Реферат: Система общих мест морали

Разум неукоснительно предписывает всякому человеческому сообществу всеобщий закон: уважать свои и чужие системы морали и культуры, никогда не наносить им ущерба…

В. фон Гумбольдт.

Политкорректные имена в свете новой философии языка

Наша следующая задача состоит в поиске ответа на третий вопрос: каким (в прогностической оценке) будет результат политически корректной ревизии слов? С этой целью мы рассмотрим имена, создаваемые политкорректностью, исходя из принципов современной риторики и новой философии языка, сформулированных Ю.В. Рождественским, поскольку они могут быть использованы для прогностического анализа основных тенденций развития политической корректности и их влияния на культуру.

Политическая корректность – это, в первую очередь, новое имя. Третий принцип новой философии языка Ю.В. Рождественского утверждает: "Слово как лексис становится особенно ответственным, так как правильное именование, лежащее в основании лексических единиц, не только толкует назначение и применение всех вещей, но и определяет их понимание, воспитание людей и управление общественными процессами. Здесь этический центр философии языка". [157]

Новое имя никак не толкует назначение и применение им названного мировоззрения, не объясняет его понимание, но заявляет его правильность (англ. сorrectness), которая и должна, следовательно, определять воспитание людей и управление общественными процессами. Логичным образом, тем самым заявляется одновременно и правильность всех создаваемых этой коалицией имен.

Как известно, от правильности имен зависит правильность речи, а это означает, что новые правильные имена должны определить новую правильность речи. Важно и то обстоятельство, что политическая корректность не указывает ни на какую политическую партию, идеологии которой соответствовала бы заявляемая правильность, а тем самым общее значение имени распространяется на все политические партии, обязывая их к новой правильности речи.

Тот факт, что политически корректная регламентация речи, распространяясь не только на средства массовой информации, но и на художественную литературу, науку и педагогику в ее дидактической части, касается, прежде всего, именования предметов и явлений окружающего мира, очень важна, поскольку это затрагивает систему общих мест (топов) риторики, т. е. идей, понятий, принципов, которые понимаются всеми одинаково и принимаются без доказательств.

Опираясь на историю топики в риторике, Ю.В. Рождественский подразделяет такие "всеобщие" топы на две группы.

1. В первую группу входят топы, основанные на смысловыразительных возможностях языка, которые зависят от характера мысли и формальных языковых средств выражения. Сюда относятся, например, такие топы, как-то:

1) "род – вид";

2) "целое – часть";

1) "причина – следствие" и т.п.

В силу того, что такие топы формируются на формальных, грамматических, значениях языка, они, во-первых, довольно устойчивы, а во-вторых – этически безразличны.

2. Вторая группа топов касается нравственных категорий; например:

1) "благо";

2) "зло";

3) "добродетель";

4) "враг";

5) "друг" и т.п.

и формируется на основе лексических значений слов.

Эти лексические топы, в отличие от топов первой группы, этически организованы.

Ввиду подвижности лексических значений слов такие топы могут толковаться по-разному в разных обстоятельствах и при наличии разных оценок и разных целей. Например, политическая корректность сформировала собирательный образ врага, общего для всех "виктимизированных" групп и объединяющего их, и дала ему имя – "мертвый белый европеоидный гетеросексуальный мужчина", являющийся олицетворением европейской культурной гегемонии, западного культурного империализма. Он рассматривается как угнетатель, как преступник, от которого они все пострадали, и теперь потерпевшие хотят положить конец власти преступника.

Для именования врага используются:

1) слова, имеющие нейтральное лексическое значение в силу своего научного происхождения, – белый, европеоидный, гетеросексуальный;

2) слово "мужчина", имеющее нейтральное лексическое значение не только в составе научной речи, но и в общелитературном языке, а в составе общих мест получающее положительную оценку : "мужской характер", "мужской ум", "мужская верность" и т.п.; есть, например, общее место "мужская дружба", но нет общего места "мужская вражда";

3) слово "мертвый", в составе общих мест связанное с общепринятой традицией почитания усопших; например: "мертвых не судят", "о мертвых или хорошо, или ничего" и т.п., а в этом случае именующее все предыдущие поколения созидателей европейской культуры, которыми восхищаются, перед которыми преклоняются, которых уважают и почитают.

Здесь мы видим, как в результате ценностных суждений политической корректности словам, имеющим лексически нейтральные или положительные значения, присваиваются отрицательные значения, на основе которых формируется новый топ – "совокупный враг", – входящий в состав нравственных категорий.

Наряду с этим возникают и отдельные топы, указывающие на врага:

– не только мертвый, но и живой, продолжающий традицию "мертвых" – враг;

– белый, европеоидный, мужчина – враг;

– гетеросексуальный мужчина – враг,

– мужчина как таковой – враг, поскольку дискриминирует женщин.

Кроме того, этот совокупный враг – носитель и олицетворение европейской культуры. Европейская культура, являясь, в свою очередь, всеобщим топом, получает значение враждебности, и формируется новое общее место риторики – "европейская культура есть совокупный враг".

