Дипломная работа: Образ Н.М. Ядринцева в культурной памяти потомков

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

Глава 1. Образ Н.М. Ядринцева в общественном мнении второй половины XIX – начала XXв.

1.1 Биография публициста как модель поведения пореформенного интеллигента

1.2 Образ публициста в сознании современников

Глава 2. Образ Н.М. Ядринцева в культурной памяти россиян XX – начала XXI в.

2.1 Культурная память как исследовательская категория

2.2 Образ Н.М. Ядринцева в исторических исследованиях

2.3 Н.М. Ядринцев в массовом сознании потомков

Заключение

Список использованных источников и литературы

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность. Историю часто называют памятью человечества, но редко задумываются над этой формулировкой. Если одна из функций истории – попытка представить прошлое, «как оно было на самом деле», то память – это инструмент мышления в настоящем, хотя её содержанием является прошлое. Если история есть память культуры, то это означает, что она не только след прошлого, но и активный механизм настоящего. Словом, без памяти о прошлом не видится ни настоящего, ни будущего. Выявление разноуровневых представлений о Н.М. Ядринцеве позволит расширить существующие в современной гуманитаристике мнения о механизмах и институтах формирования и репрезентации культурной памяти. Реконструкция образа известного сибиряка в разножаровых источниках – автодокументальных текстах, мемуарах его современников, исторических исследованиях, современных масс-медиа, отражение его в названиях улиц, архитектурных памятниках и скульптурных изображениях дают возможность выяснить зависимость структуры и содержания представлений об исторической личности от типа источника, в котором они зафиксированы.

С точки зрения методологии истории актуальность избранной нами темы объясняется отсутствием в отечественной историографии работ, посвященных реконструкции образа исторического деятеля в культурной памяти и историческом сознании современников и потомков. Этим же определяется и исследовательский потенциал заявленной темы с точки зрения региональной истории. Нами не выявлено специальных работ, посвященных изучению представлений о Н.М. Ядринцеве в культурной памяти сибиряков.

Замысел нашей выпускной квалификационной работы состоит в рассмотрении работ исследователей о Н.М. Ядринцеве рассматриваются, как один из источников изучения образа исторического деятеля в культурной памяти современников и потомков и их анализу посвящен специальный раздел текста, что объясняет отсутствие традиционного для такого рода работ историографического раздела.

Цель работы – выявление образа Николая Михайловича Ядринцева в культурной памяти сибиряков второй половины XIX– начала XXIвв. и определение факторов формирования исторического образа в сознании школьников.

Достижение заявленной цели подразумевает решение следующих задач:

1) Реконструкция автообраза Н.М. Ядринцева как модели поведения пореформенного интеллигента.

2) Выявление образа публициста в сознании его современников.

3) Определение категории «культурная память» в историческом, методическом и культурологическом аспектах.

4) Выяснение структуры и содержания образа Н.М. Ядринцева в исторических исследованиях.

5) Выявление образа Н.М. Ядринцева в массовом сознании сибиряков.

Объект выпускной квалификационной работы: культурная память сибиряков второй половины ХIХ – начала ХХI вв.

Предмет: образ Н.М. Ядринцева, как особая символическая форма передачи и актуализации культурных смыслов, в культурной памяти его современников и потомков.

Методология работы. В качестве методологической основы были избраны: биографический и конструктивистский подходы интеллектуальной истории.

Идейное основание исследования подала работа одного из современных представителей конструктивизма Ф.Б. Шенка «Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой». В центре исследования не биография новгородского князя, а история «воспоминаний» о нём. Автор прибегает к использованию таких терминов как «место» или «фигура памяти», «мы-группа», «концепт коллективной идентичности»[1] . Изменения представлений об истории понимаются при этом не как процесс аккумуляции исторического «знания, а как движение интерпретаций, смысловых «уплотнений», «смещений» и «выпадений», а также как воспоминания и забвения, отражающие изменения в самоописании «мы-групп»[2] . Структура его работы представляет собой реконструкцию представлений об Александре Невском, в том числе выявление образа русского князя в исторической памяти наших современников. На замысел нашей работы оказала существенное влияние предложенная Шенком методика работы с разными источниками формирования образа исторической личности в культурной памяти потомков: с научной и художественной исторической литературой; визуальными источниками, в том числе и кинематографическими, периодической печатью. Мы разделяем идею немецкого историка о том, что наши представления о той или иной исторической личности зависят не только и не столько от ее деяний и «вклада в историю» страны, региона, населенного пункта, сколько от целей и задач «актуализаторов» или творцов образа в массовом сознании современников.

В таком контексте Л.А. Фадеева обращает внимание, что понятие «коллективная память» имеет определённые социальные границы. Образы, представления, ассоциации одного социального слоя могут существенно отличаться от ментальных образований других в силу различного жизненного опыта, вариантов личных судеб, психологического склада различных общностей. Определённая эпоха может создавать целую массовую идеологию и мифологию, систему ценностных ориентаций и коллективных образов. Определённое историческое время (эпоха) получает своё качественное содержание и символическое значение. «Видение эпохи современниками, как правило, отличается от того представления, которое входит в коллективную память, являясь совокупностью устойчивых компонентов, вместе с тем способна меняться под воздействием новых ярких событий радикальных процессов, социальных перемен. Образ эпохи трансформируется, корректируется в коллективной памяти, в зависимости от изменений повседневности»[3] .

Одним из перспективных современных направлений исторических исследований является новая интеллектуальная история. Не порывая с историей идей, предметом традиционной интеллектуальной истории, она занимает гораздо более обширное исследовательское пространство и не является направлением, опирающимся на какую-либо научную парадигму. В отличие от традиционной интеллектуальной истории, она выступает как культурно–интеллектуальная, изучая не только содержание и формы, но и условия интеллектуальной деятельности, интеллектуальный климат эпохи, рассматривая мыслительные комплексы в их социокультурном контексте.

В качестве методологической основы дипломной работы был использован биографический подход интеллектуальной истории. Краеугольным камнем этого подхода является понимание неразрывности связи между жизнью и творчеством личности, между факторами психологической и интеллектуальной биографии.

Как отмечает Л.П. Репина, что любая биография может называться исторической, только будучи помещена в исторический контекст, взятый во всех его аспектах, обстоятельный анализ интеллектуального контекста является необходимым, но не достаточным для создания полноценной интеллектуальной биографии. Такая биография требует более глубокого погружения в социокультурную среду. Характерной чертой современной интеллектуальной биографии является синтез биографического, текстуального и социокультурного анализа, и именно с ним связываются оптимистические оценки ее перспектив, особенно те, которые исходят из максимально расширительного понимания задач интеллектуальной истории[4] .

Уместно вспомнить исключительно точное и ёмкое определение объекта и предмета биографии, данное в своё время Э.Ю. Соловьёвым: «Непосредственным объектом биографии является жизнь отдельного человека от момента рождения до момента смерти. Однако предметом, на который направлено основное исследовательское усилие биографа, каждый раз оказывается социальная и культурная ситуация. Только по отношению к последней описываемая жизнь приобретает значение истории, особой смысло-временной целостности, к которой применимы понятия уникальности, событийности, развития, самоосуществления»[5] . В свою очередь весьма ценной является типология биографического жанра, разработанная Дональдом Уокером. В неё входят: 1) биография личности (сведения о времени и месте рождения, образовании, семейных корнях и влияниях, чертах характера и личной жизни); 2) профессиональная биография (о позициях личности, его профессиональной деятельности); 3) библиографическая биография (анализ трудов автора, истории их создания), техники и методологии исследования, понятийного аппарата и междисциплинарных связей; 4) ситуационная биография или биография среды (события и условия социально-экономической и политической жизни общества и эпохи, в которых жил и работал учёный)[6] .

Биография как измерение исторического процесса позволяет ответить на многие вопросы. С одной стороны, познавательный её потенциал раскрывает личную ментальную историю создателя идеи или концепции. Способствует лучшему пониманию идей философов. В этом смысле, изучая биографию мыслителя, мы в свою очередь имеем возможность изучать биографию самой идеи.

Мы согласны с утверждением Ю.М. Лотмана о том, что «далеко не каждый реально живущий в данном обществе человек имеет право на биографию. Каждый тип культуры вырабатывает свои модели «людей без биографии» и «людей с биографией». Здесь очевидна связь с тем, что каждая культура создаёт в своей идеальной модели типа человека, чьё поведение полностью предопределено системой культурных кодов, и человека, обладающего определённой свободой выбора своей модели поведения»[7] . Как же определяются понятия «человек с биографией» и «человек без биографии»? Каждый тип социальных отношений формирует свои социальные роли, нормы которых являются общеобязательными и даже принудительными для всех членов данного общества. Нормы эти существуют до рождения данного индивида и предъявляются ему как «условия игры». Сделав этот первичный выбор, он оказывается в пределах социально-фиксированной нормы «правильного поведения». В этом случае жизнеописание человека, с современной точки зрения, ещё не является его биографией, а представляет собой лишь свод общих правил поведения, идеально воплощённых в поступках определённого лица.

В соответствии с замыслом дипломной работы, потенциал биографического подхода состоит в том, что можно взглянуть на феномен, когда трансформация сценария жизни, сознательный выбор таких решений, которые прежде могли быть истолкованы как отход от нормы, в данный период оказываются у истоков формирования новой нормы. Такие люди «имеют биографию», их имена и поступки сохраняются для потомков, становятся знаковыми.

С этой стороны биография переходит в разряд сценариев, образцов, эталонов поведения для целых общественных групп. И в конечном результате – становится неким конструктом, который воспроизводится и повторяется, возводится в разряд значимых и полезных. В этом случае можно говорить о биографии как об образце – достойным воспроизведения, а о поступках как о маркёрах – достойных подражания.

В таком ключе, интересна биография сибирского патриота, известного публициста, идеолога областнического движения – Николая Михайловича Ядринцева, сыгравшего важную роль в формировании общественно-политического сознания сибирской интеллигенции, как вариант преподнесения её обществу через публицистику и как следствие этого – принятие её за образец, который заслуживает воспроизведения и достойного повторения общественноценных и нравственнозначимых поступков.

Для исследования был привлечён метод устной истории. «История из первых уст», как называл её Джон Тош, заключает два постулата – «личные воспоминания рассматриваются как эффективный инструмент воссоздания прошлого, как непосредственные впечатления о жизни людей в её подлинном виде. И с другой стороны, простые люди получают не только место в истории, но и роль в производстве исторического знания»[8] . Интересным становится – то несоответствие между фактами и воспоминаниями, что, в конечном счёте, увеличивает ценность устного свидетельства как исторического документа.

Как отмечают исследователи, широко используемый ныне термин «устная история» появился относительно недавно. Но это не означает, что столь же ново и собственно понятие устной истории.

Методы устной истории первостепенно находят отклик у профессиональных историков, занимающихся политической историей. Уже в исследованиях 1930-х гг., чтобы заполнить пробелы в источниках необходимых для научной биографии данными, исследователям приходится заняться сбором воспоминаний ныне живущих коллег и сотрудников таких политиков.

В 1978 г. Пол Томпсон озаглавил свой труд о методах устной истории «Голос прошлого», где подчёркивает, что «главной ценностью устной истории можно считать её способность воссоздавать первоначальное многообразие точек зрения. Открылись новые перспективы исследования: возможность взглянуть изнутри на историю иммигрантских групп, изучать повседневную жизнь на производстве и её воздействие на семью и общество, с помощью интервьюирования теперь стало возможным создать куда более полную историю семьи»[9] .

Собственно методологический аппарат устной истории включает в себя: прямое интервьюирование, «наблюдение изнутри», документальные изыскания, картографию и статистику, последнее время проснулся интерес к жизнеописательному методу, который в перспективе своей видит изучение социальных проблем города.

Устные воспоминания людей позволяют получить информацию разного рода. «Интервью показывают, как официальная историческая версия или свидетельства других людей, вплетаются в индивидуальную память»[10] . Методика интервьюирования включает в себя: подготовку и сбор предварительной информации (чем больше исследователь знает, тем больше шансов получить важную историческую информацию); вопросник (вопросы не должны носить двойственный характер, гораздо лучше задавать вопрос – осторожный, который покажет о чём вы хотите говорить); способ транскрибирования (с учетом возрастного, профессионального, гендерного принципов) и, в конечном счете, интерпретация материалов, которая в значительной степени зависит от исходных целей исследования, опирающегося на ту или иную академическую традицию, а все добытые и даже разрозненные факты не просто наводят на размышление их можно использовать как полноценный исторический источник[11] .

Методы дипломной работы. 1) Сравнительно–исторический метод, предоставил возможность сопоставить образ Ядринцева в представлениях его современников и потомков-сибиряков.

2) Историко–генетический метод подразумевает характеристику исторических контекстов, факторов которые повлияли на эти представления.

3) Эволюционно–исторический метод позволяет проследить эволюцию образа на разных исторических этапах, какие интерпретации он получал в представлениях разных поколений.

Базовые понятия дипломной работы: как очевидно из названия выпускной квалификационной работы, нас интересуют понятия «образ», «культурная память» и подходы к изучению этих феноменов.

Образы прошлого в массовом сознании складываются из разных факторов: личного жизненного опыта, ценностных установок, современного «потока информации». В исторической науке существует мнение, что «главным предметом истории сегодня становится не событие прошлого, а память о нём, тот образ, который запечатлелся у переживших его участников и современников, транслировался непосредственным потомкам, реставрировался или реконструировался в последующих поколениях, подвергался «проверке» и «фильтрации» с помощью методов исторической критики»[12] .

В свою очередь, под образом исторической личности будет пониматься совокупность мыслительных конструкций, в которых различными способами запечатлены актуальные для определенной социальной группы (в нашем случае – сибиряков) признаки образа исторической личности.

Вслед за Л.П. Репиной, под культурной памятью понимается «определенным образом сфокусированное сознание, которое отражает особую значимость и актуальность информации о прошлом в тесной связи с настоящим и будущим. Культурная память по сути дела является выражением процесса организации, сохранения и воспроизводства прошлого культурного опыта народа, страны, государства для возможного его использования в деятельности людей или для возвращения его влияния в сферу общественного сознания»[13] .

Обзор исторических источников. Мною было привлечены следующие группы источников: публицистическое и мемуарное наследие самого Н.М. Ядринцева, переписка и воспоминания его современников, газеты и мемориальные памятники Н.М. Ядринцеву, Интернет ресурсы: сайты государственных библиотек и энциклопедий, региональные и литературные сайты.

Для выяснения автообраза Н.М. Ядринцева первостепенную ценность представляют его воспоминания: «Воспоминания о Томской гимназии», «Сибирские литературные воспоминания», «Светлые минуты», «К моей автобиографии». Они составляют основную базу привлечённой мною литературы при реконструкции автобиографии публициста. Впервые они публиковались в 80–90-е гг. XIX в. в «Сибирском сборнике» и «Восточном обозрении», Автобиография была опубликована в 1904 г., сохранность и публикация её является заслугой В.И. Семидалова (перед отъездом в Барнаул Ядринцев передал ему значительную часть своего архива). «Светлые минуты» – воспоминания прошлого ко дню открытия Томского университета, и предвосхищение, которое испытывает автор истинное, он вспоминает как почти 28 лет назад, в оживлённом кружке студентов-сибиряков Петербургского университета шёл разговор о сибирском университете. Впоследствии эта идея стала делом всей его жизни.

Отдельную группу источников представляют научные и публицистические работы лидера сибирского областничества.

Знакомство с многочисленными письмами Н.М. Ядринцева позволяет сделать вывод о постановке публицистом вопроса о долге интеллигенции перед народом, о том, что она стоит в стороне от народных тяжестей, от народного труда. Призыв к интеллигенции сосредоточить внимание на местных практических задачах и потребностях. В своих письмах к Г. Н. Потанину он прямо указывал на то, что «местная интеллигенция ничем не связана с народом, у неё нет ещё почвы, на которой она могла бы сойтись с ним»[14] .

Живой облик Н.М. Ядринцева воссоздают воспоминания о нём Г.Н. Потанина[15] , П.М. и А.М. Головачёвых[16] , В.П. Острогорский[17] , И.П. Белоконского[18] , В.В. Берви-Флеровского, Н.П. Левина[19] , В.И. Семевского[20] , Н.И. Наумова[21] . В них даётся тонкая характеристика и оценка разносторонней деятельности идеолога сибирского областничества. Самые различные люди, писавшие о нём, сходятся в одном – в глубочайшем уважении к незаурядной личности и деятельности знаменитого сибиряка. Большая часть воспоминаний была опубликована в кратчайший период после смерти Н.М. Ядринцева и носит оттенок скорби по утраченному «верному другу», «хорошему человеку», «другу молодёжи». Упомянутые воспоминания печатались преимущественно в периодике, многие из них не имели названия, так как извлекались из книг и подборок. Данная группа источников позволяет раскрыть и дополнить многие моменты биографии Николая Михайловича. В частности, сюжеты, связанные с Томской гимназией, общественной деятельностью Николая Михайловича в Петербурге и Сибири, работой в «Восточном обозрении».

Периодическая печать является одним из средств массовой информации. Богатство и разнообразие информации делает её многопластовым историческим источником[22] . В нашем случае периодическая печать является одним из основных источников для реконструкции образа Н.М. Ядринцева в культурной памяти сибиряков. Для исследования были привлечены газеты – «Вечерний Новосибирск» (2004–2007), журналы – «Алтай» (1972–1992), «Земля сибирская, дальневосточная» (1993), «Сибирские огни» (1934–2002). Объектом нашего анализа стали публицистические и научно-популярные статьи, посвященные жизни и деятельности Н.М. Ядринцева, информационные сообщения об увековечении его памяти, о юбилейных датах, связанных с его жизнью и деятельностью.

В отдельную группу мы объединили исторические исследования, посвященные истории сибирского областничества, региональной интеллигенции и периодической второй половины XIX в. Критерием отбора научной исторической литературы послужило наличие информации о герое нашей выпускной квалификационной работы и соответствие жанру научного исследования. Подробному анализу представлений о Н. М. Ядринцева в профессиональном сообществе региональных историков посвящен специальный раздел основной части работы. Здесь же обозначим алгоритм работы с историографическими источниками, выбранный в соответствии с задачами нашей работы: определение исторического контекста появления исторических исследований, выявление тематики, цели и задач работ, в которых упоминался М.Н. Ядринцев, источниковой базы, мировоззренческой (в том числе методологической) позиции автора, его историографических приоритетов, анализ основных выводов.

Для выявления представлений о Н.М. Ядринцеве наших современников, принадлежащих к разным возрастным группам, нами была разработана анкета. Всего было опрошено 115 человек. Старшие школьники – 30 человек, студенты – 42 человека, взрослые (преподаватели, учителя, музейные работники, библиотекари) – 43 человека.

В качестве источников для реконструкции культурной памяти были привлечены вещественные источники: памятники Ядринцеву, мемориальные доски, приуроченные к памятным датам, например, к 100-ю со дня рождения публициста.

Интернет-ресурсы являются своеобразным источником, с одной стороны, Всемирная Паутина наполнена эклектичной информацией о Н. М. Ядринцеве, с другой, такая её разножанровость позволяет выделить те культурные пласты, которыми наполнено современное массовое сознание[23] .

Хронологические рамки работы. В соответствии с обозначенной темой определены её хронологические рамки. Она охватывает период со второй половины XIX в., времени активной деятельности Ядринцева и появления первых публикаций о нем, оставленных его современниками до начала XXI века, где интересом для исследования являются устоявшийся образ в культурной памяти потомков.

Структура выпускной квалификационной работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованных источников и литературы.

ГЛАВА 1. ОБРАЗ Н. М. ЯДРИНЦЕВА В ОБЩЕСТВЕННОМ МНЕНИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX ВЕКА

1.1 Автообраз Н.М. Ядринцева как модель поведения пореформенного интеллигента

Гипотеза параграфа состоит в том, что подобно многим интеллигентам второй половины XIX в., Ядринцев выстраивал свою биографию как жизненный сценарий литературного героя, а затем его реализовывал. Основание данной гипотезы я подкрепляю выводом М. Могильнер о том, что «конкретные литературные произведения, созданные радикально настроенными писателями для своих «идеальных читателей», представляли собой единый великий мифологический эпос»[24] . Так и биография интеллигента выстраивалась как некий идеальный конструкт и удачно встраивалась в литературное мифотворчество.

Итак, задачей параграфа видится реконструкция автообраза Николая Михайловича Ядринцева как воплощение идеальных поведенческих стратегий интеллигента-«патриота».

Николай Михайлович родился в Омске 18 октября 1842 г. в семье небогатого купца – Михаила Яковлевича Ядринцева (по происхождению крестьянина). Он много читал, а в его библиотеке были – Карамзин, Державин, Пушкин, Гоголь, Булгарин, Кукольник; выписывал журналы – «Сын Отечества», «Библиотеку для чтения», «Современник», в том числе и редкие на тот момент для тогдашнего Омска – «Отечественные записки». Ядринцев писал в своих воспоминаниях: «Отец мой отличался умом и любил литературу. Он имел порядочную библиотеку и выписывал все новые книги. В детстве я познакомился по иллюстрациям со многими деятелями. Помню, что меня занимал Суворов. Книги ранее привлекали моё внимание, я увлекался рассказами и стихами»[25] .

Мать – Февронья Васильевна – бывшая крепостная. Её рассказы о жестокости крепостничества привили у четырнадцатилетнего мальчика ненависть к несвободе. Именно в этом возрасте он пишет свою первую повесть.

Свои первые воспоминания Николай Михайлович соотносит с Тобльском, куда уже в 1843 г. переезжает его семья. Затем была Тюмень и, наконец, Томск. Именно с Томском он связывает свои лучшие воспоминания своего детства: «Золотое беспечное детство. Игры в саду и прочее миновали скоро. Меня отдали в новый пансион для подготовления в гимназию»[26] . Здесь основные знания он получил только по французскому языку. Об этом светском пансионе у Ядринцева остались самые ужасные воспоминания: «Для болезненного, впечатлительного ребёнка этот палочный институт мог быть могилой. Я трепетал в этом пансионе ежеминутно. Так я пробыл в нём три года»[27] .

О своём здоровье, Ядринцев писал, что оно не было крепким: «Хилое сложение моё и слабый организм много раз заставили родителей опасаться за моё здоровье в детстве»[28] . Для того, чтобы поправить свое здоровье он занимался физическими упражнениями: верховой ездой и прогулками по горам.

С беззаботным детством у Николая Михайловича были связаны первые трагические воспоминания. Особенно тяжело он воспринял раннюю смерть своей младшей сестры: «Смерть неповинного святого младенца, только что распускавшейся жизни всегда глубоко загадочна»[29] .

В 1854 г. Ядринцев попал во второй класс Томской губернской гимназии. Основной контингент – дети бедных чиновников, купцов, дьяков. Публицист вспоминал: «Разнообразное демократическое общество из разных слоёв города, сидевшие вокруг меня на скамьях, имело ещё и своё взаимодействие влияние. Впечатления жизни, круг понимания его выносился из среды низших классов и среднего общества, стало быть, отличался плебейским складом. Жизнь этих детей народа была богата опытом, они видели многое. Это была жизнь грубой среды, но, тем не менее, цельная жизнь с её нуждами, страданиями, радостями и печалями»[30] .

Образ учителя, который сложился в сознании Ядринцева во время прибывания его в гимназии, напоминает больше беспощадную карикатуру: «Слабый, неподготовленный персонал педагогов с университетских скамеек явился в глухую неприветливую жизнь провинции и обстановку 40-х гг. Это были люди, случайно занесённые в Сибирь из старого педагогического института и из старых университетов. Не успевшие ознакомиться с жизнью, люди без всяких идеальных стремлений»[31] . «Что можно ожидать от такого контингента. Сибирь издавна была глухой страной, куда ехали люди по нужде и безвыходности. И часто такие люди, которым нигде в России не находилось места, то есть, как и во многих других случаях Сибирь получала брак. Явившись в местную среду со своим казённым запасом знаний, без всякой силы и веры в своё призвание, они могли только затеряться и опуститься»[32] . Положение же образованного человека в сибирском обществе было невыносимо тяжело: «среди невежественной среды, полной грубых недостатков, он являлся одиноким, не имел почвы, не было даже небольшого кружка людей, к которым он мог бы примкнуть и признать в них своё отечество. Он не находил себе поддержки и сочувствия»[33] .

Ядринцев приводит не один пример, когда «одна часть опускалась и сходила с ума; оставались люди, примерившие с обыденной обстановкой, они переженились на кухарках или простых бабах и погрузились в довольно прозаическую жизнь»[34] .

