Доклад: Идейная борьба. Церковный раскол XVII века

Министерство образования и науки РФ

Саратовский государственный технический университет

Доклад на тему:

"Идейная борьба. Церковный раскол XVII века"

Выполнила: студ. ФЭМ

гр. ЭУС-41

Рыжкова В.Л.

Саратов 2010

Оглавление

Введение

Церковный раскол

Кружок "ревнителей благочестия"

Патриарх Никон

Исправление богослужебных книг

Начало раскола

Неистовый Аввакум

Конфликт светской и духовной власти

Большой церковный собор

Социальные корни раскола

"Соловецкое сидение"

Пустозерские узники

Самосожжения

Старообрядческие толки

Выговская пустынь

Заключение

Список литературы

Приложения

Введение

История русской Церкви неразрывно связана с историей России. Любое кризисное время, так или иначе, сказывалось на положении Церкви. Одно из самых тяжелых времён в истории России - Смутное время - естественно также не могло не сказаться и на ее положении. Брожение в умах, вызванное Смутным временем, привело к расколу общества, что закончилось расколом Церкви.

Церковный раскол стал одним из самых существенных явлений в истории российской духовной культуры XVII в. Как широкое религиозное движение он зародился после собора 1666-1667 гг., наложившего клятвы на противников греческих обрядов, введенных в практику русского богослужения, и запретившего использование литургических книг, отпечатанных до начала систематического исправления богослужебных текстов по греческому образцу. Однако истоки его восходят к более раннему времени, к периоду патриаршества Никона. Вскоре после возведения в сан (1652) патриарх провел церковную реформу, которая, по общему мнению исследователей, сразу же вызвала резкий протест ревнителей старины[1] . Первоначально недовольство исходило от узкого круга лиц, многие из которых прежде были единомышленниками Никона. Самыми видными фигурами среди них были протопопы Иван Неронов и Аввакум Петров. В первые годы правления Алексея Михайловича они вместе с Никоном входили в "кружок ревнителей благочестия", возглавлявшийся царским духовником протопопом Благовещенского собора в Кремле Стефаном Вонифатьевым, и оказывали заметное влияние на церковную политику. Однако реформа, начатая Никоном, превратила бывших друзей в непримиримых врагов. Н.Ф. Каптерев назвал это "разрывом лиц, решительно разошедшихся между собою во взглядах и убеждениях"[2] .

Событиям, связанным с церковной реформой Никона, в историографии традиционно придается большое значение. Как отмечал Н.Ф. Каптерев, действия Никона по изменению церковных обрядов вызвали смятение умов в русском обществе[3] . Эта точка зрения, сформулированная еще в конце XIX в., была принята практически всеми историками. А.В. Карташев, например, писал о "широкой гласной протопопской оппозиции" патриарху[4] .С. Зеньковский полагал, что изменение обрядов потрясло современников. Оно "было чем-то неслыханным в анналах не только Русской, но и вообще Христианской церкви"[5] .

Совсем недавно была предложена иная трактовка начального периода раскола. Американский историк Георг Михельс, проанализировав ранние источники старообрядчества, пришел к выводу, что церковная реформа поначалу не вызвала широкого протеста в народной среде и что русское общество в массе своей оставалось равнодушным к изменениям в богослужебном чине и к правке литургических книг. Против Никона выступала только небольшая группа лиц, не оказавшая заметного влияния на современников[6] .

В переломные моменты Российской истории принято искать корни происходящего в ее далеком прошлом. Поэтому обращение к таким периодам как период церковного раскола представляется особенно важным и актуальным.

Церковный раскол

В XVII в. русская православная церковь пережила раскол, вызванный реформами обрядов и исправлением богослужебных книг. Раскол стал массовым религиозно - общественным движением, породившим свою собственную идеологию, культуру и историческую традицию. Одновременно с расколом произошел острый конфликт светской и духовной власти, закончившийся утверждением первенства власти царя над властью патриарха.

Кружок "ревнителей благочестия"

Церковные порядки середины XVII в. вызывали немало нареканий как у мирян, так и среди самого духовенства. Много нелепого было и в чине богослужения, например, многогласие, когда в целях сокращения церковной службы в храме одновременно читали евангелие, пели и произносили ектении или возгласы. Господствовало хомовое пении, при котором слова растягивались до бессмыслия, с переменою в них ударений и с прибавлением новых гласных[7] . Против многогласия и других нарушений канонов выступал так называемый кружок "ревнителей благочестия", сложившийся вокруг царского духовника Стефана Вонифатьева. Среди членов этого кружка можно назвать влиятельного государственного деятеля Федора Ртищева, протопопа Казанского собора в Москве Иоанна Неронова, юрьевского протопопа Аввакума и архиепископа Новгородского Никона[8] . Ревнители ввели в своих храмах единогласие и, пользуясь доступом к царю Алексею Михайловичу, добились нескольких царских указов об исправлении церковных недостатков. Их действия вызывали серьезное сопротивление со стороны высших иерархов, в особенности со стороны тогдашнего патриарха Иосифа. Между тем ревнители благочестия вовсе не ставили перед собой задачу коренных преобразований. С их точки зрения, реформа должна была коснуться только церковной организации и нравственности духовенства, они хотели заменить недостойных пастырей, к числу которых относили и патриарха Иосифа. Ревнители не посягали ни на вековые традиции, ни на местные особенности в богослужении. Однако у одного из членов кружка ревнителей благочестия - Никона имелось, как оказалось впоследствии, собственное представление о реформах, отличавшееся от мнения единомышленников.

Патриарх Никон

Судьба Никона необычна и ни с чем несравнима. Он стремительно вознесся с самого низа социальной лестницы на ее вершину. Никита Минов (так звали в миру будущего патриарха) родился в 1605 г. в селе Вельдеманово неподалеку от Нижнего Новгорода "от простых, но благочестивых родителей, отца именем Мины и матери Мариамы". Отец его был крестьянином, по некоторым сведения - мордвином по национальности.

Детство Никиты выдалось нелегким, родная мать умерла, а мачеха была злой и жестокой. Мальчик отличался способностями: быстро усвоил грамоту, и это открыло ему путь в духовное сословие. Он был рукоположен в священники, женился, обзавелся детьми. Казалось бы, жизнь бедного сельского попа была навсегда предопределена и предначертана. Но внезапно от болезни умирают трое его детей, и эта трагедия вызвала такое душевное потрясение у супругов, что они решили расстаться и постричься в монастырь. (см. приложение 1, рис.1)

Жена Никиты ушла в Алексеевский женский монастырь, а он сам отправился на Соловецкие острова в Анзерский скит и был пострижен в монахи под именем Никона. Он стал монахом в расцвете сил. В его облике угадывалась крепкая крестьянская закваска. Он был высокого роста, могучего сложения, обладал невероятной выносливостью. Характер имел вспыльчивый, возражений не терпел. Иноческого смирения в нем не было ни капли. Через три года, рассорившись с основателем скита и всей братией, Никон в бурю бежал с острова на рыбацкой лодке. Кстати, много лет спустя именно Соловецкий монастырь стал оплотом сопротивления никонианским нововведениям. Никон отправился в Новгородскую епархию, его приняли в Кожеозерскую пустынь, взяв вместо вклада переписанные им книги. Некоторое время Никон провел в уединенной келье, но уже через несколько лет братия выбрала его своим игуменом. В 1646 г. по делам обители отправился в Москву. Там настоятель захудалого монастыря обратил на себя внимание царя Алексея Михайловича. По своему характеру Алексей Михайлович вообще был подвержен постороннему влиянию, а в свои семнадцать лет, царствуя меньше года, он нуждался в духовном руководстве. Никон произвел на молодого царя столь сильное впечатление, что он сделал его архимандритом Новоспасского монастыря, родовой усыпальницы Романовых. Здесь каждую пятницу служили заутреню в присутствии Алексея Михайловича, а после заутрени архимандрит вел долгие нравоучительные беседы государем. Никон был свидетелем "соляного бунта" в Москве и участвовал в Земском соборе, принявшем Соборное Уложение. Его подпись стояла под этим сводом законов, но впоследствии Никон называл Уложение "проклятою книгою", выражая недовольство ограничениями привилегий монастырей.

В марте 1649 г. Никон стал митрополитом Новгородским и Великолуцким. Произошло по настоянию царю, и Никон был рукоположен в митрополиты еще при живом митрополите Новгородском Авфонии. Никон проявил себя энергичным владыкой. По царскому повелению он вершил суд по уголовным делам на Софийском дворе. В 1650 г. Новгород охватило народное волнение, власть в городе перешла от воеводы к выборному правительству, заседавшему в земской избе. Никон поименно проклял новых правителей, но новгородцы не хотели его слушать. Он сам писал об этом: "Я вышел и стал их уговаривать, но они меня ухватили со всяким бесчинием, ослопом в грудь ударили и грудь расшибли, по бокам били кулаками и камнями, держа их в руках. "[9] . Когда волнения были подавлены, Никон принял деятельное участие в розыске над мятежными новгородцами.