Здесь нарушена этика имятворения, которая, по Ю.В. Рождественскому, "… основана на том, что имятворец – ономатотэт (в терминах Платона) не должен погрешать против объективной истины и умышлять на ближнего своего прямо или косвенно …Этика имятворения не может ограничиваться безотчетным изобретением ономатотэта под воздействием воображения, которое приемлется (стохастически) или отвергается толпой, а должно уже в творчестве ономатотэта считаться с последствиями слова-мифа для других людей". [158]

Создавая такое имя врага, политическая корректность погрешает против объективной истины и умышляет, не считаясь с последствиями, на ближнего своего прямо, причем ближний этот, т.е. представители европейской культуры, исчисляется сотнями миллионов. Наличие врага предполагает борьбу с ним вплоть до его уничтожения, а врагом становится европейская культура в целом, т.е. как культурное наследие, так и отдельные представители этой культуры.

Лексические топы как смысловые носители морали

Теперь мы рассмотрим остальные политически корректные имена, относящиеся ко второй группе этически организованных лексических топов, с точки зрения системы общих мест риторики.

"Этически организованные всеобщие топы есть ценностные суждения по своему происхождению. Они опираются на конкретные высказывания, кем-то и когда-то созданные, т.е. имеющие под собой конкретный текст. Эти этически организованные всеобщие топы являются смысловыми носителями морали". [159]

Мораль отличается от всех других норм тем, что нормы морали распространяются на любые деяния, а не только на те, которые подлежат разбирательству в судебном порядке. Всякое деяние получает оценку со стороны общества, которая находит свое выражение в отношении других людей к "содеявшему", а также в их действиях. Нормы морали при этом не предполагают судебного разбирательства, учета интересов сторон и т.п., так что "мораль действует неотвратимо и анонимно". В результате неодобрения со стороны общества человек, совершивший аморальный поступок, выпадает из сферы общественных отношений и лишается защиты общества. "Знание морали, поэтому, является всеобщим. В этом качестве мораль есть всеобщие топы, опирающиеся на лексику". [161]

Вся сфера морали подразделяется на две области: фольклорную мораль и духовную мораль. Эти две области морали следует рассматривать раздельно, в том числе с точки зрения общих мест, поскольку они имеют разную направленность и подразумевают разные цели воспитательного характера.

Связано это с тем, что "фольклорная мораль есть практическая мораль. Ее цель – создание и защита материального благополучия семьи, рода и племени. В ней отсутствует принцип веры, нет запретов на воровство и убийства, а семейные отношения полов регулируются обычаем и материальными возможностями.

Духовная мораль, признавая все принципы практической морали, дополняет ее запретами на воровство, убийство, прелюбодеяние и укрепляет их строгими принципами речевого поведения (курсив мой. – Л.Л.). Духовная мораль обеспечивает существование и сосуществование неродственных больших, практически безгранично больших групп людей". [162]

Всеобщие лексические топы, представляющие собой ценностные суждения, т. е. определяющие, что есть благо и что есть зло, этически организованы в системы. Поэтому система общих мест – это, в известном смысле, и система имен, поскольку топы опираются на лексические значения слов.

Общие места практической морали

Система общих мест практической морали представлена фольклором, в частности пословицами. "Смыслы пословиц можно разделить на три большие значимые области: а) семейные, родовые, соседские отношения и отвечающие им качества человека и их оценка; б) народная гносеология: ум, знания, явления, признаки, целое, единое, противоположное, неизменное, изменчивое, обратимое, необратимое и т. п.; в) поступки и их анализ: активность, возможность, желаемое, существующее, используемое, лучшее, худшее, большое, малое и т. п.

Все эти категории в фольклоре являются моральными ценностями и составляют практическую мораль. Цель этой морали состоит в том, чтобы создать благо себе, своей семье, своему роду и племени". [163]

"Исправление" языка путем ревизии существующих в языке имен и замена "неправильных" другими именами, вновь создаваемыми политической корректностью, касается, во-первых, тех имен, которые являются всеобщими топами, составляющими практическую мораль, представленную в фольклоре.

В университете Миссури, как упоминалось выше, был разработан для рекомендации журналистам языковой регламент в виде "Списка слов и выражений, которых следует избегать". Согласно этому регламенту, следует избегать употребления широкого состава слов, указывающих, в частности, на:

– возраст;

– внешний вид, в особенности на красоту;

– имущественное положение;

– физические способности человека

и иных подобных. Но в первую очередь это касается слов, подпадающих под понятие "элитизм", которое указывает на умственные способности.

Поскольку, однако, о понятиях, обозначавшихся этими словами, все равно приходится говорить, то о них говорится с использованием новых политически корректных именований, которыми, как дымовой завесой, заволакивается реальность мира, и на ее месте создается ложная языковая картина мира.

Если раньше были бедные, больные, увечные, лысые, беззубые, слепые старики, которые жили в домах для престарелых, будучи одинокими или брошенными жестокосердыми близкими, то теперь в политически корректном мире ничего этого нет. Есть социально слабые инакозрячие старейшины, другие по способностям, со вторыми прическами, с третьими зубами, и живут они исключительно в резиденциях для старейшин.

