Реферат: Литературные кафе Санкт-Петербурга начала XX века

Литературные кафе Санкт-Петербурга начала XX века

“Бродячая собака” – “Привал комедиантов”

План

Вступительная часть

“Отраженное сияние серебряного века”

1. Выбор данной темы.

2. Её актуальность.

Основная часть.

“Тех миров, которые видели они, мы не видим”

1. История создания кабаре “Бродячая собака”

2. Уклад и традиции

3. “Смешение стилей”. Ночная жизнь в “Бродячей собаке”.

4. “Король умер. Да здравствует король” Открытие кафе-кабаре “Привал комедиантов”.

5. Продолжение прежней жизни или новая жизнь?!!

Заключение

“XX век подводит итоги”

1. Выводы.

В Петербурге Пронин был,

Днем и ночью говорил,

От его веселых слов

Стал бродячий пес готов.

М ного книг написано об увеселительных заведениях старого Петербурга. Данная работа ставит своей целью коротко раскрыть тему о создании кабаре “Бродячая собака” и “Привал комедиантов”, так как они являются не просто увеселительными заведениями, а своеобразными литературно-артистическими клубами, для непринужденных встреч писателей, поэтов, художников и артистов.

Эпоха нашего времени очень созвучна с эпохой серебряного века. Многие годы в нашей стране уничтожали духовные и культурные ценности, которые создавались ранее. И только после 90-х годов ХХ века произошла переоценка многих “вещей”, отмирание одних ценностей и возрождение других. Наше время, это время возрождения культурной и духовной жизни России. И поэтому рассмотрение настоящей темы актуально сегодня, так как в ней речь идет о возрождении культурной жизни Петербурга начала ХХ века, а Санкт-Петербург по праву можно считать культурной и духовной столицей России.

Целью раскрытия темы является анализ причин возникновения духовного и культурного подъема жизни России конца XIX века и начала XX, причин его трагического завершения.

Эпохи одна от другой отличаются во времени, как страны в пространстве, и когда говорится о серебряном веке, мы представляем себе, каждый по-своему, какое-то цельное, яркое, динамичное, сравнительно благополучное время со своим особенным ликом, резко отличающееся от того, что было до, и от того, что настало после. Эта эпоха длиною от силы в четверть века простирается между временем Александра III и семнадцатым годом.

“Серебряный век” – одно из проявлений духовного и художественного ренессанса в русской культуре конца XIX - начала XXв.

Начало ХХ в. вошло в историю русской поэзии “Серебряного века” как время подведения итогов символизма и стало хронологической границей между двумя литературными эпохами – символистской и пост символистской. Но символизм хотя и был важнейшим феноменом эпохи, этим течением ее содержание не исчерпывается. К ней вместе с символизмом принадлежат и модернизм, и акмеизм, и футуризм и многое другое.

Реальность русской жизни рубежа 10-х г.г. ХХ в. многим стала казаться совершенно нереальной. Все в ней стало представляться неустойчивым, временным, словно сдвинулось, сошло с опор. Распад связей и сцеплений, организующих прежде устойчивый образ мира, проник до основания – “Вещи умерли”, - писал В.Шкловский в те годы, - мы потеряли ощущение мира, мы подобны скрипачу, который перестал осязать смычок и струны…, мы не любим наших домов и наших платьев и легко расстаемся с жизнью, которую не ощущаем”. Разошлись, развернулись тектонические плиты истории между прошлым и будущим. Обнажился черный провал вечности.

Охватившее художников в те годы чувство скрытой тревоги, еще непонятного им самим беспокойства возникало независимо от признательности и личной устроенности. Оно исходило из более глубоких слоев сознания, оттуда, где формируются импульсы социальной психологии.

Его источником была российская действительность тех лет, вызывающая у наиболее чутких людей отвращение и апокалиптические предчувствия.

Именно в эти годы мог родиться миф о “бродячей собаке”.

Общественность и искусство в тогдашней общественности, - писал А.Белый, - было больным и жалким достоинством.

Общественность, в собственном смысле, уходила в подполье, а то, что под флагом общественности предлагалось, носило сомнительный характер.

Как и многочисленные кабачки-Кабаре, существовавшие тогда в Мюнхене, Лондоне, “Бродячая собака” была порождением на буржуазной почве романтических антибуржуазных настроений. Организаторов кабаре вдохновляло стремление создать надежный приют для художников, поэтов, который мог бы их защитить в хаосе и дисгармонии, в нестерпимой прозаичности современной цивилизации.