Всё сводилось к тому, что «отсутствие внутренней общественной жизни и равнодушное отношение к своему существованию отражалось даже на учреждениях, которые были призваны просвещать, распространять образование и наставлять общество. Окружающая апатия парализовала их деятельность и развращала её. Администраторы, церковнослужители, учителя, педагоги, медики, закинутые в Сибирь, не могли быть в невежественной среде на высоте своего призвания. Кругом шла нажива, совершались злоупотребления, уголовщина, у населения повсюду царила апатия и полное равнодушие к духовным и умственным интересам».[35] Такую критическую оценку дал Ядринцев сибирскому обществу за всякое отсутствие гражданских интересов, полное равнодушие и «неподвижное положение». Не имея общественной поддержки и внутренних сил, многие образованные люди находили единственным спасением бегство из Сибири, и лишь немногие решались отдать свои силы краю. И на долю этих зародышей местной интеллигенции выпадало самое трагическое положение. Публицист заключал, что «между местной интеллигентной личностью и обществом образовывался тот антагонизм и та грань нетерпимости, которые не приносили пользы ни той, ни другой стороне. Они обе страдали недостатками и ошибками. Общество в силу своего непонимания, не пользовалось способностями и талантами человека, который мог принести ему большую пользу; человек же интеллигентный под влиянием раздражения презирал это общество, а с ним и местные общественные вопросы. Таким образом, нарушалась та связь, которая необходима для гармонического развития »[36] . Впечатления о гимназии были связаны у Ядринцева с тем, что «расправа была жестокая, грубая. Секли учеников до 7-го класса, и секли, так как секут крестьян. Со стиснутыми зубами и с сжимающимся сердцем я прислушивался к гулу этих экзекуций, но эта расправа не устрашала нашей демократии»[37] . Именно гимназия стала для Ядринцева первой школой жизни. Здесь он впервые получил опыт формирования социального общественного союза: «Здесь были свои законы, обычаи, свои подвиги и герои, даже свои мученики. Мир жизни слагался совершенно своеобразно, под влиянием внутренних наклонностей, общих интересов среди демократических и спартанских прав»[38] . Эти права явились своего рода закалкой для жизни и придавали ей некоторое направление, вспоминал впоследствии Ядринцев. «При видимой разрозненности никто не смел, выдать товарища. Никто не смел жаловаться и переносить дело на аппеляцию инспекции и начальства, зная, что здесь найдёт только «шемякин суд»»[39] . Главное, что он вынес из этого общественного союза – «для товарищества должны быть приносимы всевозможные жертвы»[40] . «Старый забытый образ патриархальной гимназии был близок моему сердцу»[41] , – вспоминал Николай Михайлович ещё и потому, что он под влиянием физических экспериментов над ним товарищей, приобрёл себе и защитника.

Несмотря на аракчеевский дух гимназии Ядринцев приобрёл в ней чувство товарищества, равенства. В гимназии без влияния педагогов образовалась бурсацкая республика. Богатство и общественное место родителей не играли в ней никакой роли. Ядринцев пишет, что «простота и бедность пользовались правом первенства. Мы научились уважать в этой среде только собственные достоинства и нравственные качества. Хороший товарищ, хороший ученик уважался, к какому бы сословию он ни принадлежал. Вторая стадия нашего развития заставила понять и полюбить душевные качества, ум и отдавать честь способностям»[42] .

Старая гимназия, как ни суровы были её нравы, заложила инстинкты равенства, уважение честной бедности и поклонение труду и таланту, откуда бы он ни выходил, облегчила впоследствии восприятие общечеловеческого идеала.

Смерть отца – Михаила Яковлевича в 1858 г. поменяла судьбу семьи Ядринцевых. Николай Михайлович помнил желание отца – видеть его студентом университета. Ядринцев вспоминает: «Я думал уже об университете, но меня тянула внешняя сторона его жизни. Грезилось товарищество, какая-то весёлая буршская жизнь»[43] . Нарушил гимназическую умеренность Н.С. Щукин, которому Ядринцевы сдали комнату. Это заставило тревожно биться его сердце: «как, студент из Петербурга и будет жить у нас, расскажет, что меня ожидает, откроет некую прелесть будущего», так с предвосхищением ожидал встречи со студентом в Ядринцев[44] . Образ студента Щукина произвёл на Ядринцева сильное впечатление: «подвижная фигура, энергетическая речь, пламенная проповедь, его резкие приговоры всему отживающему, запас новых общечеловеческих идей, который он вынес из тогдашнего университетского круга, тех надежд, с которыми он познакомил нас и которыми жила тогда Россия, ждавшая освобождения крестьян и своего обновления»[45] . Он был «героем юношества», «замечательным самородком».

Не сдав окончательных экзаменов после седьмого класса гимназии. Ядринцев спешит в Петербург, чтобы вступить в число вольнослушателей университета. Одновременно с ним в столицу приехали и другие сибиряки А. и Н. Лосевы, А. Нелетов, А. Красиков, Н. Павлинов, А. Шешуков. Щукин дал рекомендательное письмо, чтобы Ядринцев мог познакомиться с Г.Н. Потаниным, сыгравшем впоследствии значительную роль в судьбе публициста. «Потанин так хорошо меня принял, сообщал Ядринцев Щукину в письме от 6 сентября 1860 г., – и мы сошлись как сибиряки, стремящиеся к одной цели. Он хочет собрать кружок сибиряков», – вспоминал Ядринцев.

Так началась дружба этих двух разных по характеру людей, продолжавшаяся до самой смерти Николая Михайловича в 1894 г. На тот момент Г.Н. Потанин, уже печатался в «Современнике», «Русском богатстве», был знаком с петрашевцами и М.А Бакуниным. Ядринцева и его товарищей увлекали лекции историка-областника Н. И. Костомарова. «Блестящий и талантливый состав профессоров» составил яркий контраст тому образу учителя, который сложился в сознании Николая Михайловича.

Землячество и университетская жизнь явились отдельной яркой страницей в жизни Ядринцева. «Университет соединял всех нас – и томичей, и тобольцев, и красноярцев, и иркутян – в одну семью. Перезнакомившись, мы стали жить как братья, мы почувствовали стремление соединиться в группу; до тех пор закинутые в столицу сибиряки жили разрознено, они затеривались, исчезали, многие погибали»[46] . В Петербурге картина сближения разных представлений окраины имела нечто особенное.

Н.М. Ядринцев сразу же попал под обаяние личности Григория Николаевича, подержал его мысль сгруппировать сибиряков в Петербурге и направлять их занятия на пользу родине. В беседах с Потаниным Ядринцев не только сходился, но и увлекался его умом, его планами, и он был для него первым ментром, наставником.

Студенты-сибиряки с наслаждением читали, свежую периодику, выискивая всё новое. Им удалось объединить около 20 человек. В состав кружка вошли Н.И. Наумов, три года отслуживший юнкером в Омске и Томске и приехавший в Петербург для обучения в университете; Ф. Н. Усов, казачий офицер из Омска; Налетов из Забайкалья; студенты-юристы А. Красиков, Н.М. и Е.Н. Павлиновы. Собрания посещал И.В. Фёдоров-Омулевский, студент-бурят И. Пирожков, В.И. Перфильев, В.М. Березовский, художник П.П. Джогин и др.

Первые собрания проходили на квартире Джогина. Их организаторами выступали Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев. В дальнейшем центром деятельности стала квартира Потанина. Формирование мировоззрения происходило в результате знакомства с западными социологами П. Ж. Прудоном, Ф. Лассалем. В трудах каждого из них находились параллели с русской действительностью[47] .

Связей с Сибирью было мало. «Слыша страстные речи о народе, о долге гражданского служения, мы не могли не перенестись мыслями к нашей родине и не задуматься о её будущем»[48] , – констатировал Ядринцев в своих воспоминаниях.

Важнейшей составляющей патриотического мировоззрения областников стало обязательное возвращение молодого сибиряка в Сибирь – на родину, прибивание в её границах и служение её интересам, что впоследствии было представлено идейными противниками – как мечта об отделении Сибири от России, учреждение в крае суверенной демократической республики. Впервые на этих собраниях раздался вопрос о значении в крае университета и необходимости его в Сибири. В дальнейшем же этой идее Николай Михайлович посвятит свою жизнь. Здесь же в товарищеских разговорах, развивалась мысль о необходимости подготовки к будущей деятельности в Сибири, о необходимости изучать край, читать о нём сочинения, являлась мысль составить библиографию книг сибирских[49] .

Постепенно руководящая роль в объединении перешла к Н. М. Ядринцеву. «Я почувствовал, – свидетельствует Потанин, – что он пойдёт во главе сибирского движения, которым уже веяло в воздухе, и что мне придётся сделаться его помощником»[50] . Несомненно, Ядринцев был старше Потанина на семь лет, но он обладал организаторскими способностями и литературным талантом.

В Петербурге в 1861 г., начавшиеся студенческие волнения, привели к закрытию университета. Многим не удалось закончить университет и пришлось вернуться на родину. В числе последних были Потанин и Ядринцев. Сибирское землячество распалось само собой, но идеи его, сыгравшие значительную роль в формировании мировоззрения Николая Михайловича Ядринцева заложили основу сибирского областничества.

Литературная деятельность Н.М. Ядринцева началась в 1862 г. в сатирическом журнале «Искра», но свои первые сатирические памфлеты он начал писать ещё в гимназии. До «Искры» он пытался публиковаться в «Эпохе», но там его рукопись не была принята.

Сам Ядринцев осознаёт себя писателем только во время литературной деятельности в Сибири, куда он уезжает в 1863 г. В Сибири, по словам Ядринцева, – «Явилась потребность скорее публично высказаться. Пробудить, и заставит думать общество. Важнейшим бы практическим делом было бы основание сибирского патриотического органа печати»[51] .

Деятельность Ядринцева в эти годы разнообразна. Как отмечает сам публицист, «главной задачей было тогда направлять молодёжь в университеты»[52] . В городе Омске вместе с Потаниным они организуют публичные лекции, литературные вечера, концерты, используя их для пропаганды своих взглядов. В декабре на одном из литературных вечеров он произносит речь о необходимости открыть в Сибири университет. О Сибири Ядринцев пишет, что на тот момент она «представляла то редкое и в высшей степени прискорбное зрелище, что учрежденные в ней среднеобразовательные заведения вместо того, чтобы обогащать её достаточно образованными людьми, служат как бы средством для отвлечения из неё свежих живительных умственных сил в Европейскую Россию. Сибирь вообще нуждается в людях с высшим образованием, и удовлетворить этой нужде не могут высшие учебные заведения империи, куда учащиеся должны следовать за пять-шесть, а иногда и более тысячи вёрст; словом, предоставляется ныне настоятельная возможность возвысить уровень образования в Сибири, дать местным её уроженцам средства развивать и оберегать свои умственные силы на пользу самой Сибири, что может быть достигнуто только учреждением университета в этом крае»[53] . По инициативе молодого деятеля было тогда же приступили к собранию пожертвований на местный университет и, благодаря энергичной проповеди и общему сочувствию сибиряков, средства в конце концов, были собраны. И в 1888 г. задача фактически была исполнена – университет был построен в Томске. «С момента появления в Омске и до последнего своего издыхания Николай Михайлович являлся самым горячим проповедником университетской идеи в Сибири. Он первый после Сперанского, начал пропагандировать эту идею, её проводил он красной нитью во всех своих статьях, благодаря ему были собраны громадные суммы на основание университета»[54] , вспоминает Глинский.

Омск представлял собой довольно большой, но преимущественно чиновничий город, имевший когда-то военное и административное значение. Находясь в стороне от главного сибирского тракта, он угрожал сделать университет пустым. Наконец, город был наполнен населением приезжим, временным. Омск, пришли к такому выводу Потанин и Ядринцев, не является подходящим местом для развёртывания их публицистической и общественной деятельности. Город напоминал военный лагерь, в нём не было даже официальной газеты, но даже имеющаяся интеллигенция мало интересовалась общественной жизнью[55] . Выступление Ядринцева на литературном вечере 11 ноября 1864 г. привлекло внимание лишь молодёжи, особенно кадетов Омского корпуса, призывом к пополнению, знаний, к поездке в университеты.

Он покидает Омск, вслед за Потаниным. Уже в Томске они пытаются найти поддержку и сочувствие своим планам, Потанин и Ядринцев пытаются сблизиться с томской интеллигенцией (особенно учителями гимназии), приказчиками, местными чиновниками. Им удаётся объединить вокруг себя круг людей, состоящих из отставных офицеров Е.Колосова, А.Сапожникова, купца А. Пичугина и учителей Д. Кузнецова, Е. Парамонова. Среди них велись разговоры о необходимости всестороннего изучения Сибири, о её нуждах (в областническом понимании).

Сотрудничая с «Томскими Губернскими Ведомостями», Ядринцев делает первые шаги выяснения местных вопросов. Активизируется деятельность Томского кружка: тайные собрания, сбор средств в пользу беглых ссыльных, попытки приобрести литографию для печатания. В 1863 г. появляется прокламация «Патриотам Сибири». Прокламация призывала сибиряков отделиться от России, создавши своё государство, на началах народного самоуправления объединив всю Россию. Около двух лет власти ничего не знали о прокламации, хотя она была распространена не только среди студенчества, но и среди некоторых военных и штатских кругов. Экземпляр хранился у бывших казачьих офицеров – братьев Усовых. Один из них, Гавриил Усов взял её с собой на службу. Дежурный офицер кадетского корпуса случайно обнаружил её у шестнадцатилетнего А. Д. Самсонова. Весной 1865 г. возбуждается уголовное дело с громким названием «Дело об отделении Сибири от России и образование республики подобно Соединённым Штатам». Начались повсеместные аресты в Уральске, Томске, Красноярске, Петербурге, Москве. 44 арестованных привезли в Омск, среди них был и Ядринцев. Потанина и Ядринцева обвиняли в публикации статей о необходимости университета в Сибири с косвенной критикой правительства. «В нашем сознании было желание мирного блага нашей забитой Родине, нашей мечтой было её просвещение, гражданское преуспевание. Мы отвечали, что желаем нового гласного суда, земства, большей гласности, поощрения промышленности, больших прав для инородцев. Что тут было преступного? Что было преступного в горячей любви к наше Родине?»[56] .

Впоследствии Ядринцев вспоминал об этом фрагменте своей биографии: «Более всех обвиняли меня, Потанина, Шашкова и Щукина; остальные юные товарищи считались совращёнными», вспоминает Ядринцев. Потанин, Ядринцев и Шашков сначала были приговорены к 12 годам каторги, но затем наказание было смягчено, последовало долгое заключение и ссылка. «Это была обратная ссылка из Сибири: кажется, единственный случай, когда Сибирь была признана чьим-то отечеством и из него нужно было выдворить. Множество ссыльных пожелали бы этого выдворения»[57] .

Находясь в ссылке в Шенкурские, Ядринцев не мог оставаться без дела, без книг, без занятий. Он начинает ряд журнальных статей в «Деле» о сибирской тюрьме и ссылке. «В связи с этим я начал интересоваться уголовным вопросом и выписывал много иностранных книг. Но главная цель была разоблачить несостоятельность сибирской ссылки»[58] . Таким образом, всё время ссылки он готовился к публицистической деятельности, изучая европейскую историю и историю колоний.

В 1872–1873 гг. после освобождения из Свеаборгской крепости Потанина, начинается оживлённая переписка с Ядринцевым. «Обрадовавшись возвращению своего друга, я ожил. Масса сибирских тем вертелась в голове»[59] .

В своих письмах Потанину, Ядринцев указывал на инертность сибирской интеллигенции: «Наша интеллигенция ничем не связана с народом, у неё нет ещё почвы, на которой бы она могла сойтись с ним»[60] . Главным теперь для Ядринцева видится создание образцов поведения для сибирской интеллигенции, придание её деятельности конкретного деятельного направления, и наконец, объединение общих сил.

Непременными атрибутами провинциальной жизни, по его мнению, должны стать периодическая печать, театр и университет. Газета должна стать той самой объединяющей силой интеллигентных сил области, органом интеллигенции края, а не печатною справкою для торговых контор; она должна представлять собой общественное явление, умственную работу края. «Театр, как и университет, должен стать областным учреждением. А не колонией столицы в провинции, как это теперь. Он должен быть наполнен актёрами. Уроженцами края, он должен давать в изобилии пьесы, рисующие местную жизнь, написанными местными авторами»[61] . И особые требования предъявлялись к университету, который должен органически срастись с Сибирью. Именно реализацией этих установок должна заниматься местная интеллигенция. В 1873 г. начинается их сотрудничество в «Камско-Волжской газете». «Потанин познакомился с её редактором К. В. Лаврским в ссылке. Видя бедность газеты, он предложил примкнуть к ней и пригласить сибиряков сотрудничать. Помещая статьи о Сибири, в то же время я предпринял ряд статей по областному вопросу. Каждая русская область могла иметь свои интересы, и воззрения провинциала были особые от столичного централизатора. Вот какова была исходная точка»[62] , – вспоминает Ядринцев. Сам публицист работал много и плодотворно, печатает в ней свои статьи: «В ожидании реформ на Востоке» и «Цивилизация на Востоке». Готовя обозрение провинциальной газет, он формулирует задачи, которые, по его мнению, должны стоять перед органами местной печати. Первая – знакомить общество и местное население с чисто местными вопросами и нуждами, которые сама жизнь ставит на очередь. Вторая – быть посредником между литературным и провинциальным читателем.

По совету А.И. Деспота-Зеновича, члена Совета внутренних дел В.А. Сологуба, Ядринцев 17 сентября 1873 г. отправляет «всеподданнейшее прошение» о помиловании к управляющему IIIотделением его Императорского величества отделением графу Шувалову, написанное в форме раскаяния о помиловании.

Ядринцев пробыл в ссылке 6 лет, с тюрьмой около 10 лет – «10 лучших лет своей юности». И для публициста это не могло пройти бесследно. В Петербург Николай Михайлович вернулся «измождённый, усталый, нервный, измученный ссылкой»[63] . Начались его поиски работы, он писал в «Деле», «Неделе», и в этом же году прекратила своё существование «Камско-Волжская газета». Литературная работа поначалу давалась ему туго. Он работал у графа Сологуба и получал поддержку. Точками соприкосновения между ними стала – сибирская ссылка. Через него Ядринцев узнаёт о всех проектах, воззрениях разных административных лиц и учёных по вопросу о ссылке. Он расширяет свои знакомства в административных кругах и учится быть представителем сибирских интересов.

По приезде в Петербург по поручению Потанина, Николай Михайлович познакомился с корреспонденткой этой газеты, Аделаидой Фёдоровной Барковой. «Это была чрезвычайно задушевная, отзывчивая, добрая и приветливая девушка. Неудивительно, что Ядринцев нашёл в ней именно ту подругу жизни, которую так искало его любящее, нежное сердце. Молодые люди полюбили друг друга, и союз их явился воистину редким в наше время золотым семейным счастьем»[64] , – вспоминал о ней Глинский.

Аделаида Фёдоровна оказалось для своего мужа любящей женой и ценным помощником. Женившись на ней в 1874 г. он нашёл в ней товарища, друга и сотрудника.

Её перу принадлежали отдельные хроники в и статьи в «Восточном Обозрении», посвящённые вопросам образования в Сибири, а также организация известных сибирских вечеров.

Тяжело и мучительно воспринял Николай Михайлович смерть жены: «Я осиротел и почувствовал себя ужасно тяжело, одиноко. Страшная тоска сокрушала меня, и я не находил уже таких неизменных друзей, такой нравственной поддержки. Я не мог отдаваться так деятельности, как прежде. Неприятности и ухудшившиеся обстоятельства убивали дух мой, в эти трудные минуты я не находил близ себя людей, которые бы меня поддержали. Я понял, как важно жить в родной семье, когда окружён попечениями»[65] . Для него это была серьёзная потеря. Живя уже в Петербурге, после ссылки Ядринцев в то же время учился быть представителем сибирских интересов и ходатаем за Сибирь. «Мы разумели обобщение и пробуждение интеллигентной жизни в провинции»[66] .

Он приходит к выводу, что в столице, в столичной печати, была самая неблагоприятная почва возбуждать вопрос о провинции. Для столичного жителя провинция была глушью, образцом застоя, невежества, а провинциальная печать – убожество. Уверившись, что русская провинция совсем не имеет представителей в столице, и что она не сгруппировалась, не созрела, не выработала программ, Ядринцев обратился снова к сибирским делам.

Ядринцев остаётся верным своей родине и начинает тем усиленнее проводить сибирские вопросы в столичную печать. Он посвящает свои статьи сибирской ссылке, протестуя против неё, вопросам золотопромышленности, университета.

В сентябре 1875 г. он узнаёт, что губернатором в Сибирь назначается новый генерал-губернатор Н. Г. Казнаков. Знакомство с ним вызвало у Николая Михайловича восторг. В нём он увидел настоящего патриота, хорошо осознававшего вред ссылки и настоятельную надобность университета. И Ядринцев с усердием принялся составлять для него записки и проекты по главным вопросам, о ссылке, с программой какие необходимо собрать сведения о современном положении ссылки и по истории сибирского университета. Казнаков передал Ядринцеву радостную весть, что по его докладу государь дал согласие на создание университета в Сибири.

«Для Сибири начиналась новая заря». Николай Михайлович писал в это время ряд статей в «Голосе» по поводу назначения нового генерал-губернатора и тех ожиданий, какие наполняют Сибирь. Он напоминал, как ждала Сибирь Сперанского, как ждёт она давно правосудия[67] .

В 1876 г. Ядринцев получает приглашение на службу от Казнакова. Для него это означало опять увидеть родину. Он продал всё своё имущество, уютную квартиру в Петербурге, где так покойно жилось, взял жену, ребёнка и кормилицу и повёз в Сибирь.

В Омске пробыл около 5 лет, где писал проекты для генерал-губернатора – о положении ссылки, стал бессменным членом Западно-Сибирского отдела географического общества. Совершил две экспедиции на Алтай. Этнографическая деятельность хотя и увлекала, но его не оставляла мысль о создании газеты для «Сибири». Тем более, что стало известно о закрытии газеты «Сибирь», издателем которой был его соратник по шестидесятым годам Нестеров. Г.Н. Потанин советует ему просить помощи у Н.Г. Казнакова. Но с уходом генерал-губернатора в 1881г., Ядринцев оставляет государственную службу и уезжает в Петербург. Здесь он публикует свой многолетний труд «Сибирь как колония» к трёхсотлетию освоения края. Это глубокое исследование массой конкретного материала, статистических данных, исторических очерков. Одновременно с выходом книги публицист хлопочет о выходе бесцензурной газеты в Петербурге. Влияние Н. Г. Казнакова и А. И. Деспота-Зеновича помогло ему получить разрешение. И 1 апреля 1882 г. выходит первый номер газеты «Восточное обозрение». Это была первая, не считая «Азиатского сборника» столичная газета, посвящённая исключительно сибирским вопросам. В номере было заявлено, что предварительной цензуры не будет. Программа предполагала печатать телеграммы, важные правительственные распоряжения, статьи, обзоры, касающиеся жизни русских областей и интересов населения восточных окраин, также вопросов русской политики на Востоке.

Публицист вёл активную переписку со своими корреспондентами на местах, в результате отдел корреспонденции из Сибири был одним из наиинтереснейших.

Ядринцевы тогда являлись центром, объединяющим всю сибирскую молодёжь, которая помимо изучаемых в разных учебных заведениях предметов, интересовались общественной жизнью, общественными вопросами вообще и сибирскими в частности. «Ядринцевские четверги» совпадали с учебным временем, так как главный контингент посетителей состоял из учащейся молодёжи, которая весной разъезжалась из Петербурга, а сенью опять собиралась. Желающие могли читать свежие номера «Восточного обозрения», «Недели», толковать по поводу разных сибирских вопросов. «Двери этого дома были настежь открыты для всякого сибиряка, и все шли к Ядринцевым: кто с просьбой приискать работу, кто посоветовать насчёт занятий, а кто и просто поговорить, узнать сибирские новости»[68] , – вспоминал о нём Левин.

Даже представители сибирской администрации, приезжая из Сибири или уезжая туда, считали нужным заехать к Ядринцеву с визитом.

В качестве редактора «Восточного обозрения» Николаю Михайловичу приходилось часто переживать горькие минуты. Дела шли всё хуже и хуже. Ядринцеву приходится работать и на другие издания. В это время закрываются иркутская «Сибирь» и томская «Сибирская газета». Редакция «Восточного обозрения» лишается важных источников информации. В 1886 г. осталось всего 150 подписчиков. Чтобы спасти газету, публицист пытается перевести её в Иркутск, что ему удаётся после многочисленных хлопот.

