Реферат: Диахронический аспект гипотезы Сепира-Уорфа

В. П. Даниленко

Если Альберт Эйнштейн - автор теории относительности в физике, то знаменитые американские ученые Эдвард Сепир (1884-1939) и Бенджамен Ли Уорф (1897-1941) - авторы гипотезы лингвистической относительности в языкознании. Почему в обоих случаях фигурирует слово относительность? А.Эйнштейн показал относительность времени в разных точках мирового пространства, а Э.Сепир и Б.Уорф стремились показать относительность мировидения у носителей разных языков, т.е. зависимость их картин мира от родных языков.

Б.Уорф писал: «Считается, что речь, т.е. использование языка, лишь «выражает» то, что уже в основных чертах сложилось без помощи языка» (1). Но на самом деле, по мнению авторов гипотезы лингвистической относительности, «мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком» (там же. - С.174). Отсюда следовала формулировка гипотезы лингвистической относительности: «Мы сталкиваемся, таким образом, с новым принципом относительности, который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или по крайней мере при соотносительности языковых систем» (там же.- С.175).

Многочисленные критики неогумбольдтианства (О.С.Ахманова, В.А.Звегинцев, П.В.Чесноков, В.З.Панфилов и др.) сосредоточивали свое внимание на методологических огрехах гипотезы лингвистической относительности главным образом в отношении ее синхронического аспекта. Цель настоящего выступления - обратить внимание на другой, менее изученный аспект этой гипотезы - диахронический.

Указанный момент гипотезы Сепира-Уорфа связан в первую очередь с той ее областью, где речь идет о возрасте языковой картины мира. Поскольку язык намного старше науки, полагал Б.Уорф, в информационном отношении он неизмеримо богаче последней. Он писал: «Поразительное многообразие языковых систем, существующих на земном шаре, убеждает нас в невероятной древности человеческого духа; в том, что те немногие тысячелетия истории, которые охватываются нашими письменными памятниками, оставляют след не только карандашного штриха, какой измеряется наш прошлый опыт на этой планете; в том, что события этих последних тысячелетий не имеют никакого значения в ходе эволюционного развития; в том, что человечество не знает внезапных взлетов и не достигло в течение последних тысячелетий никакого внушительного прогресса в создании синтеза, но лишь забавлялось игрой с лингвистическими формулировками, унаследованными от бесконечного в своей длительности прошлого. Но ни это ощущение, ни сознание произвольной зависимости всех наших знаний от языковых средств, которые еще сами в основном не познаны, не должны обескураживать ученых, но должно, напротив, воспитывать ту скромность, которая неотделима от духа подлинной науки…» (там же. - С.182).

Теоретически подобные рассуждения выглядят как будто логично, но практически они весьма уязвимы для критики. Какой объем информации должна заключать в себе языковая картина мира (языковая, я подчеркиваю, а не речевая)? Авторы гипотезы лингвистической относительности по существу сводили ее к идеографическому словарю, естественно сложившемуся в том или ином языке. В одном языке, например, заключена одна классификация животных. А в другом - иная. Но отсюда никак не следует, что языковая картина мира информативно богаче научной.

Объем словаря в языковой картине мира (или обыденном языке) и объем словаря в развитой науке, действительно, не совпадают. Но это несовпадение сказывается не в пользу языка, как думал Б.Уорф, а в пользу науки. Чтобы убедиться в этом, достаточно, например, обратиться к зоологизмам - как они представлены в обыденном языке и научной терминологии. Сразу станет видно, что обыденный язык (а именно в нем и заключена языковая картина мира, поскольку она отражает массовое сознание) здесь явно проигрывает зоологической науке. В обыденном языке мы часто даже не находим названий множества животных - например, таких, как цератопс, стегозавр, рамфоринх и т.п. Их можно найти в биологической науке. Спрашивается, из какого источника мы почерпнем больше знаний о видах динозавров, например, из обыденного языка или из книг по зоологии? Вопрос риторический.

