Реферат: Повесть о старике Такэтори

Первый японский роман в жанре моногатари (конец IX — начало Х в.)

Неизвестный автор

Японская литература

Автор пересказов Е. М. Дьяконова

Не в наши дни, а давным-давно жил старик Такэтори, бродил по горам и долам, рубил бамбук и мастерил из них корзины и клетки. И прозвали его Такэтори — тот, кто рубит бамбук. Зашел однажды старик Такэтори в самую глубину бамбуковой чащи и видит: льется из одного деревца сияние, глядь — что за диво! В глубине бамбукового стебля сияет дитя — маленькая девочка, ростом всего в три вершка.

«Видно, суждено ей стать моей дочерью», — сказал старик и понес девочку домой. Она была необычайно красива, но крошечная, и спать ее положили в птичью клетку.

С той самой поры как пойдет старик Такэтори в лес, так найдет чудесный бамбук, в каждом сочленении его — золотые монеты. Так стал он богатеть понемногу. Росла крошечная девочка быстро-быстро и через три месяца превратилась в чудесную девушку. Сделали ей взрослую прическу и нарядили во взрослое платье, прицепили длинный складчатый шлейфмо. Из-за шелковой занавески девушку не выпускали, берегли и лелеяли. И все в доме озаряла ее чудесная красота. И назвали ее Лучезарной девой, стройной, как бамбук, — Наётакэ-но Кагуя-химэ.

Люди прослышали о несравненной красе Кагуя-химэ, много женихов простого звания и знатных богачей влюблялись в нее с чужих слов и приходили в безвестное селение, и только понапрасну трудились и возвращались ни с чем. Но были упрямцы, что днем и ночью бродили вокруг ее дома, посылали письма, слагали жалобные любовные песни, — не было ответа на их домогательства. Чередой шли дни и месяцы, жаркие, безводные дни сменялись ледяными, снежными, но пятеро самых упорных женихов с надеждой думали, что должна же Кагуя-химэ избрать себе супруга. И вот обратился к ней с речью старик Такэтори: «Дочь моя, мне уже за семьдесят, и в этом мире так повелось, что мужчины сватаются к девушкам, а девушки выходят замуж, семья их множится, дом процветает». «Не по душе мне этот обычай, — отвечает Кагуя-химэ, — не пойду я замуж, пока не узнаю сердце свого жениха, надо испытать их любовь на деле».

Женихи тоже согласились, что мудро она решила, и Кагуя-химэ, задала всем женихам задачи. Одному принцу, Исицукуре, повелела она привезти из Индии каменную чашу, в которую сам Будда собирал подаяние. Принцу Курамоти наказала она принести с волшебной горы Хорай, что в Восточном океане, ветку с золотого дерева с плодами-жемчужинами. Правому министру Абэ-но Мимурадзи заказала платье из далекого Китая, сотканного из шерсти Огненной мыши. Старший советник Отомо-но Миюки чтобы добыл ей камень, сверкающий пятицветным огнем, с шеи дракона. А средний советник Исоноками-но Маро должен подарить ей раковинку ласточки, что помогает легко детей рожать.

Услыхали про эти задачи принцы и сановники, загрустили и пошли восвояси. Принц Исицукури стал ломать голову, как ему быть, как дойти до Индии, где ту каменную чашу найти. И объявил он, что отправляется в Индию, а сам скрылся с людских глаз. Через три года взял он, недолго думая, старую чашу, что, вся покрытая копотью, стояла в храме на Черной горе, положил в мешочек из парчи, привязал к ветке из рукодельных цветов и со стихотворным посланием принес в дар Кагуя-химэ, Прочитала красавица письмо, а там в стихах написано: «Миновал я много / Пустынь и морей, и скал — искал / Эту чашу святую... / День и ночь с коня не слезал, не слезал — / Кровь ланиты мои орошала».

Но девушка сразу же увидела, что не исходит от чаши даже слабого сияния, и вернула ее с уничижительными стихами, а принц бросил чашу перед воротами в сердечной досаде. С тех пор пошла про таких бесстыдников поговорка: «Испить чашу позора».

