Реферат: История русской православной церкви

Начало Русского Христианства.

Итак, продолжая мысль I главы, следует сказать о том, что Славяне в VII и VIII в.в. находились в состоянии все усиливающегося общественного разложения. Образовавшийся между ними в Карпатах военный союз распался на составлявшие его части (племена), племена разложились на роды, даже роды начали дробиться на мелкие дворы или семейные хозяйства, какими эти славяне стали жить днепровском новоселье. Но здесь под действием новых условий завязался среди них обратный процесс постепенного взаимного сцепления; только связующим элементом в новых общественных построениях служило уже не чувство кровного родства, а экономический интерес, вызванный к действию свойствами страны и высшими обстоятельствами. Южные реки и равнины и наложенное со стороны иго втянуло восточных славян в оживленную внешнюю торговлю. Эта торговля втянула разбросанные одинокие дворы в сельские торговые средоточия, погосты, потом в большие торговые города с их областями. Новые внешние опасности с начала IX в. вызвали новый ряд переворотов. Торговые города вооружились, тогда они из главных складочных пунктов торговли превратились в политические центры, а их торговые округа стали их государственными территориями, городовыми областями; некоторые их этих областей сделались варяжскими княжествами, а из соединения тех и других образовалось великое княжество Киевское, древнейшая форма русского государства. Такова связь экономических и политических фактов в нашей истории..

Итак, первой династией "русских" князей на Руси были Рюриковичи. Обратимся к истории этого рода. До нас дошло очень мало преданий о княжении Рюрика. Это был старший из братьев Рюриковичей и власть его простиралась уже на многие народы: на кривичей, т.е. полочан на юге, на мерю и мурому. О войнах есть известия, что призванные князья начали воевать повсюду.

Судя по тем правительственным мерам, которые проводил Рюрик, можно судить о том, что именно с него началась важная деятельность русских князей - построение народов, сосредоточение народонаселения. Сохранилось предание, что по смерти братьев Рюрик оставил Ладогу пришел к Ильменю, срубил город над Волхвом, назвал его Новгородом и сел тут княжить. Это место летописи прямо показывает, что собственный Новгород был основан Рюриком; и так как он остался жить и после него здесь же жили посадники княжеские и князья, то из этого легко объясняется, почему Новгород затмил собой старый город, как бы тот ни назывался.

Середина IX века. Убив Аскольда и Дира, Олег утвердился в Киеве, сделал его своим стольным городом, как свидетельствует летописец. Первым делом Олега в Украине было построение городов, острожков, для утверждения своей власти в новых областях и для защиты со стороны степей. Построив города и установив дани у северных племен, Олег, по преданию, начинает подчинить себе другие славянские племена, жившие к востоку и западу от Днепра.

Олег правил государством еще в то время, когда его приемник Игорь уже был достаточно взрослым. Приученный с детства к повиновению, Игорь не осмеливался требовать своего наследия от правителя властолюбивого, окруженного блеском побед, славой завоеваний и храбрыми товарищами, которые считали его власть законной, так как он "умел его возвеличить государство". В 903 году Олег выбрал супругу для Игоря, Ольгу. Ее привезли в Киев из Плескова или нынешнего Пскова, - так пишет Нестор. В других исторических книгах было сказано, что она варяжского простого рода жила в веси, именуемой Выбушской, около Пскова. Говорится так же, что юный Игорь приехав из Киева и приметил Ольгу. Он предпочел ее скромность и разум всем другим невестам. Вот что пишет Н.М.Карамзин:"Обыкновения и нравы тогдашних времен, конечно, дозволяли князю искать для себя супруги в самом низком состоянии людей, что красота уважалась более знаменитого рода... Имя свое Ольга приняла, кажется, от имени Олега, в знак дружбы его к сей достойной княгине и в знак Игоревой к нему любви" Вероятно, что отношения между Константинополем и Киевом не прерывалось со времен Аскольда и Дира; вероятно, что греческие цари и патриархи старались умножить число христиан и в Киеве и "вывести самого князя из тьмы идолопоклонничества". Но Олег, принимая дары от императора и приглашая священников и патриархов верил больше мечу и довольствовался мирным союзом с греками и терпимостью христианства.

Олег княжил 33 года, умер в глубокой старости, хотя в Новгород он пришел с Рюриком. Игорь в зрелом возрасте принял власть. Он спешил доказать, что в его руке меч Олегов, смирил древлян и прибавил им дани. Но скоро появился сильный враг - печенеги. О них упоминается в русских, византийский и венгерских летописцах от X до XII веков. Игорь заключил с печенегами союз и, по свидетельству Нестору, пять лет они не приходили на Русь.

Княжение Игоря не оставило в летописях глубокого следа каких-либо значительных происшествий до 941 года, когда Нестор описывает согласно с византийскими историками, войну Игоря с греками. Это был один из неудачных походов русского князя.

Второй поход Игоря на греков окончился более удачно, нежели первый. Правитель, неуверенный в победе и желающий спасти империю от бедствий войны отправил к Игорю послов. Встретив его у Дунайского устья они предложили ему дань за то чтобы Игорь ушел с миром. Игорь согласился на это и вернулся в Киев.

Игорь погиб от руки древлян, недовольных величиной той дани, которую наложил на них Игорь. Так началось время правления княгини Ольги.

Древляне должны были ждать мести от родных Игоря, от Руси из Киева; Игорь оставил сына - младенца и жену Ольгу. Воспитателем Святослава был Асмуд, воеводою - Свинельд. Ольга стала дожидаться совершеннолетия сына и отомстила сама Древлянам, как требовал закон. Месть Сльги очень подробно описана в летописях Нестора: "о местях и хитростях Ольгиных". Это был очень важный шаг для утверждения своей власти для Ольги и авторитета. Мне кажется, что не стоит повторять то, что каждый человек знает еще из истории школьной программы, обратимся непосредственно к личности княгини, к ее нововведениям и уставам.

Характер Ольги, как он является в предании важен для нас и в других отношениях: не только в одних именах можно найти сходство великой княжны со знаменитым приемником Рюрика. Как Олег, так и Ольга отличаются мудростью ( по преданию), то есть по тем понятиям хитростью и ловкостью.

Ольга хитростью мстит древлянам и хитростью берет Коростель.