“Бродячая собака” с ее кабаретной формой призвана была осуществить сложный союз жрецов искусства и действительности на этапе, когда их расхождение стало особенно резким и глубоким. Само название “Бродячая собака” символизировало в ироническо-драматической форме бесприютность и потерянность в жизни приверженцев кабаре, и они пытались, создавая себе теплое пристанище, подчиняя все его существование культу самой атмосферы искусства, артистизма, противостоять буржуазной дисгармонической действительности за его стенами. Но, можно сказать, что эта прокламируемая замкнутость была прямопорциональна потребности в разомкнутости, страстной жажде влить искусство в жизнь, пронизать ее насквозь эстетическими началами, ввести в нее игру.

Из воспоминаний Николая Могилевского:

“В один из ненастных вечеров осени 191… - точно не помню года, знаю лишь, что это было после 1910 года – ко мне вихрем ворвался мой земляк, которого я знал еще гимназистом в родном городе Чернигове, Борис Константинович Пронин, проще Борис Пронин, а для близких просто Борис, как всегда розовый с взъерошенными каштановыми кудрями, возбужденный, как всегда, с несвязной, прерывистой речью и оборванными фразами.

- Понимаешь! Гениальная идея! Все готово! Замечательно! Это будет замечательно! Только вот беда – надо денег! Ну, я думаю, у тебя найдется рублей двадцать пять. Тогда все будет “в шляпе”. Наверное! То есть это, я тебе говорю, будет замечательно.

Я был завален спешной работой, и мне давно были известны всякие проекты, планы и “замечательные” предприятия Бориса Пронина. Но сразу мелькнула мысль: за 25 рублей можно моментально прекратить беседу, которая грозила стать очень длинной, ибо Борис уже снял серую барашковую шапку и белый длиннейший шарф, но второпях забыл снять пальто – до такой степени был во власти своей блестящей идеи.

- Денег, рублей двадцать пять, я тебе дам, но скажи же в двух словах, что ты еще изобрел и что затеваешь. Только в двух словах, ясно?

- Мы откроем здесь “подвал” – “Бродячую собаку”, только для себя. Для своих, для друзей. Для знакомых. Это будет и не кабаре, и не клуб. Ни карт, ни программы! Все это будет замечательно, уверяю тебя. Интимно, прежде всего.

Я вынул деньги, вручая их Пронину, сказал:

- Выбирайте меня в члены “Собаки”, но я прошу лишь одного: пусть это будет по соседству со мной, иначе не буду ходить.

- Ты уже избран, ты будешь членом. Ты будешь больше – крестным отцом “Бродячей собаки”. Дело “в шляпе”! – И он бросился со всех ног в переднюю и засеменил быстро по ступенькам лестницы вниз”

Таким образом, было положено начало открытию “Бродячей собаки”, хозяином которой был Борис Пронин.

До двадцати двух лет он жил в Киеве, затем отправился в столицу, пытался учиться в университете на разных факультетах. Побаловался распространением прокламаций, познакомился с Горьким, Луначарским. В 1905 году на Поварской Мейерхольд организовал студию при Художественном театре и привлек туда Пронина для решения разных хозяйственных вопросов. Идеи театрального реформатора надолго увлекли Бориса Константиновича. Одно время казалось вот-вот в люди выйдет, приняли помощником режиссера в Александринский театр в Петербурге. Увы! Недолго продолжалось режиссерство Бориса на казенной сцене – удалили за политическую неблагонадежность. Много он затевал разных затей, выдумок и предприятий, ничем не окончившихся.

И все же, для создания такого клуба, как “Бродячая собака”, нужен был энтузиаст, который вложил бы в создаваемое им заведение всю свою душу. И такой энтузиаст нашелся. Это был Борис Пронин. Он был абсолютный мечтатель, энтузиаст, отличавшийся неимоверной, фантастикой, бескорыстностью, неутомимой энергией и страстной влюбленностью в мир и людей. Он, обладая исключительным обаянием и исключительным умением сплачивть всех и из ничего, в буквальном смысле этого слова, создавать многое прекрасное. Самое замечательное в Борисе Пронине - его неувядаемая молодость, почти юношеская экзальтированность, которая сохранилась в нем, несмотря ни на что, на многие годы.

Но вот, о удивление! Борис все исполнил честно и точно, как обещал Н.Могилевскому. “Собаку” открыл, и открыл ее ровно по диагонали через площадь от дома, где жил Могилевский.

Помещение. Пронин искал долго. И вдруг его осенило: подходящим помещением может быть подвал в том самом доме, в котором он живет. После смерти П.Я.Дашкова его бесценные вина вывезли из этого подвала, он был пуст и заброшен. При смотрев это помещение, Пронин “был счастлив необыкновенно, словно, по меньшей мере выиграл двести тысяч”. Ему легко удалось арендовать подвал за сравнительно небольшую цену.

