Реферат: О языке и стиле «деловой прозы» А.В. Суворова в связи с развитием русского литературного языка второй половины XVIII века

Никитин О.В.

Вторая половина – конец XVIII в. — период активного литературного творчества и формирования национального русского языка. В это время особое внимание уделяется научным, общественным, художественным и другим отраслям знаний, первооснову которых составляла личность, в той или иной мере выражавшая свое дарование. Необходимо заметить, что в целом наблюдался большой интерес к словесному искусству, и в этой области было сделано немало открытий — в теоретической филологии, в поэтических и писательских «штудиях».

Формы словесного выражения языковых средств на письме значительно приблизились к современным и использовали богатую палитру стилистических красок для создания и обсуждения разных жанров литературных произведений. Светская культура, основанная на идеях просветительства, все глубже проникала в сознание людей и способствовала изменению духовной атмосферы в обществе. В этом отношении особенно показательна деятельность Екатерины II.

В институте «делового» строительства наблюдается активный рост административно-канцелярской разновидности утилитарной письменности: не только увеличение ее содержательных форм, но и намечавшаяся теденция к новому, более современному делению жанров делового стиля. Постепенно теряя связь с эпохой XVII в., он адаптируется в иных общественных условиях и выражает практические потребности другого поколения. Происходит заметная дифференциация речевых средств, обслуживающих ту или иную отрасль делопроизводства, которая чуть позднее, к началу XIX в., приведет к четкой системе «государственной словесности» с ее министерскими трафаретами и канцелярской практикой.

Для нас важно подчеркнуть, что и в этот период деловая письменность по-прежнему занимает одну из ведущих позиций как коммуникативное средство речевой деятельности. Ее формирование и развитие зависело от личной инициативы императрицы и ее индивидуальных пристрастий в области устроения государства и его институтов власти. Естественно, что и в такой ситуации, «государственное наречие» призвано было выражать словесную волю Екатерины II, активно полемизировавшей с соотечественниками и западными деятелями по разным вопросам (и законодательным, и историческим, и филологическим).

В целом сложилась благоприятная обстановка для развития многих жанров письменной словесности и их включения в новый культурный процесс, выразителем которого и стала языковая личность как феномен эпохи Екатерины II.

Не случайно большой интерес вызвали докумнты, связанные с «пугачевщиной» (а А. В. Суворов принимал участие в этом процессе), которая выразила своим специфическим деловым языком отношение народа к власти и применяла во многом те же волюнтативные словесные фигуры «государственного слога» для повелевания общественным сознанием. Ср. фрагмент из именного указа Пугачева: «Самодержавнаго амператора, нашего великаго государя Петра Θедаровича всероссийскаго: i прочая, i прочая, i прочая» (Указы Пугачева, 25).

Таким образом, утилитарная письменность стала еще и политическим средством, воздействовавшим на сложные механимы социокультурной деятельности.

Именно ее перцептивная сторона (при внешней трафаретности и стилистической нейтральности) выходит на первый план в индивидуальных «деловых» работах и выступлениях видных представителей русского общества.

А. В. Суворов, хорошо усвоивший силу и патетику искусства «государственной словесности», как никто другой смог на примере своих сочинений показать особую общественно значимую роль «канцелярщины», которая под пером великого полководца превратилась в осознанное мастерство оратора и педагога-языковеда, чувствовавшего и знавшего ценность «бытовой» семантики родного слова.

2. Язык и стиль «деловой прозы» А. В. Суворова в контексте литературно-языковых связей второй половины XVIII в.

В истории русской письменной культуры XVIII в. особое место принадлежит эпохе Екатерины II, в которую с заметной силой проявилось индивидуальное речетворчество писателей, деятелей науки, полководцев, чиновников. В это время на арену литературно-эстетических состязаний выходит на первый план языковая личность как феномен культурной традиции и инициатор многих ее начинаний, в том числе и в сфере словесного искусства. Изучаемый период характеризуется активным формированием и развитием государственной системы делового языка и его жанров. Происходит строгая регламентация форм и унификация стилевых разновидностей «гражданского посредственного наречия». Вместе с тем продолжают четко формулироваться правила «языковой игры» и ее границы. Деловая письменность все более приобретает канцелярские черты и классифицируется уже в рамках имеющихся министерских установок.

Одним из интересных и малоизученных явлений в данной области стало возникновение новых жанров, ранее функционировавших без такой строгой регламентации. Каждая государственная отрасль формирует свои тематические, формальные и структурные очертания жанра и языка, его сопровождающего. Так, по мнению авторитетного ученого конца XVIII – первой половины XIX в. М. Л. Магницкого [1, 56], к тому периоду выделяются типы официального делопроизводства, в частности, «слог управлений распорядительных», который получил у него такую градацию: 1) военный; 2) гражданский (а. Полицейский; b. Финансовый; c. Ученый; d. Дипломатический).

Строителями и проводниками «военного слога» в большей мере, чем в других случаях, стали не только соответствующие институты, формулирующие общую стратегию, но и наиболее яркие и независимые фигуры, обладавшие незаурядными ораторскими и в общем языковыми способностями, побуждавшими к действию остальных своим примером. Для второй половины – конца XVIII в. таким человеком стал А. В. Суворов, во многом определивший направления развития военно-деловой словесности.

Данная проблематика стала предметом научного изучения в годы Великой Отечественной войны и позднее, когда стараниями наших ученых (В. В. Виноградова, А. И. Ефимова, А. И. Горшкова, Ф. П. Сороколетова и нек. др.) внимание исследователей было обращено на такую специальную отрасль языкового творчества, как трактаты и переписка русских полководцев прошлого. Но в целом же военно-деловая словесность как форма проявления индивидуального подхода к созиданию новых социоязыковых отношений и как особая сфера приказной культуры до сих пор не получила широкого освещения и развития. Поэтому нам представляется целесообразным обратиться пристальнее к анализу «деловых» традиций того времени, выяснению общих тенденций развития «государственного слога» и характеристике наиболее ценных авторских приемов в создании системы «делового» строительства в рамках истории русского литературного языка.

Личность легендарного русского полководца А. В. Суворова заслуживает пристального изучения не только как знатока военных походов и блистательного командира, но и как своеобразного, тонкого писателя, имевшего свой особый и неповторимый стиль и язык. Все произведения А. В. Суворова: и мемориальные, и наставления (руководства, приказы), и отдельные специальные трактаты — так или иначе связаны с «деловой» темой и стали выразителем оригинального военного слога эпохи конца 1700-х гг., только начинавшего формироваться как раз под влиянием личности полководца, рождавшей «меткие и ходячие слова» и вошедшей в память современников искусным мастерством ораторской речи. Таким образом, А. В. Суворова можно отнести к тому поколению русских самородков, которые «зажигали» тысячи людей своим делом. Им стремились подражать. Их речам внимали. И генералиссимус умело пользовался этим своим уникальным даром, позволяя менять интонацию слога от строго военного, приказного, наставительного (в официальных посланиях и депешах) до почти дружеского, отеческого, доверительного (в разговорах с солдатами его армии). Эта последняя особенность языковой личности А. В. Суворова хорошо выразилась в его «Вахт-парарде, или науке побеждать» — емкой энциклопедии военных наук, предназначавшейся для наших солдат и полководцев.

Этот труд написан в 1795 г. Его появление вызвало настоящий резонанс в военной среде. По задумке А. В. Суворова «Вахт-парад» должен был стать настольной книгой воина, общенародным и общедоступным источником боевых побед. Уже данный факт говорит о том, что и состав, и структура сочинения отличались от простых наставлений и инструкций, а его стилистическая тональность противополагалась сдержанной деловитости официальных бумаг.

Одна из наиболее достоверных публикаций этого трактата снабжена характерным предисловием, которое в какой-то мере приоткрывает «лингвистическую герменевтику» А. В. Суворова и его по-настоящему исторический замысел. Издатель пишет в своем «известии»:

«Я счелъ за необходимое, чтобъ помЪстить здЪсь сей Вахт-Парадъ Князя Италiйскаго, который онъ сочинилъ послЪ завоеванiя Польши. Сiе достопамятное творенiе его содержитъ настоящую рускую (так в тексте. — О. Н.) тактику, тактику Суворова, съ которою онъ всегда и всегда остался побЪдоноснымъ. Он роздалъ сiе сочиненiе въ полки, приказалъ роздать въ каждую роту, совЪтовалъ вытвердить оное офицерамъ, предписалъ читать часто солдатамъ, и для того присовокупилъ разговоръ съ ними образомъ для нихъ вразумительнымъ. Чрезъ сiе сближилъ онъ себя съ своими подчиненными, далъ имъ уразумЪть свои мысли, долж||ность солдата, и содЪлалъ оныхъ, какъ по своему выраженiю, такъ и на дЪлЪ, богатырями; ибо внушилъ имъ духъ свой, и храбрость врожденную возбудилъ къ дЪйствiю (курсив наш. — О. Н.). Онъ доказалъ, что для воиновъ Рускихъ потребна и Руская тактика. — Сiе сочиненiе знаменитаго въ свЪтЪ нашего ироя было уже напечатано въ книжкЪ: Наука побЪждать, но съ великими неисправностями. Сiе побудило меня издать сей Вахт-Перадъ вторично, и притомъ съ исправнаго списка, полученнаго мною въ 1796 году отъ одного армейскаго чиновника. Можетъ быть скажутъ мнЪ и благодарность за сiе преданiе»* (Суворов, В-П, 106–107).

Таким образом, проясняется лаборатория создания этого самобытного сочинения, изначально ориентированного на чтение и не механическое, а интеллектуальное общение со словом.

Первая часть «Вахт-парада» представляет собой типичный деловой документ, написанный в форме наставления или инструкции и предназначенный сугубо для обучения и ведения военных действий. Этому жанру соответствует и формальная организация текста, и языковые показатели, почти не выходящие за границы системы официально-делового слога и лишь в некоторых фрагментах несущие отпечаток словесного гравирования текста его автором.

Настоящую часть сочинения стоит воспринимать как «деловой» пролог к более неофициальному «разговору». Отличительной чертой композиционного посроения текста является его группировка по столбцам: слева даются команды, справа объясняется суть приказа. Эта форма выражения была заимствована из деловых текстов, которые имели четкую регламентацию на табличное построение, например, в приходо-расходных книгах, «вопросы – ответы» следственных дел и т. д. Как правило, констатирующая часть более лаконична и императивна. Здесь языковой и стилистический ряд строится на кратких синтагмах, иногда используются отдельные слова, ориентирующие читателя-воина на конкретное действие: «Исправся! бей сборъ»; «Прiемы и повороты»; «Ученiе будетъ» (Суворов, В–П, 108); «Марш!» (там же); «Ступай» (там же, 112); «Залп» (там же, 116). В таком контексте в качестве слов-перцептеров выступают повелительные формы глаголов ступай, атакуй, строй. Нередки номинативные конструкции, состоящие из одного слова (см. примеры выше). Здесь также используется прием повтора отдельных функционально значимых лексем и фраз для усиления эмоционального воздействия на аудиторию: «Ступай ступай! въ штыки, ура!» (там же, 113); «Атакуй въ штыки, ура!» (там же, 114); «Ступай, ступай! атакуй въ штыки! ура!» (там же, 114). Весь фон, на котором создается текст, выходит за рамки нейтрального повествования и очень экспрессивен. Но это не художественная, а «деловая» экспрессия, применяемая А. В. Суворовым для создания психолингвистического эффекта прямого воздействия через слово на слушателей.

В этом и других трудах великий полководец стал еще и инициатором применения «деловой» риторики, введения в ее строй эмотивных элементов. В то же время в «Вахт-параде» используется обычная для военных текстов приказная инструментовка. Она к концу XVIII в. уже не очень выделяется из системы литературного языка, но создает свой особый военно-деловой слог: «При заряжанiи прикладъ отнюдь на землю не класть: отскакиваетъ шомполъ, пуля некрЪпко прибита. Наблюдать косой рядъ. Прикладъ крЪпко упертъ въ сгибъ праваго плеча; стволъ бросить на лЪвую ладонь: пуля бьетъ въ полчеловЪка. ПримЪрно можно исъ порохомъ; ружья чистить ча||совъ. ВыстрЪлить отъ одного до двухъ патроновъ. Отбою нЪтъ; сигналъ барабана походъ, выстрЪля отъ одного до двухъ патроновъ» (там же, 108–109). Его характерными показателями являются синтаксическое построение фраз, лексико-семантический набор средств (прикладъ, шомполъ, пуля, порохъ и др.), ярко выраженная экспрессия и активное использование перцептивных свойств языка.