Принц Курамоти велел передать Кагуя-химэ, что отправился искать золотую ветвь с жемчужинами на гору Хорай, и покинул столицу. Он отплыл на корабле в Восточный океан, но через три дня тайно вернулся, выстроил дом в потаенном месте, поселил в нем золотых дел мастеров и велел сделать такую ветку, как пожелала Лучезарная дева. Через три года он сделал вид, что вернулся в гавань после долгого плавания. Положил принц ветку в дорожный ларец и повез в дар Кагуя-химэ. В народе пошел слух, что принц привез волшебный цветок. Прибыв в дом старика Такэтори, стал принц рассказывать, как носило его по волнам четыреста дней и как высадился он на горе Хорай, сплошь покрытой золотыми и серебряными деревьями, как отломил одну ветвь и с ней поспешил домой. И Такэтори в ответ на его повесть сложил стихи: «День за днем искал я бамбук, / На горе в бессолнечной чаше / Я узлы его разрубал, / Но встречался ты с горем чаще, / Разрубая узлы судьбы».

И стал готовить опочивальню для молодых. Но, как на грех, в этот час прибыли в дом Такэтори золотых дел мастера, что изготовили ветвь для принца, с требованием заплатить за труды. Как услышала про то Кагуя-химэ, так вернула ветвь обманщику и выгнала принца с позором. Убежал принц Курамоти в горы, и никто его больше никогда не видел. Про таких говорят: «Напрасно он рассыпал жемчужины своего красноречия».

Правый министр Абэ-но Мимурадзи, коему Кагуя-химэ велела найти для нее платье, сотканное из шерсти Огненной мыши, написал письмо китайскому гостю Ван Цину с просьбой купить в Китае эту диковинку. Выполнил просьбу гость и написал, что с большим трудом отыскал платье в храме Западных гор. Обрадовался министр и, сложив руки, поклонился в сторону китайской земли. Платье прибыло в Японию на корабле в драгоценном ларце, а само оно было густо-лазурного цвета, концы шерстинок — золотые. Казалось оно бесценным сокровищем. Очищали эту ткань не водой, а пламенем, в огне она не горела, а становилась еще прекраснее. Отправился министр в роскошном платье к девушке, привязав ларчик к цветущей ветке, а еще к ветке послание привязал: «Страшился я, что в огне / Любви моей безграничной / Сгорит сей дивный наряд, / Но вот он, прими его! / Он отблеском пламени блещет...»

Но Кагуя-химэ, желая испытать жениха, бросила драгоценное платье в огонь, и р-раз! — оно сгорело дотла. Кагуя-химэ вне себя от радости вернула министру пустой ларчик от наряда и в него вложила письмо: «Ведь знал же ты наперед, / Что в пламени без остатка / Сгорит сей дивный наряд. / Зачем же, скажи, так долго / Питал ты огонь любви?»

И неудачливый жених со стыдом воротился домой. Про таких говорят: «Погорело его дело, дымом пошло».

Старший советник Отомо-но Миюки собрал своих домочадцев и сказал: «На шее дракона сверкает драгоценный камень. Кто добудет его, может просить все, что пожелает, Драконы обитают в глубине гор и морей и, вылетая оттуда, носятся по небу. Надо подстрелить одного и снять с него драгоценный камень».

Слуги и домочадцы повиновались и отправились на поиски. Но, выйдя за ворота, разбрелись в разные стороны со словами: «Придет же в голову такая блажь». А старший советник в ожидании слуг выстроил для Кагуя-химэ роскошный дворец с золотыми и серебряными узорами. День и ночь ждал он своих слуг, но они не появлялись, тогда он сам сел на корабль и пустился по морям. И тут налетела на корабль страшная буря с громом и молнией, и подумал старший советник: «Все потому, что вознамерился я убить дракона. Но теперь я и волоска на нем не трону. Только пощади!» Буря немного утихла, но старший советник был так измучен страхом, что, хотя корабль благополучно пристал к родному берегу, он выглядел как злой бес: ветром надуло ему какую-то болезнь, живот вздулся горой, глаза стали как красные сливы. С трудом дотащили его до дому, и слуги сразу вернулись и сказали ему: «Сам видишь, как трудно победить дракона и отнять у него разноцветный камень». Пошли в народе толки, и появилось слово «трусливый», потому как старший советник все время тер свои красные, как сливы, глаза.