Никон предложил перенести в Успенский собор Кремля гроб патриарха Гермогена из Чудова монастыря, гроб патриарха Иова из Старицы и мощи Филиппа митрополита из Соловок. За мощами Филиппа Никон отправился лично. С.М. Соловьев подчеркивал, что это была далеко идущая политическая акция: "Торжество это имело не одно религиозное значение: Филипп погиб вследствие столкновения власти светской с церковною; он был низвергнут царем Иоанном за смелые увещания, умерщвлен опричником Малютою Скуратовым. Бог прославил мученика святостью, но светская власть не принесла еще торжественного покаяния в грехе своем, и этим покаянием не отказались от возможности повторить когда-либо подобный поступок относительно власти церковной. Никон, пользуясь религиозностию и мягкостию молодого царя, заставил светскую власть принести это торжественное покаяние. "

Пока Никон был на Соловках, в Москве скончался патриарх Иосиф, славившегося непомерным любостяжанием. Царь писал в письме митрополиту, что ему пришлось прийти переписать серебряную казну покойного - "а если бы сам не ходил, то думаю, что и половины бы не по чему сыскать", впрочем, сам царь признавался: "Немного и я не покусился на иные сосуды, да милостию божиею воздержался и вашими молитвами святыми; ей, ей, владыка святый, ни до чего не дотронулся.". Алексей Михайлович призывал митрополита поскорее возвращаться для выборов патриарха: "а без тебя отнюдь ни за что не примемся"[10] .

Новгородский митрополит был главным претендентом на патриарший престол, но у него имелись серьезные противники. Бояр пугали властные замашки крестьянского сына, который смирял знатнейших князей. Во дворце шептались: "Никогда такого бесчестья не было, выдал нас царь митрополитам". Непростыми были отношения Никона с его прежними друзьями по кружку ревнителей благочестия. Они подали челобитную царю и царице, предлагая в патриархи царского духовника Стефана Вонифатьева. Объясняя их поступок, историк церкви митрополит Макарий отмечал: "Эти люди, особенно Вонифатьев и Неронов, привыкшие при слабом патриархе Иосифе заправлять делами в церковном управлении и суде, желали и теперь удержать за собою всю власть над Церковию и не без основания опасались Никона, достаточно ознакомившись с его характером"[11] . Тем не менее благоволение царя решило дело.22 июля 1652 г. церковный собор известил царя, ожидавшего в Золотой палате, что из двенадцати кандидатов был выбран один "муж благоговейный и преподобный" именем Никон.

Властному Никону было мало избрания на патриарший престол. Он долго отказывался от этой чести и лишь после того как царь Алексей Михайлович пал перед ним ниц в Успенском соборе, смилостивился и выдвинул следующее условие: "Если обещаетесь слушаться и меня как вашего главного архипастыря и отца во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, в таком случае я по вашему желанию и прошению не стану более отрекаться от великого архиерейства"[12] . Тогда царь, бояре и весь освященный Собор произнесли пред Евангелием обет исполнять все, что предлагал Никон. Так, в возрасте сорока семи лет Никон стал седьмым патриархом Московским и всея Руси.

Исправление богослужебных книг

Первым шагом Никона на новом поприще стало исправление церковной обрядности. Впоследствии официальная церковная историография изображала дело таким образом, что реформа Никона была призвана, всего лишь очистить церковную службу от накопившихся за несколько столетий искажений. На самом деле решение взять за основу греческие богослужебный чин было весьма спорным, поскольку он претерпел существенные изменения со времен крещения Руси. Византийские монахи, приехавшие на Русь в X в. при князе Владимире, научили русских креститься двумя перстами. С той поры двоеперстие сохранилось на Руси и в Сербии. Однако в самой Византии в XII в. под влиянием борьбы с несторианами двоеперстие было заменено троеперстием. Изменились и все богослужебные чины, некоторые песнопения были заменены другими. Тем не менее выбор был сделан в пользу греческих образцов. Отчасти это было связано с необходимостью устранить различия в обрядах с украинской церковью после присоединения Украины. Не случайно сверку книг проводили приглашенные из Киева ученые монахи во главе с Епифанием Славинецким. Сам Никон не сомневался в том, что совершает богоугодное дело и способствует объединению церквей. Он ссылался на уложенную грамоту об учреждении патриаршества в России, подписанную и присланную всеми Восточными патриархами со множеством греческих епископов. В грамоте говорилось, что Московский патриарх есть брат всех прочих православных патриархов, единочинен им и сопрестолен, а потому должен быть согласен с ними во всем. Патриарх Никон пригласил в Москву бывшего патриарха Константинопольского Афанасия, патриарха Антиохийского Макария и патриарха Сербского Гавриила. С Иерусалимским патриархом Паисием Никон вел переписку. Надо сказать, просвещенного патриарха Паисия приводило в замешательство неуемное рвение московского собрата. Он пытался объяснить Никону условность обрядов. "Не следует думать, - писал Паисий, - будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в вещах, которые не принадлежат к числу существенных или членов веры, лишь бы соглашался в важных и главных с кафолической церковью". Но эти увещевания пропали даром, скорее всего, Никон просто не понял, что ему хотят объяснить[13] .

Пред наступлением Великого поста в 1653 г. Никон разослал по всем церквям московским "память", в которой говорилось: "не подобает в церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились". Одновременно с этим шла сплошная проверка русских богослужебных книг. В конце 1653 г. или начале 1654 г. Никон собрал в Кремле собор и предложил вопрос: "Следовать ли новым нашим печатным служебникам или греческим и нашим старым?" Большинство отвечало, что надо следовать старым славянским и греческим книгам. Но сплошная сверка славянских "харатейных", то есть рукописных книг, проведенная специально приглашенными из Киева учеными монахами во главе с Епифанием Славинецким, обнаружила множество расхождений. Тогда за основу были взяты одни только греческие оригиналы, которые в большом количестве доставили с Афона и других монастырей.

В книги было внесено множество поправок, например, в слово "Исус" была добавлена еще одна буква и оно стало писаться "Iисус", из второго члена символа веры была изъята буква "аз", а в восьмом - пропущено слово "истинного" и так далее.

Прежние богослужебные книги было приказано уничтожить. Отныне разрешалось пользоваться только печатными книгами, сверенными с греческими оригиналами. (см. приложение 1, рис.2)

Затем были введены другие изменения: земные поклоны заменены поясными, вокруг алтаря раньше было принято "посолонь" - по солнцу, Никон распорядился ходить против солнца, возглас "аллилуйя" во время службы стал произноситься не дважды, а трижды. Был переделан чин проскомидии, вместо семи просвир - пять и так далее.

Начало раскола

Казалось бы, внесенные Никоном изменения коснулись несущественных частностей. Однако надо учитывать, что для подавляющего большинства верующих той эпохи православная вера отождествлялась с обрядами и их изменение воспринималось чрезвычайно болезненно. Новшества расценивались как отступничество от веры предков, нарушения догматов, освященных церковным собором 1551 г. В решениях Стоглавного собора провозглашалось: "Иже кто не знаменается двема персты, яко же и Христос, да есть проклят". Теперь же постановления Стоглава отменялись. Никоновские преобразования ударили по национальной гордости, поскольку реформа следовала греческим образцам, хотя положение православной церкви на Востоке, во владениях Османской империи, было приниженным. Многие русские еще со времен старца Филофея исповедовали, что Константинополь наказан за грехи, а истинный центр православия навсегда переместился в Москву - Третий Рим. Выходило, что восточные патриархи, жившие за счет щедрых пожертвований царя всея Руси, выступают в роли вероучителей. Ситуация осложнялась тем, что Никон, не считаясь с национальным самолюбием и русскими традициями, всячески подчеркивая свою приверженность греческим обрядам. Патриарх запретил иконы, писанные не по греческим образцам. Он приказал своим служителям выколоть глаза у собранных икон и в таком виде носить их по городу и объявлять царский указ, угрожавший строгим наказанием тем, кто впредь осмелится писать нечто подобное. Такое глумление вызвало всеобщее возмущение, но Никона это не остановило. Архидиакон Павел Алеппский, прибывший в Россию в свите антиохийского патриарха, оставил яркое описание сцены в Успенском соборе Кремля: "Никон брал одну за другою подносимые ему новые иконы и, каждую показывая народу, бросал на железный пол с такою силою, что иконы разбивались, и наконец велел их сжечь. Тогда царь, человек в высшей степени набожный и богобоязненный, слушавший в смиренном молчании проповедь патриарха, тихим голосом сказал ему: "Нет, батюшка, не вели их жечь, а лучше прикажи зарыть в землю". Так и было поступлено. Каждый раз, когда Никон брал в руки какую-либо из незаконных икон, он приговаривал: эта икона взята из дому такого-то вельможи, сына такого-то (все людей знатных). Он хотел пристыдить их всенародно, чтобы и другие не следовали их примеру". Прежде всех реформам Никона воспротивились его бывшие друзья по кружку "ревнителей благочестия". Когда от имени патриарха пришло запрещение креститься двумя перстами и класть земные поклоны, в доме протопопа Казанского собора Иоанна Неронова собрались единомышленники - "Мы же задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти; сердце озябло, и ноги задрожали". Потрясенный Неронов отправился в Чудов монастырь и там, по словам его друзей, ему был глас: "время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати!"

Противники реформы подали царю рукописное опровержение, в котором предписание патриарха было названо ересью. Они указывали, что проверку богослужебных книг проводят люди, подозреваемые в отступничестве от православия, например, Арсений Грек, ранее сосланный на Соловки за то, что учился в католической академии в Венеции. Неронов обличал Никона в крестовой палате: "Доселе ты друг наш был - на нас восстал. Некоторых ты разорил и на их места поставил иных, и от них ничего доброго не слыхать. Других ты обвинил за то, что они людей мучат, а сам беспрестанно мучишь.". В пылу полемики Неронов припомнил патриарху его критику Соборного Уложения: "Вот ты укоряешь новоуложенную книгу (т.е. Уложение), посохом ее попираешь и называешь недоброю, а ты и руку к ней приложил, когда ее составляли, - в те поры называл ее доброю. Приложил руку из земного страха, ныне же на Соборе дерзаешь против той книги, потому что государь дал тебе волю." Более того, ревнители благочестия попытались дискредитировать патриарха в глазах царя. Неронов донес, будто бы патриарх публично говорил "Мне-де и царская помощь не годна и не надобна, да таки-де на нее и плюю и сморкаю".

