Реферат: О стабилизационных процессах в русском литературном языке 90-х годов XX века

Ю. А. Бельчиков

Нет никакого сомнения в том, что те деструктивные процессы, которые происходят в конце XX столетия на территории бывшего СССР и постсоветской России, охватившие буквально все сферы жизни русского общества от экономики до быта, — все эти процессы оказали и оказывают преимущественно негативное влияние на русский литературный язык и на речевую культуру.

Система литературных норм испытывает большое напряжение; в речевом общении носителей русского литературного языка (устном и письменном) набрали силу такие негативные тенденции и явления, как огрубление литературной речи, детабуизация грубопросторечной (в том числе — общественной) лексики и фразеологии, наплыв жаргонизмов, немотивированное употребление варваризмов (преимущественно англоязычного происхождения).

Вместе с тем в русском литературном языке нельзя игнорировать и позитивные тенденции, сосуществующие с перечисленными негативными.

Несомненно как положительный квалифицируется процесс «возвращения» в активную зону русской речевой коммуникации многих слов и фразеологических единиц, актуальных в русском литературном языке конца XIX — начала XX в. Имеется в виду в первую очередь религиозная лексика и фразеология, выступающая в её исконной семантике и узусе. Затем возвращаются слова и словосочетания «гуманитарного» содержания и назначения, с семантикой «доброделания». Это такие слова, как благотворительный, благотворительность, милосердный, милосердие, меценат, меценатство, филантроп, филантропия и под.

Продолжают развиваться процессы, свойственные языковой эволюции вообще и присущие также развитию русского литературного языка в XX в. в советское время (это специальная тема, сравнительно подробно освещенная в обширной библиографии вопроса).

Происходит также отказ от слов и формул политического языка советского времени или их критическое — преимущественно контрарно-ироническое — переосмысление. Такого рода слова и выражения в своём большинстве оказываются в пассивном запасе словаря.

Возвращаясь к негативным явлениям в современной речевой коммуникации, принципиально важно подчеркнуть наметившуюся в конце 90-х гг. тенденцию к известному упорядочению словоупотребления, к стабилизации в сфере русской литературной речи.

Эти стабилизационные явления и процессы происходят главным образом благодаря действию механизма литературных норм, прежде всего норм стилистических (по терминологии Л. В. Щербы), а также в силу известной адаптации в литературных текстах речевых инноваций к литературным нормам и встречных процессов «смягчения» литературных норм под влиянием мощных процессов демократизации русского литературного языка, наблюдаемых в конце XX столетия.

Какие же факты, речевые явления свидетельствуют о стабилизационных процессах в современном русском литературном языке?

1. Наблюдения над современными словарями русского языка (имеются в виду «Толковый словарь русского общего жаргона: Слова, с которыми мы все встречались», составленный О. П. Ермаковой, Е. А. Земской, Р. И. Розиной под общим руководством Р. И. Розиной (М., 1999), «Толковый словарь русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой (4-е изд. М., 1997) и 1-й том «Русского семантического словаря» под общей редакцией академика Н. Ю. Шведовой (М., 1998)) убеждают в динамичности, подвижности системы литературных норм, которая чутко реагирует на традиционные для русского литературного языка послепушкинского периода процессы демократизации, особенно после того, как сформировалось так называемое литературное просторечие.

Предмет описания «Толкового словаря русского общего жаргона» — тот пласт жаргонной лексики, который в настоящее время включен в сферу активного употребления как в СМИ, так и в непринужденном речевом общении жителей (в том числе и образованных) современного большого города (см. [Земская, Розина 1994: IV]). Такой пласт лексики авторы Словаря называют «общий жаргон». В него не входят речевые единицы «жаргонов… социальных, в частности, криминальных, и профессиональных групп» (Там же). Признаком принадлежности лексико-фразеологических единиц к общему жаргону авторы считают их употребление в печатной и электронной прессе, ориентированной на широкую аудиторию.

Сам факт издания в конце 90-х гг. словаря, корпус которого составляет таким образом отобранная лексика, — важное, многозначительное свидетельство результативности происходящих в недрах литературного языка процессов освоения новых речевых явлений — «пришельцев» из народно-разговорного языка. Эти процессы обусловлены активным отношением литературных норм к таким речевым фактам (в данном случае — к наплыву жаргонной речи в русский литературный язык 90-х гг.), активным воздействием норм на жаргонные речевые элементы.

