Реферат: Морфологические категории (их типы и компоненты)

Морфологические категории (их типы и компоненты)

Петрухина. Е. В.

Русская морфология обычно описывается в системе частей речи, но есть и описание «категориальной» морфологии русского языка. Например, в пражской «Русской грамматике» (1979) морфологические категории описываются не по частям речи, а по «пучкам», в которых они выступают у разных частей речи. Например, категория рода рассматривается в одном разделе как категория существительных («несогласуемых неместоименных слов»), местоимений и «согласуемых слов» (прилагательных, причастий, глагольных форм прошедшего времени и сослагательного наклонения)[i].

Грамматическую (морфологическую) категорию образуют однородные (т. е. объединенные общекатегориальным значением) противопоставленные (и по форме, и по значению) ряды морфологических форм. Категориальное значение одного из противопоставленных рядов морфологических форм – это граммема[ii]. Так, формы числа имен существительных при помощи окончаний выражают граммемы единственного или множественного числа, являющиеся реализацией общекатегориального значения числа. В ряде работ[iii] грамматическая категория рассматривается только с точки зрения содержания – как семантическая категория грамматического типа, представляющая совокупность однородных между собой граммем.

В русском языке (как и в других флективно-синтетических языках) значения, противопоставленные в рамках одной категории, не могут быть выражены в одной словоформе, т. е. граммемы взаимоисключают друг друга[iv]. Например, имя существительное может содержать флексию либо единственного, либо множественного числа, а глагол – выражать либо 1-е, либо 2-е, либо 3-е лицо. Иными словами, «грамматическое значение словоформы может содержать не более одной граммемы одной и той же грамматической категории»[v].

Впрочем, принцип взаимоисключения для грамматических значений не является универсальным для всех языков. Как считают специалисты по языкам Юго-Восточной Азии, взаимоисключение граммем вообще нехарактерно для грамматических категорий изолирующих языков – китайского, тайского, кхмерского. Формы одной категории в изолирующих языках «противопоставлены не потому, что они передают взаимоисключающие значения, а потому, что они несут различные значения»[vi]. Также в английском языке формальные показатели противопоставленных времен прошедшего и будущего совместимы, ср. «будущее в прошедшем» (would work). Совместимы и показатели форм Perfect и Continuous (have been working), которые в одних работах считаются формами времени, в других – формами вида. Если считать взаимоисключение граммем универсальным обязательным признаком грамматической категории, то надо признать, что английские формы Past и Future (а также Perfect и Continuous) входят в разные грамматические категории. К такому выводу приходит В. А. Плунгян, рассматривая будущее время вне категории времени[vii]. Анализ семантики и употребления форм настоящего и будущего времени в русском языке показывает, что трактовка будущего вне грамматической категории времени неприемлема для русского языка.

Морфологические категории могут представлять собой многочленные структуры (ср., например, категорию падежа в русском языке) или двучленные, бинарные, организованные по принципу оппозиции (ср. глагольный вид). Среди морфологических категорий выделяют категории с номинативным компонентом значения и категории без такого компонента – неноминативные. К первым относятся категории, представляющие и интерпретирующие объекты внеязыкового мира или отношения между ними: количественные отношения предметов, степень проявления признака, реальность или нереальность действия, его отношение к моменту речи, говорящему и другим участникам акта речи и др.; таковы, например, категории числа имен существительных, степени сравнения прилагательных, глагольные категории наклонения, времени, лица, вида. Неноминативные категории реализуются синтагматически – в синтаксической сочетаемости, т. е. через формы согласуемых слов (например, категория рода имен существительных) или в зависимости от грамматических признаков слов, с которыми эти формы согласуются (категории рода, числа и падежа имен прилагательных)[viii]

В составе морфологических категорий русского языка есть словоизменительные категории, члены которых – это формы одного и того же слова (например, глагольные категории наклонения, времени, лица), и несловоизменительные (или классифицирующие) категории, члены которых – это формы разных слов (например, категория вида глагола). Формообразование как образование грамматических форм слова представлено 1) словоизменением, или образованием флективно-синтетических форм (например, личных форм глагола); 2) образованием аналитических грамматических форм типа буду работать, работал бы; 3) соотносительными формами разных слов (например, формами глаголов СВ и НСВ)[ix].