Оставив жену с тремя детьми в Петербурге, он переезжает в Иркутск.

Бывшие подписчики газеты, привыкли к её петербургскому облику и нынешние выпуски, не такие резкие и меткие, не удовлетворяли их. Сделать газету другой не было возможности из-за цензуры. Острота тона могла привести к запрещению издания вообще. Сложными были отношения Ядринцева с сотрудниками «Сибирской газеты». Они привыкли к иной подаче своей корреспонденции в «Восточное обозрение». Сглаженный тон критики их не устраивал.

Николай Михайлович решает оставить журналистику. Он передаёт «Восточное обозрение» члену комитета Иркутского переселенческого общества В.А. Ошуркову.

Весной 1889 г. он занимается изучением истории урало-германских племён, едет в Монголию, разыскивает мифическую столицу Каракорум. Его открытие привлекает внимание всего учёного мира. Он публицист, а не учёный, сделав доклад в Географическом обществе, он передаёт дело другим.

С приездом в Петербург начинаются хлопоты по расширению «Восточного обозрения». У него появляется мысль вновь вернуть газету в Петербург. Главное управление по делам печати потребовало согласовать это решение с сибирскими властями, те отказали. Перед публицистом стал вопрос: либо вернуться в Иркутск, либо забыть о газете. Он решается на последнее. Замыслив новое издание в Петербурге. Однако разрешение на него выхлопотать не удалось. В начале 1891 г. «Восточное обозрение» выходит снова благодаря докладной записке Николая Михайловича министру внутренних дел. И второй номер нового года как главный редактор подписывает уже Ошурков.

Ядринцев в это время посещает Париж, где читает доклад. По прежнему много работает, готовит второе издание книги «Сибирь как колония», пишет стать по переселенческому вопросу для «Вестника Европы», выпускает книгу «Сибирские инородцы их быт и современное положение», посылает свои статьи в «Восточное обозрение».

Статьи публициста появляются в 1892 г. в «Русском богатстве». В газете «Русская жизнь» он заведует сибирским отделом, который вскоре закрывают. Ему предлагают стать ответственным редактором газеты, но он отказывается, так как ему не нравится внутренний климат в редакции.

В 1893 г. он посещает Всемирную выставку в Чикаго. Часть своих впечатлений он публикует в «Русской жизни». Всё это время Ядринцев продолжает неуклонно и пристально следить за своим детищем «Восточным обозрением», судьба которого ему небезразлична. Конечно же, он расстроен, что газета потеряла своё направление, особенно с приходом в неё И. Г. Шешунова. У неё очень трудное материальное положение. В начале 1894 г. он договаривается о продаже её ссыльному народовольцу И. И. Попову, по представлению Николая Михайловича, только лишь истинный патриот должен руководить газетой.

Но сам публицист остаётся без дела. Ему надо как-то содержать троих детей. Он соглашается на должность заведующего статистическими исследованиями на Алтае. По пути в Барнаул заезжает к другу В.И. Семидалову и передаёт ему для публикации «Автобиографию».

Публицист скоропостижно скончался 7 июня 1894 г. от паралича сердца. Смерть великого человека осталась загадкой. Ходили версии об умышленном самоотравлении, кто-то считал, что он умер от одиночества.

О смерти публициста немедленно объявили в Сибири и по всей России. Во многих периодических изданиях появились некрологи с элементами его биографии. В Иркутске, Томске, Омске, Барнауле, Москве и т.д. служили панихиды.

Можно ли говорить о жизненном пути Ядринцева, расценивая его как «осмысленную» биографию, придания многим поступкам знаковости и символизма? Уместным будет рассмотрение «поступков» в сфере общественной и частной жизни.

Общественная деятельность: ставя перед собой цели самопознания, самоопределения и погружаясь в свою жизнь, своё сознание, свои эмоции и ощущения интеллигент узнавал нечто новое об окружающей жизни. Эти знания превращались в активный фактор провинциального культурного пространства, объединявший мыслящую часть общества. Исходя из этого Ядринцев как сибиряк-«патриот» в процессе общественной и профессиональной деятельности побуждал в обществе идею сознательного служения краю. Формируя свою идентичность, он стремился организовать групповые общности – вступал в землячества, литературные кружки. Идентичность всегда ориентирует на определённый стиль жизни, «вбирая» который индивид формирует свою тождественность с определённой группой, образом жизни, ценностями. В этом ключе суд и ссылка символизировали биографию публициста, а уникальность мотива возвращения дополнялась не менее уникальным прецедентом обратной ссылки в Европейскую Россию.

Какую же тогда роль играла частная жизнь? Уделяя такое большое внимание общественным делам, организаторской деятельности – сфера приватного нередко оставалась не у дел.

Исходя из задачи работы – реконструкции биографии публициста как воплощение идеальных стратегий поведения, образ сибиряка – «патриота», можно выделить следующие этапы в формировании этого образа.

1) Гимназические годы явились первой ступенью в формировании образа сибирского интеллигента. Во-первых, потому, что публицист приходит к заключению о том, что «внутренние образованные силы» (сибиряки) видят единственный свой выход в бегстве из Сибири. Он, в частности, писал по этому поводу: «Понятен тот вопль и негодование, которые вырвались у человека образованного, с развитым умом и сердцем, вернувшегося на свою родину. Он не находил в этом обществе здоровых инстинктов гражданской жизни и нравственных идеалов. Положение Сибири составляло тем более яркий контраст, что в Европейской России уже пробуждалась жизнь и являлись новые требования. Гражданские стремления при отсутствии интеллигентного и образованного класса отсутствовали, сибирское общество не разобралось со своими местными вопросами, не выдвигало их. Оно было тупо, равнодушно к вопросу о ссылке, не разбирая, вредна она или полезна, безучастно к переселениям, живя промышленною жизнью, оно, однако, не создавало экономических вопросов, не чувствовало потребностей саморазвития, самосовершенствования и гражданского преуспеяния»[69] . Во-вторых, гимназия для Ядринцева – это ещё и первый опыт в общественном единении.

2) Студенческая жизнь, университет, землячество определяют уже практические задачи, рождают у сибиряка – «патриота» идею возвращения на родину, и полезного ей служения. Мысли о будущем своей родины приводят к необходимости подготовки будущей деятельности: изучать родной край, читать о нём, готовить образованные кадры.

3) Публицистическая деятельность Николая Михайловича приводит к выводу о необходимости создания сибирского патриотического органа печати, который консолидировал бы всю местную интеллигенцию и университета, который обогатил бы образованными людьми Сибирь, поднял бы уровень её образования. Он ставит задачу проведения местных вопросов в столичную печать. Таким образом, газета и университет должны были явиться трансляторами образцов и эталонов поведения для местной интеллигенции.

4) Впоследствии он убедился, как слабо проявлялась вообще областная идея и областное единение в Европейской России. Для себя же он сделал печальное заключение: «Областник или окраинец сторонится от централистов – интеллигентов, замыкается в себе или продолжает свою деятельность в провинции, видя непонимание чувств, наклонностей, стремлений местных и нужд»[70] .

Образ сибирского интеллигента в «прочтении» Н. М. Ядринцева противоречив. Во-первых, он оформлялся в результате собственного жизненного опыта, во-вторых, являлся воплощением индивидуального или коллективного воображаемого конструкта. В качестве идеальной модели интеллигента выступала биография самого публициста. Начать с себя, а затем транслировать этот образ на других – этот способ предполагал мирный путь преобразования общества в глазах Николая Михайловича Ядринцева. Сибирская интеллигенция являлась не такой, какой бы хотел её видеть Ядринцев. В конечном счёте, невозможность соответствовать смоделированному образу заставляет публициста оборвать публициста свой жизненный путь.

1.2 Образ Н.М. Ядринцева в сознании современников

Реконструкция образа Николая Михайловича, на данном этапе работы, представляется на основе воспоминаний его современников, оценочных суждений его близких друзей, людей, которые знали его не только с профессиональной стороны, они были знакомы с его частной жизнью, знали его в повседневности. Такая работа с воспоминаниями современников-друзей, позволяет гораздо точнее воссоздать «живой» образ Ядринцева.

Собранные нами воспоминания современников свидетельствуют о восприятии Ядринцева как жизнерадостного и активного человека. Современники писали о том, что Николай Михайлович очень любил жизнь и любил в ней участвовать. Это был человек с мягкой душой, чувствовавший потребность в нежном сочувствии, нуждавшийся в постоянном общении с людьми и с трудом переносивший одиночество. Больше всего ему надо было, чтобы жило его сердце. Он любил природу, любил праздники природы, тянулся к яркому солнцу и ликующему человеку. Вкусы его были многообразны, это был человек, который не мог замкнуться в какой-нибудь одной специальности, поставить себе одну какую-нибудь цель. Его интересовала культура во всём её разнообразии. Его умственная работа была разнообразна; он брался за все способы, какие возможны для человека для проявления духа: он брался за беллетристику, писал стихи, рисовал, писал серьёзные статьи. Он нуждался в изъявлении своих чувств. Ядринцев не был способен к аскетической жизни: он хотел «пользоваться жизнью». Он хотел, как умел, испытать все благородные наслаждения: и наслаждение творчеством, и наслаждение популярностью, и наслаждение дружбой, и благами семейной жизни, и теплом ликующего дня. Словом, – это был «гейнквский барабанщик, который считал своим долгом бить в барабан, будить спящих и маршировать по пути к прогрессу, не забывая, однако, и о маркитантке»[71] . Воспоминания Г.Н. Потанина и В.М. Крутовского характеризуют Ядринцева как человека необычайно деятельного, общественно активного. Близкие современники вспоминали: «Это был темперамент сангвинический, жаждавший видеть толпу. Он хотел импонировать не только логикой своих речей, но и своими жестами, взглядами и всей своей фигурой».[72] «Он вёл удивительно кипучую, энергичную деятельность. Он очень много писал, вёл организацию сибиряков в Петрограде, был крайне интересен, общителен, остроумен; работал он обыкновенно ночами»[73] .

Не отличаются противоречивостью описания внешности лидера сибирского областничества. Как правило, мемуаристы при помощи характеристики внешнего облика Н.М. Ядринцева, акцентировали внимание на его наиболее значимых, с их точки зрения, человеческих качествах. Политический ссыльный, исследователь Сибири С.П. Швецов оставил такой «портрет» героя нашей выпускной квалификационной работы: «Общительный и остроумный, часто едкий, он умел создавать вокруг себя много движения, оживления. Невысокого роста, тонкий и стройный, хорошо одетый, всегда чем-то возбужденный, взбудораженный, – таково, в целом, полученное мною от него впечатление, сохранившееся на всю жизнь. Таково оно было и от первой встречи. Как-то не хотелось верить, что перед вами, в сущности, старше – это просто не замечалось, стушевывалось его активностью и отзывчивостью. В нем живо чувствовалось если не молодость, о которой было бы странно и говорить, то присутствие той душевной бодрости и свежести, которая стоит иной молодости. Но рядом со всем этим выступала и та черта, о которой я упомянул выше. Галстухи, я бы сказал, были слабым местом Николая Михайловича: каждый день, а то и на день два-три раза – новый галстух, всегда пышный, с каким-нибудь необычным узлом, невольно останавливающим на себе внимание; из бокового карманчика пиджака кокетливо высовывающийся кончик белого или шелкового цветного платка, в сущности, совершенно не нужного и им не употреблявшегося; свежие изящные перчатки, духи, как-то особенно, молодо сидящая на пушистых седых волосах светло-серая пуховая шляпа, – все это вместе взятое создавало определенное, далеко не благоприятное для Николая Михайловича впечатление, покрывало всю его фигуру, такую изящную и гибкую, тонким налетом фатоватости – и это отталкивало. Но это было лишь первое, скоро проходящее впечатление. Остроумие, живость, яркость всей личности Николая Михайловича очень быстро его почти без остатка стирали. Но во мне оно все же оставило досадное чувство»[74] .

Неоднократно упомянутый нами друг и соратник Ядринцева, Г. Н. Потанин в своих воспоминаниях отмечал постоянную работу Ядринцева над собой, его стремление проявить себя не только в разных сферах общественной деятельности, но и попробовать себя в публицистике, поэзии, научной работе: «Читая его стихи, и не заметишь, что это «недоучка» или «полузнайка», как бы его назвал дипломированный педант. Своим развитием он обязан не школе, а публичным залам, публичным собраниям, кабинетам редакций, журфиксам, вообще – «улице» чтобы приобрести такой умственный багаж, надо было иметь темперамент Ядринцева: живой, общительный, юркий и непоседливый».[75]

Д.М. Головачев отмечал неравнодушие Ядринцева к чужому горю, его готовность прийти на помощь тем, кто в ней нуждался. В своих воспоминаниях с «говорящим» названием «Воспоминание о друге молодёжи» он, в частности, писал: «Выручить из беды, помочь нуждающемуся, устроить кого-нибудь, найти работу, издать книгу, соорудить учебное общество, экспедицию – всю это заставляло его заняться с целой массой разнообразных лиц. Когда дело шло о симпатичном ему деле или лице, он не стеснялся ни чем»[76] . Он умел проникнуть в приёмную высокопоставленных особ, он не прочь был войти в переговоры с личным врагом, человека, которого он не ставил ни в грош, если это только было необходимо по его мнению. Он старался заслужить расположение лиц, которые и без того чуть не молились на него, он бывал уверен в полном сочувствии и преданности к нему лиц, которые несколько не ценили и не понимали его. Ядринцев был самолюбив, он знал себе цену, но это не мешало ему отдавать должное другим, не мешало подчинять себя там, где он находил это нужным. Самомнение несколько не мешало ему учиться у других, выслушивать других, где он находил это нужным[77] .

Соратники Ядринцева по областническому движению отмечали, что он был преданным другом и единомышленником. Потанин писал: «Время проведённое с ним в Петербурге, потом в Омске, Томске и, наконец, в тюрьме совершенно сблизили меня с эти человеком, сделали его моим ближайшим другом и единомышленником и не оставили во мне ни капли сомнения, что он не изменит нашему делу: если я погибну в тюрьме, он на своих плечах вынесет задачу».[78]

Ядринцев удивлял современников своей энергией и любознательностью. «Это был большой талант, может быть, шедший всю жизнь по неверно выбранной дороге, а поэтому не показавший всех своих способностей, но и то, что он совершил, доказывает, какую крупную силу мы потеряли в нём»[79] , – с сожалением вспоминал Левин.

Лично знавшие Ядринцева современники были единодушны в том, что частной беседе Николай Михайлович был увлекателен, он был живой рассказчик, пересыпал беседу остроумными замечаниями и каламбурами. умел схватывать и передавать чужую речь и чужой говор, набрасывать карандашом меткие карикатуры с виденных лиц. С трибуны, на которую ему изредка приходилось всходить, как нервный человек, говорил он не всегда хорошо, удачною речь бывала только когда он был в ударе, в одушевлении, и тогда говорил стремительно и горячо[80] . Николай Михайлович был в постоянных хлопотах: переговоры с чертёжниками, переписчиками, приём многих знакомых и почитателей. Элегантная его фигура, звучный голос, увлекательное, местами чрезвычайно поэтическое изложение производили сильное впечатление. Он доказывал свою мысль многочисленными примерами и остроумными соображениями.

Сравнивая его с Шашковым, Потанин оценивал героя нашей выпускной квалификационной работы так: «Ядринцев со своим незначительным научным багажом вышел рельефнее Шашкова. Ядринцев был субъективнее. Он ограничивался небольшой сибирской аудиторией, с ней его связывал не круг известных идей, а чувство – любовь к своей родине. Он был не только литератор, но и в то же время общественный деятель. Он устраивал сибирские комитеты в столицах для вспомоществования учащейся сибирской молодёжи; устраивал юбилей в память 300-летя Сибири и ежегодные сибирские праздники 26 октября; и агитировал в сибирских городах за идею об университете и за протесты городских дум против ссылки. Он писал статьи по вопросам сибирской ссылки. Сам Ядринцев принадлежал к типу областных писателей, число которых пока невелико. Можно указать пока три имени: Шевченко, Железнов, Ядринцев»[81] .

Во время следствия и заключения Потанин вспоминал друга как истинного защитника Сибири: «Ядринцеву, отдавшему жизнь на служения интересам Сибири, пришлось теперь терпеть в комиссии неприятности из-за крепостного крестьянства России».[82] Даже во время пребывания под следствием, публицист продолжал работать и «как только открывались камеры, он уходил. Часто запирался в чужих камерах. Он завёл множество знакомств, и каждый вечер возвращался в свою камеру с запасом сведений и рассказов. Мы беседовали, обсуждали собранное. Эти материалы потом составили содержание его книги «Русская община в тюрьме и ссылке».[83] Всё это закрепило за ним роль публициста, которой он остался верен до гроба. «Ядринцев никогда не изменял Сибири и бессменно стоял на страже её интересов. Нет другого такого публициста, который бы в такой мере сросся всеми фибрами с Сибирью; он по справедливости мог сказать о себе «Сибирь – это Я!». Всякую обиду нанесённую Сибири, он чувствовал в своём сердце, как тяжкий удар».[84] Квартира Ядринцева сделалась центром, объединившим колонию в Петербурге. Сибирская учащаяся молодёжь собиралась к нему по вечерам в определённые дни недели. Важные сибирские чиновники и губернаторы перед отъездом в Сибирь делали визиты к Ядринцеву. Имя его сделалось известным всей Сибири. «Униженные и оскорбленные» в Сибири нашли в нём свою защиту; сибирский произвол в нём свою грозу»[85] .

Он был истинно предан своему делу и «Восточному обозрению». В своих воспоминаниях В.В. Берви-Флеровский писал о сотрудниках названной газеты: «Это были люди, которые составляли цвет сибирской интеллигенции. И кроме них не было людей, способных редактировать подобный орган сколько-нибудь грамотно и сносно»[86] . Ядринцев сотрудничал с Казнаковым и по его распоряжению ему был предоставлен доступ в архивы и канцелярии. Живя в Омске он знакомился с Сибирским чиновничеством и сибирской канцелярией. Казнаков превратил его в литератора, прикомандированного к генерал-губернаторской канцелярии. Он поручил ему составлять докладные записки по разным общественным и административным вопросам и назначал членом-экспертом в разные комиссии». Так, например, Ядринцев принимал горячее участие в комиссии, обсуждавшей вопрос о русской колонизации в киргизской степи. Тут он должен был выступить в защиту земельных прав аборигенов степи, кочевников.[87] Эти дни, проведённые им в сибирской провинции, познакомили его как с высшей администрацией края, так и с мелкими чиновниками. Он заглянул в тайны управления, познакомился с предначертаниями высшей местной власти: Казнаков делился с ним своими намерениями и проектами. Знакомство с чиновниками, которые ближе стояли к населению и провели в крае десятки лет, – было интересно для него рассказами о своих наблюдениях и преданиями, которые они слышали от своих предшественников[88] . Ядринцев пишет и рассылает по всей Сибири письма, приглашая городские управы откликнуться по вопросам. Часто приходилось Николаю Михайловичу произносить речи на заседаниях Вольно-экономического общества. Соратники Ядринцева по областническому движению отмечали, что он был преданным другом и единомышленником. «Время проведённое с ним в Петербурге, потом в Омске, Томске и, наконец, в тюрьме совершенно сблизили меня с эти человеком, сделали его моим ближайшим другом и единомышленником и не оставили во мне ни капли сомнения, что он не изменит нашему делу: если я погибну в тюрьме, он на своих плечах вынесет задачу»[89] , – вспоминал Потанин.

Мемуаристы часто упоминали о том, что сибирские общественные вопросы не только заставляли Ядринцева оставлять кабинет для публичной трибуны, но иногда заставляли садиться в тележку и ездить по сибирским просёлочным дорогам. Половину своей жизни он проводит в разъездах. Изучает все сибирские музеи, рассеянные по гродам; участвует в археологических экспедициях; иногда сам производит раскопки курганов. Потанин писал: «Несмотря на свою тщедушность, Ядринцев удивлял своей неутомимостью; уже под старость, когда виски его поседели, он принял участие в экспедиции Радлова в долину Орхона… Культура бала у Ядринцева первым пунктом его жизненной программы. Его культ был красота человеческой жизни; он мечтал о развитии науки и вех родов искусства».[90] Его желание делиться своими мыслями с сибирской публикой было велико и непреклонно. Потанин продолжал: «Ядринцев был виден читателю во весь рост стоял перед ним – как бы на пьедестале, как нравственный образец. Это был руководитель сибирского общественного мнения, который импонировал обществу, главным образом, своей преданностью интересам родной области».[91]

Соратники Ядринцева по областническому движению отмечали, что он был преданным другом и единомышленником. «Время проведённое с ним в Петербурге, потом в Омске, Томске и, наконец, в тюрьме совершенно сблизили меня с эти человеком, сделали его моим ближайшим другом и единомышленником и не оставили во мне ни капли сомнения, что он не изменит нашему делу: если я погибну в тюрьме, он на своих плечах вынесет задачу»[92] , заключал в дальнейшем Григорий Ннколаевич. Он издавал газету, которая была первым бесцензурным словом для Сибири – он сделался вождём своей области, петербургская интеллигенция отнеслась к нему сочувственно[93] . В качестве редактора «Восточного обозрения» Николаю Михайловичу приходилось часто переживать горькие минуты. Помимо плохого материального положения газеты, заставлявшего издателя, ему много раз приходилось считаться с цензурными условиями. «Горячий сибирский патриот, он также верил в великое будущее своей родины, как Дон-Кихот в возрождение рыцарства»[94] , – так отзывался о нём И. П. Белоконский.

Мемуарное наследие современников позволяет выделить разные ипостаси образа Н.М. Ядринцева.

1. Из социальных ролей лидера Ядринцева чаще всего упоминаются те роли, которые были связаны с его общественной деятельностью: общественный деятель, областной писатель, литератор и публицист. Вновь сошлемся на воспоминания Г.Н. Потанина: «Ядринцеву идёт образ областного писателя. Чувство к родине испытывал он, как чувство какого-то долга перед обездоленной окраиной».[95] Потанин также упоминал о том, что

Ядринцев осознавал, что стоит на «славном посту». Он знал хорошо, что в Сибири нет другого такого друга, как он, нет другого человека, который бы так глубоко, как он, страдал, когда наносилось оскорбление его родине[96] . В определенной степени типична для сибиряков-современников оценка, данная Потаниным деятельности Ядринцева как областника: «Он все свои силы хотел применить на изменение тяжелых условий, в которых его родина живёт. Он видел её отсталость и хотел уравнять её с остальными областями России. Он думал, что, потрудившись для Сибири, добившись для неё равных прав на культуру, он тем самым окажет услугу и всему человечеству».[97]

В тех же воспоминаниях встречаем оценку Ядринцева-журналиста: «Ядринцев был создан журналистом, он быстро ориентировался в направлениях и событиях и работал необыкновенно легко и много. День проводил в беготне и сношениях с людьми, забегал в редакции, сновал по канцеляриям, а работал преимущественно по ночам. Фельетон зарождался у него мгновенно и за один присест выкладывался на бумагу. Случалось иногда, что перед самым выходом газеты к нему бегут из типографии с известием, что цензор зачеркнул статью и опроставшееся место нечем наполнить: нет ли готовой статьи? Сначала несколько минут смущения – никакой готовой статьи в портфеле редактора нет – потом оживление в глазах от пришедшей идеи, и Николай Михайлович пишет в типографию с посыльным успокоительную депешу и просит обождать полчаса, проходит полчаса, и от Николая Михайловича в типографию несут фельетон, сюжет которого был взят из разговора, прерванного посыльным из типографии»[98] .

С оценками Потанина перекликается оценочное суждение С. П. Швецова: «Для меня в то время Н.М. Ядринцев был не только известный публицист, талантливый журналист и едкий, остроумный фельетонист, но и один из крупнейших общественных деятелей Сибири (к которой я тогда уже крепко привязался сердцем), с хорошим прошлым, ее испытанный пламенный борец, один из ее признанных вождей, наиболее яркий и блестящий. Поэтому каждая мелочь, сама по себе, может быть, и совершенно ничтожная, останавливала на себе внимание, какого по отношению кого-нибудь другого ничто и не возбуждало бы»[99] . Итак, известные нам мемуары на первый план в образе Ядринцева выдвигают его общественную деятельность на благо Сибири в качестве публициста, организатора сибирской газеты, исследователя региона. Не случайно Г.Н. Потанин о нем писал: «Чем только он не был для своей Сибири! Он был и издатель, публицист, и статистик, и фельетонист, и рассказчик, и сатирик, и этнограф, и археолог… Всю свою жизнь посвятил служению этой русской области и течение целого тридцатилетия был почти единственным сибирским публицистом, в котором в нём почти одном выразилась умственная жизнь, воплотилась вся общественная жизнь Сибири»[100] . Для современников фамилия Ядринцева стала одним из символов Сибири. «Он являлся культурным деятелем, слившимся прочно с интересами сибирской жизни», – писал о нем Д.М. Головачев[101] .