Если же получается так, что бедных, больных, глупых и умных нет, а есть социально слабые, другие по способностям и временно способные, то исчезают и такие общие места, как, например:

– "бедность – не порок";

– "здоровье не купишь";

– "ум хорошо, а два лучше"

и подобные, т. е. ряд категорий, которые являются в фольклоре моральными ценностями. Причем именно исчезают по причине абсолютной немыслимости замены их политически корректными вариантами:

– *"социальная слабость – не порок";

– *"временную способность не купишь";

– *"временная способность хорошо, а две лучше".

Все это совершается согласно идеологам политической корректности для того, чтобы не употреблять слов, "выражающих презрение к человеку", хотя языковая норма не относит их к уничижительным или пейоративным.

Безусловно, предпочтение молодости пожилому и старому возрасту заложено в философском идеале физической культуры западной цивилизации. "В нашей греко-римской цивилизации, – пишет профессор А.П. Лободанов, – идеалом физической культуры является "человек цветущий". Этот идеал обусловливает и классификацию возрастов: есть возраст детства, есть возраст отрочества, есть возраст юности, есть акме, затем идет возраст мужества, а потом преклонный возраст и старость. Эти возрасты определяются соотносительно, по истории их становления. Если мы обращаемся к другому типу физической культуры, например к йоге, то убеждаемся, что в ней этот признак отсутствует. Идеалом являются не цветущие тела молодых людей, а тела мудрых старцев, тела подготовленных – физически совершенных – стариков, которые владеют тонкостями психотехники и психофизическими упражнениями; они и есть основа общественной мудрости. […] Это важнейшее различие проникает в сопоставительные отношения Запада и Востока: ставка делается либо на молодых людей (в европейской цивилизации), либо на старых (в восточных культурах). […] Цивилизация Средиземноморья предпочитает человека в возрасте акме, физически развитого, а восточная цивилизация, йогическая, предполагает развитие человека до момента его кончины: он умирает свежим, физически развитым и могущественным". [164] Однако можно также думать, что этот цивилизационный идеал обретает новое звучание в обществе, где ключевую роль играет конкуренция.

В любом случае, для нашего исследования важно, что политическая корректность запрещает употребление слов, указывающих на несовершенства людей, – старый, больной, бедный, глупый, некрасивый и т.п., – как "выражающих презрение к человеку", а также слов, подчеркивающих достоинства – молодой, здоровый, богатый, умный, красивый и т.п., – дабы не было обидно тем, кто их не имеет. Чтобы определить, действительно ли всеобщие топы, содержащиеся, например, в пословичном фонде русского языка, формируют в рамках практической морали презрительное отношение к старым, больным, бедным и глупым, мы провели семантический анализ полной выборки таких пословиц из словаря Владимира Даля (табл.1 – 4).

Старый – молодой

В целом

Стар пес, да верно служит.

Старый ворон не каркнет даром.

Старый конь борозды не портит.

В сравнении с противоположным качеством

Стар годами, да молод умом.

И стар, да весел, и молод, да угрюм.

И стар, да петух, и молод, да протух.

Молодость не грех, да и старость не смех.

Не молодостью живем, не старостью умираем.

Старик, да лучше семерых молодых.

И молод, да хил, и стар, да дюж.

Старый полковник старше молодого генерала.

Старый дурак глупее молодого.

Хорош бы жених, да староват.

Старого учить, что мертвого лечить.

Через старых и молодым житья нет.

Назидание

Лучше служить старому, чем малому. (так говорили бояре, требуя в цари не царевича, а старшего в роде).

Молодой на битву, а старый на думу.

Молодому врать вредно, старому непотребно.

Любит жена и старого мужа, коль не ревнив.

За молодым жить весело, а за старым хорошо.

Есть старый, убил бы его, нет старого – купил бы его.

Молодой работает, старый ум дает.

Молодой на службу, старый на совет.

Здоровый – больной

В целом

Оценочное отношение

Здоровье всего дороже.

Здоровье дороже денег.

Дал Бог здоровье, да денег нет.

Деньги – медь, одежда – тлен, а здоровье всего дороже.

Здоровому все здорово.

Здорового и призор не берет.

Больная жена мужу не мила.

Больному все горько.

Больной, что малый.

Не рад больной и золотой кровати.

В сравнении с противоположным качеством

Господская болезнь – крестьянское здоровье.

Назидание

Здоровья не купишь.

От здоровья не лечатся.

Бог дал живот, Бог даст и здоровья.

Даст Бог здоровья, даст и счастья.

Бог дал здоровье в дань, а деньги сам достань.

Больному да дорожному закон не лежит (о постах).

Тот здоровья не знает, кто болен не бывает.

Здоровому лечиться – наперед хромать поучиться.

Без болезни и здоровью не рад.

Увечье – не бесчестье.

С ремеслом и увечный хлеба добудет.

Всякую болячку к себе приложи.

Бедный – богатый

Оценочное отношение

В целом

Что беднее, то щедрее.

