| Скачать .docx |
Курсовая работа: Политические и правовые учения в России в период кризиса самодержавно-крепостнического строя
1. Введение
В первой половине XIX в. государственный и общественный порядок Российской империи находился на прежних основаниях. Дворянство, составляющее малую часть населения, оставалось господствующим, привилегированным классом. Освобожденные от обязательной службы государству помещики из служилого сословия превратились в праздный, чисто потребительский класс рабовладельцев. Из дворян формировались бурно растущие в то время канцелярии бюрократического аппарата империи. В стране царил чиновничий и помещичий произвол. Правительство предпринимало попытки проведения общественных реформ, но проблемы изменения государственного строя или совершенствования законодательства в России первой половины XIX в. практически отступали на второй план перед острейшим вопросом о крепостном праве.
“Целая половина населения империи, которого тогда считалось свыше 40 млн. душ обоего пола, – писал В.О.Ключевский в своем “Курсе русской истории”, – целая половина этого населения зависела не от закона, а от личного произвола владельца... Крепостное русское село превращалось в негритянскую североамериканскую плантацию времен дяди Тома”.
Государственная политика выражала интересы основной массы дворянства. Правительство порой осознавало опасность углубляющейся розни основных сословий, но сколько-нибудь существенные реформы провести было не способно. Как во всяком самодержавном государстве, политика России во многом зависела от личности монарха. Павел I отменил некоторые привилегии дворян и законодательно ограничил барщину тремя днями в неделю; но он же раздал в частное владение (дворянам) около 100 тыс. дворцовых и казенных крестьян. По поручению Александра I его приближенные разрабатывали проекты отмены крепостного права, порой самые парадоксальные. Слывущий либералом Мордвинов предлагал освободить крестьян без земли и за большой выкуп; реакционер Аракчеев – без выкупа, с наделением землей. Разработка различных проектов крестьянской реформы продолжалась при Николае I в тайниках правительственных канцелярий. Так длилось, пока, наконец, очередной самодержец (Александр II) не возгласил с высоты престола: “Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться времени, пока оно само собой начнет отменяться снизу”.
Крепостное право резко затрудняло развитие страны в промышленном, культурном, военном отношениях. Полновластные в своих имениях помещики не имели стимулов к совершенствованию способов ведения сельского хозяйства. Отсутствие свободной рабочей силы не давало развиться ремеслам и промышленности. Усиливалась интеллектуальная, нравственная, культурная деградация господствующего сословия дворянства.
Россия стремительно отставала от передовых государств, строивших гражданское общество. В стране накоплялись непримиримые социальные антагонизмы:
“Дворяне страшились крестьян, – отмечал В. О. Ключевский, – крестьянство злобилось на дворянство, то и другое не питало ни малейшего доверия к правительству, а правительство боялось обоих”.
Нарастающие противоречия феодального строя в России отражались в противостоянии и столкновениях либеральной и охранительной (консервативной) идеологии. Наиболее яркими проявлениями назревшего кризиса крепостничества и самодержавия были возникновение тайных обществ и выступление декабристов.
2. Либерализм в России. Проекты государственных преобразований М.М. Сперанского
Александр I, вступивший на престол в результате убийства Павла I, в начале своего царствования обещал управлять народом “по законам и по сердцу своей премудрой бабки”. Основной заботой правительства провозглашалась подготовка коренных (основных) законов для уничтожения “произвола правления”. В обсуждение проектов реформ были вовлечены придворные вельможи. Обсуждались относительно мелкие вопросы и разрозненные реформы некоторых государственных учреждений, пока в окружение императора не попал талантливый мыслитель и государственный деятель Михаил Михайлович Сперанский (1772–1839 гг.).
По заданию Александра I Сперанский подготовил ряд проектов усовершенствования государственного строя империи, по существу, проектов российской конституции. Часть проектов написана в 1802–1804 гг.; в 1809 г. подготовлены обширные “Введение к уложению государственных законов”, “Проект уложения государственных законов Российской империи” и связанные с ними записки и проекты.
Проекты Сперанского опираются на глубокое теоретическое обоснование.
В его записках и проектах (1802–1803 гг.) подчеркивается, что любое государство основано на общей воле народа и передаче им правительству известного количества сил. Из физических сил народа составляется войско, из народных богатств – деньги, из уважения – почести. Если правительство распорядится этими силами неправильно, то чрезмерное войско создаст лишь минутный признак вооружения, но обессилит и расслабит государство, выпуск денег в большем количестве, чем позволяет народный труд, создаст мнимую монету (т.е. породит, инфляцию), обильное расточение почестей – неуважаемые чины и ложные отличия. “Таким образом, могут быть в государстве войска без силы, деньги без богатства и почести без уважения”.
Целью любого государства, отмечал Сперанский, является обеспечение безопасности личности, собственности и чести каждого. Поначалу существовали лишь деспотические правительства, воле и усмотрению которых народ предоставил правила достижения этой цели. Затем предпринимались попытки народа принять коренные законы, ставящие пределы самодержавной воле. Собрание этих коренных законов называется “конституция”. Однако конституция останется пустой теорией, если у законодательной власти не будет сил заставить исполнительную власть подчиняться конституции. Суть дела в том, полагал Сперанский, что любое правительство стремится к самовластию и для достижения этой цели ослабляет народ, делит его на борющиеся между собой классы по принципу “разделяй и властвуй”. В этих условиях тщетно писать конституции, не обеспечив их выполнение действительной государственной силой.
Сперанский различает “внешний образ правления” (постановления, грамоты, учреждения, уставы об устройстве государства) и “внутренний образ правления”, который определяется им как “расположение государственных сил”.
Дело не в том, писал мыслитель, как государство называется, какие законы и постановления провозглашает – все это относится к “внешнему образу правления”. Так, наружный образ Рима под властью кесарей был республиканский: законы издавались Сенатом, существовали народные трибуны и все республиканские органы, однако свобода была уже ниспровергнута, а Рим неоспоримо имел самое деспотическое правление.
Главное, по его мнению, в том, ограничено ли самовластие правительства или, наоборот, правительство является деспотическим. “Сила правительства ограничивается равновесием сил народных. В сем состоит внутренний образ правления”.
Рассуждение, что сила правительства может быть ограничена волей народа, Сперанский отвергает: “Это бы значило хотеть пространство измерить весом”.
Действительная конституция страны существует не на бумаге (“внешний образ правления”), а в реальном (“вещественном”) распределении сил государства на все состояния народа, подчеркивал он.
Исходя из изложенного, Сперанский дает очень резкую характеристику современному ему общественному и государственному строю России. Этот строй основан на зависимости крестьян от помещиков, а дворян – от государя. “Я нахожу в России два состояния: рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только в отношении ко вторым, действительно же свободных людей в России нет, кроме нищих и философов”.
Разделение на дворян и рабов (их интересы противоположны) оставляет на стороне правительства всю неограниченность действия; поэтому, писал Сперанский, сколько бы грамот и положений ни было принято, сколько сенатов или парламентов ни было бы учреждено – “государство сие есть деспотическое”. Со времен Петра было произведено так много различных преобразований, что “внешний образ правления” вообще не имеет определенного вида и ощутимо противоречит внутреннему: “Ни в каком государстве политические слова не противоречат столько вещам, как в России”.
Из радикальных теоретических посылок Сперанский делал относительно умеренные практические выводы. Он пишет о трудности основания “монархического правления” в стране, где половина населения находится в рабстве, а это рабство связано и с политическим устройством, и с воинской системой страны.