Присутствие в данном словаре слова, словоформы — уже свидетельство того, что эта речевая единица на пути к нормализации. Попадая в контексты и ситуации литературной речи, слова и фразеологические выражения ненормированной (в данном случае — жаргонной) речи приобретают новые осмысления, новые синтагматические связи, вступают в парадигматические отношения с единицами литературного языка, в конце концов «отрываются» от их «родной» социокультурной среды и дискурса соответствующего жаргона, сохраняя вместе с тем семантическое, коннотативное, экспрессивно-стилистическое своеобразие, необычность, «свежесть» номинаций и оценок породившей их среды на фоне традиционной литературной лексики и фразеологии (что, собственно, и привлекает в них носителей литературного языка).

Неопровержимым доказательством процесса нормализации представленных в словаре единиц русского общего жаргона, их включения и включенности (!) в состав литературного просторечия (нижнего пласта разговорной литературной речи) служит тот весьма примечательный и показательный факт, что почти четвертая часть (23,1%) словарных единиц этого словаря зафиксирована в «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой (М., 1997). Такие единицы с полным основанием можно (и следует) рассматривать как принадлежащие литературному просторечию, тем более что все они (за единичным исключением) имеют помету «прост». Литературное просторечие — ещё раз напомним — сфера литературного языка, сфера компетенции литературных норм.

2. Система способов «обработки» внелитературных элементов в русском литературном языке сложилась ещё во второй половине XIX в. (см. хотя бы [Чернышев 1970; Копорский 1957; Бельчиков 1974] и др. исследования).

Одним из самых продуктивных путей приобщения в данном случае жаргонного речевого элемента к литературному языку представляется включение ненормированной речевой единицы в разъясняющие контексты (в рамках литературного текста).

Среди таких контекстов выделяются, с одной стороны, так называемые оценки речи: говорящий, пишущий дает прямую, непосредственную оценку вводимого им слова, подчеркивая необычность такого слова, в данном случае — принадлежность к известному социокультурному речевому обиходу (за рамками литературного языка) или уже получившему некоторую распространенность в литературной речи, однако, не свойственное автору как носителю литературного языка. Часто такие оценки речи сопровождаются разъяснениями соответствующего слова. См., например, в статье Л. Вольперт «Памяти Вадима Эразмовича Вацуро» (НЛО. № 42 (2000). С. 54); «Во всех этих городах, естественно, шла и напряженная работа (доклады, дискуссии, многочасовые заседания), но было и то, что иначе обозначается аппетитным, но несколько легковесным словечком «тусовка», общение, хоть и праздничное, но далеко не бесполезное (обмен мнениями, возникновение замыслов, знакомство и узнавание друг друга)».

С другой стороны, обычно внелитературная речевая единица включается в широкий контекст или «монтируется» с текстовым фрагментом, в котором (контексте или фрагменте) так или иначе раскрывается её смысловое содержание, экспрессивная окраска. См. разъясняющие контексты слова прибамбасы с неясной, аморфной семантикой и вместе с тем с весьма выразительной экспрессивной окраской неодобрительно-иронического характера: «А вот «Счастье», ещё один образчик нового альтернативного кино… На кону все основные «прибамбасы» нынешней американской цивилизации… Мужчину и женщину влечет друг к другу, а сблизиться все-таки страшно: вдруг кто в суд успеет подать? Но сексом одержимы все: и стар, и мал… И рассказывает режиссер о всей этой жизни с циничной усмешечкой. Только хохот в зале стоит все два с лишним часа…» (Мир за нед. 1999. № 7); «К сожалению ли, к счастью ли, но смена моды в нашем искусстве не за горами. Спрос на прибамбасы заканчивается по мере возрастания социальной напряженности в стране. Скоро общество снова потребует: «Хлеба!» — то бишь содержания. Очаровательная свобода забавно писать ни о чем иссякает» (Э. Радзинский. Интервью в Коме. пр. 21.01.2000). Ср. употребление глагола кинуть в значении 'обмануть’ и разъясняющий контекст этого слова в интервью с, А. П. Юрковым:

«(Журналист) — Я правильно вас понял: Лужков лично вам… пообещал финансирование спец. выпуска «Московская власть», но ни копейки не заплатил?

