| Скачать .docx |
Реферат: Homo economicus и homo sociologicus: монстры социальных наук
Homo economicus и homo sociologicus: монстры социальных наук
Петер Вайзе
1. ВВЕДЕНИЕ
О различии образов человека в социологии и экономической теории написано довольно много; нет недостатка и в попытках синтезировать эти две концепции (см., например: Lesourne, 1977; SchtrЪbe and Frey, 1980; Opp, 1985; Franz, 1986). Много мыслей высказано также о рынке и социальных нормах, как о механизмах, регулирующих поведение людей в обществе (см., например: Cooter, 1984). Но лишь очень небольшая часть литературы посвящена сравнению этих механизмов, и лишь в отдельных работах на основе этого сравнения делаются выводы относительно образа человека, отвечающего требованиям социальных наук (одно из таких исключений – работа Elias, 1977).
Теоретики-обществоведы наделили своих модельных людей – homo economicus и homo sociologicus – такими способностями, которые позволяют им выжить лишь в равновесном мире, но не в мире нестабильности. Если несколько заострить формулировку, то мир постоянно приспосабливается к данным стабильным потребностям homo economicus, в то время как homo sociologicus с торопливым послушанием приводит свои потребности в согласие с данными и стабильными требованиями системы; следовательно, оба живут в состоянии равновесия с окружающим их миром. Социальная взаимозависимость выступает для них соответственно лишь в форме анонимного воздействия рынка или мер принуждения: в качестве людей они не могут воспринимать друг друга. Это ведет к фатальным последствиям, когда в нестабильной ситуации им приходится иметь дело друг с другом, и когда homo economicus оказывается вынужденным подчиняться принуждению в форме социальных норм, а homo sociologicus, наоборот, получает свободу действий на рынке. В таких случаях оба, как правило, становятся монстрами социальных наук.
2. СОЦИАЛЬНЫЕ НОРМЫ И РЫНОК КАК КООРДИНИРУЮЩИЕ МЕХАНИЗМЫ Удивительно, насколько различны методы, которыми пользуются социологи и экономисты, анализируя проблемы социальной упорядоченности и взаимозависимости. Если по мнению социологов все, что не нормируется, является неупорядоченным и дисфункциональным, то экономисты утверждают, что все организованное нерыночным способом – неэффективно и малопроизводительно. Этому различию во взглядах на социальный порядок соответствуют лежащие в основе этих наук образы человека: homo sociologicus разучивает, интернализирует и играет свои роли с тихой радостью субъекта, для которого нет большего удовольствия, чем минимизировать разницу между должным и существующим; homo economicus с превеликим удовольствием максимизирует свою полезность и изыскивает все новые THESIS, 1993, вып. 3 116 возможности для удовлетворения своих потребностей. Не шизофреник ли человек в социальных науках? Или, быть может, он составляет небольшую группу, основанную на разделении труда, и является диадой, а не монадой?
Пусть этот схематичный набросок неточен и несправедлив, однако нельзя сказать, что он ошибочен. Поэтому неудивительно, что дискуссия между социологами и экономистами после обмена первыми приветственными словами: "норма, санкции, роли", с одной стороны, и "рынок, цена, предпочтения" – с другой, идет с большим трудом, а если все же ее удается организовать, то экономист с усмешкой наблюдает, как тяжело социологу в узком кругу экономических идей, в то время как последний ошеломленно следит за быстрыми, но неправильными телодвижениями экономиста в сложной социологической постройке. Можно ли им помочь? Может быть. Однако для этого необходимо, наконец, провести точное сравнение координации, осуществляемой через социальные нормы, с координацией, осуществляемой через рынок, чтобы иметь возможность вскрыть различия и общие моменты между ними. Тогда могло бы стать понятно, почему и в чем именно различны положенные в основу этих наук человеческие образы.
Социальная взаимозависимость означает одновременно общественное сотрудничество и противостояние. В мире, характеризующемся редкостью благ, из-за этого возникают проблемы с осуществлением координации и разрешением конфликтов, или короче – проблемы социального порядка. Социальная взаимозависимость настолько многообразна, что представляется бесперспективным пытаться точно воспроизвести ее. В этом случае некоторые принципиальные соображения могут помочь найти по крайней мере приблизительно верные формулировки. Если ту же социальную взаимозависимость рассматривать с точки зрения порядка, то обнаруживаются только два варианта координации взаимозависимых и переплетающихся видов человеческой деятельности, при которых человек защищен от произвола других людей:
1) действия, которые каждый должен совершать в определенной ситуации, заранее предписываются;
2) разрешаются все действия, но всем пострадавшим от них должен быть возмещен ущерб.
В первом случае предполагается, что если человек оказался в определенной ситуации, то его действия предписаны самой этой ситуацией. Во втором случае люди, желающие совершить какое-либо действие, вправе сделать это, если договорятся о полноценной компенсацией с теми, кого эти действия могут затронуть. Первое мы в дальнейшем будем кратко называть координацией с помощью норм, а второе – координацией с помощью рынков. Сравнение обеих возможностей выявляет некоторые существенные различия и некоторые общие моменты и позволяет понять, почему социологи и экономисты в основу своих теорий положили разные механизмы социального упорядочения и придумали для них различные человеческие образы.
Обычно под нормой понимают: общепризнанное правило, имеющее обязательную силу; привычное, отвечающее ожиданиям состояние; требуемое действие или бездействие. С помощью норм определенные действия из множества возможных становятся обязательными для исполнения или неисполнения всеми членами общества, эти действия нормируют и стандартизируют общественные отношения. Благодаря этому и обеспечивается гарантия порядка: во-первых, как уверенность в ориентации: каждый знает, на что имеет право он сам и другие люди; во-вторых, уверенность в результатах: каждый знает, во что обойдется нарушение нормы ему и во что обойдется это другим (см.: Geiger, 1964, S.101ff). Зная нормы, каждый член общества может судить о возможном поведении других членов общества в определенной ситуации и благодаря этому планировать свои действия с учетом стабильно ожидаемой реакции других и чувствовать себя уверенно перед ней. Нормы задают параметры поведения людей; знание норм координирует это поведение.
На макроуровне возникает порядок социальной взаимозависимости, когда определенные действия оказываются значительно более вероятными, чем другие, а определенные ситуации требуют соответствующих поступков. Для члена общества на микроуровне это означает, что норма обязывает его вести себя определенным образом. Предписывая это, норма ставит индивида перед альтернативой: соблюдать требования нормы или идти на риск подвергнуться санкциям. Поскольку перед этой альтернативой стоят все индивиды, то в случае полного применения нормы каждый индивид будет вести себя одинаково и a priori будет знать, как поведет себя другой. Таким образом, люди уравниваются в своем поведении.
Но благодаря этому они приобретают все же некоторую автономию, состоящую не в том, что они могут свободно действовать – это как раз не допускается, а в том, что они имеют защиту от произвольных действий других. Такие действия предотвращаются угрозой санкций, которые должны обладать достаточной устрашающей силой.
