Реферат: «Стилистика» В. И. Классовского

Имя и труды известного педагога и филолога Владимира Игнатьевича Классовского (1815–1877) представляют большой интерес для современной аудитории, так как ориентированы в основном на практическое изучение отечественной словесности в том высоком смысле, как ее понимали в XIX веке. И это не случайно: В. И. Классовский долгие годы преподавал русский и латинский языки в московских гимназиях, был наставником-наблюдателем по русскому языку в военно-учебных заведениях, состоял членом ученого комитета Министерства народного просвещения.

Среди его важнейших работ по языкознанию заслуживают внимание такие книги: «Русская грамматика» (СПб., 1856), «Краткая грамматика славяно-церковного языка…» (СПб., 1857), «Справочная книжка по русскому правописанию» (СПб., 1867) «Знаки препинания в пяти важнейших языках» (СПб., 1869), «Версификация» (СПб., 1863), «Нерешенные вопросы в грамматике» (СПб., 1870).

Из многочисленных учебных пособий «Стилистика» В. И. Классовского, впервые изданная в 1866 г., выделяется не только самой постановкой проблемы, которая в научном отношении для середины XIX в. была еще сравнительно новой, но и оригинальностью ее решения. Автор не делает резкого разграничения «грамматики» и «словесности», а в своем изложении как бы переходит от одного к другому, рассматривая такие вопросы, как: «Значения, виды и составные части словесности. Методы при ее изложении» (глава I); «Сочинение и его составные части» (глава II); «Слог, его виды и принадлежности» (глава III); «Изобразительность описательная, или словесная живопись» (глава IV); «Изобразительность ритмическая, словесная музыка, или специальное словесное (стихотворное) благозвучие…» (глава V); «Переход от стилистики к теории поэзии и прозы. Значения и сущность поэзии вообще. Разграничение прозы и поэзии» (глава VI).

Многие примеры автор взял из классических произведений русской литературы. Но его лингвистическая «фантазия» не позволила остановиться только на сугубо учебных целях. Так, тексте содержатся сравнительные характеристики языков, в примечаниях он приводит любопытные наблюдения из истории образования и бытования слов. В какой-то мере его можно считать инициатором создания исторической стилистики как науки, которую он понимал прогрессивнее, чем педагоги его поколения, видя в ней «словесную живопись», «словесную музыку» речи во всех ее проявлениях — в архаике, просторечии, варваризмах и неологизмах, в поэзии и прозе.

К «Стилистике» приложен алфавитный указатель использованных автором терминов, многие из которых были впервые четко обозначены и проиллюстрированы автором. Среди них есть и известные, употребляющиеся ныне, и изобретения самого В. И. Классовского, например: архаизм, барбаризм, басня. Бессоюзие, благозвучие, версификация, виды предлогов по смыслу их, … периоды тонический и ритмический, перифраза, переносное значение слов и т. д.

Печатается по изданию: Классовский В. Стилистика. СПб.-М., 1866. С. 37–47 (в надзаголовке книги: Основания словесности. Часть I).

Из главы III «Слог, его виды и принадлежности»

§ 15. Обыкновенный слог называют большею частью простым, не ставя его впрочем, чрез это название, ниже художественного. Дело в том, что где уместен один из них, там неуместен другой: а две вещи, одинаково уместные и целесообразные, одинаково хороши, т. е. одна не выше и не ниже другой. Что хорошим простым слогом может владеть всякий образованный человек, а художественный слог дается только врожденным талантам, это само собою ясно; но отсюда не следует, повторяем, превосходство художественного слога над простым, как это видно уже из того, что если первый вследствие своей сравнительной редкости драгоценнее второго, зато второй может обойтись без свойств первого (картинности, музыкальности), а первый невозможен без исключительных свойств второго (ясности, точности). Подобным образом, с точки зрения химической, алмаз не драгоценнее углерода.