В России много земель и малочислен народ – быстрое освобождение крестьян может побудить их “обратиться к некоторому роду кочевой жизни”, что пагубно и для них, и для государственной экономики. Поэтому отмену крепостничества Сперанский предлагал провести в две эпохи. В первую эпоху намечалось определить законом крестьянские повинности, урегулировать отношения крестьян и помещиков так, что крестьяне “из личной крепости помещиков перейдут в крепость земле”. “Во второй эпохе, которая, конечно, не может быть близка и должна быть приготовлена многими частными распоряжениями, возвратится крестьянам и древнее их право свободного перехода от одного помещика к другому...”
Ссылаясь на то, что никакое европейское государство, в связи с другими стоящее, не может долгое время быть деспотическим, Сперанский ставил задачу установления российского престола “на твердых столпах закона и всеобщего порядка”.
В проектах 1802–1803 гг. Сперанский предлагал для охраны законов создать в России “высший малочисленный класс истинного монархического дворянства”, который был бы независим от монарха. Поначалу в этот класс следовало зачислить служилых дворян первых двух, трех или четырех классов Табели о рангах (т.е. статский и военный генералитет), затем этот класс будет пополняться на началах права первородства (наследование всего имения старшим сыном). Этот класс станет блюстителем основных законов страны, посредником между престолом и народом.
Гарантией незыблемости законов в монархическом государстве Сперанский называл также свободу печати, гласность государственных дел и силу общественного мнения.
Поскольку формирование высшего класса, полагал он, займет длительное время, а еще более продолжительным будет первый этап освобождения крестьян, у дворянства на какое-то время останется “право владеть крестьянами в крепость”. Однако в конце концов в России останутся лишь народ и “высший малочисленный класс”, причем народу будет предоставлено право участвовать в принятии законов, по крайней мере – коренных. “Дворянин будет носить имя и, если угодно ему, будет им и гордиться. Но правами, ему равными, будет пользоваться вся Россия”.
Впоследствии Сперанский отказался от плана создания в России малочисленного класса родовитой знати, соответствующего не столько идеям Монтескье о роли дворянства в монархии, сколько честолюбивым помыслам екатерининских вельмож в кругах, близких к императору. Очень резко и неоднократно Сперанский порицал вредное и опасное для государства феодальное право первородства (майорат).
Гораздо радикальнее записки и проекты Сперанского 1809 г. В них много ссылок на примеры истории, на политическую практику Англии, Франции и других европейских стран, а также “Соединенных Американских областей” (т.е. США).
“Все политические превращения, в Европе бывшие, – писал Сперанский, – представляют нам непрерывную, так сказать, борьбу системы республик с системою феодальною. По мере того как государства просвещались, первая приходила в силу, а вторая – в изнеможение”.
Республикой Сперанский называл государство, где государственная власть ограничена законом, в составлении которого принимают участие граждане. Таковы греческие и Римская республики.
Феодальная система, отмечал он, “основана была на власти самодержавной, ограничиваемой не законом, но вещественным, или, так сказать, материальным ее разделением”. Эта система образовалась на Севере и оттуда распространилась по всей Европе.
Третья система правления, которую Сперанский называл деспотической, не допускающей ни меры, ни границ власти, утверждалась на Востоке.
С течением времени первая феодальная система в Европе (период феодальной раздробленности), разъяснял он, переросла во вторую феодальную систему, “которую можно назвать феодальным самодержавием”, где государственная власть не ограничена и еще не существует ни политической, ни гражданской свободы. Вторая феодальная система (феодальное самодержавие) сложилась в результате создания регулярных войск и упорядочения государственных сборов; на Западе этому способствовали крестовые походы, в России – “походы татарские”.
Время, просвещение и промышленность, согласно Сперанскому, ведут к новому порядку вещей, к достижению политической свободы. Наметился третий переход – от феодального правления к республиканскому, основался третий период политического состояния государств. Первой на этот путь вступила Англия, за ней – Швейцария, Голландия, Швеция, Венгрия, Соединенные Американские области и, наконец, Франция. “В общем движении человеческого разума, – писал Сперанский, – государство наше стоит ныне во второй эпохе феодальной системы, то есть в эпохе самодержавия, и, без сомнения, имеет прямое направление к свободе”. Этот путь, считал он, в России будет прямее, чем в других странах, так как российская конституция будет создана не среди жестоких политических столкновений, отрывками, в разное время, а по “благодетельному вдохновению верховной власти”.
Проекты реформ и записки Сперанского не лишены предостерегающих (угрожающих) рассуждений: “Никакое правительство, с духом времени не сообразное, против всемогущего его действия устоять не может”. “Нет в истории примера, чтобы народ просвещенный и коммерческий мог долго в рабстве оставаться”. “Дух народный переменяется по обстоятельствам. Всякий век имеет свою физиономию”.
Эти суждения (в записках и проектах, адресованных императору) носят, разумеется, не революционный, а либерально-реформистский характер в духе И. Канта, возлагавшего вину за кровавые революции на тупость правительств, медлящих с проведением назревших реформ. (Де Местр, встречавшийся со Сперанским в Петербурге, характеризовал его в своих “Петербургских письмах” как последователя и “великого обожателя” Канта. - Прим. авт.) “Сколько бедствий, сколько пролития крови можно было бы упредить, – писал Сперанский, – если бы правители держав, точнее наблюдая движение общественного духа, сообразовывались ему в началах политических систем и не народ приспособляли к правлению, но правление к состоянию народа”.
В проектах и записках, представленных Александру I, утверждалось, что конституция упорядочивает осуществление государственной власти, но не ограничивает власти императора: “Российская империя есть государство нераздельное, монархическое, управляемое державною властью по законам государственным... Державная власть во всем ее пространстве заключается в особе императора”. Император, по определению Сперанского, – это верховный законодатель, верховный охранитель правосудия, “верховное начало силы исполнительной” и глава церкви.
Вместе с тем предлагаемые Сперанским реформы должны были существенно изменить общественно-политический строй России.
Во-первых, цель реформ состояла в том, чтобы обеспечить права и свободы россиян. Если в записках и проектах 1802–1803 гг. упор делался на порицание политического и гражданского рабства, то в 1809 г. в развитие этих мыслей излагается позитивное обоснование и раскрывается содержание прав и свобод.
Сперанский различал права гражданские и права политические. Те и другие представляют собой “силы государственные”, остающиеся в распоряжении подданных. Одними они пользуются индивидуально (“каждый особенно”); это права гражданские, определяющие степень свободы лица и имущества. Другими правами подданные пользуются коллективно – это права политические, определяющие степень их участия в государственной власти.
“Права гражданские общие” означают, что никто не может быть наказан без суда, каждый только по закону (или по договору) обязан нести личную службу или вещественные повинности, имеет право на собственность. “Права гражданские, то есть безопасность лица и имущества, суть первое неотъемлемое достояние всякого человека, входящего в общество. Противно природе человека предполагать, чтоб кто-либо согласился жить в таком обществе, где ни жизнь, ни имущество его ничем не обеспечены”. Эти права (гражданскую свободу) в России имеют дворяне, купцы, мещане и другие “люди свободного состояния”.
Что касается крепостных, помещичьих крестьян, то они, считал Сперанский, не имеют ни политической, ни гражданской свободы. Он повторял, что рабство в России должно быть уничтожено посредством мер постепенных, но действенных. Пока это не произошло, дворянство как класс образованный, знающий законы и способный к управлению, должно иметь особенное гражданское право “приобретать недвижимую собственность населенную, но управлять ею не иначе, как по закону”.
Гражданскими правами, по проектам Сперанского, в конечном счете должны быть наделены все подданные Российской империи: “Начало и конец общественного бытия есть взаимная безопасность соединившихся лиц и их имуществ”. Политические права, по мысли Сперанского, рассматриваются лишь как гарантии соблюдения правительством гражданских прав: “Хотя права гражданские и могут существовать без прав политических, но бытие их в сем положении не может быть твердо”.
