Реферат: Революционные общественно-политические взгляды

Революционные общественно-политические взгляды

А. Н. Радищев

Восстание Пугачева, европейская просветительская мысль, уроки революционной войны в Америке и революционная ситуация во Франции способствовали возникновению в русском просветительстве революционного направления. Этот перелом в истории русской общественной мысли связан с А. Н. Радищевым (1749—1802 гг.), с его знаменитой книгой «Путешествие из Петербурга в Москву». Радищев писал, что крестьянин «заклепан в узы» и «в законе мертв». Дворяне заставляют крестьян «шесть раз в неделю ходить на барщину», взимают с них непосильные оброки, лишают их земли, применяют «дьявольскую выдумку» — месячину. Помещики истязают крестьян «розгами, плетьми, батожьем или кошками», сдают в рекруты, ссылают на каторгу, «продают в оковах как скот». Ни один крепостной крестьянин «не безопасен в своей жене, отец в дочери» . Помещики оставляют «крестьянину только то, чего отнять не могут,— воздух, один воздух». Из этого Радищев делал вывод о необходимости «совершенного уничтожения рабства» и передачи всей земли крестьянину — «делателю ее».

Еще дальше своих предшественников Радищев пошел в понимании связи между крепостничеством и самодержавием. Самодержавие защищает интересы вельмож и «великих отчинников», в органах управления и судах царят крепостнические порядки. Он первым среди русских мыслителей подчеркнул, что религия и церковь являются одним из важнейших орудий угнетения народа.

Радищев твердо верил, что после революционного уничтожения крепостничества из крестьянской среды скоро бы «исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишенны». Радищев наполнил понятие «патриотизм» революционным содержанием. Настоящим патриотом, по Радищеву, может считаться лишь тот, кто всю свою жизнь и деятельность подчиняет интересам народа, кто борется за его освобождение, за установление «предписанных законов естества и народоправления».

По Радищеву, «самодержавство есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». Он утверждал, что истина и справедливость не живут в «чертогах царских», что одежды царя и его приближенных «замараны кровью и омочены слезами» народа, поэтому тщетны надежды просветителей на «мудреца на троне». Мысль Радищева шла дальше: «Нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своей власти» .

Своими произведениями «Письмо другу», «Беседа о том, что есть сын отечества», «Житие Федора Васильевича Ушакова» и «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищев готовил читателей к восприятию идеи о необходимости революции. В оде «Вольность», наиболее важные строфы которой он включил в «Путешествие», Радищев выступил с подлинным гимном в честь будущей победоносной революции. Как величайший праздник человечества он рисует день, когда «возникнет рать повсюду бранна», будут «ликовать склепанны народы» и торопиться «в крови мучителя венчанна омыть свой стыд». Праздником будет день, когда победит восставший народ.

После революции и казни царя, по мысли Радищева, на престол «воссядет народ» и воцарится вольность — «вольность дар бесценный источник всех великих дел». Он высоко ценил Кромвеля за то, что тот научил, «как могут мстить себя народы», и «Карла на суде казнил».

Издавая «Путешествие из Петербурга в Москву», запрещенное в России, Герцен писал о его авторе: «…. Он едет по большой дороге, он сочувствует страданиям масс, он говорит с ямщиками, дворовыми, с рекрутами, и во всяком слове его мы находим с ненавистью к насилью — громкий протест против крепостного состояния» .

Требуя полного освобождения крестьян, указывая на революционный путь к нему, Радищев не исключал при этом и путь реформ сверху. В этом не было ни отступления от своих основных взглядов, ни проявления либеральных иллюзий и колебаний. Он имел в виду реформы, которые не укрепляли бы существующий строй, а ослабляли бы его, ускоряли его гибель. Он разработал план постепенного осуществления мероприятий, которые должны завершиться «совершенным уничтожением рабства».

Однако Радищев мало верил в то, что помещики, эти «звери алчные, пиявицы ненасытные», согласятся на проведение реформ или что их осуществит монарх. Он грозил помещикам что «рабы, тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем разобьют железом главы» своих ненавистных господ .

Радищев считал, что революция – не пустая мечта: «Взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую. Я зрю сквозь целое столетие»,— писал он.

Екатерина II понимала, какую опасность для самодержавно-крепостнического строя представляет критика крепостничества, сочетающаяся с провозглашением революционных идей, одобрением стихийных крестьянских бунтов и выступлением с революционной программой.

С именем Радищева связан особый этап революционной, республиканской мысли в России. Идя «вслед Радищеву», затравленному самодержавием , радищевцы — его современники и последователи — приняли эстафету из его рук и передали ее поколению Пестеля и Рылеева, Грибоедова и Пушкина. Если плеяда великих французских просветителей идеологически подготовила буржуазную революцию в Западной Европе, то Радищеву выпала великая честь выступить идеологом начинающегося революционного движения в России.

Французская буржуазная революция и русская общественная мысль

В дни, когда во Франции вооруженный народ штурмовал Бастилию, в России Радищев печатал свое «Путешествие из Петербурга в Москву». Тогда же Я. Б. Княжнин завершал свою последнюю трагедию «Вадим Новгородский», явившуюся вершиной дворянского свободомыслия. Яков Борисович Княжнин (1742—1791 гг.), дворянин, в течение долгих лет преподавал русскую словесность в Сухопутном шляхетском корпусе и был автором многих трагедий. В своем «Вадиме» он дал образ республиканца, противопоставляя его «просвещенной монархии». В отличие от Радищева народ в трагедии Княжнина изображен как пассивная сила. Тем не менее со страниц «Вадима», так же как и «Путешествия из Петербурга в Москву», хотя и по-разному, звучали призывы к борьбе с самодержавием.

