Реферат: Корпоративная справедливость по-русски: "понятия" и "беспредел" как лексические инновации

Корпоративная справедливость по-русски: "понятия" и "беспредел" как лексические инновации

С. Г. Воркачев

"Нет правды на земле. / Но нет ее и выше", - утверждает пушкинский Сальери. Действительно, справедливости универсальной - справедливости для всех, нет ни на земле, ни на небе. Тем не менее, ближе всего к абсолютной справедливости стоит, наверное, ее понимание в мифологическом сознании, где она отождествляется с некой силой, сохраняющей баланс добра и зла в мире, в котором, как в армии, исполнение любого предписания поощряется, а его неисполнение наказуется, причем наказание зачастую исходит от самой природы, принимает вид стихийных бедствий и болезней [Толстая 2000: 378] и воздается, можно сказать, автоматически. Справедливость в любом другом понимании - это справедливость частная ("партикулярная" - [Лейнг-Стефан 2003: 598]), относительная - справедливость "для своих", спокойно допускающая "нравственные исключения" [Лейнг-Стефан 2003: 602] для "чужих".

Если представить оrdo justitiae ("порядок справедливости") в виде концентрических кругов, то его внешние границы образует справедливость универсальная, космогоническая, внутри же находятся "частные справедливости": теическая, этническая и групповая, а его центральную точку образует справедливость персональная - индивидуальная, которая, собственно говоря, уже справедливостью и не является.

Второй, более узкий круг образует справедливость теическая, вернее, монотеическая, первая заповедь которой ("Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим" - Исх. 20: 3; Втор. 5: 7) "отсекает" от "пользователей" божественной справедливости всех неверующих и иноверцев - "чужих", для которых нет спасения и жизни вечной, и, следовательно, нет воздаяния за добродетельную жизнь на этом свете и нет компенсации за правдолюбивые страдания. Во Христе "несть эллина, ни иудея" (Кол. 3: 11).

Следующий круг - круг этнической, национальной справедливости. Следует отметить, что, как свидетельствует этимология, представления о "своем" и "чужом" в русском языке сформировались именно на этническом уровне: "свой" - это свободный, т. е. принадлежащий к своему роду-племени и пользующийся определенными правами, в то время как "чужой", заимствованное из готского языка и производное от индо-европейского *teuta "народ, земля", первоначально означало "чужеземец" [Фасмер 2003, т. 3: 582-583; т. 4: 379; Шанский-Боброва 2000: 283, 366; Черных 1999, т. 2: 148, 395]. В круг национальной справедливости входят все "свои", в том числе и "свои сукины дети", на "чужие" этносы она не распространяется, свидетельство этому - существование двойных стандартов, о чем весьма красноречиво говорит Ф. Тютчев: "Давно наукой фарисейской / Двойная правда создалась: / Для них - закон и равноправность, / Для нас - насилье и обман" ("Славянам").

Далее идет круг справедливости, которую так и тянет назвать "социальной", - круг справедливости групповой: классовой и корпоративной. Здесь, в зависимости от "референтной группы", в число "чужих", на которых не распространяется внутригрупповая справедливость, включаются "подлые сословия", аристократы, буржуи, интеллигенты, враги народа, лохи, фраера и пр. - все они рискуют попасть в область "нравственных исключений", когда их уничтожение будет "способствовать победе нового общественного строя" и с этой точки зрения быть "моральным".

И, наконец, центр круга образует "личная справедливость", которая, по определению, справедливостью не является, поскольку не признает каких-либо прав другого и не обладает какой-либо степенью всеобщности.

Юристы сетуют: в современном российском обществе господствует аномия - всеобщее неуважение к законам и бессилие последних, что совершенно справедливо в отношении законов писанных, общегосударственных. Однако, как известно, свято место пусто не бывает, и правовой вакуум в социуме немедленно заполняется законами иными, неписанными, получившими в русском языке имя "понятий".