§ 16. Рассмотрим ближе общие принадлежности всякого слога — ясность и точность.

Собственно говоря, слог сам по себе не может быть ни ясен, ни темен, а бывает он только более или менее прозрачен или непрозрачен в отношении к просвечивающим из-под него мысли.

Чем яснее различает наша мысль признаки в рассматриваемых предметах, тем прозрачнее, т. е. удобопонимаемее (так у автора. — О. Н.) словесная форма, в которой мысль способна высказываться другим. Если же случается, что она, по-видимому, совершенно ясная для нас самих, не может быть выражена с достаточною для всех вразумительностью, то это происходит оттого, что мы или ошибаемся, преувеличивая, в отношении к нашему уму, ее действительную ясность, или не вполне владеем языком, на котором выражаемся в данную минуту, или, наконец, имеем дело с таким слушателем, которого умственный уровень не приспособлен к уровню передаваемой нами мысли. Во всяком случае ясность — дело не слога, а мысли: для слога же достаточно, если он выразит мысль автора в тех именно пределах ясности, какие мысль эта имеет сама по себе. Впрочем, так как в языке нередко принадлежность причины становится принадлежностью следствия (напр., богатая одежда вм. одежды, всегда доступной богатому) и так как без особенной крайности не следует вводить новой терминологии, то и мы впредь будем употреблять, где понадобится, выражение ясность слога (а не прозрачность, как следовало бы). А между тем после замеченного сейчас нами понятно, почему мы не останавливаемся на этой ясности слога, как на чем-нибудь существенном и самостоятельном в отношении к стилистике.

Что касается до точности слога, то она составляет действительно его собственность, хотя и обусловливаемую, до некоторой степени, точностью мысли. <…>

Что же надобно разуметь собственно под точностью в слоге? Вообще, точен слог тогда, когда употребляемые в нем слова и выражения так верно приспособлены к излагаемым посредством их мыслям, что не могут быть заменены другими словами и выражениями, без существенного ущерба изложению? Как между двумя точками можно провести только одну прямую линию, так каждое понятие может быть выражено, под избранным углом зрения, только одним словом. Употреблять везде такого рода слова — значит «выражаться точно». Отсюда следует, что точнее всего выражаются понятия техническими словами, напр., умственного следа движущейся точки ничем нельзя точнее выразить, как техническим, в геометрии, словом «линия». Если бы всякий читатель знал всевозможные науки, искусства, ремесла и т. д., то общая цель для всякого стилиста заключалась бы в наибольшем, по возможности, употреблении технических терминов; но последнее, разумеется, неуместно вследствие невозможности первого: потому-то, напр., некоторые повести А. Бестужева (Марлинского), изобилующие техническими терминами, понятными только для моряков (брасы, топенанты, обрасопить реи, сдвоить стопоры на даглисе и т. п.), не только ничего не выигрывали в отношении к точности слога, а, напротив, показывали, собою — каким слогом не должно писать повестей. Круг технических слов, если разуметь их в обширном смысле, так велик, что нет собственно ни одного слова, которого, совершено кстати употребив его в данном смысле, нельзя было бы считать вследствие его незаменимости техническим; но в тесном смысле только те слова признаются техническими, которых обращение ограничено сферою специалистов по какой-нибудь отрасли знаний или занятий. С такими-то именно техническими словами должен осторожно обращаться писатель всякий раз, как он имеет в виду вообще образованную публику, а не тех или других специалистов-читателей.