(Не удивляемся жестокости Ольгиной: вера и гражданские законы язычников оправдывали неумолимую месть). Но не за одну эту хитрость Олег прослыл вещим, Ольга - мудрейшею из людей. Олег установил дани, строил города. Ольга объехала всю российскую землю, предание говорит, что немедленно после мести древлянам, Ольга вместе с сыном и дружиной пошла по их земле, установляя уставы и уроки: на ее "становища" и "ловища", то есть на места, где она останавливалась и охотилась, указывали еще во времени летописца. Уставом называлось определение, как что-нибудь делать, а уроком - обязанность выполнять что-либо к определенному сроку.

Хотя летописец упоминает о распоряжениях Ольги только в Древлянской земле и в отдаленных пределах Новгородской области, однако, как видно, путешествия ее с хозяйственной целью охватило все русские владения и повсюду виднелись учрежденные ею погосты. Учредив внутренний порядок государства,Ольга возвратилась к юному Святославу в Киев. "Здесь, по сказанию Нестера, оканчиваются дела ее государственного правления; но здесь начинается эпоха славы ее в нашей церковной истории", - говорил Н.М.Карамзин (Н.М.Карамзин,"Предание веков").

Ольга была язычницей, но имя Бога Вседержателя уже славилось в Киеве. Она могла видеть торжественность обрядов христианства; могла из любопытства беседовать с церковными пастырями и, будучи одарена необыкновенным умом, увериться в святости их учения. "Как женщина Ольга была способнее ко внутреннему распорядку, хозяйственной деятельности; как женщина она была способнее к принятию христианства".

По счету летописца в 955 году Ольга отправилась в Константинополь и крестилась там при императорах Константине Багрянородном и Романе и патриархе Полиевке. При крещении Ольга была наречена именем Елена. О побуждениях, которые заставили Ольгу принять христианство и принять его именно в Константинополе, не находим ничего ни в известных списках нашей летописи ни в иностранных источниках. Могло быть так, что Ольга отправилась в Царь-град язычницей, еще без твердого намеренья принять новую веру, была поражена в Константинополе величием греческой религии и возвратилась домой христианкой.

Не одна надежда корысти могла привлекать Русь в Константинополе, но и любопытство посмотреть чудеса образованного мира. Те кто приезжал из Константинополя приводили с собой массу впечатлений и рассказов, у других же разгоралось желание побывать там. После этого было бы странно, если бы Ольга, которая считалась мудрейшей из людей, не отправилась туда. Прежде всего в Константинополе ее внимание привлекло то, что резче всего отмечало греков от Руси - религия.

Есть известие, что Ольга еще в Киеве была расположена к христианству. Там она видела добродетельную жизнь исповедников этой религии, даже вошла с ними в тесную связь и хотела креститься в Киеве, но не исполнила своего намерения боясь язычников . Опасность от язычников не уменьшилась для Ольги и в том случае когда она принимала крещение в Константинополе, утаить обращение по приезде в Киев было очень трудно. По возвращении, Ольга начала уговаривать сына Святослава к принятию христианства, но он и слышать об этом не хотел. Над принимавшими христианство начали смеяться в Киеве, следовательно, хотя и не было явного преследования, однако, насмешки были уже знаком его начала и знаком усиления христианства, чего обращение Ольги могло быть и причиной и следствием. Можно заметить, что новая религия начала принимать видное положение, обратила на себя внимание древней религии, и это враждебное внимание выразилось насмешками. "Борьба началась: славянское язычество, принятое и руссами, могло противопоставить мало положительного и поэтому должно было скоро преклониться перед ним, но христианство само по себе без отношения к славянскому язычеству встретило сильное сопротивление в характере Святослава, который не мог принять христианство по своим наклонностям, а не по привязанности к древней религии".

Святослав много воевал, начал он с вятичей, одолел казар. Далее Святослав был с походом по Волге, а на обратном пути с востока Святослав, говорит летопись, победил вятичей и наложил на них дань. С этого времени начинаются подвиги Святослава, мало относящиеся к нашей истории.

После смерти матери Святослав поручил Киев своему сыну Ярополку, а другому сыну , Олегу, Древлянскую землю, где прежде властвовали ее собственные князья. В то же время новгородцы прислали к князю гонца с просьбой о том, чтобы Святослав дал им в правители своего сына. Ярополк и Олег не захотели принять над ними власть, но у Святослава был еще третий сын, от Ольгиной ключницы Малуши, дочери Любанича Малька. Так Владимиру была дана власть над Новгородом.

Позже, Владимир с помощью хитрости, предательства и варягов, овладел государством. Владимир, утвердив свою власть, изъявил отменное усердие к языческим богам. Он соорудил новый истукан Перуна и поста вил его около "теремного двора" на священном холме, вместе с другими идолами. Здесь часто приносились человеческие жертвы и совершались другие обряды. Можно предположить, что Владимир таким образом хотел вымолить прощение за братоубийство, так как сама языческая вера не принимала таких злодеяний. Добрыня, посланный от своего племянника управлять Новгородом, также поставил на берегу Волхва, богатый идол Перуна.

Мы видим, что торжество Владимира над Ярополком сопровождалось торжеством язычества над христианством, но это торжество не могло быть продолжительно: русское язычество было так бедно, так бесцветно, что не могло с успехом вести спора ни с одной из религий, имевших место в Юго-Восточных областях Европы, тем более с христианством; ревность Владимира и Добрыни в начале их власти, устроение изукрашенных кумиров, частые жертвы проистекали из желания поднять язычество, дать ему средства что-нибудь противопоставить другим религиям, подавляющим его своим величием; но эти самые попытки, эта самая ревность и вела прямо к падению язычества, потому что лучше всего показывала его несостоятельность. У нас на Руси, в Киеве, произошло то же самое, что в более обширных размерах произошло в Империи при Юлиане: ревность этого императора к язычеству более всего способствовала окончательному падению последнего, потому что Юлиан истощил все средства язычества, извлек из него все, что оно могло дать для умственной и нравственной жизни человека, и тем самым резче всего выказалась его несостоятельность, его бедность по сравнению с христианством. так обыкновенно бывает и в жизни отдельных людей, и в жизни целых обществ, как иногда самые страстные ревнители вдруг неожиданно покидают предмет своего поклонения и переходят на вражескую сторону, которую защищают с удвоенной ревностью, это происходит оттого, что в их сознании истощились все средства прежнего предмета поклонения.

Глава III.

Официальная Христианизация.