Как мы видим из представленных отрывков, наиболее показательна для системы традиционного военно-делового слога синтаксическая система такого текста, использующая простые конструкции с частым пропуском подразумеваемого сказуемого: «[Строиться] Повзводно, полудивизiонами или дивизiонами. На походъ плутонги вздваиваютъ въ || полудивизiоны: или сiи ломаются на полутонги. Солдатской шагъ [деалть] аршинъ; въ захожденiи полтора шага. Барабанъ начинаетъ бить свои три колЪна; его смЪняетъ музыка, играетъ полный маршъ; паки барабанъ. Такъ смЪняются между собою. Бить и играть скорЪе; отъ того скорЪе шагъ: и интервалы между взводовъ весьма соблюдать, дабы пришедъ на прежнее мЪсто, когда произойдетъ командованiе: стой! всЪ взводы вдругъ стояли, и заходили въ линiю» (там же, 110–111). В этом фрагменте интересно употребление союза дабы, употребляющегося и в других типах письменно-деловых текстов. В «Вахт-параде» нами фиксируются и конструкция «…по рассмотрению…», атрибутируемая в стандартном «государственном слоге»: А заходившей части по разсмотрЪнiю вмЪсто линiи строиться въ колон||ну, или по четыре, какъ будетъ командовано» (там же, 114–115). Ср.: «И по разсмотренïи того указа, ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ отъ Сената всеподданнЪйше представлено…» (Указы Екатерины, 82); «И по разсмотренïи онаго…» (там же, 88).

Важным показателем военно-деловой стилистики, по нашему мнению, может считаться применение числового показателя: ни четверти шага (Суворов, В–П, 110); «… на 80 саженяхъ отъ противнаго фронта бЪжитъ отъ десяти до 15 шаговъ чрезъ картечную черту полевой артиллерiи; на шестидесяти саженяхъ тожъ чрезъ картечную черту полковой артиллерiи; а на шестидесяти шагахъ чрезъ вЪрную черту пуль» (там же, 112).

Из лексических средств указанного выше фрагмента нами фиксируется специальная военная терминология, являющаяся непременным атрибутом делового стиля А. В. Суворова. В большинстве своем это слова иностранного происхождения, вошедшие в лексикон еще во время Петра I и с тех пополнявшиеся новыми элементами: по флигельману[i] (Суворов, В–П, 108), плутонгами(там же, 108), на деплояда фронта (там же, 113), каре (там же, 113), корпусныхъ экзерцицiяхъ (там же, 115), ни о какихъ ретирадахъ (там же, 116)[ii] .

К концу XVIII – началу XIX столетия терминологический словарный фонд был уже значителен и требовал сведения воедино всего корпуса военных, морских и т. п. слов для обучения и научных комментариев. Так специальная лексика становится объектом лингвистического и особенно лексикографического исследования[iii] .

Вторая часть «Вахт-парада» представляет собой в значительной степени образец авторского делового слога, настолько своеобразного и оригинального, что его форма идет в разрез с имевшейся традицией военного слога. Здесь все подчинено индивидуальному речевому замыслу и той «словесной баталии», которая сознательно рождалась в боевой среде, требовавшей особого подхода к восприятию текста. В этой части слово не могло быть просто «приказом» или «инструкцией», как в стандартных депешах, и должно было звучать в сердцах людей. Оттого в данном фрагменте очень сильна эмотивная сторона речи, а языковые средства подчинены речевой тактике полководца.

В ней особо показателен раздел, помещенный после «деловых» наставлений А. В. Суворова и называющийся «Разговор с солдатами их языком», где подчеркивается другая, неофициальная интонация риторического мастерства великого военачальника. В нем как раз отчетливо видна языковая «стратегия» автора, стремящегося изменить, трансформировать свою словесную манеру до уровня обыденной речи, понятной рядовому солдату. Но при этом А. В. Суворов продолжает следовать строгим правилам военного монолога, который не «разбавлен» обилием ненужных метафор и лирических отступлений, а, напротив, четок и лаконичен. Слог А. В. Суворова, как будто отчеканенный шаг, таким же темпом выдает четкие речевые конструкции, нацеленные на емкий смысл и потому не имеющие иных «распространителей». Характерно начало этой части «Разговора»:

«Коблуки сомкнуты; подколЪнки стянуты, солдатъ стоитъ стрЪлкою: четвертаго вижу, пятаго не вижу.

Военной шагъ аршинъ; въ захожденiи полтора аршина; береги интервалы.

Солдатъ во фронтъ на шагу строится по локтю; ширенга отъ ширенги три шага; въ маршЪ два; барабаны не мЪшай.

Береги пуль на три дни, а иногда и на цЪлую кампанiю, какъ не гдЪ взять. СтрЪляй рЪдко, да мЪтко. Штыкомъ коли крЪпко; пуля обмишурится, штыкъ не обмишурится: пуля дура, штыкъ молодец! Коли одинъ разъ; бросай басурмана съ штыка; мертвъ на штыкЪ: царапаетъ саблею шею; сабля на шеЪ, отскокни шагъ. Ударь: коли другаго, коли третьяга; богатырь заколетъ полдюжины: больше! Береги пулю въ дулЪ; трое на скочатъ: перваго заколи, втораго застрЪли, третьему штыкомъ ка||рачунъ; это не рЪдко, а заряжать нЪкогда. Въ атакЪ не задерживай» (Суворов, В–П, 117–118).

Отличительной особенностью военного слога в данном случае является сочетание повелительной интонации, выражающей наставление, с просторечием и пословично-поговорочным рядом, сближающим официальный язык полководца с разговорно-событийной стороной. Оттого выражения, встречающиеся в данном контексте, вроде «стрЪляй рЪдко, да мЪтко», «пуля дура, штыкъ молодец», «береги пулю въ дулЪ» не представляются чем-то инородным, а наоборот, органично вплетаются в многоголосый стилистический ряд «деловой прозы» А. В. Суворова, оформляя ее по его законам, которые формируются согласно его видению дела и подчинены строгим правилам военной игры, лишенной романтических иллюзий и излишней языковой орнаментики. Ср. далее: «Для пальбы стрЪляй сильно въ мишень; на человЪка пуль 20; купи свинца изъ экономiи, не много стоитъ. Мы стрЪляемъ цЪльно: у насъ пропадаетъ тридцатая пуля; а по полевой и полковой артиллерiи меньше десятаго заряда. Фитиль на картечь; бросся на картечь: летитъ сверхъ головы; пушки твои, люди твои: вали на мЪстЪ, гони, коли, остальныхъ давай пощаду; грЪхъ напрасно убивать: они такiежь люди» (там же, 118).

Но А. В. Суворов здесь находит место и сердечным словам, подкрепляющим не только боевой, но и человеческий дух воина. Поэтому метафорический образ матери, обращение к Богу, возникающие на страницах этого «Разговора», символичны и как бы позволяют переключить внимание солдата с картины военных действий в другую среду. Он пишет: «Умирай за домъ Богородицы, за матушку, за пресвЪтлЪйшiй домъ. Церковь Бога молитъ; молитъ; кто остался живъ. Тому честь и слава!» (там же, 118).

В своем обращении к солдатам А. В. Суворов не упускает из виду и бытовых проблем, и возможных столкновений действующей армии с местным населением, давая наставления и по этому поводу, выраженные снова в повелительной интонации, подкрепленной глагольными формами 2 лица ед. числа, например, как в следующем фрагменте: «Обывателя не обижай: онъ насъ поитъ и кормитъ. Солдатъ не разбойникъ: возьми лагерь, возьми городъ, святая добычь! все ваше. Въ ИзмаилЪ, кромЪ инаго, дЪлили золото и серебро пригоршнями; такъ и во многихъ мЪстахъ. Безъ приказа отнюдь не ходи на добычь» (там же, 118).

Школа воинского мастерства в «Вахт-параде» не имеет отвлеченно-ученого характера, а нацелена на боевые задачи. Потому автор отдает предпочтение конкретным указаниям, позволяющим с наименьшими тратами решать военные задачи. В этом смысле с лингвистической точки зрения интересно изложение «баталий», представленное А. В. Суворовым, где раскрываются иные грани словесного мастерства генералиссимуса. Обратимся далее к анализу этой части его произведения.

Прежде всего обращает на себя внимание манера объяснения А. В. Суворовым сути батального искусства, отдельные сравнительные характеристики, эмоциональность речи, обращенной в сторону своих недругов. Вот как он описывает «Баталию полевую»: баталiя полевая.

Три атаки: въ крыло, которое слабЪе; крЪпкое крыло закрыто лЪсомъ — это не мудрено: солдатъ проберется; болотомъ тяжелЪе — рЪку безъ моста не перебЪжитъ, шанцы всякiе перескочитъ. Атака въ средину не выгодна: развЪ конница хорошо рубить будетъ, инако сами сожмутъ. Атака въ тылъ очень хороша, только для небольшаго корпуса, а армiею заходить тяжело. Баталiя въ полЪ: линiею противъ регулярныхъ; кареями противъ бусурманъ; колоннъ нЪтъ; а можетъ случиться и противу Турковъ, что пятисотному карею надлежать будетъ прорвать пяти или семи тысячную толпу съ помощiю фланговыхъ кареевъ; на тотъ случай бросится онъ колонною; но въ томъ до сего нужды не бывало. Есть безбожные, вЪтреные, сумасбродные Французишки: они воюютъ на НЪмцовъ и иныхъ колоннами. Естьли бы намъ случилось противъ ихъ, то надобно намъ ихъ бить колоннами же. (Суворов, В-П, 119).

В этом фрагменте в нескольких строках дана стратегия полевого военного искусства. Для А. В. Суворова характерно рассмотрение одного явления с разных сторон, привлечение многих свидетельств для нахождения оптимального выхода. Он использует и военную «деловую» терминологию: кареями протв бусурман; по пятисотному карею; съ помощiю фланговыхъ кареевъ. «Карея» (франц. carré) означало «построение пехоты четырехугольником для отражения атаки (преимущественно для борьбы с кавалерией» [См.: (Суворов, Походы, 464)]. Данная лексема встречается и в других вариантах: каре, карей, отмечавшихся, в частности В. И. Далем в таком значении: «Строй войска квадратом и фронтом или лицом на все четыре стороны. Колонна сплошная, а карей в средине пустой, и строй пехоты в три шеренги. Карейный, к карею относящийся. Кареить войско, строит в карей» [2, 227]. Эмоциональность слогу придается за счет употребления разговорных эпитетов, например: …безбожные, вЪтреные, сумасбродные Французишки…

А. В. Суворов — мастер построения военной тактики и ее преподнесения солдатам. Здесь важно то, каким словесным орнаментом будет окрашена фраза, каким способом она построена и какой выражает смысл. Для него важно максимально четко и емко использовать возможности делового языка военачальника. Поэтому небольшие предложения соединены в единое целое почти как в стихотворной скороговорке, которую и «выдумывал» сам генералиссимус. Вместе с тем во всех его наказах нигде не теряется логика движения мысли, выливающейся в оригинальный словесный поток, отличающий характерный «суворовский» стиль письма. В данном случае показательна «Баталия на окопы на основании полевой»: баталiя на окопы на основанiи полевой.

Ровъ не глубокъ, валъ не высокъ; бросся въ ровъ, скочи чрезъ валъ: ударь въ штыки, коли, гони, бери въ полонъ! Помни отрЪзывать тутъ подручныя конницы. Въ ПрагЪ отрЪзала пЪхота, да тутъ были тройные и большiе окопы и цЪлая крЪпость: для того атаковали колоннами (Суворов, В-П, 120).