Если теперь представить себе мир, в котором все действия координируются нормами, и рассмотреть равновесный вариант, т.е. когда каждый индивид соблюдает все нормы и все нормы стабильны, то очевидно, что человек в этом смоделированном мире должен полностью приспосабливаться к нему и избегать санкций. В своих действиях все люди становятся одинаковы. Поэтому для описания модели этого мира достаточно таких понятий, как нормы, санкции, роли, взаимодействия; понятия, относящиеся к самому человеку, оказываются избыточными. Сам человек может отсутствовать, его заменяют доводы разума и ожидания: перед нами функционирующий homo sociologicus, о котором до конца не знаешь, существует ли он вообще, тихий квартирант нормированных помещений, предоставляемых обществом в зависимости от выполняемых функций (пример такого подхода см. в: Luhmann, 1972).
Рынки координируют действия, когда два партнера по сделке обмениваются ценностными эквивалентами и каждый возмещает каждому затраченные усилия, оплачивая цену товара; цена является средством для обеспечения ценностной эквивалентности обмена. Благодаря тому, что каждый компенсирует труд каждого, возникают взаимные стимулы совершать желаемые обоими действия. Поскольку члены общества в ценностном отношении взаимно согласуют свое поведение, возникает тенденция к равной оценке одинаковых действий: альтернативные действия приобретают для всех членов общества равную рыночную ценность. Тем самым люди уравниваются в оценке их действий.
Равная для всех оценка альтернативных действий создает гарантию порядка: каждый человек информирован о допустимых, получивших ценностную оценку альтернативных действих, которые могут быть осуществлены в обществе, и поэтому может свободно выбирать между этими альтернативами. Человек автономен: он может свободно выбирать и, поскольку он имеет право на возмещение, он может предотвратить нежелательные для него действия. Предпосылкой для автономии является достаточность ресурсов, которыми он располагает.
Представьте себе мир, в котором все действия координируются через рынки и равновесные цены, и станет очевидным, что человек в этом смоделированном мире полностью автономен, свободен в своих поступках и основывает свои действия только на своем собственном выборе. Люди различны в своих действиях, но в оценках действий они одинаковы. Для описания модели этого мира необходимы понятия, которые характеризуют индивида: его предпочтения, его имущественное состояние. Перед нами свободно действующий homo economicus, который эгоцентрически, без каких-либо чувств ненависти и любви, реализует свои представления о выгоде и поддерживает с себе подобными лишь эквивалентноценностные отношения (см.: Arrow and Hahn, 1971).
Эти не совсем строгие, но приниципиально важные рассуждения показывают, по крайней мере приблизительно, различия и сходство координационных механизмов, основанных на нормах и рынках. Мы показали также, насколько им-THESIS, 1993, вып. 3 118 плицитные образы человека в каждом случае соответствуют механизму упорядочения общества. Теперь мы наверняка уже не так удивимся тому, что социологи и экономисты имеют столь различные взгляды на общество и сталкиваются с большими трудностями в дискуссиях между собой "об оптимальном выборе из числа несуществующих альтернатив". Ведь если начать с действия или взаимодействия как фундаментального понятия, то это ставит нас на путь, ведущий к координации действий через нормы и к исчезновению человека из теоретических конструкций: упорядочению подлежат сами действия и взаимодействия. Если же, наоборот, начать с самого человека, то приходится давать его изображение и обосновывать его действия: необходимо упорядочить избираемые человеком действия. Координация с помощью норм и избыточный homo sociologicus, с одной стороны, и координация с помощью рынков и свободно действующий homo economicus – с другой, являются конструкциями, логично следующими из описанных нами различных концепций. Поэтому, чтобы подготовить почву для совмещения обоих подходов, нам необходимо рассмотреть не только взаимодействия с точки зрения норм, но и самого человека. Этому и посвящен следующий раздел.
3. САНКЦИИ, ЦЕНЫ И ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ Homo sociologicus и homo economicus воплощают собой две крайности: homo sociologicus полностью интернализирует внешние, внеиндивидуальные нужды и ценности, они становятся его первым "Я" и определяют его благополучие; homo economicus обладает внутренней способностью к оцениванию, которая совершенно независима от оценок других людей. Критерием деятельности homo sociologicus является реакция других людей на его действия. Критерий деятельности homo economicus – его собственная функция полезности. Можно было бы также сказать: homo sociologicus действует в соответствии с усвоенными им нормами общества, homo economicus – в соответствии с собственными внутренними нормами1. Почему homo economicus ничего не интернализирует, а homo sociologicus не имеет никаких собственных представлений о своих предпочтениях?
Причина кроется в различных функциях, которые приходится выполнять соответствующим типам человека. Homo economicus взаимодействует с себе подобными только через рынки и цены, другие взаимные влияния отсутствуют, действия определяются как обмен товарными квантами и согласовываются с помощью цен. Каждый отдельный homo economicus упорядочивает свои действия, т.е. спрос и предложение товаров, на основе своей шкалы предпочтений; она позволяет дать действиям, уже охарактеризованным с помощью цен, субъективную оценку. Можно было бы также сказать, что люди принуждают друг друга, наносят ущерб или осуществляют власть друг над другом только через посредство цен, а не самими своими действиями. В то же время влияние товаров ограничивается тем, что благодаря их полезным функциям люди отдают им предпочтения. В противоположность этому homo sociologicus взаимодействует с себе подобными более сложным образом: он ждет от других людей определенных действий, дает им это понять и настаивает на том, чтобы 1 Здесь обсуждаются только наиболее общие человеческие образы двух социальных наук, а не те мысленные существа, которые создаются ad hoc для решения определенных частичных задач и по мере необходимости обозначаются как изобретательные, зрелые, сложные, альтруистические и т.д. Ничего принципиально не меняет и то обстоятельство, что экономист оставляет в функции полезности свободную клеточку для учета поведения других людей, а социолог с помощью интеракционной теории ролей объясняет распространение общественных ценностей.
эти действия предпринимались. С помощью подобных взаимодействий и осуществляется давление, которое определяет поведение homo sociologicus. В то время как homo economicus воспринимает определенные действия как товары и осуществляет свободный обмен, homo sociologicus подвергается проникающему ситуационному давлению.
Если он проявит слабость, то последует реакция со стороны других, ведь его поведение измеряется их ожиданиями. Различия в реакции зависят от значимости допущенных им отклонений для каждого из "оценщиков". Если речь идет об обычном поведении, к которому все привыкли, и если допущенные отклонения причиняют другим лишь незначительный ущерб, то другие люди могут быть шокированы, возмущены или просто удивлены необычным поведением, но не прилагают более серьезных усилий для того, чтобы вернуть отступника на правильный путь. В подобном случае точнее было бы говорить о привычке, этикете, условности, обычае, но ради простоты я объединяю все эти понятия под рубрикой нормы. Если соблюдение нормы имеет существенное значение для других, то они усилят свою ответную реакцию и в какой-либо форме накажут нарушителя.