2. Судя по мемуарам современников, в частной жизни Ядринцев был верный друг и нежный отец. Потанин подчёркивал: «Впоследствии, когда он сделался издателем, я был обязан ему неоднократно тем, что, благодаря его статьям, мои экспедиции получали такие денежные пособия от богатых сибиряков, какие редко давались частными лицами на ученые экспедиции. В молодости, когда друзья Ядринцева были бедны, он делился с ними послед ним, что имел. Он был слишком непоседлив и неугомонен для того чтобы из него вышел ученый; он мог быть журналистом, но не кабинетным ученым; ему недоставало усидчивости, умственной сосредоточенности ровности в характере. По той же причине он не мог быть и педагогом; но он был любящим отцом; он любил играть со своими детьми и доставлять им удовольствие. В разлуке с ними, где-нибудь на границе с Китаем, он не забывал послать им китайских игрушек. Он умел ниспускаться до детских интересов и их понимания. Я припоминаю, как мы однажды поздно вечером возвращались домой с ним и его женой Аделаидой Федоровной по Садовой или по Фонтанке в Петербурге. Шли по тротуару, он нес под мышкой купленный для детей картонный дом; в узком месте пришлось протискиваться между встретившимися рабочими, один рабочий локтем задел за трубу картонного здания и оторвал ее. "Ах, господин, –сказал Николай Михайлович, обращаясь со своей речью скорее к нам, чем к простому человеку, – вы изломали трубу! Как же мы теперь будем топить печку?" Эти слова были сказаны тоном такого искреннего детского огорчения, что прошмыгнувший виновник этого несчастья, вероятно, подумал, что барин помешанный и сам играет кукольными домами»[102] . Тяжело перенёс сибирскиё публицист смерть самого близкого человека – Аделаиды Федоровны. Как будто оказалось два Ядринцева. Первый – всецело охваченный мечтою будущем Сибири, забывая о своих личных интересах, человек принадлежавший не себе, а другим, полный надежд на счастливое будущее, на славу для своей отдалённой от культурного мира родины, на благодарность потомства, был весел, остроумен, никогда не унывал, легко переносил все житейские невзгоды, о которых рассказывал с большим юмором, заставлявшим весело смеяться собеседников. И Потанин «горячо любил такого Ядринцева. Он мне представлялся обаятельным воплощением Европы с её безграничными чаяньями на счастливое будущее»[103] . Другим его сделал Иркутск: он превратился в вялого журналиста, печатающего только из расчёта обеспечить себе существование. Так неоднозначно заявлял Потанин спустя время: «И мне никак не нравился второй Ядринцев. Я придумывал детские планы к реставрации Ядринцева, мечтал – нельзя ли найти другую Аделаиду Фёдоровну, сочинял проекты создания богатого денежного фонда для «Восточного обозрения»». «Человек отдал на службу своей родине всю свою жизнь, жертвуя счастьем своим и семьи. Другой бы на его месте составил бы себе из газетного предприятия хорошее обеспечение до конца жизни, умея входить в компромиссы с житейскими условиями, ловко лавируя между рифами цензуры. Но Ядринцев не ограничивал свою задачу честной проповедью; он хотел служить родной стране образчиком гражданского поведения и поэтому жизнь кончил богемой»[104] .

Проанализировав воспоминания современников, сообразно поставленной задаче, следует заметить, что по большей части современники ярко и эмоционально описывали личность Николая Михайловича. Его образ конструировался при помощи таких слов-репрезентантов как «энергичный», «живой, общительный», «подвижный человек», который «не мог жить без дела», «имеющий большой умственный багаж», «неутомим, отзывчив и любознателен», это был «гейнквский барабанщик, считавший долгом бить в барабан». Современники считали Ядринцева нравственным образцом и наделяли его исключительно положительными личностными характеристиками. Называя «преданным и верным другом» и «нежным отцом». Однако ключевым моментом для конструирования образа сибирского областника в общественном мнении пореформенной России была его общественная деятельность на благо родной Сибирь, описываемая через следующие номинации: «культурный деятель»; «истинный защитник Сибири»; «руководитель сибирского общественного мнения»; «общественный деятель»; «областной писатель»; «публицист»; «литератор»; «журналист»; «фельетонист»; «статистик»; «издатель»; «археолог»; «этнограф».

Исследовав биографию Н.М. Ядринцева и приняв во внимание отзывы о сибиряке его современников, следует определить, что автообраз Ядринцева был наделён следующими стратегиями поведения: «Я точно знаю своё дело в жизни!», «Работаю над собой!», «Свою мысль доказываю на практике!», «Я живу на благо своего края – Сибири!». Как следствие данного феномена трансляция данных стратегия поведения сибиряка-патриота, восприятие образа Николая Михайловича определялось на уровнях: личностном – «умел создавать вокруг себя оживление», «энергичный», «общительный», «любознательный», «живой», «общительный», «деятельностный», «жизнерадостный»; социальном – «заступник о судьбах Сибири», «патриот», «друг молодёжи», «единомышленник».

ГЛАВА 2. ОБРАЗ Н.М. ЯДРИНЦЕВА В КУЛЬТУРНОЙ ПАМЯТИ РОССИЯН ХХ – НАЧАЛА XXI ВВ.

2.1 Культурная память как исследовательская категория

В современной литературе достаточно разнообразна терминология, связанная с памятью. Можно встретить такие варианты, как «индивидуальная память», «культурная память», «историческая память», «социальная память», «персональная память», «групповая память», «память детства», «память поколения» и др. Встречаются и более экзотические термины: «противопамять», включающая противоречивые друг другу версии или версии «реальности», противоречащие «на самом деле»; «организационная память», связанная с историей учреждений или исследовательских групп; «утраченная память», означающая вытесненную память.

В этом русле для нас становятся интересными категории: «коллективная память», «историческое сознание», «историческая память», «культурная память».

Чаще всего в исторических исследованиях, пожалуй, используется термин «коллективная память», связанная на прямую с понятием общего опыта, пережитого той или иной группой совместно.

Историческая же память, чаще всего понимается как одно из измерений индивидуальной и коллективной, или социальной памяти – как память об историческом прошлом, вернее, как символическое представление исторического прошлого. Историческая память – не только один из главных каналов передачи опыта и сведений о прошлом, но и важнейшая составляющая самоидентификации индивида, социальной группы и общества в целом, так как оживление разделяемых образов исторического прошлого является таким типом памяти, который имеет особенное значение для формирования социальных групп в настоящем.

Л.П. Репина, рассматривая категорию исторической памяти в соотношении с современной историографией, и обращается к той проблеме, что историкам непросто абстрагироваться от идеологии или групповых интересов. «В конечном счёте, научные произведения оперируют образами прошлого, почерпнутыми из массового сознания или созданными на его потребу. Во многих отношениях история и память подпитывают друг друга: история развивается между логикой памяти и императивами научного знания. Что приводит к формированию мифов, предрассудков, а так же их укоренению в массовом сознании»[105] .

А.В. Кожевин выделил характеристики исторической памяти:

· Историческая память соотносится с качественными характеристиками другого атрибута социальной группы – её исторического времени.

· Историческая память служит средством, разрешающим проблему анализа и понимания сущности той или иной ситуации (политической, социальной, экономической) в которой пребывают члены данной социальной группы.

· Одной из важнейших функций исторической памяти является функция психологической компенсации «травмированного» сознания.

· Содержание исторической памяти позволяет её носителям активно устанавливать контакт и активно участвовать в диалоге с представителями других социальных групп[106] .

Часто понятие «историческая память», так и «коллективная память» могут употребляться в несовпадающих значениях. «Коллективная память» чаще всего трактуется как общий опыт, пережитый людьми совместно (память поколений), или как групповая память. Зафиксированные коллективной памятью образы событий (в форме стереотипов, мифов, символов) выступают как модели, позволяющие индивиду и социальной группе ориентироваться в мире и конкретных жизненных условиях. «Историческая память» понимается как коллективная память (в той мере, как она вписывается в историческое сознание группы), или как социальная память (в той мере, в какой она вписывается в историческое сознание общества), или как совокупность донаучных, научных, вненаучных знаний и массовых представлений социума об общем прошлом[107] . Историческая память уже коллективной и является её составной частью, в той или иной степени, в которой она располагается в пределах исторического сознания общества.

Историческое сознание, есть в известной степени, коллективная память о прошлом. Эта память активно воздействует на самосознание членов общества и на определение дальнейшей перспективы всего сообщества людей, имеющих одно общеисторическое сознание. Иногда рассматривают коллективную память как опору мифов, традиций, обычаев данного сообщества. Вся терминология памяти характеризуется многозначностью. Память может включать что угодно – от спонтанного ощущения до формализованной публичной церемонии.

Если попытаться охарактеризовать суть и содержание исторического сознания, то в широком смысле его понимания, можно сказать, что оно представляет собой совокупность идей, взглядов, представлений, чувств, настроений, отражающих восприятие и оценку прошлого во всем его многообразии, присущим и характерном как для общества в целом, так и для различных социально-демографических, социально-профессиональных и этносоциальных групп, а также отдельных людей. Современная методическая наука под историческим сознанием (рассматривая его как главную цель образования) понимает ценностное отношение к человеческому прошлому, систему ориентации в мире, под углом зрения истории, способ рационального воспроизведения и оценивания социумом и личностью движение общества во времени. Индивидуальное историческое сознание является результатом приобщения к знанию о прошлом, осмысления прошлого и генерации чувства сопричастности к нему[108] .

В методике преподавания истории наиболее близким понятием «культурной памяти» оказывается «историческое сознание». Фундаментальные работами в русле этой темы появляются в 60–80-х гг. ХХ в. Рассмотрение «исторических образов» в трудах И.Я. Лернера, В.П. Беспечанского шло в контексте формирования исторического сознания и исторического мышления. Возникший интерес был связан с проблемой эффективности обучения истории: важным объявлялись не только сами исторические знания, но и умения применять способы действий, специфические для исторического познания.

И.Я. Лернер обращает внимание на существование двух сторон исторического сознания: обыденной и научно-теоретической. «Историческое сознание достижение всех, оно выражается в разной форме: национального самосознания, политического, экономического, нравственного, эстетического и т.д. Историческое сознание пронизывает всё общественное сознание как часть его содержания и как метод решения всех его вопросов. Поэтому историческое сознание необходимо всем»[109] .

Среди особенностей исторического мышления авторами работ выделялись: умение описать общественное явление, правильно отобрав характерные для него черты и факты; выяснение причин возникновения любого общественного явления; стремление к определению условий, сопутствующих историческому явлению и их взаимосвязанности; создание приходящего характера всякого исторического явления, и их исторического значения; осознание многообразия конкретного проявления закономерностей истории; поиск тенденции развития, заложенной в каждом историческом явлении; поиск социальных мотивов, определяющих деятельность общественных групп или отдельных лиц; интерес к сопоставлению прошлого с настоящим; умение извлекать из фактов уроки истории[110] .

В.П. Беспечанский заключает, что своеобразие исторического мышления выводится из специфики социально-исторического познания и особенностей усвоения школьниками научно-исторического знания. «Историческое мышление – как вид мыслительной деятельности школьников, специфичный для познания ими истории человеческого общества»[111] .

Проблеме исторического сознания присущ интерес и на современном этапе развития методики преподавания истории. Этому посвящены современные работы П.Г. Постникова[112] ., И.А. Зубковой[113] . Историческое сознание стало рассматриваться как главная цель обучения истории. Были сделаны попытки выделения его структурных компонентов, основных этапов, форм и функций. Вновь стало возможным обращение к проблеме обыденного сознания или сознания масс и научно-историческому сознанию, о котором можно говорить лишь со складыванием исторической науки.

Статья И.С. Постникова является логическим продолжением статьи О. Н. Стреловой по проблеме формирования ценностей личности через призму исторического образования. Автор обосновывает свой взгляд на историческое сознание как цель, ценность и результат исторического образования в школе. «Историческое сознание выступает как ценность, средство и результат целенаправленного приобщения личности к истории. Являясь личностным образованием, историческое сознание включает познавательное, праксиологическое, аксиологическое отношение человека к историческому прошлому»[114] . Познавательное отношение отражает систему взглядов, идей установок личности в отношении исторического прошлого. Праксиологическое отношение определяет систему способов жизнедеятельности, усвоенных личностью и обеспечивающих возможность присвоения, сохранения, переработки исторической информации в целостную историческую индивидуальную картину мира. Аксиологическое отношение включает в себя присвоенные человеком ценности общества, семьи, окружения. Основными объектами отношений выступают отношение к мирозданию, Вселенной, космосу, к предметному миру, к природе, к знанию. Указанные объекты являются основаниями для формирования ценностей. В процессе образования ценности общественного сознания переживаются учеником эмоционально и превращаются в ценностные ориентации или ценности индивидуального сознания личности. Эти ценности приобретают личностный смысл и становятся ценностными ориентациями учащихся и являются основным показателем социальной зрелости.

И. Б. Зубкова говорит о существование феномена «исторической культуры» в рамках общественного сознания. Граница же между ними есть то, что общественное историческое сознание зависимо от прошлого этой культуры, «историческая же культура» – это уже прямой взгляд на прошлое этой культуры через призму современности. У «исторической культуры» есть нечто общее с историографией в отношении реальной истории, когда первая фиксирует не только правдоподобные научные реконструкции прошлого, но и типичные заблуждения, обусловленные вкусами и установками определённой эпохи. И в этом случае «историческая культура» может служить объектом изучения для будущих поколений историков, т.к. будет интересна как некоторое «прошлое». В качестве первостепенного фактора, влияющего на складывание исторических представлений и образов в современных условиях, автор работы делает упор на натиск СМИ – непрерывного потока информации, который выполняет формирующую, образующую функцию массового исторического сознания. «Правда истории, часто отделённая от нас культурной дистанцией и по этому с трудом воспринимаемая нами, вынуждена постоянно конкурировать с правдой воображения»[115] .

Под историческим сознанием современная методическая наука понимает «ценностное отношение к человеческому прошлому, систему ориентации в мире, под углом зрения истории, способ рационального воспроизведения и оценивания социумом и личностью движение общества во времени. Индивидуальное историческое сознание является результатом приобщения к знанию о прошлом, осмысления прошлого и генерации чувства сопричастности к нему»[116] . Рассматривая как главную цель образования, историческое сознание, должно выработать индивидуальную картину мира. У учащихся должен возникнуть мир «собственной истории», формирующийся индивидуальными особенностями, интересами предшествующим опытом, появляется потребность в диалоге и поиске ответа на вопрос о своём предназначении и месте в истории[117] .

Изучая историю, школьники знакомятся с событиями, предметами прошлого, с людьми, действовавшими в разные эпохи. События в общественно-историческом процессе совершаются в пространстве и во времени. Локализация фактов во времени требует от учеников знания хронологии, а локализация в пространстве – знания исторической географии. События, хронология, историческая география познаются через конкретные, эмоционально окрашенные образы и составляют первый компонент исторического сознания – исторические представления. Уже затем от создания образов об исторических фактах ученики переходят к познанию их внутренней сущности и установлению взаимосвязи между ними. И таким образом вторым компонентом исторического сознания будут – исторические понятия. В средних классах отношение между фактами раскрываются на эмпирическом уровне. В старших классах знания поднимаются на более высокий, теоретический уровень. Объяснение сущности исторических фактов и исторических процессов осуществляется через сформированную систему понятий, законов и формирования понимания закономерностей исторического процесса, что является третьим компонентом структуры исторических знаний. Глубина и научность познания истории, уровень самостоятельности в учебной и практической деятельности зависят от степени осознанного овладения школьниками методологией истории. Методологический подход к явлениям прошлого и настоящего определяет оценочные суждения школьников, формирует их отношение к историческим деятелям и событиям. Это четвёртый компонент структуры исторических знаний.

Постников выделяет три этапа формирования исторического сознания. На пропедевтическом этапе конструируется историческое образование как система представлений об историческом прошлом, процесс погружения в сложный противоречивый мир истории, представленный близкими и понятными ребёнку вещами, предметами, традициями семьи и памятниками города, посёлка, региона. К окончанию начальной школы у учащихся должна быть сформирована готовность к восприятию целостной картины мира. Ученики проходят пропедевтический курс и подготовлены к восприятию научной картины исторического прошлого на трёх уровнях: локальном, национальном, мировом.

На этапе основной школы историческое образование представляет собой занимательное историческое описание, создающее условия для понимания исторического процесса и человека как субъекта этого процесса. Школьники овладевают основными приёмами познания исторического опыта, они осознают причинно-следственные, временные, пространственные, генетические связи. В качестве содержательного компонента выступают научно-исторические факты, отражающие процесс развития человеческого общества. Ученики овладевают приёмами работы с историческими источниками и источниками исторической информации, у них формируются индивидуальные способы познания исторического прошлого.

На завершающей ступени исторического образования даётся целостное объяснение исторического развития на глобальном, национальном и локальном уровнях. Учащиеся овладевают методологией познания исторического опыта и приобщаются к общечеловеческим ценностям, которые становятся их ценностными ориентациями, обеспечивающими единство исторического сознания, эмоции и действия. Можно говорить о возрастных особенностях формирования исторических образов как части исторического сознания. Если этапы формирования исторического сознания связаны с возрастными особенностями школьников, то его уровни являются своего рода итогом. Представленческий (базовый) уровень – это и есть совокупность и система исторических представлений, готовые оценочные суждения исторических событий и личностей, локализованных в пространстве и времени. На этом уровне формируется историческая картина мира. Понимающий (оптимальный) уровень – это уже оперирование названными: историческими представлениями и оценочными сужденьями, их понимание, что предполагает мыслительные операции, связанные с познанием исторического опыта и его присвоением с учётом индивидуальных особенностей учащихся. На данном уровне будет важным интерес к историческому опыту, формируется историческое мышление. На последнем, высшем уровне ценностно–смысловом (расширенном) – предполагает поведение в различных ситуациях т.е это уже выбор стратегий поведения с ориентиром на сложившиеся исторические представления. Выстраивается собственная линия поведения. Таким образом, от заложенного базового уровня будут зависеть личностные, социальные, нравственные гражданские качества[118] .

Таким образом, структура исторических знаний школьников включает в себя: исторические понятия, теоретические положения, способы исторического познания и исторические представления. Входя в структуру исторического сознания, в свою очередь, исторические образы и являются историческими представлениями. Образы прошлого в сознании школьников динамичны и носят индивидуальный характер. Образ на первичном этапе своего формирования значительно отличается от образа на его последующих уровнях, т.к в процессе своего формирования дополнятся и осмысляется. Прежде всего, это будет зависеть от многих аспектов: личного жизненного опыта, ценностных установок, современного «потока информации» и т.д.

Учёные выделяют три вида исторических представлений. Это представления: о фактах прошлого: материальная жизнь (орудия труда, занятия людей, отрасли хозяйства и т.д), социально-политическая жизнь (об устройстве государства), об исторических деятелях( полководцы, политические деятели и др.), о событиях военной истории (вооружение, обмундирование, построение войск в битвах), историко-культурная жизнь людей (быт, искусство). Об историческом времени ( т.е о соотношении определённого исторического факта к определённому времени, показ длительности и последовательности исторических событий и явлений) создание представлений об историческом времени помогает представить поступательный характер развития общества. Об историческом пространстве (привязка событий к конкретному месту действия, локализация исторических событий). Пространственные представления помогают усвоить причины ряда явлений, например, географическое положение страны даёт возможность объяснить замысел и ход военных операций, причины расселения народов[119] . «Если учащиеся усваивают учебный материал, не опираясь на конкретные представления, образы, то это ведёт вербализму в обучении. При вербальном обучении исторические факты сообщаются сухо, без раскрытия их значения и влияния на судьбы людей»[120] .

Поскольку представления о фактах прошлого создаются через зрительное восприятие учениками конкретных образов об исторических предметах и картинах общественной жизни, то, следовательно, необходима наглядность в преподавании истории. Для создания образов прошлого используются иллюстрации и схемы учебника. Аппликации же помогают раскрыть сложные факты, вызывающие затруднения у учеников в их усвоении. Богатый материал содержат учебные картины, ярко показывающие определённый исторический сюжет, через яркий эмоциональный рассказ или картинное описание у школьников складывается адекватный эпохе необходимый запас исторических представлений. Так, учитель, вводя в свой рассказ или описание детали элементов быта, труда, конкретизируя излагаемые факты, создаёт у школьников образ.

Развитие человеческого общества совершается во времени. Сформировать представление об историческом времени – это значит выработать у учеников понимание категорий времени (год, век, тысячелетие, период, эпоха, эра); научить их видеть длительность, последовательность событий, т.е. привить навыки работы с хронологией, устанавливать и прослеживать синхронные связи между событиями и явлениями. Это помогает уяснить общую картину развития общества, осознать историю как закономерный процесс, развертывающийся во времени, которое необратимо. Так у детей создаются образные представления о длительности исторического времени, о его последовательности. Наряду с лентой времени представление о последовательности событий создаётся с помощью хронологических таблиц, синхронистических таблиц, календаря событий.

Исторические события происходят не только во времени, но и в пространстве. Создание представлений об историческом пространстве происходит главным образом посредством исторических карт: общих, обзорных, тематических. Историческая карта помогает выработать у учащихся представления о пространстве, в котором происходил исторический процесс, играет важную роль в систематизации и обобщении знаний, в сознании сущности происходящих исторических событий и их закономерностей.

Во многом формирование образов прошлого будет зависеть от возрастных особенностей учащихся. Исторические представления создаются у учащихся всех возрастов, но степень их детализации различна «Создание образов, адекватных эпохе, особенно важно в младшем и среднем звене учащихся. Здесь должна быть максимальная детализации при формировании исторических представлений, возникающих в результате воображения, воссоздающего из элементов знаний исторические картины и образы. В противном случае ученики осовременивают прошлое. В их ответах возможны такие фразы: рабы древнего Рима жили плохо, ходили в рваных джинсах; древние греки плавали на пароходах»[121] .

Для достижения эффективности процесса обучения нужно отчётливо знать, о чём можно и необходимо создавать исторические представления. Они создаются: о фактах прошлого, об историческом времени, об историческом пространстве.

Выступая как часть структуры исторического сознания, исторические образы и представления формируются под воздействием различных факторов. Можно выделить три фактора формирования исторических представлений учащихся:

· во-первых, постоянное развитие и дополнение исторического образа, отсюда исторический образ динамичен;

· во-вторых, влияние возрастных особенностей на восприятие;

· в-третьих, это роль массового и научного восприятия исторических событий при формировании исторического образа школьников.

Рассматривая исторический образ как динамичное явление, следует заметить, что конечный исторический образ не всегда эквивалентен своему первообразу. Как некоторый процесс – исторический образ претерпевает усложнение. В этом случае данное усложнение будет зависеть от источников его формирования. Что приводит к проблеме существования массового и научного исторического сознания.

Выясним, как соотносятся категории «культурная память» и «историческое сознание». В контексте проблемы соотношения исторической памяти и исторического сознания Ж. Т. Тощенко ведёт речь о том, что среди многочисленных проблем, которые стали волновать население нашей страны, возросшую актуальность приобрела специфическая форма общественного сознания и поведения людей, охватывающая знания, понимание и отношение людей к историческому прошлому, его взаимосвязи с реалиями сегодняшнего дня и его возможному отражению в будущем. «Более обстоятельное рассмотрение этого феномена позволило сформировать представление об историческом сознании, об исторической памяти, которые оказались весьма устойчивыми характеристиками образа жизни людей и которые во многом определяли их намерения и настроения, опосредованно оказывая весьма мощное влияние на характер и методы решения общественных проблем. В 1980–1990-е гг. социологи столкнулись с необходимостью трактовки и такого феномена общественного сознания, как историческая память. В результате тщательного, шаг за шагом, исследования ее различных аспектов и форм проявления данное понятие стало учитываться более целенаправленно, более обстоятельно и постепенно получило как теоретическое обоснование, так и эмпирическую интерпретацию. На этой основе появились первые опыты самостоятельного социологического анализа исторического сознания, его противоречивой, специфической сущности, а также особенностей функционирования исторического знания как населения, так и специалистов – историков, в том числе и будущих, т.е. студентов»[122] . Характерной чертой исторического сознания в конце 90-х годов стал отход от идеологических оценок и признание роли и значения деятельности той или иной личности без обязательного соотнесения ее с интересами определенных классов.

