоаналитического подхода к культуре. Основная идея Фрейда как культуролога заключается в том, что культура есть результат превращения («сублимации») сексуальной энергии человека («либидо») в духовные и материальные духовные ценности. С этой точки зрения процесс психического развития человека есть в своей сущности биологически детерминирующий процесс превращений его сексуального инстинкта. Культура, по мнению Фрейда, имеет двоякое значение: с одной стороны, она налагает запреты на подсознательные влечения и создает механизмы охраны этих запретов, порождая определенные компенсаторные иллюзии.

К концептуальному ядру теории Фрейда относятся концепция психоневроза и учение о психическом аппарате, базирующиеся на идее бессознательного: той глубинной и «темной» области человеческой психики, которая связана преимущественно с художественным творчеством. Искусство, будучи «сублимацией» и рождаясь в подсознании, нейтрализует присущую человеку агрессивность («мортидо») и выступает, подобно религии, как «самотерапия». В подсознании коренятся и такие элементы творчества, как «вдохновение», «индивидуальный стиль» и т. п., обычно не подверженные контролю разума.

В 1908 году происходит 1-ый Международный психоаналитический конгресс, в 1909 году Фрейд и его ученик К. Юнг отправляются пропагандировать психоанализ в США.

В 1910 году создается доныне существующая Международная психоаналитическая ассоциация.

В 1938 году после аншлюса Австрии гитлеровской Германии Фрейд эмигрировал в Англию, где умер 23 сентября1939 года.

2.2. Психоанализ в понятии Фрейда

Фрейд написал огромное количество книг и статей: «Тотем и табу» (1913), «По ту сторону принципа удовольствия» (1919), «Я и Оно» (1923), Психология масс и анализ человеческого Я» (1921), «Недовольство культурой «(1929), «Новые вводные лекции в психоанализ» (1933), «Почему война?» (1932), «Моисей и монотеизм» (1939), в которой поднимается вопрос о сущности религии. Работа «Будущее одной иллюзии» (1927) была переведена практически на все языки мира, в которой говорится о том, что существует аналогия между природным началом человека и культурой с ее идеалами и нормами, противоречащими желаниями, идущим от бессознательного начала. Культура основана на отказе от удовлетворения своих желаний, она уменьшает счастье человека и увеличивает чувство вины, тревоги из-за невозможности реализовать желания.

В этом произведении З. Фрейд рассматривает культуру не только со стороны принуждения к труду, но и со стороны психологии, пытается оценить ее, обнаружить недостатки. Он решает вопрос о неудовлетворенности культурой, делает вывод о том, что «люди не имеют спонтанной любви к труду и доводы разума бессильны против их страстей». Он оценивает также религиозные представления о культуре и последствия снятия культурных ограничений (переход к природному состоянию). Фрейд со своей точки зрения объясняет значение слова иллюзия, приводит примеры. В последней главе происходит «спор самого с собой» (диалог Фрейда).

На базе медицинской психологии и практики лечения неврозов Фрейдом было создано философское учение. Психологические и социологические взгляды Фрейда оказали значительное влияние на искусство, социологию, этнографию, психологию и психотерапию и послужили теоретической основой для различных модернистских направлений в художественной культуре первой половины XX вв.

Скептическое отношение Фрейда к экспериментальной психологии могло быть обусловлено тем, что центральная для него проблема мотивации первоначально не подвергалась серьезному экспериментальному изучению. Лишь впоследствии в ряде исследований (в частности, у К.Левина и его школы) эта проблема становится областью применения экспериментальных методов.

Ожиданием психических расстройств и составлением клинической картины болезней занимается психиатрия, но ведь в часы откровенности психиатры сами высказывают сомнения в том, заслуживают ли их описания название науки. Симптомы, составляющие эти картины болезней, не распознаны по своему происхождению, механизму и взаимной связи; им соответствуют либо неопределенные изменения анатомического органа души, либо такие изменения, которые ничего не объясняют. Терапевтическому воздействию эти психические расстройства доступны только тогда, когда их можно обнаружить по побочным проявлениям какого-то иного органического изменения.

Психоанализ как раз и стремится восполнить этот пробел. Он предлагает психиатрии недостающую ей психологическую основу, надеясь найти ту общую базу, благодаря которой становится понятным сочетание соматического нарушения с психическим. Для этого психоанализ должен избегать любой чуждой ему посылки анатомического, химического или физиологического характера и пользоваться чисто психологическими вспомогательными понятиями.

Фрейд говорит, что двумя своими положениями анализ оскорбляет весь мир и вызывает к себе неприязнь: одно из них наталкивается на интеллектуальные, другое – на морально-этические предрассудки. Не следует, однако, недооценивать эти предрассудки; это властные силы, побочный продукт полезных и даже необходимых изменений в ходе развития человечества. Они поддерживаются нашими аффективными силами, и бороться с ними трудно.

Согласно первому коробящему утверждению психоанализа, психические процессы сами по себе бессознательны, сознательны лишь отдельные акты и стороны душевной жизни. Мы, наоборот, привыкли идентифицировать психическое и сознательное. Именно сознание считается основной характерной чертой психического, а психология – наукой о содержании сознания. Да, это тождество кажется настолько само собой разумеющимся, что возражение против него представляется нам очевидной бессмыслицей, и все же психоанализ не может не возражать, он не может признать идентичность сознательного и психического.

Фрейд постоянно подчеркивал, что психоанализ открыл область бессознательных душевных процессов, тогда как все остальные концепции идентифицируют психику и сознание. Рассматривая эту позицию в исторической перспективе, следует подчеркнуть, что Фрейд неадекватно оценивал общую ситуацию в психологической науке. Понятие бессознательной психики было введено Лейбницем, философскую концепцию которого Гербарт перевел на язык доступной эмпирическому анализу «статики и динамики представлений». Переход от умозрительных конструкций, включавших в себя понятие о бессознательной психике (в частности, философии Шопенгауэра), к использованию в экспериментальной науке наметился в середине XIX в., когда изучение функций органов чувств и высших нервных центров побудило естествоиспытателей обратиться к указанному понятию с целью объяснения фактов, несовместимых со взглядом на психику как область явлений сознания. Гельмгольц выдвигает понятие о «бессознательных умозаключениях» как механизме построения сенсорного образа. Предположение о бессознательной психике лежало в основе психофизики Фехнера. Согласно Сеченову, «бессознательные ощущения», или чувствования, служат регуляторами двигательной активности. Отождествление психики и сознания отвергали и многие другие исследователи. Действительная новизна концепции Фрейда связана с разработкой проблем неосознаваемой мотивации, изучением неосознаваемых компонентов в структуре личности и динамических отношений между ними.

Это представляет собой процессы чувствования, мышления, желания, и это определение допускает существование бессознательного мышления и бессознательного желания. Но данное утверждение сразу же роняет его в глазах всех приверженцев трезвой научности и заставляет подозревать, что психоанализ – фантастическое тайное учение, которое бродит в потемках, желая ловить рыбу в мутной воде. Вопрос о том, тождественно ли психическое сознательному или же оно гораздо шире, может показаться простой игрой слов, но признание существования бессознательных психических процессов ведет к совершено новой ориентации в мире и науке.

Такая тесная связь существует между этим первым смелым утверждением психоанализа и вторым, о котором речь пойдет ниже. Это второе положение, которое психоанализ считает одним из своих достижений, утверждает, что влечения, которые можно назвать сексуальными в узком и широком смыслах слова, играют невероятно большую и до сих пор непризнанную роль в возникновении нервных и психических заболеваний. Более того, эти же сексуальные влечения участвуют в создании высших культурных, художественных и социальных ценностей человеческого духа, и их вклад нельзя недооценивать.

Считается, что культура была создана под влиянием жизненной необходимости за счет удовлетворения влечений, и она по большей части постоянно воссоздается благодаря тому, что отдельная личность, вступая в человеческое общество, снова жертвует удовлетворением своих влечений в пользу общества. Среди этих влечений значительную роль играют сексуальные; при этом они сублимируются, т.е. отклоняются от своих сексуальных целей, и направляются на цели социально более высокие, уже не сексуальные. Эта конструкция, однако, весьма неустойчива, сексуальные влечения подавляются с трудом.

Психоанализ, как явствует из этих положений, не ограничивался притязанием на построение новой психологии и нового учения об этиологии нервных и психических заболеваний. Выйдя за границы этих направлений, он стал претендовать на объяснение движущих сил развития человеческого общества и отношений между личностью и культурой. Такое отношение трактовалось как изначально антагонистическое. Это следовало уже из исходных позиций Фрейда, согласно которым сексуальные влечения и агрессивные инстинкты, образуя глубинные, биологические по своей сущности основы личности, несовместимы с теми требованиями, которые навязывают ей социальная среда с ее нравственными нормами. Кому предстоит включиться в создание культурных ценностей, грозит опасность, что его сексуальные влечения не допустят такого их применения.

Итак, общество выдает нежелательное за неправильное, оспаривая истинность психоанализа логическими и фактическими аргументами, подсказанными, однако, аффектами, и держится за эти возражения-предрассудки, несмотря на все попытки их опровергнуть.

2.3. Анализ основных произведений

Толкование сновидений.

Явное содержание сна состоит совсем из другого материала, чем скрытое. В результате все содержание сна можно найти в скрытых мыслях, и почти все эти мысли находят себе выражение в содержании сна.

Есть сновидения, которые сразу обнаруживают свою связь с дневными переживаниями; анализ доказывает, что каждый сон без исключения связан с каким-либо впечатлением последних дней или, вернее, последнего дня перед сновидением. Когда мы в содержании сна находим безразличное впечатление вместо волнующего и безразличный материал вместо интересного, то это – результат работы смещения.

Сновидения никогда не интересуются тем, что не могло бы привлечь внимание днем, не в состоянии преследовать нас во сне.

Из относительно понятных и осмысленных сновидений мы узнаем, что они являются незамаскированными исполнениями желаний, т. е., что ситуация во сне представляет исполнение какого-нибудь вполне заслуживающего внимания желания, знакомого сознанию и оставшегося невыполненным наяву.

З. Фрейд в произведении рассматривает важные вопросы. Это, во-первых, процесс образования сна, а, во-вторых, функции сновидений.

Что касается представлений о процессе образования сна, то в душевном авторитете человека имеются две мыслеобразующие, вторая из которых обладает тем, что ее продукты находят доступ в сферу сознания, деятельность первой бессознательна. На месте перехода от первой ко второй находится цензура, которая пропускает лишь угодное ей, а остальное задерживает. Ослабление цензуры, образование компромисса – такова основная схема возникновения сновидений.

При пробуждении, говорит Фрейд, цензура быстро восстанавливает свою прежнюю силу и тогда может отобразить все, что было завоевано у нее в период слабости.

Фрейд определяет функции сновидений. Во-первых, они выступают в роли хранителей сна. Наступление сна обуславливается решением уснуть, при этом сон наступает лишь при устранении внешних раздражителей, которые способны поставить перед психикой вместо сна иные задачи.

