Реферат: О тексте и критериях его определения

Е. С. Кубрякова

Если многие лингвистические дисциплины имеют давнюю историю своего существования и развития, то лингвистика текста формировалась буквально у нас на глазах. После бурных дискуссий о том нужна ли вообще эти дисциплина - наука о текстах - и что именно является непосредственной областью ее анализа, исследования текстов в самых разных отношениях и аспектах заняли заметное место не только в потоке работ по лингвистике, но и в практике преподавания родного и иностранных языков. Тем более удивительно, что рассматриваемая нами дисциплина не имеет общепринятого определения главного своего объекта - текста и почти каждое исследование в данной области начинается с размышлений о том, что же такое текст и какие признаки или свойства характеризуют то, что обозначается данным термином.

Нельзя не согласиться с Л. Г. Бабенко и ее соавторами, которые в специальной работе о лингвистическом анализе художественного текста (Бабенко и др., 2000) признают, что общепризнанного определения текста до сих пор не существует и что, отвечая на этот вопрос, разные авторы указывают на разные стороны этого явления: Д. Н. Лихачев - на существование его создателя, реализующего в тексте некий замысел; О. Л. Каменская - на основополагающую роль текста как средства вербальной коммуникации; А. А. Леонтьев - на функциональную завершенность этого речевого произведения и т. д. В заключение ими приводится определение И. Р. Гальперина, данное в 1981 г. как "емко раскрывающее природу текста и наиболее часто цитирующееся в литературе по вопросу". Согласно этому определению, "текст - это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку" (Гальперин, 1981, 18). Ничуть не умаляя достоинств пионерской книги И. Р. Гальперина о тексте как объекте лингвистического исследования, хотелось бы вместе с тем отметить, что все выдделенные здесь критериальные признаки текста (кроме последних) могут быть поставлены под сомнение и оспорены. Про целый ряд текстов мы можем сказать, что они так и не были завершены авторами и остались незаконченными; нередко текст отдельного стихотворения завершается многоточием, предполагающим, очевидно, что окончание стиха следует додумать. Наряду с письменными текстами можно, по всей видимости, выделить и тексты устных выступлений (про них часто говорят "текст доклада/сообшения/речи и т. п. так и не был опубликован"), а также тексты, записанные на звукозаписывающей аппаратуре и предназначенные для прослушивания. Далеко не у всех текстов есть заголовки (отдельные стихотворения, рекламные тексты, объявления, анонсы). Наконец, не все тексты могут быть представлены в виде последовательности сверхфразовых единств - во всяком случае, если признавать, что и надписи типа "Вход воспрещен" или "Рвать цветы категорически запрещается" тоже являют собой особые тексты.

Между тем текст относится к наиболее очевидным реальностям языка, а способы его интуитивного выделения не менее укоренены в сознании современного человека, чем способы отграничения и выделения слова, и основаны они на разумном предположении о том, что любое завершенное и записанное вербальное сообщение может идентифицироваться как текст, если, конечно, и сама завершенность текста подсказана нам тем или иным формальным способом. Одновременно не может не поразить то разнообразие и многообразие самих речевых произведений, по отношению к которым мы легко используем обозначение "текст", и не случайно лексикографы довольствуются указанием на то, что текстом является "всякая записанная речь", и перечисляют в качестве примеров документы, сочинения, литературные произведения и т. п. Трудности определения понятия текста, таким образом, вполне понятны: сведение всего множества текстов в единую систему так же сложно, как обнаружение за всем этим множеством того набора достаточных и необходимых черт, который был бы обязательным для признания текста образующим категорию классического, аристотелевого типа.