К политическим правам Сперанский относил “участие в силах государственных: законодательной, судной и исполнительной”. Этими правами в связи с созданием представительных учреждений могут быть наделены лишь собственники. Те, у кого нет собственности, по образу жизни и воспитанию не имеют способностей, необходимых для составления законов. К тому же человек без собственности не должен участвовать в обсуждении закона о податях, которых он не платит. Если наделить политическими правами тех, у кого нет собственности, голос их, по числу, возьмет перевес. “Сие состояние общества называется охлократия”. (В источнике явно описка: “олигархия”. Не случайно на полях рукописи против этого текста стоит знак вопроса. - Прим. авт.)
В результате проведения реформ, полагал Сперанский, народ российский разделится на три класса.
Дворянство будет иметь все общие (гражданские) права, а политические права – на основании собственности. Сверх того оно будет иметь особенное право приобретать населенные земли и свободу от личных повинностей (но обязано пройти гражданскую или военную службу не менее 10 лет; при уклонении от службы потомственное дворянство теряется).
Среднее состояние обладает всеми общими гражданскими правами, а политическими – в соответствии с собственностью. “Среднее состояние составляется из купцов, мещан и ремесленников, однодворцев и всех поселян, имеющих недвижимую собственность в известном количестве”.
Третий класс (сословие, состояние) – народ рабочий. “Народ рабочий имеет общие права гражданские, но не имеет прав политических... К классу рабочего народа причисляются все поместные крестьяне, мастеровые, их работники и домашние слуги”.
Эти сословия (состояния, классы) не должны быть замкнуты и разобщены: личное дворянство (приобретаемое службой) связывает второе сословие с первым, а возможность приобретения недвижимой собственности – третье со вторым.
Во-вторых, проектами 1809 г. предусматривалось существенное преобразование правовой системы Российской империи. Основное внимание в этих проектах уделено тому, “чтобы не внешними только формами покрыть самодержавие, но ограничить его внутреннею и существенною силой установлении и учредить державную власть на законе не словами, но самим делом”.
Законы, рассуждает Сперанский, ссылаясь на Бента-ма, ограничивают естественную (частную) свободу человека и приводят ее в совместимость со свободой других. “Закон составляется в защиту лица и собственности”. Все постановления, которыми управляется государство, исходят из одного начала: “Не делай другим того, чего не желаешь себе”. Законы имеют своим предметом отношения постоянные и неизменные. Обстоятельно развивая мысли о соотношении законов и других правовых актов, высказанные еще в проектах 1802–1803 гг., Сперанский определяет законы как “те постановления, коими вводится какая-либо перемена в отношениях сил государственных или в отношениях частных людей между собой”.
От законов в проектах Сперанского отличаются уставы, учреждения и регламенты, определяющие только способ исполнения законов.
Коренные государственные законы составляют конституцию, образ правления, внутреннее политическое бытие государства. Сперанский даже пишет: “Коренные государства законы должны быть творением народа; коренные государства законы полагают пределы самодержавной воле”. Однако в России конституцию предполагалось принять по воле императора, которой, по идее, не ставились конституционные ограничения.
Будущей законодательной власти России Сперанский предлагал принять Уложение государственное и законы органические. Уложения гражданское, уголовное, коммерческое, сельское, Устав судебный, постановления о налогах и повинностях и некоторые другие законы, уставы, разъяснения и дополнения к ним.
Все другие акты, регулирующие порядок исполнения законов и относящиеся к меняющимся действиям и происшествиям, должны строго соответствовать законам. Таким способом намечалось “правление, доселе самодержавное, поставить и учредить на неизменном законе”.
В-третьих, предполагалось провести упорядочение и разделение властей, подчиненных державной власти императора.
Разделение властей, как и само государство, Сперанский теоретически выводил из первоначальной силы (власти) народа. “Три силы движут и управляют государством: сила законодательная, исполнительная и судная.
Начало и источник сил в народе: ибо они не что другое суть, как нравственные и физические силы людей в отношении их к общежитию”.
Для составления законов и “взыскания отчета о всех уставах и учреждениях” следовало образовать в России Государственную думу. Она собирается в сентябре месяце и заседает до решения предложенных ей дел. Созыв Государственной думы может быть отсрочен до следующего года актом императора в Государственном совете, ее состав может быть изменен таким же актом. “Законы предлагаются правительством, уважаются (т.е. обсуждаются и принимаются) в Думе, утверждаются государем. Думе представляются отчеты министров; в случаях явного нарушения Государственного уложения Думе предоставляется право взыскивать ответа от министров, представляя отчет государю”. Закон, отвергнутый большинством голосов Думы, оставляется без действия (единственная ситуация, когда воля Думы может противостоять воле императора).
Исполнительную власть осуществляют министерства и губернские, окружные, волостные управления.
Для осуществления правосудия учреждаются волостные, окружные, губернские суды. “Сенат есть верховное судилище для всей империи”.
Особое место в системе высших государственных органов должен был занять Государственный совет, в котором “все действия части законодательной, судной и исполнительной в главных их отношениях соединяются и чрез него восходят к державной власти и от нее изливаются”. Члены Государственного совета назначаются императором.
По проектам Сперанского, государственной реформе подлежат не только учреждения высшей, центральной власти. Образование дум начинается с волости: каждые три года в каждом волостном городе (или селении) владельцы недвижимой собственности составляют волостную думу, которая выбирает членов волостного правления, заслушивает отчет о сборах и расходах и выбирает депутатов в окружную думу. Окружная дума каждые три года заслушивает отчет о сборах и расходах, выбирает членов окружного совета, членов окружного суда, депутатов в губернскую думу. Губернская дума осуществляет такие же полномочия, избирая соответственно членов в Государственную думу. “Государственная дума составляется из депутатов от всех свободных состояний (сословий) по избиранию дум губернских”.
Предполагалось таким образом учредить по всей России сеть регулярно собирающихся представительных учреждений, обладающих правом формирования местных бюджетов, избрания правлений (советов), судей (соответствующего уровня). Думы были полномочны также вносить в вышестоящие органы власти представления о волостных (окружных, губернских) общественных нуждах. Все это вместе взятое должно было упорядочить процесс законотворчества и обеспечить надлежащий контроль за исполнением законов.
Если проведение общественных реформ (особенно уничтожение рабства в России) представлялось Сперанскому процессом продолжительным, длящимся немало лет, то преобразование государственного строя по воле императора он считал делом близким, скорым. Призывая “не терять времени, но избегать всякой торопливости”, Сперанский (в 1809 г.) предлагал в течение четырех месяцев составить и рассмотреть Государственное уложение. Для этого Манифестом (сообразным тому, какой был издан Екатериной II для созыва Уложенной комиссии) назначить выбор депутатов из всех состояний под предлогом введения Гражданского уложения. Это собрание депутатов предлагалось назвать Государственной думой, “1-й день сентября, в новый год по старому русскому стилю, открыть Государственную думу со всеми приличными обрядами”. После обсуждения Гражданского уложения Думе предложить Государственное уложение. В результате, писал Сперанский, “к 1811-му году, к концу десятилетия настоящего царствования, Россия воспримет новое бытие и совершенно во всех частях преобразуется”.
Весной 1812 г. интриги придворных привели к отставке и ссылке Сперанского. Немалую роль в этом сыграла “Записка о древней и новой России” писателя и историка Н.М. Карамзина.