«Я и Оно»

Одним из теоретических достижений Фрейда была предложенная им модель психики, базирующая на идее «бессознательного». Деление психики на сознательное и бессознательное является основной предпосылкой психоанализа, и только оно дает ему возможность понять и подвергнуть научному исследованию часто наблюдающиеся и очень важные патологические процессы в душевной жизни. Для большинства философски образованных людей идея психического, которое одновременно не было бы сознательным до такой степени не понятна, что представляется им абсурдной и несовместимой с простой логикой.

Быть сознательным – это, прежде всего, чисто описательный термин, который опирается на самое непосредственное и надежное восприятие. Состояние сознательности быстро проходит; представление, в данный момент сознательное, в следующее мгновение перестает быть таковым, однако может вновь стать сознательным при известных, легко достижимых условиях.

Существуют весьма сильные душевные процессы или представления, которые могут иметь такие же последствия для душевной жизни, которые могут быть осознаны как представления, хотя не являются сознательными. Представления не становятся сознательными потому, что им противодействует известная сила, что без этого они могли бы стать сознательными. Есть два вида бессознательного: латентное (предсознательное), но способное стать сознательным, и вытесненное (собственно бессознательное), которое само по себе не может быть сознательным.

Мы создали себе представление о связной организации душевных процессов в одной личности и обозначаем его как Я этой личности. Все наше знание постоянно связано с сознанием. Даже бессознательное мы можем узнать только путем превращения его в сознательное. Что значит: сделать нечто сознательным?

Сознание представляет собой поверхностный слой душевного аппарата, т.е. это функция некой системы, которая пространственно ближе всего к внешнему миру. Сознательны все восприятия, приходящие извне (чувственные восприятия), а также изнутри, которые мы называем ощущениями или чувствами. Доходят ли эти процессы, совершающиеся где-то внутри, как движения душевной энергии на пути к действию, до поверхности, на которой возникает сознание? Именно здесь кроется одна из трудностей.

Различие между бессознательным и предсознательным представлениями заключается в том, что первое совершается при помощи материала, остающегося неизвестным (непознанным), в то время как второе связывается с представлениями слов.

Внутреннее восприятие дает ощущения процессов, происходящих в различных, несомненно, в глубочайших слоях душевного аппарата. Они первичнее, элементарнее, чем ощущения, возникающие извне, и могут появиться и в состоянии смутного сознания. Ощущения и чувства так же становятся сознательными лишь благодаря соприкосновению с восприятиями. Ощущения либо сознательны, либо бессознательны. Всякое знание происходит из внешнего восприятия.

Модель предстает как некая «психическая машина», имеющая три отсека. В наиболее отдаленном отсеке присутствует бессознательное – «Оно»; представляющее собой ту часть психики, где сосредоточены инстинктивные импульсы (желания) и вытесненные из сознания идеи. Возможно, что в нормальных условиях человек о его существовании даже и не подозревает. Еще в одном отсеке находится «Я», которое осознается как внутренний мир (память, мышление). «Я» стремится выжить в мире природы и общества, все время сталкиваясь с безрассудочной силой «Оно». Это посредник между бессознательным и внешним миром. «Оно» осуществляет цензуру желаний бессознательного и представляющих его идей, сообразуясь с реальностью внешнего мира, сопротивляющейся их попыткам проникнуть в сознание. А неразряженные желания, сохраняющие активность, находят окольные пути проникновения в сознание. К числу таких путей относятся сновидения, юмор, а также явления психической патологии.

Между «Я» и «Оно» существует отсек – перегородка, «Сверх-Я». Это требования культуры, моральные запреты, различные ограничения. «Сверх-Я» - это внутренний цензор, который господствует над душевной жизнью человека и благодаря которому человек способен жить как культурное существо. Таким образом, человеческое «Я», по Фрейду, замкнуто между двумя противоположными полюсами – природной стихией и требованиями культуры.

Итак, Фрейд рассмотрел и изучил психику человека, сделав тем самым большой вклад в развитие учения о человеке. Но он явно биологизировал бессознательное, которое оказалось сведено к чисто природному феномену. Несчетное количество раз психоанализ упрекали в том, что он не интересуется высшим, моральным, сверхличным в человеке. Этот упрек несправедлив вдвойне – исторически и методологически. Психоаналическое исследование не могло выступить, подобно философской системе, с законченным сводом своих положений, но должно было шаг за шагом добираться до понимания сложной душевной жизни путем аналитического расчленения как нормальных, так и аномальных явлений. Не было надобности переживать за сохранение высшего в человеке, т.к. сама задача была заниматься изучением бессознательного в душевной жизни.

«Будущее одной иллюзии»

В этом произведении Фрейд высказывает мысль о том, что, если долгое время живешь внутри какой-то определенной культуры и неоднократно принимаешься исследовать, какими были ее истоки и путь развития, то рано или поздно чувствуешь искушение обратить взор в другом направлении и поставить вопрос, какова дальнейшая судьба этой культуры и через какие перемены ей предстоит пройти. Но такие искания оказываются во многих отношениях ущербными, потому что не многие люди способны обозреть человеческую деятельность во всех ее направлениях. Большинство поневоле вынуждено ограничиться одной, отдельно взятой, или несколькими областями; а чем меньше человек знает о прошлом и настоящем, тем ненадежнее суждение о будущем. Такие субъективные суждения зависят от чисто личных моментов собственного опыта индивида, от большей или меньшей оптимистичности его жизненной установки, которая диктуется его темпераментом, успехом или неуспехом его усилий. Люди, в общем и целом переживают свою современность как бы наивно, не отдавая должное ее содержанию: они должны сперва неким образом взглянуть на нее со стороны; т.е. современность должна превратиться в прошлое, чтобы мы смогли опереться на нее в своем суждении о будущем.

Но человек, который высказывает свои суждения о вероятном будущем, должен помнить о ненадежности, присущей всякого рода пророчествам. Фрейд обращается к малой области всеобъемлющего целого – человеческой культуре.

Человеческая культура обнаруживает перед наблюдателем две стороны. Во-первых, она охватывает все накопленные людьми знания и умения, позволяющие им овладеть силами природы и взять у нее блага для удовлетворения человеческих потребностей; во-вторых, все институты необходимые для упорядочения человеческих взаимоотношений.

Ницше Фридрих

(1844 – 1900)

3.1. Биография философа

Фридрих Ницше – немецкий философ, представитель «философии жизни», ярый проповедник индивидуализма, волюнтаризма и иррационализма.

Он - первый сын священника, лютеранского пастора Карла Людвига Ницше и Франциски Ницше, родился 15 октября 1844 г. в местечке Рёккен у Лютцена, Германия. День рождения совпал с Днем рождения короля – Фридриха Вильгельма IV, поэтому мальчик был назван в его честь. Ницше рос в глубоко верующей семье, и вера составляла основу его мироощущения в детские годы. Учеба в Наумбургской гимназии продолжалась с 1854 по 1858 гг. Первые пробы стихотворчества и музыкальных композиций. Ницше пользуется престижем у товарищей по гимназии, учится игре на рояле. Однажды, за 12 дней он пишет историю своего детства.

6 октября 1858 года поступает в знаменитую школу Пфорта (под Наумбургом). Первые пробы писательства: маленькое сочинение “О музыке”, стихи. Ницше начинает вести личный дневник.Знакомство и дружба с Паулем Дёйсееном. В 1860 г. основывает совместно с друзьями детства В. Пиндером и Г. Кругом музыкально-литературный союз “Германия” (просуществовавший всего три года). Ницше переживает сильное желание стать музыкантом вопреки осуществлявшейся им подготовке к гуманитарной научной деятельности. Уже в это время его занимают философские, этические проблемы. Любимыми авторами Ницше были Шиллер, Байрон, Гёльдерин, в особенности последний.

В середине октября 1862 года Ницше покидает Наумбург и отправляется в боннский университет (вместе с П. Дёйссеном). Изучение теологии и филологии. 1864 год – вступление в студенческую корпорацию “Франкония” и в городское певческое общество. Многочисленные музыкальные композиции. Непонимание и разрыв с университетскими друзьями. “Бегство” из Бонна.

“Три вещи служат мне отдохновением: мой Шопенгауэр, шумановская музыка, наконец, одинокие прогулки”. Знакомство с Эрвином Роде. Превосходные дипломные работы выделяют Ницше среди других студентов в лице профессора Ричля, который увлекает его к научной деятельности.

15 июля — начинается франко-прусская война. Ницше подаёт заявление с просьбой об отпуске и предоставлении ему возможности отправиться на фронт, “в качестве солдата или санитара”; нейтральная Швейцария разрешает ему только второе. Тяжелейшие потрясения от фронтовых впечатлений. Он почувствовал себя слитым воедино со своим народом, переживая недолгое увлечение патриотизмом. 7 сентября, сопровождая транспорт раненых в Карлсруэ, заражается дизентерией и дифтеритом; неделя кризиса в Эрлангенском госпитале между жизнью и смертью (безнадёжность состояния такова, что вызывают священника). Война сильно подорвала духовное и физическое здоровье Ницше: к нему уже никогда не возвращались ни спокойный сон, ни уравновешенное самочувствие. К концу октября, не оправившись полностью от болезни, Ницше возвращается в Базель и приступает к лекциям. Статья “Дионисическое мировоззрение”, подаренная ко дню рождения Козиме Вагнер (разведшейся с Гансом фон Бюловом и обвенчавшейся с Вагнером).

24 мая — поджог Тюильри в Париже коммунарами; слухи о подожжённом Лувре. “Я знаю, что это значит: борьба против культуры. Когда я услышал о парижском пожаре, я был на несколько дней полностью раздавлен и затоплен слезами и сомнениями: всё научное и философско-художественное существование показалось мне нелепостью, если оказалось возможным истребить за один-единственный день великолепнейшие творения искусства, даже целые периоды искусства…”

В 1872 г. выходит в свет “Рождение трагедии”. Восторженные отзывы из Трибшена от Вагнера. Напряжённое молчание в филологических кругах, которое повергает Ницше в крайнее уныние. С января до марта пять лекций на тему “О будущности наших образовательных учреждений”. По возвращении из Трибшена 21 января узнаёт, что студенты собираются устроить в его честь факельное шествие; отговаривает их от этого намерения. Ницше строит совместные планы с Вагнером в связи с предстоящим открытием Байрейта. 29 февраля восторженное письмо от Листа по поводу “Рождения трагедии”. Первая анонимная рецензия на “Рождение трагедии” в журнале “Rivista Europea” (Флоренция).

В феврале1874 г. выход в свет второго “Несвоевременного” - “О пользе и вреде истории для жизни”.

Темы семинаров: Античная риторика; Эсхил, “Хоэфоры”; Сафо, История греческой литературы; Риторика Аристотеля; Софокл, “Царь Эдип”. В начале октября выход в свет третьего “Несвоевременного” - “Шопенгауэр как воспитатель”. В это время сказывается напряжение в отношениях с Вагнером – начало разрыва их отношений. На Рождество Ницше едет к матери и сестре в Наумбург.