Показательно, что еще до распространения терминов когнитивного подхода к к явлениям языка ученые говорили о "размытости" системных, онтологических и функциональных свойств текста (например, Гальперин, 1981, 4), что, собственно, и заставляет поместить сегодня категорию текста в число "естественных" и построенных по принципу "фамильного сходства" или же по прототипическому образцу. Предложить же описание категории с размытыми границами, конечно, задача весьма нелегкая: жесткое ее определение, по всей видимости, и невозможно. Настоящее сообщение поэтому - это размышления о том, как можно подойти к такому описанию с когнитивной точки зрения, т.е. учитывая, с одной стороны, роль текстов в познавательных процессах (что явно в пределах одного короткого сообщения попросту невозможно), но, с другой стороны, применяя для дефиниции текста те методики и процедуры анализа, которые уже сложились в когнитивной лингвистике. Такой подход заставляет задуматься прежде всего о том, в каком диапазоне характеристик обычно исследуются разные тексты и почему в практической деятельности людей - публицистической, издательской, при написании научных работ и т.п. - отсутствие жесткого определения категории текста никак не мешает осуществлению этой деятельности, точно так же, как отсутствие дефиниции текста не особенно мешало развитию лингвистики и грамматики текста или же проведению лингвистического анализа текстов разного жанра, стиля, типа и разной функциональной предназначенности. С современной точки зрения это, пожалуй, можно объяснить только одним: если людям ясна общая идея, положенная в основу категории и осознана ее прагматическая целесообразность, если категория строится вокруг определенного концепта, а сам концепт укоренен в нашем сознании, в понимании такой естественной категории люди часто довольствуются достаточно гибкими и подвижными границами, да и расширение границ такой категории происходит достаточно просто.

Что же положено в основу категории текста и какой концепт образует ее ядро, или, если пользоваться терминологией А. В. Бондарко, ее инвариантное начало? Думается, что такой основой является понимание текста как информационно самодостаточного речевого сообщения с ясно оформленным целеполаганием и ориентированного по своему замыслу на своего адресата. Такое определение кладет, однако, только нижнюю границу текста, ибо в известных условиях самодостаточным оказывается и отдельно взятое предложение и даже отдельное высказывание (имплицирующее предикат, но не содержащее его в явной форме). Таковы, например, тексты заголовков или названий произведений живописи. Таковы разные "запретительные" надписи на разного рода объектах типа "Руками трогать запрещаете или "Не ходите по газону". Они информационны, самодостаточны для интерпретации, имеют своего адресата и преследуют вполне ясные цели. И все же, хотя и можно согласиться с формулой, в соответств с которой Т => П (текст равен предложению или же "больше" предложения), такие минимальные тексты - только точка отсчета для дальнейшего постижения природы текста, и, конечно, не они представляют собой обычные и и наиболее часто встречающиеся речевые образования как результаты речемыслительной деятельности. Однако уже они как намечают такой критерий текста, как информационная самодостаточность (т.е. порождают впечатление его содержательности, смысловой завершенности и прагматической целостности) и адресатности (ориентации на определенный круг людей).

Интересно, что и критерий целенаправленности очевиден и для этого типа текстов, что наводит на мысль о том, почему вся теория речевых актов и вся их классификация строится на материале изолированных предложений. Меня всегда удивляло, как можно установить сущность речевого акта по отдельно взятому предложению. Но сегодня, пожалуй, это можно объяснить тем, что такое предельно сжатое речевое (вербальное) сообщение позволяет указать на одно из важнейших свойств текста - его прагматическую ориентацию, содержащуюся в нем установку, исходящую от говорящего. Уже это позволяет признать, что текст всегда должен рассматриваться как итог речемыслительной деятельности его создателя, воплощающего особый замысел в его направленности на определенного слушателя/читателя. Одно задает интенциональность текста: он всегда создается для реализации какого-либо замысла, другое - его информативность: информация вводится в текст и фиксируется в нем не сама по себе, а для чего-то, для достижения определенной цели, и с точки зрения отправителя она всегда существенна, релевантна, должна изменить поведение воспринимающего и в известном смысле рассчитана на определенный эффект и воздействие на адресата.

Рассматривая такие мини-тексты, разумно поставить вопрос о том, что же все-таки превращает слово или краткую последовательность слов в текст и не может ли быть текст равен отдельно взятому слову. Можем ли мы, например, считать, что надпись типа "Вход" или "Гастроном" - это тоже текст? Думается, что признание таких надписей (однословных, во всяком случае) текстом вряд ли целесообразно. Текст, как правило, это структурированное образование, отличающееся от единицы номинации тем, что сообщает о чем-либо в виде коммуникативно ориентированного произведения, а оно характеризуется такой базовой чертой как связность. Однако и по этому поводу мнения лингвистов могут расходиться. К числу текстов-примитивов нередко причисляют и вывески, и заглавия книг, названия спектаклей и кинофильмов и т. п., а также предметные рубрики в традиционных предметных каталогах и предметных указателях. Если видеть и в этих единицах итоги акта коммуникации, а также усматривать в них содержательную законченность и цельность, как это делают отдельные ученые (например, Сахарный, 1991), то в критерии текста следует включить его существование (потенциальное) в виде представителя особого парадигматического ряда, где самый сжатый текст находится в одном ряду с синонимичными ему развернутыми ("нормальными") текстами и где в начальном тексте-примитиве уже содержится некая свернутая до предела программа его дальнейшего возможного развертывания (Кубрякова, 1994, 20).