Норма ставит каждого перед альтернативой: вести себя согласно предъявляемым требованиям или идти на риск ответной реакции. Этот риск состоит в том, что потерпевшие и другие члены общества могут подвергнуть нарушителя санкциям. Но одновременно каждый человек является членом реагирующей группы, если норму нарушает кто-то другой. Поэтому индивид оказывается в двойной роли. Он ожидает и требует как соблюдения норм, так и санкций в отношении их нарушителей2.
Какие мотивы и причины делают вероятным соблюдение норм? Здесь прежде всего надо сказать о чувстве неуверенности и мотиве подражания. В неопределенной ситуации человек не знает ни всех альтернативных действий, ни их последствий; он учится, ищет и повторяет вновь и вновь действия, наиболее подходящие для данной ситуации; так формируется грамотное, привычное, рутинное поведение. Одновременно он наблюдает за другими людьми и перенимает их лучшие действия. Когда подобные индивидуальные действия перерастают в единый для общества тип поведения при определенной ситуации, то этот тип поведения уже является нормой. Подражание самому себе и другим повышает, таким образом, вероятность определенных действий в отношении других, нормирует эти действия и тем самым одновременно увеличивает цену отклонений в поведении.
Далее следует мотив реакции на действия человека: другие реагируют либо одобряя их, либо осуждая; ожидаемые последствия этих реакций побуждают индивида либо соблюдать норму, либо не соблюдать. И наконец, есть мотив интернализации: ценность одобряемых всеми действий завышается, и они вводятся в душевное пространство человека в качестве морали; теперь он считается не только с ожидаемыми последствиями нарушения нормы (мотив реакции), но и испытывает чувство стыда при неправильном собственном поведении, даже если нет никакой реакции со стороны кого-либо другого (см., например: Elias, 1977).
Человек, следовательно, может действовать в согласии с нормой, потому что предписанное действие, согласно его функции полезности, вообще является выгодным (норма как необязывающее ограничение); потому что он автоматически всегда так действует (норма как привычное рутинное правило); потому что он боится санкций (норма как принудительное ограничение); потому что он считает это своим долгом или ощущает необходимость действий (норма как 2 В больших обществах санкции в важнейших случаях обычно институционализированы и монополизированы, вследствие чего норма становится правом.
Вытекающие отсюда альтернативные издержки не дают нарушать нормы.
В чем же различие между санкцией и ценой? Обе они увязывают действия с альтернативными издержками; в этой общей констатации не найти никакого различия. Однако норма говорит: "Это действие запрещается" или "Это действие рекомендуется", и угрожает санкцией за невыполнение запрета или рекомендации. Санкция, таким образом, есть назначенные альтернативные издержки совершения неразрешенного действия. В противоположность этому цена есть назначенные альтернативные издержки осуществления разрешенного действия, т.е. совершить действие можно, если будет уплачена требуемая цена. В первом случае ожидается, что определенное действие не будет совершено (или, наоборот, будет совершено); для придания веса этому ожиданию за ослушание грозят санкциями. Во втором случае действие в принципе разрешено; его можно осуществить, если заплатишь определенную цену. Для санкции первичен ее эффект устрашения, для цены – ее эффект возмещения.
Это различие, однако, слишком тонко для такого экстремального человеческого типа, как homo economicus3. Поскольку он как бы изолирован от остальных людей, поддерживает с ними только отношения обмена и располагает совершенно независимой от других людей функцией полезности, то все ограничительные моменты сводятся для него к издержкам, которые он сравнивает со своей личной выгодой. Он подсчитывает ожидаемые стоимостные значения соответствующих показателей и принимает рациональные решения: совершать или не совершать такие действия, как нарушение обязательств, обман, воровство, развод, уклонение от налогов, оскорбление, убийство и т.д.4 На его взгляд, это совершенно корректно, поскольку он не имеет никаких внутренних оценок, возникающих из социальной взаимозависимости: чувства стыда и страдания чужды ему. Мораль – фетиш, проповедуемый философами; этика – ограничение, налагаемое на простофиль; социализация в детстве – осталась в далеком прошлом; мир – огромный универмаг. Однако, стоп! Как оценивает homo economicus действия других людей? "Все наносящие ущерб действия других людей не должны иметь места"! А как этого достичь? "Все товары и действия должны быть защищены точно сформулированными правами собственности, чтобы всегда было гарантировано полное возмещение ущерба"! Но оба эти тезиса справедливы только тогда, когда каждый полностью придерживается прав собственности, читай – норм, т.е. не видит никакого увеличения выгоды в убийстве и воровстве. Тем самым подобные действия сразу же вычеркиваются из поведенческого репертуара, т.е. четко определяются ситуационные условия совершения действий5.
Иначе обстоит дело с homo sociologicus: его личность совершенно "засоциализирована", перегружена и придавлена социальными требованиями, которые он полностью интернализировал, завысив тем самым их ценность. Он вращается в мире добронравия, морального долга, пристойности, добродетели, ожиданий, предъявляемых окружающими, запросов общественной системы, стыда и страданий – и знает только санкции за нарушение норм: эндогеннопсихические и экзогенно-штрафные. На призыв действовать согласно собственным представлениям о пользе при условии возмещения ущерба другим он отвечает: "Кто я такой, чтобы свободно действовать?" После такой реакции проникнутые сочувствием социологи вообще выпускают этого субъекта из поля зрения теории – они вполне обходятся и без него.
3 Оно слишком тонко и для Беккера (Becker, 1976).
4 Всеми этими сферами овладел экономический империализм и передал их для заселения homo economicus.
5 Поэтому некоторые авторы призывают к минимальному по размерам, но сильному государству.
Мы вновь приходим к выводу, что экономический анализ, основанный на фигуре homo economicus, и социологический анализ, который исходит из существования homo sociologicus, действительно являются двумя противоположными точками зрения. В то время как первая сводит все социальные явления к действиям как бы изолированных индивидов и не учитывает других социальных взаимосвязей, вторая объясняет индивидуальные действия давлением социальной взаимозависимости, не допуская, что последняя, в свою очередь, возникает из общения между отдельными людьми. Почему бы не изобразить человеческий тип, охватывающий оба этих крайних типа в качестве специальных случаев, как, например, homo socioeconomicus?6 К этому вопросу я обращаюсь в следующем разделе.