Владимир пытался предотвратить распространение христианства на Руси путем создания интернационального языческого пантеона во главе с Перуном, олицетворявшим новые социальные отношения раннефеодального общества. Но эта попытка оказалась неудачной. За ней последовали:

разрушение созданного пантеона и официальная Христианизация. Это событие было ускорено ходом политических взаимоотношений между Русью и Византией. Для борьбы с очередным мятежником Вардой Фокой, пославшим сесть на императорский трон и обладавшим большими силами, император Василий II обратился к князю Владимиру за великой помощью, не скупясь при этом на обещания. Важным условием договора, по которому был послан в распоряжение императора шести тысячный русский отряд, были, по сведениям арабского христианского историка ХI века Антиохийского женитьба "царя руссов" Владимира на сестре Василия Анне и принятие Владимиром и его страной христианства. Это соглашение могло быть заключено зимой 987/88 г.г.

После победы над мятежником императору пришлось выполнять договор и отдать сестру - царевну за киевского великого князя, чтобы добиться выполнения условия договора, князю Владимиру пришлось осадить и взять в 989 г. принадлежавший Византии в Крыму город Корсунь (Херсонес) с епископской кафедрой. "Повесть временных лет" говорит о том, что Владимир решил принять крещение, если удастся взять Корсунь, и потребовал выдачи царевны после этого успеха, угрожал в противном случае и Константинополю. Однако, этому противоречат свидетельства "Памяти и похвалы" Иакова Мниха, автора ХI в. Он говорил, что Владимир крестился " в десятое лето по ученью своего брата Ярополка", которое произошло в 978 г., а после крещения жил еще 28 лет. Это указывает, следовательно, на 987-988г.г., что подтверждается и ссылкой на то, что на третий год после крещения (т.е. в 989/90) он взял Корсунь.

При крещении Владимир получил христианское имя Василий в честь патрона императора Василия II - Василия Великого. Что касается крещения киевлян, то источники также дают противоречивые сведения о его времени. Наряду с традиционной датой 988г. исследователи обосновывают и более ранние и более поздние даты, в частности 990г.

(О. М. Рапов "О дате принятия христианства князем Владимиром и киевлянами"). По "повести временных лет", крещение киевлян происходило в Днепре, по "Житию Владимира" - в притоке Днепра реке Погайне. После возвращения Владимира из Корсуня в Киеве появилось очень много корсунских и константинопольских священников.

Смена религиозных культов сопровождалась уничтожением изображений некогда почитаемых богов, их публичным поруганием со стороны княжеских слуг, построением церквей на местах, где стояли языческие идолы и храмы. Так, на холме в Киеве, где стоял идол Перуна, была воздвигнута церковь Василия, посвященная Василию Великому. Под Новгородом, В Перыне, где находился языческий храм, была построена церковь Рождества. По сообщению "Повести временных лет", Владимир начал строить в городах церкви, назначать священнослужителей "и людей стали приводить к крещению по всем городам и селам".

По словам историка Я. Н. Щапова: "распространение христианства проводилось княжеской властью и формирующейся церковной организацией насильно, при сопротивлении не только жрецов, но и различных слоев населения" (Я. Н. Щапов "Церковь в древней Руси", политиздат 1989г.).

Митрополит Илларион Киевский признавал, что крещение в Киеве происходило по принуждению: "Никто не сопротивлялся княжескому приказу, угодному Богу, и крестились если не по собственной воле, то из страха перед приказавшими, ибо его религия была связана с властью". В других же городах замена традиционного культа новым встречала открытое сопротивление. В Новгороде сохранилась легенда о введении там христианства епископом Иакимом Корсунянином и княжескими воеводами Добрыней и Путятой, когда "Путята крестил мечем, а Добрыня - огнем".

Христианство при Владимире было распространено преимущественно по узкой полосе, прилегавшей к великому водному пути из Новгорода в Киев; к востоку от Днепра, по Оке и Верхней Волге, даже в Ростове, несмотря на то, что проповедь доходила до этих мест, христианство распространялось очень слабо. В летописях есть известие о том, что в 992 г. князь Владимир с епископами на юго-запад, учил, крестил людей и в Червенской земле построил город, назвал его Владимиром и деревянную церковь Богородицы.

Глава4

Основные этапы развития Русской православной церкви.

Вскоре после официального христианства на Руси была создана первоначальная организация Русской православной церкви в форме метрополии константинопольского патриархата. Ее возглавлял метрополит, присылавшийся из Константинополя и имевший свою резиденцию в кафедральном соборе св. Софии в Киеве. Кроме метрополита из Царьграда были присланы и епископы, кроме того Владимир привел с собой священников из Корсуля и Анна привезла с собой своих священников. Но всего этого числа было недостаточно для крещения и обучения людей в Киеве и других местах, есть известие о том, что священнослужители были призваны из Болгарии, многие епископы и даже метрополит Михаил были болгарами. Однако, даже большее количество призванных священников не могло удовлетворить потребности в них, надо было увеличить число русских священников, а это не могло произойти иначе, чем через специальное обучение. Такое обучение было внедрено сразу после всенародного крещения в Киеве. Для этого, по свидетельству летописца, по приказу Владимира, у лучших граждан отбирали детей и раздавали учиться к священникам при церквях.

Из летописи можно узнать так же и о том, какое сильное влияние духовенство стало иметь на общественный строй. Владимир советовался с епископами не только о том какими средствами ускорить распространение христианства, но и о том, как наказывать преступников, вместе со старцами епископы предлагают князю куда употреблять виры - и он соглашается с ними.

Параллельно с этими событиями идет формирование церковной организации. Время учреждения Киевской митрополии определяется косвенным путем, поскольку об этом говорят, главным образом, иностранные источники. Можно предположить, что она была основана между 995/997 г.г. Вероятно, Софийский собор первоначально был деревянным, а в 1037 - начале 1040-х годов был построен храм, который сохранялся до сих пор.

Церковное управление на местах, в важных политических и административных центрах, осуществлялось епископами, подчиненными метрополиту.

Уже со времени Владимира и к первым десятилетиям княжества Ярослава можно отнести создание епископий в Белгороде, Новгороде, Полоцке, Чернигове, Турове и в некоторых других городах. Это - время христианизации и включения в орбиту церковной власти основной территории государства, населенной древнерусской народностью. Все епископии были созданы в важнейших центрах феодализирующегося государства.