(А. Ю.) — Именно так. Мы на всю страну распространяли московский опыт, а нас, выражаясь современными терминами, кинули. Откровенно, бессовестно кинули» (Мир за нед. 2000. № 1).

3. Освоению новой речевой единицы в литературном языке способствует установление соотносительных связей, парадигматических, словообразовательных, стилистических, в литературных текстах с нормированными единицами, прежде всего — синонимических отношений. См., например: братки — преступные (криминальные) авторитеты (Мир за нед. 1999. № 7); «Вас могут «кинуть» (обмануть)" (АиФ. 1995. № 30). Ср. контекст, в котором устанавливается синонимическая связь между глаголом сдать в значении 'отказаться от члена своей группы, команды из каких-либо интересов’, 'предать’ (из уголовного жаргона: сдать — 'предать’: 'предать соучастника при допросе’ — [Дубягин, Бронников 1991: 158]) и устойчивым сочетанием принести в жертву (кого-л., что-л.): «…перед московским градоначальником замаячила реальная угроза споткнуться в ходе выборов мэра… по причине недовольства соратников Юрия Михайловича (возьмут да сдадут).

Со своей стороны. Кремль, как представляется, принял окончательное решение принести в жертву одну из своих наиболее одиозных фигур — Бориса Абрамовича Березовского» (Коме. пр. 15.10.1999).

Аналогичное явление наблюдается и в сфере иноязычных заимствований. Так, существительное брокер определенно включено в синонимический ряд и состоит в известных стилистических соотношениях со словами посредник и маклер; ср. соотношение слова спонсор с существительными благотворитель, меценат и филантроп.

4. Соотносительные связи новой речевой единицы, а тем самым её место в системе литературных норм, в семантико-стилистической структуре литературного языка, устанавливаются и в силу словообразовательного родства ненормированного слова с традиционными словарными единицами литературного языка, а также в силу той или иной степени прозрачности внутренней формы данного слова, обусловленной этим родством (что осознается носителями литературного языка).

Наиболее показательной иллюстрацией результативного освоения общелитературным речевым обиходом последнего десятилетия XX века (с самого начала 90-х годов) жаргонного слова служит существительное беспредел (из уголовного жаргона), его быстрое и бескомпромиссное вхождение в литературные тексты самого разнообразного назначения, устных (от разговорных диалогов до речей политиков и материалов электронных СМИ) и письменных (от публицистических — газетных и журнальных — текстов, экономических и политологических исследований до художественно-беллетристических произведений). Уже в 1994 г. газета «Сегодня» охарактеризовала это слово как «уголовный, но прочно укоренившийся в нашей жизни термин» (Сег. 21.12.1994). В известном смысле беспредел стало одним из ключевых слов первого периода истории постсоветской России. «Так и уйдет наш век, произведя на свет главное свое фирменное слово «беспредел»», — писали «Известия» 26 июня 1997 г.

Существительное беспредел употребляется с обобщенным значением 'крайняя степень беззакония, беспорядка’ (в ОШ-1997 регистрируется это значение — с пометой «разг.«). В словообразовательном плане беспредел соотносится с такими словами, как предел, беспредельный, беспредельно, беспредельность. Это существительное включается и в определенный синонимический ряд слов, обозначающих высшую степень проявления чего-либо, исключительность, чрезвычайность по силе выражения чего-либо: безграничность, беспредельность, безмерность, бесконечность и под. И соответственно — в силу семантической связи однокоренных слов, — с прилагательными безграничный, безмерный, бесконечный… При ориентации же на обобщенное значение ('крайняя степень беззакония, беспорядка’) слова беспредел оно четко соотносится с таким рядом прилагательных, как беспощадный, жуткий, зверский, немилосердный, страшный, чудовищный и под. Идеографически беспредел как 'полное беззаконие, произвол; развал всякого общественного порядка и власти; непристойность’ (именно так осмысляется это слово в современном его употреблении) соотнесен со словом и понятием закон, выступающим в русском языковом сознании в качестве концепта национальной культуры (ср.: ««Закон есть предел» — вот ядро концепта 'Закон’ в русском сознании» [Степанов 1997: 427]). Благодаря этим соотносительным связям со словами литературного языка проясняется внутренняя форма существительного беспредел и оно сравнительно быстро приживается в устной и письменной литературной речи 90-х гг.