3. Охранительная идеология. Политико-правовые идеи Н. М. Карамзина
Проекты Сперанского читали лишь царь и некоторые его приближенные. Однако о содержании проектов и возможностях их осуществления ходили диковинные предположения среди придворных, тем более что Александр I осуществил некоторые идеи Сперанского (создание Государственного совета, преобразование министерств и др.). Помещиков тревожили слухи об освобождении крестьян, об уравнении сословий, отмене дворянских привилегий, о введении в России гражданского кодекса французского образца. Помимо того, чиновное дворянство было возмущено попытками Сперанского навести порядок в бюрократическом аппарате империи, особенно введением экзаменов для получения некоторых чинов. Настроения основной массы дворянства, протест против каких бы то ни было либеральных реформ ярко выразил в “Записке о древней и новой России” автор “Истории государства Российского”, “Бедной Лизы” и других произведений Николай Михайлович Карамзин (1766-1826 гг.). (Записка Карамзина “О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях” (один из вариантов названия) написана в 1811 г. по просьбе младшей сестры царя, вокруг которой группировались противники либеральных и реформистских идей. Вскоре “Записка” была прочитана Александром I. - Прим. авт.)
В “Записке” критикуются реформы, проведенные по инициативе Сперанского, а также новшества, которые, как предполагалось, правительство намерено осуществить.
Карамзин резко осуждает какие бы то ни было попытки учреждения конституции, в чем-то ограничивающей власть царя. Россия – большая страна: “Что, кроме единовластия неограниченного, может в сей махине производить единство действия?” Попытки поставить закон выше государя неизбежно противопоставят монарху какие-то учреждения, призванные охранять этот самый закон, а это опасно: “Две власти государственные в одной державе суть два грозные льва в одной клетке, готовые терзать друг друга, а право без власти есть ничто, – пишет Карамзин. – Самодержавие основало и воскресило Россию... В монархе российском соединяются все власти: наше правление есть отеческое, патриархальное”. Примерами истории Карамзин стремился досказать, что “Россия гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием”. Злые самодержцы бывают .крайне редко: “Мы в течение 9 веков имели только двух тиранов” (Иван IV и Павел I). И все же, пишет Карамзин, власть самодержца имеет границы. Александр может |все, но не может законно ограничить свою власть, т.е. |самодержец не имеет права упразднить самодержавие. Пределом самодержавной власти являются и привилегии дворянства.
“Самодержавие есть палладиум (залог благополучия и процветания. – Авт.) России; целость его необходима для ее счастья; из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел причины унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия. ...Права благородных суть не отдел монаршей власти, но ее главное, необходимое орудие, двигающее состав государственный”.
Не менее рьяно, чем Щербатов, Карамзин выступает в защиту привилегий дворянства как замкнутого сословия. Он порицает петровскую Табель о рангах, наделяющую личным или потомственным дворянством достигших определенных чинов: “Надлежало бы не дворянству быть по чинам, но чинам по дворянству”.
Немалое место в “Записке” занимают рассуждения по поводу слухов, что “нынешнее правительство имело, как уверяют, намерение дать господским людям свободу”. Отмена господской власти над крестьянами приведет, утверждал Карамзин, к тому, что крестьяне станут пьянствовать и злодействовать. “...Теперь дворяне, рассеянные по всему государству, содействуют монарху в хранении тишины и благоустройства: отняв у них сию власть блюстительную, он, как Атлас (Атлант. – Авт.), возьмет себе Россию на рамена (плечи. – Авт.) – удержит ли?.. Падение страшно”. “Не знаю, хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу (ибо тогдашние обстоятельства не совершенно известны), но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную. Тогда они имели навык людей вольных – ныне имеют навык рабов. Мне кажется, – заключает Карамзин, – что для твердости бытия государственного безопаснее поработить людей, нежели дать им не вовремя свободу, для которой надобно готовить человека исправлением нравственным...”
Идее естественного равенства людей, свойственной Просвещению, Карамзин противопоставляет суждение “в государственном общежитии право естественное уступает гражданскому”. Право, государство, сословный строй России он связывает с идеей самобытного народного духа. “Дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости... Он есть не что иное, как привязанность к нашему особенному, не что иное, как уважение к своему народному достоинству”. Высоко ценя Петра I, Карамзин порицает его за искоренение древних навыков и введение иностранных обычаев: “Русская одежда, пища, борода не мешали заведению школ”. Идя по пути просвещения, власть не должна навязывать народу чуждые ему законы и учреждения: “...Законы народа должны быть извлечены из его собственных понятий, нравов, обыкновений, местных обстоятельств”. В подготовленном при участии Сперанского проекте Уложения гражданских законов Карамзин усмотрел (безосновательно) лишь перевод Гражданского кодекса Наполеона. Он упрекает авторов проекта в том, что они “шьют нам кафтан по чужой мерке”. Карамзин утверждал, что к России вообще неприменимо понятие прав гражданских: “У нас дворяне, купцы, мещане, земледельцы и проч. – все они имеют свои особенные права – общего нет, кроме названия русских”.
Понятия, нравы и обыкновения народа складываются веками; поэтому “для старого народа не надобно новых законов”. В России, полагал Карамзин, нужно либо подготовить Кодекс, основанный на обобщении и согласовании указов и постановлений, изданных со времен царя Алексея Михайловича, либо издать “полную сводную книгу российских законов или указов по всем частям судным. (Именно это император поручил Сперанскому после возвращения его из ссылки. - Авт.)
Точно так же Карамзин протестовал против преобразования государственных учреждений. “Всякая новость в государственном порядке есть зло, к коему надобно прибегать только в необходимости: ибо одно время дает надлежащую твердость уставам; ибо более уважаем то, что давно уважаем, и все делаем лучше от привычки”. Главной ошибкой законодателей своего времени Карамзин называет создание новых государственных учреждений – разных министерств, Государственного совета и пр. Умный Макиавелли советовал при переменах в государственных учреждениях сохранять для народа привычные названия; мы же, сетует Карамзин, сохраняем вещь, меняем имена. “Новости ведут к новостям и благоприятствуют необузданности произвола”.
В “Записке” Карамзина сформулированы основные принципы охранительной идеологии, несколько десятилетий противостоявшей в России идеям либеральных реформ. “Перемены сделанные не ручаются за пользу будущих: ожидают их более со страхом, нежели с надеждой, ибо к древним государственным зданиям прикасаться опасно. Россия же существует около 1000 лет и не в образе дикой Орды, но в виде государства великого, а нам все твердят о новых образованиях, о новых уставах, как будто бы мы недавно вышли из темных лесов американских! Требуем более мудрости хранительной, нежели творческой. Если история справедливо осуждает Петра I за излишнюю страсть его к подражанию иноземным державам, то оно в наше время не будет ли еще страшнее?”
Надо не перестраивать учреждения, писал Карамзин, а найти для управления Россией 50 умных и добросовестных губернаторов, которые “обуздают хищное корыстолюбие нижних чиновников и господ жестоких, восстановят правосудие, успокоят земледельцев, ободрят купечество и промышленность, сохранят пользу казны и народа”.
Для наведения порядка в правосудии, утверждал Карамзин, монарх должен быть строг и смотреть за судьями: “У нас не Англия; мы столько веков видели судью в монархе и добрую волю его признавали высшим уставом... В России государь есть живой закон... Не боятся государя – не боятся и закона!” Ссылаясь на Макиавелли, Карамзин подчеркивает, что самым действенным побуждением из всех прочих является страх. “Сколько агнцев обратилось бы в тигров, если бы не было страха!” Одно из важнейших государственных зол нашего времени – безбоязненность: “Везде грабят, а кто наказан?”
Карамзин советует также возвысить духовенство, приниженное, по его мнению, во времена Петра. По своему значению Синод должен быть поставлен рядом с Сенатом. “Не довольно дать России хороших губернаторов, – надобно дать и хороших священников, – замечал Карамзин; – без прочего обойдемся и не будем никому завидовать в Европе.