Внутри частей речи выделяются также лексико-грамматические разряды, отражающие взаимодействие лексики и грамматики. Это подклассы слов той или иной части речи, которые характеризуются общим элементом лексического значения, определяющим их грамматические свойства. Например, выделяются следующие глагольные лексико-грамматические разряды: переходные и непереходные глаголы (обусловливающие возможность или невозможность образования форм страдательного залога); личные / безличные глаголы (имеющие разный набор форм категории лица); предельные / непредельные (или, в другой терминологии, терминативные / нетерминативные) глаголы, влияющие на образование видовых пар. Лексико-грамматические разряды отличаются от грамматических категорий отсутствием общего категориального значения, имеющего конкретные реализации в отдельных разрядах, и отсутствием системы морфологических форм выражения этих реализаций.

Семантические типы морфологических оппозиций

Морфологические оппозиции, которые образуют граммемы двучленных (бинарных) морфологических категорий, по аналогии с фонологическими оппозициями делятся на привативные, эквиполентные и градуальные. Данные понятия, перенесенные в область морфологии из фонологии, отличаются от соответствующих фонологических понятий. Морфологические оппозиции как двуплановые образования, имеющие план выражения и содержания, обладают более сложной структурой, чем одноплановые фонологические корреляции.

Члены привативной оппозиции различаются наличием / отсутствием одного семантического признака, который называется коррелятивным. Маркированный член привативной оппозиции всегда выражает данный признак. Немаркированный член оппозиции его не выражает и поэтому обладает семантической двойственностью: может отрицать коррелятивный признак, выражая противоположное ему значение, либо оставаться нейтральным к коррелятивному признаку – не выражать и не отрицать его. Соответственно немаркированный член привативной оппозиции может замещать маркированный, выступая как его синоним в позиции нейтрализации. По принципу привативной оппозиции в русском языке организовано категориальное противопоставление СВ и НСВ. Члены эквиполентной оппозиции логически равноправны – оба члена маркированы по отношению к коррелятивному признаку, выражая или отрицая его, поэтому оппозиция не может быть нейтрализована (в русском языке по принципу эквиполентной оппозиции организовано, например, противопоставление одушевленных и неодушевленных существительных). Градуальные оппозиции, как противопоставление членов ряда, характеризующихся разной степенью (градацией) одного и того же признака, в русской морфологии представлены в системе степеней сравнения качественных прилагательных и наречий.

В. А. Плунгян высказывает мнение, что грамматические значения образуют только эквиполентные оппозиции, а в привативные оппозиции могут вступать исключительно словообразовательные значения[x]. Различное понимание привативной оппозиции связано с тем, что и в позиции нейтрализации ее члены не являются полными синонимами, так как, не различаясь по отношению к коррелятивному признаку, они наполняются различным интерпретационным или прагматическим содержанием. Например, оппозиция по числу имен существительных нейтрализуется, когда при нереферентном употреблении форма единственного числа выступает с обобщенно-родовым значением (типа Кит – млекопитающее) или обобщенно-собирательным (Московский зритель требовательный), а форма множественного числа с обобщенно-множественным значением (Киты – млекопитающие; Московские зрители требовательные). При этом разные формы числа различаются интерпретацией одного и того же смысла: форма единственного числа представляет род животных или совокупность лиц через их обобщенного представителя, а форма множественного числа как членимое, но ограниченное множество. Если принимать во внимание такие интерпретационные смыслы, то полной нейтрализации действительно никогда не происходит. Однако тип оппозиции определяется по отношению к категориальной семантике, в данном случае предполагающей противопоставление единичности / множественности, которое в позиции нейтрализации не реализуется.

Специфика грамматического значения

Отличия грамматического значения от лексического и словообразовательного значений. Грамматические значения (граммемы) в русском языке характеризует ряд признаков, отличающих их от лексических и словообразовательных значений: стандартные морфемные средства выражения (флексия для словоизменительных категорий); обязательность выражения; предсказуемость для данного класса лексем; регулярная противопоставленность другим граммемам данной категории; «несамостоятельность» (грамматическое значение сопутствует лексическому значению); пониженная коммуникативная осознаваемость (интенциональность); влияние на грамматические формы окружающих слов в высказывании и участие в правилах построения синтаксических конструкций. Для граммем словоизменительных категорий характерна также независимость или слабая зависимость от лексического значения слова, как, например, для падежа имен существительных или времени глагола.