Но старания противников Никона были напрасны, Алексей Михайлович доверял своему "собинному другу", как он называл патриарху, и выдал ему головой всех его врагов. Протопоп Неронов был сослан в Вологодский уезд, на Кубенское озеро, по его собственным словам, "в Каменской монастырь, под крепкое начало, а в грамоте о мне ко властям было писано: за великое бесчиние велено в черных службах ходить". В марте 1654 г. церковный собор полностью одобрил реформы Никона. Единственный иерарх, несогласный с нововведениями - епископ Рязанский Павел был лишен епархии.

Неистовый Аввакум

Победа Никона привела к расколу русской православной церкви. Тех, кто отказался признать нововведения, официальные власти именовали раскольниками. Сами же раскольники считали себя последователями истинного древнеправославного и завещанного апостолами учения, а вот Никона и его последователей клеймили именем антихристовых слуг. Большинство членов кружка "ревнителей благочестия" по разным причинам не смогли продолжить борьбу. И только один из них до конца отстаивал свои убеждения. Именно ему было суждено стать идейным вождем старообрядцев, "расколоучителем" в глазах официальной церкви и святым мучеником для старообрядцев. Этого человека звали Аввакум. Интересно, что Никон и Аввакум, ставшие злейшими врагами, были земляками-нижегородцами. Аввакум Петрович Кондратьев, будущий протопоп Аввакум, родился в селе Григорове, в пятнадцати верстах от родного селе Никиты Минова, будущего патриарха Никона. Из того же Нижегородского уезда вышли почти все деятели эпохи церковного раскола, в том числе Иоанн Неронов и епископ Павел. В возрасте двадцати одного года Аввакум Кондратьев был рукоположен в диаконы, через два года стал священником, а еще через восемь лет был посвящен в сан протопопа. Служил он истово, не спал перед литургией, а когда приспевало время заутрени, сам спешил благовестить. На службе стоял с благоговением, после обедни читал поучения, а после вечерни опять читал каноны, молитвы, клал земные поклоны - сам четыреста поклонов, супруге делал снисхождение "понеже ребятишки у нее пищать" - всего двести поклонов. Аввакум преследовал скоморохов, чьи игрища являлись любимым развлечением мирян. "Придоша в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, - вспоминал Аввакум, - и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и ухари и бубны изломал на поле един у многих и медведей двух великих отнял, - одново ушиб, и паки ожил, а другова отпустил в поле". Неудивительно, что у строгого пастыря сложились плохие отношения со своей паствой. Ему пришлось переменить несколько мест. Авакума часто называют юрьевским протопопом, но следует отметить, что в городе Юрьевце его пастырское служение продолжалось всего-навсего два месяца, после чего, по его собственному признанию, "дьявол научил попов, и мужиков, и баб, - пришли к патриархову приказу, где я дела духовныя делал, и, вытаща меня из приказа собранием, - человек с тысящу и с полторы их было, - среди улицы били батожьем и топтали; и бабы были с рычагами". Юрьевскому воеводе едва удалось укрыть Аввакума, поставив вокруг его двора пушкарей. Но и это не могло унять толпу, рвавшуюся убить протопопа и бросить его тело в ров. Спасая свою жизнь, Аввакум был принужден ночью бежать из города[14] .

Зато в Москве строгий священнослужитель был замечен и ласково принят ревнителями благочестия. Трудно сказать, когда провинциальный протопоп успел ознакомиться со всей существовавшей на старославянском языке церковной литературой, но он разговаривал на равных с ученейшими из московских начетчиков. Аввакум показал себя талантливым проповедником, а это было новым делом, и ревнители благочестия только-только начали произносить поучения в церквах. Как проповедник и церковный писатель Аввакума имел одну отличительную и неповторимую особенность. Он первым и единственным стал писать не по книжному, а так как говорили на улицах и площадях, употребляя простонародные обороты и не пугаясь крепкого словца. Самые сложные догматические вопросы он толковал в упрощенной форме, а библейские предания излагал так, как будто все это происходило не в древней Палестине, а в современной ему Руси. Всемогущий Иегова под его пером обращался в князя-воеводу, отправленного из Москвы на кормление - ему не понравилась жертва Каина, потому что тот принес "хлебенко худой, который негоден себе", в то время как Авель дал "барана лучшего". Распятие Христа на Голгофе разительно напоминает казнь на Болотной площади, а римский легионер уподобляется московскому стрельцу: "…яко и там на кресте Христа мертва в ребра мужик-стрелец рогатиной пырнул. Выслужил, блядин сын, пять рублев ему государева жалования, да сукно, да погреб".

Не занимавший высокого положения и не стяжавший больших богатств протопоп был прикосновенен к большой государственной и церковной политике. Ревнители благочестия открыли ему доступ в царские палаты. Стефан Вонифатьев и Иоанна Неронов, как писал сам Аввакум, "обо мне царю известиша, и государь меня почал с тех мест знати." Познакомился Аввакум и с новгородским архиепископом Никоном - "другом нашим", как он тогда его называл. Но когда Никон начал реформы, Аввакум стал его рьяным противником. Он возглавил борьбу с патриархом после ссылки Иоанна Неронова. Ему запретили произносить поучения в Казанском соборе, но он "завел свое всенощное" в сушиле, находившемся на дворе сосланного друга, переманив к себе часть прихожан: "в некоторое время и конюшня-де иные церкви лучше".13 августа 1653 г. наступила развязка. В тот день, как сообщал в письме Неронову священник Данилов, протопоп "чел поучения на паперти. лишние слова говорил, что и не подобает говорить". Отряд стрельцов схватил протопопа и шестьдесят человек его прихожан во время всенощной. Аввакума привезли на патриарший двор и посадили на цепь. Вскоре были взяты под стражу и другие противники Никона. Муромский протопоп Логгин, самолично расстриженный патриархом в Успенском соборе, плюнул Никону в глаза. Аввакуму тоже была назначена участь расстриги, и он уже был привезен в собор для совершения обряда лишения духовного сана, но царь Алексей Михайлович упросил патриарха помиловать протопопа. Вместо расстрижения Аввакум "за ево многие безчинства" по указу Никона был сослан в Сибирь.

Началась одиннадцатилетняя сибирская ссылка церковного мятежника. Авакума и его жену, еще не оправившуюся после родов сына, бросили в телегу и повезли в Тобольск. Сибирский архиепископ Симеон, зная Аввакума как ревнителя православия, поставил его протопопом Воскресенского собора. Без сомнения Аввакум и в Тобольске продолжал проповедовать старую веру, иначе невозможно объяснить поток, поступивших на него доносов - "в полтора годы пять слов государевых сказывали на меня", то есть пять раз его обвиняли в государственной измене, начиная доносы страшным изречением "Слово и дело государево". В результате пришел указ сослать непокорного протопопа в Даурскую землю.

Аввакум отправился на новое место "белым попом" в отряде Афанасия Пашкова, назначенного воеводой в Дауры. "О, горе стало! - восклицал протопоп. - Горы высокия, дебри непроходимыя, утес каменной, яко стена стоит, и поглядеть - заломя голову!" Он оставил красочное описание подневольного путешествия по Енисею, Шилке, Тунгуске, "морю Байкальскому". Тысячи верст прошел он по тайге, по горным тропам по крутым берегам, наравне с казаками таща на бечеве лодки-дощенники против стремительного речного течения, страдал от холода и голода. Поход понеизведанным местам был для него вдвойне тяжелее, потому что воевода Пашков, человек крутого нрава "яко дивий зверь", имел предписание не жалеть церковного отступника и по его приказу протопопу дали более семидесяти ударов кнутом.

Семья протопопа несла все тяготы ссылки, от лишений умерли двое малых сыновей, остальным приходилось босыми ногами скитаться по острым каменьям, выпрашивать подаяния, а во время голода питаться вместе с отцом травой, кореньями, не брезговать падалью. Как-то во время очередного тяжелого перехода протопопица окончательно выбилась из сил и упала в снег. "Я пришел, - на меня, бедная, пеняет, говоря: "долго ли муки сея, протопоп, будет?" И я говорю: "Марковна, до самыя смерти!" Она же, вздохня, отвещала: "добро, Петровичь, ино еще побредем"[15] .

Конфликт светской и духовной власти

Пока поборники старых обрядов скитались по ссылкам, патриарх Никон пребывал в зените славы и могущества. Он сумел расширить свои права в деле назначения высших церковных иерархов. До него архимандритов ставились самим царем, теперь же это право патриарху. Обширная патриаршая епархия была государством в государстве, не подчиняясь, как другие епархии, Монастырскому приказу. На патриаршем дворе были свои приказы, там в семи палатах ежедневно заседали судьи, там были свои бояре, служилые люди и патриаршие стрельцы. Голштинский посол Адам Олеарий сообщал о Никоне: "Он судья над духовными в делах, которые не подлежат одному лишь светскому праву, ему принадлежит надзор над религиозными делами, добрыми нравами и христианским образом жизни; что ему при этом представится правильным, он, по усмотрению своему, устраивает, учреждает и упраздняет, предоставляя великому князю исполнение. В его предприятиях ни великий князь, ни вообще кто бы то, ни было не имеет права советовать, ни, того менее, противоречить ему. "[16]

От своих предшественников по патриаршему престолу Никон унаследовал колоссальные богатства, и сам значительно их приумножил. Он получал большие доходы от московских церквей церквей и Троицкой лавры, каждый священник и диакон платил патриарху за посвящение в сан. Никон поражал современником пышностью своих облачений: мантией зеленого бархата, скрижалями на мантии с вышитыми золотом и жемчугом херувимами. На белом клобуке патриарха вверху утвержден был крест на круглом золотом подножии, украшенный драгоценными камнями и жемчугом. (см. приложение 1, рис.3)

Дворец патриарха, для сооружения которого были вызваны лучшие немецкие мастера, был предметом восхищения. Особенно удивляла современников обширная крестовая палата, свод которой не опирался ни на какой столб.