4. В процессе освоения нового речевого явления литературным языком действует, как правило, одновременно ряд факторов, в том числе и разъясняющий контекст и живые соотносительные связи ненормированной единицы с нормативными явлениями. Именно такой синергетический фактор приспособления, адаптации к литературным нормам единицы народно-разговорного языка проявляет свое действие в процессе освоения литературным языком нашего времени слова беспредел, а также существительного разборка.

Употребление слова беспредел (наряду с тем, что оно имеет живые соотносительные связи, словообразовательные и лексико-семантические, с литературной лексикой) сопровождается часто разъясняющими контекстами. См., например: «В одном случае внук убивает бабушку, в другом — мать с дочерью убивают сестру, в третьем мать с сыном убивают брата. И чем больше совершается таких убийств, тем больше я поражаюсь происходящему беспределу» (Сег. 02.04.1994); «Полный беспредел творится в коммерческих ларьках. Там запросто можно купить уже использованную спираль — и без всякой упаковки» (Моск. коме. 09.07.1993).

В процессе адаптации существительного разборка (взятого из уголовного жаргона) к литературному языку взаимодействуют два фактора: живые словообразовательные связи этого слова и разъясняющие контексты его приобретения. Очевидны живые словообразовательные связи рассматриваемого слова с глаголами разбирать / разобрать, разбираться / разобраться и обусловленная этим обстоятельством его семантическая соотнесенность с некоторыми непрямыми значениями указанных глаголов (Разобраться (в ком-л., чём-л.; разг.: с кем-л., чём-л.) 'изучив, хорошо понять кого-что-нибудь’; Разбирать 'критически обсуждать (чье-нибудь поведение, проступки)) и их употребление в определенных (юридических, служебных) ситуациях. По наблюдениям Сл. ЕЗР (в статье «Разбираться»), возможно — связь с разбором дела в суде» [Сл. ЕЗР: 172], а также обсуждение, разбирательство поведения кого-либо на собрании или выяснение у начальника ошибок, просчетов в работе подчиненного или целого подразделения. Употребление глаголов в таких ситуациях отражено в СО (М., 1988). Слово же разборка до 90-х гг. выступает как производное от глаголов разобрать и разобраться в их конкретных значениях.

С начала 90-х годов существительное разборка в значении 'выяснение отношений между преступными группами с применением оружия, физического насилия’ (заимствование, как уже отмечалось, из уголовного жаргона) активно используется в СМИ при информировании об организованной преступности, в многочисленных детективных романах и повестях (в связи с ростом преступности в постсоветской России). Это отчетливо показано в Сл. ЕЗР (см. статьи «Разбираться», «Разборка» [Сл. ЕЗР: 172–174]). В этом словаре даны иллюстрации, в которых представлен контекст, разъясняющий слова, разбираться и разборка. См., например: «Мафиозные разборки в Москве стали происходить в самых неожиданных местах. В четверг днем перестрелка завязалась в небольшом кафе на улице Гиляровского. Во время боя один из посетителей был убит» (Моск. коме. 23.07.1994). В таком употреблении разборка выступает в течение 90-х гг. См., например, подзаголовок материала в «Комсомольской правде» 19 мая 2000 г. «Как не стать жертвой разборок на дорогах», рассказывающего о «выяснении отношений» между бандитскими группами.

Наряду с этим возникает расширение указанного значения слова разборка. Оно начинает обозначать выяснение отношений (между какими-либо группами, противостоящими друг другу), сопровождаемое громкими скандалами общественного характера. Например: «Выступления народной любимицы [имеется в виду популярная певица Земфира] закончились крутыми разборками» (Коме. пр. 19.05.2000); «Вице-премьер Геннадий Кулик считает, что правительство не будет заниматься расследованием обвинений Явлинского. «Разборками мы заниматься не будем — правительству не до этого», — сказал он» (Изв. 05.11.1998). Как видим, употребление слова разборка в этом значении сопровождается разъясняющим контекстом.