4. HOMO SOCIOECONOMICUS В РОЛИ КООРДИНАТОРА Но чем оснастить этого homo socioeconomicus, какие свойства приписать ему, чтобы эта теоретическая модель индивида была адекватна как для социологов, так и для экономистов? В литературе имеется много ответов, но почти все они сводятся к наделению "человека социальных наук" психологическими чертами, т.е. к увеличению числа промежуточных переменных* и к допущению некоторых иррациональных видов поведения (см. Hogarth and Reder, 1986). Тем самым социальные взаимодействия и их координация отчасти переносятся внутрь индивида: сложность межчеловеческого общения объясняется сложностью внутренней жизни человека. Однако для понимания социальных взаимозависимостей это имеет значение лишь в том случае, если "человек социальных наук" обладает способностью согласовывать свои действия с другими людьми. Если между людьми существуют взаимные связи, то можно говорить о социальной взаимозависимости в широком смысле. Рассмеяться кому-либо в лицо, выпить бутылку пива (которую, следовательно, не сможет выпить никто другой), добиться финансирования общественного блага (вынуждая другого платить вдвойне), нарушить правила уличного движения, закурить, окликнуть, ущипнуть или оскорбить кого-либо и т.д.– все эти действия являются примерами того, что люди, живущие в социальной взаимозависимости друг от друга, постоянно вторгаются в жизнь других людей. Но тогда ни один человек уже не может равнодушно относиться к действиям других, так как эти действия оказывают более или менее серьезное позитивное или негативное воздействие на благополучие каждого человека. Состояние, при котором никто не считается с последствиями своих действий для других людей, – наверняка самое неупорядоченное и неудовлетворительное. Каждый хотел бы, чтобы другой человек совершал определенные действия и не совершал других. Благодаря взаимному согласованию, изучению, имитации и конформизму возникает запрещение или разрешение действий, и в первую очередь таких, которые одинаково затрагивают всех людей, так что их интересы не расходятся (прежде всего сюда относится защита собственной жизни) (см. Appadurai, 1986). Это означает, что возникают нормы, которые запрещают или требуют определенных действий от каждого отдельного человека и соблюдение которых должно находиться под контролем.
Таким образом, норма упорядочивает социальные взаимозависимости, запрещая или рекомендуя определенные действия и давая им тем самым негативную или позитивную оценку: уютное попыхивание сигаретой подпадает под запрет курения, роскошная езда по левой стороне дороги противоречит правилам дорожного движения, попытка облегчить другому бремя собственно-
6 Это выражение использует О.Нейло (Neuloh, 1980).
* Имеются в виду психологические переменные (мнения, ожидания, настроения), определяющие связь между объективными переменными. – Прим. ред.
сти квалифицируется как воровство, вольные высказывания о Боге считаются богохульством и т.д. (крайним случаем здесь является законченный тупица, жизнь которого полностью упорядочена). Это означает, что все лица должны совершать или не совершать определенные действия, причем замена не допускается: никто, к примеру, не имеет права чаще ездить слева, если он меньше курит, или больше красть, если он почтительно высказывается о Боге. Нормируется действие само по себе, независимо от человека. Если действия не подчиняются нормам и регулируется только возмещение ущерба, то ситуация иная. Могут быть выбраны любые комбинации действий, если они доступны данному лицу и если другие лица получают компенсацию.
Исходя из того, что нормой обусловлено действие само по себе, независимо от человека, некоторые социологи сделали быстрый, но явно неправильный вывод о том, что "человек вообще не имеет значения; если нормы существуют, то они соблюдаются". Однако этот вывод неправилен по двум причинам. Во-первых, нет такой альтернативы: норма действует, если ее соблюдают, и не действует, если не соблюдают (и, вероятно, действует наполовину, если ее соблюдают наполовину). Норма изменяет альтернативные издержки – и именно это обусловливает ее действенность. Во-вторых, норма не просто существует или не существует. Норму создают сами люди совместными усилиями, изменяя и стабилизируя для каждого человека альтернативные издержки – никакого неземного "системного духа" для этого не требуется7. Но это означает, что тот, кто связывает координирующую роль норм с образом homo sociologicus, который выполняет все нормы, но сам их не создает, в действительности отстаивают экстремистскую теоретическую позицию.
Из постулата о свободном выборе и тезиса о том, что в условиях рыночной координации все лица изменяют свои действия до тех пор, пока их субъективные альтернативные издержки не уравниваются с объективными альтернативными издержками, которые, в свою очередь, создаются всеми людьми совместно, экономисты сделали вывод об оптимальности рыночной координации, т.е. о том, что после достижения равновесия ни один человек не может улучшить свое положение при неизменном благополучии других людей. Если равенство между субъективными и объективными альтернативными издержками отсутствует, т.е. если норма о возмещении не соблюдается стопроцентно, и если, следовательно, случаются обман и воровство и предпочтения меняются на основе социальной взаимозависимости, то рыночная координация не обязательно должна быть оптимальной. Если при анализе подобных ситуаций продолжать использовать модель homo economicus, у которого функция полезности совершенно не зависит от других людей, то это тоже будет экстремистской теоретической позицией. Оба эти образа человека как бы формируют методологию или способ исследований социологов и экономистов. Социологи удовлетворены, если обоснованию поддается неизменное; это, по их мнению, объясняет, почему человек должен вести себя так, как он себя ведет. Экономисты базируют свое объяснение на том, что все неизбранные альтернативы хуже избранных; это, по их мнению, объясняет, почему человек хочет себя вести так, как он себя ведет. Социолог предпочитает давать объяснение с позиций "все или ничего" и пытается ответить на вопрос: "Какие обстоятельства побуждают человека делать именно то, что я наблюдаю?" Экономист предполагает, что все поддается субституции, и пытается ответить на вопрос: "Насколько ненаблюдаемые на практике действия должны были быть хуже наблюдаемых, чтобы человек выбрал именно последние?" Вследствие этого словарь социолога содержит такие понятия, как функция, необходимость, принуждение, структура и т.п., а словарь экономиста – эффективность, оптимиза-7 Ср., например, с положениями, выдвинутыми Эгером и Вайзе (Eger und Weise, 1986). Хотя обычно в социологии норма обосновывается взаимодействием людей, но вид нормы выводится из общественных ценностей, которые, в свою очередь, обосновываются неиндивидуалистически. См. также Graumann, 1972.
ция, выбор, равновесие и т.п. В то время как homo sociologicus не мог бы действовать иначе, homo economicus не хотел бы действовать иначе. В то время как сограждане homo sociologicus заставляют его сплачиваться в надындивидуальное сообщество силы, оказывающее на него давление своим ожиданием определенных действий от него, homo economicus воспринимает своих сограждан как конкурентов в борьбе за редкие ресурсы. Но разве эти подходы достаточны для обоснования сосуществования людей в обществе? Разве как homo sociologicus, так и homo economicus не слишком враждебны к окружающим и не проявляют слишком мало желания к сотрудничеству?