Бедность не стыд.

Бедность не порок, а несчастье.

Бедно живет, да по-Божьи.

Бедность всего хуже.

Кто тороват, тот не богат.

Богатство спеси сродни.

Чем богаче, тем скупее.

Не от скудости скупость вышла, от богатства.

И богатенек, да скупенек.

Богатому черти деньги куют.

В сравнении с противоположным качеством

Бедность плачет, богатство скачет.

Нищий болезней ищет, к богатому они сами идут.

Не тот человек в богатстве, что в нищете.

Назидание

Богатый бедному не брат.

Богатство – вода, прищла и ущла.

Будешь богат, будешь и рогат.

Не с богатством жить, с человеком.

Глупому сыну не в помощь богатство.

Ни конь без узды, ни богатство без ума.

Не проси у богатого, проси у тороватого.

Не богатый кормит, тороватый.

Богатым быть трудно, а довольным не мудрено.

Умный – глупый

Оценочное отношение

В целом

Ум разуму подспорье.

Не дал Бог ума, найдется сума.

Глупый да малый говорят правду.

Мужик глуп, за то его и бьют.

Дураку и в алтарь нет спуску.

Глупому не страшно и с ума сойти.

Рад дурак, что глупее себя нашел.

Без ума суму таскать, а с умом деньги считать.

Стар да глуп, больше бьют.

Пьяный проспится, а дурак никогда.

В сравнении с противоположным качеством

Глупый про себя согрешит, а умный многих соблазнит.

Мал, да умен, стар, да глуп.

Глупый осудит, а умный рассудит.

Глупый ищет места, а умного и в углу видно.

Умная ложь лучше глупой правды

Дурак закинет, а умный доставай.

Дураку воля, что умному доля: сам себя губит.

Умный суму наживает, а глупый и ту проживает.

Назидание

По платью встречают, по уму провожают.

На красивого глядеть хорошо, а с умным жить легко.

Красивый (муж) на грех, а дурной на смех.

Красота приглядится, а ум вперед пригодится.

Счастье без ума – дырявая сума.

С дураком смех берет, а горе тут.

Глупый умного, пьяница трезвого не любит.

Дай Бог с умным потерять, не дай Бог с дураком найти.

Дурак, кто с дураком свяжется.

Свяжешь с дураком, сам дураком будешь.

Дай дураку волю, а он две возьмет.

Тупо сказано, не наточишь; глупо рожено – не научишь.

От черта крестом, от медведя перстом, а от дурака ничем.

За глупость Бог простит, а за дурость бьют.

Выводы не оставляют сомнений:

– старость оценивается весьма положительно как мудрость, опыт, рассудительность и в этих своих качествах предпочтительнее молодости, только вот учиться лучше смолоду, да жених лучше помоложе, хотя "за молодым жить весело, а за старым хорошо";

– здоровье имеет безусловную ценность, но больного не должно осуждать: "увечье – не бесчестье", ему должно сочувствовать и сопереживать: "всякую болячку к себе приложи";

– в бедности жить трудно, но не позорно, а вот богатство положительно не оценивается, да и "богатому черти деньги куют";

– ум явно предпочтительнее, глупость не похвальна, но осуждается беззлобно, к тому же "много ума – много греха, а на дурне не взыщут", "глупый про себя согрешит, а умный многих соблазнит", да и вообще "свой дурак лучше чужого умника".

Из этого состава пословиц видно, что никак невозможно усмотреть в них источник формирования презрительного отношения к старым, больным, бедным и глупым. Вместе с тем очевидно, что политически корректная ревизия языка ведет (в прогностическом смысле) к уничтожению определенной части общих мест за счет табуизации ряда имен, представляющих собой всеобщие топы, что означает изменение всей системы этически организованных всеобщих топов, составляющих практическую мораль и, как следствие – создание иной практической морали.

Культурный отбор всеобщих топов

В связи с тем, что мораль является фактом культуры, возникают вопросы, постановка которых представляется вполне правомерной:

1) следует ли считать систему общих мест "неприкосновенной", с точки зрения культуры?

2) можно ли гипотетически допустить, что прежняя практическая мораль оказывается непригодной, а поэтому требуется ее отмена и создание иной практической морали?

3) если такое допущение верно, то как это должно осуществляться?

Система общих мест риторики согласно Ю.В. Рождественскому претерпевает изменения в процессе развития культуры. При этом, с точки зрения культуры, важен не только сам факт изменения системы общих мест, но и вопрос о том, как эти изменения осуществляются.

С одной стороны, система общих мест не является застывшим образованием, однажды сложившимся и неизменным. Она, будучи частью духовной культуры, тоже подвержена изменениям, аналогично культуре в целом, как структурно, так и в своем именном, лексическом, составе.

Однако эти изменения происходят не произвольно, а в соответствии с законами культуры, т.к. в формировании общих мест существует культурный отбор. По этой причине на каждом отдельном историческом отрезке жизни общества одновременно существуют общие места, носящие временный характер, и общие места, имеющие вечное значение.