По мысли Св. Августина, государство без справедливости является вертепом разбойников [Августин Аврелий 1998: 9]. Заметим, что и в вертепе разбойников есть своя справедливость: разбойничья, корпоративная, на основании которой происходит распределение добра и зла таким образом, что это удовлетворяет всех или большинство обитателей этого вертепа.

Экспансия специфической корпоративной морали на национальный уровень в законопослушный социум имеет, конечно, свои причины: извечное недоверие русского человека к власти и к официальным законам, которые она пишет "под себя", с одной стороны, и "вхождение во власть" уголовного мира, с другой. Процесс этот напоминает некую "перманентную карнавализацию", создающую мир наизнанку, в котором "последние становятся первыми", а первые, соответственно, последними, где господствовавшие ранее нравственные категории "опускаются", а на их место поднимаются понятия корпоративной морали - появляются "хорошие" и "плохие" бандиты, "точка отсчета" меняется и "порядочный человек" становится "лохом".

Существование любой "партикулярной морали" невозможно без деления мира на "своих" и "чужих" с последующим подразделением на "классово близких" и "классово чуждых". Определиться с тем, что такое "понятия" и кто по ним живет ("свои") проще всего апофатически, выяснив сначала, кто такие "чужие", у которых "понятий" нет. А не живут по ним порядочные люди и интеллигенты, которые в словаре носителей "понятийного сознания" получают имя "лохов".

В оппозиции "свои-чужие" лох - абсолютно "классово чуждый элемент", некая "прореха на человечестве". "Инвективный потенциал" лоха почти равен "козлу/петуху" - за "лоха" могут и убить. Люди, в отличие от прочих животных, не останавливаются перед внутривидовым уничтожением, а для этого сначала ближнего нужно уничтожить морально, вывести из числа себе подобных, лишив его каких-либо положительных человеческих качеств - назвать "лох?м".

В речи носителей специфического корпоративного этоса "лох" - квалификация обычного порядочного человека: "В … новорусской клоаке напрочь исчезло понятие "порядочный человек". Его заменило слово "лох"" (Константинов-Новиков). Так, со сменой культа сакральное становится профанным, а мелиоративы - пейоративами. Порядочность как светский аналог праведности - это свойство тех, "кто довольствуется меньшим того, на что имеет законное право" (Аристотель). Порядочные люди "честны и не лгут, пока не нужно" [Чехов 1956, т. 10: 495], они соблюдают по возможности элементарные моральные нормы, изложенные вкратце в письме А. П. Чехова брату Николаю: уважают чужое и собственное достоинство, добры, не скандалят, не лгут, не воруют, не юродствуют, не суетны…[Чехов 1956, т. 11: 83-85].

Семантика "порядочного человека" в значительной части своего объема пересекается с семантикой "интеллигента", с этикой которого, по утверждению Ю. С. Степанова, "ближе всего совпадает основной нравственный закон" [Степанов 1997: 644] и отличительной чертой которого является обостренное чувство справедливости [Карасик 2005: 29] - гиперморализм. "Судьбы его печальней нет в России" (Максимилиан Волошин) - интеллигент одинаково, хотя и по разным причинам, малосимпатичен власти, народу [Савицкий 2007: 195] и, естественно, криминалитету и носителям "понятий". Если власть его не любит за критическое к ней отношение, народ - за то, что "больно умный", то у представителей "понятийного этоса" вызывает презрение его доверчивость и отсутствие "распальцовки" - не хам!

В число живущих по понятиям - "своих" - включается, прежде всего, весь "сонм" профессиональных преступников, как руководство - законники (воры в законе), положенцы (заместители), смотрящие (руководители на местах), бригадиры (главари банд), авторитеты, кассиры (держатели общаков), так и рядовые бандиты - (чисто реальные/конкретные) пацаны/братаны, бойцы, боевики, быки и пр. [Максимов 1998].

Общая криминализация жизни и интенсивное проникновение в разговорную и не только разговорную речь "блатной фени" приводят к проникновению в "обыденное сознание" уголовных норм социального взаимодействия - "понятий", которыми руководствуются, сознательно или бессознательно, и "любители", объединяемые в одну, хотя и разнородную, группу уже не профессиональным, а "моральным" признаком.