Соборное Уложение запретило духовенству приобретать вотчины, но для Никона было сделано исключение. Царь Алексей Михайлович дозволял Никону покупать новые земли и дарил ему села и деревни. Земельные владения патриарха превосходили по своим размерам владения любого светского феодала. В своих владениях Никон развернул обширное монастырское строительство. На острове Кий в Белом море, где он спасся от бури в бытность простым монахом, Никон основал Крестовый монастырь. Когда он был еще митрополитом Новгородским, ему полюбилось Валдайское озеро и теперь, став патриархом, Никон основал на одном из островов Иверский монастырь - в честь иконы Богоматери Иверской, для которой была изготовлена риза, украшенная множеством драгоценных камней и стоившая, по его собственным словам, до 44 тысяч рублей. Но самым грандиозным монастырем, основанным по повелению Никона, стала обитель под Москвой на реке Истре. При основании монастыря царь Алексей Михайлович, любуясь живописными окрестностями, предложил назвать его Новым Иерусалимом. Никон принял это название и вложил в него особый смысл. Главный храм монастыря Никон задумал создать по образцу иерусалимского храма Гроба Господня. Храм в Новом Иерусалиме должен был символизировать величие патриаршей власти.

Действительно, власть Никона простиралась далеко за пределы его церковных владений. Однажды в Успенском соборе царь Алексей Михайлович в своей речи к боярам в присутствии самого Никона назвал его "великим государем", и с тех пор этот титул утвердился за патриархом. Раньше такой титул был лишь у патриарха Филарета, отца первого царя из династии Романовых. Влияние Никона возросло за время длительных отлучек царя, вызванных войной с Польшей. В отсутствии царя патриарх управлял государством и от своего имени рассылал указы воеводам. Архидиакон Павел Аллепский писал о том, что видел в Москве: "Бояре прежде входили к патриарху без доклада привратников, он выходил им навстречу и при уходе шел их провожать. Теперь же, как мы видели собственными глазами, министры царя и его приближенные сидят долгое время у наружных дверей, пока Никон не дозволит им войти; они входят с чрезвычайной робостью и страхом, причем до самого окончания своего дела стоят на ногах, а когда затем уходят, Никон продолжает сидеть. Сколько мы могли заметить, бояре и сановники не столько боятся своего царя, сколько патриарха, и в некоторых случаях последнего боятся даже гораздо более"[17] . Прежние патриархи вовсе не вмешивались в государственные дела, но Никон при своих талантах, проницательности и различных знаниях достиг того, что равно искусен как в церковных, так и в государственных и даже мирских делах, потому что прежде был женат и долго жил в мире.

Никон, не довольствуясь положением фактического соправителя государства, начал претендовать на первенствующую роль. Он образно сравнивал духовную и светскую власть с двумя небесными светилами - солнцем и луной, причем власть архиерейскую уподоблял солнцу, сияющему днем, а царскую - луне, которая светит отраженным светом. "Не от царей начальство священства приемлется, но от священства на царство помазуются, - писал Никон, - явлено много раз, что священство выше царства. "Конфликт светской и духовной власти был предопределен и только благорасположение Алексея Михайловича к духовному владыке оттягивало неизбежную развязку. Но двоевластие не могло продолжаться вечно. Царь уже начал тяготится опекой патриарха, а что касается знати, то она люто ненавидела выскочку, крестьянского сына, обращавшегося с родовитыми боярами как со своими холопами.

Опала настигла Никона исподволь, почти незаметно. Сначала обидели дворянина из патриарших служилых людей, и обидчик остался безнаказанным, чего раньше и представить было невозможно. Потом царь перестал появляться в Успенском соборе, где служил патриарх.9 июля 1658 г. к Никону пришел князь Юрий Ромодановский и сказал: "Царское величество на тебя гневен, ты пишешься великим государем, а у нас один великий государь - царь". Никон возразил, что этот титул был дарован ему самим царем, о чем свидетельствую писанные его рукой грамоты. "Царское величество, - продолжал Ромодановский, - почтил тебя как отца и пастыря, но ты этого не понял; теперь царское величество велел мне сказать тебе, чтоб ты вперед не писался и не назывался великим государем, и почитать тебя вперед не будет". После этого разговора Никон решился на отчаянный шаг. Он обратился к народу со словами, что больше не хочет быть патриархом, снял с себя патриарший клобук, облачился в простое монашеское одеяние и пешком пошел в Новый Иерусалим. В письме к царю Никона отрекался от патриаршего престола и смиренно просил пожаловать келью, в которой он мог провести остаток своих дней. Очевидно, Никон рассчитывал, что царь Алексей Михайлович, испугавшись его демонстративного ухода, примириться с ним. Но, как оказалось, Никон допустил ошибку, переоценив степень своего влияния на царя. Алексей Михайлович отказался лично беседовать со своим недавним учителем и через своих посланцев довольно холодно попросил его остаться патриархом, а когда Никон заупрямился, не стал настаивать. При царском дворе откровенно радовались падению всесильного владыки. Впоследствии Никон жаловался, что близкий к царской семье боярин С.Л. Стрешнев назвал свою собаку Никоном и научил ее сидеть и благословлять передними лапами, и несмотря на патриаршее проклятие, по-прежнему был в чести при царе.

Никон попал в весьма странное положение. Он пользовался прежними почестями и жил в роскоши, но был лишен власти и занимался хозяйственными постройками и садоводством. Голландец Николас Витзен, будущий амстердамский бургомистр и друг Петра Великого, посетивший Россию в составе посольства Генеральных штатов, описал свое свидание с опальным патриархом в Новом Иерусалиме: "Надо знать, что этот патриарх, вызвав немилость царя, самовольно ушел со службы, забрал свой священный посох и тайком уехал из Москвы. Теперь он живет далеко от Москвы в добровольной ссылке. Обо всем этом слишком долго рассказывать. Но ввиду того, что Никон такое священное и высокое лицо, царь не может или не хочет его наказать и пока оставляет ему все церковные доходы. Поговорив с нами, он пошел наверх, где снял свое одеяние: шапку с крестом из жемчуга, ценный посох и парчовую полосатую ризу; надел подобное же, но более простое. На груди его висела серебряная позолоченная коробочка, на одной ее стороне изображен Христос на кресте; в ней он хранит знак своего сана. Когда он шел из своей церкви, его сопровождало много попов и монахов; на всех были греческие клобуки, как и у него самого, все были в черном. Каждый, мимо кого он проходил, бил головой о землю до тех пор, пока он не прошел. Многие подавали челобития, т.е. прошения; некоторые он велел принять, другие - отклонить. Потом Никон просил нас посадить привезенные семена и рассаду; это и началось. Я тоже принялся за работу при нем, да он и сам участвовал в посадке и высказывал одобрение. Их неумелость и незнание были нам смешны; мы столько наговорили им о пользе этих семян и растений, что редька и петрушка получили лучшие места. Его сад был плохо ухожен, и земля неумело подготовлена, с таким незнанием дела, вряд ли лучше, чем у местных жителей; его садовники знали не больше, поэтому мы казались мудрыми земледельцами, распоряжались и повелевали в присутствии патриарха. У этого человека нехорошие манеры, он опрометчив и тороплив, привык часто делать некрасивые жесты, опираясь на свой крест [крест на посохе]. Он крепкого телосложения, довольно высокого роста, у него красное и прыщавое лицо, ему 64 года. Любит испанское вино. Кстати или нет, часто повторяет слова: "Наши добрые дела". Он редко болеет, но перед грозой или ливнем чувствует себя вялым, а во время бури или дождя ему лучше. С тех пор как он уехал из Москвы, теперь уже 7-8 лет назад, его головы не касались ни гребенка, ни ножницы. Голова у него как у медузы, вся в густых, тяжелых космах, так же и борода. "

Но честолюбивый Никон не походил на римского императора Диоклетиана, добровольно уединившегося в своем поместье и отвечавшего патрициям, уговаривавшим его вернуться к власти: "Если бы вы видели, какую капусту я вырастил, вы бы меня ни о чем не просили". Никон не хотел ограничиться ролью садовода и огородника. Он говорил: "Я оставил святительский престол в Москве своею волею, московским не зовусь и никогда зваться не буду; но патриаршества я не оставлял, и благодать святого духа от меня не отнята. В ночь на Рождество 1664 г. Никон неожиданно появился в Москве в Успенском соборе, взял патриарший посох и объявил: "Сшел я с престола никем не гоним, теперь пришел на престол никем не званный." Однако ему от имени царя было приказано вернуться в монастырь. Никон был вынужден повиноваться. Еще не рассвело и на темном небе сияла хвостатая комета. "Да разметет господь бог вас оною божественною метлою, иже является на дни многи!" - проклял всех Никон[18] .