Действительно, реальный человек имеет одно свойство, которого нет у его специфических условных "коллег": он обладает способностью согласовывать свое поведение со своими согражданами. Это может происходить в форме четких договоров, скрытых соглашений, бесед, жестов и мимики. Следовательно, действия можно разделить на две группы; к одной относятся действия, направленные на удовлетворение потребностей, а ко второй – направленные на координацию поведения. В отдельно взятых случаях иногда трудно провести точное разграничение, но в принципе это деление осуществимо. "Человек социальных наук", в отличие от homo sociologicus и homo economicus, согласует поведение со своими согражданами, а не просто уступает давлению со стороны системы или занимается эгоцентристским сравнением альтернатив. Этот персонаж будет называться в дальнейшем homo socioeconomicus. Он имеет в своем распоряжении, по существу, два вида действий: те, что направлены на удовлетворение потребностей, и те, что направлены на координацию поведения (см.: Stutzel, 1972 [1952]; Peter, 1953, S.92).
Рассмотрим простейший случай: два лица обмениваются товарами или меняют товар на деньги. При этом возникают две проблемы, которые должны решить партнеры по сделке. Первая проблема – нужно ли вообще совершать обмен; вторая проблема – соотношение обмениваемых товаров. У каждого из партнеров смешанные мотивы. С одной стороны, их общие интересы совпадают, поскольку через соглашение они оба могут улучшить свое положение, если достигнут оптимальных по Парето договоренностей; с другой стороны, их интересы противоположны, поскольку при окончательном оформлении соглашения приходится делать выбор из нескольких оптимальных по Парето договоренностей – и здесь выигрыш одного означает упущенную выгоду другого. Сотрудничество и конкуренция существуют здесь рядом друг с другом.
Для того чтобы обмен состоялся, он должен улучшить положение обоих партнеров по сравнению с их прежним состоянием (состоянием статус-кво). Это последнее определяется оценкой исходных позиций, т.е. пользы, получаемой при исходных условиях, без обмена, и выгод в результате обмена с другими партнерами. Если оба партнера считают, что в случае обмена они выиграют больше, чем оставаясь на исходных позициях или вступая в обмен с другими партнерами, то первая проблема решена: обмен между обоими этими партнерами выгоден для каждого из них. У обоих имеется конкретная заинтересованность в сделке со специфицированным партнером. Различная величина упущенной выгоды в случае срыва сделки и способ ведения переговоров играют определяющую роль в установлении менового соотношения, т.е. в действительном достижении оптимальной по Парето договоренности, и тем самым в решении второй проблемы – распределении возможных выгод от сделки.
Из всего этого вытекает, что отношения обмена реализуются только в том случае, если для обоих партнеров их субъективные оценки того, что они хотят получить, выше субъективных оценок того, что они отдают при обмене. Когда обменами занимается много лиц, то процесс обмена может перерасти в такое состояние, при котором никто не сможет найти себе еще более выгодного партнера. В предельном случае для каждого участника обмена не имеет значения, с кем и что он обменивает: между товарами сохраняется одинаковое ме-THESIS, 1993, вып. 3 124 новое соотношение независимо от того, кто их обменивает; меновые альтернативы одинаковы для всех лиц; оптимальное по Парето состояние достигается для всех. В предельном случае субъективные оценки у всех людей, вступающих в обмен, равны меновым соотношениям. Тогда заключение соглашений перестает иметь смысл, так как условия обмена становятся одинаковы для всех лиц и все люди взаимозаменимы в качестве партнеров по обмену. Меновые отношения анонимны; повсюду установлено равенство соответствующих предельных норм замещения и трансформации.
Тенденция к установлению равновесия в обменах между партнерами, которым нужно договориться, усиленная существованием арбитража, базируется, по существу, на том, что друг друга находят такие партнеры, чья заинтересованность в данной конкретной сделке сравнительно велика. При постоянстве внешних условий заинтересованность в конкретной сделке уменьшается и в конечном счете сходит на нет; но в неравновесном мире заинтересованность в данной конкретной сделке сохраняется. Это означает, что людям не безразлично, с кем они имеют дело, и что им нужно обладать способностью и желанием сотрудничать, чтобы договориться с другими людьми.
Иначе обстоит дело с человеком, который существует в равновесном мире. Поскольку все альтернативные действия имеют для него в предельном случае ту же или более низкую ценность, чем выбранные им, то его вполне устраивают действия, направленные на удовлетворение потребностей. Окружающие его внешние условия как бы сами собой a priori упорядочиваются наилучшим образом. Они состоят для него исключительно из товаров и цен; другие люди не имеют никакого значения. Каждый человек максимизирует удовлетворение потребностей, и всякое общение с другими людьми отпадает. Этим человеком равновесного мира является homo economicus; он признает лишь те действия, которые направлены на удовлетворение потребностей.
Когда исследователь использует эту неоклассическую модель для анализа действительности, он явно или неявно исходит из двух предпосылок. Во-первых, допускается, что распределительный и организационный процессы протекают бесконечно быстро, в результате чего homo economicus всегда остается в состоянии равновесия, выбирает истинно оптимальный набор товаров и никогда не торгуется. Во-вторых, из человека делают чистого носителя потребностей, поскольку пренебрегают иной частью его личности, а именно способностью заключать соглашения о сотрудничестве с другими людьми. Короче говоря, задаются две характеристики времени и минимальные свойства личности: бесконечно быстрое приспособление окружающего мира к потребностям человека, бесконечно медленное изменение самих этих потребностей, а также изображение человека как эгоцентричного носителя потребностей. Это позволяет повсюду видеть свободный выбор, оптимальность, эффективность и равновесие.
Итак, homo economicus – это homo socioeconomicus, который разучился общаться с другими людьми и живет исключительно ради максимально возможного удовлетворения своих имеющихся в данный момент потребностей. А как обстоит дело с homo sociologicus? Предположим, встречаются двое людей. Вместо того чтобы обмениваться товарами, они начинают говорить о том, что каждый из них обязан делать и не делать. Они договариваются не перебивать друг друга, не убивать, не воровать, не щипать, не оскорблять, не обманывать и т.п. Короче говоря, они быстренько заново составляют десять заповедей и согласовывают кодекс правил, который должен действовать всякий раз, когда они встретятся. Они договариваются об определенном порядке, который обеспечивает им некоторую надежную систему ориентиров и результатов. Предполагается, что этот порядок прежде всего будет защищать то, чему невозможно или очень трудно найти замену, например собственную жизнь, жизнь и благополучие родных, имущество и, может быть, честь и достоинство. То, что менее важно или легче поддается замене, остается за пределами общего порядка и в значительно большей мере регулируется соглашениями ad hoc. Таким образом, THESIS, 1993, вып. 3 125 оба лица устанавливают нормы своего поведения: предписывают некоторые правила и предусматривают санкции за их нарушение. Существующая в принципе взаимозаменяемость благ уменьшается, что укрепляет порядок, и оба лица могут от этого выиграть.