Прообраз сегодняшних "понятий" - "писаный неписаный воровской закон" (Танич) - сложился в России, по свидетельству источников, где-то в 30-е годы прошлого века не без участия тогдашних "компетентных органов" [Дышев 1998]). Видимо, тогда и сложился институт "воров в законе", соблюдающих "кодекс воровской чести" как совокупность криминальных традиций и обычаев. В число требований этого "кодекса" входили: запрет на сотрудничество с государственными органами и службу в армии, несколько обязательных ходок в колонию, активное участие в жизнедеятельности "воровского сообщества", отказ от любого труда, проживание на материальные средства, добытые преступным путем, пропаганда воровских обычаев и традиций, а также преступного образа жизни, организация сбора "общаковых" средств и контроль за их использованием, опека и помощь заключенным под стражу и осужденным ("подогрев зоны"), соблюдение решений сходок, организация противодействия государственным органам, запрет на обладание собственностью, отсутствие постоянного места жительства и отказ от семейной жизни [Дышев 1998; Максимов 1998; Разинкин-Тарабрин 1998].

Основные концепты, составляющие лингвокультурную идею справедливости, - "справедливость" и "несправедливость" - в профессиональном и социолектном жаргонах русского языка получают имена "понятий" и "беспредела". Эти лексические единицы образованы путем семантического переосмысления и морфологического переоформления соответствующих основ литературного языка. Функционируя в профессиональной речи уголовников, они одновременно обозначают как нормы догосударственного, "обычного права", подкрепляемого карательными санкциями преступного сообщества, так и моральные понятия преступного этоса.

Как уже говорилось, по утверждению Аристотеля, "справедливость не есть часть добродетели, а вся добродетель, и противоположность ее - несправедливость - не часть порочности, а порочность вообще" [Аристотель 1998: 248], т. е. справедливость равнозначна морали и включает в себя все ее нормы, запрещающие действовать во вред ближнему - "своему". Тем самым, для уяснения того, что означают нормы "партикулярной справедливости" достаточно перечислить запреты на их нарушения: нельзя ("стремно", "не по понятиям") делать то-то и то-то по отношению к "своим".

"Понятия" - относительно недавнее "приобретение" русской разговорной лексики: словари тюремно-лагерно-блатного жаргона и русского сленга прошлого века эту лексическую единицу еще не фиксируют [Балдаев и др. 1992; Грачев 1992; Юганов-Юганова 1979]. Модель ее семантической деривации от соответствующей лексемы русского литературного языка путем сужения предметной области относительно прозрачна: сначала понятие как "представление, сведения о чем-нибудь" [Ожегов 1953: 510], затем разговорное "понятия" как "то или иное представление о чем-нибудь, способ понимания чего-нибудь" [Ушаков 2000, т. 3: 581] и "уровень понимания чего-либо; совокупность взглядов на что-либо" [СРЯ 1983, т. 3: 290; БТСРЯ 1998: 919], а в конечном итоге - совокупность взглядов какой-либо социальной группы на поведенческие и моральные нормы.

Сужение предметной области понятий начинается еще в литературной речи с их "авторизации" (мои/твои/его понятия) и "кванторизации" ("по всем понятиям"), а также определения их "хронотопа" - времени и места (географии) тех представлений, о которых идет речь: "По всем понятиям человек еще не старый, я резко вдруг ощутил, что что-то истекает, уходит, и поддался панике" (Соловьев); "Куpоpтная суета аэpопоpта, бабульки, пpедлагающие ночлег за умеpенную по кавказским понятиям мзду, pазлапые чеpные в ночи пальмы - все так знакомо!" (Серафимов);

Эта предметная область сужается еще больше, когда речь идет о представлениях какой-либо социальной группы - конфессиональной, гендерной, возрастной, профессиональной, сословной и пр.: "По христианским понятиям, как ни смутно он их себе представлял, он должен был попросить помолиться и за Фомичева" (Бабаян); "Чудовищная, по мусульманским понятиям, сцена" (Бовин); "По цирковым понятиям это был возраст почти пенсионный для "воздуха"" (Улицкая).