Обязательность и регулярность грамматического значения. Грамматическая структура языка (в противоположность лексическому составу) определяет те аспекты опыта, которые обязательно выражаются в данном языке[xi]. «Чтобы точно перевести английскую фразу I hired a worker (Я нанял/наняла // нанимал/нанимала работника/работницу – Е.П.) на русский язык, необходима дополнительная информация – завершено или не завершено действие, женского или мужского пола был worker, потому что переводчику необходимо делать выбор между глаголами совершенного и несовершенного вида (нанял или нанимал), а также между существительными мужского и женского рода (работника или работницу). Если спросить англичанина, произнесшего эту фразу, какого пола работник был нанят, вопрос может показаться не относящимся к делу или даже нескромным, тогда как в русском варианте фразы ответ на этот вопрос обязателен. С другой стороны, каков бы ни был при переводе выбор русских грамматических форм, русский перевод этой фразы не дает ответа, нанят ли этот работник до сих пор или нет (перфектное и простое время), был ли этот работник (работница) какой-то определенный или неизвестный (определенный или неопределенный артикль). Поскольку информация, которой требуют английская и русская грамматические структуры, неодинакова, мы имеем два совершенно разных набора ситуаций с возможностью того или иного выбора»[xii]. Добавим, что обязательной информацией в приведенной русской фразе является также пол лица, обозначенного местоимением я: я нанял / наняла.

Используя глагольные формы, говорящий по-русски стоит перед выбором одного из нескольких противопоставленных и взаимоисключающих значений, например, реальности // ирреальности действия (выбор форм изъявительного // сослагательного / повелительного наклонений), а в рамках изъявительного наклонения значений времени (прошедшего / настоящего / будущего). В настоящем и будущем времени обязателен выбор значения лица (первого / второго / третьего) и числа (единственного / множественного); в прошедшем времени в комбинации со значением единственного числа обязателен выбор формы рода. Во всех временах и наклонениях обязателен выбор видовых форм, во многих случаях связанный с выбором значений завершенности (СВ) / незавершенности, процессности (НСВ); однократности (СВ) / неоднократности (НСВ), но не исчерпанный названными семантическими оппозициями. Выбор грамматической формы может также определяться не категориальными значениями, а другими смыслами. Усложнение правил употребления грамматических форм является последствием обязательности их выбора[xiii]: когда для обозначаемой ситуации противопоставление категориальных смыслов является несущественным (т. е. оппозиция категориальных значений нейтрализуется), формальные различия могут нагружаться другим содержанием, как правило интерпретационного и прагматического характера.

Обязательность выражения определенных параметров обозначаемой ситуации и участвующих в ней предметов ведет к облигаторному выбору одной из противопоставленных словоформ в рамках той или иной части речи. Именно эта сторона обязательности грамматических значений исследуется в монографии А. А. Зализняка «Русское именное словоизменение», в которой статус грамматического значения связывается с обязательностью его выражения в классе словоформ[xiv]. Любая словоформа определенного класса должна содержать конкретную реализацию общего признака, объединяющего данные словоформы в грамматическую категорию. Например, все словоформы имен существительных выражают определенное отношение к грамматическому значению числа, выражая при помощи окончаний (либо своих собственных, либо согласуемых слов) единственное или множественное число (сосна, старость, дубы, зеленое пальто). При этом семантика числа не столь важна, так как морфологически охарактеризованными по числу выступают и формы существительных, которые выражают понятия, чуждые идее счета (например, существительное старость, обозначающее абстрактное понятие, не поддающееся счету, имеет форму единственного числа). «Грамматические значения в языках флективно-синтетического типа обладают свойством обязательности, т. е. принудительно выражаются во всех случаях использования грамматических форм – иногда вне какой бы то ни было связи со смыслом, обусловленным природой денотата»[xv]. При этом, по данным типологов-востоковедов, обязательность не является универсальным признаком грамматического значения: многие грамматические категории восточных языков не обладают той строгой обязательностью, которая свойственна большинству грамматических категорий европейских языков. «Одной из характерных черт морфологических категорий является широко представленное в этих (изолирующих – Е. П.) языках факультативное использование морфологических показателей»[xvi].