С первых же дней революции во Франции ее лозунги и дела захватили многие умы в России. Современники рассказывают, что «революционные события были ежедневным предметом разговоров и жарких споров о принципах и их изложении, и невозможно было не принимать в них участия» . Революционные журналы, книги и брошюры проникали в Россию. Они вызывали живой интерес в дворянских особняках и гостином дворе, в казармах и университетских аудиториях, в столицах и провинции. Вдумчивые наблюдатели замечали, что «прелести Французского переворота» не только до Украины, но и «до глубины самой Сибири простирали свое влияние на молодые умы» . В Яссах, например, при штаб-квартире князя Потемкина офицеры стали выпускать еженедельный листок «Вестник Молдавии», где печатались сообщения о революции во Франции. В Тобольске учителя народного училища на страницах издаваемого ими журнала помещали статьи на революционные темы: о правах человека, о Национальном собрании, о конституции 1791 г. Известиями из Франции интересовались в Пензе, в Кременчуге, в Семипалатинске, в Саратове.

Французская революция вначале была принята русским обществом чуть ли не с единодушным одобрением. Передовые дворянские круги, в частности, увидели в событиях во Франции путь к «просвещенной» монархии, горячо ратовали за насаждение «добродетели», за «равенство чувств» людей всех сословий, за гражданское достоинство, оставляя в стороне вопросы общественно-экономических преобразований.

Но разгоравшаяся на Западе заря революции постепенно отрезвляла дворянские головы. Сообщения о городских и крестьянских выступлениях во Франции, о сожженных замках воскрешали в памяти русских помещиков грозный призрак Крестьянской войны под водительством Пугачева. В событиях во Франции они видели претворение в жизнь тех дум, которые, по яркому определению Радищева, они читали «на челе каждого из… крестьян». Один вологодский помещик заметил, что «все крестьяне имеют оставшегося от времени Пугачева духа — дабы не было дворян», и добавил, что это и есть дух «безначальства и независимости, распространившийся… по всей Европе». Отголоски «великого страха» докатились и до русских дворянских усадеб, где, по выражению помещика А. Карамышева, содрогались, глядя «как старый свет спознакомляется с новым». Масон И. В. Лопухин писал в этой связи, что он охотно отказался бы от всех своих крестьян, лишь бы «никогда в отечество наше не проник тот дух ложного свободолюбия, который сокрушает многие в Европе страны» .

Развитие событий во Франции усиливало опасения представителей привилегированного класса. Победы революционных армий на полях войны, свержение монархии и казнь короля, установление якобинской диктатуры не оставляли больше места для дворянских иллюзий. Все более очевидной становилась пропасть, отделявшая «старое» от «нового», путь к которому неизбежно шел через революцию. Приближавшийся кризис феодально-крепостнической идеологии даже в ее «просвещенной» форме приводил в отчаяние ее носителей. «Век просвещения! Я не узнаю тебя — в крови и пламени не узнаю тебя — среди убийств и разрушения не узнаю тебя!» . В этих словах Карамзин выразил в какой-то мере чувства и думы большого числа дворян.

Правительство Екатерины II встало на путь открытой реакции. Радищева сослали в Сибирь, Княжнин был брошен в тюрьму, где он, по-видимому, и умер в 1790 г. Новиков в начале 1792 г. был заключен в Шлиссельбургскую крепость сроком на 15 лет. Во имя защиты «цивилизации» и «порядка» подвергались заточению свободомыслящие люди, свирепствовала цензура. В своих посланиях к европейским монархам Екатерина призывала их к постовому походу» против «якобинского варварства». Подавить «французское безначалие,— писала она,— значит приобрести себе бессмертную славу».

Иначе воспринимались революционные события во Франции передовыми демократическими кругами русской интеллигенции, которые в своих стремлениях отражали интересы и нужды трудовых слоев населения. В огне революции во Франции рушились те самые феодальные устои, против которых стихийно боролось русское крестьянство и против которых выступали лучшие люди России. Французская революция как бы подтверждала на практике жизненность идей Радищева; она способствовала становлению в России революционной идеологии, развившейся как протест против русской самодержавно-крепостнической действительности.

Дела Тайной экспедиции, сохранившие протоколы допросов, показания свидетелей, раскрывают среду, в которой зрела русская революционная мысль. В Петербурге, например, у некоего разорившегося купца Степана Еркова собирались люди различных профессий, в том числе землемер в отставке Федор Кречетов, который говорил о необходимости свергнуть «власть самодержавия, сделать либо республику, либо инако как-нибудь, чтобы всем быть равными». В Петербурге же, в кругу мелких коллежских канцеляристов велись разговоры о том, что «русские находятся под тяжким игом самодержавного тиранства» и что «было бы очень хорошо, если бы Национальный конвент додумал о способе избавления Франции от такого врага (как Екатерина II.— автор), а людей русских от тиранства». На Украине мелкий служащий из обедневших дворян Степан Познанский спрашивал окружавших его лиц: «на что нам коронованные головы, на что нам магнаты», и предлагал с ними поступить так же, «как во Франции с ними сделали, а мы в то время будем равны и вольны». Эти требования и надежды говорят о тех революционных выводах, к которым пришли русские передовые люди в дни наивысшего подъема французской революции. Наметились истоки революционно-демократического течения, определившегося в русском освободительном движении в XIX в.