Если имеется много лиц, то процесс образования норм может конвергировать: все лица или определенные группы действуют согласно нормам и отказываются каждый раз заново регулировать предусмотренные нормами действия соглашениями ad hoc. В условиях неравновесия возникают новые нормы, другие перестают действовать, некоторые нормы более или менее часто нарушаются, некоторые нарушители, но не все, подвергаются санкциям, а некоторые действия вообще остаются вне действия норм. Но в целом нормы возникают как эксплицитные или имплицитные соглашения между людьми и являются следствием их координационной деятельности. В условиях равновесия все предусмотрено нормами и все нормы соблюдаются. Действуя в этом равновесном мире норм, человек не может больше выбирать, так как все действия предписаны. Он не заключает и новых соглашений, так как все уже согласовано и выражено в нормах. Этот человек есть homo sociologicus, т.е. homo socioeconomicus, утративший свои потребности и свою волю к принятию решений.
Если исследователь использует эту модель для анализа действительности, он эксплицитно или имплицитно исходит из аксиом, согласно которым человек гораздо быстрее приспосабливается к застывшему окружающему миру, чем этот мир изменяется, и не ищет удовлетворения каких-либо потребностей с помощью непредусмотренных нормами действий. В предельном случае мир меняется по надындивидуальным законам и тут же порабощает человека с помощью норм. Для подобного социолога мир сводится к таким категориям, как требования системы, принуждение, господство, роль, структура.
Итак, мы можем подытожить, что homo economicus и homo sociologicus являются частными специальными случаями homo socioeconomicus. Из-за предполагаемого бесконечно быстрого приспособления окружающего мира к потребностям homo economicus и бесконечно быстрого приспособления homo sociologicus к окружающему миру эти коллеги homo socioeconomicus стали настоящими монстрами социальных наук. В легко обозримом мире равновесия они могут существовать; но при взаимодействиях в условиях неравноввесного мира проявляются их патологические черты: homo sociologicus не может действовать, он может только следовать чему-либо; homo economicus все время стремится к максимуму, у него отсутствует желание сотрудничать с другими людьми и принимать их во внимание. В равновесных мирах человека можно разложить на две теоретические крайности и получить полезные результаты. Например, вычеркивая его способность к координации действий, можно проанализировать, как он реагирует на сигналы в виде норм и цен в данных координационных рамках и какие результаты распределения ресурсов и продукта и равновесные ситуации от этого получаются. Или же человеку дают возможность выбрать оптимальные координационные рамки в форме конституции и т.п., с условием, что он их придерживается, даже если это противоречит его потребностям. Но в условиях неравновесия остается нерешенной проблема надежности порядка: все соглашения могут быть разрушены, а все запрещенные виды поведения будут сохранять свою притягательность, не говоря уже о том, что, имея в виду будущее, не все можно упорядочить a priori. "Человек социальных наук" как отражение реального человека не деперсонализирует все свои координирующие действия в форме норм, законов и конституций, действующих на вечные времена, с тем чтобы самому жить согласно своим потребностям, как homo economicus, или согласно ожиданиям других, как homo sociologicus.
Скорее, он координирует свое поведение с другими людьми через соглашения, сделки, законы, беседы, жесты и мимику, чтобы быть в состоянии удовлетворять свои потребности в мире неравновесия.
5. HOMO SOCIOECONOMICUS И СОБЛЮДЕНИЕ НОРМ Попробуем рассмотреть хотя бы в общем виде проблему соблюдения соглашений и норм, причем соглашения мы определим как нормы, которые имеют силу в отношениях между двумя или более людьми. Мы сразу же натолкнемся вновь на уже упомянутую выше проблему гарантий порядка, которая состоит из двух проблем: уверенности в ориентирах и уверенности в результатах. В первую очередь люди должны уяснить, как именно они хотят взаимно согласовывать свое поведение, т.е. что должно иметь силу в отношениях между ними; тем самым они обеспечивают себе надежную систему ориентиров. Но почему все лица будут придерживаться данной линии поведения и всегда соблюдать ее, т.е. на чем основывается уверенность в результатах?
Очевидно, что следование единой линии поведения возможно только в том случае, если издержки уклонения от нее окажутся для всех слишком высокими. Но в чем могут состоять эти издержки? Здесь есть три ясно различимых варианта. С отклоняющимся поведением могут быть связаны: отказ от внутренней выгоды в условиях неизменной функции полезности; отказ от внутренней выгоды в условиях меняющейся функции полезности; санкции со стороны других людей8. Независимо от того, чем определяются издержки отступления от согласованных действий, непременно должна существовать санкция. Будет ли она состоять в утраченной выгоде, казавшейся данной от рождения, в ответной реакции со стороны других людей или найдет свое выражение в интернализированных чувствах стыда и страдания – во всех этих случаях результат гарантирован, а при отсутствии санкций – нет. Кто-то может дать обещание и не сдержать его, кто-то может отказаться от возмещения, воруя, расплачиваясь фальшивыми деньгами или поставляя плохой товар за полноценные деньги и т.п. Этот кто-то важен как личность, с которой следует достичь соглашения для координации. В то время как homo economicus как личность важен только для самого себя (координация осуществляется через обмен действиями), а homo sociologicus сразу же идентифицируется со своими действиями (координация осуществляется через унификацию действий), то homo socioeconomicus как личность оказывается важен для координации: он сам осуществляет эту координацию. В то время как в мире homo economicus достаточно знать качество товара и цену, а в мире homo sociologicus – ситуацию и норму, чтобы быть в состоянии действовать, в мире homo socioeconomicus к этому добавляется необходимость быть уверенным в соблюдении нормы другими.
Для каждого отдельного индивида может не иметь значения, по каким мотивам или причинам другие люди соблюдают нормы: с точки зрения координации его интересует лишь то, что они их соблюдают, но степень его безопасности зависит от издержек (kosten) соблюдения норм. Во всяком случае человек должен оценивать поведение других людей и удерживать их в определенных рамках. Поскольку каждый в одиночку противостоит всем остальным, эти остальные имеют власть устанавливать санкции за нарушение правил поведения. Да, в санкциях выражается власть всех других в отношении каждого отдельного человека; этот тезис можно и перевернуть: если я веду себя, как другие, то они имеют власть надо мной. Но это означает, что все люди совместно определяют цену поведения, которая ощутима для каждого в отдельности. Только так могут возникать и соблюдаться нормы в условиях, когда у всех людей имеются свои собственные предпочтения и они живут в мире, характеризующемся редкостью благ.
Если эти предпочтения стабильны, то уверенность в результатах базируется только на отказе от внутренней выгоды, а также на возможных санкциях за нарушение норм. Поскольку, как правило, норма накладывает обязательства, 8 Отсюда вытекают вышеупомянутые причины соблюдения норм.
то в том случае, когда имеющиеся у людей предпочтения стабильны и, таким образом, отражают лишь внутренние представления о полезности, соблюдение обеспечивается только и исключительно санкциями. Тем самым и homo socioeconomicus приобретет обычные очертания рационально хозяйствующего эгоиста: он не будет соблюдать соглашения и нормы, если для него лично это будет невыгодно. В краткосрочном плане только ожидаемый ущерб от санкций, а в долгосрочном – угроза потери репутации заставляют его немного сдерживать себя и принимать во внимание интересы других людей9. Если все люди принадлежат к этому типу, то в обществе будет принято преступать нормы, если получаемая от этого выгода больше, чем причиняемый другому ущерб, даже если пострадавший не получает возмещения. Но тогда исходную оснащенность благами или нормами уже не удастся сохранить в неприкосновенности. Это будет мир, полный Раскольниковых10! В более прочных обществах интересы участников сделки защищены хотя бы негативно, в солидарных сообществах – позитивно.