Новая русская церковь на Днепре и Волхове стала новым и обильным источником доходов для её «духовной матери», константинопольской церкви, и новым орудием эксплуатации в руках верхов киевского общества. За эти материальные выгоды можно было заплатить приспособлением христианской идеологии к народной религии днепровцев, тем более что эта плата не расценивалась материальным образом, - попросту говоря, ничего не стоила. «Издержки производства» свелись только к нескольким усмирениям народных бунтов, во время которых опять – таки была пролита главным образом кровь смердов и пострадало их хозяйство. В 10 – 11 веках монастыри являются хозяйственными предприятиями эксплуататорского характера.

В меньшей степени, но те же черты можно уловить и в истории основания некоторых церквей. Церкви ставились почти исключительно князьями и боярами или в качестве официальных государственных храмах, или в качестве фамильных усыпальниц, или для обслуживания культов излюбленных святых. Это явление ярко запечатлелось и в иконографии.

Иное положение заняла церковь в следующий период – удельного феодализма, когда после разгрома Киевской Руси татарами и ее запустения центр русской жизни переместился в Новгородскую и Ростовско-Суздальскую области.

Период с 13 до середины 15 века характеризуется типичными чертами феодального строя: феодализация охватила все стороны русской жизни, в том числе и сферу религии и церкви. Рост денежного хозяйства и обычно сопровождающие его кризис крестьянства и коллизия городского и феодального общества были еще делом будущего. Утверждение феодального строя оказало немаловажное влияние на церковную организацию, которая претерпела существенные изменения сравнительно с теми формами, в какие она отлилась на Днепре. Там по преимуществу действовало византийское церковное право, принесенное греческим клиром; здесь византийские церковные нормы сохранились лишь номинально, форма церковного господства приобрела феодальный характер и совершенно спаялась в одно органическое целое с формами светского феодального господства. Общество 13-14 веков в целом сохраняет старый взгляд на религию.

С другой стороны, элементарные познания по части христианского вероучения ,и культа были чужды не толь­ко мирянам и низшему духовенству, но и монашеству и представителям высшей иерархии. В этом отношении очень любопытны сообщения иностранных путешествен­ников, относящиеся, правда, к 15 – 17 вв., но тем более имеющие силу для рассматриваемой эпохи. Иностранцы утверждают, что простые миряне не знали ни евангель­ской истории, ни символа веры, ни главнейших молитв, в том числе даже «Отче наш» и «Богородице дево», и на­ивно объясняли свое невежество тем, что «это очень вы­сокая наука, пригодная только царям да патриарху и вообще господам и духовным лицам, у которых нет работы».

Богословные знания были мало распространены в среде духовенства даже в конце 17 века; лишь очень небольшая часть русского грамотного монашества имела настоящее понятие о христианском священном писании и вероучении, а прочие книжники-монахи 14 – 16 веков заменяли христианскую богословную систему своеобразной собственной системой, которую обычно не совсем правильно называют начетничеством.

Имеют место быть сведения о том, что попы и причетники часто приходят для совершения службы пьяными, иной раз затевают между собою ссоры, сквернословную ругань и драки, даже «до кровопролития».

Другие православные «всяких чинов люди совсем иногда не ходили в церковь и никогда не говели, хотя заявляли претензии на погребение при церкви, жалобы на такое небрежное отношение к исполнению основного требования христианского благочестия идут вплоть до указов Петра 1.

В простоте душевной русские того времени не скрывали и того значения, какое они приписывали иконам. Икона – это их наиболее близкий, домашний бог, это их личный фетиш, они так и называли икону богом. Тот обычай, какой сохранился теперь только у немногих отсталых крестьян да у серого монашества, обычай кланяться при входе в дом прежде всего богу, тогда был всеобщим, и если гость, входя не видел иконы, первый вопрос его был: где же бог? Этот бог живет и чувствует, видит и слышит.

В 13 – 15 веках по общему правилу святой почитался обыкновенно только в той местности, где родился, жил и создал себе репутацию святого.

Со второй половины XV в. наступает экономический переворот — появляется посто­янный и с каждым десятилетием расширяющийся ры­нок для сбыта сельскохозяйственных продуктов, ра­стут города и возникает русское бюргерское сословие, и вместе с тем денежные отношения проникают в деревню и преобразовывают отношения между господами и кре­стьянами. Старые самодовлеющие феодальные миры теряют свою независимость, центробежные силы слабе­ют, крепнут силы центростремительные, и в XVI в. сла­гается Московское государство на развалинах прежних удельных княжеств и крупных боярских вотчин. Феодальные церковные миры уступают место мо­сковской централизованной митрополии, а потом и пат­риархии. В течение второй половины XV и всего XVI в. кипит на этой почве ожесточенная социальная борьба, в которой церковные группы и деятели принимают оживленное участие. Кризис феодальной церкви сопровождается появлением разнообразных еретических течений.

Так церковь вдвинулась в орбиту новых социально-политических отношений, вовремя стряхнув с себя гири феодализма, тянувшие ее к гибели. Однако урегулированием экономической базы дело не кончилось. Порвав с удельным феодализмом и перейдя в подчинение москов­ской «державе», церковь должна была провести центра­лизацию в культах и организации.

Превращение церкви из орудия господства феодалов в орудие господства дворянского государства получило свое завершение в 17 веке.

Все церковные соборы XVI и XVII вв. созывались царскими указами, члены их приглашались лично царскими грамотами, порядок дня определялся царем, и самые проекты докладов и постановлений, составлялись, заранее предсоборными комиссиями, состоявшими обычно из бояр и думных дворян. На заседаниях соборов всегда присутствовал или царь, или его уполномоченный боярин, который зорко следил за точным выполнением предначертанной программы.

Официальная реформа и разгром церковной оппозиции.