В конце апреля 1878 г. выход в свет “Человеческого, слишком человеческого”. У Вагнера книгу не приняли. В августовском номере “Байрейтских листков” появляется статья Вагнера “Публика и популярность”, содержащая (впрочем, без упоминания имени) резкие нападки на Ницше. Осенью – резкое ухудшение здоровья; уже в который раз подтверждается очевидный факт – состояние здоровья Ницше напрямую связано с его душевным состоянием, которое в свою очередь сильно зависело от признания его творчества.

Ницше чужды всякие попытки построения философской системы, т. к. в начале своей творческой деятельности он занимался классической филологией, а от нее перешел к философии. Мир есть постоянное становление и бесцельность, что выражается в идее «вечного возвращения одного и того же». Вслед за Шопенгауэром Ницше в основе мира мыслил волю как движущую силу становления, порыв как «волю к власти» - присущая всему живому тяга к самоутверждению. В силу того, что человек – слабое животное, он придумал культуру – стену, отгораживающую его от жизни.

25 января 1881 г. рукопись “Утренней зари” отсылается П. Гасту с просьбой переписать её набело. В конце апреля Ницше покидает Геную и направляется с П. Гастом в местечко Рекоаро близ Венеции. Работа над корректурой “Утренней зари”.

Специфическая форма философских сочинений Ницше – эссе, фрагменты и афоризмы. Его философия начинает походить на поэтическое творчество, легенду, миф, он стремиться преодолеть рационалистичность прежних философских методов. Именно так написаны важнейшие его сочинения – «Человеческое, слишком человеческое» (1878), «Происхождение трагедии из духа музыки» (1872), «По ту сторону добра и зла» (1886), «Антихристианин» (1888), «Так говорил Заратустра» (1883-1886) и др.

Всю зиму 1888 г. философ работает над материалами к “Переоценке всех ценностей”. Круг чтения: Плутарх, посмертные сочинения Бодлера, “Бесы” Достоевского во французском переводе Виктора Дерели, “Моя религия” Л. Толстого, “Пролегомены к истории Израиля” И. Вельгаузена, Э. Ренан “Жизнь Иисуса”, Б. Констан “Некоторые размышления о немецком театре”. В новогоднем приложении и бернскому “Бунду” появляется подписанный К. Шпиттелером обзор сочинений Ницше. Г. Брандес начинает читать в Копенгагенском университете курс лекций о философии Ницше.

В 1891 г. первое вмешательство Э. Фёрстер-Ницше в издание сочинений Ницше: она препятствует опубликованию 4-й части “Заратустры” (в основном из-за “Праздника осла”), а в 1892 г. с согласия матери и после переговоров с издателем К. Г. Науманом, П. Гаст подготавливает первое полное собрание сочинений Ницше и избранных отрывков из наследия.

Очень важной была критика Ницше современного ему европейского общества. По его мнению, существует несколько типов личности, по-разному проявляющих себя в отношении к жизни и воли к власти. Большая часть людей – это «лабиринтные люди», нетворческое большинство, серая масса, нуждающаяся в сильной руке, которая заменяет им отсутствующую у них волю к власти. Но, нуждаясь в сильных руководителях, они при этом ненавидят их и готовы уничтожить при первой возможности. Они признают свою ущербность, но не желают, чтобы кто-то отличался от них. Для этого они пытаются те нормы морали и религии, которые сами для себя придумали, навязать своим руководителям – аристократам духа, «людям-львам», второму типу личности в культуре. Поэтому мораль и религия, придуманные лабиринтным человеком, не для сильных личностей, которые исходят из принципиального неравенства людей.

Вершиной же развития человека станет «сверхчеловек», который сможет непосредственно включиться в процесс жизни. Ницшеанский принцип «сверхчеловека» воплощает его критику морали. Согласно Ницше, мораль играет разлагающую роль, предполагая послушание, терпение, совестливость. Все это размягчает и расслабляет волю человека. Образ «сверхчеловека» - это культ «сильной личности», одержимой жаждой власти.

По мнению Ницше, европейская культура находится в состоянии глубокого кризиса из-за своей ориентации на «вечные ценности», выдуманные «лабиринтным человеком». Отсюда – требование нигилизма, отрицания и пересмотра всех существующих ценностей. Особенно ненавистны Ницше идеи христианства, демократические идеи, закрепляющие стадные истины, идеи равенства и справедливости как «разлагающие цельность человеческой природы».

Мироощущение Ницше близко настроениям «декаданса» конца века, что особенно заметно в его лирических стихотворениях.

20 апреля 1897г. умирает мать Ницше. Незадолго до этого сестра перевозит больного Ницше в Веймар. 25 августа 1900 г. в полдень Фридрих Ницше умирает в Веймаре.

3.2. Философские взгляды

Творчество знаменитого философа XIX в. Ф.Ницше, к сожалению, почти неизвестно современному читателю в нашей стране, хотя в начале века в России широко издавались его произведения. Увлечения идеями и личностью Ф.Ницше во многом передалось и тем поколениям философов, мыслителей, литераторов, которые принадлежат второй половине XX столетия. Ф.Ницше продолжает оставаться современным философом.

Свою ближайшую задачу Ницше видел в том, чтобы воспитать подлинно свободные умы – философов будущего, способных преодолевать собственные моральные предрассудки. Будущие философы будут законодателями – творцами таких новых ценностей, которые, ориентируя жизнь тех избранных, что способны их принять, будут способствовать становлению сверхчеловека.

Людской материал, в процессе смены поколений которого будет взращиваться сверхчеловек, составят те, кто является аристократом, господином по своей природе, в ком воля к власти не задавлена враждебной ей культурой, кто способен, объединившись с себе подобными, противостоять большинству, не желающему ничего знать о подлинном предназначении современных людей.

Ницше действительно пророчествует. Его философствование не методично. «Метод – это я», - заявляет он. Ницше любил называть себя психологом. Действительно, некоторые из его афоризмов представляют собой выражение результатов пристальных наблюдений за мотивами человеческих поступков. В его устах характеристика Достоевского, как самого крупного психолога из известных ему, означает высшую оценку. Упор на психологию был естественен в ту эпоху, когда психологизм господствовал в логике, и даже в онтологии, когда психология только стала отпочковываться от философии и делать первые шаги как самостоятельная эмпирическая дисциплина. Работы Ницше, привлекающие своим блестящим стилем, точностью фраз, выражающих почти всегда оригинальную мысль, и отталкивающие апологией силы и инстинкта власти, оказали громадное влияние на европейскую философию и литературу. С одной стороны, его произведения вызывали всплеск как упаднического нигилизма, обернувшегося эстетизмом и культом наслаждения, так и безудержного актинизма, направленного на создание (воспитание) новых людей с новыми жизненными ценностями.

В своем творчестве Ницше затронул целый комплекс проблем, которые составляют всю его концепцию. Прежде всего, центральной проблемой для него является проблема воли. Ницше противопоставил этому пониманию утверждение в жизни « воли к власти ». « Воля к власти » у Ницше – это, прежде всего вопрос о значимости любого из явлений общественной жизни. Он пишет: « Что хорошо? Все, что повышает чувство к власти, волю к власти, саму власть в человеке. Что дурно? – Все, что происходит из слабости ». « Воля к власти » - это основа права сильного, оно выражается во власти мужчины над женщиной, например. Подрывает волю к власти доминирование интеллекта, ходячая мораль, которая проповедует любовь к ближнему, социализм, который декларирует равенство между людьми.

«Предо мною ужасное, тягостное зрелище: я откинул занавес, скрывавший человеческую порчу. Слово это, когда произношу его я, не заподозрят хотя бы в одном – в том, что оно содержит моральное обвинение человечества. Еще раз подчеркну: в моих словах нет морализма, до такой степени нет, что порчу сильнее всего, чувствую я там, где до сих пор сознательнее всего чают « добродетельного » и « богоугодного ». Порча – вы уже догадываетесь – это для меня decadence. Мое утверждение состоит в том, что ценности, в какие современное человечество вкладывает максимум желательного для, - это ценности decadence`a. Животное, целый животный вид, отдельная особь в моих глазах испорчены, если утратили свои инстинкты, если вредное для себя предпочитают полезному. История высших «чувств », « идеалов человечества », - возможно, мне придется рассказать ее, - вероятно, почти все объяснила бы в том, почему человек так испорчен. Жизнь для меня тождественна инстинкту роста, власти, накопления сил, упрямого существования; если отсутствует воля к власти, существо деградирует. Утверждаю, что воля к власти отсутствует во всех высших ценностях человечества, - узурпировав самые святые имена, господствуют ценности гибельной деградации, ценности нигилистические ».

Сам Ницше за такие интерпретации своего учения ответственности, конечно, не несет. С другой стороны, он, как всякий подлинный философ, учит инакомыслию, т.е. учит мыслить самостоятельно, учит ставить новые вопросы. В конечном итоге большего от философа требовать нельзя.

3.3. «Так говорил Заратустра »

Идея о «сверхчеловеке» и вечном возвращении получила философские, поэтические воплощения в самой знаменитой работе Ницше – «Так говорил Заратустра».

Когда Заратустре исполнилось тридцать лет, он покинул свою родину и пошел в горы. В течение десяти лет он наслаждался своим счастьем, но в одно утро он поднялся и обратился к солнцу со словами: «К чему бы сводилось твое счастье, если б не было у тебя тех, кому ты светишь!» Заратустра говорил о том, что он пресытился своей мудростью, ему нужны руки, простертые к нему, как он простирал их к солнцу. Заратустра хочет одарять и наделять людей до тех пор, пока мудрые не станут опять радоваться своему безумству, а бедные – своему богатству.

Для этого ему придется спуститься вниз, закатиться, подобно солнцу. Он хочет опять стать человеком. Смысловая нагрузка этого эпизода в том, что «превращение» Заратустры в человека, Ницше связывает с его закатом.

Когда Заратустра спустился с горы, то в лесу повстречал старца, который искал коренья. Старец говорит, что Заратустра изменился, он стал ребенком, проснулся, т.к. идет по земле как будто танцует, взор его чист, на устах его нет отвращения. Старец спросил Заратустру: «Чего же хочешь ты среди спящих?» Последний отвечал, что он любит людей. Старец сказал, что ушел в лес и пустыню по тому, что тоже слишком любил людей, но теперь он любит Бога. Человек для него слишком несовершенен, любовь к человеку убила бы его.

Заратустра несет людям свой дар, а старец говорит ему о том, чтобы он не давал людям ничего, в крайнем случае, милостыню. Заратустра любит того, чья душа переполнена так, что он забывает самого себя; того, кто свободен духом и свободен сердцем: так голова его есть только внутренность сердца его, а сердце его влечет его к погибели; того, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из темной тучи, нависшей над человечеством: молния приближается, возвещают они, и гибнут как провозвестники. Заратустра отождествляет себя с провозвестником молнии и тяжелой каплей из тучи: но эта молния называется - сверхчеловек. С такими словами он обращается к народу.

Люди не понимали Заратустру. В отчаянии он думает о том, что они не умеют слушать глазами. Но у людей есть то, что делает их гордыми, и они называют это культурой, именно она отличает их от пастухов. Люди не любят слышать о себе слово «презрение», но Заратустра говорит им о самом презренном существе – это последний человек, который уже не может презирать себя.