Под временными следует понимать те общие места, которые еще не прошли культурного отбора. Примером этому может служить само понятие "политическая корректность", которому сторонники этой идеологии стремятся придать характер всеобщего топа. Это понятие, однако, еще не прошло культурного отбора в качестве общего места и имеет тем самым пока лишь временный характер не только среди противников политической корректности, но и в среде ее апологетов.

Под вечными общими местами понимаются культурно значимые общие места, прошедшие культурный отбор. Примером может служить такое общее место, как "ум хорошо, а два лучше" или "доверяй, но проверяй". По этой причине, "воспитание морали практически имеет дело с временными и с вечными, т.е. культурно значимыми общими местами"[165].

В связи с тем, что в воспитании морали участвуют временные общие места, еще не прошедшие культурного отбора, особенно важным становится четвертый принцип новой философии языка Ю.В. Рождественского: "Этические задачи языка: "не лгать, не лжесвидетельствовать"… В современных условиях возникли новые этические задачи, отвечающие информационному обществу. Это задачи об именах: не создавай имен, в которых лишь частичная правда, не искажай толкование имен и мыслей другого". [166] С помощью политкорректного имятворения происходит воспитание лицемерия и лжи, поскольку в политически корректных именах лишь частичная правда либо искаженное ее толкование.

С другой стороны, Ю.В. Рождественский показал, как реализуется такой отбор всеобщих топов применительно к общим местам риторики. Он связан с тем, что роды словесности, возникшие ранее, не уничтожаются новыми родами словесности, а развиваются. В ходе их развития происходит отбор всеобщих топов: если приметы как общие места фольклора, характеризующие позитивные знания, теряют значение общих мест с появлением рукописной речи, то "пословицы и содержащиеся в них инварианты смысла сохраняют свое значение, остаются фактом культуры". [157]

Анализ общей картины историко-культурного развития общих мест, описанной Ю.В. Рождественским, указывает на то, что с развитием родов словесности этические общие места не устраняются, но послойно добавляются, то есть:

– практическая мораль сохраняется и дополняется духовной моралью, а затем научной этикой и профессиональной моралью;

– гносеологические общие места фольклора сохраняются.

Указывая на новую ситуацию, возникшую в связи с массовой коммуникацией, Ю.В. Рождественский прогнозирует создание нового слоя общих мест, не сложившихся пока в систему, но подчеркивает при этом, что создание нового слоя этических общих мест, новых положений морали не должно, в соответствии с законами культуры, вступать в противоречие c существующими. Особо важную роль в отборе фактов культуры и пополнении культуры играет духовная мораль.

Общие места духовной морали

Вторая сфера имятворения политической корректности касается общих мест слоя духовной морали, формирующейся на основе сакральных и канонических текстов.

Здесь обратим внимание на тот факт, что ревизия языка применительно к этически организованной системе общих мест, составляющих практическую мораль, неизбежно относится и к текстам Священного Писания, где широк состав слов, называющих человеческие немощи, телесные и духовные. Конечно, кощунственно помыслить о том, чтобы приводить примеры из Св. Евангелия в политически корректном варианте, но легко представить себе, как звучал бы, например, рассказ о чудесах исцеления, явленных Спасителем, в устах поборника политической корректности. Однако и это далеко не все.

Фактическое гонение на христианство в Америке, о котором свидетельствуют приведенные нами ранее примеры, стало возможным, в первую очередь, в результате внедрения секуляризма в систему школьного образования. Изгнания христианства из школ добились активисты политической корректности, образом мыслей которой и было заполнено освободившееся духовное пространство.

Принципиальные позиции политической корректности – эгалитарность и антиэлитарность. Это означает, что все культуры, все религии, все люди, все группы, хотя и разные, но никакая из них никаким образом и ни в каком отношении не хуже другой (конечно, за исключением белых европеоидных гетеросексуальных мужчин). Все стили жизни равноправны, а кто с этим не согласен – подлежит анафеме. Действует правило: различия можно констатировать, но никогда нельзя давать какую-либо оценку. Не бывает, например, человек хороший или плохой, бывает "другой".

Из этого с неизбежностью следует, что ненавистники, злодеи, убийцы, воры, прелюбодеи, лгуны и лжесвидетели никак не хуже соблюдающих духовную мораль, они просто другие (что, конечно, чистая правда, но не вся). Тем самым исключается всякая возможность различения добра и зла в языке, и отменяется их противоположение как норма духовной морали:

– "Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь" (Мф. 7, 17–19);

– "Или признайте дерево хорошим и плод его хорошим; или признайте дерево худым и плод его худым; ибо дерево познается по плоду" (Мф. 12, 33);

– "Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь" (Мф. 3, 10).

Этим, собственно, можно было бы ограничить все рассуждения о действиях политической корректности применительно к общим местам слоя духовной морали ввиду того очевидного факта, что добро и зло, являясь основополагающими ценностными категориями духовной морали, с необходимостью подразумевают оценку.