Средний советник Исоноками-но Маро задал слугам задачу: разыскать в гнездах ласточек раковину, что дарует легкие роды, и слуги сказали, что нужно следить за ласточками у поварни, где их великое множество. Не одна, так другая начнет класть яйца, тут и можно добыть целебную раковину. Велел средний советник построить сторожевые вышки и посадить на них слуг, но ласточки испугались и улетели. Тогда решили посадить одного слугу в корзину и поднимать его к гнездам, лишь только ласточка решится снести яйцо. Но тут сам средний советник захотел подняться в корзине к самой кровле, где жили ласточки. На веревках его подняли на самый верх, и он, опустив руки в гнездо, нащупал что-то твердое и закричал: «Нашел, тяните». А слуги слишком сильно дернули за веревку, и она порвалась, и упал средний советник прямо на крышку большого трехногого котла для варки риса. Насилу пришел в себя, разжал руку, а там всего лишь твердый катышек птичьего помета. И тут он жалобно застонал: «Ах, эта злая раковина! На беду, полез я». А людям показалось: «Ах, все это злого рока вина. Все бесполезно». Все дни напролет средний советник сокрушался, что не достал заветной раковины, и наконец совсем ослабел и лишился жизни. Кагуя-химэ услышала о конце среднего советника и взгрустнула немного.

Наконец сам император услышал о Кагуя-химэ и ее несравненной красе. Повелел он своей придворной даме отправиться в дом старика Такэтори и все разузнать о Лучезарной деве. Захотела придворная дама сама взглянуть на барышню, но та наотрез отказалась повиноваться посланнице императора, и пришлось той ни с чем возвратиться во дворец. Тогда император призвал к себе старика Такэтори и повелел ему уговорить Кагуя-химэ показаться при дворе. Но Лучезарная дева снова наотрез отказалась. Тогда вознамерился государь поехать на охоту в те места, где находился дом старика Такэтори, и будто случайно познакомиться с Кагуя-химэ. Император выехал на охоту, вошел, словно без умысла, в дом Такэтори и увидел девушку, сияющую несказанной красой. Хоть и закрылась она проворно рукавом, но успел разглядеть ее государь и воскликнул в восторге: «Больше я с ней никогда не расстанусь!»

Кагуя-химэ не хотела подчиниться и просила-молила не забирать ее во дворец, говоря, что она не человек, а существо из другого мира. Но подали паланкин, и только хотели посадить в него Кагуя-химэ, как она начала таять, таять — и одна тень от нее осталась, И тогда отступился император — и она тотчас же приняла прежний вид. Удалясь во дворец, император со слезами на глазах сложил: «Миг расставанья настал, / Но я в нерешимости медлю... / Ах, чувствую, ноги мои / Воле моей непокорны, / Как и ты, Кагуя-химэ!»

А она послала ему в ответ: «Под бедной сельскою кровлей, / Поросшей дикой травой, / Прошли мои ранние годы. / Не манит сердце меня / В высокий царский чертог».

Так продолжали они обмениваться грустными посланиями целых три года. Тогда люди стали замечать, что каждый раз во время полнолуния Кагуя-химэ становится задумчивой и грустной, и не советовали ей долго смотреть на лунный диск. Но она все смотрела и смотрела, и наш мир казался ей унылым. Но в темные ночи она была весела и беззаботна. Однажды в пятнадцатую ночь восьмого месяца, когда луна становится самой яркой в году, она со слезами поведала своим родителям, что на самом деле она — жительница лунного царства и была изгнана на землю, чтобы искупить грех, а теперь настало время возвратиться. Там, в лунной столице, ждут меня родные мать и отец, но знаю я, как будете вы скорбеть, и не радуюсь возвращению в родные края, а печалюсь.

Прознал император про то, что за Кагуя-химэ явятся небожители и унесут ее на луну, и повелел начальникам шести полков императорской стражи охранять Лучезарную деву. Старик Такэтори спрятал Кагуя-химэ в чулане, войска окружили дом, но в час Мыши в пятнадцатую ночь восьмой луны весь дом озарился сиянием, на облаках спустились неведомые небесные существа, и ни стрелы, ни мечи не могли остановить их. Все запертые двери распахнулись сами собой, и Кагуя-химэ вышла из дома, обливаясь слезами. Жалко ей было оставлять приемных родителей. Небожитель протянул ей наряд из птичьих перьев и напиток бессмертия, она же, зная, что стоит ей облечься в это платье, как она утратит все человеческое, написала императору письмо и с напитком бессмертия послала: «Разлуки миг настал, / Сейчас надену я / Пернатую одежду, /Но вспомнился мне ты — / И плачет сердце».

Затем Кагуя-химэ села в летучую колесницу и в сопровождении сотни посланцев улетела в небо. Опечаленный император отнес сосуд с напитком бессмертия на гору Фудзи и зажег его; так и горит он там до сих пор.