Функционирование слова разборка в таком осмыслении в 90-е гг. настолько активно, что ОШ-1997 регистрирует отдельное значение этого слова (с пометой «разг.«): 'крупная ссора с дракой между враждующими группами (обычно преступными)'. Интересно отметить, что в конце 80-х годов толковые словари такого или похожего значения слова разборка не регистрируют — см. СО (М, 1988).

Нужно отметить, что расширение значения слова разборка продолжается. Им уже обозначают любое выяснение отношений, сопровождаемое крупной ссорой, непониманием друг друга участниками диалога. См., например: «Дистанция, которая была между нами [дочерью и матерью] от того, что она выстроила её, когда я была маленькой и психологически нуждалась в ней, она [мать] виртуозно сокращала разборками. Эмоциональная жизнь представлялась ей как сплошное выяснение отношений…» (М. Арбатова. Визит нестарой дамы. 1999).

Вопрос о судьбах элементов жаргонной речи (как и иноязычных заимствований) в современном русском литературном языке, как очевидно, требует специального обстоятельного рассмотрения. В небольшой по объему статье показаны лишь некоторые явления, отражающие процессы, которые наметились в последнее время в нашей литературной речи. Это скорее симптомы стабилизационных процессов, вселяющие здоровый оптимизм при изучении проблем дальнейшей эволюции русского литературного языка.

Такой оптимизм укрепляется, поддерживается историческим взглядом на судьбы русского литературного языка XIX–XX вв., согласно которому и в настоящее время наш язык развивается по генеральному пути, определенному Пушкиным.

Одна из магистральных линий развития русского литературного языка после Пушкина характеризуется именно процессами сближения литературного языка — языка книжной культуры — с народно-разговорным языком.

Однако из всех этих оптимистических рассуждений отнюдь не следует, что можно успокоиться и не предпринимать никаких охранительных усилий, шагов в просветительской работе по лингвистическому просвещению носителей русского языка, в том числе и носителей литературного языка, в научно-исследовательской деятельности по укреплению, утверждению современных литературных норм, сознательное следование которым и обеспечивает «целесообразное функционирование» (термин Л. В. Щербы) языка.

Результатом этих усилий (просветительских и научно-исследовательских) станет (должно стать) преобладающее «старательное и осторожное» (как говорили в XVIII в.), а мы бы сказали: ответственное, осмотрительное, вдумчивое употребление русского языка. «И Русский язык [по слову М. В. Ломоносова], — в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку неподвержен утвердится» [Ломоносов 1898: 230].

Принятые сокращения

АиФ — Аргументы и факты

Коме. пр. — Комсомольская правда

Мир за нед. — Мир за неделю

Изв. — Известия

НГ — Независимая газета

НЛО — Новое литературное обозрение

Моск. коме. — Московский комсомолец

Сег. — Сегодня

Сл. ЕЗР — Ермакова О. П., Земская Е. А., Разина Р. И. ;Слова, с которыми мы все встречались: Толковый словарь русского общего жаргона / Под общим рук. Р. И. Розиной. М., 1999.

ОШ-1997 — Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. ;Толковый словарь русского языка. 4-е изд., доп. М., 1997.

СО — Ожегов С. И. ;Словарь русского языка. М., 1988.

Список литературы

Бельчиков 1974 — Бельчиков Ю. А. ;Русский литературный язык во второй половине XIX века. М., 1974.

Дубягин, Бронников 1991 — Толковый словарь уголовных жаргонов / Под общ. ред. Ю. П. Дубягина и, А. Г. Бронникова. М., 1991.

Земская, Розина 1994 — Земская Е. А., Разина Р. И. О словаре современного русского жаргона. Принципы составления и образцы словарных статей // Русистика = Russistik. 1994. № 1–2.

Копорский 1957 — Копорский С. А. О ;некоторых особенностях лексики сочинений писателей-демократов Н. Успенского, Слепцова и Решетникова // Учен. зап. МОПИ им. Н. К. Крупской. Т. 48. М., 1957.

Ломоносов 1898 — Ломоносов М. В. ;Сочинения. Т. 4. Ч. 1. СПб., 1898.

Степанов 1997 — Степанов Ю. С. ;Константы: Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.

Чернышев 1970 — Чернышев В. И. ;Русский язык в произведениях И. С. Тургенева // Чернышев В. И. ;Избранные труды. Т. 2. М., 1970.