Заратустра так описывает последнего человека: «Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий все маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живет дольше всех. Они покидают страны, где было холодно жить: ибо им необходимо тепло. Захворать или быть недоверчивым считается у них грехом: ибо ходят они осмотрительно. Они еще трудятся, ибо труд – развлечение, но они заботятся, чтобы развлечение не утомляло их. У них нет пастыря, одно лишь стадо, каждый желает равенства: все равны. Все умны и знают все: так что можно смеяться без конца. Они еще ссорятся, но скоро мирятся – иначе это расстраивало бы желудок».

На этом люди прерывают Заратустру криками и радостью толпы. Они требовали, чтобы Заратустра показал им последнего человека, сделал всех похожими на него.

Но тут случилось нечто, что сделало уста всех немыми и взор неподвижным. Канатный плясун вышел из маленькой двери и пошел по канату, протянутому между двумя башнями и висевшему над базарной площадью и народом. Следом за ним выскочил человек, пестро одетый как паяц. Человек кричал плясуну, чтобы тот освободил ему дорогу как лучшему. Расстояние между ними убавлялось. А когда оно достигло одного шага, то случилось что-то ужасное: человек испустил дьявольский крик и прыгнул через того, кто загородил ему дорогу. Но канатоходец увидел, что соперник побеждает его, потерял голову и канат; он бросил свой шест и сам еще быстрее, чем шест, полетел вниз.

Народ в смятении бежал в разные стороны. Заратустра оставался стоять на месте, и возле него упало тело, изодранное и разбитое, но еще не мертвое. Придя в сознание, раненный сказал Заратустре, что это черт подставил ему ногу и тащит его в преисподнюю. Заратустра ответил, что нет ни черта, ни преисподней, что душа его умрет быстрее, чем его тело.

Реальный предмет размышления Ницше – это человек, несущий в себе образ сверхчеловека. А что же такое человек? «Человек – это канат, натянутый между животными и сверхчеловеком, - канат над пропастью. Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка. В человеке важно то, что он мост, а не цель; в человеке можно любить только то, что он – переход и гибель», - так учил Заратустра.

Человек, теряя жизнь, не терял ничего, т.к. он определял не больше животного, которого научили плясать голодом и ударами. Но его нельзя презирать, он из опасности сделал себе ремесло. Заратустра долго еще размышлял над мертвым телом. Он хотел учить людей смыслу бытия: этот смысл и есть сверхчеловек.

Заратустра сам решил похоронить труп, но сзади к нему подошел паяц и стал шептать на ухо, чтобы он уходил из города, что люди ненавидят его, смеются над его речами. И если завтра он не уйдет, то через него перепрыгнет паяц, как живой через мертвого. Могильщики узнали Заратустру и много издевались над ним, ему пришлось уйти. Почувствовал голод, Заратустра постучал в дверь дома. Старик, открывший дверь, предложил Заратустре хлеба и вина, после чего он опять отправился в путь.

Проснувшись утром, Заратустра внезапно понял, что ему нужны последователи. Не к народу должен он обращаться, не пастухом и собакою стада должен он быть.

Ницше описывает странствие Заратустры в царство смерти. Этот эпизод дает представление о самом безобразном человеке. Здесь он увидел перед собою что-то сидевшее на краю дороги, по виду напоминавшее человека или почти человека, нечто невыразимое. Заратустру охватил стыд за то, что ему пришлось увидеть такое. Покраснев, он хотел было бежать из этого места. Но в последний момент им овладело сострадание, и вдруг он упал ниц. Когда Заратустра поднялся с земли, то лицо его было сурово. Он узнал убийцу Бога. Между ними происходит диалог, в процессе которого невыразимый просит сострадания у Заратустры, т.к. дорога выбранная им плохая. Убийца Бога говорит, что нежелание помочь благороднее, чем услужливая добродетель. Сострадание называется у всех маленьких людей самой добродетелью – они не умеют чтить самое великое несчастье, великое безобразие, великую неудачу. Маленьким людям дана власть – теперь учат они: «Хорошо только то, что маленькие люди называют хорошим».

В благодарность за предостережение от плохого пути, Заратустра хвалит свой путь. Свою пещеру он предлагает как убежище, как сокровенное место. Заратустру не покидают сомнения, что высшим человеком был тот, чей крик он слышал. Так Ницше в своем произведении переходит к описанию высшего человека.

Заратустра обращается к высшим людям, хотя толпа и говорит, что все равны. Человек есть человек, перед Богом все равны. Но Бог умер, а высшие люди воскресли. Только теперь высший человек становится господином. Бог умер для того, чтобы жил сверхчеловек. Любовь Заратустры принадлежит высшему человеку, он для него первое и единственное. Маленькие люди стали господами и проповедуют покорность, скромность, благоразумие, старание, осторожность и другие добродетели. К ним Заратустра испытывает отвращение, они опасность для сверхчеловека.

Человек зол, зло – лучшая сила человека. Человек должен становиться лучше и злее, самое злое нужно для блага сверхчеловека. Но все лучшие из рода высших людей должны гибнуть, т.к. только этим путем вырастает человек до той высоты, где молния поражает и убивает его. Заратустра учит высших людей быть осторожными, недоверчивыми с толпой, т.к. толпа умеет верить без оснований. Ученые, по мнению Заратустры, тоже представляют опасность, они кичатся тем, что не лгут: но неспособность ко лжи далеко еще не есть любовь к истине. Кто не может лгать, не знает, что есть истина.

Не взирая на весь трагизм жизни, в ней есть мысли и надежда. Сверхчеловек тот, кто воплощает в своей жизни христианский идеал, выраженный апостолом Павлом: «все мне позволено, но ничего не должно обладать мною». «Бог умер!» - такую истину нашел в своем сердце мудрец Заратустра. Обратившись к людям, он восклицает: «Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке! Сверхчеловек – смысл жизни».

Сверхчеловек тот, кто должен заменить умершего Бога, тот, кто свободен во всем – не есть ли это один из тех мифов, которые обставляют горизонты нашего сознания?

Сверхчеловек – это соль земли, это силы бытия. Заратустра призывает оставаться верными земле. По истине, человек – это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым. Сверхчеловек – это море, где может потонуть великое презрение. Заратустра говорит, что любит тех, кто приносит себя в жертву земле; кто живет для познания и кто хочет познать; кто не хочет иметь много добродетелей, ибо одна добродетель – это тот узел, на котором держится судьба; чья душа расходуется, кто не хочет благодарности и не оказывает ее, ибо он постоянно дарит ее и не хочет беречь себя; кто стыдится, когда счастливая игра выпадает на его долю; кто оправдывает людей будущего; кто строг к своему Богу, т.к. он любит своего Бога: ибо он должен погибнуть от гнева своего Бога; кто может погибнуть при малейшем испытании. Идея сверхчеловека как цель, которую надо достичь, возвращает человеку утраченный им смысл существования, считал Ницше. Но тот, кто стремиться воплотить в своей жизни идеал сверхчеловека, обречен погибнуть от руки тех, кто привержен к «человеческому, слишком человеческому». Мужество, героизм, свободная смерть – вот что ждет того, кто любит в себе и в других «дальнего».

Заратустра называет три превращения духа: как дух становится верблюдом, львом-верблюдом, ребенком становится лев. Много трудного существует для духа сильного и выносливого, который способен к глубокому почитанию, ко всему тяжелому и самому трудному стремиться сила его. Все самое трудное берет на себя выносливый дух, подобно верблюду, который спешит в пустыню. Создавать новые ценности – этого не может еще лев, но создавать себе свободу для нового создания – этого может достичь сила льва. Для того, чтобы завоевать себе свободу и священное «нет» надо стать львом. Завоевать себе право для новых ценностей – это самое страшное завоевание для духа выносливого и почтительного. Поистине оно кажется ему грабежом и делом хищного зверя. В святыне, которую ты полюбил, надо видеть произвол и мечту, чтобы завоевать свободу от любви и нужно стать львом для этой победы. Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, начальное движение, святое слово.

Из всего написанного Заратустра любит только то, что написано своей кровью. Кровь есть дух. Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть. В горах кратчайший путь – с вершины на вершину, но для этого надо иметь длинные ноги. Притчи должны быть вершинами: и те к кому говорят они – большими и сильными. Заратустра говорит: «Я хочу, чтобы кругом меня были горные духи, ибо мужественен я». Мужество гонит призраков, само создает себя. Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеется над всяческой трагедией сцены и жизни. Беззаботными, насмешливыми, сильными – таким хочет видеть нас мудрость: она женщина и любит всегда только воина. Правда: мы любим жизнь, но не потому, что к жизни, а по тому, что к любви мы привыкли. В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума. Утверждают не гневом, а смехом.

Красота говорит тихо: она проникает только в самые чуткие души. Вы любите вашу добродетель, как мать любит свое дитя. Но когда же было слыхано, чтобы мать хотела платы за свою любовь? Ваша добродетель – это самое дорогое ваше дитя. В вас есть жажда кольца. Чтобы снова достичь самого себя, для этого вертите и крутите каждое кольцо. И каждое дело вашей добродетели похоже на потухающую звезду: ее свет всегда находится еще в пути и блуждает. И когда же не будет он еще в пути? Так и свет вашей добродетели находится еще в пути, даже когда дело совершено уже. Пусть он будет даже забыто и мертво: луч его света жив еще и блуждает. Пусть ваша добродетель будет вашей кожей и вашим покровом: вот истина из покрова вашей души. Пусть ваше само отразится в поступках, как мать отражается в ребенке: таково должно быть ваше слово добродетели.

Заратустра говорит о том, что он делал лучше, когда учил радоваться. С тех пор, как существуют люди, человек слишком мало радовался. Когда мы научимся больше радоваться, тогда мы разучимся причинять другим горе и выдумывать его. Больше одолжений делают не благодарные, а мстительные; и, если маленькое благодеяние не забывается, оно обращается в червя. Заратустра любит дарить как друг друзьям. И пусть чужие и бедные сами срывают плоды с его дерева – это менее стыдит их. А нищих надо бы совсем уничтожить. По истине, сердишься, что не даешь им. Укоры совести учат кусать других.

Хуже всего мелкие мысли. Лучше уж совершить злое, чем подумать мелкое. Злое дело похоже на нарыв: оно зудит и чешется, и нарывает – оно говорит откровенно. Но мелкая мысль похожа на вошь: она и ползет, и сгибается, и нигде не хочет быть – пока все тело не будет вялым и дряблым от маленьких вшей.

А если есть у тебя страдающий друг, то будь для страдания его местом отдохновения, но так же и жестоким ложем, походной кроватью: так будешь ты ему наиболее полезен. И если друг делает тебе что-нибудь дурное, говори ему: «Я прощаю тебя за то, что ты делаешь, но если бы ты делал это себе, как мог бы я это простить!» Так говорит самая великая любовь, она должна преодолевать прощение и жалость. Горе всем любящим, у которых нет более высокой вершины, чем сострадание. Всякая великая любовь выше сострадания: ибо то, что она любит, она еще хочет создаться. Себя самого приношу я в жертву любви своей и ближнего своего, подобно себе – так надо говорить всем созидающим.