Большой церковный собор

Чтобы пресечь попытки бывшего патриарха вернуться к власти, было решено созвать церковный собор, на который пригласили патриархов всех православных церквей. Приехать смогли только Александрийский и Антиохийский патриархи Паисий и Макарий, имевшие, правда, полномочия также от патриархов Иерусалимского и Константинопольского. Они долго добирались с Востока, но, наконец, прибыли в Москву. Собор с их участием начал свои заседания в декабре 1666 г. и был продолжен в 1667 г. Первым вопросом было дело Никона. Ему велели явиться на собор "смирным обычаем", но бывший патриарх вошел в столовую палату, где проходили заседания собора, со свитой, а впереди него несли крест. За двенадцать лет до этого сам Никон, расправляясь со своими противникам, взывал к авторитету восточных патриархов. Теперь это оружие было обращено против него самого. Патриархи были вызваны для суда над ним, и приговор был заранее предрешен. Царь Алексей Михайлович перечислил провинности бывшего "собинного друга". Никону припомнили все - и своеволие, и деспотическое управление церковью, и страсть к расширению патриарших владений. Не были забыты и нападки Никона на Соборное Уложение. "К этой книге, - обличал его царь, - приложили руки патриарх Иосиф и весь освященный собор, и твоя рука приложена." - "Я руку приложил поневоле", - отвечал Никон. Подсудимый пытался защищаться, но его оправдания не принимались во внимание.

Восточные патриархи произнесли приговор: "Отселе не будеши патриарх и священная да не действуеши, но будеши яко простой монах".12 декабря 1666 г. с Никона сняли клобук и панагию, и велели ему жить в тихо и безмятежно, а о своих согрешениях молить всемилостивого бога. "Знаю я и без вашего поучения, как жить", - огрызнулся Никон и язвительно добавил, обращаясь к Александрийскому и Антиохийскому патриархам. - "А что вы клобук и панагию с меня сняли, то жемчуг с них разделите по себе, достанется вам жемчугу золотников но пяти и по шести, да золотых по десяти. Вы султанские невольники, бродяги, ходите всюду за милостынею, чтоб было чем заплатить дань султану.". Когда его силой посадили в сани, он говорил сам с собой: "Никон! отчего все это тебе приключилось? не говори правды, не теряй дружбы! если бы ты давал богатые обеды и вечерял с ними, то не случилось бы с тобою этого"[19]

Местом ссылки Никона стал Ферапонтов монастырь на Белом озере. Лишенный патриаршего сана, он жил отнюдь не как простой монах. Вместо кельи у него были обширные палаты, его по-прежнему обслуживало множество слуг. И тем не менее Никону, давно забывшему свое крестьянское происхождение и привыкшему к роскоши, условия жизни казались невыносимыми. Вообще, в ссылке этот энергичный и властолюбивый человек проявил малодушие и мелочность. Перед братией он продолжал гордо величать себя патриархом, в письмах царю униженно называл себя смиренным иноком. Царь Алексей Михайлович проявлял заботу об опальном владыке, а тот постоянно жаловался на мнимые притеснения и лишения. Он говорил царским посланцам: " у меня никогда, кроме щей да квасу худого, ничего не бывает, морят меня с голоду", а при проверке оказывалось, что в садках для ссыльного приготовлены живые стерляди. Но Никон утверждал, что рыбы той есть нельзя - стара, а ему самому якобы приходится носить дрова и воду. Ему прислали белуг, осетров, лососей, но Никону этого было мало и он писал царю: "А я было ожидал к себе вашей государской милости и овощей, винограду в патоке, яблочек, слив, вишенок, только вам господь бог о том не известил, а здесь этой благодати никогда не видаем, и аще обрел буду благодать пред вами, государи, пришлите, господа ради, убогому старцу". От царевича Петра были присланы в подарок соболя, но Никон вместо благодарности отвечал, что из этого меха шубы не выйдет, надобно еще добавить: "Сотворите, господа ради, милость, велите свое жалованье исполнить". И вновь в Ферапонтов монастырь слали щедрые дары: и меха, и яства, и деньги, и вновь Никон жаловался на нехватку самого насущного.

Дело патриарха Никона продемонстрировало, что баланс сил между светской и духовной властью складывался в пользу светской власти, хотя до полного подчинения церкви государству было еще далеко. Церковь и после падения Никона продолжала сохранять и свою внутреннюю самостоятельность и земельные владения. Но после Никона уже никто из высших церковных иерархов не осмеливался претендовать на первенствующую роль в государстве.

Церковный собор 1666-1667 гг. осудил и низложил Никона, главного инициатора церковных реформ, но одновременно с этим одобрил сами реформы. Между тем до собора конфликт царя и патриарха вселил определенные надежды в противников нововведений, тем более что после отречения Никона участь его ярых врагов была облегчена. Из десятилетней сибирской ссылки был возвращен протопоп Аввакум. Он вспоминал, что в Москве его встретили с распростертыми объятиями: "Государь меня тотчас к руке поставить велел и слова милостивые говорил: "здорово ли-де, протопоп, живешь? еще-де видатца бог велел!" И я сопротив руку ево поцеловал и пожал, а сам говорю: жив господь, и жива душа моя, царь-государь; а впредь что изволит бог!" Он же, миленькой, вздохнул, да и пошел, куды надобе ему." Аввакуму наперебой предлагали завидные должности: "Давали мне место, где бы я захотел, и в духовники звали, чтоб я с ними соединился в вере".

Но Аввакум не изменил своим убеждениям и подал Алексею Михайловичу обширную челобитную, требуя восстановить старую веру. На протопопа тотчас же обрушились прежние преследования: "И с тех мест царь на меня кручиноват стал: не любо стало, как опять я стал говорить; любо им, когда молчю, да мне так не сошлось. А власти, яко козлы, пырскать стали на меня…" Аввакума отправили в новую ссылку на Мезень, а через два года снова привезли в Москву вместе с другими вождями раскола для окончательного суда. В Успенском соборе над протопопом было совершено расстрижение: "потом и проклинали; а я их проклинал сопротив; зело было мятежно в обедню ту тут".

В 1666 г. главных вождей раскола привезли из разных мест заключения в Москву, чтобы они предстали перед для судом восточных и русских православных иерархов. На соборе вожди раскольников держались по-разному. Иоанн Неронов, некогда первым начавший борьбу против Никона, не выдержал гонений, принес покаяние и принял реформы, за что был прощен и сделан архимандритом монастыря в Переславле-Залесском. Но Аввакум и его сподвижники Лазарь и Федор были несгибаемыми. Если верить пристрастному описанию собора, сделанному самим протопопом Аввакумом, он легко посрамил вселенских патриархов, укорив их тем, что у них православие "пестро стало" под турецким игом и посоветовав впредь приезжать на Русь поучиться истинной вере, которую исповедовали русские святые. "И патриарси задумалися; а наши, что волчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: "глупы-де были и не смыслили наши русские святыя, не ученые-де люди были, - чему им верить?" Аввакум использовал обычный для средневековой литературы способ изложения прений, когда противоположной стороне вкладываются в уста заведомо беспомощные возражения. Но у него даже сквозь стереотипные литературные приемы прорывается трагикомическая нотка. Устав от криков и брани расстриженный протопоп отошел к дверям "да набок повалился: "посидите вы, а я полежу", говорю им. Так они смеются: "дурак-де протопоп! и патриархов не почитает!" Конец этой сцены был вполне обыденный: "и повели меня на чепь".

Церковный собор предал анафеме и проклятию как еретиков и непокорных всех не принявших реформы. Таким образом, было официально провозглашено, что церковные реформы были не личной прихотью Никона, а делом церкви[20] .

Социальные корни раскола

Церковный собор 1666-1667 гг. стал поворотным пунктом в истории раскола. В результате решений собора разрыв между господствующей церковью и раскольниками стал окончательным и необратимым. После собора движение раскола приобрело массовый характер. Далеко не случайно этот этап совпал с массовыми народными выступлениями на Дону, в Поволжье и на Севере. Вопрос о том, имел ли раскол антифеодальную направленность, трудно решить однозначно. На сторону раскола встали в основном выходцы из среды низшего духовенства, тяглых посадских людей и крестьян. Для этих слоев населения официальная церковь являлась воплощением несправедливого общественного устройства, а "древнее благочестие" было знаменем борьбы. Не случайно, вожди раскола постепенно перешли на позиции оправдания выступлений против царской власти. Раскольников можно было встретить и в войске Степана Разина в 1670-71 гг. и среди взбунтовавшихся стрельцов в 1682 г.

Вместе с тем в старообрядчестве был силен элемент консерватизма и косности. "до нас положено: лежи оно так во веки веком! - учил протопоп Аввакум, - Бог благословит: мучься за сложение перст, не рассуждай много!" К расколу примкнула и часть консервативной знати. Духовными дочерями протопопа Аввакума стали боярыни: Феодосья Морозова и княгиня Евдокия Урусова. Они были родными сестрами. Феодосья Морозова, овдовев, стала обладательницей богатейших вотчин. Аввакум с восхищением и удивлением писал о боярыне: "Как так! Осмь тысящ хрестиан имела, домова заводу тысящь болши двух сот было." Феодосья Морозова была близка ко двору, выполняла обязанности "приезжей боярыни" у царицы. Но ее дом стал приютом для старообрядцев. После того как Феодосья приняла тайный постриг и стала инокиней Феодорой, она открыто начала исповедовать старую веру. Она демонстративно отказалась явиться на свадьбу царя Алексея Михайловича с Натальей Нарышкиной, несмотря на то что царь посылал за ней свою карету. Морозову и Урусову взяли под стражу. За боярыню заступился патриарх, просивший ее освободить, однако Алексей Михайлович отвечал "Давно бы я так сделал, но не знаешь ты лютости этой женщины. Как поведать тебе, сколь поругалась и ныне ругается Морозова та! Много наделала она мне трудов и неудобств показала. Если не веришь моим словам, изволь сам испытать; призови ее к себе, спроси, и сам узнаешь ее твердость, начнешь ее истязать и вкусишь приятности ее"[21] .