Но подобным образом дело обстоит не только с зоологизмами, но и с любыми другими областями знаний. Если обыденный язык, а именно он и заключает в себе языковую картину мира, как справедливо утверждал Б.Уорф, был информационно богаче науки, то потребность в науке отпала бы сама собой: все знания мы могли бы черпать из нашего языка. Представители науки в таком случае должны были бы отключиться от наблюдений за объективной действительностью и направить свой пытливый взор на свой родной язык, чтобы именно в нем обнаружить уже познанный нашими предками окружающий мир. Как ни странно выглядит обрисованная мною ситуация, но именно такой она и выглядит по Б.Уорфу. Тем более она выглядит странной, что он был химиком, а кому как не им знать, что основная масса химической терминологии остается за бортом обыденного языка (оксид, изомер, фторид, циклопарафин и т.д.).

Диахроническая сторона лингвистической концепции Э.Сепира выглядит не столь драматично, как у Б.Уорфа. В ней она занимает существенное место. Так, в книге «Язык» (1921) Э.Уорф посвящает седьмую и восьмую главы языку как продукту истории. Центральным понятием в них выступает понятие дрейфа языка. Под дрейфом моряки понимают отклонение судна от намеченного курса. Так вот и языки, с точки зрения Э.Сепира, в процессе своего исторического движения могут настолько отклоняться от "намеченного курса", что могут из одного типа перейти в другой. Ученый писал: «Мы должны вернуться к понятию «дрейфа» языка. Если признать, что исторические перемены, происходящие в языке, и громадное скопление мелких изменений, с течением времени приводящих к полной смене языковой модели, по существу не тождественны с теми индивидуальными вариациями, которые постоянно можем наблюдать непосредственно вокруг себя… не значит ли это приписывать истории языка некое мистическое свойство? (2).

Тем не менее отклонение языка от ранее выбранного им направления признавалось Э.Сепиром вполне закономерным. С одной стороны, «язык движется во времени по своему собственному течению», а с другой «язык дрейфует»(там же. - С.140). Вот как ученый объяснял причину дрейфа языка: «Дрейф языка осуществляется через неконтролируемый говорящими отбор тех индивидуальных отклонений, которые соответствуют какому-то предопределенному направлению. Направление это может быть выведено из прошлой истории языка. С течением времени какая-то новая черта становится частью или частицей общепринятой речи. Но первоначально она может долго существовать лишь как тенденция в речи у небольшого, быть может, самого ничтожного числа людей» (там же. - С.144). Когда же тенденция, о которой говорит Э.Сепир, становится все больше и больше значительной в языке в целом. Она может стать господствующей в нем и тем самым привести этот язык к дрейфу.

Младограмматики не употребляли термина «дрейф языка», но описание механизма языковых изменений у них мало чем отличается от сепировского. Правда, американский ученый делал здесь акцент на том моменте в истори языка, который связан с его отклонением от прежнего типа. Он писал: «…язык изменяется не только постепенно… он движется неуправляемо от одного типа к другому» (там же. - С.118).

Э.Сепир, таким образом, как и последователи Н.Я.Марра в СССР, теоретически допускал возможность исторической типологии языков. Но практически эта область типологии до сих пор не получила для своего развития необходимого языкового материала.

Но не только младограмматики повлияли на Э.Сепира в области исторического языкознания. Мы находим у него в этой области также и влияние В.Гумбольдта. Так, подобно немецкому ученому, он мистифицировал возникновение языка. Он указывал: «Мы считаем возможным утверждать (очевидно, мы с В.Гумбольдтом - В.Д.), что язык возник до-рассудочно» (там же. - С.37). Возникнуть до рассудка, как мы понимаем, язык мог только чудесным образом - как Афина из головы Зевса.

Каким же образом подходил Э.Сепир к решению вопроса о культурно-эволюционной оценке того или иного языкового типа и того или иного языка в отдельности ?