Но, повторяю, все же не отдельно взятые предложения могут считаться текстами и даже, как правильно отмечает Т. М. Николаева вопрос об их отнесенности к категории текстов остается дискуссионным (Николаева, 1997, 555), а в число критериев текста включается его протяженность (Николаева, 2000, 415). Ведь и понятие связности, считающееся главным признаком текста, указывает на то, что в нем что-то должно связываться, сплетаться и формировать ткань повествования. Если согласиться с тем, что для каждой естественной категории, как утверждают когнитологи, существует "лучший образец класса", или прототип, уместно и по отношению к рассматриваемой категории задаться вопросом о том, какие же тексты можно считать прототипическими и каковы те критерии, которые характеризуют эти тексты. Хочется отметить одновременно, что, вопреки распространенному мнению о том, что все естественные категории, построенные по прототипическому принципу, подвижны и размыты, именно понятие прототипа - при всей гибкости категории - вводит представление о неких диапазонах варьирования вокруг прототипа как фокуса (или даже фокусов) категории, т.е. о неких пределах для самого допустимого варьирования. Иными словами, прототип категории можно рассматривать как такой яркий представитель своей категории (образец, эталон), который наиболее полно фокусирует в себе ее признаки, концентрирует наибольшее число общих для категории черт и очевиднее всего характеризует то, как представлена (репрезентирована) сама категория в сознании человека, с какой структурой знания и опыта она ассоциируется. Прототип - средоточие наибольшего числа наиболее репрезентативных признаков категории в скоррелированном виде, т.е. выступающих в виде пучка признаков, соотнесенных между собой. Такой прототип есть, несомненно, и у категории текста.

Если учесть, что наиболее размыты те границы категории текста, которые связаны с верхней границей, т.е. с размером, или обьемом текста, следует думагь, что и выделение прототипических текстов обусловливается прежде всего критерием материальной протяженности текстов. Это заставляет нас признать, что прототипическими можно считать тексты ограниченные по своей протяженности, тексты не просто средней величины (да и что могло бы считаться подобной средней величиной?), а тексты малого объема, малые тексты.

Иногда высказывается мнение, что размер текста не входит в число его сущностных характеристик, и доля истины в этом утверждении несомненно, есть. Это не означает, однако, что все тексты методологически равно удобны для анализа. Вводя понятие прототипического текста, мы и хотим выбрать для анализа такую группу текстов, которые наиболее показательны и которые наглядно демонстрируют, какова архитектоника и внутренняя организация текста и какие именно текстовые категории устанавливаются здесь достаточно просто. К группе прототипических текстов можно, по всей видимости. отнести письма и небольшие инструкции к артефактам, статьи в энциклопедиях, публицистические статьи в газетах и журналах, тексты-интервью, рецепты и т. п. Семантическое пространство таких текстов невелико, да и анафорические и катафорические связи (как, впрочем, и другие сигналы связности текста) здесь устанавливаются без труда. Хотелось бы в то же время подчеркнуть, что и в этих текстах начинают прослеживаться те черты сложной структурации, при которой, как правильно отмечает Е. И. Диброва, семантическое пространство текста должно быть охарактеризовано как включающее и предтекст, и подтекст, и надтекст и т. п. (Диброва, 1997, 35).

По каким причинам мы выбираем в качестве прототипических тексты малого объема? Представляя собой непосредственную материальную данность, эти тексты обозримы и наблюдаемы в самых мелких их деталях. Они обладают четко выраженными пределами: началом, концом и тем, что помещается между ними. Они демонстрируют тем самым такие важные характеристики текста, как его отдельность, выделенность, формальная и семантическая самодостаточность, тематическая определенность и завершенность. Здесь нетрудно описать все связи как между отдельными фрагментами текста - предложениями, так и между частями этих фрагментов. Наконец у подобного текста ясна его информативность, его когнитивная подоплека - смысл его создания, общий его замысел и реализованный в особой языковой форме итог создания в виде особого семантического пространства.