Было бы неверно сводить историческое сознание к исторической памяти, столь же неправомерно ставить знак равенства между историческим и общественным сознанием, поскольку первое – лишь измерение, срез второго. Точно так же историческая память, в строгом смысле слова, есть измерение, срез социальной памяти: «По существу, общественное сознание приобретает измерение сознания исторического (в собственном смысле этого слова) только при сопряжении всех модальностей времени и трансляции статики воспоминания о прошлом и созерцания настоящего в динамику целеполагания и предвидения будущего»[123] . Историческое сознание непосредственно определяет не только способ фиксации исторической памяти (миф, эпос, хроника, история), но также ее объем и содержание. Оно основывается на трех принципах. Первый, и наиболее фундаментальный из них – это признание различий между современной эпохой и всеми предыдущими. Бездумной является убежденность в том, что люди прошлого вели себя и мыслили так же, как и мы. Прошлое – это другая страна. Поэтому в любом научном исследовании на первый план будут выступать именно отличия прошлого от настоящего.

Вторым компонентом исторического сознания является контекст. «Предмет исследования нельзя вырывать из окружающей обстановки – это основополагающий принцип работы историка. Это жесткий стандарт, требующий весьма широких знаний, и часто именно этим профессиональный историк отличается от любителя»[124] .

Третий фундаментальный аспект исторического сознания – это понимание истории как процесса – связи между событиями во времени, что позволяет ответить на общий вопрос – как мы попали из «тогда»в «теперь»? «Исторические процессы порой отмечаются быстрыми переменами, когда сам ход истории ускоряется, например, в период великих революций. Но есть и другая крайность: история как бы останавливается и ее течение способен уловить лишь ретроспективный взгляд с высоты прошедших столетий»[125] .

Культурная же память как особая символическая форма передачи и актуализации культурных смыслов, является культурносодержательной частью памяти исторической, в свою очередь историческое сознание шире культурной памяти, «оно как бы "разлито", охватывает и важные, и случайные события, впитывает в себя как систематизированную информацию, в основном через систему образования, так и неупорядоченную (через средства массовой информации, художественную литературу), ориентация на которую определяется особыми интересами личности»[126] . Поэтому немалую роль в функционировании исторического сознания играет случайная информация, часто опосредованная культурой окружающих человека людей, семьи, а также в известной мере традиции, обычаи, которые несут в себе также определенные представления о жизни народа, страны, государства.

Яном Ассманном была разработана теория культурной памяти и сформулированы задачи её изучения. Он провёл принципиальное различие между коммуникативной и культурной памятью. Коммуникативная память мало формализована, она представляет собой устную традицию, возникающую в контексте межличностных взаимодействий в повседневной жизни. Это «живая память» индивидов и групп о непосредственно пережитом или возникающая в процессе межпоколенного общения в повседневной жизни. Она существует на протяжении жизни всего трёх-четырёх поколений. «Культурная память» понимается как особая символическая форма передачи и актуализации культурных смыслов, выходящая за рамки опыта отдельных людей или групп, сохраняемая традицией, формализованная и ритуализированная, она выражается в мемориальных знаках разного рода – в памятных местах, датах, церемониях, в письменных, изобразительных и монументальных памятниках.[127]

Культурной памяти присущи следующие свойства:

Системность. Культурная память основывается на закономерностях функционирования самой культуры, на системе смысловых и ценностных связей и отношений. Культурная память – это не набор разрозненных фактов, соединенных по хронологии или согласно любой отвлеченной концепции. Культурная память – динамический процесс, в котором познание культуры неразрывно соединено с ее самопознанием (культура познает самое себя), то есть в культурной памяти знание слито с пониманием, культурная память не только хранит, но способна хранить именно потому, что она объясняет то, что хранит. Культурная память является воплощением единого знания в семантическом, ценностном и функциональном аспектах.

Аксиологичность. Культурная память ценностна, поэтому она отторгает те факты, ту информацию, которые лишены ценностного содержания. Культурная память иерархична, она задает систему ценностных ориентиров (например, образцы и модели поведения) на основе иерархических связей и отношений и, вследствие этого, способна применять эту систему в реальности.

Интегративность. Культурная память не может быть замкнута в какой-либо одной сфере, ибо оперирует ценностями и смыслами, то есть тем, что находится «над» отдельными фактами и явлениями. Культурная память способна обнаружить философский и мировоззренческий потенциал любого предметного знания; культурная память принципиально стремится к пониманию единства мира, поэтому каждый факт, оказывается, вписан во множество ценностно-смысловых контекстов.

Познавательная активность, проективность. Культурная память обуславливает мотивацию познавательной и любой созидательной деятельности человека. Только человек, обладающий структурированной культурной памятью, способен созидать культурную историю. Культурная память открыта в прошлое и будущее, это проективное знание, ибо оно соединено с пониманием. Культурная память функциональна, ибо она позволяет познавать историю (в широком понимании этого слова) и ориентироваться в современной реальности на основе знания механизмов смыслового и ценностного порождения, заложенных в самой культуре, а не изобретенных и описанных отвлеченно теоретически. [128]

Что же касается культурной памяти, то она есть – «смысл». «Это определенным образом сфокусированное сознание, которое отражает особую значимость и актуальность информации о прошлом в тесной связи с настоящим и будущим. Культурная память по сути дела является выражением процесса организации, сохранения и воспроизводства прошлого культурного опыта народа, страны, государства для возможного его использования в деятельности людей или для возвращения его влияния в сферу общественного сознания». Стоит обратить внимание на то, что культурная память по аналогии с исторической памятью не только актуализирована, но и избирательна – она нередко делает акценты на отдельные культурные исторические события, игнорируя другие. Такие актуализация и избирательность в первую очередь связаны со значимостью исторического знания в культуре и культурного исторического опыта для современности, для происходящих в настоящее время событий и процессов и возможного их влияния на будущее. В этой ситуации культурная память как и историческая память нередко персонифицируется, и через оценку деятельности конкретных исторических деятелей культуры формируются впечатления, суждения, мнения о том, что же представляет особую ценность для сознания и поведения человека в данный период времени.

Соотношение культурной памяти с историческим сознаним можно рассмотреть на проблеме кризиса исторической памяти, который наступает при столкновении исторического сознания с опытом, не укладывающимся в рамки привычных исторических представлений, что ставит под угрозу сложившиеся основания и принципы идентичности. В зависимости от глубины и тяжести кризисов и определяемых этим стратегий их преодоления Л.П. Репина и описывает следующую типологию кризисов: нормальный, критический и катастрофический, Нормальный кризис – может быть преодолен на основе внутреннего потенциала сложившегося исторического сознания с несущественными изменениями в способах смыслообразования. Критический – ставит под сомнение возможности воспринимать и адекватно интерпретировать прошлый опыт, зафиксированный в исторической памяти, в соответствии с современными потребностями и задачами, которые ставят перед собой субъекты. В результате происходят коренные изменения в историческом сознании, по сути, формируется его новый тип. Следствием этого становится изменение исторической памяти в процессе не только формирования новых способов смыслообразования, но и изменения оснований и принципов идентификации, а также ментальных форм сохранения исторической памяти. И, наконец, катастрофический кризис, который препятствует восстановлению идентичности, ставя под сомнение возможность исторического смыслообразования в целом. Такой кризис выступает как психологическая травма для субъектов, которые его пережили. При таком кризисе пережитый опыт воспринимается как катастрофа, поскольку он не может быть с точки зрения субъектов наделен каким-либо смыслом. Отчуждение «катастрофического опыта» путем замалчивания или фальсификации не решает проблемы: он продолжает влиять на современную реальность, а отказ учитывать его сужает возможности адекватной постановки целей и выбора средств их достижения[129] .

Несмотря на существование в современной литературе достаточно обширной терминологии связанной с память в общем смысле и подходов к интерпретации «культурной памяти», можно дать её следующее содержательное определение – это особая символическая форма передачи и актуализации культурных смыслов, выходящая за рамки опыта отдельных людей или групп, сохраняемая традицией, формализованная и ритуализированная, она выражается в мемориальных знаках разного рода – в памятных местах, датах, церемониях, в письменных, изобразительных и монументальных памятниках. Культурной памяти присущи следующие функции – системности, которая основывается на закономерностях функционирования самой культуры, на системе смысловых и ценностных связей и отношений; аксиологичности, информация лишённая смысла просто отторгается, задаётся система ценностных ориентиров (например, образцы и модели поведения); интегративности, когда каждый факт, оказывается, вписан во множество ценностно-смысловых контекстов; познавательной активности, проективности, культурная память обуславливает мотивацию познавательной и любой созидательной деятельности человека. При соотношении с историческим сознанием, которое в широком смысле представляет собой совокупность идей, взглядов, представлений, чувств, настроений, отражающих восприятие и оценку прошлого во всем его многообразии, присущим и характерном как для общества в целом, так и для различных социально-демографических, социально-профессиональных и этносоциальных групп, а также отдельных людей, культурная память, выступает как – «смысл». Это определенным образом сфокусированное сознание, которое отражает особую значимость и актуальность информации о культурном прошлом в тесной связи с настоящим и будущим.

Культурная память, в сущности, организовывает, сохраняет и воспроизводит прошлый культурный опыт народа, страны, государства. Функционирование исторического сознания больше определяет случайная информация, часто опосредованная культурой, окружающих человека людей, семьи, а также в известной мере традиции, обычаи, которые несут в себе также определенные представления о жизни народа, страны, государства.

2.2 Образ Н.М. Ядринцева в исторических исследованиях

Характеризуя научную литературу о Н.М. Ядринцеве разделим ее на несколько групп: 1) общие труды по истории Сибири; 2) работы по историографии Сибири; 3) работы посвященные истории областничества; исследования биографического характера о лидерах областничества.

В третьем томе фундаментального издания «История Сибири», изданного в 1968 г. содержится достаточно подробная характеристика лидеров областнического движения: Н.М. Ядринцева, Г.Н. Потанина, С.С. Шашкова. Основываясь на материалах их переписки, анализе публицистических и научных работ прослеживается эволюция взглядов лидеров сибирского областничества, выявляется исторический контекст актуализации их идей. В числе причин активизации сибирской интеллигенции называется борьба за распространение на Сибирь судебной и земской реформ, отмену ссылки, решение вопроса об открытии университета в Томске и некоторыми изменениями в устройстве ссыльных. Само движение ещё не называется областничеством, но подчеркивается его связь с народническим влиянием: «Сибирское общественное движение поднимается на высшую ступень в результате пополнения его рядов революционными народниками»[130] . Наметившиеся разброд и шатания внутри движения выразились в эволюции взглядов Н.М. Ядринцева. Он издаёт свою книгу «Сибирь как колония», являясь своего рода программой, манифестом сибирского общественного движения. Таким образом, в первой коллективной монографии по истории Сибири Н.М. Ядринцев рассматривался как один из участников общественного движения в Сибири, известный сибирский публицист и исследователь. Однако номинация «областник» широко употребляющаяся по отношению к герою нашей выпускной квалификационной работы в современных исследованиях, в данной работе не использовалась при описании его жизни и деятельности.

Остановимся на общих работах по историографии Сибири, в которых предпринимался анализ воззрений сибирских областников.

Базовым трудом по историографии Сибири является работа В.Г. Мирзоева. Автор рассматривает зарождение и развитие исторических знаний о Сибири и превращение их в науку, а так же рисует картину борьбы идей и направлений. Областничество характеризуется как «общественное», «оригинальное явление» в истории Сибири, возникновение которого предопределил экономические, политические и культурные факторы сибирской жизни. По мнению историографа, Сибирь, ограничивалась ролью сырьевого придатка, её функции сводились к снабжению первичными материалами промышленных предприятий центра. Экономически это приводило Сибирь в положение, как стали говорить тогда, «богача в лохмотьях»[131] . М.Б. Шейнфельд конкретизирует, что «среди сил исторического развития областники выдвигали естественно-географические условия»[132] .

С точки зрения В.Г. Мирзоева, впервые с мыслью о сибирских нуждах выступил П.А. Словцов, провозгласивший «сибирский патриотизм» как принцип прогресса восточной окраины. Среда, в которой возникло областничество, состояла из студенческой молодёжи, образовавшей сибирское землячество. Это были типичные разночинцы – выходцы из разных сословий, еле-еле сводившие концы с концами с помощью случайных заработков в столицах. Первые импульсы свободного знания и гражданственности эти молодые люди получили ещё у себя на родине, в Сибири, от престарелых уже декабристов и сосланных петрашевцев. Определяя мировоззренческие идеи, оказавшие влияние на областническую идеологию, Мирзоев писал о воздействии пропагандистского течения в народничестве П.Л. Лаврова и Н.К. Михайловского. Окончательное оформление их мировоззрения произошло в результате знакомства с лекциями и работами Н.И. Костомарова и особенно А.П. Щапова. Действия областников, в интерпретации В.Г. Мирзоева, практически сводились к критике политики в отношении Сибири, пропаганде областнических идей и просветительству. В последствии, областничество вылилось в поход за культурное преобразование края.

В работе по историографии Сибири Л.М. Горюшкин отмечал, что в своём базовом труде «Сибирь как колония» Ядринцев предложил программу демократических преобразований, которая предусматривала основание университета и развития просвещения как средство прогресса и создания интеллигенции, введения земства и гласного суда, настаивая на решении чисто сибирских вопросов[133] .

Таким образом, в рассмотренных трудах по историографии Сибири, исследователи фокусировали свой взгляд на факторах областнической теории и её места в контексте развития Сибири. Деятельность Н.М. Ядринцева определялась в качестве главного идеолога областнической теории.

Работы, посвящённые истории областничества, отличаясь по времени своего создания подвержены идеологическим установкам, имеют отдельные, конкретные цели своего исследования. Необходимо иметь в виду, что большая часть специалистов, касавшихся областнической проблематики, специально ей не занимались и в свои представления об этом сложном и многослойном явлении общественно-политической и культурной жизни региона формировала или на основе отдельных публикаций областников, пусть даже фундаментальных, не учитывая времени их появления и произвольно распространяя содержащиеся в них выводы и характеристики на всю историю областничества, или заимствуя эти выводы и положения у предшественников сообразно собственным вкусам.

Кроме того, литература по данной теме отличается наличием большого числа односторонних, противоречивых и неточных суждений, а так же значительных лакун в исследовательском поле.

Интерес к истории областничества возник первоначально ещё в среде самих сторонников движения и их союзников. Первые попытки осмыслить отдельные этапы областнической истории предпринимаются Г. Н. Потаниным, по его мнению, на протяжении всей своей деятельности областничество имело исключительно культурнический и либеральный характер[134] .

С середины 1920-х смещаются акценты: движение начинают квалифицировать как политическое и сепаратистское с самого момента его зарождения осуществляются попытки рассмотреть областничество с идеологических позиций. В таком русле возникают расхождения в видении этого феномена.

Мы солидарны с выводом авторитетного современного исследователя областничества М.В. Шиловского о том, что для историографии советского периода бала свойственна эклектика при определении партийной принадлежности лидеров областничества, во многом также выдерживался двойной стандарт, когда актив движения подавался, с одной стороны, с безупречной репутацией учёных-подвижников, а с другой с либеральной позицией общественных деятелей, пришедших в конце своего жизненного пути в лагерь контрреволюции[135] .

Принципиально ситуация не менялась до конца 1980-х гг., когда достаточно интенсивно начинает изучаться история организаций различных политических партий в Сибири, а с другой стороны практически прекращается изучение деятельности большевиков. При изучении областничества М.Г. Сесюнина настаивала на определении его как движения либерально-буржуазного[136] . Она, в частности, писала: «Платформа Ядринцева не отличалась от платформы правого либерального лагеря, провозглашённого ещё в 1860-е гг., мирный процесс и отрицание революционной борьбы, выступившего за незначительные изменения в социальном и политическом строе России»[137] . Вопреки многим авторам, которые сближают идеи областничества и его представителей с революционерами-демократами, она доказывает, что это идейное направление не было таковым, его нельзя сближать с народничеством. Вместо того, чтобы пытаться содействовать общей идее, областники решали сначала свои задачи на местах.

Другие исследователи, например, В.Г. Мирзоев, настаивали на эволюции областничества от революционной демократии к буржуазному либерализму, объявляя его частью российского общественно-политического движения данного времени[138] . М.Б. Шенфельд видел своеобразие движения в специфике взаимоотношений его сторонников с кадетами (не сливались сними, но и не противостояли им)[139] . В.К. Коржавин характеризует условия возникновения «областнической идеи», выясняет, как выражена данная идея в трудах её главного «автора» – Н.М. Ядринцева[140] .

Он приходит к тому, что областничество возникает в начале 1860-х гг. XIX в. как идеология небольшой части передовой сибирской интеллигенции – «местный патриотизм». Он связывает его возникновение с началом «пробуждения» окраин, вызванное потребностями их дальнейшего экономического и общественно-политического развития. Первым его глашатым стал историк П.А. Словцов. Его поддержали некоторые другие интеллигенты. Наиболее видными представителями начавшегося движения выступали Г.Н. Потанин, Н.М. Ядринцев и С.С. Шашков. По мнению Коржавина, областники исходили из идеи противопоставления Сибири «как целого» Центральной России и выделяли «местные задачи». Они в тоже время не считали это «целое» единым. Выделив «сибирские интересы», областники выделяли и «сибирские задачи», к решению которых призывали местное общество.

По мнению Коржавина, областничество как идейно-политическое течение не было однородным. Его нельзя рассматривать как нечто однородное. В.К. Коржавин выделяет следующую его периодизацию. 1) 1860-1890 гг. – демократический период; 2) 1900-1916 гг. – период буржуазно-либеральный; 3) 1917 – 1920 гг. – переход областников к союзу с контрреволюцией[141] .

В интерпретации В. К. Коржавина, областническая теория Ядринцева сводилась к тому, что «любое государство представляет собой совокупность областей (провинций), имеющих свои, местные интересы. Эти интересы определяются единством географических, этнографических, культурных и других условий. Жизнь общества, государства – это жизнь его частей, и только развитие этих частей является источником развития целого. Иначе говоря провинциям должна быть предоставлена возможно большая самостоятельность; это позволит им решить «местные вопросы», обеспечит их развитие, а значит послужит и к благу всего общества »[142] .

Коренным образом историографическая ситуация меняется с конца 1980-х гг. На принципиально новом уровне продолжается разработка биографий идеологов и активных участников движении; появляются первые обобщающие исследования; наконец само областничество стаёт предметом библиографического изучения.

Анализируя историю сибирского областничества конца 50-х – 60-х гг. XIXв. М. В. Шиловский ставит вопрос: «Кто такие областники, как пришли они к осознанию основополагающей идеи своего движения – проблеме взаимоотношения России и Сибири?». Он отмечает, что сибирские областники в конце 50-х – 60-х гг. XIX не были первыми в постановке актуальных вопросов социально-экономического и культурного развития региона, составивших основу их программы. Целый ряд её аспектов был поставлен и начал основываться сторонниками просветительского движения русской общественной мысли Словцовым, декабристами, представителями кружка красноярской интеллигенции 1820-х – начала 1830-х гг., в том числе и первыми русскими утопическими социалистами – петрашевцами. Особенность областничества заключается в том, что наибольшее внимание его идеологов обращалось на обоснование специфического положения Сибири и её места в революционном процессе. Им были присущи те же черты мировоззрения, совпадали и формы пропагандистской работы[143] . Областников по праву можно считать родоначальниками концепции регионализма применительно к российским условиям. О Николае Михайловиче он замечал: «во многом благодаря своей титанической деятельности, Ядринцев стал главным идеологом областничества, принимая во внимание примерно триста его публикаций в «Восточном обозрении» и экспедиций»[144] .

Сибирская исследовательница Е.А. Дегальцева видит в областничестве сторонников областной централизации, развивающих просветительские идеи: строительство университета, учреждений[145] . Начиная с 1860-х гг. речь идёт о независимых организациях, которые охватили все стороны общественной жизни – образование, науку, искусство, благотворительность, сельское хозяйство. В них объединялись люди самых разных профессий, ими двигало желание защитить свои гражданские интересы, внести свою лепту в реформирование общества. Открытие университета привело бы к образованию в Томске единого научного и культурного центра, позволило бы немногочисленную сибирскую интеллигенцию сосредоточить в одном городе[146] .

В работах омского историка М.В. Ремнева[147] поставлен вопрос об истоках формирования мировоззрения Н.М. Ядринцева, о мировоззренческих и научных предпосылках формирования взглядов областников. Период оформления идеологии сибирского областничества заняимает почти пятнадцать лет — с начала 60-х до середины 70-х годов XIX в. За это время ведущие теоретики областничества Н.М. Ядринцев и Г.Н. Потанин успели окунуться в студенческое движение в Петербурге, активно пропагандировали свои взгляды в газетах, журналах и открытых выступлениях в самой Сибири, стали главными фигурами в знаменитом процессе «сибирских сепаратистов» 1865 г. в Омске. Основой областнической теории стал собственно российский опыт, стихийно пробуждающий в среде сибирской интеллигенции местный патриотизм, эмоциональное восприятие всевозможных проявлений неравноправия в отношениях центра и окраины. Значительным было воздействие на областников господствующих в то время в русском освободительном движении народнических идей А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского, анархо-федералистских представлений М.А. Бакунина, земско-областной теории А.П. Щапова, исторических сочинений Н.И. Костомарова и даже вольнолюбивой поэзии Т.Г. Шевченко. В числе идейных предшественников обычно называют также ссыльных декабристов и петрашевцев, первого сибирского историка П.А. Словцова и др.

Барнаульские историки М.Г. Колокольцев и В.А. Должиков рассматривают областничество как некий сибирский компонент в русском народничестве. ««Хождение в народ» начала 1860-х гг. и последующая просветительская деятельность областников является региональной составляющей и даже прототипом аналогичного всероссийского движения»[148] . Колокольцев, исследуя особенности раннего народничества, приходит к тому, что в народнической идеологии главной целью было – созыв Земского собрания, возможность прогрессивного развития России через добровольное и постепенное преобразование общины в элемент гражданского общества, а образование общества должно лишь способствовать этому. Народники-областники вместе с политическими деятелями народнического движения считали необходимым требованием открытие Учредительного собрания, Земского собора, равенства центра и провинции, выдвигали идеи консолидировать общество. Сторонники этого движения выступали за развитие культуры и образования, а главную свою задачу видели в формировании кадров интеллигенции. Поэтому «сибирское областничество есть региональная разновидность народнического движения»[149] .

««Хождение в Сибири» есть прототип аналогичного всероссийского движения»[150] , а стратегия поведения областников соответствует народнической, заключает В.А. Должиков. Он, в частности, замечает: «Г.Н. Потанин, А.П. Щапов, Н.М. Ядринцев и другие областники не являлись сторонниками бессмысленного отделения Сибири от метрополии, во что бы то ни стало. Скорее наоборот они выступали за полноправную автономию и политическую равноценность всех областей в составе общенациональной, единой федерации. Полноправно считать сибирское областничество как идеологию региональным вариантом общерусского демократического (народнического) федерализма»[151] .

Современные исследования обращены на изучение специфических проявлений областничества. Например, К.В Анисимов рассматривает областничество в контексте развития сибирской литературы и поэтики второй половины XIX в. Он так оценивает вклад областников в развитие сибирской литературы «Благодаря деятельности областников идея словесности обрела свой вид. До этого были лишь разрозненные попытки энтузиастов, а их следствием, автомизация литературного процесса. Данный процесс в территориальном отношении локализировался в границах небольших «культурных гнёзд», а в хронологическом – определял время «взлётов» и шедшие вслед годы немоты»[152] . В рамках развития литературной традиции Сибири Ядринцевым и Потаниным была привнесена новая категория – областного патриотизма. К.В. Анисимов пишет о «народно-областном типе» поведения областников. Он исходит из идеи выстраивания ими осмысленной биографии, концептуальность которой напоминает литературный сюжет. Историк приходит к тому, что биографические мотивы, связанные с жизнеустроительством сибирских интеллигентов, воздействуют на сюжеты их текстов и во многом определяют пафос литературно-критических оценок современников. Яркий пример тому – совместный роман Потанина и Ядринцева «Тайжане», где главный герой Вавыкин наделён автобиографическими чертами, и в одном из вариантов сюжета герой изображается возвращающимся «на родину после разных приключений»[153] . Герой романа – не просто молодой человек со смутными областными «инстинктами», он наделён чертами идеолога. Анисимов, таким образом, заключает, что стремление выработать свой биографический сценарий в 50–60-х гг. XIX в., присуще многим областникам[154] . Таким образом, произведённый историографический обзор даёт основания утверждать об отсутствии обобщающих работ по истории сибирского областничества и неравномерности изучения её отдельных периодов и заключает, что образ Ядринцева в данного рода литературе трактовался неоднозначно.