Сестер увещевали высшие церковные иерархи, но Морозова на требование причаститься по новым служебникам отвечала: " Враг божий Никон своими ересями как блевотиною наблевал, а вы ныне то сквернение его полизаете; явно, что и вы подобны ему". Феодосью Морозову и Евдокию Урусову подвергли пытке, но не смогли добиться отречения от старой веры. Тогда их отправили в Боровск, где посадили в подземелье. Аввакум, как мог ободрял женщин, но судьба их была печально - сестер уморили голодом. (см. приложение 1, рис.4)

"Соловецкое сидение"

На сторону старообрядцев встали некоторые из монастырей, в частности одна из самых почитаемых православных обителей - Соловецкий монастырь. Монахи монастыря, в котором в бытность простым иноком не смог ужиться Никон, не приняли церковных реформ в его бытность патриархом. Когда в монастырь были присланы новопечатные книги, их спрятали, не переплетая, в казенную палату, а потом на общем собрании постановили отнюдь нынешних служебников не принимать. Тогдашний архимандрит Илия говорил со слезами богомольцам, совершавшим паломничество в знаменитую обитель: "Видите, братья, последнее время: встали новые учители, от веры православной и отеческого предания нас отвращают и велят нам служить на ляцких крыжах по новым служебникам." Несколько монахов колебались и не хотели подписывать приговор об отказе от новопечатных служебников - "так на нас архимандрит закричал с своими советниками, как дикие звери: "Хотите латинскую еретическую службу служить! Живых не выпустим из трапезы!" Мы испугались и приложили руки".

Н.М. Никольский, автор "Истории русской церкви", считал, что нежелание принять новые служебники объяснялось тем, что большинство духовенства попросту не могло переучиться: "Сельское духовенство, малограмотное, учившееся службам со слуху, должно было или отказаться от новых книг, или уступить место новым священникам, ибо переучиваться ему было немыслимо. В таком же положении было и большинство городского духовенства и даже монастыри. Монахи Соловецкого монастыря выразили это в своем приговоре напрямик, без всяких оговорок: "Навыкли мы божественные литургии служить по старым служебникам, по которым мы сперва учились и привыкли, а ныне по тем служебникам мы, старые священницы, очередей своих недельных держати не сможем, и по новым служебникам для своей старости учиться не сможем же.". И снова и снова рефреном повторялись в этом приговоре слова: "мы священницы и дьяконы маломочны и грамоте ненавычны, и к учению косны", по новым книгам "нам чернецам косным и непереимчивым, сколько не учитца, а не навыкнуть. "

На церковном соборе 1666-1667 гг. один из предводителей соловецких раскольников Никандр избрал иную, чем Аввакум, линию поведения. Он притворно выразил согласие с постановлениями собором и получил разрешение вернуться в обитель, но по возвращению скинул греческий клобук, опять надел русский и стал во главе монастырской братии. Царю была отправлена знаменитая "Соловецкая челобитная", излагавшая кредо старой веры. В другой челобитной монахи бросили прямой вызов светской власти: "Вели, государь, на нас свой царский меч прислать и от сего мятежного жития преселити нас на оное безмятежное и вечное житие".С.М. Соловьев писал: "Монахи вызывали мирскую власть на тяжелую борьбу, выставляя себя беззащитными жертвами, без сопротивления подклоняющими головы под меч царский. Но когда в 1668 году под стенами монастыря явился стряпчий Игнатий Волохов с сотнею стрельцов, то вместо покорного подклонения голов под меч встречен был выстрелами. Такому ничтожному отряду, какой был у Волохова, нельзя было одолеть осажденных, у которых были крепкие стены, множество запасов, 90 пушек".

Осада - "Соловецкое сидение" затянулась на восемь лет с 1668 по 1676 гг. В первое время власти не могли послать больших сил на Белое море из-за движения Стеньки Разина. После подавления бунта под стенами Соловецкого монастыря появился большой стрелецкий отряд, начался обстрел обители. Осажденные отвечали меткими выстрелами, а игумен Никандр кропил пушки святой водой и приговаривал: "Матушки мои галаночки! надежда у нас на вас, вы нас обороните!" Но в осажденном монастыре начались разногласия между умеренными и сторонниками решительных действий. Большинство монахов надеялось на примирение с царской властью. (см. приложение 1, рис.5)

Меньшинство во главе с Никандром и миряне - "бельцы"во главе с сотниками Ворониным и Самко требовали "за великого государя богомолие отставить", а про самого царя говорили такие слова, что "не только написать, но и помыслить страшно". В монастыре перестали исповедоваться, причащаться, отказались признавать священников. Эти разногласия предопределили падение Соловецкого монастыря. Стрельцам никак не удавалось взять его штурмом, но перебежчик монах Феоктист указал им отверстие в стене, заложенное камнями. В ночь на 22 января 1676 г., в сильную метель, стрельцы разобрали камни и проникли в монастырь. Защитники обители погибли в неравном бою. Одних зачинщиков восстания казнили, других отправили в ссылку.

Пустозерские узники

Часть взятых в плен соловецких старообрядцев была сослана в Пустозерск, отдаленный острог на границе с Северным полярным кругом, где уже много лет содержались в тюрьме "расколоучители" - Аввакум и его единомышленники Никифор, Федор, Лазарь и Епифаний, проклятые собором патриархов. И здесь, на краю земли, Аввакум продолжал свою борьбу. Он обращался с челобитными к царю Алексею Михайловичу, но это были не рабские послания холопа своему господину и даже не письма равного равному, а скорее послание ветхозаветного пророка нечестивому владыке. Узник грозил Алексею Михайловичу небесными карами и описывает свое видение будущих страданий земного владыки, чье "брюхо" поражено язвой "зело великой". При этом в доказательство своей искренности Аввакум с деланным смирением добавляет "Прости, Михайлович свет,… да никак не лгу, ниж притворяяся, говорю: в темнице мне, яко во гробу, сидящу, что надобна? Разве смерть? Ей, тако"

В ответ, как горько шутил Аввакум, были "присланы гостинцы". В Пустозерск для наказания мятежников прибыл стрелецкий полуголова. Протопоп писал, что его подвели к плахе и огласили приговор: "Чли в наказе: Аввакума посадить в землю в струбе и давать ему воды и хлеба. И я сопротив тово плюнул и умереть хотел, не едши, и не ел дней с восмь и больши, да братья паки есть велели". С другими старцами поступили еще более жестоко: Лазарю, Феодору и Епифанию урезали языки и отсекли персты, коими писались дерзновенные письмена. После этой расправы условия содержания узников были ужесточены. Раньше по ночам они имели возможность сходились для бесед в доме одного из пустозерцев. Теперь для них была выстроена особая тюрьма. В Пустозерск с немалыми трудами и расходами доставили лес из мест, отстоявший за пятьсот верст от острога в тундре. Колодников посадили в земляные ямы, укрепленные срубами, над срубами поставили еще один сруб, двор обнесли высокой оградой, в ворота поставили стражу. Во всем Пустозерске насчитывалось пятьдесят три двора, а церковных мятежников стерегли сто стрельцов. Узников не выпускали из земляных ям не выпускали даже для оправления естественных надобностей.

Даже с урезанными языками и отсеченными перстами они продолжали распространять по всей Руси "грамотки" и послания. Кто им помогал, осталось тайной. Знаем мы только имя некоего Алексея-пустозерца, да еще известно, что священник единственной пустозерской церкви служил по старым служебникам и был сторонником Аввакума. Кроме челобитных царю и тайных писем своим единоверцам, пустозерские старцы трудились над богословскими трактатами. Так, в дьякон Федор написал от имени всех узников "Ответ православных" и книгу "О познании антихристовой прелести", а Епифаний составил автобиографическое житие. (см. приложение 1, рис.6)

В земляной яме родилось и одно из самых выдающихся произведений древнерусской литературы - "Житие протопопа Аввакума". Протопоп осознавал необычность такого шага - ведь в жанре жития прославлялись подвиги святых, а он писал о себе самом: "…про житие-то мне и ненадобно говорить". Аввакум выбрал форму "Деяний апостолов", но тон его повествование совсем иной. Это глубоко-личный тон, импровизация с многочисленными лирическими отступлениями.

Во вступлении автор определяет главную задачу своего труда - "…да не забвению предано будет дело божие" и излагает собственное политическое кредо. Периоды сравнительно спокойного течения жизни мало интересуют Аввакума, он о них только упоминает, не вдаваясь в подробности. В основном он рассказывает о своих столкновениях с духовными и светскими властями. Много место уделено сибирской ссылке Аввакума. Это настоящее эпическое полотно, где красочная природа соседствуют с описаниями каторжных страданий. Некоторые эпизоды жизни протопопа и его сподвижников имеют характер вставных новелл. Житие заканчивается описанием казней в Пустозерске и рассказом о жизни узников в земляной тюрьме.