Сущность официальной реформы заключалась в уста­новлении единообразия в богослужебных чинах. Объеди­ненная российская церковь, родная сестра восточных церквей, не имела единообразного богослужебного чина и разнилась в этом от своих восточных собратий, на что постоянно указывали и Никону и его предшественникам восточные патриархи. В единой церкви должен был быть единый культ. Соборы XVI в., возведя в ранг всероссий­ских святых местных патронов, не завершили этим дело объединения культа. Надо было ввести единообразие также и в богослужебном чине, заменить удельную бого­служебную пестроту московским единообразием. Воп­рос о проведении этой принципиальной реформы возник еще до Никона в связи с победой техники в книжном деле. Пока были рукописные книги, изготовлявшиеся на местах местными переписчиками и по местным ори­гиналам, вопроса о реформе и быть не могло; но когда во второй половине XVI в. в Москве появился Печатный двор и было решено снабжать все церкви печатными богослужебными книгами, справщики, т. е. редакторы печатных изданий, открыли необычайное разнообразие в рукописных книгах как со стороны отдельных слов к выражений, так и со стороны чинов богослужебных об­рядов. Ошибки и описки было нетрудно исправить; но дело было сложнее — нужно было выбрать какой-то один, наиболее правильный, чин и зафиксировать его в печатных книгах, уничтожив тем самым все остальные обрядовые варианты. Главное затруднение оказалось в выборе образца для исправления. Для царя и Никона это были тогдашние греческие чины; для огромного большинства клириков — древние русские чины, закреп­ленные в «харатейных» (рукописных) книгах.

Внутрицерковное движение кончилось победой официальной реформы. Дворянско-московская церковь нашла свое кредо и при его помощи стала утверждать свое господство. Осужденные служители старой веры, однако не подчинились и ушли «в раскол», т.е. отклонились от официальной церкви и продолжали с ней борьбу разными способами.

С конца 60-х годов 17 века Московское государство неоднократно потрясается восстаниями, возникающими в разных местах, как в центре, в самой Москве, так и на окраинах, на далеком севере и на Дону. Почти все эти движения носят религиозную окраску.

В практической жизни крестьянина большое значение имели пережитки старинных магических манипуляций, чем обряды нового христианского культа.

В XVIII в. в различных слоях рас­кола началась внутренняя дифференциация, которая при­вела единое течение раскола к противоположностям, по­ставила различные элементы раскола друг против друга. В этом развитии противоположностей и крайностей, в раз­витии борьбы между отдельными течениями внутри рас­кола самый термин «раскол» потерялся и обезличился. Новые формы жизни принесли с собою новые силы, но­вые организации и новые клички. Если XVII в. был геро­ическим, то XVIII — был веком эпигонов.

Конец XVII в., весь XVIII и первые 60 лет XIX в. русской истории проходят под знаком крепостного права. На базе крепостного хо­зяйства проходит первый этап своего развития товар­ное земледельческое производство помещика, выраста­ет торговый капитал и пускает первые свои ростки промышленный капитал. Явления церковной жизни, однако, тесно переплелись с политическими явлениями, ибо церковь начиная с

20-х годов XVIII в. из фактической служанки государства формально превращается в орудие государственного управления. Перемены, происходящие в церкви, всегда являются следствием перемен в политической жизни. Церковь совершенно утрачивает способность к каким-либо самостоятельным выступлениям и действует лишь как одно из учрежде­ний самодержавия.

Контроль был вверен обер-прокурору синода, светскому чиновнику, названному в официальной инст­рукции 1722 г. «оком государя и стряпчим по делам го­сударственным». Он, подобно обер-прокурору сената, обязан был «смотреть накрепко, дабы синод свою долж­ность хранил и во всех делах истинно, ревностно и по­рядочно без потеряния времени по регламентам и ука­зам отправлял», «также должен накрепко смотреть, да­бы синод в своем звании праведно и нелицемерно посту­пал». В случае упущении или нарушений указов и рег­ламентов обер-прокурор должен был предлагать синоду, «дабы исправили»; «а ежели не послушают, то должен в тот час протестовать и иное дело остановить, и немед­ленно донесть нам (императору).

«Попечение» синода о церковных вотчинах привело не только к уменьшению доходов казны, но также и к таким последствиям, которые стали грозить безопасно­сти дворянского государства. Эксплуатация крестьян ар­хиерейских и монастырских вотчин приняла неслыхан­ные по жестокости и грабительству размеры; на кресть­ян сыпались как из рога изобилия лишние сборы и по­винности, «всяческие обиды и разорения».

Плоды реформы правительство пожало в начале XIX в., когда старые, уже не удовлетворявшие новым требованиям коллегии были заменены министер­ствами, в которых строго проводился принцип едино­личного управления.

В 1718 г. были закрыты все домовые церкви, кроме церквей, принадлежавших чле­нам императорской фамилии, «ибо сие лишнее есть и от единой спеси деется, и духовному чину укоритель­ное: ходили бы господа к церквам приходским и не стыдились бы быть братиею хотя и крестьян своих в обществе христианском», мотивирует эту меру задним числом Духовный Регламент. Таким образом, частный культ был запрещен, и вместо домашних духовников, своих холопов, прихожане должны были обращаться к приходским духовникам, служителям государствен­ной церкви.

Стремления правительства к уменьшению числа лиц духовного сословия идут в XVIII в. по двум направле­ниям. Первый, как будто рациональный, путь к разре­шению проблемы заключался в установлении нормаль­ных штатов приходского духовенства.

Государственная церковь должна была прежде всего и главным образом исполнять те обязанности, которые на нее возлагало государство.

Вопрос об идеологии был больным вопросом в XVIII в. XVII век еще не знал его; пока нерушима стоя­ла «старая вера», отправление обрядового культа было в то же время и самым главным делом веры. Ре­форма Никона разрушила старую веру, но не дала ни­чего взамен ее, в конце концов и сам Никон усомнился в правильности той «новой веры», какую принесли с собой исправленные по греческим образцам служебники. Но­вый обряд не мог приобрести такого же авторитета, как старый. И уже при Никоне высказывается мысль, что дело не в обряде, а в религиозной теории, т. е. в том, что всегда было на последнем плане в дониконовской церкви.

До конца 19 века новая «богословия» туго прививалась к духовной среде.

Дела о «суевериях», т. е. о явлении новых икон, от которых про­исходят чудеса, о появлении юродивых и благочестивых целителей молитвой различных болезней не сходят с консисторских столов в течение XVII и XIX вв. Отноше­ние к таким делам почти всегда было самое строгое, хотя бы виновники их были самыми ортодоксальными людь­ми. Зато провозглашение новых святых и новых мощей, происходившее официальным образом, всегда обстав­лялось самым торжественным образом, при непремен­ном участии высокопоставленных особ. В этих случаях церковь всегда умела блеснуть в качестве «руководи­тельницы» народной массы. Сами императоры, кончая Николаем II, нередко принимали здесь активное уча­стие, и эти празднества для объективного наблюдателя всегда получали любопытный и весьма поучительный смысл.