Ницше – Заратустра назвал идею вечного возвращения своей самой бездонной мыслью. Сверхчеловек выступает также как высший биологический тип, который относится к человеку в том же отношении, в каком человек относится к обезьяне.

Толстой Лев Николаевич

(1828 – 1910)

4.1. Биография писателя

Выдающимся мыслителем России конца XIX – начала XX в. является Лев Николаевич Толстой, творчество которого стало одной из вершин критического реализма в мировой литературе. В своем творчестве Толстой сделал акцент на способность человека к внутреннему развитию и совершенствованию и наделил героев своих произведений стремлением к правдоискательству, чуткой совестью, склонностью к самоанализу. На протяжении жизни он испытывал душевные мучения в поисках правды и смысла жизни. Оставаясь глубоко религиозным человеком, он подвергал критике как догматическую религию (богословие), так и деятельность церкви, которая говорит о добре, но в то же время поддерживает общественный порядок, основанный на насилии. Мировоззрение Толстого можно охарактеризовать как «панморализм». Моральным проблемам подчинены все мысли писателя (здесь можно вспомнить романы «Анна Каренина», «Воскресение» и др.).

Не менее важным открытием Толстого в литературе явилось утверждение идеи решающей роли народа в истории, душевное величие, патриотизм и моральная стойкость которого помогли отстоять независимость родины в борьбе с армиями захватчиков. В раскрытии этой темы Толстому принадлежит приоритет изображения войны как «противного человеческому разуму и всей человеческой природе события». В истории мировой литературы Толстой также первым обратился к новому жанру – роману-эпопее, запечатлевавшему события общенационального масштаба в тесной связи с повседневной жизнью простых людей, с картинами столичного и усадебного дворянского быта, с многочисленными авторскими отступлениями философско-исторического характера, с выразительными психологическими портретами исторических деятелей и вымышленных персонажей.

Новым приемом в мировой литературе стало раскрытие Толстым «диалектики души» посредством внутреннего монолог, описания жестов, движений, характерных портретных деталей, «немых» разговоров глазами, улыбкой взглядом. Толстой выступил новатором и в области драматургии. Сила психологического анализа отличала его драмы «Власть тьмы», «Живой труп», в которых, по его собственным словам, он стремился «представить самых разнообразных по характерам и положению людей…поставить их всех в необходимость решения жизненного, но не решенного еще людьми вопроса и заставить их действовать…»

4.2. Морально-философские взгляды

Запрещенные российской цензурой, пьесы Толстого были поставлены на подмостках европейских театров, принесли заслуженную славу их автору и вошли в постоянный репертуар многих из них.

Толстой хотел быть религиозным реформатором, хотел создать новое христианство. Но у него отсутствует идея теизма, сводит христианство к эстетике, перекраивает христианское вероучение. Церковь вынуждена отлучить Толстого, произошел конфликт. Толстой хотел приобщиться к христианству, но происходит внутреннее отторжение.

Сводя христианство к морали, писатель распространяет этот принцип на все социальные и культурные явления – это и есть панморализм. Толстой не может принять государство, т. к. оно противится этому принципу, критикует суд, смертную казнь. Искусство занимается эстетизацией, которая не воспитывает человека, а разлагает, оно не соответствует христианским критериям. Ошибка Толстого в том утверждении, что каждый может выбрать нравственную задачу, в отождествлении его индивидуальной этики с социальной этикой.

Каждый человек вершит сам свою судьбу и из-за своей, порой, неосторожности он подвергает свою жизнь всяческим испытаниям. Жизнь человеку дается один раз. Поэтому каждый человек должен задаваться вопросом: для чего я живу? На это Л.Н. Толстой дает такой ответ: «…для того, чтобы ответить на вопрос, предстоящий каждому человеку, «что я такое?», или «зачем я живу?», или «что мне делать?», - человек должен, прежде всего, разрешить вопрос: «что такое жизнь?» всего неизвестного ему человечества, из которой ему известна одна крошечная частность в один крошечный период времени».

Человек, по Толстому, свободен лишь в сфере личностно-духовной, в служении добру; социально-исторический процесс направляется божеством (провиденциализм) и осуществляется через деятельность масс; здесь отдельная личность, даже царь, является рабом истории (фатализм).

Проблеме смысла жизни является центральной для человечества. На ранних порах своего становления люди считают, что вертится вокруг них. Они следуют тенденциям моды. Вот что писал об этом Толстой: «В то время я стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости. В писаниях своих я делал то же самое, что и в жизни. Для того чтобы иметь славу и деньги, для которых я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное. Я так и делал. Я вынес новый порок – до болезненности развивающаяся гордость в том, что я призван учить людей, сам не зная чему».

До конца жизни пафосом его философии оставался поиск абсолютной моральной истины и правды. Усилия Толстого в области этики дали толчок к возникновению религиозно-утопического направления в общественной мысли конца XIX – начала XX вв. – толстовства. Основные учения были изложены писателем в сочинениях «Исповедь», «В чем моя вера» и др.

4.3.«Исповедь »

В 1879 г. Толстой начал писать сочинение, в котором стремился объяснить смысл произошедшего с ним «второго рождения», как он именовал переворот в его мировоззрении. Когда сочинение было закончено в черновом варианте, Толстой приступил к его переработке. Из первой главы и выросла «Исповедь», в которой автор ставит проблему смысла человеческой жизни.

Жизнь Толстого делится на две половины, между которыми нет связи. Толстой пишет, что родился в православной семье, был крещен и воспитан в православной христианской вере. В «Исповеди» автор рассказывает о том, что когда ему было 11 лет, ему сказали, что Бога нет, Бог – это людские выдумки. Но когда он в 18 лет вышел со второго курса университета, вера улетучилась, он не верил уже ни во что, из того, чему его учили, т. к. окружающие люди воспринимают религиозность как этикет. Отпадение писателя от веры произошло в нем так же, как и происходило в людях его склада образования. Люди живут так, как все живут, а живут все на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большей частью противоположных ему, не участвуют в жизни и в соотношениях с другими людьми. Вероучение исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее. Если сталкиваешься с ним, то только как с внешним, не связанным с жизнью явлением. Писатель сталкивается с фальшью истинной веры, находясь в атмосфере секулярного общества.

По делам человека нельзя узнать верующий он или нет, главное – признание и исповедование. «Православие, - говорит Толстой, - большей частью встречалось в людях жестоких и безнравственных. Ум же, честность, добродушие и нравственность – в людях, признающих себя неверующими».

Толстой пишет, что «истинная вера моя в то время была верой в совершенствование». Но в чем было совершенствование и какая была его цель. Он не мог сказать. Он старался совершенствовать себя умственно. Он учился всему, чему мог и на что наталкивала его жизнь, старался совершенствовать свою волю, составляя себе правила, которым старался следовать. Совершенствовал себя физически всякими упражнениями, изощряя силу и ловкость, и всякими лишениями приучая себя к выносливости и терпению. И все это он считал совершенствованием. Началом было, разумеется, нравственное совершенствование, но скоро оно подменилось совершенствованием вообще, т.е. желанием быть лучше не перед самим собою или Богом, а желанием быть лучше перед другими людьми. И очень скоро это стремление быть лучше перед людьми подменилось желанием быть сильным духом, т.е. богаче, славнее других.

Всякий раз, когда Толстой пытался высказывать то, что составляло самые задушевные его желания: то, что он хотел быть нравственно хорошим, встречало презрения и насмешки, а как только он предавался гадким страстям, его хвалили. Честолюбие, гордость, гнев, месть – все это уважалось. Взгляд на жизнь его сотоварищей состоял в том, что жизнь вообще идет, развиваясь, и что жизнь в сущности своей – развитие, в котором мы, люди, принимаем главное участие.

Когда появилась семья, Толстой стал писать, что для него это единая истина, что надо жить так, чтобы самому с семьей было как можно лучше. Это отвлекало его от искания общего смысла жизни. Но затем стали возникать недоумения, остановки жизни. Автор не знал, как жить, что делать. Он как будто жил-жил, шел-шел и пришел к пропасти и ясно увидел, что впереди ничего нет, кроме погибели. И остановиться нельзя, и назад нельзя, и закрыть глаза нельзя, чтобы ничего не видеть, что нет ничего впереди, кроме обмана жизни. Эти вопросы волновали его, и он решил найти на них ответы. Толстой пишет, что жизнь ему постыла – какая-то непреодолимая сила влекла его к тому, чтобы как-то избавляться от нее. Мысль о самоубийстве пришла к нему так же естественно, как прежде приходили мысли об улучшении жизни. В итоге Толстой приходит к выводу: жизнь есть бессмыслие.

Долго под влиянием успеха и людской похвалы Толстой уверял себя, что это дело, которое можно делать, несмотря на то, что придет смерть, которая уничтожит все – и его, и его дела, и память о них. Толстой говорит о том, что «зачем что-то делать, если все исчезнет, наступит смерть». Он спрашивает себя: «Зачем любить близких?» Ведь любя их, он сам не может скрывать истины, т. е. смерти. «Обманывать себя нечего. Все суета. Счастлив, кто не родился, смерть лучше жизни, надо избавиться от нее».

Писателю было ясно, что искусство есть украшение жизни, «заманка» жизни. Но жизнь потеряла для него свою заманчивость, то, как он может «заманивать» других? Пока он не жил своей жизнью, а чужая жизнь несла его на своих волнах; пока он верил, что жизнь имеет смысл, хотя и не мог выразить его. Отражения жизни в всякого рода поэзии и искусствах доставляли Толстому радость, ему всегда было весело смотреть на жизнь в это зеркальце искусства. Но когда писатель стал отыскивать смысл жизни, когда почувствовал необходимость самому жить, зеркальце это стало ему или не нужно, или излишне и смешно, или мучительно. Он уже не находит утешения в том, что видит в зеркальце.

Автор считал, что все же его жизнь имеет какой-то смыл, но: «Тогда эта игра светов и теней – комического, трагического, трогательного, прекрасного, ужасного в жизни – понимала меня. Но когда я знал, что жизнь бессмысленна и ужасна, - игра в зеркальце не могла уже забавлять меня. Никакая сладость меда не могла быть сладка мне, когда я видел дракона и мышей, подтачивающих мою опору».

Если бы автор просто понял, что жизнь не имеет смысла, то мог спокойно бы знать, что это его удел. Но он не может успокоиться на этом. Если бы Толстой как человек, живущий в лесу и знающий, что из него нет выхода, мог жить. Но он был человеком, заблудившимся в лесу, на которого нашел ужас оттого, что он заблудился, и он мечется, желая выбраться на дорогу, хотя знает, что каждый шаг еще больше путает его и не может не метаться. И чтобы избавиться от этого ужаса, он хочет убить себя, все это влечет к самоубийству.