При таком строгом соответствии каждого слова только тому понятию, которое посредством его незаменимо верно обозначается, старающийся усвоить своему слогу точность в особенности должен остерегаться неопределенности смысла, зависящей от замены надлежащего, в данном случае. Слова другим словом, близким к нему по смыслу. А взаимная близость смысла некоторых слов простирается нередко до того, что они кажутся даже в отношении друг к другу однозначными. Такие слова называются «синонимами» или, как некоторые (напр., Фонвизин, см. изд. Смирд<ина>, стр. 647) переводили этот термин буквально с греческого, «сословами». Слова, впрочем, называемые общим именем синонимов, неодинаковы, и потому могут быть разделены на разряды: так. напр., некоторые из них, служа к названию одного и того же предмета, возбуждают неодинаковую настроенность духа, т. е. или важную, исключительную, или обыкновенную, обыденную; таковы, напр., синонимы «лошадь» и «конь»; «лоб» и «чело» [Относясь к одной и той же части лица, слова эти должны бы, по-видимому, быть совершенно тождественны; но употребление их легко укажет разницу в них, например, говорят: «чело покрылось думами» и «прыщ на лбу». Попробуйте сказать наоборот: «прыщ на челе», «лоб покрыт думами», — всякий знающий по-русски найдет это неточным. — Здесь и далее в скобках мы поместили примечания автора. — О. Н.]; «кушанья» и «яства» и т. д.; другими обозначаются понятия неодинаковые, а только близкие между собою, причем не рассчитывается на возбуждение в читателе той или другой настроенности духа, таковы, напр., синонимы «путь» и «дорога» [«Путь» только — направление от места до места, а дорога — направление, обозначенное следами проезжих или искусственно приспособленное к езде. Поэтому нельзя сказать морская дорога, а нужно — морской путь и т. д. Но слова эти в иных случаях и безразличны, напр., под выражением «ведомство путей сообщения» разумеются и дорога (шоссе и т. п.).], «счастье» и «благополучие», «качество» и «свойство», «положение» и «состояние» и т. д.; есть, наконец, слова, кажущиеся синонимами оттого, что они относятся к двум предметам, недостаточно разграниченным по самой неясности их природы, дающей повод различным мыслителям понимать их различно, таковы, напр., «ум» и «разум»; «воображение» и «фантазия», «дух» и «душа» и т. д.

Вот, наконец, как соотносятся между собою ясность и точность в слоге: чем более выработана, трудом и навыком, деятельность мышления, и чем яснее представляются ему в данном случае признаки рассматриваемого предмета, тем точнее будут выражения (если не встретится препятствий со стороны употребляемого языка), в которые облекутся обнаружения этого мышления. Другими словами: чем яснее мысли автора, тем легче приискать для них в сокровищнице хорошо знакомого ему языка точные выражения. Но отсюда нельзя заключить вообще, что слог самый ясный есть в то же время и самый точный. Бывает даже наоборот: если нужно, например, излагать какие-нибудь истины для людей, мало развитых и не приученных к более или менее научному языку, то для ясности избегают точности, зависящей от технических терминов, от сжатости и строгой определенности выражений; напротив, при других, противоположных условиях, точного слога нет повода приносить в жертву ясности. Сравните, напр., популярное изложение какой-нибудь науки для простого народа или для воспитанников низших училищ с изложением ее для людей более зрелых и развитых, и вы увидите без труда в первом преобладание ясности слога над точностью, а во втором — наоборот. Нужно ли здесь оговариваться, что ясность слога, насколько она возможна в виду сейчас сказанного, во всяком случае, всегда и везде должна быть одною из целей пишущего и говорящего? Конечно, нет: это понятно само собою. Нельзя притом не сделать замечания, что одни языки более, другие менее способны к ясному изложению мыслей. Напр., известно, что французскому языку или, вернее, французскому уму, отражающемуся по необходимости в национальном языке, свойствен ясный, а вместе и точный слог по преимуществу: это подало повод Вольтеру сказать не совсем парадоксально: «tout ce qui n’est pas clair, n’est pas français». Немецкий язык этом отношении противоположен французскому. Что касается до русского языка, то его природе, кажется. свойственна скорее французская прозрачная ясность (limplidité), чем немецкая углубляющая, до тонкостей доходящая отчетливость (Genauigkeit).