Обязательность выражения грамматического значения связана с его регулярностью (в понимании этого термина А. А. Зализняком) и предсказуемостью для данного класса словоформ. Граммема, выражаемая определенной формой, характеризуется регулярным соотношением в рамках данной категории с другой граммемой, выражаемой другой формой. Соответственно изменяемые части речи обладают предсказуемой системой морфологических форм. Регулярность и предсказуемость словоформы может быть ослаблена взаимодействием грамматики и лексики. Так, степень предсказуемости образования формы множественного числа и ее семантики зависит от лексико-грамматического разряда, в который входит данное имя существительное, и уменьшается у вещественных, отвлеченных и собирательных существительных. Регулярность в сфере грамматики часто понимается и в иных смыслах: как «наличие регулярных, т. е. единых или более или менее единообразных формальных показателей граммем данной категории», как «определенная степень частоты употребления граммем в текстах»[xvii].

Кроме того, выбор одной морфологической формы может обусловливать обязательное и предсказуемое употребление другой морфологической формы. Так, выражение единственного числа имени существительного, обозначающего субъект действия и находящегося в позиции подлежащего, требует формы единственного числа глагола, выполняющего функцию предиката, и единственного числа согласуемых форм в роли определения, ср. Молодая девушка приняла правильное решение; Маленький щенок радуется нашему возвращению. Выбор одного из трех времен обусловливает обязательное выражение других грамматических значений глагола: согласовательной категории числа для всех трех времен, в прошедшем времени в единственном числе категории рода, а в настоящем и будущем – значения лица.

Признак обязательности не распространяется на некоторые типовые значения, переходные между словообразованием и грамматикой, которые обычно рассматриваются в морфологии. Для таких значений И. А. Мельчук предлагается термин «квазиграммема»[xviii]. Речь идет о предсказуемых, имеющих стандартные средства выражения, но необязательных значениях. Например, к квазиграммемам относят степени сравнения качественных прилагательных и наречий[xix].

«Несамостоятельность» и пониженная степень интенциональности грамматического значения. Грамматические значения в сравнении с лексическими значениями характеризуются «несамостоятельностью» – они лишь сопутствуют лексическим значениям и оформляют их, не становясь отдельным предметом мысли. Поэтому грамматическое значение характеризуется пониженной осознаваемостью (интенциональностью) в сравнении с лексическим значением. Выражение лексических значений полнозначных слов связано с осознанием их смысла – говорящие, как правило, могут растолковать содержание слов и произвести синонимическую замену. «Владение грамматическими формами характеризуется иной когнитивной модальностью. Хотя выражение мысли и ее понимание совершается при посредстве грамматических форм, в фокусе внимания участников речевого общения находится лишь вещественное содержание речи. Функции грамматических форм осознаются лишь совместно с полнозначными словами и при их посредстве. Толкование грамматических форм в отдельности представляет для говорящих значительные трудности. Оно становится возможным лишь тогда, когда грамматический строй становится объектом научного познания»[xx]. Поэтому определение грамматического значения целого ряда категорий, например категории вида, в течение длительного времени вызывает неутихающие дискуссии.

Для многих грамматический значений в русском языке характерен автоматизм выражения, например для граммемы рода в глагольной форме прошедшего времени, которая при обозначении субъекта действия личным местоимением я или ты указывает на пол лица. В предложении Я пришла вовремя, а ты опоздал выражение пола действующих лиц обычно не входит в коммуникативные намерения говорящего, но «навязывается» грамматической системой. Неинтенциональность выражения грамматических значений непосредственно связана с таким их признаком, как обязательность. Но интенциональность грамматических значений может быть актуализирована. «Примером проявления интенциональности в сфере грамматических значений может служить смысловая актуализация семантики времени в высказываниях, включающих соотношения временных форм: Я здесь жил, живу и буду жить»[xxi].

Грамматическое значение с точки зрения универсальности / идиоматичности.