Дворянство и духовенство, Сенат и Синод как хранилище законов, над всеми – Государь, единственный законодатель, единственный источник властей. Вот основание Российской монархии...”
“Записка” Карамзина, выражавшая настроение основной массы дворянства, сыграла решающую роль в отставке и опале Сперанского, в прекращении проектов либеральных реформ. По авторским копиям “Записка” была известна ряду современников; в 30–40-е гг. XIX в. из нее печатались отрывки в различных изданиях. Возражения Карамзина против каких бы то ни было перестроек в государственном и общественном строе России и их аргументация были восприняты охранительной идеологией николаевской эпохи.
4. Революционная идеология. Политические и правовые идеи декабристов
В декабре 1825 г. произошли вооруженное выступление на Сенатской площади в Петербурге, а затем восстание Черниговского полка на Украине. Выступления были подготовлены тайными обществами; по времени этих событий их участники называются декабристами.
Первое декабристское общество под названием “Союз истинных и верных сынов Отечества” (“Союз Спасения”) было создано в 1816 г. Его цель – освобождение крестьян и введение в России конституционного правления. Статус общества (его численность не превышала 30 человек) был составлен в духе масонских форм (степеней, ритуалов, клятв). В 1818 г. Союз Спасения преобразован в Союз Благоденствия, устав которого освобожден от масонских форм. Сокровенной целью Союза было признано введение представительного правления, а способом действия – привлечение возможно большего числа членов, распространение политических понятий, овладение общественным мнением. В 1820 г. на совещании Коренной думы (центральный орган) Союза Благоденствия по докладу Пестеля принимается решение о желательности для России республиканского строя. Решение было тем более опасным, что в Союзе Благоденствия насчитывалось уже не менее 200 человек, среди которых немало людей, не сочувствующих столь радикальному решению. Из опасения провала в 1821 г. Союз был объявлен распущенным. Радикально настроенные его участники в Петербурге постановили создать Северное общество. В том же году ряд членов распущенного Союза Благоденствия на Украине образовал Южное общество.
Оба общества имели следующие общие цели: 1) отмена крепостного права; 2) ликвидация самодержавия; создание в России представительных учреждений, республики или конституционной монархии; 3) отмена сословного строя, введение всеобщего равенства перед законом, равных для всех гражданских прав и свобод, упразднение дворянства; 4) план “военной революции” как средства достижения этих целей. Предполагалось, что члены тайных обществ – офицеры в назначенный день с помощью руководимых ими воинских частей вынудят правительство к капитуляции. План был подсказан успехами военных революций в некоторых зарубежных странах (особенно в Испании).
В рамках этой общей программы ряд конкретных целей и способов их достижения Северное и Южное общества представляли себе по-разному. Разногласия относились к вопросам: 1) о земле; 2) о политических правах; 3) о форме правления; 4) о форме государственного единства будущей России; 5) о способах преобразования государственного и общественного строя.
В Северном обществе обсуждались проекты конституции, которые составил Никита Михайлович Муравьев (1795-1843 гг.). (Первые два проекта сохранились в бумагах членов общества, третий был написан Н.М. Муравьевым в каземате крепости по указанию следственного комитета. - Авт.)
В первом варианте проекта говорилось: “Земли помещиков остаются за ними”. Предусматривалось даже возмещение убытков, причиненных переселением поселян в другие места. В третьем проекте утверждалось иное: “Помещичьи крестьяне получают в свою собственность дворы, в которых они живут, скот и земледельческие орудия, в оных находящиеся, и по две десятины земли на каждый двор, для оседлости их”.
По проектам Н.М. Муравьева политические права обусловлены высоким имущественным цензом, тем более высоким, чем о более высоких государственных должностях идет речь.
На совещании 1820 г. Муравьев был согласен с Пестелем в требовании республики. Однако с 1821 г. он пришел к мысли о преимуществах монархии, основанной на разделении властей.
Законодательную власть, по конституции Муравьева, осуществляет Народное Вече, состоящее из Верховной Думы и Палаты представителей.
Верховная исполнительная власть принадлежит императору: “Император есть верховный чиновник российского правительства”. При вступлении в правление он приносит присягу посреди Народного Веча, дав клятву верности сохранять и защищать конституционный устав России. Права императора довольно обширны (назначение министров, чиновников, послов, право отлагательного вето, права верховного военачальника и др.), но его деятельность и деятельность чиновников исполнительной власти подлежат контролю и оценке Народного Веча.
Высшим органом судебной власти является “Верховное судилище”. Предусматривались системы судов (областные, уездные заседания) с участием присяжных.
Республика допускалась Н.М. Муравьевым лишь в том случае, если не найдется достаточно значительной и авторитетной династии, согласной занять престол на изложенных условиях. Необходимость в России монархии он обосновывал обширностью территории страны, требующей значительной силы власти. Муравьев высказывал опасение, что эта сила власти может прийти в столкновение с началами свободы. Для согласования начал власти и свободы необходим повышенный контроль представительных учреждений за действиями аппарата исполнительной власти. Если в столице (по первому проекту – Нижний Новгород, составляющий особую область “Славянск”, по второму проекту – Москва) деятельность императора и чиновников контролирует Народное Вече, то в обширной стране трудно обеспечить законность действий чиновников, отдаленных от столицы, без дополнительных гарантий. Этим была обусловлена мысль о федеративном устройстве будущей России. (“Всякий чиновник исполнительной власти отвечает за каждое свое действие, никто не может оправдываться полученным приказанием... и всякий исполнитель противозаконного веления будет наказан так, как и подписавший веление. Император нс подлежит суждений (если же сам император лично учинит какое-либо преступление, за которое никто другой не подлежит ответственности, то сие приписывается нравственному недугу Народным Вечем, которое, в таком случае, учреждает регентство посредством особого закона)”.)
Будущая Россия предполагалась как федерация, состоящая из нескольких держав и областей или из областей (по первому проекту – 14 держав и 2 области, по второму – 13 держав и 2 области, по третьему проекту – 15 областей). Державы и области образуются по территориальному принципу (Балтийская, Заволжская, Западная, Черноморская, Ленская и др.). В каждой из держав избиралось двухпалатное “законодательное” (правительствующее – по второму проекту) собрание; исполнительную власть осуществлял “Державный правитель”, избранный Народным Вечем и утвержденный императором. Верховная Дума (в составе Народного Веча) избиралась собраниями держав.
Н. М. Муравьев полагал, что военная революция произойдет в столицах и других частях страны, где имеются вооруженные силы, руководимые офицерами – членами тайных обществ. “Силою оружия”, как лаконично ответил Н. М. Муравьев на вопрос следственной комиссии, Сенат будет принужден к опубликованию Манифеста об отмене крепостного права, о равенстве всех перед законом, о свободе печати и других свободах и правах; предполагалось избрание выборных представителей народных, которые учредят на будущее порядок правления и государственное законоположение. Одновременно в тех частях России, где одержат успех войска, руководимые тайными обществами, упраздняется крепостное право (“Раб, прикоснувшийся земли Русской, становится свободным”), вводятся представительные учреждения, свободы печати, слова и совести. Движение войск на столицы прекращается с упразднением прежнего правления.
Еще более радикально те же проблемы решал Павел Иванович Пестель (1793–1826 гг.). Им написана “Русская Правда” – программный документ Южного общества.