Толстой в своем произведении отвечает на вопрос, зачем он живет следующим образом. В бесконечно большом пространстве, бесконечно малые частицы видоизменяются в бесконечной сложности, и когда ты поймешь законы этих видоизменений, тогда поймешь, зачем ты живешь. Все общество живет и развивается на основании духовных начал и идеалов, руководящих им. Эти идеалы выражаются в религиях, науках искусствах, формах государственности. Идеалы эти становятся выше и выше, и человечество идет к высшему благу.

Толстой говорит: «Я – часть человечества, и поэтому призвание мое состоит в том, чтобы содействовать созданию и осуществлению идеалов человечества. Я сам спрашивал у себя, какой смысл моей жизни? Никакого. Что выйдет из моей жизни? Ничего. Зачем существует все то, что существует, и зачем я существую? Затем, что существует». Толстому нужно было знать смысл своей жизни, а то, что она есть частица бесконечного, не только не придает ей смысла, но уничтожает всякий возможный смысл. Не найдя разъяснения в знании, Толстой ищет его жизни, в людях, окружающих его, как они относятся к этому вопросу.

В итоге писатель дает ответы на спорные вопросы и прелагает выходы из этого положения. Толстой обнаруживает, что есть четыре типа людей по отношению к пониманию смысла жизни:

1. Выход незнания: не знать и не понимать, что жизнь бессмысленна и зла. К этому типу относятся женщины, молодые люди, духовно незрелые люди.

2 . Эпикурейский образ жизни: зная безнадежность жизни, пользоваться теми благами, какие есть, веселиться.

3 . Выход силы и энергии: понять, что жизнь зло и бессмыслица. Самоубийство считает силой.

4 . Слабость: понимая, что жизнь – зло, продолжать тянуть ее, зная, что ничего из нее не выйдет. Люди знают, что смерть лучше, но не могут закончить жить. Толстой относит себя к ним.

Толстой обращается к науке рациональным путем. Изучает естествознание, читает философскую литературу (Ветхий Завет, Сократа, Конфуция, Шопенгауэра), но конкретного ответа о смысле жизни не находит. Все мудрецы столкнулись с проблемой смысла жизни, а не только он. Мы приближаемся к истине только настолько, насколько мы удаляемся от жизни, - говорит Сократ, готовясь к смерти. – К чему мы, любящие истину, стремимся в жизни? К тому, чтобы освободиться от тела и от всего зла, вытекающего из жизни тела. Если это так, то как же нам не радоваться, когда смерть приходит к нам? Мудрец всю жизнь ищет смерть, и поэтому она не страшна ему.

Нужно искать опору не в разуме, а в религиозной вере, в ней писатель видит силу жизни. К этому выводу Толстой приходит, наблюдая за жизнью крестьянства.

Оглянувшись на жизнь людей, на все человечество, Толстой увидел, что они живут и утверждают, что знают смысл жизни. Как и у других людей, смысл жизни для Толстого был в вере. Где жизнь, там и вера, с тех пор как есть человечество. Она дает возможность жить, и главные черты веры везде и всегда одни и те же. Если человек живет, он во что-нибудь верит. Вера есть смысл жизни. Если б он не верил, что для чего-нибудь надо жить, то он бы не жил.

Толстой начал понимать, что в ответах, даваемых верой, храниться глубочайшая мудрость человечества, и что главное, ответы эти одни отвечают на вопрос жизни. Автор понял: для того, чтобы понять, что такое жизнь, надо узнать и понять всю жизнь человечества. И я отрекся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, а только подобие жизни. Это не та вера, которую искал Толстой. Вера этих людей не есть вера, а только одно из утешений в жизни. Вся жизнь общества, в котором жил Толстой, была противоречием вере. Жизнь же людей верующих и трудящихся была подтверждением того смысла жизни, который давало знание веры. Толстой присматривался к жизни этих людей и все больше убеждался, что у них есть настоящая вера им необходимая. Эти люди принимали болезни и горести без всякого недоумения, а спокойно и с твердой уверенностью в том, что все это, должно быть, и не может быть иначе, что все – добро. Люди круга Толстого противились и негодовали на судьбу за лишения и страдания.

В противоположность тому, что, чем мы умнее, тем менее понимаем смысл жизни и видим какую-то злую насмешку в том, что мы страдаем, эти люди живут, страдают и приближаются к смерти со спокойствием, чаще с радостью. Толстой полюбил этих людей, чем больше он вникал в их жизнь, тем больше любил их, тем легче ему становилось жить. Он понял, что истину закрыло от него не столько заблуждение его жизни, сколько сама жизнь в тех исключительных условиях удовлетворения похотей, в которых он провел ее.

Когда Толстой говорил, что его жизнь – зло, он был прав. Неправильно было то, что ответ, относящийся только к нему, он отнес к жизни вообще. Жизнь мира совершается по чьей-то воле, кто-то нашими жизнями и жизнью всего мира делает свое какое-то дело. Чтоб иметь надежду понять смысл этой воли, надо, прежде всего, исполнять ее – делать то, чего от нас хотят.

Толстой вспоминает, что жил только тогда, когда верил в Бога. Наверное, знать Бога и жить – одно и тоже. Бог есть жизнь, стоит забыть его, не верить – и ты умираешь. Что же такое эти оживления и умирания? Ведь человек не живет, когда теряет веру в существование Бога. У человека есть смутная надежда найти его. Но опять же Толстой приходит к мысли о том, что «не мог же я без всякого повода, смысла и причины явиться на свет».

Бог так сотворил человека, что всякий человек может погубить свою душу или спасти ее. Задача человека в жизни – спасти свою душу. Для этого нужно жить по Божьи, отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смириться, терпеть и быть милостивым.

Толстой говорит, что только теперь он не видит зла, перестал сомневаться. Он хочет понять так, чтобы всякое необъяснимое положение представлялось ему как необходимость разума, а не как обязательство поверить.

Достоевский Федор Михайлович

(1821-1881)

5.1. Биография писателя

Ф. М. Достоевский – писатель, философ, публицист, общественный деятель. Родился в семье лекаря больницы для бедных. В 1843г. окончил офицерские классы инженерного училища, получил место в инженерном ведомстве, но вскоре вышел в отставку и посвятил себя художественному творчеству. Основные произведения: «Бедные люди» (1846), «Идиот» (1868), «Бесы», «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы» (1879-1880). Участник кружка М.В. Петрашевского, Достоевский в 1849 г. был арестован и приговорен к смертной казни, замененной каторгой (1850-1854) с последующей службой рядовым. Там и произошел решительный перелом в его мировоззрении, осложненный развитием эпилепсии. В 1859 г. он возвратился в Петербург, где и появились его повести «Дядюшкин сон» (1859), «Село Степанчиково и его обитатели» (1859), роман «Униженные и оскорбленные» (1861), «Записки из мертвого дома» (1861-1862) – о трагических судьбах и достоинстве человека на каторге – прозвучали обвинением русской каторжной действительности. Вместе с братом М.М.Достоевским издает «почвеннические» журналы «Время» (1861-1863) и «Эпоха» (1864-1865). В романах присутствует реалистическое изображение социальных контрастов, столкновение ярких, самобытных русских характеров, страстные поиски общественной и человеческой гармонии, тончайший психологизм и гуманизм.

5.2. Религиозно-философские взгляды

Достоевский полагал, что сохранившийся в народе христианский идеал веротерпимости обеспечил России усвоение европейской культуры и цивилизации без характерных крайностей буржуазного общества, без его негативных черт – бедности, вражды сословий, борьбы всех против всех.

Кроме того, Достоевский говорил о необходимости нравственного совершенствования человека, о соединении народа на основе христианской любви, размышляя о возможности построения «царства Божьего на земле». По его мнению, достижение братства народов, социальная гармония возможны только на основе совершенствования жизни и достижения счастья каждым отдельным человеком. Эти проблемы стоят в центре внимания Достоевского-писателя.

В годы юности Достоевский был сторонником идей христианского социализма, как и идей французских утопистов. Эти идеи ему представлялись тем более гуманными, чем более терпимыми и безрадостными были порядки, условия жизни миллионов людей, как в России, так и в буржуазной Европе. Отрицательное отношение писателя к капитализму не изменилось до конца жизни. Никакой прогресс не оправдывает общество, моралью которого являются обман и грабеж, а высшей ценностью – деньги ради денег.

Существенно, коренным образом изменилось, однако, у Достоевского в 60-70-е гг. (по сравнению с годами молодости) отношение к социализму: теперь уже не только как к идее, но и практике ее осуществления. (Такой практикой к тому времени уже было «бесовство» - первые кровавые опыты российского терроризма.) Теперь Достоевский отказывается видеть различие между капитализмом и социализмом по существу: оба они эксплуатируют самые низкие помыслы человека – только грубо-материальные. Речь может идти, считает Достоевский, лишь о перераспределении собственности, о перемене лиц в иерархической власти.

Достоевский решительно отвергает теорию «среды» (особенно популярную у французских материалистов XVIII в.), фактически снимающую с человека всякую ответственность за его поступки, а самого человека низводящую до случайного продукта случайных обстоятельств. Социалистический идеал очень хорошо соответствует этой теории, т.к. он есть идеал «муравейника», лишающего людей индивидуальности, устанавливающего режим жесточайшего тоталитаризма.

Творчество Достоевского сосредоточено вокруг вопросов философии духа – это темы антропологии, философии истории, этики, философии религии. Философские взгляды писателя не оформлены в виде системы. Для философско-художественных размышлений Достоевского характерен глубинный антиномизм и экзистенциальная напряженность духовно-нравственных исканий, в которых он предвосхитил многие ключевые философские идеи XX в. В творчестве автора к 60-м годам XIX в. проявляется господство нигилизма. Оно спровоцировано поражением в Крымской войне и социальными кризисами. Суть нигилизма – отрицание ценностей, идеалов. Это архаизм, следовательно, нужно все ниглировать и заменить культуру общественной полезностью – утилитарный подход.

Достоевский, прежде всего, великий антрополог, все его художество – лишь метод антропологических изысканий и открытий. Он не соглашается с тем, что человек – сугубо природное существо. Как религиозный мыслитель, Достоевский ставит высшим приоритетом человека веру в Бога и демонстрирует это своими произведениями. Жизнь с верой – жизнь истинная. Если человек потерял веру, то это заканчивается страшными последствиями.

Главная тема религиозно-философских исканий Достоевского – человек и его отношение к Богу. Теодицея – проблема оправдания Бога: если Бог – добро, то откуда зло? Достоевского волнует антроподицея – оправдание человека. В романе «Братья Карамазовы» рассматривается тема зла, его происхождения и возможных попыток освобождения от него. Достоевский рассматривает освобождение от зла и ставит вопрос о возможности мировой гармонии. Проблема человека трансформируется в тему гармонии и путей ее достижения, возможности создания общества без зла. Единственный путь к мировой гармонии лежит через сердце человека, духовное совершенствование, сопряженное со страданиями. Достоевский, по словам Бердяева, открыл новую мистическую науку о человеке. Человек – глубина бытия, уходящая в недра божественной жизни. Философские искания Достоевского оказали влияние не только на русскую, но и мировую культуру и философию.