В ней прослеживается и отточенность словесной инструментовки А. В. Суворова, и чеканность его слога, использующего, несомненно, приемы построения поэтических произведений (Ровъ не глубокъ, валъ не высокъ; бросся въ ровъ, скочи чрезъ валъ…). Эти рифмованные черты, прослеживающиеся и в других трактатах, заимствованы не случайно: звуки «стихийной» поэзии всегда понятны народу. Они легко запоминаются и повторяются, а значит, и будут воспроизводиться на практике. Именно эту задачу и ставил перед собой он в подобных «деловых штудиях».

И, наконец, последняя часть — «штурм» — завершает суворовскую триаду более емким, стремительным наказом. Интонация восклицания, сопровождающая его реплики, выражает не только эмоционально-экспрессивный ряд, но и придает в целом стилистически нейтральным лексемам (колонны! стрелки!) высокий «энергетический» заряд. Вот как это изображается в контексте: третье штурмъ.

Ломи чрезъ засЪки, бросай плЪтни чрезъ волчьи ямы, быстро бЪги, прыгай чрезъ полисады, бросай фашины, спускайся въ ровъ, ставь лЪстницы. СтрЪлки, очищай колонны! стрЪлки! по головамъ колонны! лети чрезъ стЪну на валъ, окалывай на валу, вытягивай линiю, ставь караулъ къ пороховымъ погребамъ: отворяй вороты конницЪ. — Непрiятель бЪжитъ въ городъ: его пушки обороти по немъ стрЪляй сильно въ улицы: бомбандируй живо; не досужно за нимъ ходить. Приказъ: спускайся въ городъ, рЪжъ непрiятеля на ули||цахъ; конница руби; въ домы не ходи; бЪй на площадяхъ; штурмуй, гдЪ непрiятель засЪлъ; занимай площадь, ставь гобвахтъ; разставляй въ мигъ пикеты къ воротамъ, погребамъ, магазинамъ. Непрiятель сдался: пощади; — стЪна занята: — на добычь (Суворов, В-П, 120–121).

Здесь речевой поток автора сжимается до отдельных небольших синтагм. Как правило, это повелительные глагольные конструкции с управлением типа: ставь караулъ; бомбандируй живо; спускайся въ городъ и т. п. В синтаксической логике автора, приближенной к реальной манере говорения, присутствуют отрывочные реплики, содержащие только семантическое ядро фразы (одно–два слова) и потому не нуждающиеся в «обрастании» дополнительными или определительными деталями. Такова, например, заключительная часть: «Непрiятель сдался: пощади; — стЪна занята: — на добычь».

Те же, уже отмечавшиеся нами, свойства стилевого и языкового оформления «деловой прозы» А. В. Суворова мы наблюдаем в заключительных фрагментах «Вахт-парада», исполненных, как мы полагаем, даже с большей риторической силой и степенью словесного воздействия на слушателя, чем предыдущие части этого произведения. Его окончание построено с мастерством языкового гравера, тонко чувствующего оттенки речи живого собеседника и использующего весь известный ему словесный инструмент для создания единого «облика темы». Военное искусство для А. В. Суворова — в той же мере, что и языковое: первое служит двигателем второго, которое оформляет, подкрепляет и утверждает в памяти мысли народного генералиссимуса. Такая «игра в просторечие» не была для него чем-то искусственным, ложным — это одно из надежных средств ведения боя, где каждому (и образованному, и неграмотному человеку) должна быть понятна тактика руководителя. И такой языковой мостик для А. В. Суворова — скорее система его образа мыслей, чем исключение.

Обратимся к завершающим фрагментам «Вахт-парада» и прежде всего рассмотрим излагаемые автором «Три воинских искусства», символизирующие вершину мастерства воина и его ориентир, которому необходимо следовать. Приведем эту часть полностью:

три воинскiя искусства:

Первое глазомЪръ, какъ въ лагерЪ стать, какъ маршировать, гдЪ атаковать, гнать и бить. Второе быстрота. Походъ полевой артиллерiи, отъ полуверсты до версты въ переди, чтобъ спускамъ подъемнымъ не мЪшала. Колонна ближится; оная опять выиграетъ свое мЪсто подъ гору; на равнинЪ на рысяхъ: маршъ — по рядамъ или по четыре; для тЪсной дороги и улицы, для узкаго мЪста, для водяныхъ и болотныхъ мЪстъ по тропинкамъ; и только когда атаковать непрiятеля, то взводами, чтобъ хвостъ сократить; по рядамъ, по четыре у взводовъ, двойные интервалы на шагъ; не останавливайся, гуляй, играй, пой пЪсни, бЪй барабанъ. || Десятокъ (верстъ) отломалъ: первой взводъ; снимай вещи, ложись, за нимъ второй взводъ: и такъ взводъ за взводомъ; первые заднихъ не жди. — Линiя въ колоннЪ на маршЪ растянется: когда по четыре, то въ двое того, какъ стояла! На шагу идетъ на двухъ, стояла на одной верстЪ; растянется на двЪ версты; стояла на двухъ верстахъ, растянется на четырехъ: то досталось бы первымъ взводамъ ждать послЪднихъ полчаса по пустому. На первомъ десяткЪ отдыху часъ; первой взводъ вспрыгнулъ, надЪлъ вещи, бЪжитъ впередъ десять, пятнадцать шаговъ; а на маршЪ прошедъ узкое мЪсто на гору отъ пятнадцати до двадцати шаговъ. Такъ взводъ за взводомъ, чтобъ заднiе между тЪмъ отдыхали. Второй десятокъ, отбой: отдыхъ часъ и больше. Когда третiй переходъ малъ, то оба по поламъ идти. Отдыхъ, три четверти часа, полчаса и четверть часа, чтобъ рабя||тамъ поспЪть скорЪе къ кашамъ; это для пЪхоты. — Кавалерiя своимъ маршемъ въ передъ, съ коней долой, отдыхаетъ мало, и переходитъ свыше десятка, чтобъ дать конямъ въ лагерЪ выстояться. Кашеварныя повозки впереди съ полаточными ящиками. Братцы пришли, къ кашЪ поспЪли. Артельной староста: къ кашамъ! На завтракЪ отдыхъ 4 часа; тожъ самое къ ночлегу отдыхъ 6 часовъ и до восьми, какова дорога; а сближаясь къ непрiятелю, котлы съ припасомъ сноровлены къ полаточнымъ ящикамъ; дрова запасныя на оныхъ же.

По сей быстротЪ и люди не устали: неприятель насъ не обсчитаетъ за сто верстъ, а когда издалека за двЪсти, триста и больше; || мы на него какъ снЪгъ на голову; закружится у него голова: атакуй съ чемъ пришелъ, чЪмъ Богъ послалъ. Конница начинай, руби, коли, гони, отрЪзывай и не уступай. (Суворов, В-П, 121–124)

В данном фрагменте с прилежностью полкового командира А. В. Суворов ясно говорит о специфике воинского искусства. В его языке отмечаются элементы, типичные для такой формы обращения к солдатам и, будучи введенными в «деловой» контекст, контрастируют со строгим, почти чеканным полотном всего произведения и придают ему истинно суворовский колорит. Такой языковой контраст слышится, например, когда автор говорит следующее: «Десятокъ (верстъ) отломалъ…»; «Отдыхъ, три четверти часа, полчаса и четверть часа, чтобъ рабятамъ поспЪть скорЪе къ кашамъ; это для пЪхоты!». Употребление просторечных, стилистически сниженных форм и бытовых понятий способствуют изменению тональности текста: от «военизированной» линейности, четких, кратких синтагм до спокойного ритма и стиля, приближающегося к повествовательному описанию. Ср. далее там же: «Кавалерiя своимъ маршемъ въ передъ, съ коней долой, отдыхаетъ мало, и переходитъ свыше десятка, чтобъ дать конямъ въ лагерЪ выстояться. Кашеварныя повозки впереди съ полаточными ящиками. Братцы пришли, къ кашЪ поспЪли. Артельной староста: къ кашамъ!». Это свойство «деловой прозы» А. В. Суворова характеризует автора не только как большого знатока военных действий, но и как чуткого, внимательного человека, способного в том числе и словом вызвать симпатию окружения и поднять боевой дух. В таком контексте возможно использование сравнений, поговорок, т. е. отхождение от концентрированного ядра военной семантики текста. Показателен заключительный эпизод этой части, где А. В. Суворов говорит: «По сей быстротЪ и люди не устали: неприятель насъ не обсчитаетъ за сто верстъ, а когда издалека за двЪсти, триста и больше; мы на него какъ снЪгъ на голову; закружится у него голова: атакуй съ чемъ пришелъ, чЪмъ Богъ послалъ. Конница начинай, руби, коли, гони, отрЪзывай и не уступай». В нем выделяется целый ряд колоритных языковых элементов, вводимых автором и позволяющих соединить «деловое» качество текста с эпизодами реальной, живой речи (см. подчеркнутые фрагменты).

Заключительная часть «Вахт-парада» содержит то языковое и стилевое ядро, которое притягивает к себе частицы филологических, текстовых компонентов, сгруппированных А. В. Суворовым с точностью социо- и психолингвиста. Здесь еще более усиливается повелительная интонация. Фразы, даже те, которые не содержат материально выраженного волеизъявления автора, концептуальны, конкретны и предельно ясны: Въ пальбЪ много людей гибнетъ; Обыкновенно конница врубается прежде, пЪхота за ней бЪжитъ; только вездЪ строй (Суворов, В–П, 125 и далее).

В этой части значительно больше компонентов текста, созданных под влиянием не только военного, но и писательского мастерства генералиссимуса. Это прежде всего колоритные пословицы и поговорки, а также близкие к ним по семантике и формальному строению синтагмы с емким пословичным значением, например: «Нога ногу подкрЪпляетъ, рука руку усиляетъ»; Въ двухъ ширенгахъ сила, въ трехъ полторы силы: передняя рветъ, вторая валитъ, третья довершаетъ»; «Кто не бережетъ людей — офицеру арестъ, унтеръ-офицеру палочки, да и самому палочки, кто себя не бережетъ» (там же, 125 и далее). А. В. Суворов выделяет целый абзац, который состоит почти только из одной фразеологической метафорики русских пословиц, тем самым он отдает предпочтение народным языковым средствам и считает возможным их активно использовать в военно-деловой словесности: «Ученье свЪтъ, не ученье тьма. ДЪло мастера боится; и крестьянинъ когда не умЪетъ сохою владЪть, такъ хлЪбъ не родится. За ученаго трехъ неученыхъ даютъ; намъ мало трехъ, давай намъ шесть; мало шести, давай намъ десять на одного: всЪхъ побьемъ, повалимъ, въ полонъ возьмемъ» (Суворов, В–П, 127).

Но это не единственные отступления от строгих правил нормативного государственного слога, для которого не свойственна такая богатая палитра художественно-изобразительных средств. А. В. Суворов как новатор языка ищет и находит свои приемы «делового» строительства текста, по особому чувствует гармонию родной речи и не злоупотребляет в таких отрывках иностранной терминологией (которую он отлично знал и применял в других случаях). Такая соразмерность неоднородных элементов в его «деловой прозе», их удачное переплетение и грамотное манипулирование ими во многом создают языковой прецедент экспериментального делового текста, в котором взаимодействуют в едином экспрессивно-семантическом направлении единицы одного словесного полотна. При этом оно не распадается на части, а являет собой пример создания оригинального «делового» произведения. Его смысловая составляющая «заряжена» энергетикой языковых эмоций и умелым применением разных словесных приемов: и тех, что свойственны деловому слогу, и используемых в художественной литературе, и народных, фольклорных элементов. Последние как раз наиболее ярко выражены в «Натиске».