В типологии неоднократно высказывалось мнение, что в грамматических значениях отражаются общечеловеческие особенности мышления и познания, поэтому содержательные грамматические функции не входят в сферу действия языковой относительности[xxii], а различия в языковых картинах мира связываются прежде всего с лексикой. Понятийные категории, или универсальные концепты, выражаемые не просто при помощи языка, а в самой структуре языка, по-разному распределяются по языковым единицам в различных языках, но суть их от способа выражения не меняется. Это своего рода общечеловеческий результат познания мира, закрепленный в языке, часто реализуемый в грамматических значениях. По мнению С. Д. Кацнельсона, какая бы грамматическая техника ни использовалась, грамматический строй разных языков принципиально равноценен с содержательной точки зрения. Хотя универсальные смыслы в семантике грамматических форм комбинируются с идиоэтническими компонентами конкретного языка, такие идиоэтнические категории, как падеж, вид, не несут существенной содержательной нагрузки. «Усложняя грамматический строй, они нередко обрастают немаловажными стилистическими функциями, которые хотя и обогащают выразительные возможности языка», но к языковому содержательному компоненту ничего существенного не добавляют[xxiii]. Р. Якобсон также считал, что «в своей когнитивной функции язык минимально зависит от грамматической системы языка»[xxiv]. Тем не менее проявлением своего рода языковой относительности в сфере грамматики можно считать различную степень обязательности выражения того или иного смысла в разных языках при обозначении типовых ситуаций. Грамматические категории, наряду с лексическими, активно участвуют в формировании русской языковой картины мира. «Развитие лексики для различных понятийных полей… часто идет параллельно с развитием грамматики»[xxv].

Принципы определения граммем

В лингвистике представлено несколько типов определения грамматического значения (граммемы): 1) как общего, или инвариантного, значения, охватывающего все частные значения и типы употребления грамматической формы; 2) как главного (основного) значения, выделяемого на фоне ряда периферийных значений; 3) как комплекса отдельных значений грамматической формы. Теория инварианта соотносится с классическим принципом категоризации явлений; выделение главного среди значений грамматической формы ближе к естественной категоризации; в комплексе отдельных значений грамматической формы можно искать аналогию с принципом «фамильного сходства» членов естественных категорий.

Еще Н. П. Некрасов (1823–1913) различал «существенное грамматическое значение формы в языке» и ее «разнообразное употребление в речи»[xxvi]. В следующем веке Р. О. Якобсон создал целостную теорию, в которой общее (инвариантное) значение грамматической формы трактуется как системное; оно соотносится с частными значениями, реализующимися в речи, как инвариант с вариантами[xxvii]. В ранних работах А. В. Бондарко речь идет также о частных видовых значениях как о «вариантах общего семантического содержания видовых форм»[xxviii]. Однако в разделах о категории вида в академической Грамматике русского языка (1980), автором которых он является, предпочтение отдается термину «типы употребления», так как термин «“частное видовое значение” может наталкивать на мысль, что такие значения выражаются только видом глагола. На самом деле эти значения выражаются с участием вида, но не самим по себе видом глагола. Поэтому целесообразно разграничивать категориальные грамматические значения видов и типы их употребления»[xxix].

Е. Курилович (1895–1978) иерархию значений грамматической формы анализировал на основе различения первичных и вторичных семантических функций языковых единиц, или, в иной терминологии, главного и остальных (частных) значений[xxx]. Первичная функция определяется системой, она «может быть модифицирована различными способами и давать различные вторичные функции»[xxxi]. Но при этом в концепции Е. Куриловича «нет “общего знаменателя”, к которому приводились бы все частные значения, нет общего значения как величины, интегрирующей частные значения, включая главное»[xxxii]. Подход к определению значения граммемы как комплекса отдельных значений реализуется в описаниях многочленных морфологических категорий, например падежных форм.