Аграрный проект Пестеля основан на том, чтобы, освободив крестьян, улучшить их положение, “а не мнимую свободу им даровать”. Для этого земли каждой волости делятся на две части, одна из которых будет собственностью общественной, другая – частной. Земли общественные (волостные) предназначаются для доставления необходимого всем гражданам без изъятия; они не могут продаваться или закладываться. Каждый россиянин имеет право получить в своей волости участок земли, достаточный для пропитания одного тягла (муж с женою и тремя детьми). Земли частные свободно продаются и покупаются; они “будут служить и доставлению изобилия”. Цель аграрного проекта – обеспечить каждому россиянину прожиточный минимум, защищающий его от нищеты и от произвола “аристокрации богатств”. Одним из первых отечественных мыслителей Пестель отразил в теории новые общественные противоречия, складывающиеся в развитых странах Запада: “Отличительная черта нынешнего столетия, – писал он, – ознаменовывается явною борьбою между народами и феодальною аристокрацией, во время коей начинает возникать аристокрация богатств, гораздо вреднейшая аристокрации феодальной”. Возникновение в России “аристокрации богатств” неизбежно, поскольку в гражданском обществе будут обеспечены собственность, свобода промыслов, частная инициатива и конкуренция. Именно поэтому, считал Пестель, следует принять особые меры против всевластия богатых и обнищания масс.
Пестель выступал против имущественного ценза: “Богатые всегда будут существовать, и это очень хорошо, но не надобно присоединять к богатству еще другие политические права и преимущества”. По “Русской Правде” все русские, достигшие 20 лет, имеют всю полноту гражданских и политических прав.
Пестель был сторонником республики. По его проекту верховную законодательную власть в России будет осуществлять Народное Вече, избираемое на пять лет (каждый год обновляется 1/5 часть его). Заветные (конституционные) законы “обнародуются и на суждение всей России предлагаются”.
Верховная исполнительная власть поручается Державной Думе, состоящей из пяти человек, выбранных народом (затем – один ежегодно избирается Народным Вечем из кандидатов, предложенных губерниями). Под ведомством и начальством Державной Думы состоят все министерства (приказы).
Для того чтобы эти названные власти не выходили из своих пределов, учреждается блюстительная власть, которая поручается Верховному Собору (120 “бояр”, пожизненно назначаемых Народным Вечем из кандидатов, предложенных губерниями). Верховный Собор проверяет законность всех мер, принимаемых государственными учреждениями.
В отличие от Муравьева, Пестель – сторонник единого русского централизованного государства. Федерацию он отвергал как возрождение “удельной системы”. Особенно пагубной и вредной он считал федерацию в России, где много племен и народов, языков и вер. В будущей России, полагал Пестель, все эти племена и народности обрусеют: “Все различные племена, составляющие Российское государство, признаются русскими и, слагая различные свои названия, составляют один народ русский”.
Исключение составит Польша – Пестель, как и другие декабристы, был сторонником восстановления ее независимости.
Для осуществления “Русской Правды” предполагалось установление Временного Верховного правления на срок не менее 10 лет. Временное правительство из пяти директоров при опоре на тайные общества и воинские части должно провести размежевание общественных (волостных) и частных земель, предупредить и подавить возможные волнения и беспорядки. “Рабство должно быть решительно уничтожено и дворянство должно непременно отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми. Нельзя ожидать, – писал Пестель, – чтобы нашелся один злосовестный дворянин, чтобы не содействовать всеми силами к уничтожению рабства и крепостного состояния в России. Но ежели бы, паче всякого чаяния, нашелся изверг, который бы словом или делом вздумал сему действию противиться или оное осуждать, то Временное Верховное правление обязывается всякого такового злодея безызъятно немедленно взять под стражу и подвергнуть его строжайшему наказаний, яко врага отечества и изменника противу первоначального коренного права гражданского. Сие уничтожение рабства и крепостного состояния возлагается на Временное Верховное правление, яко священнейшая и непременнейшая его обязанность”.
Разногласия Северного и Южного обществ помешали их объединению. “Южная и Северная думы приняли два различных направления: первая положила себе целью демократический переворот, вторая – монархически-конституционный, – писал впоследствии один из декабристов. – Несмотря на это разногласие целей и средств, обе думы, не действующие совокупно, не прекращали сношений между собою. Двигателем по Южной думе был Пестель, по Северной – Никита Муравьев”. Переговоры привели к тому, что после приезда Пестеля в Петербург (декабрь 1823 г.) в Северном обществе сложилась устойчивая группа сторонников республики (Рылеев, Оболенский и др.).
Особое место среди декабристов занимало “Общество соединенных славян”, созданное группой офицеров войск, расквартированных в южной России. Это общество ставило своей целью освобождение и объединение славянских народов, разобщенных и страдающих от крепостного права, от турецкого и иного иноземного ига и гнета; итогом борьбы за свободу мыслился федеративный союз свободных славянских народов.
В конце лета 1825 г. члены Южного общества случайно узнали, что существует “Общество соединенных славян”. К “славянам” был направлен Бестужев-Рюмин с извлечением из “Русской Правды” (“Конституция – Государственный завет”). На этой программной основе “Общество соединенных славян” слилось с Южным. Бывшие члены этого Общества приняли самое активное участие в восстании Черниговского полка.
5. Политико-правовая идеология в России 30–50-х гг. XIX в.
После подавления выступления декабристов в России была усилена цензура, распущены все легальные общества. Государственной доктриной стала провозглашенная министром просвещения графом Уваровым идея официальной народности, согласно которой устоями России являются православие, самодержавие, народность. Под народностью понимались религиозное смирение народа, покорность властям и помещикам, привычка довольствоваться малым, общинный строй и круговая порука. Эту идеологию, основанную на идеях “Записки” Карамзина, где говорилось – “требуем более мудрости хранительной, нежели творческой”, – принято называть охранительной идеологией. Охранительная идеология твердо противостояла проектам каких бы то ни было либеральных реформ. Правительство поощряло распространение идей о преимуществах судеб русских крепостных крестьян, обеспеченных жилищем и пищей, по отношению к участи западного пролетария, лишенного того и другого. Идеологи официальной народности (литератор Шевы-рев, историк Погодин) проповедовали безудержный казенный оптимизм, воспевая величие России, противопоставляя ее “загнивающему Западу”.
Крупным событием в идейной жизни России стало опубликование в журнале “Телескоп” (в октябре 1836 г.) “Философического письма” Чаадаева. Петр Яковлевич Чаадаев (1794–1856 гг.), гвардейский офицер в отставке, внук М. М. Щербатова, в 1829–1830 гг. написал (по-французски) восемь “Философических писем” на религиозно-исторические темы. Опубликование перевода первого “Философического письма” в журнале “Телескоп” стало вехой в истории русской общественно-политической мысли.
Чаадаев писал о пустоте русской истории, об отрыве России от других народов: “Мы не принадлежали ни к одному из великих семейств человечества, ни к Западу, ни к Востоку, не имеем преданий ни того, ни другого. Мы существуем как бы вне времени, и всемирное образование человеческого рода не коснулось нас”. Опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, Россия должна бы соединить два великих начала разумения – воображение и рассудок, воплотить в своем гражданственном образовании историю всего мира. Вместо этого “мы составляем пробел в порядке разумения”.
Причиной отрыва России от величественной истории западных народов Чаадаев считал православие: “Ведомые злою судьбою, мы заимствовали первые семена нравственного и умственного просвещения у растленной, презираемой всеми народами Византии”.
Чаадаев – религиозный философ, но его концепция истории пронизана социальными мотивами, поскольку цель христианства он видел в учреждении на земле совершенного порядка. Этой цели отвечает западное (католическое) христианство, которому свойственны “животворный принцип единства”, организующее начало и социальность. Византийская православная церковь, наоборот, исповедует аскетизм, покорность, смирение, отрешение от мира.
Объединенные народы Европы, писал Чаадаев, в столкновении мнений, в кровопролитной борьбе за истину создали себе целый мир идей: “Это идеи долга, закона, правды, порядка. Они развиваются от происшествий, содействовавших образованию общества; они необходимые начала мира общественного. Вот что составляет атмосферу Запада; это более чем история: это физиология европейца. Чем вы замените все это?”