Мы отмечаем элементы бытовой, разговорной стихии не только, когда автор включает в контекст слова соответствующей тематической группы. Часто А. В. Суворов подкрепляет их очевидными языковыми средствами. Так, мы констатируем, что в целях психологического воздействия на военных он стилизует свою речь, придает ей естественный облик бытового разговора «по душам», почти беседует с солдатами. Для этого используются уменьшительно-ласкательные суффиксы -иц-, -ешк-, -ушк-, придающие военно-деловому стилю специального сочинения генералиссимуса признаки народного произведения. Сказанное можно проиллюстрировать следующими примерами: «Бойся богадЪльни; НЪмецкiя лекарствица издалека тухлыя, сплошъ безсильны и вредны. Руской солдатъ къ нимъ не привыкъ: у васъ есть въ артеляхъ корешки, травушки, муравушки. — Солдатъ дорогъ! береги здоровье; чисти желудокъ, когда засорился; голодъ лучшее лекарство. Кто не бережетъ людей — офицеру арестъ, унтеръ-офицеру палочки, да и самому палочки, кто себя не бережетъ. Жидокъ желудокъ, Ъсть хочется: то по закатЪ солнушка не много пустой каши съ хлЪбцомъ; а въ крЪпкомъ желудкЪ буквица въ теплой водЪ, или корень коневой щавель» (Суворов, В–П, 125). Выделенные лексемы свидетельствуют об активном использовании психолингвистических возможностей языка для нужной автору мотивировки. Здесь же А. В. Суворов снова выступает заботливым отцом-командиром, знатоком полевой медицины, когда советует: «Помните, господа, полевой лечебникъ штаб-лекаря БЪлопольскаго: въ горячкЪ ничего не Ъшъ, хоть до двенадцати дней, а пей солдатской квасъ, то и лекарство; а въ лихорадкЪ на пей, ни Ъшь. Штрафъ, за что себя не берегъ; лишъ бы Богъ далъ здоровье. Въ богадЪльнЪ** , первой день мягкая || постеля, во второй день офицерская похлебка, въ третiй день въ ней, братецъ, домовище, къ себЪ и тащитъ. — Одинъ умираетъ, десятки товарищей хлебаютъ его смертный дыхъ. Въ лагерЪ больные[,] слабые, хворые въ шалашахъ, не въ деревняхъ, воздухъ чище, хоть и безъ лазарета. Не надобно жалЪть лекарства, когда есть хуторъ; сверхъ того и прочiя выгоды безъ прихотей. Да все это не важно: ты умЪешь себя беречь: гдЪ умираетъ отъ ста одинъ человЪкъ; у насъ и отъ пяти сотъ въ мЪсяцъ меньше умретъ. Здоровому: питье. Воздухъ, Ъда; больному тожь воздухъ, питье, Ъда» (там же, 125–126). И в этом фрагменте на первый план выступает живая разговорная стихия, заменяющая собой сухой деловой слог с его приказной интонацией обиходной речью: …въ третiй день въ ней, братецъ, домовище, къ себЪ и тащитъ. — Одинъ умираетъ, десятки товарищей хлебаютъ его смертный дыхъ. А наличие бытовой лексики (коневой щавель, солдацкой квас, постеля, похлебка, домовище) создает эффект «народного слога», солдацкой речи.

В такой же возвышенно-патетической манере, с использованием языковых средств древнерусского народного творчества, А. В. Суворов обращается к своим воинам: «Богатыри! непрiятель отъ васъ дрожитъ; но есть непрiятель больше богадЪльни: проклятая немогъ-знайка, намЪка, загадка, лживка, лукавка, краснословка, краткотовка, двуличка, вЪжливка. Отъ немогъ-знайки было много бЪды; хличка, что безтолково и выговаривать: хрой, прихахъ, афохъ вой хихъ — и проч. — Стыдно сказать. Солдату надле||житъ быть здорову, храбру, тверду, рЪшиму, правдиву, благочестиву. Молись Богу; отъ Него побЪда. Сюда богатыри! Богъ насъ водитъ: Онъ намъ Генералъ! — За немогъ-знайку офицеру арестъ, штабъ-офицеру отъ старшаго штабъ-офицера квартерной арестъ» (там же, 126–127). При анализе данного фрагмента нами отмечается еще одна особенность «языковой личности» гениального военачальника. Он выступает здесь создателем новых слов, имитирующих настоящие, по смыслу которых можно догадаться о том, что имеет в виду их «изобретатель»:

немогъ-знайка,

намЪка,

загадка,

лживка,

лукавка,

краснословка,

краткотовка,

двуличка,

вЪжливка,

хличка.

Эти словообразовательные инновации А. В. Суворова не встречаются более нигде в делопроизводной практике и представляют собой очень редкое явление в нашей официальной «государственной словесности»: вводить в текст «непонятные», ненормативные лексические единицы, слова, отсутствующие в словарях и не подтвержденные книжной практикой. Такой лингвистический «эпатаж» А. В. Суворова — то же осознанный художественно-языковой прием. В создании этой атмосферы эксперимента со словом и текстом он обладал, кроме языкового мастерства, еще и глубокими знаниями менталитета окружающих его людей, воздействуя тем самым и на их «рече-поведенческие тактики». Лингвистический анализ указанных выше лексем показывает, что только одна из них (загадка) фиксируется словарями литературного языка. Остальные являются искусственными авторскими образованиями. Их словообразовательная структура говорит о том, что главная морфема (корень) высвечивается автором с нетипичными для нее формантами, реально существующими в языке и более того, суффиксы -к-, -овк-, -ивк- — это продуктивные форманты. Следовательно, с их помощью, даже создавая новое слово, его смысл будет легко распознаваем. Семантическое и в целом словесное преобразование лексической единицы достигается А. В. Суворовым и другими способами. Так, первый неологизм (немогъ-знайка) представляет собой соединение отрицательной частицы не- с глаголом прошедшего времени могъ и существительным знайка. Таким образом, три реально существующих в языке элемента сплетаются в один и образуют новое слово. А его семантика складывается из значений составляющих этот «сплав» формантов. Способ образования второй инновации А. В. Суворова (намЪка) также интересен. В этом случае изменяется флексия слова и соответственно его родовые признаки: мужской род – женский род. Кстати, все авторские неологизмы приобрели форму женского рода с окончанием -а. Это объясняется, очевидно, звучностью таких образований, удобством их воспроизведения и восприятия на слух. Такой стилистический прием, впервый используемый в деловом тексте, нетрадиционен и тем исключительно ценен как опыт индивидуального речетворчества, позволяющего так смело экспериментировать с единицами языка. Наконец, А. В. Суворов пользуется и словосложением для создания новой лексемы (краснословка).

Употребление данных слов сопровождается введением в текст еще более непонятных и заменяющих русские соответствия выражений: «Отъ немогъ-знайки было много бЪды; хличка, что безтолково и выговаривать: хрой, прихахъ, афохъ вой хихъ — и проч. — Стыдно сказать». Фиксация таких ненормативных единиц на письме и более того — в печатном военном труде — заслуга А. В. Суворова. Такая «игра слов», на первый взгляд, — просто набор междометных образований. Но в нем сконцентрирована скрытая ирония автора. Этим в завуалированной словесной форме он хотел выразить энергетическую силу речи. С помощью таких «несанкционированных» вкраплений в деловой текст и достигается психолингвистический эффект, к которому стремился, очевидно, А. В. Суворов.

В этих и других фрагментах фиксируются и иные специфические языковые элементы, характеризующие словесное мастерство генералиссимуса. Почти все они выделяются из сложившейся системы официального делопроизводства своей экспрессией, просторечно-разговорной стихией, лексическими инновациями, т. е. являются по сути недопустимыми в такого рода документах. А. В. Суворов выступает и здесь как новатор стилистического и языкового смешения, смелый экспериментатор и инициатор нестандартного подхода к решению текстовых задач. Его излюбленное обращение к солдатам и офицерам (братцы, богатыри) содержит отголосок былинной славы русского воинства, единения и содружества. Происходит смена традиционного делового монолога живым разговором и уподобление последнего народной речи. Так, он с особенной силой не раз восклицает: «Богатыри! непрiятель отъ васъ дрожитъ…» (там же, 126); «Сюда богатыри! Богъ насъ водитъ: Онъ намъ Генералъ!» (Там же, 127);

«Вотъ, братцы, воинское обученiе. Господа офицеры! какой восторгъ!

Къ паролю! Съ фланговъ часовые въ передъ; ступай, на караулъ. ||

По отдачЪ Генералитету или инымъ пароля, лозунга и сигнала, похвала, или всЪмъ хула вахт-параду, и громогласно: Субординацiя, послушанiе, дисциплина, обученье, орденъ воинскiй, порядокъ, воинская чистота, опрятность, здоровье, бодрость, смЪлость, храбрость, экзерцицiя. — ПобЪда! — слава!» (Там же, 127–128).

Эти заключительные слова «Вахт-парада» — вершина ораторского мастерства А. В. Суворова, хорошо знавшего ценность слова как коммуникативного символа, способного воздействовать на речевое восприятие, оставаться в памяти людей.

Своеобразная ода военному мастерству, как мы видим, во многом выразила и «языковую личность» ее автора, где за привычным обликом генералиссимуса скрываются многие индивидуальные черты характера, проявляющиеся в том числе и сквозь призму словесного орнамента речи. Этот ораторский дар (даже будучи закрепленным в таком письменном варианте) поражает своей исключительной языковой и в целом семантико-стилистической энергетикой, которую А. В. Суворов вкладывает буквально в каждое слово. Именно оно и стало для него своеобразным ориентиром исторических свершений и носителем той победоносной риторики, которые сопровождали его всю жизнь.

Можно, наверное, с долей очевидной достоверности говорить здесь и об А. В. Суворове — психолингвисте, сумевшем так искусно овладеть мастерством словесной патетики. Он создал свой особый тип социально ориентированного делового текста, ориентируясь при этом на человеческий фактор и воздействуя всей гаммой внутри- и внеязыковых средств.

Итак, три «воинских искусства», по А. В. Суворову, — это быстрота, глазомер и натиск. В них-то и заключалась основа его «науки побеждать». В какой-то мере этими же словами можно оценивать и словесную манеру генералиссимуса выражать свои мысли и облекать их в форму, близкую к выведенной им триаде. Он одинаково хорошо владел четкостью, лаконизмом слога, способностью быстро переключать его интонацию и менять общий фон построения письма, с другой стороны, автор этого сочинения имел недюжинный языковой глазомер, охватывавший и частное (детали), и общее. А. В. Суворов-писатель также обладал и характерной манерой языкового натиска. Подобно боевому стратегу, он и в военном труде использовал те же повелительные формы и интонации, что и на практике, и старался обеспечить преобладание одних мотивов, одной (военно-деловой) стилистики над другими. В то же время «натиск» генералиссимуса проявился и в причудливом изобретении новых слов и придании им полновесного смысла. Этим во многом интересен А. В. Суворов как автор военных трактатов, но не только.

Особое значение он придавал употреблению военной и иной специальной терминологии (субординация, экзерциция и др.)[iv] в деловом тексте, используя ее всякий раз к месту и вводя на правах естественного компонента стилистики своей прозы.

Такие иностранные элементы — органическая часть всех произведений А. В. Суворова, но он не стремился к их преобладанию над другими (мы это проследили в анализе второй части «Вахт-парада», где идет «Разговор с солдатами их языком») и в ряде случаев умело использовал подобные заимствования как изобразительное средство(см. эпистолярное наследие А. В. Суворова), хорошо понимая смысл сказанной им фразы.

Из типовых документов, вышедших из-под пера А. В. Суворова, особое место занимают многочисленные «приказы» и «инструкции» — образец казенного военно-делового слога. Они предельно кратки, практичны. По своему стилистическому орнаменту такие тексты более нейтральны, чем воззвания или научные трактаты, так как они не предназначались для публичного освещения и содержали конкретные рекомендации. См., например, приказы А. В. Суворова по обучению австрийской армии 1799 г.:

«Обучаться пЪхотЪ на пЪхоту, кавалерiи на пЪхоту, пЪхотЪ на кавалерiю. ПЪхота, стоя на мЪстЪ, стрЪляетъ по наступающей пЪхотЪ съ 60 шаговъ, а на 30 сама бросается въ штыки. Въ атакЪ дЪйствовать холоднымъ оружiемъ. Употреблять всегда шагъ военный въ аршинъ, въ захожденiи полтора аршина[v] , сблизившись съ непрiятельскою пЪхотою на 80 саженъ — пробЪжать впередъ до 15 шаговъ, а кавалерiи — карьеромъ на 30 саженъ — черезъ картечную черту || тяжелой артиллерiи, чтобъ летЪла картечь сверхъ головы; то же самое на 60 саженъ противъ полковой артиллерiи. Черта вЪрнаго ружейнаго выстрела 60 шаговъ; разстоянiе это уже пробЪгутъ со штыками. На томъ же основанiи дЪйствуетъ и кавалерiя» (Суворов, Приказы, 27–28).