В первой половине XVIII в. правительство вместе с синодом вело свирепую борьбу против раскольничьих общин, сложившихся в конце XVII в. на различных ок­раинах Московского государства. Поэтому начиная с XVIII в. новые общины раскольников слагаются пре­имущественно за рубежом. Это была такая же оживлен­ная эмиграция и по таким же мотивам, как эмиграция из Англии пуритан в XVI в. и индепендентов в XVI и XVII вв. С особенной силой эта эмиграция шла во время бироновщины, в 30-х годах XVIII в., когда вакханалия властей над раскольниками достигла ужасающих размеров. К концу XVIII в. регистрированных расколь­ников по берегам Оки и Волги только в пределах Ниже­городского края .насчитывалось до 46000. В пристанях и приречных слободах старообрядцы захватили в свои руки все судостроение и торговлю, совершенно оттеснив в сторону немногочисленное купечество, державшееся никонианства.

В середине XVIII в. старообрядческая буржуазия, российская и зарубежная, обладала уже «великими про­мыслами и торгами». Правительство Екатерины II учло это обстоятельство как финансовую возможность и отме­нило целый ряд ограничений, взвалив зато на плечи ста­рообрядцев тягло на общем основании. В конце 1762 г. был опубликован манифест Екатерины, призывавший в Россию селиться людей всех «наций», «кроме жидов», а также приглашавший вернуться в Россию всех русских беглецов, обещая им прощение преступлений и другие «матерняя щедроты». Под беглецами в первую голову, как разъяснил сенат, разумелись раскольники; кроме права вернуться им были обещаны и другие льготы: раз­решение не брить бороду, носить какое хотят платье, шесть лет свободы от всяких податей и работ; каждый имел право либо вернуться к прежнему помещику (!) либо записаться в государственные крестьяне или в ку­печество.

В XVIII в. в поло­жении крестьянства, по существу, не было перемен; были только моменты особого обострения крепостного права, но не было таких моментов, которые открывали бы перед крестьянином перспективы лучшего будущего. XIX в. начался указом о свободных хлебопашцах, за­тем началась агония крепостного права в виде аракчеевщины и тисков николаевской эпохи; после этого пришла эмансипация, которая при всей ее половинчатости все-таки глубоко затронула крестьянский быт и заставила мужицкую мысль шевелиться несколько быстрее, чем раньше. Поэтому и религиозная жизнь крестьянства в XIX в. неизмеримо богаче, чем в XVII или XVIII в.: секты появляются одна за другой в бесчисленном количестве.

Крестьянство, по самому существу своему поставлен­ное лицом к лицу со стихийными силами природы, для него таинственными и неведомыми, не в силах уйти из сферы религиозного мышления. Даже простое бегство от невыносимых условий жизни оно облекло в религиозную форму, возвело в религиозный принцип жизни. Бегство и странничество, естественные житейские явления 18 века, служившие для крестьянства чуть ли не единственным выходом из тисков тогдашней жизни, получали религиозную санкцию и были легко исполнимыми заповедями.

К последней четверти XVII в. относится начало двух других крупных течений сектантства, возникших в кре­стьянской среде,—духоборчества и молоканства. Секты «духовных христиан», как называли себя и те и другие, сформировались в последней четверти XVIII в.. Духоборцы появились в Екатеринославской губернии, среди казачьего населения, которое в царствование Ека­терины было до крайности стеснено и разорено раздача­ми, украинских казачьих земель помещикам; молокане одновременно с ними дали о себе знать в Тамбовской гу­бернии-—отчасти среди крестьян, отчасти среди мелкого городского мещанства и ремесленничества. Между той и другой сектой много общего, и вначале власти духовные и светские их путали; однако между ними есть и разли­чия, которые объясняются не совсем одинаковым соци­альным составом и различными условиями их быта.

Молоканство и духоборчество молочноводского перио­да были типичными проявлениями коммунистического сектантства в период разложения крепостного права, когда крестьянство жило между крепостным игом и освобождением без земли. Всякая подобная религиозная организация неми­нуемо превращалась в орудие накопления для части ее членов и таким путем особенно быстро становилась организацией господства и эксплуатации. На иллюзиях никогда нельзя строить ни свободы, ни равенства, ни ма­териального благополучия трудящихся масс.

Торгово-промышленный рогожский союз в первые 30 лет XIX в. выступил в новой, еще почти неслыханной в России, роли. Крестьянам был прямой расчет переходить в старообрядчество, ибо перед ними откры­валась перспектива быстрого выхода из крепостного со­стояния и избавления .от рекрутчины.

Правительство Николая I плохо разбиралось в раз­личных раскольничьих направлениях и толках, но оно ставило себе определенную и вполне понятную с его точ­ки зрения задачу: разрушить основу раскола посредством экспроприации его имуществ и разгрома его организа­ций—как благотворительных, так и богослужебных.

Между тем с падением крепостного права обстоятельства для старообрядчества складывались необыкновенно благоприятно. Начиная с 60-х годов раскол растет настолько быстро, что все население к концу

70-х годов делится почти поровну между православием и расколом.

В то время как старообрядческая поповщинская цер­ковь неуклонно шла по ясной и неизменной линии своего развития, беспоповщинские организации, как и в XVIII в., продолжали переживать значительные колебания, прохо­дя через смены оживления и упадка, и не могли так же прочно укрепиться, как поповщина, отчасти вследствие репрессий правительства, отчасти в силу раздиравших их внутренних противоречий и слабости той почвы, на кото­рой они находились. Поповщинская церковь организова­ла массы, раскинув свои общины по всей России и связав их сначала единством культа, а затем единством и куль­та и иерархии. Беспоповщинские организации были авто­номными общинами, мало связанными одна с другой; в каждой из них слагались свои обычаи и своя идеология.

Подобно беспоповщине, роль организующей первона­чальное накопление силы сыграли в начале XIX в. и скопческие организации, действуя в среде сначала торго­во-промышленного, а затем ссудного приложения капи­тала. Специфической особенностью скопчества была его способность содействовать быстрейшему процессу диф­ференциации крестьянства и вытягивать из деревни в го­род наиболее податливые и подходящие для капитала элементы.

Золотое время для скопчества окончилось в 20-х годах 19 века.

После 1861 г. сектантст­во получило чрезвычайно широкое распространение и обнаружило целый ряд новых форм и видоизменений, обусловленных пореформенной экономикой и бытом го­рода и деревни. Многочисленные секты пореформенно­го периода резко распадаются на две группы — на секты чисто крестьянского характера, возникшие в связи с про­ведением реформы 1861 г., и на секты мелкобуржуаз­ные, смешанного состава, вбиравшие в себя мелкобуржу­азные и полукапиталистические элементы деревни и города и возникавшие в связи с быстрым ростом капита­лизма после 1861 г., который разлагал деревню на про­тивоположные полюсы и питал на первых порах мелкую буржуазию города — кустарей, лавочников, мелких хозяйчиков ремесленных мастерских и небольших фаб­рик и заводов. В то время как секты первой категории отличались известными индивидуальными чертами, свя­занными со злобой дня, секты второй категории обнаруживают некоторые общие черты, в особенности ослабление коммунистических и мистических тенден­ций, заменяющихся нередко самой откровенной защитой частной собственности и рационализмом в догматике и в обрядности. Если секты первой категории были еще организациями борьбы трудящихся, то секты второй категории были уже неприкрытыми организациями эксплуатации и если боролись, то только со своим злей­шим конкурентом в этой области—синодальной цер­ковью.

В начале 70-х годов обнаружилось в некоторых де­ревнях Екатеринбургского уезда повальное бегство кре­стьян в леса со всем скарбом и детьми. Следствие выяс­нило, что крестьяне уходят в лес от антихриста, царя­щего якобы теперь в мире; всякий, кто не хочет принять его печать, должен уходить в пустыню. Печать антихри­ста—это деньги; она распространяется всюду в куплях-продажах, и всякий, кто что-либо покупает или продает, принимает печать антихриста. Одновременно с этими вполне ясными сектами появи­лась в северной части Вятской губернии еще одна секта, которую некоторые корреспонденты Пругавина считали даже не сектой, а скорее политической группой.

Уральские секты эпохи эмансипации вращаются еще в среде старых представлений и формул в зависимости от хозяйственной отсталости Приуралья, для которого эмансипация была тяжелым, мучительным переломом. Во внутренней России эмансипация дала новые формы сектантства. Она покончила со старыми примитивными формами мессианизма и со связанной с ними мистикой, выдвинув практические задачи, продиктованные новыми условиями быта. Эта перемена в характере сектантства была обусловлена историческим ходом событий, опроки­нувшим эсхатологические ожидания. Взамен конца света пришла эмансипация. Оставалось либо отбросить совсем эсхатологию и искать новые религиозные пути, либо со­хранить эсхатологию в официальной церковной оправе, пойдя на примирение с церковью. Вследствие этого раз­витие сектантства на старых началах после реформы 1861 г. приостановилось. Но уже в 60-х годах обнаружи­лись следствия частичной экспроприации крестьянства. Жизнеспособными и получившими широкое разви­тие оказались именно те секты, которые были связаны с процессами накопления, твердо держались принципа частной собственности и ставили своей задачей содей­ствие обогащению своих сочленов. Такие секты появи­лись также в Херсонщине, откуда они распространились по соседним украинским губерниям.

В 90-х годах начинается быстрый процесс нивели­ровки различий между всеми мелкобуржуазными штун-дистскими толками и постепенное слияние их в одну ор­ганизацию. Этот процесс проходит под знаменем так на­зываемого баптизма. Последний проник в Россию из-за границы в 70-х годах, сначала в немецкие колонии. Сохраняя в основном характер евангелической секты, баптизм отличался от остальных сект этого рода тем, что не признавал крещения над младенцами, требуя созна­тельного отношения крещаемого к этому обряду, и пото­му устанавливал для вновь вступивших в секту пере­крещивание. Общины были организованы в «Союз баптистов России», с центральными съездами, центральным советом и с центральной кассой взаимопо­мощи, имевшей свои филиалы на местах.

Этот блестящий успех баптизма объясняется тем, что за баптизмом стояла уже сила международного капита­ла. Баптистские организации в Европе и в особенности в Америке были еще в 90-х годах захвачены в свои руки капиталистами, промышленными и финансовыми, сумев­шими путем финансирования баптистских общин прев­ратить их наставников в своих агентов. Острие было на­правлено, конечно, в рабочие кварталы; вербовкой ра­бочих в баптизм стремились отвлечь пролетариев от их классовой борьбы и создать кадры штрейкбрехеров. Бап­тизм в руках капитала оказался чрезвычайно гибким и плодотворным орудием, и в 1905 г. он приобрел уже международный характер: был организован Всемирный баптистский союз. Усиленная пропаганда баптизма в России, которая велась под руковод­ством и при живейшем участии проповедников из-за границы, совпадает с проникновением в Россию иност­ранного промышленного и финансового капитала.

Таковы основные направления русского сектанства после 1861 года. Было немало других сект, многие из которых существуют до сих пор, но все они примыкают к описанным.

Революция 1905 г. произвела новый сдвиг в области религиозных исканий. Сначала ее влияние в этой сфере было чисто разрушительным: божество временно исчез­ло со сцены в качестве режиссера трагикомедии жизни даже в представлениях косного крестьянства. Но когда революционная волна спала, сектантские искания возоб­новились с новой силой.

Шесть с половиной деся­тилетии, в течение которых дворянское самодержавное государство просуществовало после ликвидации его кре­постнической базы, были, в сущности говоря, эпохой его последних судорожных усилий в борьбе за существо­вание. Подтачиваемое быстрым ростом промышленного и банкового капитала и потрясаемое периодически вспы­хивавшими и все усиливавшимися революционными дви­жениями пролетариата и крестьянства.

Все церковные денежные капиталы, как уже указанные архиерейские и монастырские, так и капиталы неко­торых крупных городских церквей, должны были обяза­тельно помещаться в государственные процентные бума­ги и храниться в Государственном банке.

После почти пятилетней подготовки 13 июня 1884 г. были наконец опубликованы правила о церковноприход­ских школах. По официальному разъяснению, цель их учреждения кроме распространения элементарной гра­мотности заключалась в том, чтобы «воспитывать в де­тях страх божий, преподавать им значение веры, вселять в их сердца любовь к святой церкви и преданность к царю и отечеству».

Удар, нанесенный революцией 1905 г. самодержав­ному строю, больно поразил и церковь. Больше того, ища спасения и высматривая тот балласт, который можно было бы сбросить с тонущего корабля, царское прави­тельство не постеснялось пожертвовать в первую голову именно привилегированным положением православной церкви, как будто уже не надеясь более на действенность тех средств, какими могла помогать и помогала ему церковь. Манифест 17 апреля 1905 г. объявил веротерпи­мость, узаконил свободу перехода из православия в другие христианские исповедания, предоставил легаль­ные права для существования старообрядческих и сек­тантских организаций, кроме «изуверных» (скопцов и хлыстов), и признал за старообрядческим и сектантским клиром звание священнослужителей.

Синодская церковь была потрясена до основания Октябрем, разгромившим и уничтожившим начисто ее классовую и государственную опору. Последующее де­сятилетие было периодом ее быстрого разложения и упадка. Разбитой оказалась и старообрядческая цер­ковь, так как ее хозяева, промышленные и банковские тузы, оказались или физически уничтоженными и экс­проприированными, или по ту сторону границы Совет­ского Союза, в эмиграции. Только сектантство в некоторых местах обнаружило живучесть и даже расширило свою базу за счет упадка православия.

В начале девяностых христианство переживает упадок на Западе, даже в Соединенных Штатах, где наибольшее количество людей посещает церковь. Опросы общественного мне­ния, проведенные в 1991 году, показали, что лишь 58 % американцев считают, что религия играет важную роль в их жизни, а в 1952 году их было 75 %.

Мы не можем выяснить, каким было общественное мнение в Средние века, но христианство дореформационного периода потрясает своим единством. В XVI веке Реформация перенесла акценты на отношения индивидуума с Богом, открыв двери для дробления христианства. С тех пор возникло и распалось много сект, необоснованным оказалось убеждение верую­щих, членов секты, что именно их вера является истинной. Потеря уверенности подорвала саму религиоз­ную веру.

В то же время религия продолжает борьбу с прогрес­сом в естественных науках. Дело даже не в том, что эволюционную теорию Дарвина или «Большой взрыв», объясняющий творение, не удается примирить с библейскими представлениями. Более важно, что наука приучила людей предъявлять строгие требования к до­казательствам, а религия не в силах им отвечать.

Организованные христианские церкви теряют авто­ритет в современном мире; и многие люди обращают­ся к самым различным верованиям: астрологии, сайентологии, различным формам восточного мистицизма, целому ряду течений, которые принято называть «нью эйдж». Будущее покажет, выдержат ли эти новые рели­гиозные течения испытание временем и можно ли их будет поставить рядом с христианством.

Но на мой взгляд в последнее время религиозная обстановка в России не столь однозначна как изложено выше, а даже напротив – происходит «Второе Крещение Руси» . Об этом свидетельствует восстановление старых и строительство новых церквей, количество людей, посещающих богоугодные заведения, переориентация российских политиков на религиозный лад и т.д. Я думаю, что такая перемена настроений вызвана распадом СССР с его атеистической политикой и рядом менее существенных причин.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

По мнению многих ученых крещение Руси в конце Х века не было результатом особой «богоизбранности» ее самой и древнеруссов, оза­рения всевышним князя Владимира и просвещения бо­гом «русского народа светом Христовым», как утвержда­ют богословы.

Принятие христианства Русью как государственной религии явилось закономерным следствием длительного и далеко не простого социально-экономического и куль­турного развития древнерусского общества.

Введение христианства на Руси было крупнейшим событием, отметившим важный этап в развитии фео­дальных отношений, пришедших на смену родовому строю с его язычеством. Оно помогло укреплению Древ­нерусского государства, его консолидации и повышению международного престижа. Вместе с этим оно свиде­тельствовало о большом сдвиге в идеологии Киевской Руси. Ибо новая религия была приспособлена к классо­вому обществу, тогда как языческая не знала классов, не требовала подчинения одного человека другому, не освящала отношений господства и подчинения.

Принятие христианства сыграло немаловажную роль в дальнейшем развитии материальной и духовной куль­туры древнерусского общества. Неправомерно было бы отрицать, что церковь сыграла вполне определенную по­ложительную роль в развитии на Руси письменности, зодчества и живописи, возвышении Москвы, развитии патриотического и национального самосознания и нрав­ственного возвышения русского и других народов Руси и России. Не без основания теологи Евангелической , церкви ФРГ, как и православные богословы, считают, что русское христианство обогатило и «европейскую культуру своим вкладом: богословием, философией, ли­тературой, церковной архитектурой, иконописью, церков­ной музыкой».

Но, разделяя эти суждения, нельзя забывать и о той роли церкви, какую она играла как служанка самодер­жавия и господствующих классов, какое она утверждала мировоззрение.

. «Церковь всегда обнов­ляется»,—заявил сравнительно недавно митрополит Во­локоламский и Юрьевский Питирим. Это одно из ее свойств. И именно поэтому он полагает, что «церковь жила при рабовладельческом строе, при феодализме, она будет жить и при другом государственном строе». Как? Этого Питирим не знает. Обращение Питирима к истории для прогноза будущего церкви—свидетельство, что ныне именно на оценке ро­ли русского православия в истории Руси и России, раз­витии нашей государственности и культуры сосредото­чен центр противоборства научного и религиозного ми­ропонимания.

Происшедшие сдвиги в богословской интерпретации нашей истории свидетельствуют, что православные идео­логи прилагают немало усилий, дабы представить про­шлое русской церкви созвучнее нашему времени, соци­ально-политическим взглядам и интересам современных верующих. Делается это и для того, чтобы представить русское православие положительным только фактором в жизни общества и тем самым повы­сить его привлекательность, продлить его существова­ние. При всех изменениях богословских воззрений на роль и место русского православия в истории неприми­римость научного и религиозного мировоззрения остается неизменной. Происшедшая эволюция богословского ис­толкования истории нашей Родины может порождать в определенных слоях населения ошибочные представле­ния о реальной роли религии в социально-политической жизни общества. Ввиду этого необходимо уделить боль­ше внимания критике православно-христианского веро­учения как отправного пункта освещения православны­ми идеологами событий прошлого и настоящего, ра­скрытию действительной роли религии и церкви в истории нашей страны, не допускать ее преувеличения и идеализации. Только при этом условии воспитание ис­торией в полной мере будет служить делу формирования у всех трудящихся научно-материалистического миро­воззрения и морали, становлению че­ловека, свободного от религиозных предрассудков.