Нет и не может быть таких текстов, которые не фиксировали бы какой-либо фрагмент человеческого опыта и его осмысления. Это делает текст возможным объектом концептуального и когнитивного анализа, т.е. позволяет установить, с каким видением мира мы столкнулись в данном тексте, что и по какой причине привлекло внимание человека, какие именно фрагменты знания и оценок в нем закреплены и т.д. Но нет таких текстов, которые не явились бы также конечным итогом дискурсивной, т.е. социально ориентированной и социально обусловленной коммуникативной деятельности. Каким бы анонимным ни казался текст, у него есть автор или авторы, а значит, текст отражает их речемыслительный акт. Из сказанного следует, между прочим, что, хотя понятия текста и дискурса и следует различать, понятия эти отнюдь не противопоставлены друг другу, т.е. не являются взаимоисключающими. Подобное противопоставление кажется мне лишенным основания, а поскольку к понятиям текста и дискурса мы уже неоднократно возвращались (Кубрякова, Александрова, 1999), здесь мне представляется необходимым обосновать свою точку зрения еще раз.

С когнитивной и языковой точек зрения понятия дискурса и текста связаны, помимо прочего, причинно-следственной связью: текст создается в дискурсе и является его детищем. Различен, однако, ракурс их рассмотрения, ибо дискурс, являясь, по словам Н. Д. Арутюновой, деятельностью, погруженной в жизнь (Арутюнова, 1990, 137), требует при подходе к нему обязательного учета всех социальных параметров происходящего, всех прагматических факторов его осуществления. Нельзя изучать дискурсивную деятельность вне культурологических и социально-исторических данных, вне сведений о том, кто проводил дискурсивную деятельность, для чего, при каких условиях, с каких позиций и т.д. Но текст можно анализировать и абстрагируясь от многого из указанного перечня, т.е. довольствуясь тем, что можно извлечь из текста как такового и изучая его как завершенное языковое произведение. Не случайно в момент становления лингвистики текста дискурсивный и текстовый анализ понимались как синонимичные термины. Напомню, что возникновению термина мы обязаны 3. Харрису (Harris,1952) и что, согласно его мнению, в сферу дискурсивного анализа входило одно лишь разбиение его на составляющие текст части (ядерные предложения), что и осуществлялось с помощью дистрибутивной методики. Лишь значительно позднее зарубежными учеными стали ставиться вопросы о том, почему же естественно складывающийся текст столь резко отличается от набора ядерных предложений, в которых представлено главное пропозициональное содержание текста, и почему говорящий выбирает для осуществления своего замысла те или иные языковые формы с их собственным синтаксическим устройством и референциональной нагрузкой (Prince 1998, 166 и сл.).

Хотя текст по сути дела являет собой образец эмерджентного образования (возникающего по ходу осуществления определенного процесса), он изучается именно в своей завершенной форме, т.е. как нечто конечное. Это и отличает его от дискурса, изучение которого как бы естественно следует процессу его возникновения. Дискурс - это явление, исследуемое on-line, в текущем режиме и текущем времен, по мере своего появления и развития. Во всяком случае, дискурсивный анализ требует восстановления этого процесса, если даже изучается его результат (ср., например, работы П. Серио, посвященные дискурсивным особенностям языка политики в советское время). Текст же в сложившемся окончательно виде создает, как мы говорили выше, особую материальную протяженность, последовательность связанных между собой предложений и сверхфразовых единиц, образующих семантическое, а точнее - семиотическое пространство. Физически такое пространство очерчено весьма точно, но семантически и семиотически - кончено, нет: если у любого знака есть своя интерпретанта. а текст может быть охарактеризован как сложный или даже сверхсложный знак, у него тоже должна быть своя интерпретанта - свой, разъясняющий данный текст новый текст. Выход за пределы языковых форм, содержащихся в самом тексте, таким образом, обязателен (Кубрякова, 1994).

Хотя при текстовом анализе семантическое пространство можно замкнуть им самим, ограничивая наблюдения внутритекстовыми связями и работая внутри непосредственной данности текста, сегодня предпочитается дискурсивный анализ, при котором то же семантическое пространство рассматривается как связанное тысячью нитей с условиями его создания, целями и задачами данного текста в связке с аналогичными для него текстами и т.п.. что. собственно, и отражается в понятии интертекстуальности.