В подобных текстах нами отмечаются сочинительные конструкции, предложения с побудительной интонацией. Определенную семантико-стилистическую роль здесь играют команды как типичный элемент военно-деловой прозы. Например, во втором пункте приказа А. В. Суворов пишет:

«Въ строю становиться по локтю. Повороты и деплоированiе въ обыкновенныхъ случаяхъ дЪлать скорымъ шагомъ.

Движенiе производить въ колоннЪ по-взводно, справа или слЪва, шагь въ аршинъ, при захожденiи полтора.

Фронтъ выстраивать захожденiемъ по-взводно.

Готовься къ атакЪ! — тутъ пальба взводами не долго.

По командЪ готовься! люди задней шеренги отскакиваютъ въ сторону вправо и становятся въ двЪ шеренги, а потомъ вскакиваютъ опять на прежнее мЪсто[vi] . ВсЪмъ этимъ заниматься не долго.

По сигналу марш! впередъ! линiи двигаются полнымъ шагомъ и живо. Ружье въ правую руку! Штыки держать вкось безъ помощи ремня. — Какъ дойдетъ до рукопашнаго, — если на кавалерiю, — то колоть штыкомъ и лошадь и человЪка; если на пЪхоту, то штыкъ держать ниже и ближе обЪими руками. На 80 саженъ картечный выстрЪлъ изъ большихъ орудiй, || пЪхота пробЪжитъ впередъ до 15 шаговъ; то же самое — на 60 саженяхъ, когда картечь изъ малыхъ пушекъ: непрiятельская картечь летитъ сверхь головы.

Когда линiя въ 60 шагахъ отъ непрiятеля — офицеры съ фланговъ выбЪгаюгъ впередъ: «ура Францъ!» рядовые впередъ — и непрiятеля колять... Тутъ уже только кровь!..» (Суворов, Приказы, 28–29).

Но синтаксис приказных текстов А. В. Суворова может включать в свой состав и подчинительные конструкции когда,…то:

«Когда непрiятель бЪжитъ, то его провожаютъ ружейнымъ огнемъ. Онъ не стрЪляетъ, не прикладывается, не заряжаетъ. Много неудобствъ спасаться бЪгствомъ[vii] .

Когда же за нимъ штыки, то онъ еще рЪже стрЪляетъ; а потому не останавливаться, а ускорять его бегство штыками» (там же, 30);

«Когда обЪ противныя армiи находятся въ разстоянiи хорошаго пушечнаго выстрЪла, то атакующiя линiи идутъ на противника» (там же, 31).

Фразы А. В. Суворова могут содержать выражения, приближающиеся по своему строению и смыслу к «метким и ходячим словам». Эта специфика структурной организации текста великого полководца проявляется почти во всех его трудах. По-видимому, он как военный оратор даже официальные бумаги составлял, ориентируясь на «языковую личность», всегда видел перед собой конкретного человека, для которого и предназначались эти приказы. Ср.:

«Штыкомъ можетъ одинъ человЪкъ заколоть троихъ, гдЪ четвертыхъ; а сотня пуль летитъ на воздухъ. Казаки должны всегда держатьсязакавалерiей; ихъ быстрота довершаеть побЪду... и какъ только непрiятель сбить, то ни одинъ человЪкъ не спасется.

Быстрота и натискъ душа настоящей войны. БЪгущаго непрiятеля истребляетъ одно преслЪдованiе.

ПобЪдителю прилично великодушие. — БЪгущiй непрiятель охотно принимаетъ пардонъ. Смерть или плЪнъ — все одно[viii] .

Пища поддерживаетъ силы человЪка. — въ случаяхъ особенныхъ надобно довольствоваться малымъ. Кавалерiя сама снабжаеть себя фуражемъ» (там же, 29).

Мы уже отмечали богатый интонациями экспрессивный ряд в произведениях А. В. Суворова. Он может выражаться и отдельными словами-рефренами, контрастирующими с общим стилистическим фоном контекста, например:

«Казаковъ надобно ставить вслЪдъ за пЪхотою, полкамиили сотнями, чтобы немедленно преслЪдовать непрiятеля, лишь только начнетъ отступать. ||

Въ боевомъ порядкЪ казаки должны строиться, смотря по мЪстности, малыми или крупными частями, или позади линiи, или по флангамъ. Какъ только непрiятельская линiя сбита, казаки по своей быстротЪ отлично преслЪдуютъ и въ особенности забираютъ плЪнныхъ. Иногда должны они кричать непрiятелю: пардонъ! пардонъ!» (там же, 29–30).

В приказах А. В. Суворова фиксируется большая палитра общих средств деловой письменности, отмеченных и в других типах «государственной словесности», но употребленных по-военному лаконично с использованием соответствующих терминов и слов из речевого обихода служивого человека: конная артиллерия, в ранжире, картечный выстрел, картечь, неприятельский фронт, полковые орудия, пехота, ружейный огонь, плутонг, атакующая армия, кавалерия, маневр и мн. др. Факультативно А. В. Суворов может включать в свой приказной текст и иноязычные элементы (без перевода и с авторской интерпретацией), например: vivatFranz!; Vinci! Эти и другие показатели военно-делового слога полководца, с одной стороны, сближали его языковую манеру преподнесения словесных фигур с общей тенденцией эволюции утилитарной письменности в XVIII в., а с другой — послужили ориентиром для развития жанров батальонной культуры, как устной, так и письменной. Указанные нами выше примеры естественно вросли в структуру всего текста, составляя таким образом единое полотно, сотканное из разных, но следующих в одном направлении языковых средств. Вот образец «Битвы между двумя армиями на штыках белым оружием»:

«Въ каждой изъ двухъ линiй, а частью и въ резервЪ должны быть значительные интервалы[ix] . ||

Конная артиллерiя стрЪляетъ, смЪло наступая, совершенно независимо оть направленiя линiи. Конная apтиллepiя скачетъ впередъ какъ сама хочетъ. — ВмЪсто разсыпанныхъ застрЪльщиковъ въ каждомъ капральствЪ имЪть по 4 хорошихъ стрЪлка. — Они стрЪляютъ въ ранжирЪ, (въ своемъ ряду и въ шеренгЪ); а могутъ также нЪсколько и выбЪгать впередъ. Только не терять напрасно пуль.

Подойдя на 80 сажень, т. е., къ чертЪ хорошаго картечнаго выстрела, — до того линiи шли скорымь шагомъ въ аршинъ и даже въ полтора, — бЪгутъ впередъ до 15 или 30 саженъ отъ непрiятельскихъ пушекъ, чтобы картечь летЪла сверхъ головы; тоже самое начинать съ 60 саженъ или 180 шаговъ передъ полковыми орудiями: послЪднiе 60 шаговъ отъ непрiятельскаго фронта, то есть разстоянiе вЪрнаго ружейнаго выстрела пробЪгаютъ со штыками[x] , — колютъ, кричатъ: vivat Franz! — а оберъ и унтеръ-офицеры: коли! коли!

Армiя, стоящая на мЪстЪ, открываетъ дЪйствiе пушками. — Ружейный огонь плутонгами начинается съ 60 или 80 шаговъ, а когда противникъ подойдетъ на 30 шаговъ, то стоящая армiя сама двигается впередъ и встрЪчаетъ атакующую армiю штыками. Штыки держать плоско, правою рукою, а колоть съ помощью лЪвой. — При случаЪ не мЪшаетъ и прикладомъ въ грудь или по головЪ. ||

Въ этомъ и весь секретъ: пЪхота проходить сквозь пЪхоту и кавалерiю; кавалерiя — сквозь пЪхоту и кавалерiю; а какъ только всЪ прошли насквозь, — строятся линiи опять на прежнемъ разстоянiи, гдЪ и командовать: стой! — Задняя линiя проходитъ сквозь переднюю, и налЪво кругомъ — Кавалерiя по четыре налЪво кругомъ. — Тутъ уже станутъ на заднюю шеренгу.

Тотъ же самый маневръ повторяется снова[xi] . Армiя, которая прежде была атакующею, теперь уже стоитъ на мЪстЪ; а стоявшая прежде — теперь атакуетъ — и тоже самое наблюдаетъ. — Vinci![xii]

Не худо сказать солдатамъ какую-нибудь сильную рЪчь, и затЪмъ — по домамъ» (Суворов, Приказы, 30–32).

Следует отметить — и это очень показательная черта, — что А. В. Суворов рекомендует военачальникам «сказать солдатамъ какую-нибудь сильную рЪчь» (курсив наш. — О. Н.). Таким образом, он как бы перемещает свой опыт словесного общения и нашу отечественную традицию экспрессивной риторики в другую, иностранную среду, расширяя социокультурные рамки перцептивного воздействия живого говорения. Эта открытость «языковой личности» А. В. Суворова и незамкнутость его «лингвистической» стратегии во многом способствовали созданию новых элементов в структуре официальной письменности.

Приказы А. В. Суворова — не есть только деловые клише, тексты, репродуцируемые в дальнейшем, это — особые произведения, обладающие авторским слогом, построением, ритмикой. Для создания таких текстов он использовал значительно большее количество языковых средств, чем применялось ранее в официальной письменности. Даже в приказах австрийской армии А. В. Суворов позволяет себе применять и просторечные элементы, и фразеологические выражения, и другие экспрессивные детали, отличающие военно-деловой контекст автора от подобных приказов других лиц. Например, он пишет:

«Планъ операцiонный: въ главную квартиру, въ корпусъ, въ колонну. Ясное распредЪленiе полковъ. ВездЪ расчетъ времени. Въ перепискЪ между начальниками войскъ слЪдуетъ излагать настоящее дЪло ясно и кратко, въ видЪ записокъ, безъ большихъ титуловъ (здесь и далее курсив наш. — О. Н.); будущiя же предпрiятiя опредЪлять впередъ на сутки или на двое.

Не довольно, чтобъ одни главные начальники были извЪщены о планЪ дЪйствiя. Необходимо и младшимъ начальникамъ постоянно имЪть его въ мысляхъ, чтобы вести войска согласно съ нимъ. Мало того: даже батальонные, эска||дронные, ротные командиры должны знать его; по той же причинЪ, даже унтеръ-офицеры и рядовые. Каждый воинъ долженъ понимать свой маневръ. Тайна есть только предлогъ больше вредный, чЪмъ полезный. Болтунъ и безъ того будетъ наказанъ.

ВмЪстЪ съ планомъ долженъ быть приложенъ небольшой чертежъ, на которомъ нЪтъ нужды назначать множество деревушекъ, а только главныя и ближайшiя мЪста, въ той мЪрЪ, сколько можетъ быть нужно для простаго воина; при томъ нужно дать нЪкоторое понятiе о возвышенiяхъ (горахъ)» (Суворов, Приказы, 32–33).

Из других жанров военно-деловой прозы А. В. Суворов применял также инструкции и записки. Первые излагали порядок действия, содержали точные рекомендации, команды, подробную роспись событий, некоторые бытовые детали. Полководец излагал все очень доступным слогом, без использования сложных синтаксических конструкций. Каждый раз он выделял отдельным абзацем смысловую часть. Так в «Инструкции» он говорит:

«Итальянская армiя обязана большею частью побЪдъ своихъ быстрому наступленiю и сомкнутымъ атакамъ въ штыки; а потому всЪ господа генералы должны на каждой дневкЪ упражнять ввЪренныя имъ войска въ дЪйствiяхъ этого рода.