С одной стороны, Э.Сепир совершенно правильно критиковал раннего В.Гумбольдта и А.Шляйхера за признание ими флективного типа языка за высший продукт языковой эволюции, а с другой, он заходил в этой критике чересчур далеко, что привело его в конечном счете к полному отказу от культурно-эволюционного взгляда на языковую историю. Так, с одной стороны, он развенчивал «эволюционный предрассудок», состоящий в признании флективного типа языка за «наивысшее достижение в развитии человеческой речи» (там же. - С.119). С эти нельзя не согласиться. Но все дело в том, что при решении вопроса о культурно-эволюционной оценке не того или иного типа языка, а того или иного конкретного языка Э.Сепир со сверхэволюционистской водой выплеснул и эволюционистского ребенка, поскольку он и в этом случае полностью отказался от подобной оценки. Он писал: «…если мы стремимся понять язык в его истинной сущности, мы должны очистить наш ум от предвзятых «оценок» и приучить себя взирать на языки английский и готтентотский с одинаково холодным, хотя и заинтересованным, беспристрастием» (там же. - С.120). Еще более подкупающе звучат по этому поводу такие его слова: «Поскольку дело касается языковой формы, Платон шествует с македонском свинопасом, а Конфуций - с охотящимся за черепахами дикарем из Асама» (там же. - С.194). Иначе говоря, их языки, по мнению автора этих строк, абсолютно равны.

За этими внешне подкупающими соображениями кроется по существу взгляд, который полностью уравнивает языки высококультурных и первобытных народов. Доказывать ошибочность этого взгляда - значит ломиться в открытую дверь. Всякий знает, что язык, как и любой другой продукт культуры, эволюционирует, т.е. продвигается от менее совершенного состояния к более совершенному. Вот почему культурно-эволюционная оценка в отношении к любому языку вполне закономерна. Она столь же правомочна, как, например, в отношении к технике, которая эволюционировала от примитивных орудий труда до компьютеров.

Разумеется, культурный прогресс в языке не так заметен, как в технике, но отсюда не следует, что мы должны вообще закрыть на него глаза. А между тем именно к этому и призывал Э.Сепир. Чтобы доказать полное равенство между языками, он прибегал и к таким подкупающим своей гуманностью словам: «Многие первобытные языки обладают богатством форм и изобилием выразительных средств, намного превосходящими формальные и выразительные возможности языков современной цивилизации» (там же. - С.4). В своем желании доказать равенство языков между собой Э.Сепир невольно оказался здесь в числе людей, против которых он и боролся, т.е. среди тех, кто осмеливается давать культурно-эволюционную оценку тому или иному языку, поскольку из этой цитаты следует, что первобытные языки в чем-то выше высококультурных.

Никто не спорит с тем, что у каждого языка - в том числе и первобытного - могут быть обнаружены свои достоинства. Но отсюда не следует, что между языками первобытных народов и цивилизованных мы должны поставить в культурно-эволюционном отношении абсолютный знак равенства.

Культурный прогресс в развитии языка очевиден в области лексики. Она впитывает в себя все достижения культуры ее создателей и тем самым поднимает на новую эволюционную ступеньку и язык, которому она принадлежит. Неслучайно Э.Сепир при обсуждении вопроса о культурно-эволюционной оценке языка отодвинул словарь в сторону. Он писал: «Я разумею оценки формы (в языке - В.Д.) как таковой. Обладает ли язык или не обладает обширным и удобным словарем - вопрос иного порядка. Действительный объем словаря данного языка в данное время не представляет реального интереса для лингвиста» (там же. - С.120). Между тем культурный прогресс в языке охватывает не только лексику, но и, как говорил Э.Сепир, его грамматические формы. Более того, он проходит через все систему языка, не оставляя в стороне ни один из его элементов. Прекрасно об этом писал наш выдающийся лингвист-эволюционист И.А.Бодуэн де Куртенэ: «В жизни языка замечается постоянный труд над устранением хаоса, разлада, нестройности и нескладицы, над введением в него порядка и однообразия» (3).

Список литературы

1. Новое в лингвистике. Вып. 1.-М., 1960.-С.169

2. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. - М., 1993.-С.143

3. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. -Т.1.-М., 1963.-С.94-95