Не могу не заключить свои соображения о критериях текста еще одним замечанием. Текст, содержащий информацию, рассчитан на понимание, а значит, на извлечение этой информации. С этой точки зрения текст должен быть рассмотрен как такое произведение, такая протяжeннocть, которая по всей своей архитектонике и организации, по всем использованным в нем языковым средствам и т.д. должна обеспечить у адресата формирование его ментальной модели. В этом смысле он должен также обеспечить адресату выход за пределы непосредственно данного в самом тексте и послужить источником дальнейших возможных интерпретаций текста. Ранее часто ставился вопрос о том, какие именно ментальные модели строит говорящий в опоре на тот или иной текст. Но надо повернуть этот вопрос и по-другому, подчеркнув, что текст как правильно организованная форма коммуникации, как сообщение, уже содержит в себе самом некие единицы, средства, сигналы и т.п., достаточные и необходимые для построения на его основе правильной и осмысленной модели. Наша способность строить резюме текста, писать на него аннотацию, составлять конспект текста, создавать либретто опер v наконец, писать сочинения на основе текстов и по их поводу - это доказательство не только того, что в тексте главное - его содержание, информация, структура опыта и знаний и т.п., но и явное свидетельство того, что процесс извлечения знаний - процесс, требующий особых приемов обработки языкового материала в тексте (Sprachverarbeitung). В этом процессе - по сути своей когнитивном - оказываются задействованными и знание языка, и знание мира, и, наконец, знание в принятых в языке соотнесениях языковых структур с когнитивными. К тому же этот процесс не следует считать происходящим исключительно на рациональном уровне, ибо в когниции все неразрывно связано с эмоциями, оценками, а следовательно, с пониманием того, как именно представлена информация в тексте и как она в нем распределена.

Отсюда последнее: текст - это то, из чего люди, обладающие некими усредненными сведениями о языке и о мире, делают достаточно разумные умозаключения. Никакие исследования текста и дискурса невозможны поэтому без обращения к процессам инферениии, выводного знания. Любая языковая форма, но текст прежде всего, сигнализируют не только о том, что в ней реально присутствует, но и о том, что подлежит семантическому выводу - выводу по инферентному типу. Текст существует как источник излучения, как источник возбуждения в нашем сознании многочисленных ассоциаций и когнитивных структур (от простых фреймов до гораздо более сложных ментальных пространств и возможных миров). Текст в силу этого свойства показателен именно в том, что из него можно вывести, заключить, извлечь. Он являет собой поэтому образец такой сложной языковой формы, такого семиотического образования, которое побуждает нас к творческому процессу его понимания, его восприятия, его интерпретации, его додумывания - к такого рода когнитивной деятельности, которая имеет дело с осмыслением человеческого опыта, запечатленного в описаниях мира и служащего сотворению новых ступеней познания этого мира.

Список литературы

Арутюнова Н.Д. Дискурс // ЛЭС. 1990. С. 136-137.

Бабенко Л.Г., Васильев И.Е., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ художественного текста. Екатеринбург, 2000.

Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М., 1981.

Диброва Е.И. Пространство текста // Категоризация мира: Пространство и время. М., 1997. С. 34-36.

Кубрякова Е.С. Текст и его понимание // Русский текст, 1994, № 2. С. 18-27.

Кубрякова Е.С., Александрова О.В. О контурах новой парадигмы знания в лингвистике // Структура и семантика художественного текста. Доклады VII Междунар. конф. М., 1999. С. 186-197.

Николаева Т.М. От звука к тексту. М., 2000.

Николаева Т.М. Текст // Русский язык. Энциклопедия, Изд. 2. М.,1997. С. 555-556.

Сахарный Л.В. Тексты-примитивы и закономерности их порождения // Человеческий фактор в языке. Язык и порождение речи. М., 1991. С. 221-237.

Harris Z.S. Discourse analyses // Language, vol. 28, 1952, N 1. P. 1-30. Prince Ellen E. Discourse analyses: a part of the study of linguistic competence // Linguistics: The Cambridge Survey, vol. II. N.Y., 1988. P. 164-182.