Въ отдаленiи отъ непрiятеля въ походЪ идти рядами, потому что для нижнихъ чиновъ это легче и удобнЪе. На каждую нЪмецкую милю (7 верстъ) часъ отдыху, а если весь переходъ мили 3½ и до 5, то подъемъ въ 2 часа утра, вьючныя лошади съ котлами и мясомъ посылаются впередъ, чтобы люди могли получить пищу, необходимую для поддержанiя ихъ силъ.

Въ разстоянiи около часа отъ непрiятеля выстраиваются взводы, а лишь только подойдутъ подъ пушечный выстрЪлъ, берутъ ружья подъ || прикладъ и идутъ въ ногу, потому что это единственное средство наступать скоро.

Въ 1000 шагахъ отъ непрiятеля всегда строиться въ двЪ линiи, а потомъ съ музыкой и обыкновеннымъ шагомъ подойти на 300 шаговъ отъ противника; артиллерiя всегда становится такъ, чтобы не мешать движенiю другихъ войскъ и дЪятельно производить пальбу» (Суворов, Приказы, 33–34).

В подобном тексте отмечаются односложные предложения-команды, имеющие, как и в других случаях, восклицательную интонацию. В таких образцах прямой речи А. В. Суворов использует традиционные русские и общеупотребительные слова, понятные всем сословиям. Они сопровождаются краткими комментариями:

«Въ 300 шагахъ команда: стой! равняйсь! пальба взводами! заряжай! взводъ готовсь! Кладсь — пли!

ЗатЪмъ бить отбой, а когда люди совершенно приготовятся, то командовать:

Слушай! атака всЪмъ фронтомъ! ружья на перевЪсъ!

Войска берутъ ружья на перевЪсъ, и крЪпко держатъ ихъ въ правой рукЪ.

Маршъ!

Войска трогаются нЪсколько усиленнымъ шагомъ, съ музыкой, съ распущенными знаменами, и когда подойдутъ на 200 шаговъ, то командовать:

Маршъ-маршъ!

Войска удваиваютъ шагъ; въ разстоянiи 100 шаговъ опять командовать:

Маршъ-маршъ!

По этой командЪ люди хватаютъ ружья лЪвою рукою и бЪгомъ бросаются на непрiятеля съ крикомь ypa![xiii] » (там же, 34).

В письмах к высочайшим персонам А. В. Суворов мог применять соответствующую придворному деловому этикету словесную форму послания, где наличествуют лексемы в превосходной степени всепресвЪтлЪйшiй, державнЪйшiй, священнЪйшiй, всеподданнЪйшiй, а речевая орнаментика текста включает и изысканность «приказного» подхода к построению синтагмы и употребление слов с библейской семантикой (Бог, Спаситель, Божiй рабъ, богомолецъ). Таково, например, письмо («прозьба») А. В. Суворова об увольнении в Нилову пустынь (конец 1790-х гг.), обращенная к императору Павлу I:

«ВсепресвЪтлЪйшiй ДержавнЪйшiй,

Великiй Монархъ!

Вашего Императорскаго Величества всеподданнЪйше прошу позволить мнЪ отбыть въ Нилову Новгородскую пустынь, гдЪ я намЪренъ окончить мои краткiе дни въ службЪ Богу. Спаситель нашъ одинъ безгрЪшенъ. Неумышленности моей прости, милосердый Государь. Повергаю себя къ священнЪйшимъ стопамъ Вашего Императорскаго Величества.

ВсеподданнЪйшiй богомолецъ,

Божiй рабъ, Графъ Александръ Суворовъ-Рымникскiй» (Суворов, В-П, 80).

Как мы уже отмечали, официальная переписка А. В. Суворова носит подчеркнуто деловой характер. В создании такого текста автор использовал многие формально-языковые стандарты, находящиеся в том же семантико-стилистическом ключе, что и любая другая документация.

Но А. В. Суворов как один из основоположников военно-делового слога и здесь шел своим путем, выделяясь и в жанровом, и в структурном отношениях. Так, заслуживают внимания те фрагменты его эпистолярного наследия, в которых и проявилось мастерство полководца, формирующего особый «воинский слог» второй половины – конца XVIII в.

Ввиду того, что А. В. Суворов провел многочисленные баталии за пределами России, ему не раз приходилось обращаться к солдатам и офицерам иностранных армий, к их правителям. Естественно, что для таких документов вырабатывался деловой язык, во многом ориентированный на те же правила, что действовали и при создании воинских трактатов для русских. Его отличительными особенностями стали снова наполненность текста высокой патетикой, эмоциональность, наличие повелительной интонации. Весьма типично для такого случая так называемое окружное письмо А. В. Суворова к итальянцам, «писанное въ то время, когда Ланбарды и Чизальпинцы возстали противу Французов!». Приведем его текст:

«Народы Италiйскiе!

Къ оружiю! къ оружiю! спЪшите, стройтеся подъ знаменами вЪры и отечества, и вы восторжествуете надъ нацiею вЪроломною. Союзныя войска двухъ АвгустЪйшихъ Монарховъ сражаются за васъ, проливаютъ кровь для защищенiя вЪры, для возстановленiя прежняго вашего правленiя. Французы не перестаютъ угнетать васъ. Они обременяютъ васъ налогами, и подъ мнимымъ предлогомъ равенства, мечтательной вольности, распространяютъ отчаянiе въ вашихъ семействахъ, исторгаютъ противу законныхъ Государей. Народы Италiйскiе, утЪштесь! есть Богъ вамъ покровительствующiй! есть войска васъ защищающiя! сiи войска несчислимы! Воззрите на сiи несмЪт||ные баталiоны, идущiе отъ странъ СЪверныхъ на помощь къ вамъ! Взгляните на возстающiе со всЪхъ странъ народы, которые, желая прекратить сiю долговременную и кровавую борьбу, вооружилися и преслЪдуютъ врага общаго. И такъ два Императорскихъ войска, состоящiя изъ храбрыхъ воиновъ, пришли освободить Италiю. Всюду, куда прострутъ они путь свой, возстановятся законы, вЪра, всеобщее спокойствiе, вездЪ вЪрные служители богопочитанiя возвратятъ свою собственность…» (Суворов, В-П, 193–194).

Данное послание являет собой оригинальный текст так называемого торжественного делового письма, что характерно для писательской манеры А. В. Суворова. Во всех аналогичных письмах используется почти одинаковый набор языковых перцептеров, воздействующих на слушателя. Это — воззвания и обращения полководца, например: «Къ оружiю! къ оружiю! спЪшите, стройтеся подъ знаменами вЪры и отечества, и вы восторжествуете надъ нацiею вЪроломною» (Суворов, В-П, 193); «Народы Италiйскiе, утЪштесь! есть Богъ вамъ покровительствующiй! есть войска васъ защищающiя! сiи войска несчислимы!» (там же); «Народы Италiйскiе! ваше благоразумiе велитъ мнЪ надЪяться…» (там же, 195). Такой торжественной стилистике соответствует и языковое оформление текста, в котором использованы слова высокого славянского слога, придающие особое смысловое звучание речи автора, например: «Воззрите на сiи несмЪт||ные баталiоны, идущiе отъ странъ СЪверныхъ на помощь къ вамъ!» (там же, 193–194); «…племя ихъ было бы преслЪдуемо…» (там же, 194). Для данного фрагмента типичными оборотами стали атрибутивные формы типа храбрыхъ воинов, всеобщее спокойствiе, вЪрные служители, праведныхъ и неизбЪжныхъ наказанiй и т. п.

Другой образец торжественного делового слога представлен еще одним окружным письмом А. В. Суворова «къ Пiемонтцамъ» от 8 мая 1799 г., продолжающим традицию приказных воззваний. По темпераменту речи, ее насыщенности экспрессией, побуждающей к действию, это и предыдущее послания создают своего рода психолингвистический эффект. Здесь не только важно совмещение словесных рядов и их отдельных компонентов, а весь импульсивный заряд текста, нацеленного на конкретного слушателя. Еще и поэтому в таких образцах торжественного делового письма сильна ораторская риторика:

«Народы Пiемонтскiе!

ПобЪдоносное Россiйско-Австрiйское войско идетъ къ вамъ отъ имени законнаго вашего Государя! Оно пришло возвести Монарха вашего на престолъ великихъ его предковъ, на престолъ, съ котораго онъ былъ свергнутъ чрезъ вЪроломство своихъ враговъ: оно пришло возвратить торжество вЪрЪ, пришло наконецъ || освободить васъ отъ насильственнаго ига вашихъ притЪснителей и изкоренить развратъ, который они стараются поселить во всЪхъ. — Храбрые Пiемонтцы! ваша вЪрность, ваша преданность АвгустЪйшему Савойскому Дому, который толико вЪковъ управляетъ вами съ такою мудростiю и славою, составляетъ священный долгъ, обязывающiй васъ сражаться за то дЪло, котораго одинъ только успЪхъ можетъ утвердить ваше благополучiе. И такъ, послЪдуйте примЪру вашихъ предковъ; возьмите оружiе, которое столько часто торжествуетъ надъ общимъ врагомъ…» (Суворов, В-П, 195).

Кроме отмеченных ранее особенностей такого текста, здесь обращают на себя внимание слова-рефрены — характерные повторы, наблюдаемые в отдельных частях синтаксического целого: «Оно пришло возвести Монарха вашего на престолъ великихъ его предковъ, на престолъ, съ котораго онъ былъ свергнутъ чрезъ вЪроломство своихъ враговъ: оно пришло возвратить торжество вЪрЪ, пришло наконецъ || освободить васъ отъ насильственнаго ига вашихъ притЪснителей и изкоренить развратъ, который они стараются поселить во всЪхъ» (там же, 195–196). Здесь же фиксируются лексемы старославянского происхождения с неполногласием (глас).

Наконец, приведем еще один образец торжественного делового письма А. В. Суворова, который и здесь выступает не только как большой военный стратег, но и тонкий мастер воззваний — той внутренней словесной борьбы, во многом определявшей и успех его побед. Считаем, что данный фрагмент (наряду с указанными ранее) можно включить в хрестоматии по риторике как образцовый текст военно-делового слога. Индивидуальность А. В. Суворова заключается в том, что он сумел создать свой особый тип письменного воззвания, используя при этом богатый потенциал разнообразных языковых средств — как официальных (канцелярских), так и художественно-изобразительных. В таких посланиях, как мы отмечали, активизируется роль высокой славянской речи и библейской риторики, чьи образы и формы удачно вписываются в контекст и ведут эмоциональный ритм воззвания в надлежащей выразительной манере. Вот пример послания графа Суворова-Рымникского «къ республикЪ Генуэзской»:

«Народъ Генуэзскiй!

ПослЪ побЪдъ самыхъ блистательныхъ, Императорскiя войска съ торжествомъ приближаются на||конецъ къ предЪламъ твоего отечества. Храбрые наши воины, которымъ предшествуетъ побЪда, не враги твои; они не враги народамъ; не съ тЪмъ идутъ, чтобъ исторгнуть у тебя плоды трудовъ твоихъ; напротивъ того они идутъ освободить тебя отъ бремени низкаго и жестокаго, подъ которымъ ты стонешь; идутъ возвратить тебЪ похищенный миръ, возвратить свободу, честь твоего богопочитанiя: идутъ возстановить политическiя и торговыя твои сношенiя, оживить твою промышленность и разрушить ковы[xiv] обольщенiя, фанатизма, неблагодарности и обмана…» (Суворов, В-П, 200).