Обычно функция полезности определяется относительно всех благ и моментов времени. Это означает, что homo economicus уже a priori может оценить все комбинации благ, без того чтобы самостоятельно выявлять и опробовать их. Его поведение зависит тогда только от цен и дохода, но не от переживаний, опыта и самовнушения. В правильность такого взгляда на человека едва ли верит хотя бы один экономист. Но попытки сформулировать более реалистическую модель все равно исходят из принципиального превосходства традиционной функции полезности: адаптационные предпочтения, метапредпочтения, предпочтения относительно базисных благ или предпочтения отдельных качеств благ не дают человеку свободу самому изменять свои предпочтения в целом11. Он остается пленником своего состоящего из благ окружения.
Бесспорно, имеются потребности, которые сравнительно прочно закреплены на биогенетическом уровне. Но в большинстве своем потребности развиваются и изменяются. Именно благодаря опыту и процессу познания они становятся элементами упорядоченного множества предпочтений. Человек выучивает свои предпочтения так же, как он выучивает способы поведения. При достаточном запасе времени человек может выучить оптимальные способы поведения в неизменном окружающем мире. Аналогичным образом homo economicus мог бы познать неизменный мир благ, если бы ему разрешили испробовать все их комбинации, и в результате прийти к последовательному порядку предпочтений. Аналогично априорному координационному процессу происходит априорный процесс образования предпочтений, в результате которого формируется последовательный порядок предпочтений для заранее заданного мира благ, и лишь после этого человек начинает обменивать и потреб-9 Поэтому уверенность в результатах существует лишь там, где есть жесткие санкции. Здесь мы вновь убеждаемся, что обезличивание координации на концептуальном уровне открывает дорогу идее сильного государства.
10 Раскольников – это персонаж, отвечающий критерию Калдора-Хикса (Kaldor-Hicks), но даже он не выдерживает эту линию поведения на протяжении всего романа, надо признать, довольно длинного. (Английские экономисты Н.Калдор и Дж.Хикс определили улучшение общественного благосостояния как такое изменение, которое могло бы увеличить чье-либо благосостояние, не изменяя при этом благосостояния кого-либо другого. Этот критерий, называемый также PPI (Potential Pareto Improvement), в отличие от критерия оптимальности по Парето, в котором речь идет не о потенциальном, а о фактическом приросте благосостояния, может применяться не только к ситуации конкурентного равновесия.– Прим. ред.) 11 Ср. по этому вопросу положения из работ Дэя (Day, 1986), Сена (Sen, 1987), Беккера (Беккер, 1993), Ланкастера (Lancaster, 1971) в указанном порядке.
лять. Его меновые операции равновесны, а его порядок предпочтений соответствует структуре его потребностей (см.: Weise, 1982).
В действительности человек не имеет этого времени, и мир не постоянен; кроме того, обладая ограниченной рациональностью, он не способен дать всему непротиворечивую и отвечающую своим потребностям оценку. Человек не находится в равновесии с самим собой. Подобно тому как homo socioeconomicus постоянно улучшает взаимодействие со своими собратьями, не достигая действительного равновесия, точно так же этот "человек социальных наук" меняет со временем и свои предпочтения, никогда не приходя в полное согласие с самим собой.
Итак, homo socioeconomicus имеет внутренние и усвоенные (интернализированные) предпочтения. Внутренние предпочтения связаны с нейрофизиологическими свойствами организма; усвоенные предпочтения отражают опыт в обращении с благами и последствий предпринятых действий, наблюдение за образом действий других людей, а также влияние норм. Благодаря этим предпочтениям homo socioeconomicus становится зависимым от того, что делают другие люди. Он уже больше не homo clausus [человек замкнутый]: усвоенные предпочтения опираются на социальную взаимозависимость. Homo socioeconomicus имеет измерения, отсутствующие у homo economicus и homo sociologicus: он говорит, завидует, любит, ненавидит, клевещет, обескураживает; он может действовать по усвоенным нормам, которые не закрепляются никакими внешними санкциями; он вырабатывает характер, т.е. прочную систему интернализированных норм; он приобретает привычки, которые внутренне упорядочивают его действия; он преступает некоторые нормы, устанавливающие внешний порядок в деловых отношениях между людьми, поскольку цена этих нарушений меньше, чем цена отказа от определенных убеждений; он идентифицирует себя с определенными ценностями и пренебрегает другими; его реакции уже не настолько жестко заданы, как у homo economicus и homo sociologicus (причины этого – имитация, обучение, память). Короче: человек значителен сам по себе, он теперь действительно социальное существо. При этом он теряет часть своей автономии: его собственные предпочтения деформируются под воздействием благ и других людей. Но он приобретает способность сотрудничать с другими людьми. Он вырабатывает "социальную структуру личности", "социальный облик" и может сам регулировать свое поведение.
Сами по себе предпочтения являются интернализированными нормами; полезность же как-то связана с удовольствием и страданием. Предпочтения и полезность могут гармонировать или конфликтовать друг с другом. Следовательно, предпочтения как усвоенные нормы могут накладывать ограничения на поведение человека, хотя с точки зрения полезности у него могут быть несколько иные желания. Интернализированные нормы, обязывающие кого-то поступать иначе, чем он хотел бы из соображений полезности, называются моралью или этикой. Чувства стыда, страдания и вины – это корреляты морали и этики на языке полезности и в этом качестве они служат соблюдению моральных норм. В то время как нормы ограничивают действия человека в отношении других людей, интернализированные нормы связывают воедино внутренние действия. Первые координируют отношения между людьми, вторые координируют эти отношения внутри человека. В случае с homo economicus в условиях равновесия все нормы исчезают, т.е. заинтересованность в сделке с данным конкретным партнером равна нулю и, следовательно, нет и никаких интернализированных норм; остается только внутренняя функция полезности. В случае с homo sociologicus в условиях равновесия все общественные требования становятся интернализированными нормами; исчезает как таковой сам человек. Подобно Одиссею, человек может и сам себя связать (см., например, Schelling, 1984; Elster, 1979). Он знает, как он будет реагировать в определенной ситуации, и может, если он этого не захочет, связать себя внешне или внутренне, т.е. заключая сделки или вырабатывая в себе соответствующие интернализи-THESIS, 1993, вып. 3 129рованные нормы; при этом он повышает издержки, связанные со своей реакцией. Бум Кун Ча* не допускает ответной грубости! Человек может перевоплотиться в другого, выработать и усвоить соответствующие категорические императивы. Исходя из этого, мораль и этика могли бы стать заменой внешних прав собственности в отношениях между людьми. Ясно, однако, и то, что в конечном счете именно альтернативные издержки решают вопрос о том, выживет ли доверие, мораль и этика в отношениях между людьми. Смешанный мотив – конкуренция и кооперация – будет существовать вечно12.