Если нет оценки, то нет никаких ценностных категорий ("другой" – это не ценностная категория, не говоря уже о том, что здесь политическая корректность противоречит сама себе: с одной стороны, она отвергает представление о норме, а с другой стороны, само понятие "другой" имплицитно указывает на некую норму).

Если же нет ценностных суждений, то не может быть и никакой системы этических общих мест. Более того, отвергая противопоставление добра и зла, лежащее в основе духовной морали, политическая корректность отвергает тем самым духовную мораль в целом.

Такой вывод представляется чрезвычайно важным, поскольку согласно исследованиям Ю.В. Рождественского мораль лежит в центре содержательных категорий культуры и охватывает все общество как норма поведения.

При этом, если в дописьменном обществе единственной моралью является народная, или практическая, мораль, то в современном письменном обществе практическая мораль подчинена духовной морали. "Классические нормы духовной морали были созданы человечеством фактически однородным образом во всех религиях и были основой всех основных цивилизаций. Они предназначены для борьбы с такими социальными противоречиями, которые порождаются владельческими категориями культуры"[168].

Крайне важным является и то обстоятельство, что духовная мораль ограничивает практическую мораль. Это ограничение необходимо, поскольку "… моральные правила в фольклоре, взятые сами по себе, вне влияния религиозного текста, показывают, что пословицы содержат правила, которые могут пониматься как "искусство жить". Но это "искусство жить" затрагивает только отношения внутри народа, то есть рода, племени, семьи и соседей. В пословицах нет сентенций, запрещающих убийство, разбой, грабеж чужого имущества. Целью фольклорного "искусства жить" является создание материального блага для своей семьи и своего рода. Цель обогащения (или неразорения) семьи и рода определяет характер общей моральной ценности: человек, владеющий практической моралью и эффективно ее применяющий, с точки зрения этой морали, считается мудрым. Итог жизни мудрого человека нагляден – это материальные блага, созданные им для семьи и рода… Практическая мораль существует у народов, менее знающих религию или недавно ее принявших, не освоивших ее" [168].

В то же время, "… цель духовной морали – расширять рамки отношений людей друг к другу за пределы отношений соседства и родства. Поэтому в центре религиозной морали лежит безопасность. Безопасность является высшим благом. Безопасность обеспечивает любое благо, в том числе и материальное". [170]

Важен также и тот факт, что правила практической морали формулируются в пословичном фонде языка как назидание, как рекомендации, а правила духовной морали представлены как запреты – не убий, не кради, не лги и т. д. При этом запрещается всякое зло, поскольку зло греховно, с точки зрения духовной морали. Тем самым, при формировании поступков человека его нравственный выбор ограничивается запретами духовной морали, в соответствии с которыми он может испытывать свою совесть.

Если же не допускать оценки поведения (духовного – в помыслах, а предметного – в поступках), исключая противопоставление добра и зла как норму духовной морали, то становится невозможным испытывать свою совесть и совершенствоваться духовной моралью. Одновременно добро и зло становятся равнозначными, то есть исчезают запреты как правила духовной морали, и оказывается, что все можно и ничто не греховно. А это означает, в свою очередь, возврат общества к практической морали и, как следствие, разрушение мира между людьми и утрату безопасности: "…устранение духовной морали ведет за собой оживление и расцвет практической морали языческих времен. Практическая мораль язычества толкует как добродетель ложь, клятвопреступление, воровство, насилие в тех случаях, когда эти действия направлены не против своего рода и семьи, а против неродственников и тем более не членов своей семьи. Все иноплеменники, с точки зрения практической морали, это как бы не люди"[171].

Вместе с такими выводами возникает и необходимость соотнести их с действиями, точнее, с риторикой политической корректности. Ведь политическая корректность, как кажется, на самом деле заняла все высоты духовной морали, став на защиту немощных, обиженных, презираемых и униженных. Это существенно затрудняет дискуссии с политической корректностью и выстраивание системы аргументации ее противников, которые, судя по публикациям, опасаются затрагивать именно область морали, стараясь перевести обсуждение так или иначе в русло науки, точнее, независимости научных исследований или политики.

В то же время видимость моральной высоты политической корректности объясняется подменой понятий в области духовной морали, которая совершается в ее риторике.

Духовная мораль разделяет всеобщие топы "грех" и "грешник" и требует от человека соблюдать свою добродетель, чужую греховность не судить, сострадать грешнику, сожалея о его греховном поступке, но в то же время неукоснительно осуждать грех.

Это положение духовной морали, содержащееся в Евангелии, широко известно: "Не судите, да не судимы будете" (Мф. 7, 1). Оно многократно повторяется во многих других текстах Нового Завета, становясь затем одной из центральных тем святоотеческих писаний, в которых приводятся подробные разъяснения этого требования духовной морали и средства для его выполнения.