Представляют немалый интерес письма А. В. Суворова к близким и родным людям, где деловой настрой автора приобретает иные черты, выразившиеся и в языке подобных посланий. Прежде всего — это обилие определительных членов и пространные синтаксические конструкции, которые уже создавались по другим, не военно-приказным принципам. Так, в письме к своему племяннику А. В. Суворов пишет:

«Посылаю тебЪ копiю совЪта, писаннаго къ одному изъ моихъ друзей, родившемуся въ прошедшую кампанiю, среди знаменитыхъ побЪдъ, одержимыхъ его отцемъ, и который при крещенiи нареченъ моимъ именемъ. Упомянутый герой весьма отваженъ, но безъ запальчивости; расторопенъ съ разсужденiемъ; подчиненный || безъ униженiя, начальникъ безъ излишней на себя надежды, побЪдитель безъ тщеславiя, любочестивъ безъ надмЪнности, благороденъ безъ гордости, во всемъ гибокъ безъ лукавства, твердъ безъ упорства, скроменъ безъ притворства, основателенъ безъ педанства, прiятенъ безъ легкомыслiя, всегда одинаковъ и на все способенъ безъ ухищренiя; проницателенъ безъ пронырства, откровененъ безъ оплошности, услужливъ безъ всякихъ для себя выгод; рЪшителенъ, убЪгая неизвЪстности[xv] ; основательное разсужденiе предпочитаетъ онъ ост||роумiю; врагъ зависти, ненависти и мщенiя; противниковъ своихъ низлагаетъ онъ своимъ снисхожденiемъ, и владычествуетъ надъ друзьями по своей непоколебимой вЪрности. Онъ утомляетъ тЪло свое, дабы укрЪпить его больше; стыдливость и цЪломудрiе въ немъ царствуютъ; Христiанскiй Законъ служитъ ему нравоученiемъ его; добродЪтели его суть добродЪтели Великихъ Мужей; исполненъ чистосердечiя, гнушается онъ ложью; праводушный по природному свойству, попираетъ онъ всякое лукавство; его обхожденiе и знакомство съ людьми только || добрыми; честь и честность его особенныя качества, онъ любезенъ своему начальнику и всему войску. ВсЪ ему преданы, и всЪ исполнены на него надежды. — Въ день сраженiя, или во время похода, размЪряетъ онъ и полагаетъ на вЪсы все предлежащее; онъ располагаетъ всЪ мЪры, и вручаетъ себя совершенно промыслу Всевышняго! — Онъ не попускаетъ никогда руководствоваться стеченiемъ различныхъ обстоятельствъ, напротивъ покоряетъ себЪ всЪ случаи, дЪйствуя всегда по правиламъ своей прозорливости, готовой на всякую минуту (курсив наш. — О. Н.)» (Суворов, УП, 24–27).

Выделенный курсивом фрагмент как раз подчинен другой повествовательной стихии, задающей тон всему письму. Деловой слог здесь несколько притенен элементами словесной характеристики: «Упомянутый герой весьма отваженъ, но безъ запальчивости; расторопенъ съ разсужденiемъ; подчиненный безъ униженiя, начальникъ безъ излишней на себя надежды…». Это позволяет автору сменить отчеканенный военный стиль и всю структурное построение текста на исполненное живого риторства обращение, написанное в лучших писательстких традициях. Здесь нет никаких специальных наименований, терминов, отсутствуют характерные для А. В. Суворова лингвистические инновации. Но его слог наполнен снова наполнен энергией слова, которое он чувствует безупречно. Только она проистекает от другой, духовной составляющей. В таких фрагментах нередко использование выражений типа «Христiанскiй Законъ…»;«…добродЪтели Великихъ Мужей»; «…вручаетъ себя совершенно промыслу Всевышняго!». Они придают тексту славянский, возвышенный тон, лишенный той «деловитости» приказов и инструкций А. В. Суворова, которые так часто фигурируют в его наследии.

Во многом примечательно еще одно письмо А. В. Суворова к племяннику — своеобразное наставление, как жить и чему учиться. Оно написано в характерной для генералиссимуса стилистике и исполнено с большим искусством мастера слова. Повелительная интонация употребляется автором для побуждения к действию. Это — своего рода психолингвистическое воздействие, направленное на собеседника. И для такого языкового «маневра» А. В. Суворов снова находит особые формы и приемы, отличные от тех, что он применял в военно-деловых трактатах:

«Любезный мой крестникъ, Александр! —

Какъ военный человЪкъ упражняйся ты съ прилежанiемъ въ чтенiи Вобана, Кугорна, Кюраса, Гюбнера; будь знающъ нЪсколько въ Богословiи, ФизикЪ и Нравственной Философiи; читай охотно Евгенiя Тюрення, записки Юлiя Цезаря, Фридриха II, Ролленову Исторiю и Графа де Сакса. Знанiе языковъ предоставлено для ученыхъ. — Танцуй, учись верховой ЪздЪ и фехтовальному || искусству. — Достоинства военныя суть: храбрость для солдата, бодрость для Офицера, мужество для Генерала: но они должны быть руководствуемы правилами, порядкомъ и строгостью, а управляемы неусыпностiю и прозорливостiю. — Будь чистосердеченъ съ твоими друзьями, умЪренъ въ своихъ нуждахъ и безкорыстенъ въ своемъ поведенiи…» (Суворов, УП, 28–29).

В этом небольшом письме даны те уроки воинского и человеческого общежития, которые следовало воспитывать в себе юношам. А. В. Суворов отдает предпочтение и военным наукам, и философии, и физике, и богословию, и практике обучения воинскому искусству. Знание языков, по его мнению, важно «для ученых». Вся стилистика этого послания выдержана в возвышенно-патетическом настроении. Глаголы повелительного наклонения упражняйся, танцуй, учись и т. п. — главный языковой объект, служащий в том числе и для создания всей формы письма. Его стилистические рамки находятся на границе нескольких систем: высокая риторика (Да возвысит тебя Господь…) в сочетании повествовательным «бытом», характерным для литературно-языкового вкуса эпохи, и элементами военно-делового слога создают оригинальный жанр послания, где находят гармоничное совмещение черты разных стилей.

В данном фрагменте нами отмечаются некоторые идиоматические выражения и сравнения, что также является типичным свойством для Суворова-писателя и военного деятеля: «…повелЪвай счастiемъ: одна иногда минута вЪнчаетъ побЪду; покоряй его себЪ скоростiю Цезаря, который столь хорошо и въ самый день умЪлъ непрiятелей своихъ нечаянно уловлять, обращать и окружать ихъ въ тЪхъ мЪстахъ, гдЪ онъ желалъ …» (Суворов, УП, 31).

Языковая личность великого полководца проявилась в двух ипостасях. Судя по имеющемуся наследию А. В. Суворова, он был большим знатоком и продолжателем великих традиций деловой письменности, трансформировав их согласно своему видению явлений и обстоятельствам военной службы. Но несомненно, что он обладал исключительным языковым чутьем, позволявшим ему смело выражать свой словесный потенциал и создавать таким образом подлинные шедевры «светски-делового» (понятие введено в оборот В. В. Виноградовым) слога, ориентированного на особый воинский стиль письма. С другой стороны, А. В. Суворов показал себя искусным бытописателем эпохи, способным воспринимать и реализовывать литературно-языковые традиции того времени. Эта часть его индивидуальности ярко выразилась в личных посланиях, домашней переписке.

Как мы смогли заметить, А. В. Суворов — смелый импровизатор, способный легко и с присущим ему лаконизмом создавать текст и управлять его компонентами (и на уровне словесных экспериментов, и отдельными тематическими пластами). Но, по нашему мнению, не следует лингвистические и стилистические инновации А. В. Суворова представлять как выступление против сложившейся литературно-языковой системы. Скорее, это психологическая черта: в таких разных письменных массивах, где он всякий раз показывал себя словотворцем, сильно перцептивное воздействие текста на слушателя. И поскольку многие из них предназначались для публичного освещения, то требовали и оригинальной подачи. Здесь как раз и было место лингвистическим импровизациям, которые все же не являются основными стержневыми компонентами «деловой системы» А. В. Суворова, хотя в чем-то и «эпатируют» государственную словесность эпохи второй половины XVIII в.

Более соответствуют «гражданскому посредственному наречию» официальные письма и донесения полководца, где он систематичнее придерживается основ «делового» строительства текста. Такие примеры многочисленны и являют собой образец индивидуально-авторской приказной стилистики, отражающей традиции письменной системы того времени. Военно-деловой слог в таких контекстах выступает как один из элементов общей структуры словесного полотна, несущего на себе отпечаток государственного канцелярского слова.

Так, в «Донесении фельдмаршалу графу Румянцеву-Задунайскому» от 8 сентября 1794 г. А. В. Суворов пишет:

«ИзвЪстный Бржестскiй корпусъ при МонастырЪ КрупчицЪ съ 16000, съ Генераломъ Рушиц||кимъ и многими офицерами, сего числа конченъ въ окрестностяхъ Бржеста, вытерпя храброе пораженiе холоднымъ ружьемъ чрезъ 8 часовъ, и едва спаслись изъ нихъ 500 человЪкъ, потерявъ 2 гаубицы, пушекъ 26, въ которыхъ малыхъ двЪ чугунныхъ, да двЪ мЪдныхъ, прочiя же всЪ мЪдныя отъ 3 до 12 фунтоваго калибра хорошей и исправной артиллерiи, не спасли же ни одного оружiя; плЪнныхъ мало, и, слышу, нЪсколько сотъ. ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА побЪдоносныя войска платили его отчаянности, не давая пощады…» (Суворов, УП, 45–46).

Мы фиксируем в данном тексте «деловые» клише, характерные для канцелярского языка XVIII в. и отмечаемые почти во всех жанрах официальной и местной деловой письменности: сего числа; ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА; по сему происшествiю. Еще одним выразителем «утилитарных» качеств, свидетельствующем о хорошем знании автором жанровой системы и формальной организации «гражданского наречия», является функционально-семантический тип письменной речи — описание. Такой же способ «репродукции» текста отмечается и в других жанрах. Здесь к нему относим следующий фрагмент: «…и едва спаслись изъ нихъ 500 человЪкъ, потерявъ 2 гаубицы, пушекъ 26, въ которыхъ малыхъ двЪ чугунныхъ, да двЪ мЪдныхъ, прочiя же всЪ мЪдныя отъ 3 до 12 фунтоваго калибра хорошей и исправной артиллерiи…» (Суворов, УП, 46). Типичным показателем «деловой» стилистики письма стала и его финальная часть, которая отражает общую тенденцию построения канцелярского слога в конце XVIII в.: «…спЪшу Вашу сiятельство съ сею знаменитою побЪдою покорнЪйше поздравить, и вручителя сего подвергаю въ высокую Вашу милость».

А. В. Суворов и в других «деловых» посланиях неизменно включал характерные элементы приказного этикета в структуру писем. Ср., например, такие синтагмы: «Пребываю впротчем (так у А. В. Суворова. — О. Н.) с совершенным почтением и истинною преданностью…» (Суворов, Походы, 350); «Милостивый государь мой!» (там же); «Вашего сиятельства покорнейший слуга…» (там же); «Впрочем имею честь быть с совершенным высокопочитанием и искреннею преданностию…» (там же, 352); «Пребуду с совершенным почтением и истинною преданностию» (там же, 353); «Остаюсь с глубочайшим почтением и преданностию моею до гроба» (там же, 354); «Повергаю себя к освященнейшим вашего императорского величества стопам, всемилостивейшая государыня!» (из рапорта Екатерине II 1796 г.) (там же, 375) и мн. др.

Но и в таких «деловых» посланиях и донесениях языковая личность А. В. Суворова выделяется из общего фона нейтрального текста экспрессивностью словесного полотна, умением использовать единицы языка для создания психолингвистического портрета. С помощью мены специальных слов (заимствованное – русское) полководец выражает свое отношение к событиям и лицам, придает нужную ему стилистическую окраску описываемому эпизоду. Так в письме к графу Т. от 11 мая 1799 г. он сообщает:

«Милостивый Государь мой,

Графъ П. А!