5.3. «Легенда о Великом инквизиторе»

Возможно ли «заставить» людей быть счастливыми, решив за них – что нужно и что не нужно им для счастья? Об этом Достоевский размышляет в философии интродукции к знаменитому роману – «Великий инквизитор». Действие происходит в Испании, в XVI в., в разгар террора инквизиции. Фактически действующих лиц в этой философской притче двое: Великий инквизитор, держащий в страхе и повиновении всю Севилью, и Иисус Христос, вновь посетивший землю после своей смерти и чудесного воскрешения.

Инквизитор – это девяностолетний старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но которые еще светятся, как огненная искорка. Он не в великолепных кардинальских одеждах, в каких красовался вчера перед народом, когда сжигали врагов римской веры. В эту минуту он лишь в старой, грубой монашеской рясе. За ним на расстоянии следуют мрачные помощники и рабы его и «священная» стража.

Он останавливается перед толпой и наблюдает издали. Он все видел, он видел, как поставили гроб у ног его, видел, как воскресла девица, и лицо его омрачилось. Он хмурит седые густые брови, и взгляд его сверкает зловещим огнем. Он простирает перст свой и велит стражам взять его. Он сжигает людей за «ересь», за малейшие отступления от канонов и догматов церкви. Фанатик готов упрятать в тюрьму, приковать цепями и самого Христа, который своим появлением мешает ему установить должный порядок в обществе.

Что же это за порядок? Это порядок всеобщей сытости и всеобщего довольства, ведь большинству людей, считает их «пастырь», ничего и не надо. Самое страшное преступление, за которое может быть только одно наказание – костер, - это инакомыслие, даже малейшее сомнение в справедливости и мудрости поступков и слов Инквизитора, который, возможно, и искренне желает народу добра, но добра по-своему, без свободы.

Эта глава является синтезом религиозно-философского видения. Христос приходит на землю, спускается спустя 15 веков, после того, как пророк написал: «Се гряду скоро». Великий инквизитор, узнав его, приказывает арестовать и в ту же ночь приходит в темницу. В диалоге с Христом, точнее в монологе (Христос молчит), Великий инквизитор обвиняет его в том, что он совершил ошибку, взвалив на плечи людей непосильное бремя свободы, которая приносит одни страдания. Человек, считает инквизитор, слишком слаб, вместо заповедного идеала богочеловека, он стремиться к малореальным благам, к вседозволенности, власти, чтобы иметь все «здесь и сейчас», все сразу. У человека проявляется страстное желание чуда, с которым связаны ересь, безбожие, как осуществление вседозволенности.

Свободу проявления человеческого в этом мире сам человек ошибочно и по причине «слабости и подлости своей» понимает как абсолютное освоение. Начинается это с того, что вначале люди подобны детям, взбунтовавшимся в классе и выгнавшим учителя, но заканчивается антропофагией – людоедством. Поэтому несовершенное человечество нуждается не в заповеданной Христом свободе, ему нужны «чудо, тайна, авторитет». Чуть лишь только человек отвергнет чудо, то тот час отвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько Бога, сколько чудес. Неспокойство, смятение и несчастье – это удел людей после того, как ты претерпел свободу их. Кому же владеть людьми, как не тому, кто владеет их совестью и в чьих руках хлебы их. Мы и взяли меч кесаря, а, взяв его, конечно, отвергли тебя и пошли за ним.

Они сами убедятся, что правы, ибо вспомнят, до каких ужасов рабства и смятения доводила их свобода твоя. Свобода, свободный дух заведут их в такие дебри и поставят перед такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные или свирепые, истребят себя самих. Другие непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возмолят к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной его, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих». И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будут тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Это понимают немногие. Великий инквизитор принадлежит к тем, кто прозрел глубинную истину большинства. Жажда необыкновенного, чуда, все и всех возвышающий обман скрывают то, что на самом деле руководит человеком: «перед кем преклониться, кому вручить совет и каким образом соединиться в бесспорно общий и согласный муравейник».

Никакая наука не дает людям хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам и скажут нам: «Лучше поработите нас, но накормите нас». Поймут, наконец, сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда не сумеют они разделиться между собой. Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики. Ты обещал им хлеб небесный. Во имя хлеба небесного пойдут тысячи и десятки тысяч, то, что станется с миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые будут не в силах пренебречь хлебом земным для хлеба небесного.

Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут и послушными. Они будут дивиться на нас, и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать – так ужасно им станет под конец быть свободными. Но мы скажем, что послушны тебе и господствуем во имя твое. Мы их обманем опять, ибо тебя мы уже не пустим к себе. В обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны будем лгать.

Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться. Забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились перед ним, и чтобы непременно все вместе. Вот эта потребность общности преклонения и есть главнейшее мучение каждого человека. Из-за всеобщего преклонения они истребляли друг друга, ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить.

Без твердого представления себя, для чего ему жить, человек не согласиться жить и скорее истребит себя, чем останется , на земле, хотя бы вокруг него были бы хлебы. Нет ничего обольстительнее для человека, как свобода его совести, но нет ничего и мучительнее.

Избранные отвергли учение Христа, но взяли его имя как знамя, лозунг, как приманку «награду небесного и вечного» и несут массе столь желаемые ей чудо, тайну, авторитет, избавляя тем самым от смятения духа, мучительных размышлений и сомнений взамен счастья растительного существования, которое как «детское счастье – слаще всякого».

Христос все это понимает. Он видит торжество безликости. Молча выслушав инквизитора, он тоже молча поцеловал его, «вот и весь ответ». Старик вздрагивает и идет к двери, отворяет ее и говорит: «Ступай и не приходи больше…не приходи вовсе, никогда, никогда…».

Чтобы понять нюансы писательской мысли, следует напомнить, что христианство изначально говорит о двух царствах – земном и небесном. Однако оно никогда не отрицало мир материальный, социальный, мир общественных установлений.

Христа поняли лишь «избранные», а большинство его приняло как «внешнее», как чудотворца и гаранта вечной жизни после смерти. И это станет явной ошибкой обычного разума, судящего по внешнему соблюдению нравственных норм. Заповеди Бога – это призыв к нравственности в лице Христа к человеку. Христос в «Великом инквизиторе» есть сущность и полнота свободы человеческого мира.

Подлинная жизнь человеческого сознания осуществляется в пространстве его свободы, в жажде и возможности своего собственного, индивидуального самоутверждения. Но природа человека такова, что отпущенный на свободу, он тот час бросается бунтовать против существующего порядка. Именно тут начинает противопоставляться его скрытый индивидуализм, раскрывается противоречивость его природы и самой свободы, к которой стремиться человек, ведет к своеволию, приводит человека к пороку и гибели. Это путь недостойный человека, это путь человекобожества, который мнит, что ему «все дозволено». Это путь отрицания Бога и превращения человека в Бога. Истинный путь свободы – путь, ведущий к богочеловеку, путь следования Бога.

Бог для Достоевского – основа нравственности. Человек должен пройти испытание бременем свободы, через все страдания и муки, чтобы сделаться человеком. Для Достоевского главная забота – это забота о нем самом. Гуманизм писателя – вести своего человека к богочеловеку и заботиться о человеке.

Достоевский говорил, что свобода составляет сущность человека, и он не может отказаться от нее, если хочет остаться человеком. Поэтому он не хочет грядущей социальной гармонии и радости жить в «счастливом муравейнике», если это связано с отрицанием свободы. Подлинная свобода – это высочайшая ответственность человека за свои поступки, это тяжелое бремя и даже страдания. Поэтому, люди, получив свободу, спешат от нее избавиться. Это жестокая взаимосвязь свободы и ответственности, существующие для каждой подлинной личности, не сулит человеку счастья. Свобода и счастье для человека, если он действительно человек, оказываются несовместимы. Всегда есть два пути: или быть счастливым, но расстаться со свободой, или быть свободным, но несчастным страдальцем. Свобода – для сильных духом, способных стать страдальцами, встать на путь богочеловека. Достоевский призывает человека сделать свой сознательный выбор между добром и злом. Можно идти как к добру, так и к злу. Чтобы человек не превратился в зверя, ему нужен Бог. Он может идти к добру только через страдание.

Человек оказывается на грани разрыва между своим вынужденно-житейским путем и истиной, которая в нем тлеет. Задача христианского мира – возродить в человеке человеческое

Бердяев Николай Александрович

(1874-1948)

6.1. Биография писателя

Н. А. Бердяев – философ и публицист. Учился в университете Св. Владимира (Киев). В 1898г. был исключен из университета за связь с «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса» и пропаганду марксизма. В 1900г. выслан в Житомир. В 1904-1908гг. жил в Петербурге, с 1908г. – в Москве. В первых литературных произведениях примыкал к «легальному марксизму», затем стал противником учения Маркса.

Основные произведения: «Субъективизм и индивидуализм в общественной философии» (1901), «Философия свободы» (1911), «Смысл творчества» (1916), «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), «Русская идея» (1946).

6.2.Экзистенциализм Бердяева

Бердяев занимался вопросами социального развития и смысла человеческой жизни. Человек, по Бердяеву, принадлежит к двум мирам, Это «мир» - мировая данность, эмпирические условия жизни человека, где царствует вражда, разорванность, рабство и мир подлинный – идеальное бытие, где царствует любовь и свобода. Задача человека – освободить свой дух из этого плена, «выйти из рабства в свободу, из вражды «мира» в космическую любовь». Это возможно лишь благодаря творчеству, способностью к которому одарен человек, поскольку природа человека есть образ и подобие Бога-творца.

Обосновывая этику творчества, Достоевский понимает ее как создание чего-то нового, нового качества, но это не эволюция, в ней ничего нового не создается, а творчество – это свобода. Тайна творчества есть тайна свободы. Творчество предполагает самоотречение человека, и все плохие качества направляются в положительное русло. Творчество – это путь освобождения «от» и «для». Первичный акт творчества – возникновение идеи в глубине сознания, а далее искусство воплощается в жизнь. Бердяев называл это социализацией гения. Каждый человек – гений, поэтому деление людей неправильно, т. к. отрицает индивидуальность, которая не зависит от социальных наслоений.

Большое внимание Бердяев уделяет взаимосвязи свободы и совести. Совесть дается человеку от Бога. У человека всегда конфликт между любовью к личности и любовью к идее – Богу, но никогда не нужно жертвовать любовью к ближнему.

В творчестве писателя проявляется интерес к государству, революции и войнам. Революцию связывал с жестокостью и насилием. Она происходит сначала в душах людей, а потом выплескивается в общество. Революция может дать много положительного для жизни людей, но она отрицает ценность личности, свободы и ведет к замене одной идеологии на другую, иногда даже более страшную.

Бердяев понимал историю как духовный процесс. Внимательно изучал понятие «особенность русской души», совмещающее в себе восточный и западный элементы, а так же православный аскетизм. Русская душа во многом языческая и необъятная. Писатель не согласен с мнением западных мыслителей, что русские люди консервативные и косные. Бердяев не примкнул ни к западникам, ни к славянофилам.