Преподобный авва Дорофей говорит в своем поучении: "Мы же, окаянные, без разбора осуждаем, гнушаемся, уничижаем, если что-либо видим, или услышим, или только подозреваем; […] От чего же мы впадаем в сие, как не от того, что нет в нас любви? Ибо если бы мы имели любовь, то с соболезнованием и с состраданием смотрели бы на недостатки ближнего, как сказано: любы покрывает множество грехов (1 Пет. 4; 8). Любы не мыслит зла, вся покрывает и проч. (1 Кор. 13; 5–7). Итак, если бы, как я сказал, мы имели любовь, то сия любовь покрыла бы всякое согрешение, как и святые делают, видя недостатки человеческие. […] Итак, приобретем и мы любовь, приобретем снисходительность к ближнему, чтобы сохранить себя от пагубного злословия, осуждения и уничижения…" [172].

Святитель Иоанн Златоустый пишет: "Кто строго иcследует чужие проступки, тот не получит никакого снисхождения к своим собственным…[…] Будем же воздерживаться от злословия, сквернословия, хулы…". И поясняет, как нужно понимать злословие: "Никто не говори: "тогда злословил бы я, когда бы говорил неправду; но если говорю истину, то уже не злословлю". Хотя бы в твоем злословии и была истина, и в таком случае оно преступно. Фарисей, злословя мытаря, говорил истину: но это не принесло ему никакой пользы. В самом деле, скажи мне: разве мытарь не был мытарь и грешник? Всякий видит, чтò мытарь; но при всем том фарисей, за осуждение его, все потерял. Хочешь исправить брата, – поплачь, помолись Богу, дай ему увещание наедине, посоветуй, попроси…" [173] .

Итак, не осуждать, не злословить ближнего – это и есть та цель, во имя которой, как может показаться поверхностному взгляду, политическая корректность ведет свою борьбу. Однако при несколько более внимательном рассмотрении становится очевидной подмена. Авва Дорофей подчеркивает, что грешника осуждать не следует, но грех дóлжно ненавидеть: "Ибо разве святые слепы и не видят согрешений? Да и кто столько ненавидит грех, как святые? Однако они не ненавидят согрешающего и не осуждают его, не отвращаются от него, но сострадают ему, скорбят о нем, вразумляют, утешают, врачуют его, как больной член, и делают все для того, чтобы спасти его" [174]. А политическая корректность объединяет в своей риторике понятия греха и грешника, стремясь утвердить в обществе если не прямое оправдание, то, по меньшей мере, неосуждение самого греха как такового. Одновременно исчезает и проблема личной ответственности человека за свои поступки, вытекающей из духовной морали.

Впрочем, политическая корректность и не предполагает никакой личной ответственности. М. Беренс и Р. фон Римша считают, что политическая корректность – это "культурный апартеид, который предписывает принудительное членство в какой-либо из групп" [175]. Поскольку принадлежность к той или иной группе абсолютизируется, то ею определяется самосознание каждого ее члена, в ней он обретает способность к политически корректному мышлению. При условии, конечно, что это какая-либо группа "потерпевших", "виктимизированных" (все остальные, не потерпевшие, – это одна группа, коллективный преступник).

Но это не просто политически корректное мышление каждого отдельного члена группы, это групповое мышление. Каждый идентифицирует себя целиком и полностью с группой, к которой принадлежит. Практически это запрет на индивидуальное мышление и, тем самым, на индивидуальный нравственный выбор. Вместе с этим, исчезает и индивидуальная ответственность за нравственный выбор, замещаясь групповой ответственностью.

Даже само слово "индивидуум" рассматривается как политически не корректное. "В меморандуме, направленном членам Комитета по различным видам обучения (Diversity Education Committee) студентка из Пенсильвании писала о своем "глубоком уважении индивидуума и желании защищать свободы всех членов общества". Она получила свое послание обратно. Слово "индивидуум" в нем было подчеркнуто. Комментарий гласил: "Сегодня следует избегать употребления этого слова, которое многие воспринимают как расистское. Аргументы, ставящие индивидуума выше группы, ставят, в конечном счете, в привилегированное положение индивидуумов, принадлежащих к самой большой и господствующей группе" [176]. Это лишний раз подтверждает наши выводы относительно разрушения духовной морали в результате действий политической корректности.

В то же время, если усилия, предпринимаемые политической корректностью, должны служить воспитанию людей в доброте и терпимости друг к другу, то для этого существует и известное средство – не допускать разрушения духовной морали, но всемерно укреплять ее, поскольку духовная мораль содержит все необходимые правила, наставления и поучения воспитательного характера, например:

– "Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих" (Мф.18, 10);

– "Мы сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать" (Рим. 15, 1);

– "…вразумляйте бесчинных, утешайте малодушных, поддерживайте слабых, будьте долготерпеливы ко всем" (1 Фес. 5, 14);

– "Ибо вы, люди разумные, охотно терпите неразумных" (2 Кор. 11, 19);

– "Только чтобы мы помнили нищих" (Гал. 2, 10);

– "Не будем тщеславиться, друг друга раздражать, друг другу завидовать" (Гал. 5, 26);

– "Ибо суд без милости не оказавшему милость; милость превозносится над судом" (Иак. 2, 13).