На первое Ваше письмо отъ 16 ч. (другихъ я не получалъ) — я кратко чрезъ ВЪну 29 АпрЪля, напослЪдокъ отъ 2 Маiя отвЪчаю предложенiемъ: Предрассудкамъ Кабинета, безъ отвЪта Богу, послЪдовать не должно! — Онъ въ четырехъ углахъ; — Эрцъ-Герцогъ Карлъ въ четырехъ частяхъ круга солнечнаго; — Французы въ оффензивЪ (наступательная война) проворнЪе многихъ народов. — Чрезъ дефензиву (оборонительная война) Эрцъ-Герцога Карла, они центрально, отъ моихъ недосуговъ, на Лагоди-Комо чуть было мою печенку не проглотили. — НынЪ лучше. — Дефензивъ потерялъ Италiю до предградiй ВЪны. — Оффензивомъ Эрцъ-Герцогъ Карлъ выгналъ изъ Германiи двЪ армiи, Iорданову и Моро. Эрцъ-Герцогъ Карлъ, сообразно здЪшнимъ дЪйствiямъ, не только что долженъ занимать вниманiе Французовъ, но надлежало || ему давно завоевать Швейцарiю, и съ помощiю тамошнихъ храбрыхъ народовъ даровать имъ вольность, учинить себя Господиномъ Рейна. Такъ сею вЪрнЪйшею иныхъ чертою оградить Цесарскiя владЪнiя; — а тамъ для цЪли, ежели изволитъ, глядЪть въ трубу до вратъ Парижа…» (Суворов, УП, 48–50).

В данном письме повторяются выделенные нами лексемы оффензив — «наступательная война» и дефензив — «оборонительная война». Их употребление в таком контексте символично с языковедческой точки зрения, так как контрастирует с привычной для А. В. Суворова манерой написания. Здесь автор одновременно применяет и просторечные элементы (наряду с указанными выше иностранными военными терминами): …чуть было мою печенку не проглотили, и традиционные «деловые» клише: …учинить себя Господиномъ Рейна, правда последнее, хотя и использует канцелярскую форму с глаголом учинить, имеет ярко выраженный семантико-стилистический оттенок иронии, насмешки А. В. Суворова, смело вплетенный им в известную формулу делового языка, получившую таким образом совсем иное звучание. Примечательна сноска, помещенная издателем после слов «Французы въ оффензивЪ (наступательная война)»: «ПримЪняясь къ духу времени, всякiй полководецъ съ презренiемъ въ сихъ || письмахъ вмЪсто Россiйскихъ словъ, во многихъ мЪстахъ писалъ иностранныя (курсив наш. — О. Н.)» (там же, 48–49). Заметим, что в других посланиях (Суворов, Походы) термины офензив (здесь даем в современном написании) — «наступление, нападение, атака» и дефензив — «оборона» используются в своих основных номинативных значениях и лишены метафорического переосмысления.

Сходную мотивацию к применению художественно-изобразительных приемов в деловом тексте мы наблюдаем в письме А. В. Суворова к графу Р. от 18 мая 1799 г.». Здесь, как и в предыдущем послании, содержится скрытая ирония автора, выраженная материально — включением в текст и собственным переводом иноязычного слова, Приведем этот интересный фрагмент эпистолярного наследия полководца:

«Милостивый Государь мой,

Графъ А. К.! ||

Вашего Сiятельства почтеннЪйшiя письма отъ 7, 8 и 10 Маiя имЪлъ честь получить, и покорнЪйше благодарю за рЪшенiе о ШембекЪ…. Это была пропозицiя безъ рефлекцiи (разсмыслъ):Уже не здЪсь, но въ ВЪнЪ отношениiями мнЪ вреденъ! — Сокращаю ласковостью. — МнЪ наизлЪйшiй непрiятель, — очень скученъ дипломатическiй стиль, обманчивою двуличностiю! — Спать недосугъ! — Русскiе не таковы! Генералъ ихъ больше рекрутъ! — Боже пособи кончить кампанiю.

Всероссiйскiй ИМПЕРАТОРЪ повелЪваетъ мнЪ относиться къ Ко||ролю обЪихъ Сицилiй. — МнЪ тамъ еще темно ! — <…> (Суворов, УП, 50–52).

Используемое автором сочетание пропозицiя безъ рефлекцiи (разсмыслъ) свидетельствует о его чутком отношении к семантической стороне лексической единицы и умении выделять сегменты смысла с помощью применения противоположных (и стилистически, и семантически) элементов. А. В. Суворов сам приоткрывает специфику письменного «делового» творчества, которая объясняет и причины такого разноликого в текстовом отношении поведения, когда говорит: «…очень скученъ дипломатическiй стиль, обманчивою двуличностiю!».

Одним из достоинств «деловой прозы» А. В. Суворова является ее конкретный, практический характер, нацеленный на решение жизненных проблем. И в таком случае автору удалось совместить контекстуальную целостность поставленной задачи с ее результатом. Если оценивать функциональную сторону сочинений великого русского полководца, то на первый план выступают перцептивность и волюнтативность слова А. В. Суворова, его живой, а не искусственный диалог с человеком. Все труды генералиссимуса несут отпечаток иного отношения к монологу как ведущему коммуникативному средству в деловом тексте. Именно оно сцепляет все остальные показатели, выравнивает их, служит созданию одного общего словесного полотна.

Стиль и язык «деловой прозы» А. В. Суворова обогащены использованием нетрадиционных игровых приемов, когда неизвестное слово, «изобретенное» им, становится объектом социо- и психолингвистической мотивации.

В то же время А. В. Суворов отлично усвоил правила официального делопроизводства и руководствуется ими в тех трудах, которые требуют следования закрепленной за ними формы. В части военно-деловой организации словесного строительства он был в какой-то мере продолжателем Петра I, но явился и создателем современного ему текста, отвечающего потребностям того времени и использующего новый лексико-семантический инструментарий эпохи. Поэтому язык сочинений А. В. Суворова очень приближен к общенациональным традициям предпушкинской поры и стал ориентиром для формирования последующей системы гражданских стилей и ее градации.

Список литературы

1. Магницкий, М. Л. Краткое руководство к деловой и государственной словесности для чиновников, вступающих в службу. — М., 1835.

2.Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х т. — М.: А/О Издательская группа «Прогресс», «Универс», 1994.

3. Горшков, А. И. Лексика и фразеология «Науки побеждать» А. В. Суворова // Русский язык в школе. 1946. № 5–6. С. 47–51.

4. Шишков, А. С. Морской словарь, содержащий объяснение всех названий, употребляемых в морском искусстве. Сочинил адмирал А. С. Шишков. [Т. 1. Словарь по кораблестроению]. СПб., 1832.

5. Шишков, А. С. Морской словарь, содержащий объяснение всех названий, употребляемых в морском искусстве. Сочинил адмирал А. С. Шишков. [Т. 2. Словарь по наукам, до мореплавания относящимся]. СПб., 1835.

6. Шишков, А. С. Морской словарь, содержащий объяснение всех названий, употребляемых в морском искусстве. Сочинил адмирал А. С. Шишков. [Т. 3. Словарь по артиллерии]. СПб., 1840.

7. Сороколетов, Ф. П. История военной лексики в русском языке XI–XVII вв. Л.: Наука, 1970. — 384 с.

8. Тузова, М. Ф. Из истории русской военной лексики // Ученые записки МОПИ им. Н. К. Крупской. Т. 148. Русский язык. Вып. 10 / Под общ. ред. И. В. Устинова, 1964. С. 379–385.

Список источников

Суворов, В–П — Вахтъ-Парадъ, или Наука Побеждать // Собранiе писемъ и анекдотовъ, относящихся до жизни Александра Васильевича Князя Италiйскаго, Графа Суворова-Рымникскаго, въ коихъ изображается истинный духъ и характеръ сего ироя, съ присовокупленiемъ Вахт-Парада, или Науки ПобЪждать, сочиненной симъ непобЪдимымъ полководцемъ. Третiе изданiе. Иждивенiемъ П. Кузнецова. М., 1814. С. 106–128.

Суворов, Походы — Суворов А. В. Походы и сражения в письмах и записках. — М.: Воениздат, 1990. — 480 с., 20 л. ил. — (Ратная слава Отчизны).

Суворов, Приказы — Приказы и инструкцiи Суворова по обученiю Австрiйской армiи въ 1799 году // Сборникъ боевыхъ наставленiй и приказовъ. Изданiе Военно-ученаго комитета Главнаго штаба. Выпускъ I. Суворовъ. СПб., 1868. С. 27–36.

Суворов, УП — УмЪнье побЪждать. Творенiе Генералиссимуса Россiйскихъ армiй, Князя Италiйскаго, Графа Суворова-Рымникскаго. Съ портретомъ. Новое изданiе. СПб., 1848. С. 23–52 (фрагменты).

Указы Екатерины — Указы Всепресветлейшей, Державнейшей, Великой Государыни Императрицы, Екатерины Алексеевны, Самодержицы Всероссийской, состоявшиеся с благополучнейшего вступления Ея Императорского Величества на Всероссийский Императорский Престол… М., 1763. Отд. стр.

Указы Пугачева — Пугачевщина. Т. 1. Из архива Пугачева (манифесты, указы и переписка). — М.-Л.: Гос. изд-во, 1926. — 288 с.

* Здесь и далее по техническим причинам при цитировании текстов литера «ять» заменена символом «Ъ».

[i] Флигельман — «правофлагновый солдат, выходивший перед фронтом и делавший приемы, с которыми должен был сообразоваться весь строй» (Суворов, Походы, 472); плутонг — «подразделение, на которое делился батальон для производства залповой стрельбы. (Для этой цели батальон рассчитывался на 2 дивизиона, дивизион — на два плутонга)» (там же, 468); деплояда — «развертывание войск» (там же, 462); объяснение термина каре см. далее; экзерциция — «строевое учение слодат» (там же, 473); ретирада — «отступление» (там же, 470).

[ii] О специфике лексики и фразеологии «Науки побеждать» А. В. Суворова впервые написал А. И. Горшков [3, 51].

[iii] В этом отношении замечателен «Морской словарь» А. С. Шишкова, впервые зафиксировавший лексику, относящуюся к мореплаванию и военному искусству и выдержанный в традициях словарного дела в России того времени. Т. 3 этого труда содержал также и «Словарь по артиллерии». Большинство терминов отражали ситуацию второй половины XVIII в. (см.: [Шишков 4; 5; 6]).

** Такъ Князь Суворовъ называлъ лазаретъ. (Сноска в тексте. — О. Н.).

[iv] Более подробно военная терминология в текстах XVIII в. исследована в трудах Ф. П. Сороколетова [7], М. Ф.Тузовой [8].

[v] ВслЪдствiе увлеченiя красотою учебныхъ шаговъ, тогда уменьшили мЪру шага до ¾ аршина, по мирнымъ уставамъ. Вотъ причина, почему Суворовъ такъ часто напоминаетъ мЪру в[о]енного шага. (Сноска в тексте. Здесь и далее все постраничные примечания издателя, обозначенные в нашем источнике знаками «*» «**», даются в арабской нумерации. — О. Н.).

[vi] Не знаем, въ чемъ заключалась цЪль этого вздваиванья, — можетъ быть это было допущено какъ намекъ, что слЪдуетъ дЪлать во время сквозной атаки при столкновенiи. (Сноска в тексте. — О. Н.).

[vii] Вотъ и еще разъясненiе, почему Суворовъ терпЪть не могъ отступленiя, и почему употреблялъ всЪ усилiя развить наступательные инстинкты. (Сноска в тексте. — О. Н.).

[viii] Т. е.: но для васъ смерть или плЪнъ должно быть одно. (Сноска в тексте. — О. Н.).

[ix] Дабы при сквозной атакЪ части могли раздаваться въ стороны. (Сноска в тексте. — О. Н.).

[x] Т. е. держа на руку. (Сноска в тексте. — О. Н.).

[xi] СлЪдовательно, на заднюю шеренгу. (Сноска в тексте. — О. Н.).

[xii] ПобЪди! (Сноска в тексте. — О. Н.).

[xiii] Этотъ порядокъ атаки показываетъ, какъ Суворовъ видоизмЪнялъ свою систему въ зависимости отъ усовершенствованiя оружiя: въ это время французы имЪли уже чугунную картечь, наибольшая дЪйствительность которой получалась не на 80 саж., || как прежней свинцовой, а на 150. ВслЪдствiе этого всЪ перебЪганiя для уменьшенiя потерь отъ картечнаго огня уже отмЪнены. Но все, что относится до штыка, неизмЪнно и никогда не измЪнится, ибо штыкъ несовершенствуемъ. (Сноска в тексте. — О. Н.).

[xiv] Так в тексте.

[xv] Такое согласование в тексте.