Обратимся к характеристике биографических исследований, посвященных лидерам областничества.

В дооктябрьской историографии книга Б. Глинского, пожалуй, самая первая работа, дающая целостное представление о жизненном пути Николая Михайловича[155] . Автор даёт подробные сведения о биографии публициста, уделяет большое внимание его публицистической деятельности, работе в разных изданиях, отношению его к различным вопросам, касающихся тюремной реформы, строительства университета в Сибири, инородческого населения в Сибири.

Рассказы о жизненном пути лидеров областников возникают первоначально в среде их ближайших друзей и соратников. Изначально это были очерки-некрологи – своеобразные обзоры жизненного пути сибиряков, внесших определённый вклад в формирование идеологии и практики областничества. Значительное количество публикаций касалось биографии рано ушедшего из жизни Николая Михайловича. В таких очерках и публикациях образ Ядринцева наделён эмоционально-психологическими характеристиками. Люди, писавшие о нём основывались на собственных воспоминаниях и впечатлениях о Николае Михайловиче. Мы встречаем яркие и живые образы Ядринцева, выраженные при помощи таких слов-репрезентантов как «блестящий оратор», «обладающий любящим и нежным сердцем», «готовностью к неустанной работе на пользу родного края», «деятельный сотрудник».

Дооктябрьские авторы биографий Ядринцева М.К. Лемке[156] , В.И. Семевский[157] характеризуют Николая Михайловича как «областника федералиста», «проповедника высшей гуманности», «патриота Сибири», «талантливого областника-сибирофила». М.К. Лемке пишет, что народничество не захватило Николая Михайловича, самое главное течение общественной мысли 1870-х гг. не влияло на его взгляды, так как на других его современников. Оно прошло мимо него.

В работах советские историографов биография Ядринцева рассматривается в контексте развития областнической теории. С.Ф. Коваль[158] , В.Г. Коржавин[159] видят в нём революционера-демократа. Н. Степанов пишет о том, что важную позицию в областничестве занимали народнические элементы, а «Ядринцев являлся социалистом народнического толка»[160] . Г. Круссер – номинирует Ядринцева как представителя либеральной буржуазии[161] .

Из числа современных историков, например, И.Г. Чередниченко рассматривает образ Николая Михайловича Ядринцева в качестве публициста, редактора, автора стихотворений, литературно-художественных произведений. Как организатор провинциальной печати Ядринцев внёс значительный вклад и повлиял на русскую публицистику. И тексты публициста автор характеризует с точки зрения их просветительского значения, кроме того, даёт полнейшую библиографию его работ. Историк считает важным определить прогрессивность устремлений Ядринцева для общества. Он делает заключение, что «в его программе были вполне демократичные положения: отмена уголовной ссылки в Сибирь, хозяйственное развитие края, открытие университета, воспитание интеллигенции, организация переселения крестьян в Сибирь с наделением их землёй, гражданские свободы»[162] .

Анализируя всю привлечённую историческую литературу можно выделить как минимум три аспекта формирования образа Н. М. Ядринцева.

В литературе, посвящённой истории областничества, образ Ядринцева интерпретируется как главного идеолога и лидера областничества. Этот образ наделяется соответствующими характеристиками: «федералист», «автор областнической идеи», «народник-областник». В числе идейных предшественников обычно называют ссыльных декабристов и петрашевцев, А.И. Герцена, М.А. Бакунина.

Первые работы, посвящённые биографии Николая Михайловича Ядринцева, были написаны ещё в конце XIX в. его современниками и ближайшими друзьями, такие биографические сюжеты были составлены на основе личных воспоминаний о Н.М. Ядринцеве и определённое место в их творчестве занимали очерки-некрологи – своеобразные обзоры жизненного пути сибиряка. Работы написанные в ХХ в. определяют Николая Михайловича как «публициста», «редактора», «автора стихотворений, литературно-художественных произведений», «организатора провинциальной печати».

2.3 Н.М. Ядринцев в массовом сознании потомков

В качестве источников для реконструкции образа Н.М. Ядринцева в культурной памяти сибиряков были привлечены источники:

1) Материалы анкетирования школьников, студентов и взрослого населения г. Новосибирска.

2) «Места памяти» Н.М. Ядринцева в городах Сибири: улицы, проспекты, библиотеки, выставки, литературные чтения.

3) Периодическая печать: газеты – «Вечерний Новосибирск», журналы – «Алтай», «Земля сибирская, дальневосточная»,

4) Интернет-ресурсы: сайты государственных библиотек и биографические словари, региональные сайты краеведческого направления, литературные сайты.

Материалы анкетирования. Основной задачей на данном этапе работы явилось выявление представлений и оценочных суждений жителей Новосибирска (старших школьников, студентов, взрослого населения) о Н.М. Ядринцеве, а так же интерпретация существования таких представлений.

Работа включала следующие этапы:

1. Анкетирование по трём возрастным группам: старшие школьники, студены, взрослые;

2. Занесение результатов опроса в таблицу;

3. Анализ и интерпретация результатов;

Всего было опрошено 115 человек. Школьники: 30 человек, студенты: 42 человека, взрослые: 43 человека.

Первый вопрос анкеты был нацелен на выявление интереса к истории среди населения Новосибирска. Опрошенным предлагалось определить собственный интерес к истории как профессиональный, либо как увлечение. На вопрос «Является ли история вашей профессией или интересом?», 23 школьника ответили, что им интересна история; 7 опрошенных, историей не интересуются. Такой результат даёт основание предположить, что у большинства современных старших школьников сохраняется интерес к истории.

Среди студентов разных специальностей из 42 опрошенных, 20 человек ответили, что история является для них интересом или увлечением, ещё 12 человек ответили, что «историк» их профессия; 10 человек заявили, что история им не интересна. Таким образом, на этапе высшего образования интерес к истории по-прежнему сохраняется.

Взрослое население, при ответе на данный вопрос, во многих случаях заявляло о том, что история нравилась в школе и некоторый интерес сохраняется в настоящее время. Из 43 опрошенных интерес к истории проявляют 23 человека, из них для 7 – история является профессиональным компонентом; 13 – историей не интересуются.

Второй вопрос анкеты позволил выяснить осведомлённость жителей города о личности Н.М. Ядринцева, выявить имеющиеся образы сибиряка в культурной памяти. На вопрос «Известен ли вам Н.М.Ядринцев? Что Вы слышали о нём?» 26 школьников оказались не знакомы с личностью Н.М. Ядринцева, 4 человека слышали о Н.М Ядринцеве на уроках «Истории Сибири».

Среди опрошенных студентов для 10 человек знакомой оказалась улица Ядринцевская, названная в честь Ядринцева. 12 человек, чья будущая профессия связана с историей – студенты исторического факультета – слышали о Н.М. Ядринцеве. Опрошенные оказались готовы рассказать о Н.М. Ядринцеве как о историческом деятеле Сибири. 22 студента были не готовы дать ответ на этот вопрос.

Взрослое население – 7 человек кто интересуется историей, люди пенсионного возраста, слышали о Ядринцеве; 5 человек, чья профессия связана с историей, назвали Ядринцева – «деятелем областничества». В целом образ Н.М. Ядринцева среди взрослого населения (чья профессия не связана с историей; люди пенсионного возраста) сводился к следующим оценочным суждениям: «областник», «деятель областничества в Сибири», «улица такая – Ядринцевская». Г.Н. Потанин, С.С. Шашков – «его сподвижники», «часто слышал о них», «фамилии их всё время на слуху». «Областничество – есть и сейчас»; взрослое население (чья профессия связана с историей) однозначно определяли «Ядринцев, Потанин – защитники Сибири», «областники».

Третий вопрос анкеты позволил выявить информированность жителей города об областничестве. Ответы на данный вопрос носили, пожалуй, самый неоднозначный характер. Школьники отвечали, что никогда не слышали о таком явлении. Из чего можно предположить, что все слышавшие о Н.М. Ядринцеве школьники на уроках, и названной в честь него улице, не слышали об областничестве, не соотносят Ядринцева с областнической теорией. Лишь 13 человек студентов, исторической специальности слышали об областничестве и областнической теории, 29 студентов больше половины, никогда не сталкивались с таким явлением. Среди взрослых ответы поделились следующим образом: 28 человек ни чего не слышали, 15 человек (работники библиотек, музеев, люди пенсионного возраста) слышали либо читали об областничестве, и были готовы вести разговор на эту тему. Кроме того, были готовы рекомендовать литературу по этому вопросу, раскрыть сущностные характеристики этого движения. В контексте данного вопроса, опрашиваемые говорили о том, что данное явление – областничество, имеет место быть и в современной действительности.

С помощью четвёртого вопроса предполагалось выяснить информированность опрошенных об основных лидерах областнической теории. Г.Н. Потанин, С.С. Шашков оказались малоизвестными среди школьников и студентов, в частности ответы сводились к тому, что о этих людях слышали, но затрудняются вспомнить контекст упоминания. 17 человек взрослых дали ответ, что для них данные фамилии являются знакомыми: «Потанин, Шашков – сподвижники Ядринцева», «часто слышал о них», «фамилии их всё время на слуху».

Последний вопрос анкеты был нацелен на выявление представлений у жителей города об известных и исторических деятелей Сибири. Вопрос назвать известных исторических деятелей Сибири, явился, пожалуй, самым затруднительным, следовало назвать уже конкретные фамилии. Среди школьников самым популярными оказались ответы: Мэр города Новосибирска – В. Городецкий, Губернатор Новосибирской Области В. Толоконский, завоеватель Сибири – Ермак. Во многом школьники исходили из своего личного жизненного опыта, последних событий – выборов мэра горда. Среди студентов были названы фамилии: Покрышкин, Гарин – Михайловский, Ермак. «Ядринцев, тоже кто-то исторический». Среди взрослых популярными оказались ответы: герои Революции, Великой Отечественной Войны – О.Жилина, Костычев, Д.Ковальчук, О. Дундича, Б.Богатков, Покрышкин, именем которых названы главные улицы Новосибирска, Ядринцева – назвали 5 человек

«Места памяти»: улицы и переулки. Барнаул – место смерти Н. М. Ядринцева и именно в этом городе наибольшее число «мест памяти», связанных с образом Н. М. Ядринцева. Он прожил в Барнауле всего несколько дней в 1894 г. и 7 июня закончил свои дни в этом городе. Почитатели его таланта поставили в 1904 г. на могиле Николая Михайловича (Нагорное кладбище) памятник на гранитном пьедестале с надписью «Сибиряки – писателю-публицисту». Бюст из бронзы был отлит по модели скульптора Сибирякова, а стеллу и сам саркофаг спроектировал архитектор Шулев. Памятник простоял до 1936 г., после чего почти весь был отправлен на переплавку. В 1956 г. крайком КПСС постановил восстановить скульптуру – на этот раз её отлили из алюминия, в момент создания краевой выставки достижений народного хозяйства на территории парка надгробие было отреставрировано, а бюст фактически заново создал барнаульский художник С.Ф. Черепенников. В последние годы бюст Н.М. Ядринцева неоднократно похищался. В 2000 г. бюст был изготовлен вновь скульптором Л.В. Рублевой и 12 августа 2000 г. установлен на могиле Н.М. Ядринцеве. Согласно Генерального плана г. Барнаула на переулке Ядринцева в конце 1980-х – начале 1990-х гг. началась интенсивная застройка малоэтажными жилыми домами. Особенно сильно изменился переулок в последние годы. Наряду со старыми русскими избами соседствуют высотные многоэтажные дома. Улица преобразилась до неузнаваемости. В остальном, все традиционно – магазины, лечебно-профилактические учреждения, детские сады, филиал центра детского творчества Центрального района, библиотека.

В городе Омске одна из улиц с дореволюционных времен носила имя Ядринцева (между ул. 10 лет Октября и Лермонтовской, в районе современного музыкального театра). В 1991 г. в рамках юбилейных мероприятий, посвященных памяти Николая Михайловича Ядринцева, Омский государственным университет и Омский историко-краеведческий музей провели научно-практическую конференцию и открыли памятную доску на здании бывшего дворца генерал-губернатора.

В Новосибирске, в самом центре города, тоже есть улица имени Николая Михайловича – Ядринцевская и считается одной из самых старых улиц города. Однако нам не удалось выяснить историю, связанную с присвоением этой улице имени лидера сибирского областничества.

Библиотеки и литературные чтения. Центральная городская библиотека им. Н.М. Ядринцева один из крупнейших информационно-библиографических и культурных центров города Барнаула. В ее собрании свыше 114 тыс. экземпляров, репертуар периодических изданий составляет 220 наименований. Ежегодно библиотека обслуживает 8 тыс. пользователей. На протяжении многих лет бережно собирает и хранит ЦГБ документальные источники, связанные с жизнью и деятельностью Н. М. Ядринцева. Ядринцевский фонд библиотеки немногочислен, но уникален по своей значимости – это редкие книги, копии ценных архивных документов, писем, фотографий. На книжной выставке представлены труды Н.М. Ядринцева, биографические материалы, исследовательские работы, связанные с его научной, общественной и литературной деятельностью.

30 сентября 1993 г. в день открытия научной конференции имени Н.М. Ядинцева в Омске, состоялось открытие мемориальной доски на здании Омского музея изобразительных искусств, созданной скульптором С.А. Головащевым[163] , а четыре года спустя в Барнауле 26 августа 2000 г. к юбилею гогрода состоялось открытие мемориальной доски Н.М. Ядринцева.

30 октября 2002 г. исполнилось 160 лет со дня рождения Н.М. Ядринцева и в честь этой даты в Центральной городской библиотеке г. Барнаула прошли первые Ядринцевские чтения. Замечательным вкладом в сохранение памяти о бескорыстном патриоте Сибири и популяризацию его многогранной деятельности явились изданные Центральной городской библиотекой, иллюстрированный каталог книжной выставки «Светлый деятель Сибири» и путеводитель по памятным местам Н.М. Ядринцева в Барнауле.

Периодическая печать – является одним из ключевых институтов формирования общественного (в том числе и исторического) сознания. В качестве источников для реконструкции культурной памяти о Николае Михайловиче информационными оказались периодические издания Сибири: «Вечерний Новосибирск», «Сибирские огни», «Алтай», «Земля сибирская, дальневосточная», их просмотр и анализ свидетельствует о существовании некоего культурного идеала в образе Николая Михайловича. Обращение к образу Н.М. Ядринцева в периодической печати начинается в 1920-е – 1930-е гг. Фиксированным и постоянным становится обращение к этому культурному идеалу за последние 20 лет. По большей части, связано с празднованием годовщин смерти или юбилеев со дня рождения «великого радетеля Сибири»[164] .

В печати публикуются труды Ядринцева – памфлеты, статьи, поэзия, перечисляются его многочисленные заслуги: продвижение идей о строительстве университета в Сибири и создания собственного печатного органа, научные экспедиции [165] . Печатаются биографические очерки о Ядринцеве к 150-летию со дня рождения[166] , появляются до этого не публикованные стихи и малоизвестные рассказы[167] . В.М. Голованов определяет заслуги Ядринцева как «педагога-мыслителя» и заключает: «Он вдохновил идею заняться разработкой проблемы народного образования в Сибири. Досконально изучал состояние народного образования края, в том числе и у аборигенного населения»[168] . Это практически манифест за заслуги в истории развития педагогической мысли Сибири. Популярность имени Ядринцева была. Н. Яновский пишет в одной из многих посвящённых публицисту статей: «Его имя было известно современникам, но забыто сегодня. Его узнавали сквозь псевдонимы»[169] . За многие заслуги и чаянья о судьбах Сибири известного публициста называли «заступником народным»[170] .

В последнее время упоминание о Ядринцеве в периодической печати встречается в контексте празднования дня рождения Новосибирской области, определённое 27 сентября 1937 г. В связи с этим событием корреспондент газеты «Вечерний Новосибирск» в 2004 г. называет Николая Михайловича известным областником, радевшем о судьбах Сибири»[171] , спустя два года Людмила Кузменкина продолжает: «Сибирь кроили и перекраивали всегда, начиная с конца XVI века, когда она была присоединена к России. Чуть ли не каждый год появлялись новые административно-территориальные единицы: области, губернии, генерал-губернаторства, наместничества, округа, волости, районы. То так назовут, то эдак. То укрупнят, то разделят. Как писал известный общественный деятель Н. Ядринцев: «В течение почти всего XVIII столетия ведение судьбами Сибири представляло пеструю и постоянно изменявшуюся картину»[172] . Лариса Юрьева ведёт речь о памятных местах города в статье «Возвращение к истокам» – замечает, что страсть к переименованиям уже можно считать привычным российским занятием. «Преуспели в нем и новосибирцы. Руку к смене названий улиц приложили все поколения горожан, начиная с глубокоуважаемых прадедов. Из первоначальных названий сегодня чудом сохранились, например, Омская и Красноярская – имена, данные еще первыми жителями Новониколаевска, называвших улицы в честь родных мест. Рука не поднялась и на названия, данные в честь великих писателей – Пушкина, Лермонтова, Достоевского и иже с ними. В компании «неприкасаемых» оказались также знаменитые путешественники – Потанин, Ядринцев и покоритель Сибири Ермак. Все остальное переименовывалось с увлечением и азартом. Любопытно, что по названиям улиц и местечек города можно проследить не только смену политических вихрей, но и настроений времени»[173] .

Татьяна Коньякова всё в том же «Вечернем Новосибирске» в декабре 2005 г. упоминает об уникальном антикварном магазине на углу Советской и Романова, который называется «Сибирская горница» и учрежден Новосибирским отделением Союза писателей, одноименным журналом и фондом им. Литвинова по изучению и пропаганде истории города. Фонд Литвинова был создан, чтобы собирать документы по истории Новосибирска и, шире, всей Сибири. «Исторические вещи через «Горницу» проходят действительно уникальные. Дороги автографы Ремизова – потому что очень красивые. Но самые дорогие автографы Серебряного века это – Мандельштам, Гумилев и Блок. Традиционно дороги автографы Есенина. Из сибирских имен больше всего ценятся Ядринцев, Потанин и Шишков»[174] .

3) Интернет ресурсы: проекты и сайты. Современные исследования всё больше основываются на Интернет ресурсы, используя различные подходы к этому специфическому источнику информации. В трансмедийном нарративе потребитель находит все темы от высоких – духовных, философских до мельчайшей проблематики повседневности и быта в разнообразных сюжетных образованиях, которые контекстуализируются в любом жанре и жанровых скрещениях-гибридах[175] . По подсчётам на трёх самых популярных поисковых сайтах: Яндекс (Yandex), Рамблер (Rambler), Гугл (Google) открываются соответственно страниц-упоминаний о Ядринцеве – 7231, 1951, 4350 из них примерно 38% – статьи и книги о нём, 35% – его книги и реклама книг, 7% – тексы энциклопедий и справки, 5% – библиографические списки о нём, 2% – газетные и журнальные статьи информационного и научно-популярного характера.

Однозначно, в Интернете Н.М. Ядринцев представлен достаточно масштабно, но, несмотря на обилие информации, можно выделить три типа сайтов, в которых актуализирован его образ.

1) Биографические сайты-словари с краткой биографией Николая Михайловича, в целом характеризующей его публицистическую деятельность в качестве главного редактора газеты «Восточное обозрение» и научные экспедиции на Алтай и с Минусинск. Самым значительным и актуальным трудом Ядринцева признаётся «Сибирь как колония», но ценность данной работы не освещается, игнорируется политическая сфера деятельности, весьма кратко говорится о ссылке в Шенкурск, Архангельской губернии, упоминается лишь об обвинении в намерении отделить Сибирь от России[176] . В проанализированных нами сайтах представлены следующие содержательные компоненты образа Ядринцева: «сибирский писатель», «журналист и просветитель», «общественный деятель», «публицист», «путешественник», «исследователь Сибири и Монголии»[177] .

В энциклопедических и справочных изданиях, выставленных в Интернет, актуализированы следующие биографические сведения о Н.М. Ядринцеве. Н.М. Ядринцев в Петербурге, вместе с Г.Н. Потаниным, организовал Сибирское землячество. В мае 1865 г. был арестован по обвинению в «сибирском сепаратизме» и заключен на 3 года в Омскую тюрьму, а затем направлен на 6 лет в ссылку в Шенкурск Архангельской губ. В 1894 г. вступил в должность заведующего Алтайским статистическим бюро, но скоропостижно скончался[178] . Как правило, в биографических словарях с полной биографией Н.М. Ядринцева, приводится библиография его работ[179] .

Наиболее подробная информация о Ядринцеве содержится на сайте «Литературная карта Алтайского края» – это современный электронный энциклопедический ресурс, представленный на сайте Алтайской краевой универсальной научной библиотекой им. В.Я. Шишкова[180] . Информация на сайте размещена в разделах: "Персоналии", "Литературные чтения", "Читальный зал", "Памятные места", "Литературные премии", которые многообразно связаны между собой. Раздел "Персоналии" посвящен современной алтайской литературе и знакомит с наследием русских писателей, связанных творческой судьбой с Алтаем. Основу информации составляет биобиблиографический словарь "Писатели Алтайского края" (2007). Даны сведения о 111 писателях, среди которых Н.М. Ядринцев. Информация о писателе содержит биографическую справку и обширные библиографические материалы, в которых отражены произведения автора и литература о его жизни и творчестве. Панорама литературной жизни края раскрывается в разделе "Литературные чтения". Дана информация о 14 чтениях, посвященных творчеству писателей-земляков, внесших значительный вклад в развитие культуры Алтая, в том числе и Ядринцеве. Ядринцев описывает при помощи следующих слов-репрезентантов – «яркий публицист», «исследователь Сибири», «идеолог сибирского областничества». За свои путешествия Ядринцев был награжден золотой медалью Русского географического общества. В 1881 г. Ядринцев уезжает в С.-Петербург, где на следующий год к 300-летию присоединения Сибири к России выходит его капитальный труд "Сибирь, как колония". Кроме того, Ядринцев известен как основатель одной из самых популярных в Сибири газет "Восточное обозрение" (с приложением "Сибирский сборник"). В Омске в память о Ядринцеве была названа одна из улиц дореволюционного времени. В 1900 г. на могиле Ядринцева на пожертвования был установлен памятник с надписью "Сибиряки писателю-публицисту Сибири". В ГАИО хранится личный фонд Ядринцева (№ 295).

2) Региональные сайты краеведческого направления, например, дающие справку об экспедиции в 1889 г. Сибирского отдела Русского географического общества под руководством Н.М. Ядринцева и обнаружившей знаменитый Каракорум – древнюю столицу Чингисхана и открывшей памятник с двуязычной – рунической и китайской – надписями, что стало мировой сенсацией. Двуязычная надпись дала ключ для расшифровки орхоно-енисейских рун – древнейших письменных памятников истории тюрков и других народов Центральной Азии VII-XI вв.[181] . В краевом Госархиве и краевом музее города Барнаула хранятся материалы, рассказывающие о жизни и деятельности сибирского публициста и ученого. Жива память о Н.М. Ядринцеве у жителей Новосибирска, Омска, Томска, Иркутска: в этих городах в честь замечательного ученого также названы улицы и проспекты. Его имя присвоено библиотекам и другим культурно-просветительным учреждениям Сибири[182] .

3) Литературные сайты о Ядринцеве, презентующие Николая Михайловича как литературоведа и публициста и дающие критику некоторых его работ. Например, в «литературных сочинениях тяготел к лирико-публицистическим жанрам, в частности, к путевым очеркам, которые нередко носили обличительный характер. Выступал как критик и литературовед статьи»[183] .

Николай Михайлович Ядринцев характеризуется как первый, наряду с Потаниным, профессиональный литератор широкого профиля (писатель, журналист, популяризатор науки) в Сибири. Первые его литературные опыты – фельетоны – были опубликованы в С.-Петербурге, в журнале "Искра", филиале знаменитого "Современника". «Писал Ядринцев довольно-таки высокопарно и "литературно", и скорее интересен как исторический образец провинциальной русской литературы теперь уже прошлого века»[184] .

Относительно деятельности областничества замечается, что ещё в молодости вместе с Потаниным и еще рядом таких же горячих голов Ядринцев организовал тайное общество, ставившее своей смутной целью отделение Сибири от России. Недаром основной его труд так и называется "Сибирь как колония». Его публикации в томской печати (а он был основателем газеты "Восточное обозрение", издававшейся, правда, в Петербурге) неоднократно приводили его к судебным столкновениям с сибирскими властями и купечеством.

Таким образом, в ходе анкетирования по трём возрастным группам (старшие школьники, студенты, взрослое население), можно заключить, что образ Ядринцева наделён разными характеристиками в зависимости от профессиональной и возрастной категории населения. Опрошенные жителей города, кто занимается историей на профессиональном уровне, свои представления о Ядринцеве определяют как об «областнике», «теоретике областничества». У старших школьников и студентов неисторической специальности образ Николая Михайловича ассоциируется с улицей города. Студенты исторической специальности оказываются готовыми говорить о взглядах областников и ссылаются на базовые работы лидеров областничества, например, «Сибирь как колония».

Исходя из соотношения исторического сознания, которое в широком смысле представляет собой совокупность идей, взглядов, представлений, чувств, настроений, отражающих восприятие и оценку прошлого во всем его многообразии, и культурной памяти, которая в свою очередь выступает как «смысл». Учитывая, что культурная память это определенным образом сфокусированное сознание, которое отражает особую значимость и актуальность информации о культурном прошлом в тесной связи с настоящим и будущим, можно заключить на основе проделанной исследовательской работы, что в этом смысле память о Н. М. Ядринцеве жива у жителей Новосибирска, Омска, Томска, Иркутска, Барнаула: в этих городах в честь него названы улицы и проспекты, библиотеки и переулки, посвящены мемориальные доски, проходят литературные чтения. Его имя присвоено и другим культурно-просветительным учреждениям Сибири.

Интерес к образу Николая Михайловича сохраняется и в современной исторической литературе. Относительно периодической печати можно выделить следующие тенденции: с одной стороны упоминания о Николае Михайловиче Ядринцеве связаны с празднованием юбилеев со дня рождения, либо годовщин его смерти, годы 1840-е – 1860-е, можно определить временем забвения в культурной памяти. С другой – на прямую связаны, либо дополняют события в культурной жизни городов Сибири и Новосибирской области и приурочены, например, к открытию какой-либо выставки или празднованию дня рождения Новосибирской области. Образ же Ядринцева в печатных изданиях определяется в качестве «заступника» и «радетеля Сибири», её «исторического и культурного деятеля».

Несмотря на разнообразие информации о Ядринцеве в Интернете, принцип её систематизации сводится по следующей схеме: сайты справочного, биографического, литературного, краеведческого направлений, на которых в полной мере дана библиография его работ, представлены фотографии Николая Михайловича и реклама его главного труда «Сибирь как колония».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В соответствии с целью выпускной квалификационной работы следует выделить следующие устойчивые конструкты образа Николая Михайловича Ядринцева в культурной памяти сибиряков XX– начала XXIв. и факторов формирования исторического образа в сознании школьников.

Привлечённые мною источники для реконструкции биографии сибиряка как модели поведения пореформенного интеллигента: автобиографические заметки самого Ядринцева и воспоминания его современников, во многом подтверждают первоначально выдвинутую нами гипотезу. Биография сибиряка-интеллигента преподносилась обществу через публицистику в качестве образца, который заслуживает воспроизведения и достойного повторения. Анализ биографии Н.М. Ядринцева как идеальный общественно значимого конструкта даёт основания выделить следующие этапы в формировании образа героя нашей выпускной квалификационной работы.

1) Гимназические годы – первая ступенью в формировании образа сибирского интеллигента. Публицист приходит к заключению о том, что «внутренние образованные силы» Сибири видят единственный свой выход в бегстве из региона. Мириться с этим он не намерен.

2) Студенческая жизнь, землячество определяют уже практические задачи, рождают у сибиряка-«патриота» идею возвращения на родину и служения ее интересам и потребностям.

3) Деятельность по созданию сибирского патриотического органа печати, который бы консолидировал всю местную интеллигенцию, обогатил бы образованными людьми Сибирь, поднял бы уровень её образования. Н. М. Ядринцев ставит задачу об обнародовании, проведении местных сибирских вопросов в столичную печать, а созданная им газета послужит транслятором образцов и эталонов поведения для местной интеллигенции.

4) Угасание жизненных сил. Но не отход от активной жизненной позиции. Ядринцев продолжает свою публичную и государственную деятельность в Сибири. В конечном счёте, невозможность соответствовать смоделированному образу заставляет публициста оборвать публициста свой жизненный путь.

Содержательный анализ отзывов современников о Николае Михайловиче позволил перейти к следующим выводам. Во-первых, характеристики, которыми наделяется образ Ядринцева, носят личностно-эмоциональный окраску. О Ядринцеве писали те, кто лично и близко его знал. В ходе проделанной работы удалось выделить следующие конструкты в памяти его современников, позволяющие реконструировать образ лидера сибирского областничества в общественном сознании современников: «жизнерадостный и активный человек», «преданный друг» и «единомышленник», «человек, который не мог жить без дела», «общительный и остроумный», «он умел создавать вокруг себя много движения, оживления», «он доказывал свою мысль многочисленными примерами и остроумными соображениями». Анализируя отзывы о Николае Михайловиче, можно заключить, что в кругу знающих его людей Ядринцев являлся нравственным образцом. Во-вторых, образ сибиряка наделяется профессиональными характеристиками, которые, в свою очередь, принадлежат к весьма широкому полю деятельности. Это «культурный деятель»; «истинный защитник Сибири»; «руководитель сибирского общественного мнения»; «общественный деятель»; «областной писатель»; «публицист»; «литератор»; «журналист»; «фельетонист»; «статистик»; «издатель»; «археолог»; «этнограф».

Культурная память является базовым понятием дипломного исследования. Определяется как особая символическая форма передачи и актуализации культурных смыслов, наполнена культурносодержательной частью памяти исторической. Это «живая память» индивидов и групп о непосредственно пережитом или возникающая в процессе межпоколенного общения в повседневной жизни. Она существует на протяжении жизни всего трёх-четырёх поколений. «Культурная память» выходит за рамки опыта отдельных людей или групп. Она сохраняется традицией, выражается в мемориальных знаках разного рода – в памятных местах, датах, церемониях, в письменных, изобразительных и монументальных памятниках. Ей присущ формализм и ритуализация. Учитывая такой подход к пониманию культурной памяти и основные её свойства: системность,аксиологичность,интегративность,познавательная активность, проективность, были выявлены устойчивые конструкты образа Ядринцева. В методической литературе, весьма близким по значению с культурной памятью оказывается историческое сознание, которое в свою очередь определяется как ценностное отношение к человеческому прошлому, систему ориентации в мире, под углом зрения истории, способ рационального воспроизведения и оценивания социумом и личностью движение общества во времени. В современных условиях методическая наука рассматривает историческое сознание как главную цель и ценность образования. В свою очередь исторические образы прошлого, возникающие в сознании школьников, и входящие в структуру исторического сознания будут являться результатом исторического образования. На формирование исторических представлений будут накладываться возрастные особенности учащихся. Исторические образы, в этом случае, будут отличаться степенью детализации. Главным будет создание исторических образов адекватных эпохе.

При разделении научной исторической литературы на несколько групп: работы по историографии истории Сибири; исследования, посвящённые конкретно истории областничества; биографические исследования, посвященные лидерам областничества, возможным стало выделение образа Н.М. Ядринцева соответственно на трёх уровнях. Во-первых, образ Ядринцева неразрывно связан со становлением областничества, сам же Николай Михайлович в большинстве исторических и историографических исследований репрезентируется как лидер «сибирского общественного движения». Во-вторых, исследования, посвящённые конкретно истории областничества, отличаясь по времени своего создания, характеризуются наличием большого числа односторонних, противоречивых и неточных суждений, а так же значительных лакун в исследовательском поле. Наблюдается эклектика при определении партийной принадлежности лидеров областничества. Интерес к истории областничества возник первоначально ещё в среде самих сторонников движения, Г.Н.Потаниным. С середины 1920-х в период социального катаклизма смещаются акценты: движение начинают квалифицировать как политическое и сепаратистское с самого момента его зарождения. В 1970-е гг. появляется ряд работ, посвящённых возникновению областнического движения, формированию его идеологии: В. Г. Мирзоева. М.Б. Шенфельд, М.Г. Сесюниной, В.К. Коржавина. Коренным образом историографическая ситуация меняется с конца 1980-х гг. когда само областничество стаёт предметом библиографического изучения в работах, М.В. Шиловского, Е.А. Дегальцевой, М.Г. Колокольцева, В.А. Должикова. Современные исследования обращены на изучение специфических проявлений областничества. Например, К.В Анисимов рассматривает областничество в контексте развития сибирской литературы и поэтики второй половины XIX в. его как движения либерально-буржуазного.

При выявлении образа Н.М. Ядринцева в массовом сознании сибиряков, на основе анкетирования 115 жителей Новосибирска: школьников, студентов, взрослых, можно условно заключить, что культурная память современных сибиряков наделена представлениями, образами о Н. М. Ядринцеве – как «деятеле областничества», среди специалистов историков и музейных работников; студенты, преимущественно исторической специальности, оказываются готовыми репрезентовать Ядринцева как «исторического деятеля Сибири»; среди обывателей города и старших школьников образ Ядринцева актуализируется в названной в честь известного сибиряка «улице города» - Ядринцевской.

Таким образом, память о Ядринцеве «жива» в культурной памяти взрослого населения города, но с трудом об этом можно сказать о подрастающем поколении.

Образ Николая Михайловича запечатлён в местах памяти городов Сибири: в честь него названы улицы, проспекты, библиотеки, выставки, литературные чтения. Периодическая печать: газеты, журналы, как источник ценной в таком контексте информации преподносят образ Ядринцева в качестве «великого радетеля Сибири». Интернет ресурсы: сайты государственных библиотек и биографические словари, региональные сайты краеведческого направления, литературные сайты, в самом полном объёме конструируют образ Ядринцева. Несмотря на разнообразие информации о Ядринцеве в Интернете, принцип её систематизации сводится к следующей схеме: сайты справочного, биографического, литературного, краеведческого направлений, на которых в полной мере дана библиография его работ, представлены фотографии Николая Михайловича и реклама его главного труда «Сибирь как колония».

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

Источники

Делопроизводственная документация

Дело об отделении Сибири от России / Публ. А.Т. Топчия, Р.А. Топчия; Сост. Н. В.Серебренников. – Томск : Изд-во Том. ун-та, 2002. – 388 с.

ISBN 5 – 7511 – 1589- 9

Периодические издания

Вольская-Лазеева, М.Ф. Казнили. Портрет: [К 150-летию Н.М. Ядринцева] // Земля сиб., дальневост. – 1993. – № 1– 2. – С. 52 – 53.

Голованов, В.М. Николай Михайлович Ядринцев – сибирский этнограф и педагог (1842–1894) // Российский исторический журнал – 2001. – № 1. – С. 53– 59.

Зеленский, В. Великий радетель Сибири // Сибирские огни – 2002. №1. С.130 – 151.

Коньякова, Т. Фетиши эпох, или Ностальгия по прадедушкиному самовару и по самим себе // Вечерний Новосибирск. – 2005. – 12 дек.

Кудинов, И. "...Я жизнь свою даю!" // Алтай. – 1992. – № 6. – С. 123 – 127.

Кузменкина, Л. Какой портной кроил Сибирь? // Вечерний Новосибирск. – 2004. – 9 сен.

Кузменкина, Л. Какой портной кроил Сибирь? // Вечерний Новосибирск. – 2007. – 15 сен.

Постнов, Ю. Его называли заступником народным // Алтай. – 1972. – № 4. – С.80–83.

Терентьев, А.Н. М. Ядринцев (к сорокалетию со дня смерти) // Сибирские огни – 1934. № 6. С. 21–34.

Томилов, Н.А. Два взгляда на один образ: [К 150-летию Н.М. Ядринцева] // Земля сиб., дальневост. – 1993. – № 1– 2. – С. 52– 53.

Юрьева, Л. Возвращение к истокам // Вечерний Новосибирск. – 2006. – 7 дек.

Яновский, Н. Неопубликованные ранее произведения Н.М. Ядринцева // Алтай. – 1984. – № 4. – С. 129–130.

Яновский, Н. "Я жизнь свою даю!..": Поэзия Н.М. Ядринцева // Алтай. – 1980– № 4. – С. 61– 66.

Яновский, Н. Из малоизвестных рассказов Н.М. Ядринцева // Алтай. – 1978. – № 1. – С. 66–69.

Библиографические указатели и словари

Богданова, А.А. Сибирская тема в периодической печати, альманахах и сборниках XIX века (1800–1900 гг.) / А.А. Богданова; ред. В.А. Цыбенко. – Новосибирск: изд-во Новосиб. пед. ин-та, 1970. – 50 с.

Межов, В.И. Сибирская библиография: в 3 т. / В.И. Межов. – СПб., 1892–1903.

Т. 1–2. – 497 с.

Т. 3. – 489 с.

Стож, М. Е. Словарь сибирских писателей, поэтов, ученых / М.Е. Стож. – 7-е изд. – Иркутск: Ирисы, 1916. – 70 с.

Улицы расскажут вам / Г.М. Прашкевич. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1973. – 198 с.

Опубликованные источники личного происхождения

Анненский, Н. Сорок лет назад // На славном посту (1860–1900). Лит сборник, посв. Н.К. Михайловскому. Б.г., б.м. – С. 435–450.

Белинский, В.Г. Полное собрание сочинений в 13-ти томах/ В. Г. Белинский Н.Ф. Бельчиков. – М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1956. – Т. 2. – 719 с.

Берви-Флерорвский, В.В. воспоминания // Голос минувшего. – 1915. С. 167 – 173.

Головачев, П.М. Воспоминание о друге молодёжи / П.М. Головачёв // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 5. 1980. – С. 343–353.

Головачев, А.М. Ядринцевские четверги / А.М. Головачёв // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 5. 1980. – С. 353–358.

Левин, Н.П. Памяти хорошего человека / Н.П. Левин // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 5. 1980. – С. 323–326.

Наумов, Н.И. Н.М. Ядринцев в Томской гимназии / Н.И. Наумов // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 5. 1980. – С. 326–335.

Письма Г.Н. Потанина. – Иркутск, 1989. – Т. 3. – 342 с.

Письма Н.М. Ядринцева к Г.Н. Потанину. – Красноярск: Издательство журнала «Сибирские записки», – 1918. Вып. 1. – 120 с.

Поникаровский, Д.А. Воспоминания о Николае Михайловиче Ядринцеве / Д.А. Поникаровский // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 5. 1980. – С. 297–303.

Потанин, Г.Н [Верный друг] / Г.Н. Потанин // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 5. 1980. – С. 335–338.

Швецов, С.П. Тени прошлого / С.П. вецов // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 5. 1980. – С. 371–382.

Шелгунов, Н.В. Воспоминания / Н.В. Шелгунов, Л.Г. Шелгунова, М. Л. Михайлов. – М.: Худ. лит, 1967. – Т. 1. – 510 с.

Ядринцев, Н.М. Воспоминания / Н.М. Ядринцев // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 4. 1979. – С. 265–291.

Ядринцев, Н.М. Детство / Н.М. Ядринцев // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 4. 1979. – С. 253–265.

Ядринцев, Н.М. Светлые минуты (Из воспоминаний прошлого ко дню открытия университета) / Н.М. Ядринцев // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 4. 1979. – С. 315–319.

Ядринцев, Н.М. Сибирские литературные воспоминания / Н.М. Ядринцев // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 4. 1979. С. 291–315.

Ядринцев, Н.М. К моей автобиографии / Н.М. Ядринцев // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 4. 1979. – С. 319 – 342.

Биографические очерки о Н.М. Ядринцеве

Глинский, Б.Б. Н.М. Ядринцев. Биография. Очерк. – М.: Типография М. Г. Волчанинова, 1895. – 62 с.

Круссер, Г.В. Сибирское областничество по данным следственной комиссии 1865 / Г.В. Круссер. – Омск: Изв. Зап.-Сиб. ОРГО, 1924–1925. – Т.4. – Вып.1.

Коржавин, В.Г. Николай Михайлович Ядринцев о некоторых вопросах общественной сибирской действительности второй половины XIX века// Исторические аспекты экономического, культурного развития Сибири. – Новосибирск, 1978. – Ч. 1. – 365 с.

Лемке, М. Николай Михайлович Ядринцев. Биографический очерк к 10-летию со дня кончины (1894– 1904). – СПб.: Типография Герольд, 1904. – 219 с.

Семевский, В.И. Несколько слов в память Николая Михайловича Ядринцева // Русская мысль. – 1985. – № 6. – Кн.1. – С.29 – 37.

Осторогорский, В.П. Памяти Н.М. Ядринцева/ В.П. Острогорский // Литературное наследство Сибири / ред. Ю.М. Мостков. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, Т. 5. 1980. – С. 318–321.

Публицистические сочинения Н.М. Ядринцева

Ядринцев, Н.М. Народно-областное начало в русской жизни и истории / Н.М. Ядринцев. – Красноярск : типогр. Енис. губ. союза кооперативов, 1919. – 12 с.

Ядринцев, Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении / отв. ред. Л.М. Горюшкин. – Новосибирск: Сибирский хронограф, 2003. – 555 с.

Электронные ресурсы удаленного доступа

Российская государственная библиотека [Электрон. ресурс] / Центр информ. технологий РГБ ; ред. Т.В. Власенко. – М. : Рос. гос. б-ка, 1997. – Режим доступа: http // www.rsl.ru.

Википедия [Электрон. ресурс] / Режим доступа : http://ru.wikipedia.org/wiki/

Константинов, М.В. Н.М. Ядринцев [Электрон. ресурс] / Режим доступа http://ez.chita.ru/encycl/person

Памятники истории и культуры Барнаула [Электрон. ресурс] / Под ред. А.П. Бородавкина. – Барнаул, 2000. – Режим доступа: http://www.altaiinter.info/project/culture/Researchers/Personnels/Jadrincev/jadr01.htm

Литературная карта Алтайского края [Электрон. ресурс] / Под ред. П.П. Вибе, А.П. Михеева, Н.М. Пугачева – М.: Отечество, 1994. – Режим доступа: http://irbis.asu.ru/docs/altai/literature/texts/book_abc.html

Централизованная библиотечная система г. Барнаула [Электрон. ресурс] / А.Г. Кандеева – Режим доступа:http://aomai.secna.ru/cbs/ouredition52.html

Литература

Анисимов, К.В. Проблемы поэтики литературы Сибири XIX–XX вв.: особенности становления и развития региональной литературной традиции / К. В. Анисимов, А. С. Янушкевич. – Томск: Изд-во Томского университета, 2005. – 304 с. ISBN 5-7511-1901-0

Ассман, Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / Я. Ассман – М.: Языки славянской культуры, 2004. – 309 с. ISBN 5-94457-176-4

Беленький, И.Л. Биография и биографика в отечественной культурно-исторической традиции // История через личность: историческая биография сегодня / Л.П. Репина. – М.: Кругъ, 2005. – С. 37– 55. ISBN5-7396-0081-2

Беспечанский, В.П. Психология исторического мышления школьников/ В.П. Беспечанский. – Челябинск: Челяб.пед.институт, 1980. – 118 с.

Вандалковская, М.Г. К вопросу о содержании понятия «интеллигенция» в литературе в начале XX в. // Интеллигенция и революция XX в. – М., 1985. – С. 57– 62.

Воробьёва, И.В. Личность и воззрения патриарха Никона в отечественной историографии / И.В. Воробьёва, Ю.А Сорокин. – Омск: Изд-во АНО ВПО «Омский экономический институт», 2007 – 292 с. ISBN 978-5-94502-129-7

Генезис, становление и деятельность интеллигенции: междисциплинарный подход (тезисы докладов XIмеждународной научно теоретической конференции 20–22 сентября 2000 г). – Иваново: Ивановский Государственный Институт, 2000. – 384 с. ISBN 5-7807-0174-1

Главацкий, М.Е. Интеллигенция России в истории XXв.: неоконченные споры: к 90-летию сб. «Вехи»: Тез. докладов и сообщений Всерос. науч. конф., 24–25 дек. 1998 г./ М. Е. Главацкий, С.П. Постников. – Екатеринбург: Уру лун-т, 1998. – 266 с.ISBN 5-86037-038-5

Горюшкин, Л.М. Историография Сибири (период капитализма) Учеб. пособие для студентов-историков / Л.М. Горюшкин, отв. ред. Н.Я. Гущин. – Новосибирск: НГУ, 1980. – 78 с.

Дегальцева, Е.А. Общественные неполитические организации Западной Сибири (1861 – 1917гг.) / Е.А. Дегальцева. – Барнаул: АГТУ, 2002. – 288 с. ISBN 5-9257-0025-2

Должиков, В.А. М.А. Бакунин в национально-региональном политическом процессе эпохи «оттепели» (рубеж 1850–1860-х гг.) / В. А. Должиков. – Барнаул: АГУ, 2000. – 308 с. ISBN 5-7625-0265-8

История Сибири: учебное пособие / З.Я. Бояршинова. – Томск: Издательство Том. ун-та, 1987. – 472 с.

История Сибири с древнейших времён до наших дней. В пяти томах. (Сибирь в эпоху капитализма )/ В.И. Дулов. – Л. : Наука, 1968. – Т. 3. – 332 с.

История через личность: историческая биография сегодня / Л. П. Репина. – М.: Кругъ, 2005. – 720 с. ISBN5-1281-0093-2

Источниковедение: Теория. История.Метод. Источники российской истории: учебное пособие / И.Н. Данилевский, В.В. Кабалов, О.М. Медушевская, М.Ф. Румянцева. – М. : Рос.гос.ун., 1998. – 702 с. ISBN 5-7281-0090-2

Зубкова, И.А. Научная история и «историческая культура» в эпоху постмодерна / И.А. Зубкова // Историческое образование на современном этапе: проблемы и перспективы модернизации. Сб. науч. ст./ ред.кол. Г.Е. Корнилов, З.И. Гузженко, В.Н. Земцов, И.М. Клименко, Г. А. Круликова. – Екатеринбург.: Урал.гос.пед.ун-т, 2006. С. 492–497.

Коваль, С.Ф. За правду и волю/ С.Ф. Коваль. – Иркутск: Вост.- Сиб. Кн. Изд-во, 1966. – 192 с.

Колокольцев, В.А. Раннее народничество в России (1860 гг.): автореф. дис. … канд. ист. наук / В.А. Колокольцев. – Барнаул: [б.и.], 2004. – 24 с.

Коржавин, В.К. К характеристике сибирского общественного движения второй половины XIX. // Литературное наследство Сибири. / Н.Н. Яновский. – Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1979. – Т.4. – С. 5–21.

Культура исторической памяти: невостребованный опыт: Материалы Всерос.науч.конф., 25 – 28 апреля 2003 г. – Петрозаводск, 2003. – 244 с. ISBN -9274-0127-9

Лейкина–Свирская, В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIXвека. / В.Р. Лейкина – Свирская, Л.Н. Винокуров. – М.: Мысль,1971. – 368 с.

Лернер, И.Я. Историческое сознание и условия его формирования / И. Я. Лернер // ПИОШ. 1988. – № 4. С. 18–24.

Лернер, И.Я. Развитие мышления учащихся в процессе обучения истории / И.Я. Лернер. – М.: Просвещение, 1982. – 191с.

Лотман, Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история / Ю.М. Лотман. – М.: Языки русской культуры, 1990. – 464 с.

ISBN 5-7859-0006-8

Лотман, Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте (к типологическому соотношению текста и личности автора) // О русской литературе / Ю.М. Лотман. – СПб. : Искусство СПБ, 1997. – С. 804– 817. ISBN 5-210-01517-3

Методика обучения истории в средней школе: пособие для учителей. В 2-х ч. Ч. 1/ Ф.П. Коровкин. – М.: Просвещение, 1978. – 288 с.

Методика преподавания истории в средней школе / С. А. Ежова, И. М. Лебедева, А.В. Дружкова. – М.: Просвещение, 1986. – 272 с.