"Настоящие понятия" начинаются тогда, когда речь идет о совокупности морально-правовых норм какой-либо социальной (референтной) группы - группы, к которой себя относит либо желает относить говорящий ("Это - не/по понятиям") либо протагонист высказывания ("X считает/полагает, что это - не/по понятиям").

Прежде всего, эти "понятия" по старой и "доброй" российской традиции противостоят писанному, официальному и юридически апробированному закону: "Россия все-таки во многом еще "по понятиям", а не по закону живет" (Деловой квартал 2003); "Мы особый народ, душа у нас такая, - продолжаем жить не по закону, а по понятиям" (Время МН 2003.05.26);

Со всей очевидностью семантика "понятий" носит стереоскопический, объемный характер: в зависимости от "точки зрения" - морально-правовых установок говорящего/протагониста высказывания - в ней "высвечиваются" те или иные содержательные компоненты, прежде всего аксиологические.

Так, для носителей законопослушного, "государственного" сознания "понятия" (по умолчанию уголовные) - безусловное зло, стоящее на пути демократии, справедливости, правового государства и пр.: "То есть, как тут говорили, "по понятиям" - у 'пахана"" (НТВ 22.09.2000); "Или очень скоро мы все будем жить "по понятиям" воровского общака" (Беспредел 2002).

В то же самое время, как ни парадоксально, для носителей законопослушного сознания неприемлемы "понятия", равносильные произволу, по которым живет российская власть в лице ее чиновных представителей: "На словах - "диктатура закона", по делу - произвол чиновников, решающих свои дела по своим своекорыстным "понятиям"" (Советская Россия 01.09.2003).

"Понятия", вполне естественно, принимаются и одобряются своим создателем - криминальным сообществом, члены которого по ним "живут и умирают": "Уж кому я в этой истории не завидую, так это главному ее герою, Герихону. Ведь по понятиям он не совершил ничего плохого: делал свою работу. Крал машины" (ЕЖ 18.09.2006).

Менее естественно, но вполне объяснимо, когда "понятия" принимаются носителями законопослушного сознания - ими никак не оцениваются либо даже одобряются: "Оказалось, она этим летом отъехала в Грецию "с одним пацаном, который живет исключительно по понятиям", и уже обвенчалась с ним, причем не где-нибудь, а в Иерусалиме" (Вишневецкая).

Объяснимо же это, видимо, тем, что в их представлении "понятия", в отличие от писанного закона, даже будучи уголовными, имеют правовой характер внутри определенной социальной группы - "своих": их нормы приемлются всеми членами этой группы, направлены на ее сохранение и сознаются как основанные на принципах справедливости.

Об эволюции "понятий" в общественном сознании, о смене аксиологических акцентов в их семантике свидетельствуют, в частности, результаты опроса респондентов: университетской молодежи - студентов и аспирантов. Для подавляющего из них большинства "понятия" - это "установленные в обществе правила и нормы поведения", "нормы и правила, приемлемые в определенном круге людей", "неписанные правила общения, жизни и отношений в обществе", следование которым оценивается положительно, а отказ от такого следования превращает человека "в изгоя" (ср.: "Понятия - система законов, обычаев и предрассудков, бытующих в той или иной социальной или возрастной группе, всеобщие взгляды на мир; сложная система с многочисленными табу, способы доказать свою видимую или настоящую правоту" - [Мальцева 1998]). "Понятия" здесь отождествляются с законом: жить по понятиям - "жить по законам той или иной группы населения"; "действовать в соответствии с определенным законом"; "жить по правилам и законам какого-то конкретного общества". Более того, понятия здесь приобретают всеохватный характер, становятся если не умом, то, по меньшей мере, "честью и совестью эпохи": "У каждого есть нормы и границы (через которые нельзя переступать) морали, совести, чести" (это о понятиях! - С. В.). Уголовное толкование "понятий" воспринимается в этой среде как устаревшее - "Так было раньше!". "Жизнь по понятиям возможна как "на зоне", так и в обычной среде. Жить так подразумевает выполнение правил и обязанностей, так же эти понятия дают вам определенные права". Тем не менее, хотя и спорадически, жизнь "в соответствии с корпоративной традицией" [Химик 2004: 470] осуждается: "Понятия - законы людей, считающих себя "избранными" в обществе и живущими по принципу "все для себя - остальное для других"".