Известный компромисс между названными направлениями в изучении грамматического значения представляет теория В. Г. Адмони (1909–1993), получившая дальнейшее развитие в работах А. В. Бондарко. В. Г. Адмони применял теорию поля не только по отношению к «исходносемантическим категориям», изучаемым в рамках функциональной грамматики, но и к «исходноформальным категориям», т. е. морфологическим категориям, где также выделяется центр, полностью выражающий обобщенное значение категории, и периферия, представляющая его неполно, «иногда даже с добавлением черт, свойственных другим категориям»[xxxiii]. При таком подходе к анализу морфологических категорий «само понятие абсолютного инварианта становится в известной степени относительным»[xxxiv]. Поэтому в последних работах А. В. Бондарко наряду с понятием «инвариант» используется и понятие «прототип». А. В. Бондарко выделяет следующие признаки, существенные для определения прототипа: «1) наибольшая специфичность – концентрация специфических признаков данного объекта, “центральность”, в отличие от разреженности таких признаков на периферии (в окружении прототипа); 2) способность к воздействию на производные варианты, статус “источника производности”; 3) наиболее высокая степень регулярности функционирования – признак возможный, но не обязательный». Прототип рассматривается как «эталонный репрезентант (эталонный вариант) определенного инварианта среди прочих его представителей (вариантов)». И если инварианты отражают исходно-системную сторону взаимодействия системы и среды (поэтому они не всегда осознаются говорящими), то прототипы выступают одним из актуальных элементов речевого смысла[xxxv].

Таким образом, инвариантный и прототипический принципы, представляющие соответственно принципы структурирования классических и естественных категорий, не противоречат друг другу и могут быть совмещены: инвариантный признак в семантике членов грамматической категории может проявляться с разной степенью отчетливости, на периферии системы он может ослабляться внутренним или внешним контекстом.

В дальнейшем категориальные значения (граммемы) СВ и НСВ рассматриваются как инвариантные значения, соотносимые с системой частных (контекстных) значений глаголов СВ и НСВ, которые они приобретают при конкретном употреблении в тексте. При этом частные значения видов неравноценны, среди них выделяются главные (прототипические), наиболее полно выражающие категориальную видовую семантику, и периферийные, испытывающие большее влияние контекста. Так как вид тесно взаимодействует с лексической семантикой глаголов, то набор частных видовых значений у разных глаголов неодинаков: выделяются прототипические глаголы НСВ и СВ, реализующие все частные значения несовершенного и совершенного видов, и непрототипические глаголы НСВ и СВ, обладающие лишь частью из них.

Значения и функции грамматических форм

Описание общих и частных значений форм вида и времени дополняется анализом функций видо-временных форм в тексте. «Понятия функция и значение не совпадают, хотя и могут сближаться друг с другом. Их нетождественность вытекает уже из того факта, что помимо семантических и тесно связанных с ними прагматических функций, соотносимых с значениями, существуют такие типы функций (стилистические и структурные), которые выходят за пределы той сферы, где может идти речь о близости понятий функции и значения»[xxxvi]. Таким образом, при анализе семантики и прагматики видо-временных форм термины «функция» и «значение» могут употребляться как синонимы. Но существуют такие типы функций грамматических форм, прежде всего дискурсивные и стилистические, которые не анализируются как значения, – данные термины здесь расходятся.

Понятие функции языковой формы особенно важно при анализе употребления видо-временных форм в тексте. У форм времени решение вопроса о частных значениях имеет свои особенности, так как время тесно взаимодействует с видом: в реальных высказываниях и текстах выступают не просто временные, а видо-временные формы – частные временные значения зависят от вида глагола. Ниже подробно рассматриваются функции видо-временных форм в тексте – «композиционно-синтаксические функции глагольных форм, в которых кристаллизовались “значения и употребления” вида и времени». Система русского языка «соединила две категории в единой видо-временной форме слова, предназначив ее для роли основного средства организации текста»[xxxvii].

Среди функций видо-временных форм в тексте выделяются первичные и вторичные. Первичные функции видо-временных форм в тексте определены категориальными значениями вида и времени – граммемами СВ и НСВ, а также граммемами основных времен (настоящего, прошедшего и будущего). Соответствующие им значения характеризуются частотностью и стилистической нейтральностью. Вторичные функции связаны прежде всего с переносным употреблением грамматической формы, когда она вторгается в функциональную область другой формы (например, форма настоящего времени употребляется в значении прошедшего или будущего). Но вторичные функции могут иметь и иную природу: видо-временные формы в особых условиях контекста могут выражать не только собственно видовые и временные значения, но и модальные, прагматические, а в тексте также выполнять композиционно-синтаксические и художественные функции.

Композиционно-синтаксические функции видо-временных форм в тексте являются результатом взаимодействия многих факторов: вида, времени, аспектуально и темпорально значимых элементов контекста, а также коммуникативных режимов и типов речи.