Поскольку не все люди одинаковы, возникает феномен репутации. Некоторым верят на слово больше, чем другим. Людей оценивают по определенным критериям, поступающие от них сигналы приобретают определенное значение. Из факта соблюдения одной нормы делают вывод о соблюдении других норм, и наоборот ("кто обманул хоть раз, тому веры нет"). Важными становятся лояльность и авторитет. Приобретают смысл такие понятия, как хороший характер, честность, дружелюбие, правдивость и т.п. Каждое действие может быть поставлено человеку в счет; каждый знает, что отклоняющееся поведение причинит ему ущерб.
Совсем иначе смотрит на вещи оппортунист: его реакция прямо вытекает из складывающегося в данный момент уровня издержек; он не знает никаких внутренних ограничений, которые могли бы серьезно противодействовать такому поведению. Оппортунист – это homo economicus: он суетливо высматривает, где и что можно ухватить. В то же время homo sociologicus является абсолютной посредственностью; знаешь его – знаешь систему, в которой он живет. Homo economicus сразу же преступает норму, если это оправдывает себя с точки зрения его внутренней функции полезности; homo sociologicus никогда не выходит за рамки нормы, поскольку он тем самым уменьшил бы извлекаемую им полезность.
6. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В качестве образов человека в социальных науках homo economicus и homo sociologicus несостоятельны. "Человек социальных наук", homo socioeconomicus, не занимает нейтральную и бесчувственную позицию в отношении других людей. Он активно и пассивно воздействует на их поведение. В борьбе между его собственными предпочтениями и действиями, которые предписаны нормами, развивается и формируется его личность. В фиксированных взаимозависимостях возникают различия в степени заинтересованности в данной конкретной сделке, так как каждое отклонение связано с расходами и потерей репутации.
В запутанных ситуациях нормы как бы дают действиям ярлыки-этикетки, а санкции определяют их цену. В подобных ситуациях и в ситуациях с трудно заменяемыми товарами и действиями координация с помощью норм может оказаться лучше рыночной, повышая эффективность обмена. Кроме того, рынок как место, где обмениваются права собственности, уже заранее предполагает соблюдение определенных норм. Следовательно, "человек социальных наук" является человеком, который совершает действия, направленные на удовлетворение собственных потребностей, координирует свое поведение с поведением других людей, а также обладает способностью изменять свои предпочтения. Его "коллеги" – homo economicus и homo sociologicus – являются специальными случаями этого homo socioeconomicus, которые могут существовать толь-* Корейский футболист, играющий в германской профессиональной лиге. – Прим. ред.
12 Достаточно вспомнить о "дилемме заключенного". Об этом см.: Axelrod, 1984. Ср. также с общими замечаниями о взаимозависимостях между поведением и альтернативными издержками у Вайзе (Weise et al., 1979).
ко в мире равновесия, но не в мире неравновесия. Придаваемые им свойства и теоретическая предпосылка равновесия делают их монстрами социальных наук. Так не должно быть. Если считать их теоретическими абстракциями – предельными случаями "человека социальных наук", то они теряют свой ужасный облик и становятся полезными дамми-переменными* для теоретического анализа – не более.
Список литературы
Беккер Г.С. Экономический анализ и человеческое поведение // THESIS, Зима 1993, т.1, вып.1, с.24–40.
Appadurai A. (ed.). The Social Life of Things. Cambridge, 1986.
Axelrod R. The Evolution of Cooperation. New York, 1984.
Arrow K.J. and Hahn F.H. General Competitive Analysis. San Francisco; Edinburgh, 1971.
Becker G.S. Crime and Punishment: An Economic Approach. In: G.S.Becker. The Economic Approach to Human Behavior. Chicago, 1976, Ch.4.
Cooter R. Prices and Sanctions // Columbia Law Review, 1984, v.84, p.1523–1560. Day R.H. On Endogenous Preferences and Adaptive Economizing. In: R.H.Day and G.Eliasson (eds.). The Dynamics of Market Economics. Amsterdam, etc., 1986, p.153–170.
Eger T. und Weise P. Liberalismus und gesellschaftliche Selbstorganisation. In: H.G.Nutzinger (Hg.). Liberalismus im Kreuzfeuer. Frankfurt a. M., 1986, S.60–78. Elias N. Жber den Prozess der Zivilization. Bd.1–2. Frankfurt a.M., 1977.
Elster J. Ulysses and the Sirens. Cambridge, 1979.
Franz P. Der "Constrained Choice"-AnsКtz als gemeinsamer Nenner individualistischer AnsКtze in der Soziologie // KЪlner Zeitschrift für Soziologie und Sozialpsychologie, 1986, Bd.38, S.32–54.
Geiger T. Vorstudien zu einer Soziologie des Rechts. Neuwied, 1964.
Graumann C.F. (Hg.). Sozialpsychologie. Bd.1–2. GЪttingen, 1972.
Hogarth R.M. and Reder M.W. (eds.). The Behavioral Foundations of Economic Theory // The Journal of Business, 1986, v.59.
Lancaster K.J. Consumer Demand: A New Approach. New York, 1971.
Lesourne J. A Theory of the Individual for Economic Analysis. Vol.1. Amsterdam;
New York; Oxford, 1977.
Luhmann N. Rechtssoziologie. Bd.1–2. Reinbek, 1972.
Neuloh O. Soziologie für Wirtschaftswissenschaftler. Stuttgart; New York, 1980. Opp K.-D. Sociology and Economic Man // Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft, 1985, Bd.141, S.213–143.
Peter H. Freiheit der Wirtschaft. KЪln, 1953.
Schelling T.C. Self-Command in Practice, in Policy, and in a Theory of Rational Choice // American Economic Review, May 1984, v.74, p.1–11.
Sen A. On Ethics and Economics. Oxford, 1987.
Stroebe W. and Frey B. In Defense of Economic Man: Towards an Integration of Economics and Psychology // Schweizerische Zeitschrift für Volkswirtschaft und Statistik, 1980, Bd.116, S.119–148.
Stutzel W. Preis, Wert und Macht. Aalen, 1972. (Nachdruck der Diss. von 1952).
Weise P. et al. Neue MikroЪkonomie. WЯrzburg; Wien, 1979.
Weise P. Werte als Alternativkosten. In: H.Strachowiak (Hg.). BedЯrfnisse, Werte und Normen im Wandel. MЯnchen; Paderborn; Wien; ZЯrich, 1982, Bd.1, S.165–180.
* В эконометрических исследованиях – искусственная переменная, которая может принимать лишь два значения: 0 и 1. – Прим. ред.