6.3. «Русская идея»

Русская самобытная мысль пробудилась на проблеме историософической. Она глубоко вникала в то, что замыслил Творец о России, что есть Россия и какова ее судьба. Русским людям давно уже было свойственно скорее чувство, чем сознание, что Россия имеет особенную судьбу, что русский народ – народ особенный. Мессианизм почти так же характерен для русского народа, как и для народа еврейского. Может ли Россия пойти своим особенным путем, не повторяя всех этапов европейской истории? Весь XIX и XX вв. идут споры о том, каковы пути России, могут ли они быть просто воспроизведением путей Западной Европы. И наша историософическая мысль будет протекать в атмосфере глубокого пессимизма в отношении к прошлому и особенно настоящему России и оптимистической веры и надежды в отношении к будущему.

Центральное место в произведении «Русская идея» Бердяева занимает Россия. Автора интересует вопрос о том, что «замыслил Творец о России», умопостигаемый образ русского народа, его идея.

Согласно Бердяеву, Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад. Она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала – восточное и западное. В душе русского народа есть такая же необъятность, безграничность, как и в русской равнине. У русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы. Бердяев сравнивает русских с народами Западной Европы и делает вывод: русский народ не был народом культуры, он был более народом откровений и вдохновений. Он не знал меры и легко впадал в крайности. Кроме того, в России не было резких социальных граней, не было классов.

Два противоположных начала легли в основу формирования русской души: природная, языческая стихия и аскетически-монашеское православие. В русском народе много противоположных свойств: вера и неверие в Бога, смирение и непокорство, рабство и бунт. Для русской истории характерна прерывность, в ней есть уже пять периодов, которые дают разные образы. История России есть история Киевской Руси, времен татарского ига, Московской Руси, петровского и советского периода.

Православная религиозность исторически сложилась в тип храмового благочестия. Судьба философии в России мучительная и трагичная. Философия постоянно подвергалась гонению, и она нашла себе приют главным образом в духовных академиях. Очень важно отметить, что русское мышление имеет склонность к тоталитарным учениям и тоталитарному миросозерцанию. Настоящее пробуждение философской мысли произошло у нас под влиянием немецкой философии. Трагедия русского народа в том, что русская власть не была верна словам: «не в силе Бог, а в правде».

Много внимания Бердяев уделяет реформам Петра, т. к. благодаря им проявился необычайный взрывчатый динамизм русского народа. Автор подчеркивает неизбежность реформ Петра, которые были подготовлены предшествующими процессами, но имели насильственный характер. Без этих реформ Россия не могла бы выполнить своей миссии в мировой истории и не могла бы сказать свое слово. В этом вопросе философ возвращается к двойственности России: весь петровский период истории был борьбой Запада и Востока в русской душе. Петровская императорская Россия не имела единства, не имела своего единого стиля.

Таким образом, основной проблемой в «Русской идее» Бердяева является место России в мире и особенности характеров русского народа.

Спор славянофилов и западников был спором о судьбе России и ее призвании в мире. Славянофилы стремились к организации, органичности и целостности, это противопоставляется раздвоенности, расчлененности Западной Европы. Три элемента на Западе – Римская церковь, древнеримская образованность и государственность – были совершенно чужды Руси. Для славянофилов идеал русской жизни – это община и земщина. Они верили в великое призвание России. Славянофилами были богатые русские помещики, просвещенные гуманисты. Свободолюбивые, но очень вкорененные в почту, очень связанные с бытом и ограниченные этим бытом. Они не обращают внимания на русское странничество и бунтарство. Им свойственна была патриархальная ограниченная теория общества – это семья. У них вера в религию, свободу, а у западников – в революцию, в социализм.

Россией не был пережит гуманизм в западноевропейском смысле слова, у нас не было Ренессанса. У русских происходит смешение гуманизма с гуманитаризмом. Его связывали не столько с античностью, с обращением к греко-римской культуре, а с религией. Но слово гуманизм все-таки связано с человеком и означает приписывание человеку особенной роли. Русским понятием был гуманизм христианский. Именно русскому сознанию свойственно было сомнение религиозное, моральное и социальное в оправданности творчества культуры. Это было сомнение и аскетическое и эсхатологическое. Гуманизм входит составной частью в религию. В личности Иисуса Христа произошло соединение божественной и человеческой природы, и явился Богочеловек. Это должно было произойти в человеке, в обществе, в истории. На почве исторического православия, в котором преобладал монашеско-аскетический дух, не была и не могла быть достаточно раскрыта тема о человеке. Богочеловечество предполагает творческую активность человека.

Социальный вопрос в России носит консервативный, а не революционный характер. Это было связано главным образом с русскими традиционными формами крестьянской общины и рабочей артели. Это было идеологией мелкого производителя. Социалисты-народники боялись политического либерализма, т.к. он влечет за собой торжество буржуазии. Герцен – противник политической демократии. Одно время он даже верит в полезную роль царя и готов поддерживать монархию, если она будет защищать народ. Социалисты более всего не хотели западного пути развития для России. Они хотят, во что бы то ни стало, избежать капиталистической стадии. Русский народ, как народ-богоносец – должен лучше Запада решить социальный вопрос. Но этот народ подстерегают и великие соблазны. Соловьева беспокоил вопрос о возможности христианского общества, и он обличал ложь общества, которое лжеименно называет себя христианским. Лишь под конец жизни он разочаровался в царства Божьего на земле. Он утверждал профетическое начало в христианстве и профетическую философию. Мечтой его было преображение всего космоса, заслугой – обличие неправды рационализма. Объявил протест против смертной казни. Оценки эстетические преобладают над оценками моральными. Он государственник, аристократ и романтик.

У нигилистов было подозрительное отношение к высокой культуре, но был культ науки, т.е. естественных наук, от которых ждали решения всех вопросов. Они популяризовали естественно-научную философию, то есть в то время материалистическую философию. Культура привилегированного слоя стала возможной благодаря поту и крови, пролитых трудовым народом. Но русская идея есть эсхатологическая идея царства Божьего. Это не есть гуманистическая идея в европейском смысле слова. Но русский народ подстерегают опасности, с одной стороны, обскурантского отрицания культуры вместо эсхатологической критики ее, а с другой стороны – механической, коллективистической цивилизации. Только культура конца может преодолеть обе опасности. Наиболее близок к этому был Н.Федоров, который тоже обличал ложь культуры и хотел полного изменения мира, достижения равенства и братства не только социального, но и космического.

Русская идея в том, что складу души русского народа чужд культ власти и славы, которая достигается государственным могуществом. Государственная власть есть зло и грязь. Власть принадлежит народу, но народ отказывается от власти и возлагает полноту власти на царя. Лучше, чтобы один человек был «запачкан» властью, чем весь народ. Власть не право, а тягота, бремя. Никто не имеет права властвовать, но есть один человек, который обязан нести тяжелое бремя власти. Юридических гарантий не нужно, они увлекли бы народ в атмосферу властвования, в политику, всегда злую. Народу нужна лишь свобода духа, свобода думы, совести, слова. Анархия есть идеал свободный изнутри определяемой гармонии и лада, т.е. победа царства Божьего над царством кесаря. Анархизм есть хаос и дисгармония, т.е. уродство. Анархизм в русских формах остается темой русского сознания и русских исканий.

Христианство есть не только вера в Бога, но и вера в человека, в возможность раскрытия божественного в человеке. Существует соизмеримость между Богом и человеком, и поэтому только и возможно открытие Бога человеку. Чистый, отвлеченный трансцендентализм делает невозможным откровение, не может раскрыть путей к Богу и исключает возможности общения между человеком и Богом. В Иисусе Христе – Богочеловеке, в индивидуальной личности, дано совершенное соединение двух природ, божественной и человеческой. Это должно произойти коллективно в человечестве, в человеческом обществе. Учение о Софии утверждает начало божественной премудрости в тварном мире, в космосе и человечестве, оно не допускает абсолютного разрыва между творцом и творением.

Русским свойственна православная религиозность, выработавшая тип русского человека с недовольством на мир, с его душевной мягкостью, с его нелюбовью к могуществу этого мира, с его устремленностью к миру иному, к концу, к царству Божьему. Русская народная душа воспитывалась не столько литургически, традиция христианского милосердия проникает в глубину душевной структуры. Ожидание новой эпохи Св. Духа связано с развитием, а не с катастрофой, которая приведет к абсолютной гармонии в Боге. Страдание Бога есть признак его святости. Религия Св. Духа и есть вечная христианская религия. Церковь Нового завета есть лишь символический образ вечной церкви.

Духовный перелом, связанный с русским Ренессансом, имел несколько источников. Более широкое значение для интеллигенции имел источник, связанный с марксизмом. Часть марксистов более высокой культуры привела к идеализму и, в конце концов, к христианству. В значительной степени отсюда и вышла русская религиозная философия. Другой источник Ренессанса был по преимуществу литературным. В начале века Д.С. Мережковский сыграл главную роль в пробуждении религиозного интереса и беспокойства в литературе и культуре. Третье течение в русском Ренессансе связано с расцветом русской поэзии. И эта поэзия очень знаменательна для русского сознания, для истории русских идейных течений, то была эпоха символизма. Символ есть связь между двумя мирами, знак многомира в этом мире. Был разрыв между интересами высшего культурного слоя Ренессанса и интересами революционного социального движения в народе и в левой интеллигенции, не пережившей еще умственного и духовного кризиса.

Русская мысль, русские искания начала XIX-XX вв. свидетельствуют о существовании русской идеи, которая соответствует характеру и призванию русского народа. Русский народ религиозный по своему типу и по своей душевной структуре. Религиозное беспокойство свойственно и неверующим. Русский атеизм, нигилизм, материализм приобретали религиозную окраску. Русские люди из народного трудового слоя, даже когда они ушли от православия, продолжали искать Бога и Божьей правды, смысла жизни. Русская идея – эсхатологическая, обращенная к концу. Отсюда – русский марксизм. Но в русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению. Русские люди любовь ставят выше справедливости.

Немцы давно уже построили теорию, что русский народ – народ женственный и душевный в противоположность мужественному и духовному немецкому народу. Русские искания носят духовный характер. У русских моральное сознание очень отличается от морального сознания западных людей. У русских иное чувство земли, и сама земля иная, чем у Запада. Русские отличаются от Запада своей неповторимой душой.

Философия как наука, история философии

Основы философских знаний

Билеты по философии (кандидатский минимум)

Шпоры по философии

Эволюция философских представлений о жизни и смерти

Русский символизм и современный модернизм

Основные проблемы и типы этических учений

Проблемы смысла жизни, смерти и бессмертия в духовном опыте человека

Зигмунд Фрейд - Введение в психоанализ (лекции)

Что такое философия?

Философия

Кандидатский по философии

Ответы на вопросы госэкзамена по философии философского факультета СПбГУ

Предмет философии

Ницше в России и на Западе

Шпаргалка по философии (вступительные экзамены в аспирантуру НТУУ КПИ)

Философия, ее предмет и функции

Лев Николаевич Толстой