Список литературы

[i] Barnetová V., B?li?ová-K?í?ková H., Leška O., Skoumalová Z., Straková V. Русская грамматика. Т. 1. Praha, 1979, с. 316-323.

[ii] Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967 / 2002, с. 26-27; Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. 2. М., 1998, с. 250-261.

[iii] Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967 / 2002; Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. 2. М., 1998; Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000.

[iv] Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000, с. 107, 115.

[v] Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967 / 2002, с. 27.

[vi] Солнцева. Н. В. Проблемы типологии изолирующих языков. М., 1985, с. 203.

[vii] Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000, с. 269.

[viii] Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967 / 2002, с. 22-27; Русская грамматика. Т. 1. М., 1980, с. 457.

[ix] Русский язык. Энциклопедия. М., 1979, с. 379.

[x] Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000, с. 108.

[xi]Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985, с. 365.

[xii] Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985, с. 365.

[xiii] Плунгян В. А. Общая морфология. М., 2000, с. 115.

[xiv] Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967 / 2002, с. 25.

[xv]Цейтлин С. Н. Детские речевые инновации: опыт анализа // Исследования по языкознанию. К 70-летию члена-корреспондента Александра Владимировича Бондарко. СПб., 2001, с. 332.

[xvi]Солнцева. Н. В. Проблемы типологии изолирующих языков. М., 1985, с. 225, 239.

[xvii]Маслов Ю. С. Избранные труды. Аспектология. Общее языкознание. М., 2004, с. 329.

[xviii]Мельчук И. А. Курс общей морфологии. Т. 1. М., 1997, с. 286.

[xix]Перцов Н. В. Инварианты в русском словоизменении. М., 2001, с. 84-90.

[xx]Кацнельсон С. Д. Типология языка и языковое мышление. Л., 1972, с. 114-115.

[xxi]Бондарко А. В. Проблемы грамматической семантики и русской аспектологии. СПб., 1996, с. 60.

[xxii]В основе гипотезы лингвистической относительности Э. Сепира (1884–1939) и Б. Уорфа (1897–1941) лежит положение о лингвистической относительности общих представлений о мире, зависящих от национального языка. «Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании». (См.: Уорф Б. Л. Наука и языкознание // Новое в лингвистике. Вып. 1. М., 1960). В современном языкознании принцип языковой относительности формулируется не столь максималистски: языковые знания могут быть как универсальными, так и неуниверсальными, но универсальны сами когнитивные механизмы использования этих знаний при восприятии действительности, построении и интерпретации текста. Подробнее см.: Демьянков В. З. Когнитивизм, когниция, язык и лингвистическая теория // Язык и структуры представления знаний. М., 1992, с. 52.

[xxiii]Кацнельсон С. Д. Типология языка и языковое мышление. Л., 1972, с. 15, 19.

[xxiv]Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985, с. 366.

[xxv]Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М., 1996, с. 72.

[xxvi]Некрасов Н. П. О значении форм русского глагола. СПб., 1865, с. 106.

[xxvii]Якобсон Р. О. Избранные работы. М., 1985, с. 133, 177.

[xxviii]Бондарко А. В. Вид и время русского глагола. М., 1971, с. 21.

[xxix]Русская грамматика. Т. 1. М., 1980, с.605.

[xxx]Курилович Е. Очерки по лингвистике. М., 1962, с. 78-81.

[xxxi]Курилович Е. Очерки по лингвистике. М., 1962, с. 183.

[xxxii]Бондарко А. В. Грамматическое значение и смысл. Л., 1978, с. 138.

[xxxiii]Адмони В. Г. Грамматический строй как система построения и общая теория грамматики. М., 1988, с. 78-79.

[xxxiv]Бондарко А. В. Теория инвариантности Р. О. Якобсона и вопрос об общих значениях грамматических форм // Вопросы языкознания. № 4. 1996, с. 15.

[xxxv]Бондарко А. В. Теория значения в системе функциональной грамматики. М., 2002, с. 265.

[xxxvi]Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуальность. Временная локализованность. Таксис. Л., 1987, с. 21-22.

[xxxvii]Золотова Г. А., Онипенко Н. К., Сидорова М. Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998, с. 27.