В странах Запада, подчеркивал философ, борьба за идеи привела к важным социальным последствиям: “Искали истину и нашли [свободу] и благосостояние”. (В квадратных скобках здесь и далее – слова, опущенные или измененные редакцией в публикации “Телескопа”. - Авт.)
Чаадаев оговаривает, что на Западе есть не только добродетели, но и пороки. Однако народы Европы, в отличие от России, имеют богатую историю: “Мир пересоздавался, а мы прозябали в наших лачугах из бревен и глины”. “Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем, без прошедшего и без будущего, [среди плоского застоя]”.
Из-за православия, считал Чаадаев, вся история России шла не так, как история западных народов: “В самом начале у нас дикое варварство, потом грубое суеверие, затем жестокое, унизительное владычество завоевателей, [дух которого национальная власть впоследствии унаследовала], владычество, следы которого в нашем образе жизни не изгладились совсем и поныне”.
Еще резче, чем самодержавие (“национальную власть”), Чаадаев порицал крепостничество: “Свергнув иго чужеземное, мы могли бы воспользоваться идеями, которые развились за это время у наших западных братьев, но мы были оторваны от общего семейства, [мы подпали рабству, еще более тяжкому, и притом освященному самим фактом нашего освобождения].
Вo втором “Философическом письме” в узаконении рабства в России прямо и резко обвиняется православная церковь: “Пусть скажет, почему она не возвысила материнского голоса против этого отвратительного насилия одной части народа над другой... Христианский народ в 40 миллионов душ пребывает в оковах!.. Одно это могло бы заставить усомниться в православии, которым мы кичимся”.
Публикацию “Философического письма” Герцен назвал выстрелом, раздавшимся в темную ночь: “Письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию”. Письмо стало стимулом к обсуждению исторических судеб страны. Главный упрек представителей власти Чаадаеву сводился к тому, что “Философическое письмо” противоречит патриотизму и официальному оптимизму. Отвергая попытку одного из вельмож заступиться за Чаадаева, шеф жандармов Бенкендорф писал: “Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более, чем великолепно, что же касается ее будущего, то оно выше всего, что может представить себе самое смелое воображение; вот, мой друг, точка зрения, с которой русская история должна быть рассматриваема и писана”. Идеологи официальной народности называли Чаадаева преступником, предлагали выдать его православной церкви для смирения одиночеством, постом и молитвой. В доносах утверждалось, что опубликование “Философического письма” доказывает “существование политической секты в Москве; хорошо направленные поиски должны привести к полезным открытиям по этому поводу”. Николай I, чтобы сильнее унизить автора, повелел считать его сумасшедшим.
Обсуждение перспектив развития России породило к концу 30-х гг. два идейных направления в среде столичной интеллигенции – западников и славянофилов.
Западники, вслед за Чаадаевым, видели в странах Западной Европы осуществление идей закона, порядка, долга, справедливости. Главой московских западников был профессор Тимофей Николаевич Грановский (1813 – 1855 гг.). В лекциях по всеобщей истории, которые он читал в Московском университете, Грановский почти открыто сопоставлял историю сословно-крепостнического строя и его разрушения в странах Западной Европы с состоянием и перспективами существования крепостничества в России. Подчеркивая, что феодальный произвол основан на “презрении к человечеству”, Грановский считал общей целью исторического развития (и критерием прогресса) создание нравственной и образованной личности, а также общества, соответствующего потребностям такой личности. (Эти идеи Грановского впоследствии были воспроизведены народником Лавровым в знаменитой “формуле прогресса” (см. гл. 21, § 5). - Авт.)
Видным западником был историк и правовед Константин Дмитриевич Кавелин (1818–1885 гг.). Следуя мысли Гегеля о том, что в основе развития германских племен лежало “личностное начало”, определившее всю послеантичную историю Европы, Кавелин доказывал, что в истории русского права личность всегда поглощалась семьей, общиной, а позже государством и церковью. Поэтому если история Запада была историей развития свобод и прав личности, то русская история была историей развития самодержавия и власти. Первой личностью в истории России Кавелин считал Петра I, который подготовил (только подготовил) страну к восприятию идей права и свободы: “Петровская эпоха была, во всех отношениях, приготовлением, при помощи европейских влияний, к самостоятельной и сознательной народной жизни. Участие европейского элемента в нашем быту было нужно не для одних практических целей, но и для нашего внутреннего развития”. Как и другие западники, Кавелин осуждал крепостное право; в период подготовки крестьянской реформы он высказывался против политических преобразований, опасаясь, что конституцию, если она будет введена в России, дворянство использует для сохранения своих привилегий и борьбы против реформ.
В среде западников обсуждались не столько проекты конституции будущей России (в дореформенный период такое обсуждение было опасно), сколько общие перспективы развития страны в связи с историей других европейских стран. Первостепенной была проблема прав личности. Белинский в 1846 г. писал Герцену о лекциях Кавелина: “Основная мысль их о племенном и родовом характере русской истории в противоположность личному характеру западной истории – гениальная мысль”. Обсуждение проблем личности, ее прав и свобод закономерно привело к вопросу о гарантиях этих прав и свобод в условиях становления промышленно-капиталистического общества. Часть западников склонялась к идеям социализма (например, А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Н. П. Огарев), другие же были противниками этих идей (в частности, Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин, И. С. Тургенев).
К концу 30-х гг. оформились в течение общественной мысли противостоящие западникам славянофилы. Ю.Ф. Самарин, А.С. Хомяков, братья К.С. и И.С. Аксаковы, И. В. и П.В. Киреевские объединялись вокруг журналов “Русская беседа” и “Московитянин”. Они порицали западников за то, что те решали проблемы основ или начал русской (и вообще славянской) жизни отрицательно, усматривая особенность русской жизни в том, что в ней нет чего-то, что есть в Европе. Славянофилы эту же проблему стремились решать положительно, исследуя те особенности русской и славянской жизни, которых нет у других народов. Такой подход привел к противопоставлению Западу России, особенно допетровской Московской Руси.
Славянофилы утверждали, что идеализированное западниками развитие германского начала личности не имеет ни конца, ни выхода. На Западе личность понимается только в атомарном, индивидуалистическом духе. Господствующий в странах Запада индивидуализм породил эгоизм и грубый материализм, частную собственность, погоню за наживой, стяжательство, суетность, “язву пролетариатства”. Увлечение западных стран политикой и законотворчеством создает лишь внешнюю свободу, повиновение независимо от моральных убеждений. Западное христианство (католицизм и протестантизм) искажено рационализмом, идущим от античного наследия.
Главной особенностью России, отличающей ее от Запада, славянофилы называли “общинное начало”, “соборность”, единодушие и согласие. В славянском мире личность органически включена в общность. “Общинный быт славян основан не на отсутствии личности, – писал Самарин, – а на свободном и сознательном ее отречении от своего полновластия”. Самосознание и внутренняя свобода славян опираются на “просветление общинного начала общинным церковным (началом)”. Это просветление и гарантии внутренней свободы даются православием, сохранившим подлинное христианство, не оскверненное античным рационализмом. “Истина науки в истине православия”. Православный народ сохранил “живое знание” и “цельную личность”. Славянский мир выше всего ценит общность и свободу внутреннюю (свое духовное единство и единение с богом). Поэтому у России свой, особый путь, отличный от “ложных начал исторической жизни Запада”.
Общие верования и обычаи славян делают лишними насильственные законы. Государство и внешняя свобода, по учению славянофилов, – ложь и неизбежное зло; славяне для того и призвали варягов, чтобы избежать государственных забот и сохранить свободу внутреннюю.