"Универсализация" понятий, отождествление их с законом наблюдается и в языке средств массовой информации: "Новыми врагами стали при этом чужаки, недавние пришельцы на улицы родных городов, плохо говорящие по-русски и ведущие себя не по "понятиям" (то есть "нашему" своду законов), - "черные", "чурки", "чучмеки", "хачики" и иже с ними" (Неприкосновенный запас 2003); "Ей как бы говорят: чтобы в России восторжествовал закон, давайте - по понятиям" (Известия 03.03.2003).

"Понятия" как свод основных положений некой корпоративной морали при ближайшем рассмотрении ничем особенно не отличаются от любого другого "морального кодекса" - строителя ли коммунизма, капитализма или чего-либо еще, где на первом месте стоит заповедь лояльности "своим", а самым страшным грехом считается предательство - не случайно, видимо, Данте в последний круг своего ада помещает предателей, Иуду Искариота и Брута (Inferno 34: 60-69). "Понятия" в переложении на литературный язык сводятся к запретам наносить какой-либо неоправданный ущерб "своим" (предавать / сдавать, обманывать / кидать / обувать / разводить, воровать / крысятничасть, грабить и пр.), а также общаться с "врагами": "Я понятия знаю. Своих кентов никогда не кидал" (Кивинов); "Палыч велел передать: от чужого откусываешь. Не по понятиям живешь, Илья" (Константинов-Новиков).

Языковой знак для обозначения семантического противочлена "понятий" - "беспредела" - также появился относительно недавно: словари, Д. Н. Ушакова (1935), С. И. Ожегова (1953) и оба академических - большой (1951) и малый (1981) - его не фиксируют, а включен он в словарь С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой (1992) с пометой разг. в значении "крайняя степень беззакония, беспорядка" [Ожегов-Шведова 1998: 45] и в словарь С. А. Кузнецова (1998) с пометой разг.-сниж. в значении "отсутствие правил, законов, ограничивающих чей-либо поизвол" и "произвол, беззаконие" [БТСРЯ 1998: 75]. И, естественно, он фиксируется в словарях жаргона и разговорной речи [Мокиенко-Никитина 2000: 60; Химик 2004: 44]. "Беспредел" в книжно-литературном русском языке появляется лишь в качестве авторского неологизма: "Если б ты оценила любви беспредел" (Левин).

"Внутренняя форма" этого слова вполне прозрачна ("До беспредела мы дошли, но это еще не предел") - "отсутствие предела как ограничений на что-либо" - и в какой-то мере воспроизводит, только с противоположным оценочным знаком, значение столь милой русскому сердцу "воли". В разговорной речи "беспредел" успешно конкурирует с "произволом": "Настоящий произвол (это литературный синоним широко употребляемого ныне, к сожалению, блатного термина "беспредел") начался в марте 1917 года" (Спецназ России 15.04.2002); "Кстати, только наши практики решили вместо слова "произвол" пользоваться словом "беспредел", которого нет ни в одном словаре русского языка" (Аграновский).

В разговорную речь "беспредел", очевидно, "поднялся" из тюремно-воровского жаргона, "беспределом" обозначались преступления, совершаемые с чрезмерной жестокостью даже с точки зрения профессиональных преступников: "Кончить ее - полный беспредел, если "по понятиям"" (Константинов-Новиков).

"Бепредел" в отличие от "понятий" в жаргонной и в разговорной речи всегда оценивается отрицательно. Как и его семантический противочлен, "беспредел" практически "всеохватен" - он стоит в одном ряду с беспорядком, анархией, хаосом, преступностью, беззаконием, несправедливостью, бесчинством, разгулом, неуважением, расхлябанностью, бандитизмом и даже демократией и вольницей, а противопоставляется порядку, закону и справедливости: "Это же форменный беспорядок, анархия и беспредел" (Капишникова); "В стране должен быть порядок, а у нас беспредел" (ФОМ 12.04.12.2001).