§ 17. В число общих требований относительно слога некоторые включают правильность. Но высказываемое обыкновенно под этим именем есть что-то неопределенное и мало приложимое к делу. То разумеют правильность речи в смысле этимологическом и синтаксическом, которыми занимается грамматика или, лучше сказать, врожденная чуткость к своему языку; то, для распространения понятия о правильности, смешивают ее с чистотою; чистым же признается слог, не причастный к архаизмам, неологизмам, просторечию и провинциализмам. Так именно понимаемая чистота долго вменялась в обязанность писателям, пока требования этого рода не потеряли, наконец, своего значения вследствие частого их нарушения на практике, и более всего лучшими писателями. Не говоря уже о писателях ломоносовской, державинской и карамзинской эпох, плативших дань излишнему пристрастию к славяно-церковным словам и оборотам речи, в слоге, напр., Жуковского, Пушкина, Гоголя нетрудно отыскать умышленные и совершенно уместные архаизмы. Неологизмы и в смысле образования совершенно новых слов (напр., «чугунка» вм. железной дороги), и в смысле употребления старых в новом [Эти изменения в значении слов совершаются, с течением времени, как бы сами собою, независимо от писателей. Так, напр., слова целовать, учреждение, опасный утратили свой прежний смысл — приветствовать, угощать, осторожный и т. д.] значении (напр., «животный» эпос «посредник») или составления новых сложных [разумеется, новые сложные слова далеко не все одинаково удачны. Например, очень хороши: предмет (придумал Тредьяковский), сосредоточить, переворот (придуманы Карамзиным), пароход (придумал Греч) и др. Но зато уж, конечно, не обнаружил в себе большего чувства русского языка сочинивший в последнее время слова «отчизноведение» и «отечествоведение» для перевода немецких Heimathskunde, Vaterlandskunde! Да притом же, разве у нас «отчизна» относится так к «отечеству», как у немцев Heimath к Vaterland?] слов из прежних простых (напр., миросозерцание, мировоззрение, бессодержательный) естественны и неизбежны во всяком живом языке. Источников для неологизмов два: 1) новые открытия и вообще нововведения, требующие себе названий (напр., громоотвод, телеграмма); 2) всегдашнее превосходство мысли, как бы ни был богат данный язык, над средствами словесного ее выражения. Опасности же от неологизмов нет ни для вкуса, ни для языка, потому что неудачные неологизмы будут отвергнуты и ни в каком случае не удержатся в языке. Что же касается до просторечия и провинциализмов, то многие сочинения, напр., Гоголя, Тургенева, Островского, Писемского и др., изобилуют ими, и, лишившись их, потеряли бы лучшую часть своей оригинальности, свежести и выразительности. Мысли этой теперь уже никто не оспаривает, хотя еще Пушкин в свое время находил нужным поощрять к народному языку, т. е. к просторечию. Если бы не позволялось выходить за пределы языка так называемых образцовых писателей известного времени, то язык из живого сделался бы мертвым. Безусловно вооружаться блюстителям чистоты слога можно только против барбаризмов (напр., хорошо выглядеть; не знаю, если это будет; кончить университет и т. д. Первая из этих фраз — германизм, вторая — галлицизм, а третья полонизм, т. е. они барбаризмы в отношении к русскому языку).

Итак, на правильности речи нам нечего останавливаться при рассмотрении слога; о чистоте же и приличии слога сказать можно только одно: употреблять в слоге архаизмы, неологизмы, просторечие, провинциализмы и т. д. предоставляется автору столько, сколько он найдет нужным прибегать к ним в данном случае (напр., для воспроизведения колорита места и времени). Если он бессознательно употребляет во зло это позволение, то виновато в том иногда отсутствие достаточной опытности; если же и опытность … не помогла ему, то это верный признак его неспособности к профессии, напрасно им избираемой. <…>

Вступление и подготовка текста О. В. Никитин