Если же рассматривать речевые действия, регулирование которых, действительно, необходимо, то при этом не следует забывать, что именно духовная мораль содержит строгие правила речевого поведения в виде многочисленных прямых указаний; например:

– "… кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет "безумный", подлежит геенне огненной" (Мф.5, 22);

– "Не умножайте речей надменных, дерзкие слова да не исходят из уст ваших" (1 Цар., 2, 3);

– "Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный" (Иак. 3, 2);

– "Никого не злословить" (Тит 3, 2);

– "Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших" (Еф. 4, 29);

– "Не злословьте друг друга" (Иак. 4, 11) и т. п.

Можно допустить, что как активисты политической корректности, так и ее сторонники стремятся утвердить свою языковую политику либо в силу отсутствия филологических знаний, либо по причине нежелания учитывать основы теории речи, однако таким образом они разрушают именно тот фундамент, на котором должно строиться речевое управление обществом.

Вторая ошибка политической корректности состоит в отсутствии правил как в именовании, так и в речевых действиях. Вместе с тем, "поскольку речь есть ведущая социальная деятельность людей, эта деятельность должна быть организована правилами" [177].

Роль общих мест риторики в речевом управлении обществом

Речевое управление обществом в условиях массовой коммуникации является одной из проблем современной риторики и касается ее трех основных категорий – этоса, пафоса и логоса.

Под этосом понимаются условия относительно времени и места ведения речи, которые предлагает получатель речи ее создателю и которыми определяется тема речи по ее уместности или неуместности. Например, доклад о мерах, принимаемых органами здравоохранения в связи с эпидемией гриппа, в Бюджетном комитете Думы в период подготовки принятия бюджета страны будет отклонен Думой по причине его неуместности.

Логосом называют словесные средства, с помощью которых создатель речи реализует ее замысел. Одно из требований логоса состоит в том, чтобы понимание этих словесных средств было доступно получателю речи.

Замысел речи, т. е. намерение создателя речи развить определенную тему перед получателем речи, называют пафосом. Для пафоса существуют ограничения: со стороны этоса – замысел создателя речи может быть реализован лишь в то время и в том месте, которые предлагаются получателем речи; и со стороны логоса – создатель речи должен располагать словесными средствами, позволяющими установить контакт с получателем речи.

"Таким образом, этос создает условия для речи, пафос – источник создания смысла речи, а логос – словесное воплощение пафоса на условиях этоса" [178].

Рассматривая вопрос речевого управления обществом в условиях массовой коммуникации, Ю.В. Рождественский выводит основное правило управления речевыми коммуникациями, состоящее в совершенствовании системы этоса речевых коммуникаций. Он указывает на то, что, если эта система "… несовершенна, то возникают тяжелые социальные эксцессы, происхождение которых неясно для людей и имеет в глазах людей как бы стихийный характер". Можно думать, что как возникновение политической корректности, так и ее языковая политика явились результатом несовершенства этоса речевых коммуникаций.

Под этосом речевых коммуникаций Ю.В. Рождественский понимает "организованное воздействие средствами морали, административными мерами и юридическими установлениями на отправление речевых действий". Такое воздействие должно быть организовано по правилам, а не складываться стихийно. Это предполагает наличие речевого этикета для всех видов речей, правил разного назначения, регламентов, законов, а также духовной морали.

Последнее требование относится также к логосу, поскольку логос в речевых коммуникациях представлен общими местами морали, играющими большую роль, прежде всего, с точки зрения развития диалога. Это связано с тем, что общие места понимаются участниками диалога одинаково и принимаются без доказательств. Особую важность имеют, в силу этого, два обстоятельства.

Во-первых, с развитием речевых коммуникаций "правила морали как общие места не отменяются, т.к. составляют достояние культуры, а наслаиваются по мере развития речевых коммуникаций и выстраиваются в сложную систему, требующую искусного применения разных правил морали по отношению к возникающим ситуациям. Чем сложнее мораль, тем большее искусство в нравственных суждениях требуется от членов общества".

Во-вторых, правила морали представлены системой общих мест. Общие места – это, по сути, имена. Имена, в свою очередь, должны создаваться тоже по правилам. Если же в результате создания неправильных имен разрушается система общих мест, которыми представлен логос в речевых коммуникациях, то это создает препятствия либо делает невозможной реализацию пафоса, т. е. замысла, в логосе, т .е. словесном воплощении.

Что касается пафоса в речевых коммуникациях, то, в понимании Ю.В. Рождественского, это "тот эффект, который может быть достигнут тем или иным видом словесности" [182]. Из сопоставления родов и видов словесности и сфер эффективности речи видно, что наибольшей действенностью из всех видов речей обладает диалог, который становится основой современной риторики. А с точки зрения развития диалога именно общие места морали играют ключевую роль.

Можно думать, что все вышеизложенное означает необходимость подробного изучения:

– политкорректных именований: изучение направлений семантического развития, подробная лексикологическая классификация и т. п.;

– "исправлений" системного характера, т. е. грамматической и лексической системы языка, например, феминистской лингвистикой;

– методов языковой политики политической корректности как в целях сохранности языка как факта культуры и сохранности культуры в целом, так и в интересах организации правильного речевого управления обществом.