Степень интенсивности отрицательных коннотаций в семантике "беспредела" приводит к крайнему "истончению" ее предметной части, когда здесь остается почти лишь одна эмоциональная оценка, часто усиливаемая интенсификаторами "черный", "чистый", "полный", "настоящий", "вообще/ваще": "Реакция на этот черный беспредел Глазьева пока более чем скромная" (Советская Россия 15.06.2003);

Атрибутивное и обстоятельственное расширение имени "беспредел" определяют субъект и область последнего - кто и где его творит: "Кроме того, говорят думские эксперты, благодаря этому документу удастся предотвратить "тарифный" беспредел" (Время МН 2003).

По статистике особенно возмущает здесь беспредел, творимый как раз теми "лицами и организациями", которые, казалось бы, по долгу службы обязаны с ним бороться - государственные силовые структуры, органы законодательной и исполнительной власти всех уровней: "Но если милицейский беспредел будет оставаться безнаказанным, он никогда не исчезнет" (АиФ 2006 № 42).

Все сказанное, как представляется, приводит к двум заключениям: в нашей реальной жизни кодекса универсальной морали, включающей требование абсолютной справедливости ("справедливости для всех"), не существует: любая справедливость "партикулярна", и неважно, сколь широк круг лиц, на которых она распространяется ("своих"); свободная "миграция" лексических единиц ("понятия" и "беспредел") из специфического профессионального (уголовного) жаргона в социолекты и разговорный язык косвенно свидетельствует о тенденции к превращению "корпоративной морали" в национальную.

Список литературы

Августин Аврелий. Лабиринты души // Августин Аврелий. Исповедь; Блез Паскаль. Письма к провинциалу. Симферополь, 1998.

Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Минск, 1998.

Балдаев Д. С., Белко В. К., Исупов И. М. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона (речевой и графический портрет советской тюрьмы). М., 1992.

БТСРЯ - Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998.

Грачев М. А. Язык из мрака: блатная музыка и феня. Словарь. Нижний Новгород, 1992.

Дышев С. От "воров в законе" до "отморозков": Россия уголовная [Электронный ресурс]. М., 1998.

Карасик В. И. Лингвокультурный типаж "русский интеллигент" // Аксиологическая лингвистика: лингвокультурные типажи. Волгоград, 2005. С. 25-61.

Лейнг К., Стефан Дж. Социальная справедливость с точки зрения культуры // Психология и культура / Под ред. Д. Мацумото. М., 2003.

Максимов А. А. Российская преступность. Кто есть кто? [Электронный ресурс]. М., 1998.

Мальцева Р. И. Словарь молодежного жаргона [Электронный ресурс]. Краснодар, 1998.

Мокиенко В. М., Никитина Т. Г. Большой словарь русского жаргона. СПб., 2000.

Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. М., 1953.

Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1998.

Разинкин В., Тарабрин А. Цветная масть: элита преступного мира [Электронный ресурс]. М., 1998.

Савицкий В. М. Интеллигенция и интеллигентность // Vita in lingua: К юбилею профессора С. Г. Воркачева. Краснодар, 2007.

СРЯ - Словарь русского языка. В 4 т. М., 1981-1984.

Степанов Ю. С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997.

Толстая С. М. Преступление и наказание в свете мифологии // Логический анализ языка: Языки этики. М., 2000.

Ушаков Д. Н. Толковый словарь русского языка. В 4 т. М., 2000.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. М., 2003.

Химик В. В. Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. СПб., 2004.

Шанский Н. М., Боброва Т. А. Школьный этимологический словарь русского языка: Происхождение слов. М., 2000.

Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. В 2 т. М., 1999.

Чехов А. П. Собрание сочинений: В 12 т. М., 1956.

Юганов И., Юганова Ф. Словарь русского сленга (сленговые слова и выражения 60-90 годов). М., 1979.