Кончина царя Алексея Михайловича, при котором начался раскол, пробудила в узниках надежду на освобождение. Аввакум обратился с челобитной к новому царю Федору Алексеевичу. В "Житие" протопоп укорял своих преследователей: "огнем, да кнутом, да висилицею хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? - не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолом так учить." Но сам узник мечтал отплатить своим преследователям той же монетой. "А что государь-царь, - обращался он к Федору Алексеевичу, - как бы ты дал мне волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал бы во един день…Перво бы Никона-того собаку, разсекли бы начетверо, а потом бы никониян-тех". Единственным ответом на эту челобитную был полный запрет на сочинение книг. Пустозерский воевода П.Г. Львов доносил государю об узниках, что он "никово к ним и говорить ни с кем, и чернил и бумаги дават отнюдь не велел, и над стрельцами приказал смотреть накрепко, чтобы никакого дурна не учинили. Да и сам я, холоп твой, досматриваю тех колодников во все дни"[22] .

Не давали бумаги, Аввакум писал на бересте и эти грамоты доходили до Москвы. В начале 1681 года, во время крещенского водосвятия, на иордани староверы бросили в толпу с колокольни Ивана Великого "свитки богохульные". Под пыткой у раскольников вырвали признание, что это было сделано наущением "расколоначальника" Аввакума: "Он же сам на берестяных хартиях начертал царские персоны и высокие духовные предводители с хульными надписании, и толковании, и блядословными укоризнами весьма запретительными…" В феврале 1682 года в Москве собрался церковный собор. Царь Федор Михайлович в послании к собору вопросил, как поступить с раскольниками. Ответ собора гласил: "по государеву усмотрению". Весной того же года в Пустозерске начался сыск по делу о распространении Аввакумом из земляной тюрьмы "злопакостных" писаний. Участь пустозерских старцев была предрешена: "за великие на царский дом хулы" их приговорили к смертной казни. Пятнадцать лет они провели в невыносимых условиях заключения, и теперь им предстояло окончить жизнь всем вместе в один день.

14 апреля 1682 года Аввакум, Епифаний, Лазарь и Федор были сожжены на костре. Описание их казни дошло до нас только в старообрядческой литературе. Аввакум, как писали старообрядцы, предвидел такой конец и еще до произнесения приговора распределил свои книги. На костре он обратился к немногим присутствовавшим с увещеванием держаться старой веры. Когда пламя взмыло вверх, один из его товарищей закричал. Аввакум наклонился к нему и стал его утешать. Последнее, что было видно сквозь огонь и дым - это поднятая рука Аввакума, благословляющая народ двумя перстами, последнее, что было слышно - его слова: "Будете этим крестом молиться - вовеки не погибнете". По преданию, Аввакум перед казнью предрек смерть своим мучителям, и действительно, всего через две недели после сожжения пустозерских старцев в Москве умер царь Федор Алексеевич. Для старообрядцев Аввакум стал святым мучеником. Официальная канонизация святого священномученика и исповедника Аввакума состоялась на Освященном соборе в 1916 году.

Самосожжения

Церковный раскол породил смятения в умах. Многие сторонники старых обрядов видели в никоновские преобразования преддверие конца света. Эсхатологические настроения, то есть ожидание кончины мира получили широкое распространение. Верующие ждали пришествие Антихриста, а некоторые шептались, что он уже явился меж людей и творит злодейства. Одни считали Антихристом патриарха Никона, другие думали, что Никон еще только предтеча сына Сатаны. Книжники-старообрядцы высчитали, что светопреставление произойдет на Пасху 1669 г. В Поволжье тысячи поверивших в это людей бросали дома и пашни и уходили в леса. Они исповедовались друг у друга, пели заупокойные службы, ложились живыми в гробы и "запощевались" до смерти. В указанный срок светопреставление не состоялось, но старообрядческие пророки объявили, что произошла ошибка в расчетах - считали от рождения Христа, а надо было считать от его распятия, следовательно, конец света должен произойти на 33 года позже.

Изуверской формой протеста раскольников были самосожжения. Поборником добровольных самоубийств был священник Домениан (чернец Данило), священник Петр, чернец Иванище, крестьянин Иван Десятин и другие. Они проповедовали, что владычества Антихриста можно избежать только "крещением огнем", которое очистит ревнителей истинной веры от никонианской скверны и приведет их прямо в рай. Официальные документы той эпохи свидетельствуют, что "бесчисленное множество" верующих "прельщены были и волшебством очарованы от раскольничьих учителей". Фанатичные проповеди Домениана-Данилы, появившегося на Тоболе, привлекли толпы пашенных и оброчных крестьян. Многие вместе с женами и детьми решились принять огненное крещение. В 1677 г. вместе с Данилой сожглось по одним сведениям 1700, по другим - 300 человек. Как отмечал Н.М. Никольский, "Горели сотнями и тысячами; по приблизительному неполному подсчету, количество сгоревших к концу XVII в. достигало почти 9000 человек - цифра по тогдашнему масштабу огромная".

Поскольку христианские заповеди категорически запрещают самоубийство, среди духовных вождей старообрядчества не было единства по отношению к "самовольному запалительству". Протопоп Аввакум не видел разницы между казнями на костре и добровольным самосожжением, считая то и другое мученичеством, принятым о рук никониан. Он одобрял старообрядцев, готовых лучше сгореть, чем отступиться от веры отцов. За несколько лет до своей гибели на костре Аввакум писал из Пустозерской тюрьмы: "А иные ревнители закона суть, уразумевше лесть оступления, да не погибнут зле духом своим, собирающеся во дворы з женами и детми, и сожигахуся огнем своей волею. Блажен извол сей о Господе!" Поощрение самосожжений духовным вождем старообрядцев очень способствовало распространению этого изуверского обряда. С другой стороны, среди староверов были авторитетные учителя, осуждавшие огненное крещение. Один из них - Ефросин составил целый трактат "Отразительное писание о новоизобретательном пути самоубийственных смерте", в котором порицал самого Аввакума за одобрение самоубийства[23] .

Официальные церковные и светские власти принимали меры против "раскольничьих гарей". Стрелецким отрядам, отправленным на розыски раскольников, предписывалось "жечься им отнюдь не давать. а буде они свои воровские пристанища или церковь зажгут, то вам бы со стерльцами и понятыми людьми те пристанища заливать водою и, вурубя или выломав или выломав двери и окна, выволачивать их живыми".

Однако воинские команды плохо помогали, и обычно их приход в старообрядческое селение как раз становился сигналом к массовому самоубийству. Особенно много было раскольничьих гарей в XVIII в. при Петре I, в котором многие поборники старой веры узрели несомненного Антихриста. С их точки зрения, антихристов предтеча Никон, принявший сан патриарха, сокрушил церковные устои, а сам Антихрист, воплотившись в облик православного царя, разрушил весь обиход прежней жизни.

Не следует думать, что массовые самоубийства были принадлежностью исключительно XVII - начала XVIII вв. Такое случалось и на рубеже XIX - XX вв. Так, в 1897 г. во время первой всероссийской переписи населения 25 старообрядцев, живших на хуторах близ Тирасполя, добровольно дали замуровать себя в склепах и закопать в могилах, лишь бы не быть переписанными, что, по их понятиям, означало принятие "антихристовой печати".

Старообрядческие толки

И все же самосожжение являлось крайней формой ухода от преследований со стороны официальных властей. В большинстве случаев раскольники продолжали жить по-прежнему, тайно исповедуя старую веру, а когда преследования становились невыносимыми, бежали на Дон, уходили в глухие леса в Заволжье, переселялись в Поморье или за "Каменный пояс" - Уральский хребет. Там, в недоступным местах, среди болот и тайги, устраивались раскольничьи скиты и пустыни, к котором вели ведомые одним лишь раскольникам тропки.

Уже в XVII в. старообрядчество разделилось на два основных толка - поповцев , признававших необходимость духовенства и всех церковных таинств и беспоповцев , отрицавших церковную иерархию. Основным центром распространения поповщины стало нижегородское Заволжье, здесь, на реке Керженец насчитывалось свыше семидесяти раскольничьих скитов. Беспоповцы в основном осели на Севере, в Поморье[24] .

Столицей беспоповского толка являлась Выговская пустынь, или Выгореция в верховьях реки Выг к северо-востоку от Онежского озера. Выговцы считали свое "общежительство" прямым наследником и продолжателем дела Соловецкого монастыря, и действительно на реку Выг уже в 80-х годах XVII в. стекались староверы, спасшиеся после захвата стрельцами Соловецкого монастыря.

никон патриарх церковный раскол

Выговская пустынь

Возникновение самой общины следует отнести к 1694 г. Ее основателем был Данила Викулин, затем настоятелем "пустыни" стал посадский человек города Повенца Андрей Денисов, которого сменил его брат Семен Денисов. Поначалу Выгорецкая пустынь была небольшой, старообрядцы, как свидетельствует историк пустыни Иван Филиппов, жили "нужным и скудным пустынным житием, с лучиною в часовни службу отправляюще и икон и книг в часовни скудно и мало вельми. А колокол тогда не было, в доску звониша, и дороги с волостей к ним в пустыню тогда еще не было, на лыжах с кережами хождаху". Через некоторое время в двадцати верстах от мужской пустыни на реке Лексе была основана женская Лексинская Крестная пустынь, первой настоятельницей которой стала сестра Денисова - Соломония. Выговское общежительство развивалось как религиозная община с эсхатологической идеологией. Правила в Выгореции была аскетическими, а слава о праведных пустынножителях распространилась далеко вокруг. Постепенно вокруг возникло более двадцати небольших скитов с пашенными дворами, где разрешалось проживать семьями. (см. приложение 1, рис.7)

В отличие от большинства раскольников, выговцам удалось найти общий язык с царем-реформатором Петром Великим и получить свободу вероисповедания и богослужения. Взамен старообрядцы платили двойную подать и снабжали рабочей силой Олонецкие заводы. Царь высоко ценил выговских рудознатцев и литейщиков, сыгравших большую роль в открытии и разработке месторождений полезных ископаемых в Карелии, а также на Урале и в Сибири. Выговцы вели обширную хозяйственную деятельность, занимались рыболовством на Выгозере и Водлозере, на Белом море, а позднее на Новой Земле и Груманте (Шпицбергене). На Выге были развиты кузнечный промысел, обработка кож, выгонка смолы и дегтя, изготовление пряжи. Выгореция превратилась не только в экономический, но и в культурный центр. Здесь была собрана богатейшая библиотека, в которой сохранились многие редкие печатные и рукописные книги. На Выге продолжали старообрядческие литературные традиции, для которой была характерна особая стилистика, "древние словеса". Настоятель общины Семен Денисов написал "Историю об отцах и страдальцах соловецких", посвященную восьмилетней осаде Соловецкого монастыря. Среди выговских книжников и писателей были Трифон Петров, Даниил Матвеев, Гавриил и Никифор Семеновы, Мануил Петров, Иван Филиппов, Василий Данилов Шапошников, Алексей Иродионов и многие другие. В Выговской пустыни занимались иконописью и художественными промыслами.