Миненко, Н.А. Историография Сибири (период феодализма) Учеб. пособие для студентов-историков / Н.А. Миненко, отв. ред. Н.Я. Гущин. – Новосибирск: НГУ, 1978. – 83 с.

Мирзоев, В.Г. Историография Сибири (Домарксистский период)/ С.А. Моручков. – М.: Мысль, 1970. – 391с.

Могильнер, М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа / М. Могильнер. – М.: Новое литературное обозрение, 1999. – 208 с.ISBN 5-86793-061-0

Неман, Л.М. Биография в истории экономической мысли: опыт интеллигентной биографии Дж. М. Кейса// История через личность: историческая биография сегодня / Л.П. Репина. – М. : Кругъ, 2005. – С. 330– 369. ISBN 5-7396-0081-2

Печерская, Т. И. Разночинцы шестидесятых годов XIX века. Феномен самосознания в аспекте филологической герменевтики (мемуары, дневники, письма, беллетристика) / Т.И. Печерская, Н.Е. Меднис. – Новосибирск: Инст.Филолог. СО РАН, 1999. – 300 с. ISBN 5-02-031093-Х

Посреднические функции интеллигенции в формировании гражданского общества: материалы «Круглого стола» Всероссийской конференции «Интеллигенция и проблемы формирования гражданского общества в России» / К. Бенеловская. – Екатеринбург: УрГУ, 2000. – 107 с.

Постников, П.Г. Историческое сознание как цель, ценность и результат образования / П.Г. Постников // ПИОШ. 2003. № 8. – С. 59–64.

Потанин, Г.Н. Нужды Сибири // Сибирь, её современное состояние, её нужды. – СПб.,1908. – С.56–63.

Ремнев, А.В. Западные истоки сибирского областничества // Русская эмиграция до 1917 года – лаборатория либеральной и революционной мысли. СПб., 1997. – С. 142–156.

Ремнев, А.В. Колония или окраина? Сибирь в имперском дискурсе ХIХ в. // Российская империя: стратегии стабилизации и опыты обновления. Воронеж, 2004. – С. 135–136.

Репина, Л.П. Биографический подход в интеллектуальной истории // Философский век. Вып. 32: Бенджамин Франклин и Россия. – СПб. 2006 . – Т. 2.– С.101–108.

Репина, Л.П. История исторического знания: пособие для вузов /Л.П. Репина, В.В. Зверева, М.Ю. Парамонова. – М.: Дрофа, 2004. – 288 с. ISBN 7107-7438-3

Репина, Л.П. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. – 2004. – № 5. – С. 9–51.

Репина, Л.П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки) / Л.П. Репина. Препринт WP6/2003/07 — М.: ГУ ВШЭ, 2003. – 44 с. ISBN 5-7396-0099-5

Родигина, Н.Н. «Друга Россия»: Образ Сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX- начала XX века: монография. / Н.Н. Родигина. – Новосибирск: НГПУ, 2006. – 343 с. ISBN 5-85921-562-2

Русская интеллигенция. История и судьба / Сост. Т.Б. Князевская. – М.: Наука, 2000. – 423 с. ISBN 5-02-011803-6

Рыженко, В.Г. Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е гг.: вопросы теории, истории, историографии и методов исследования: автореф. Дис. … д-ра ист. наук / В.Г. Рыженко. – Екатеринбург: Изд-во Омского гос ун-та, 2004. – 42 с.

Сесюнина, М.Г. Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев – идеологи сибирского областничества. / М.Г. Сесюнина, И.М. Разгон. – Томск: Издат-во Томского ун-та, 1974. – 138 с.

Соколов, А.В. Интеллигенты и интеллектуалы в российской истории (Новое в гуманитарных науках; Вып.22) / А.В. Соколов, И.В. Петрова. – СПб.: Изд-во СПбГУП,2007. – 344 с. ISBN 5-85129-175-3

Соловьёв, Э.Ю. Биографический анализ как вид историко-филологического исследования / Э.Ю. Соловьёв // Вопросы философии. – 1981. – № 9. – С. 132–145.

Степанов, Н.П. А. Словцов у истоков сибирского областничества. – Л.: Изд-во ин-та народов Севера ЦК СССР, 1935. – 180 с.

Студеникин, М.Т. Методика преподавания истории в школе: учеб. для студ высш. Учеб.заведений/ М.Т. Студеникин. – М.: Гуманит.изд.центр ВЛАДОС, 2003. – 240 с. ISBN 5-691-00457-3

Ткачёв, П. Издательская и литературная деятельность Г.Е. Благосветлова // Шестидесятые годы. Материалы по истории литературы и общественному движению./Н.К. Пиксанов, О.Е. Цехновицер. – М.-Л.: Акад.наук СССР, 1940. – 470 с.

Томпсон, П. Голос прошлого. Устная история / П.Томпсон; пер. с англ. М. Л. Коробочкин, Е. М. Криштоф, Г.П. Бляблин; отв. ред Е.И. Солдаткина – М. : Весь мир, 2003. – 36 с. ISBN 0-951-9305-2-4

Тош, Д. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка / Д.Тош; пер. с англ. М.Л. Коробочкин \; отв. ред. В. \А. Русев – М.: Весь мир, 2000. – 296 с. ISBN 5-7777-0093-4

Тощенко, Ж.Т. Историческая память и историческое сознание // Новая и новейшая история. – 2000. – № 4. – С.3–14.

Устная история (oralhistory) : теория и практика : Материалы всерос. науч. семинара (Барнаул,25-26 сентября 2006 г.) / Сост. и науч ред. Т. К. Щеглова. – Барнаул: БГПУ, 2007. – 374 с. ISBN 978-5-88210-367-4

Фадеева, Л.А. Образ викторианской эпохи в коллективной памяти англичан // Диалог со временем /Л.П. Репина, В.И. Уколова. Альманах интеллектуальной истории. – М.: ИВИ РАН, 1999. Вып.1.– С. 159–169. ISBN 5-201-00519-5

Формирование исторического мышления школьников/ В. П. Беспечанский. – Челябинск: Челяб.пед.институт, 1981. – 92 с.

Чередниченко, И.Г. Николай Михайлович Ядринцев – публицист, теоретик, организатор, провинциальной печати / И. Г. Чередниченко. – Иркутск: Изд-во иркутского гос. ун-та, 1999. – 180 с.

Шейнфельд, М. Б. Историография Сибири (конец XIX – начало XX вв.) / М.Б. Шейнфельд; отв. ред. И.М. Разгон. Красноярск: Красноярский государственный педагогический институт, 1973. – 396 с.

Шенк, Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263–2000) / Ф.Б. Шенк. – М. : Дрофа, 2007. – 318 с. ISBN 5-86793-506-Х

Шиловский, М.В. Дело сибирских областников 1865 г. // Известия Омского гос.историко-краеведческого музея. – 1998. - № 6. – С. 229–246.

Шиловский, М.В. Полнейшая самоотверженная преданность науке: Г.Н. Потанин: биографический очерк / М.В. Шиловский, А.Д. Журавлёва. – Новосибирск: Сова, 2004. – 244 с. ISBN 5-87550-185-5

Шиловский, М.В. Сибирские областники в общественно-политическом движении в конце 50-х–60-х годах XIX в. / отв. Ред. Л.М.Горюшкин. – Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 1989. – 144 с.

Шиловский, М.В. Сибирское областничество в общественно-политической жизни региона во второй половине XIX – первой четверти XX в. / М.В. Шиловский, В.П. Зиновьев. – Новосибирск: Сова, 2008. – 270 с. ISBN 978-587550-113-5

Шиловский, М.В. Специфика политического поведения интеллигенции в Сибири во второй половине XIX – начале XX в. // Общественно-политическая жизнь Сибири XX век. Межвузовский сборник научных трудов. – Новосибирск: издательство НГУ, 2004. – Вып. 6. – С. 3–15.

Щетинина, Г.И. Идейная жизнь русской интеллигенции: конец XIX- начало XX вв. / Г.И. Щетинина, И.Д. Ковальченко. – М. :Наука, 1995. – 236 с.

ISBN 5-02-005799-3

Эймонтова, Р.Г. Идеи просвещения в обновляющейся России(50-60-е гг. XIX в.) / Р.Г. Эймонтова, Е.Л. Рудницкая. – М. : Ин-т рос. Истории РаН, 1998. – 407 с. ISBN 5-02-008-776-9

Эксле, О.Г. Культурная память под воздействием историзма // Одиссей. Человек в истории. / Рос. акад. наук, Ин-т всеобщей истории. – М.: Наука, 2001. – С. 268–285. ISBN 5-87550-007-7

[1] Шенк Ф. Б. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263–2000). М., 2007.

[2] Шенк Ф. Б. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263–2000). М., 2007.

[3] Фадеева Л. А. Образ викторианской эпохи в коллективной памяти англичан. // Диалог со временем. 1999. Вып.1. С.159.

[4] Репина Л.П. Биографической подход в интеллектуальной истории. Философский век. Вып. 32: Бенджамин Франклин и Россия. СПб., 2006. Т. 2. С. 101–108.

[5] Соловьёв Э.Ю. Биографический анализ как вид историко-филологического исследования // Вопросы философии. 1981. № 9. С.138.

[6] Неман Л.М. Биография в истории экономической мысли: опыт интеллигентной биографии Дж.М.Кейса // История через личность: историческая биография сегодня. М., 2005. С.338.

[7] Лотман Ю.М. Литературная биография в историко-культурном контексте // О русской литературе. СПб., 1997. С. 804.

[8] Тош Д. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. М., 2000.

[9] Томпсон П. Голос прошлого. Устная история. М., 2003. С. 28.

[10] Стрекалова Е.Н. Опыт применения методов устной истории для изучения исторической памяти ХХ в. (на материалах интервью ветеранов Великой Отечественной Войны) // Устная история (oralhistory): теория и практика: Материалы всерос. науч. семинара (Барнаул, 25–26 сентября 2006 г.). Барнаул, 2007. С. 103.

[11] Томпсон П. Голос прошлого. Устная история. М., 2003. С. 35.

[12] Репина Л.П. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. 2004. № 5. С. 41.

[13] Репина Л.П. Культурная память и проблемы историописания. М., 2003. С.34.

[14] Письма Н.М. Ядринцева к Г.Н. Потанину. Красноярск, 1918. Вып 1. С. 69.

[15] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 335–338.

[16] Головачёв П.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 343–358.

[17] Острогорский В. П. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 318–321.

[18] Белоконский И.П. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 389–391.

[19] Левин Н.П.Воспоминания о Н.М. Ядринцеве // Литературное наследие Сибири. Новосибирск, 1980. Т.5. С.320 – 338.

[20] Семевский В.И. Несколько слов в память Николая Михайловиа Ядринцева // Русская мысль. 1985. № 6 С. 29–37.

[21] Наумов Н.И. Н.М. Ядринцев в Томской гимназии // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 326–335.

[22] Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории. М., 1998.

[23] Электронные ресурсы. Режимы доступа: http://www.ivlim.ru/showsite.asp?id=40963;http://ez.chita.ru/encycl/person;http://www.altaiinter.info/project/culture/Researchers/Personnels/Jadrincev/jadr01.htm; http://irbis.asu.ru/docs/altai/literature/texts/book_abc.html

[24] Могильнер М. Мифология «подпольного человека»: радикальный микрокосм в России начала XX века как предмет семиотического анализа. М., 1999. С. 18.

[25] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 259.

[26] Там же. С.259.

[27] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 260.

[28] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 254.

[29] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 261.

[30] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4. С.269.

[31] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4. С.274.

[32] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4.С. 275.

[33] Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. Вып. 3. Новосибирск, 2003. С. 451.

[34] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4. С. 275.

[35] Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. Вып. 3. Новосибирск, 2003.С. 452.

[36] Там же. С. 452.

[37] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4. С.267.

[38] Там же. С. 267.

[39] Там же. С. 267.

[40] Там же. С. 267.

[41] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 265.

[42] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4. С. 270.

[43] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4.С.279.

[44] .Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4.С.278.

[45] Там же. С. 280.

[46] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4.С.283.

[47] Чередниченко И.Г. Николай Михайлович Ядринцев – публицист, теоретик, организатор, провинциальной печати. Иркутск, 1999.С.16

[48] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 286.

[49] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Н. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 301.

[50] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 336.

[51] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979.Т. 4. С. 301.

[52] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 321.

[53] Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. Новосибирск, 2003. С. 422.

[54] Глинский Б.Н. М. Ядринцев. Биография. Очерк. М., 1895. С. 18.

[55] Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. Новосибирск, 2003. С. 422.

[56] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 325.

[57] Там же. С. 325.

[58] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 329.

[59] Там же. С. 329.

[60] Письма Н.М. Ядринцева к Г.Н. Потанину. Красноярск, 1918. Вып. 1. С.69.

[61] Письма Г.Н. Потанина. Иркутск. 1989. Т. 3. С. 21.

[62] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 329.

[63] Там же. С. 329.

[64] Глинский Б. Н.М. Ядринцев. Биография. Очерк. М., 1895. С. 29.

[65] Ядринцев Н.М. Воспоминания // Литературное наследие Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 323.

[66] Там же. С. 323.

[67] Ядринцев Н. М. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 336.

[68] Левин Н.П. Воспоминания о Н.М. Ядринцеве // Литературное наследие Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 322.

[69] Ядринцев Н.М. Сибирь как колония в географическом, этнографическом и историческом отношении. Вып. 3. Новосибирск, 2003. С.452.

[70] Ядринцев Н.М. Воспоминания. // Литературное наследие Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4.С.334.

[71] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 58.

[72] Там же. С. 58.

[73] Крутовский В.М. Отрывки из воспоминаний // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 7. С. 365.

[74] Швецов С.П. Тени прошлого // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 380.

[75] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 43.

[76] Головачёв Д.М. Воспоминание о друге молодёжи // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 341.

[77] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 7. С. 341.

[78] Там же. С. 64.

[79] Левин Н.П. Памяти хорошего человека // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 326.

[80] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 338.

[81] Потанин Г.Н. Воспоминания // Дело об отделении Сибири от России. С.66.

[82] Там же С. 64.

[83] Там же. С. 64.

[84] Там же. С. 64.

[85] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 140.

[86] Берви-Флерорвский В.В. Воспоминания // Голос минувшего. 1915. С. 167.

[87] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 35.

[88] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7.С. 36.

[89] Там же. С. 64.

[90] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 42.

[91] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 43.

[92] Там же. С. 64.

[93] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7.С. 140.

[94] Белоконский И. П. Из книги «Дань времён» // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 390.

[95] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 45.

[96] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7.С. 46.

[97] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 60.

[98] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 7. С. 338.

[99] Швецов С.П. Тени прошлого. // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 382.

[100] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 335.

[101] Головачёв Д.М. Воспоминание о друге молодёжи // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1980. Т. 5. С. 340.

[102] Потанин Г.Н. Воспоминания // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.7. С.338.

[103] Там же С.73.

[104] Там же. С.74.

[105] Репина Л.П. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. 2004. № 5. С. 51.

[106] Культура исторической памяти: невостребованный опыт: материалы Всерос. науч. конф., 25–28 апреля 2003 г. Петрозаводск, 2003. С. 67.

[107] Репина Л.П. Историческая память и современная историография // Новая и новейшая история. 2004. № 5. С. 43.

[108] Постников П.Г. Историческое сознание как цель, ценность и результат образования // ПИОШ. 2003. № 8. С. 60.

[109] Лернер И.Я. Историческое сознание и условия его формирования // ПИОШ. 1988. № 4. С.21.

[110] Лернер И.Я. Развитие мышления учащихся в процессе обучения истории. М.: Просвещение, 1982.С.19.

[111] Беспечанский В.П. Психология исторического мышления школьников. Челябинск, 1980.С.7.

[112] Постников, П.Г. Историческое сознание как цель, ценность и результат образования // ПИОШ. 2003. № 8. С. 59-64.

[113] Зубкова И.А. Научная история и «историческая культура» в эпоху постмодерна // Историческое образование на современном этапе: проблемы и перспективы модернизации. Екатеринбург,2006.С.492–497.

[114] Постников П.Г. Историческое сознание как цель, ценность и результат образования // ПИОШ. 2003. № 8. С.62.

[115] Зубкова И.А. Научная история и «историческая культура» в эпоху постмодерна // Историческое образование на современном этапе: проблемы и перспективы модернизации. Екатеринбург, 2006.С.494.

[116] Постников П.Г. Историческое сознание как цель, ценность и результат образования / П.Г.Постников // ПИОШ. 2003. № 8. С.60.

[117] Постников П.Г. Историческое сознание как цель, ценность и результат образования / П.Г.Постников // ПИОШ. 2003. № 8. С.62.

[118] Постников П.Г. Историческое сознание как цель, ценность и результат образования // ПИОШ. 2003. № 8. С.63.

[119] Методика преподавания истории в средней школе. М, 1986.С.79.

[120] Студеникин М.Т. Методика преподавания истории в школе. М., 2003.С.55.

[121] Студеникин М.Т. Методика преподавания истории в школе.М., 2003.С.54.

[122] Тощенко Ж.Т. Историческая память и историческое сознание // Новая и новейшая история. 2000. № 4.

С. 3.

[123] Репиина Л. П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). М., 2003. С. 31.

[124] Репиина Л. П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). М., 2003. С. 44.

[125] Репиина Л.П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). М., 2003. С. 36.

[126] Тощенко Ж.Т. Историческая память и историческое сознание. // Новая и новейшая история. 2000. № 4. С. 5

[127] Ассман Я. Культурная память: письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.

[128] Культура исторической памяти: невостребованный опыт: материалы Всерос.науч.конф., 25–28 апреля 2003 г. Петрозаводск, 2003. С. 201.

[129] Репина Л.П. Культурная память и проблемы историописания. М., 2003. С. 34.

[130] История Сибири с древнейших времён до наших дней. В пяти томах. (Сибирь в эпоху капитализма). Новосибирск, 1968. Т. 3. С. 159.

[131] Мирзоев В.Г. Историография Сибири. М., 1970.

[132] Шейнфельд М.Б. Историография Сибири (конец XIX – начало XX вв.). Красноярск, 1973. С. 229.

[133] Горюшкин Л.М. Историография. Новосибирск, 1980. С.24.

[134] Потанин Г.Н. Нужды Сибири // Сибирь, её современное состояние, её нужды. СПб.,1908. С.56 – 63.

[135] Шиловский М. В. Сибирское областничество в общественно-политической жизни региона во второй половине XIX – первой четверти XX в. Новосибирск, 2008. С. 10.

[136] Сесюнина М.Г. Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев – идеологи сибирского областничества. Томск, 1974. С. 47.

[137] Якименко Н.А. Массовое заселение Сибири и Дальнего Востока в освещении отечественной дворянско-буржуазной историографии // История и историки. М., 1985.С. 76.

[138] Мирзоев В.Г. Историография Сибири. М., 1970.

[139] Шейнфельд М.Б. Историография Сибири. 1973. С. 88.

[140] Коржавин В.К. К характеристике сибирского общественного движения второй половины XIX // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 9.

[141] Коржавин В.К. К характеристике сибирского общественного движения второй половины XIX // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т. 4. С. 9.

[142] Там же С. 9.

[143] Шиловский М.В. Сибирские областники в общественно-политическом движении в конце 50-х – 60-х годах XIX века. Новосибирск, 1989.С. 142.

[144] Шиловский М.В. Сибирское областничество в общественно-политической жизни региона во второй половине XIX – первой четверти XX в. Новосибирск, 2008.

[145] Дегальцева Е.А.Общественные неполитические организации Западной Сибири (1861 – 1917 гг.). Барнаул, 2002. С. 9.

[146] Коржавин В.К. К характеристике сибирского общественного движения второй половины XIX // Литературное наследство Сибири. Новосибирск, 1979. Т.4. С.3.

[147] Ремнев А.В. Западные истоки сибирского областничества // Русская эмиграция до 1917 года – лаборатория либеральной и революционной мысли. СПб., 1997. С. 142–156.

[148] Колокольцев В.А. Раннее народничество в России (1860е гг.). Автореф. дис… к.и.н. Барнаул, 2004.С. 22.

[149] Там же. С. 22.

[150] Должиков В.А. М.А. Бакунин в национально-региональном политическом процессе эпохи «оттепели» (рубеж 1850 –1860-х гг.). Барнаул, 2000. С. 133.

[151] Там же. С. 133.

[152] Анисимов К.В. Проблемы поэтики литературы Сибири XIX – XX вв.: особенности становления и развития региональной литературной традиции. Томск, 2005. С. 5.

[153] Анисимов К.В. Проблемы поэтики литературы Сибири XIX – XX века: особенности становления и развития региональной литературной традиции. Томск, 2005.С.185.

[154] Там же. С. 185.

[155] Глинский Б.Н. М. Ядринцев. Биография. Очерк. М., 1895.

[156] Лемке М.К. Николай Михайлович Ядринцев. Биографический очерк к 10-летию со дня кончины (1894–1904). СПб., 1904.

[157] Семевский В.И. Несколько слов в память Николая Михайловиа Ядринцева // Русская мысль. 1985. № 6.

[158] Коваль С.Ф. За правду и волю. Иркутск, 1966.

[159] Коржавин В.Г.Николай Михайлович Ядринцев о некоторых вопросах общественной сибирской действительности второй половины XIX века // Исторические аспекты экономического, культурного развития Сибири. Новосибирск, 1978. ч.1.

[160] Там же. С. 78.

[161] Цит. по: Чередниченко И.Г.Николай Михайлович Ядринцев – публицист, теоретик, организатор, провинциальной печати. Иркутск, 1999. С. 36.

[162] Чередниченко И.Г. Николай Михайлович Ядринцев – публицист, теоретик, организатор, провинциальной печати. Иркутск, 1999.С. 48.

[163] Томилов Н.А. Два взгляда на один образ: [К 150-летию Н.М. Ядринцева] // Земля сиб., дальневост. 1993. № 1–2. С. 52.

[164] Зеленский В. Великий радетель Сибири // Сибирские огни. 2002. № 1. С.130–151.

[165] Терентьев, А.Н. М. Ядринцев (к сорокалетию со дня смерти) // Сибирские огни. 1934. № 6. С. 21–34.

[166] Кудинов И. "...Я жизнь свою даю!" // Алтай. 1992. № 6. С. 123–127.

[167] Яновский Н. Неопубликованные ранее произведения Н. М. Ядринцева // Алтай. 1984. № 4. С. 129–130.

Яновский Н. Из малоизвестных рассказов Н. М. Ядринцева // Алтай. 1978. № 1. С. 66–69.

[168] Голованов В.М. Николай Михайлович Ядринцев –сибирский этнограф и педагог (1842–1894) // Российский исторический журнал 2001. № 1. С. 53.

[169] Яновский Н. "Я жизнь свою даю!..": Поэзия Н.М. Ядринцева // Алтай. 1980. № 4. С. 61.

[170] Постнов Ю. Его называли заступником народным // Алтай. 1972. № 4. С.80–83.

[171] Кузменкина Л. Какой портной кроил Сибирь? // Вечерний Новосибирск. 2004. 9сен.

[172] Кузменкина Л. Какой портной кроил Сибирь? // Вечерний Новосибирск. 2007. 15сен.

[173] Юрьева Л. Возвращение к истокам // Вечерний Новосибирск. 2006. 7 дек.

[174] Коньякова Т. Фетиши эпох, или Ностальгия по прадедушкиному самовару и по самим себе // Вечерний Новосибирск. 2005. 12 дек.

[175] Воробьёва, И.В. Личность и воззрения патриарха никона в отечественной историографии. – Омск, 2007 – 292 с.

[176] Электонный ресурс. Режим доступа: http://ru.wikipedia.org/wiki/

[177] Электонный ресурс. Режим доступа: http://www.ivlim.ru/showsite.asp?id=40963

[178] Электонный ресурс. Режим доступа: http://ez.chita.ru/encycl/person

[179] Электонный ресурс. Режим доступа: http://www.altaiinter.info/project/culture/Researchers/Personnels/Jadrincev/jadr01.htm

[180] Электонный ресурс. Режим доступа: http://irbis.asu.ru/docs/altai/literature/texts/book_abc.html

[181] Электрон. Ресурс. Режим доступа: http://www.uso.ru/pg-id-60.html

[182]Электонный ресурс. Режим доступа: http://www.altaiinter.info/project/culture/Researchers/Personnels/Jadrincev/jadr01.htm

[183] Электонный ресурс. Режим доступа: http://aomai.secna.ru/cbs/ouredition52.html

[184] Электонный ресурс. Режим доступа: http://aomai.secna.ru/cbs/ouredition52.html