Славянофилы утверждали, что до Петра I Московская Русь была единой великой общиной, единением власти и земли. Петр I разрушил это единство, внедрив в государство бюрократию и узаконив “мерзость рабства”. Насаждение Петром западных начал, чуждых славянскому духу, нарушило внутреннюю, духовную свободу народа, разъединило верхи общества и народ, разобщило народ и власть. С Петра I берет начало “душевредный деспотизм”.
Резко осуждая “петербургскую бюрократию”, славянофилы одобряли самодержавие: самодержавие лучше всех других форм именно по той причине, что любое стремление народа к государственной власти отвлекает его от внутреннего, нравственного пути. К. Аксаков принципиально отрицал надобность каких бы то ни было политических свобод: “Отделив от себя правление государственное, народ русский оставил себе общественную жизнь и поручил государству давать ему возможность жить этой общественной жизнью”. Необходимость и полезность самодержавия объяснялись тем, что народ не стремится к политической свободе, а “ищет свободы нравственной, свободы духа, свободы общественной – народной жизни внутри себя”.
Самарин возражал против дарования народу какой бы то ни было конституции еще и на том основании, что такая конституция, не основанная на народных обычаях, неизбежно будет чужой, антинародной – немецкой, французской или английской, но не русской конституцией.
Исходя из суждения, что “государство как принцип – ложь”, славянофилы пришли к своей знаменитой формуле: “сила власти – царю; сила мнения – народу”. Они утверждали, что в допетровской Руси проявлением единства власти и народа были Земские Соборы, которые выражали свободное мнение народа. Прежде чем принимать решение, власть должна выслушать землю. Единство власти и народа в Московской Руси XVII в. понималось как союз самоуправляющихся земледельческих общин при самодержавной власти царя.
Развивая свои мысли о соотношении внутренней и внешней свобод, славянофилы порой приходили к радикальным для России того времени выводам: “Правительству – право действия и, следовательно, закона, народу – сила мнения и, следовательно, слова”.
Славянофилы, как и западники, выступали за освобождение крестьян. Хотя, по мнению славянофилов, противна всякая революция русскому духу, – “рабы сегодня – бунтовщики завтра; из цепей рабства куются беспощадные ножи бунта”. Славянофилы первыми обратили внимание на сохранение у славянских народов общинного землевладения. В крестьянской общине они видели проявление соборности, коллективных начал славянского быта, преграду против частной собственности и “язвы пролетариатства”, “балласт разумного консерватизма против наплыва всяких чужеземных теорий демократизма и социализма”. При отмене крепостного права славянофилы предлагали наделить крестьян землей, сохранив общину как залог “тишины внутренней и безопасности правительства”.
Славянофилам были присущи идеи панславизма и мессианской роли России. Порицая порядки буржуазного Запада, они утверждали, что православный русский народ – богоносец с его старинными формами общинности избавит от “скверны капитализма” сначала славян, а затем и другие народы.
Ряд идей славянофильства совпадал с лозунгами официальной народности. Из провозвестников официальной народности литератор Шевырев принадлежал к правому крылу славянофилов, а историк Погодин обосновывал норманнскую теорию происхождения русского государства в славянофильском духе. Тем не менее критика бюрократии, защита свободы мнения и свободы слова стали причиной преследования славянофилов правительством (за ними был установлен тайный надзор, им запрещалось выступать в печати, Аксаков и Самарин подвергались арестам и допросам).
Острота споров славянофилов и западников не мешала обмену идеями. Под влиянием западников славянофилы познакомились с философией Гегеля. Западники признали значение самобытности России и преодолели бытовавшее среди них презрение к “лапотной и сермяжной действительности”. Западники Герцен, Огарев и Бакунин взяли у славянофилов идею крестьянской общины, увидев в ней основу “русского социализма”.
В первой четверти XIX в. в России наметились три основных течения политико-правовой идеологии, ставшие актуальными на ряд десятилетий: либеральная идеология, намечающая путь реформ для создания гражданского общества, радикально-революционная, пытающаяся достигнуть той же цели насильственным путем, и консервативная (охранительная) идеология, выступавшая против всяких перемен. Актуальность политико-правовых проблем, поставленных и по-разному решенных этими направлениями, наложила сильный отпечаток идеологических оценок на последующее исследование доктрин и движений той эпохи. Более всего это относится к выступлению и политико-правовой программе декабристов. Разногласия историков и публицистов, в том числе современных, начинаются уже с определения сословно-классовой основы движения. Толкование событий 1825 г. как “заговора аристократии” не объясняет резкого противоречия между составом тайных обществ и их целями, противоречия, выраженного каламбуром графа Растопчина, впоследствии переданным стихами: “В Европе сапожник, чтоб барином стать, бунтует – понятное дело. У нас революцию делает знать – в сапожники, что ль, захотела?” Не находит подтверждения в источниках предположение марксистских теоретиков об интересах развивающегося в России купечества как движущей силе декабристского движения; продолжительные и настойчивые поиски некоторых историков не обнаружили причастности к тайным обществам хотя бы одного купца или промышленника. Ближе к истине находится бытовавшая в народнической литературе концепция “внеклассовой, внесословной интеллигенции”, борющейся против самодержавия и крепостничества за общенародные интересы, за освобождение России; однако эта концепция требует учета того обстоятельства, что идеям и проектам декабристов, в отличие, скажем, от идей Радищева и многих народников, в какой-то мере присуща защита некоторых специфических интересов землевладельческого сословия, т.е. дворянства.
Немало споров об идейных истоках декабристского движения. Существовало и существует представление о нем как о результате заимствования западных идей офицерами – участниками заграничных походов. Однако декабристы вышли на Сенатскую площадь не для того, чтобы осуществить западные идеи, а чтобы упразднить существующее в России крепостничество. Много вреда исследованию истории отечественной политико-правовой идеологии принесла и так называемая “борьба с космополитизмом”, безосновательно отрицавшая очевидную связь политико-правовой идеологии декабристов с общественной мыслью и конституционным развитием передовых стран.
Велики разногласия в оценке выступления декабристов. Немало исследователей оценивают его отрицательно, причем с противоположных позиций: одни сетуют на бестолковость и непрофессионализм стояния на Сенатской площади (“надо было брать Зимний дворец!”), на неуклюжесть и несуразность блужцаний Черниговского полка (“надо было штурмовать Киев!”), другие, наоборот, рассуждают, что это выступление воспрепятствовало проведению правительственных реформ. Правительство, однако, отнюдь не собиралось отменять крепостное право либо ограничивать самодержавие, причем долгие десятилетия оно оставалось сильнее любого революционного движения, в силу чего взятие Зимнего дворца декабристами или штурм Киева вряд ли привели бы к изменению общественно-политического строя Российской империи. При всем том выступление декабристов было единственным внешним и наглядным проявлением кризиса крепостнического строя, ибо резко поставило вопрос об отмене рабовладения в Российской империи. Поэтому непонятно, почему борцы против рабства Джон Браун и Гарриет Бичер-Стоу заслуженно и всенародно считаются национальными героями своей страны, а Радищев и декабристы в нашей отечественной литературе и публицистике за то же самое порой подвергаются порицанию и осуждению.
Кроме того, надо отметить следующее. Несколько десятилетий в нашей исторической литературе существовала устойчивая идеологическая тенденция отрицательного отношения к либеральной политико-правовой идеологии России. Этим обусловлена недостаточная изученность и противоречивость оценок политико-правовых доктрин Сперанского, западников, славянофилов. В последние годы многое здесь как бы открывается заново, причем некоторые открытия перспективны с точки зрения исторической науки (исследования связей идей западников и славянофилов с теорией “русского социализма”), другие же – представляют собой рассчитанные на сенсацию фантастические домыслы, противоречащие источникам (например, предположение о либерализме автора “Записки о древней и новой России”).