В XIX в. продолжилось разделение старообрядчества на различные толки и течения. Часть поповцев, сохранив старую обрядность, подчинилась официальной церкви. Поповцы, не примирившиеся с церковью, сделали своим центром Белокриницкий монастырь за пределами России, а из числа не признавших Белокриницкую иерархию сложилось течение беглопоповцев, принимавших "беглых", то есть порвавших с господствующей церковью священнослужителей. Не избежало разделение и беспоповщина. Выговская пустынь, когда-то являвшаяся общим центром для всех беспоповцев, стала оплотом умеренного - так называемого поморского толка. Кроме этого толка среди беспоповцев распространились федосеевщина , порвавшая с поморцами. От поморского толка откололись филипповцы , проповедовавшие самосожжение и самоуморение. Самосожжение также проповедовали нетовцы ( Спасово согласие).

В русском старообрядчестве парадоксальным образом сочетались прямо противоположные тенденции. С одной стороны, среди старообрядцев продолжали бытовать эсхатологические настроения, ожидания близкого конца света. С другой стороны, старообрядцы удачно вели мирские дела. Несмотря на преследование, усиленное налогообложение и вымогательства со стороны властей, возникла богатая старообрядческая прослойка. Если в западноевропейских странах протестантская этика оказалась наилучшим способом приспособлена для капитализма, то в России старообрядчество с его строгими моральными заветами, культом трудолюбия, умеренности и трезвости тоже способствовала накоплению капиталов. Старообрядцами были известные фамилии купцов и промышленников Морозовых, Гучковых, Рябушинских, Щукиных и других.

Старообрядчество, представленное различными толками, сохранилось и продолжает существовать до нашего времени.

Заключение

Раскол последней трети семнадцатого века - сложное социально - религиозное движение. Но враждебность раскольников официальной церкви и государству определялась отнюдь не расхождением религиозно-обрядового характера. Ее обусловили прогрессивные стороны данного движения, его социальный состав и характер.

Идеология раскола отразила чаяния крестьянства и отчасти посадского сословия, и потому ей были присущи как консервативные, так и прогрессивные черты.

К консервативным чертам можно отнести: идеализацию и защиту старины; проповедь национальной замкнутости; враждебное отношение к распространению светских знаний пропаганда принятия мученического венца во имя "старой веры" как единственного пути спасения души;

К прогрессивным сторонам идеологического раскола следует отнести: освящение, то есть религиозное обоснование и оправдание различных форм сопротивления власти официальной церкви; разоблачение репрессивной политики царской и церковной властей по отношению к старообрядцам и другим верующим, не признававших официальной церкви; оценка этой репрессивной политики как действий, противоречащих христианскому вероучению.

Эти черты идеологии движения и преобладание в составе его участников крестьян и посадских людей, страдавших от феодально-крепостнического гнета, придали расколу характер социального, антикрепостнического по своей сути движения, что выявили народные выступления последней трети семнадцатого века. Так что борьба царских и церковных властей в то время была прежде всего борьбой против народного движения, враждебного господствовавшему классу феодалов и его идеологии.

События тех времен показали, что, отстаивая свои политические интересы, церковная власть превратилась в серьезное препятствие на пути прогресса. Она мешала сближению России с западными странами. Усвоению их опыта и проведению необходимых перемен. Под лозунгом защиты православия церковная власть добивалась изоляции России. На это не пошли ни правительство царевны Софьи, ни правление Петра I. В итоге на повестку дня был поставлен вопрос о полном подчинении церковной власти и ее превращении в одно из звеньев бюрократической системы абсолютной монархии.

Список литературы

1. Борисов Н.С. Церковные деятели средневековой Руси XVIII - XVII вв. издательство МГУ М. 1988.190 с.

2. Бубнов Н.Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в. СПб., 1995.253 с.

3. Демкова Н.С. Житие протопопа Аввакума (Творческая история произведения) Л. 1974. с.140.

4. Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века. Munchen, 1970.321 с.

5. Kaптepeв Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т.1. Сергиев Посад, 1909.190 с.

6. Kapтaшeв А.В. Очерки по истории Русской церкви. М., 1992.234 с.

7. Кистерев С.Н. Эпоха патриарха Никона М. 2008.298 с.

8. Макарий, митр. Московский и Коломенский. История Русской Церкви. СПб.1883.598 с.

9. Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1994.98 с.

10. Михельс Г.Б. В состоянии войны с церковью: Религиозное Инакомыслие в Семнадцатом столетии Россия. Калифорния. 1999.89 с.

11. Никольский Н.М. История русской церкви. М. 2004.608 с.

12. Румянцева B. C. Народное антицерковное движение в России в XVII веке. М., 1986.125 с.

13. Севастьянова С.К. Эпистолярное наследие патриарха Никона. Переписка с современниками: исследование и тексты. Индрик. М. 2007.99 с.

14. Субботин Н. Материалы для истории раскола за первое время его существования. Т.1.М., 1875.569 с.

15. Тихонравов Н.С. Житие протопопа Аввакума им самим написанное СПб.1861.259 с.

16. Успенский Б.А. Избранные труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994, 495 с

17. Урушев Д.А. Под знаком зверя. Церковный раскол XVII века обернулся величайшей религиозной драмой русского народа. // НГ-Религии Вып.7 М. 2010 120 с.

18. Таевский Д. Старрообрядчество // www.religion. babr.ru

19. Саввин Д. Церковный раскол XVII века как корень последующих русских бед. // www.polemics.ru

20. Церковный раскол XVII века // www.historicus.ru

21. Церковный раскол, его сущность и социокультурные последствия www.historicus.ru/

22. Церковный раскол // www.stepanov01. narod.ru

Приложения

Приложение 1

рис. 1. Патриарх Никон портрет из "Царского Титулярника"

Рис. 2. С.В. Иванов Во времена раскола (изъятие по описи старопечатных книг)

Рис. 3. Патриарх Никон, поучение произносящий клиру

Рис.4. В.И. Суриков Боярыня Морозова

Рис. 5. Соловецкое сидение

Рис. 6. Автограф Аввакума на рукописи "Жития"

Рис. 7. Выговская пустынь

[1] Румянцева B.C. Народное антицерковное движение в России в XVII веке. М., 1986. с. 95

[2] Kaптepeв Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т. 1. Сергиев Посад, 1909. с. 113

[3] Там же. с. 114-115

[4] Kapтaшeв А.В. Очерки по истории Русской церкви. М., 1992. с. 151

[5] Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. Духовные движения семнадцатого века. Munchen, 1970. с. 208

[6] Михельс Г.Б. В состоянии войны с церковью: Религиозное Инакомыслие в Семнадцатом столетии Россия. Калифорния. 1999. с. 63-64

[7] Успенский Б.А. Избранные труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994, с. 333-367

[8] Борисов Н.С. Церковные деятели средневековой Руси XVIII - XVII вв. издательство МГУ М. 1988. с.135-136

[9] Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1994. с. 50-51

[10] Бубнов Н.Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в. СПб., 1995. с. 51

[11] Макарий (Булгаков), митр. История Русской церкви. Кн. 7. М., 1996. с. 80-81.

[12] Субботин Н. Материалы для истории раскола за первое время его существования. Т. 1. М., 1875. с. 279

[13] Церковный раскол, его сущность и социокультурные последствия http://www.historicus.ru/

[14] Урушев Д.А. Под знаком зверя. Церковный раскол XVII века обернулся величайшей религиозной драмой русского народа.//НГ-Религии Вып.7 М. 2010

[15] Церковный раскол XVII века// www.historicus.ru

[16] Там же.

[17] Саввин Д. Церковный раскол XVII века как корень последующих русских бед.// www.polemics.ru

[18] Севастьянова С.К. Эпистолярное наследие патриарха Никона. Переписка с современниками: исследование и тексты. Индрик. М. 2007. с. 75

[19] Макарий, митр. Московский и Коломенский. История Русской Церкви. СПб. 1883. с. 279-280, 431-432.

[20] Там же.

[21] Демкова Н.С. Житие протопопа Аввакума (Творческая история произведения) Л. 1974. с. 140.

[22] Кистерев С.Н. Эпоха патриарха Никона М. 2008. с. 139-144.

[23] Церковный раскол//www.stepanov01.narod.ru

[24] Таевский Д. Старрообрядчество//www.religion.babr.ru

Доклад: Идейная борьба. Церковный раскол XVII века

Похожие рефераты: