Реферат: Царевич, не помнящий зла

Несомненно, читателю хорошо знакомо название одного из самых популярных произведений древнеегипетской литературы — «Сказки о двух братьях». Однако о самой рукописи, хранящейся ныне в Британском музее, мы знаем очень мало. Около 1850 года англичанка миссис д'Орбинэ купила единственную копию этого шедевра у неизвестной личности в Италии. Спустя два года французский ученый Виконт Эммануэль де Руже, которому госпожа д'Орбинэ доверила хранение папируса, опубликовал так называемую «Заметку об одном египетском иератическом манускрипте», включавшую в себя текст самой сказки. Эта публикация произвела настоящий фурор в научном мире, открыв новую, неизвестную до того, страницу древнеегипетской литературы — беллетристику.

Как считают исследователи, текст сказки переписан рукой писца Иннана с не дошедшего до нас оригинала в конце XIX династии (конец XIII века до н. э.). В последних строках его упоминаются, кроме самого переписчика, имена еще трех писцов, являвшихся, по смелому предположению ученых, членами одного литературного кружка. Неясным до недавнего времени оставалось лишь одно: в посмертных записках миссис д'Орбинэ, опубликованных в журнале «Woman Magazine», упоминались, наряду с рукописью «Сказки о двух братьях», еще два больших свитка, купленных ею у таинственного итальянца и найденных им, по его словам, в одном месте!

Что же это были за свитки? Задавшись таким вопросом, известный американский египтолог Джон Д.Твикс, являющийся экспертом по рукописям Нового Царства, в сотрудничестве с не менее известной прорицательницей Марией Генриеттой, провел необходимые изыскания в этом направлении. Недавно его многолетние труды увенчались успехом: им был найден сначала один, а затем и другой потерянный текст. Спустя полгода Твикс сделал сенсационное сообщение об обнаруженных и расшифрованных им двух новых древнеегипетских сказках.

«Год тринадцатый, время разлива. В седьмой день третьего месяца¹ отец мой, фараон Мерин-Птах XIII, — да упокоит его души всемилостивый Ра! — призвал меня, сына своего от первой жены, во дворец, и вот — повеление мне отправляться в Пунт² на большом тридцативесельном корабле за эбеновым деревом, слоновой костью и благовониями для храма Амона-Ра в Карнаке. И опечалился я в сердце своем, ибо предстояла мне долгая разлука с царицей души моей, прекрасной Хатшепсут! И опустил я голову, и заплетались ноги мои, когда выходил я от отца своего, — да упокоит его души всемилостивый Ра! Но догнала меня старая служанка ненаглядной моей царицы, немая от рождения, и знаками велела мне следовать за собой. Войдя в покои приемной матери, увидел я, что она совершает свой утренний туалет, и опустил глаза от смущения. Она же легким движением руки отослала двух юных рабынь, совсем девочек, которые заплетали в бесчисленные тонкие косички и умащали благовониями ее великолепные черные волосы, — и, встав с резного стула слоновой кости, порывисто шагнула ко мне. Тогда бросился я перед ней на мраморный пол и, обняв ее колени, поцеловал самую сердцевину чудеснейшего из лотосов, когда-либо произраставших на реке жизни. О прекраснейшая из прекрасных, — и я должен покинуть тебя в тот час, когда сердца наши сгорают от любви и души наши испепелены страстью! Но она ласково отстранила меня, хотя и видел я, что с трудом борется она с овладевшим ею желанием, и умоляла выслушать ее, ибо дело касалось самой моей жизни: «Твой отец замышляет против тебя недоброе. Смотритель женских покоев, мой постельничий, рассказал ему все про нас, и вот — задумал он умертвить тебя тайно, а трон после смерти оставить своему сыну от наложницы». — «Так вот для чего посылает он меня в столь далекое и опасное путешествие! — вскричал я, вскакивая и хватаясь за короткий меч, который всегда носил на бедре. — Я убью того жалкого выродка, который смеет называться моим братом, и сам пойду к отцу и потребую, чтобы он всенародно объявил меня своим наследником!» — «Глупый, — ласково возразила царица, целуя меня в лоб. — Будь мужествен и благоразумен: ты должен выполнить волю отца — и вернуться в Египет со славой!» — И склонился я перед владычицей души моей, промолвив смиренно: «Да будет так, о моя царица!» — И быстрым шагом вышел из ее покоев, не помышляя больше ни о чем другом, как только об успехе нашего путешествия. И вот, уже спустя три дня, караван из пятидесяти волов, груженных лучшим, что рождает Египет, двинулся по обильной колодцами дороге, пролегающей по дну ущелья Вади-Хаммамат, к Красному морю. И спустились мы к морю, и увидел я судно: сто двадцать локтей имело оно в длину и в ширину — сорок; и тридцать отборных моряков из Египта было на нем. И был тот корабль, помимо деревянных шипов, крепящих обшивку его к поперечинам, как то обычно бывает на речных судах, — укреплен еще в носовой и кормовой частях поперечными балками с выступающими концами, стянутыми для прочности канатом вдоль внешней стороны бортов, — для плавания по морю. И по бортам в один ряд с каждой стороны его торчало по пятнадцать гребных весел, и на корме еще два рулевых весла в уключинах, которыми управляли опытные кормчие, знающие небо так же хорошо, как и море. И на двуногой мачте, которая заваливалась в случае надобности к палубе, на двух реях висел широкий, низкий парус с изображением покровителя нашего — бога Ра. И пустились мы в путь, и счастливым было наше путешествие. При попутном ветре скоро достигли мы берегов Пунта и выгодно обменяли свой товар на серебро, а серебро — снова на товар. И наполнили мы наш корабль всем, что нам было необходимо, и взгляни: разве не было у нас вдоволь иби и хекену, нуденба и хесанта, и храмового ладана³ , которым умилостивляют всех богов? И уже спустя четыре месяца возвращались мы к родным берегам, и вот — грянула ночью буря, и ветер все крепчал, и вздымались волны высотою в восемь локтей. И рухнула мачта в волну, и сказал лукавый жрец, приставленный отцом моим, чтобы присматривать за мной: «Вот — море разгневано, и боги требуют себе жертву. Отдадим в жертву царевича, не то все мы погибнем!». И видел я, что жрец лжет, но не стал противиться судьбе, ибо все моряки, напуганные бурей, были на его стороне. И встал я в лодку из папируса, и спустили они лодку из папируса в волны, бьющие о борт, и оттолкнули веслами от корабля, и понесло меня ветром в море.

Много дней и ночей носило меня по хлябям морским, и помутился рассудок мой от жажды, и ослабела память моя от долгих страданий. И подобрали меня рыбаки, ловившие у берегов Нижнего Египта, и выкормила меня молодая женщина, кормящая грудью, ибо был я беспомощнее младенца. Когда же по прошествии времени спросили меня: «Кто ты?» — промолчал я и не знал, что ответить, потому что не помнил. И богатых одежд, которые подносили к лицу моему, я не узнавал. И остался я жить в семье бедного рыбака, подобравшего меня в море, и вот: вместо царского дворца — жалкая хижина из нильского ила, смешанного с глиной, навозом и рубленой соломой. И стены ее из ломаного кирпича и обмазаны илом. Окна ее — дыры, заткнутые тряпьем, дверь ее завешена циновкой, плоская крыша выложена пальмовыми листьями и стеблями камыша, и всякое время ходят по ней куры. И вместе с сыновьями рыбака, у которого я жил, выходил я в море, чтобы ловить, и два года ловил я рыбу в Красном море, как простой смертный. И ладони мои загрубели от тяжелых сетей, набухших соленой морской влагой, и по ночам соседская девушка выбирала из моих волос сухую рыбью чешую.

Однажды, проезжая по землям своего нома, увидел меня номарх и велел следовать за собой, так как понравился я ему лицом своим. И сказал он мне: «Будешь мне как сын, ибо жена моя бесплодна, и нет у меня детей». И остался я у номарха вместо сына. И вот — отправился мой приемный отец в Фивы и взял меня с собою, и сказал мне: «Отдам тебя в школу писцов, ибо это почетное занятие среди людей». И приняли меня в школу писцов, и было там, кроме меня, еще тридцать девять юношей, а всего сорок, которым выдали по деревянному ящику с папирусными свитками и по бронзовой чернильнице, ибо все мы были дети из богатых семей. И сказал нам учитель с оттопыренным ухом, за которым он всегда носил тростинку: «Смотрите — и делайте, как я». И опустились мы на землю, и подвернул каждый из нас левую ногу под себя, а на выставленное правое колено положил чистый папирус и стал писать. И учились мы зачинять тростниковые стилья и различать виды папирусной бумаги по цвету ее, по запаху и длине. И взгляни: разве не отличу я теперь с одного взгляда папирус из Себенниты, что в Дельте Нила, от папируса из Таниса или Сомса, подобно тому как любой из непросвещенных легко отличит священный папирус, выделываемый из сердцевины стебля, от грубой оберточной бумаги для торговцев! И чертили мы иероглифы на бел[овой стороне]⁴ бумаги, и был я первым среди учеников, потому что вылетало слово из уст учителя и были готовы уши мои, [чтобы услышать его⁵ ], И вот — пришел я к учителю и сказал: «Учитель, взгляни, что написал я сегодня ночью», ибо сам Тот⁶ водил в ту ночь моей рукой. И дивился учитель, читая письмена мои, и говорил: «Поистине, чудесный дар вложили боги в сердце этого юноши», ибо было то, что я написал, как лучшее из того, что написано рукой человека.

И настал день, когда собрал нас учитель во внутреннем дворе храма и разорвал на себе одежды свои, и возопил: «Горе нам, ибо вознесся бог к окоему своему, царь Верхнего и Нижнего Египта Мерин-Птах XIII. Вознесся он в небеса и соединился с солнцем, божественная плоть царя слилась с тем, кто породил ее!»⁷ И пали мы в пыль и рвали на себе волосы свои. И поднял учитель руку, призывая нас к тишине, и воскликнул: «Радуйтесь! Ибо обрели мы в этот день нового фараона, он тоже бог, сын бога, великий и могучий». И отозвал он меня в сторону, и положил руку мне на плечо, и сказал: «Будешь читать перед лицом фараона на церемонии». И вот [...] увидел я прекрасную царицу, сидящую по левую руку от молодого фараона, и словно бы тень прошла по моим глазам, и провел я тыльной стороной ладони по лбу своему и вспомнил все, что было со мной до того, как подобрали меня рыбаки, ловившие в Красном море. И увидел я, что самозванец сидит на моем месте, и исказилось лицо мое от гнева, и хотел я схватить меч свой, чтобы пронзить негодяя, но не было меча на бедре моем. И узнала меня царица моя, и узнал меня новый фараон, ибо испуг отразился в его глазах, и протянул он руку, чтобы схватили меня стражники его. И бросили меня в темничный колодец как бунтовщика и подстрекателя. А наутро должны были меня казнить. Коротки ночные часы, и с каждой каплей воды⁸ уходила от меня моя жизнь. И услышал я шорох наверху и, подняв глаза свои к круглому отверстию высоко над головой, увидел лицо немой служанки моей царицы. Кинула она мне веревку, и поднялся я по веревке наверх. И выступила из тени женщина и открыла лицо свое, и вот — о блаженнейший миг в моей жизни! — сама царица бросилась в мои объятия и зашептала, так что ее горячее дыхание обожгло мне кожу: «Охранники подкуплены. Ты должен бежать, ибо близится третья стража, и тогда будет поздно!» — « А ты? — воскликнул я, сжимая ее в своих объятиях. — Как же ты?» Но покачала она головой: «Фараон хватится меня, и во дворце поднимется переполох, и заметят исчезновение наше прежде, чем мы успеем уйти далеко. Беги один — и да будут ноги твои легки, как ветер!» И склонился я перед царицей своей, и вывела меня служанка ее со двора под покровом ночи, и побежал я из столицы на юг — так быстро, как только мог. И вот — в поле войско фараона, и увидели меня караульные и схватили меня. Не оказал я сопротивления им, но велел отвести меня к начальнику своему. И привели они меня к начальнику своему, а начальник их был знаком мне по походам против кочевников. И сказал я ему: «Не смотри на одежды мои, но смотри на лицо. Вот — я фараонов сын, который отправился по воле отца своего в Пунт и которого все считали погибшим. Но разве мог бы я стоять теперь перед тобой, если бы тело мое и кости мои лежали на дне морском? Не утонул я, хотя и бросили меня по приказу коварного жреца одного в утлой лодчонке посреди бушующего моря, — но вернулся живым и невредимым. Они же, хотя и остались на большом и крепком корабле, все погибли. Ныне же я хочу взять то, что принадлежит мне по праву». И склонился начальник царского войска перед своим законным повелителем. И той же ночью отобрали мы пятьдесят человек из войска и побежали быстро в столицу. И прошли мы во дворец беспрепятственно, ибо знали стражники начальника царского войска в лицо, он же в любое время дня и ночи имел к фараону свободный вход. А меня никто не узнал, ибо набросил я на себя одежду простого воина и прикрыл лицо свое плащом. И ворвались мы в царские покои, заколов охранников, стоявших у дверей. И вот — самозванец, бледный от страха и потный, как женщина после сношения. И сбросил я его за волосы на пол и хотел вонзить ему меч в горло, но удержал меня начальник царского войска и сказал мне: «О повелитель, удержи руку свою от убийства брата своего, ибо это брат твой». И склонил я слух к словам его и отбросил меч в сторону. И велел я прекратить резню во дворце, ибо и так уже достаточно было пролито крови. И воцарился я в ту ночь в Египте. Когда же настало утро, велел я слугам своим схватить смотрителя женских покоев, предавшего царицу свою, — и связали его и бросили в реку, кишевшую крокодилами, и сказал я придворным, которые при виде сего вострепетали за жизни свои и за жизни детей своих, ибо некоторые из них оказали мне в ту ночь сопротивление, — и сказал я: «Вот — первая и последняя казнь среди приближенных моих, ибо знаете вы, что ослабела память моя — и не помню я зла». И сказал я так потому, что разнеслась весть о злоключениях моих и я своими ушами слышал, как за спиной называли меня «царевич непомнящий». И восхвалили меня подданные мои и говорили: «Поистине — вот фараон, не помнящий зла!»

И по прошествии времени одарил я из своих рук бедного рыбака и сыновей его, с которыми ловил рыбу в Красном море. И назвал я номарха, приемного отца своего, истинным знакомцем своим⁹ . И зажил я счастливо с царицей сердца моего — несравненной Хатшепсут. [Колофон:] доведено же сие до конца прекрасно и мирно, — для души скромнейшего из писцов — писца Хори»¹⁰ .

Примечания:

1. Год в летоисчислении древних египтян состоял из трех сезонов по четыре месяца каждый. Месяц же делился на три декады по десять дней. Для того, чтобы совместить календарный и астрономический год, к последнему месяцу прибавлялось еще пять дней, посвященных богу Тоту.
2. Пунт — страна на территории современного Сомали.
3. Иби, хекену, нуденб, хесант, ладан — благовония.
4. Части слов, заключенные в квадратные скобки, восстановлены переводчиком. Выражения в квадратных скобках являются темными местами, допускающими разночтения. Многоточия в квадратных скобках — лакуны.
5. Буквально: «чтобы поймать его».
6. Тот — бог мудрости, письменности и счета.
7. Строки из гимна Атону-Ра.
8. Должно быть, имеется в виду вода, по капле вытекающая из водяных часов, которыми пользовались в Древнем Египте.
9. Истинный знакомец фараона — высокое придворное звание.

Мнение ученых об авторстве сказки разделилось: одни считают, что она написана от имени выдуманного фараона писцом Хори; другие же полагают, что «царевич, не помнящий зла», — это реальное историческое лицо, а «писец Хори» — всего лишь его псевдоним, который он получил от своего приемного отца и которым он подписывал свои первые литературные произведения в школе писцов. Примечательно, что это имя упоминается в «Сказке о двух братьях», относящейся примерно к тому же времени, что и «Царевич».

Использованная литература

Этот русский перевод одного из недавно найденных древнеегипетских текстов выполнен Константином Ситниковым, по английскому переводу с оригинала, опубликованному в американском ежегоднике «Ancient Egypt Annals» за 1994 год.