“Бродячая собака” – единственное кабаре, с которым никогда не связывали никаких коммерческих расчетов. У градоначальника его зарегистрировали как клуб при Обществе интимного театра. Незадолго до открытия, через “Биржевые ведомости”, публику известили о том, что “подвал “Бродячая собака” (художественное общество интимного театра) будет открыт для действительных членов и их гостей, входящих исключительно по рекомендациям действительных членов”. Владельцем клуба был Б.К.Пронин, но всей жизнью “Собаки” распоряжались члены-учредители “организационная девятка”, куда помимо Пронина, входили писатель А.Н.Толстой, художники С.Ю.Судейкин, Н.Н.Сапунов, М.В.Добужинский, архитектор И.А.Фомин, режиссеры Н.Н.Евреинов, Н.В.Петров и актер В.А.Подгорный.

В сочиненном Алексеем Толстым Уставе “Бродячей собаки” первый и главный пункт декларировал полное бескорыстие “собачьей” жизни: все члены общества работают бесплатно на благо Общества. Ни один член Общества не имеет права получать ни одной копейки за свою работу из средств Общества.

Странное название для кабаре родилось совершенно случайно. В один из последних дней Декабря , когда вся компания скиталась в поисках подвала , чтоб , встретить в нем Новый , 1912 год , А.Толстой неожиданно сказал:

- А не напоминаем ли мы сейчас бродячих собак, которые ищут приюта?

- Вы нашли название нашей затее, - воскликнул Н.Еврейнов, -пусть этот подвал называется “Бродячей собакой”. Образ “бродячей собаки”, случайно и счастливо возникший в те годы был необычайно распространенным. Звучавший в названии кабаре и в его гимне, хотя грубоватый, но все же ироничный, он в литературном и повседневном разговорном обиходе окрашивается в самые, что ни на есть драматические тона. Образ бездомной собаки, сопоставление поэта с бродячим псом, возникает в поэзии Блока, Брюсова, Сологуба, Северянина, в стихах и письмах Маяковского (в стихотворении “Вот как я сделался собакой” даже показан процесс и путь этой трансформации), бесприютные псы рыскают по ночному городу на полотнах Сарьяне.

Артистическая богема с давних времен уподоблялась бродячим собакам. Но непосредственно в русский литературный быт этот образ мог проникнуть вместе с европейской поэзией и прозой, составляющими круг чтения образованной молодежи начала века.

В стихотворении “Славные псы”, которое было напечатано в России в 1909 году, Бодлер прямо уподоблял артистическую богему, беспризорным псам. Тощие, голодные, стаями шатались они по темным улицам и подворотням, наводя страх на обывателя. Дикие и вольные они презирали своих домашних прирученных собратьев и их хозяев.

Разумеется, “Бродячая собака” была более артистическим клубом, куда сходились для общения с людьми, близкими по духу, чтобы посидеть в кругу своих, отдохнуть и повеселиться. Устраивались вечера поэзии, музыкальные и театральные вечера, лекции, чествование русских и зарубежных деятелей искусств. Для многих из посетителей “Собака” была чем-то гораздо большим, чем просто местом веселого времяпрепровождения. Она была “единственным островком в ночном Петербурге, где литературная и артистическая молодежь чувствовала себя как дома”, - писал Б.К.Лившиц.

В кабаре собирались футуристы, их небольшая группа держалась замкнуть, особенно в первое время. В описаниях “собачников”, кабаре выглядит каким-то ноевым ковчегом из начала ХХ века. Кроме футуристов – В. Каменского, А.Крученых, В. и Д.Бурмаковых, Б.Лившица, В.Гнедова, В.Маяковского, В.Хлебникова и других, сюда приходили и друго-враги футуристов, поэты, назвавшие себя акмеистами,- Н.Гумилев, О.Мандельштам, А.Ахматова и, так называемый, “моложняк”. “Цеха поэтов”- Г.Иванов, Г.Адамович и другие, примыкавшие, - М.Зенкевич, В.Нарбут, М.Лозинский, будущие – и уже состоявшиеся – ученые, как В.Гиппиус, В.Шулейко, А.Смирнов, В.Жирмунский и символисты, чьими непримиримыми оппонентами были и футуристы и акмеисты, - Ф.Сологуб, А.Бальмонт, и поэты, отпавшие от символизма, - М.Кузьмин, В.Плест, С.Городецкий. Именно В.Городецкому принадлежит один из гимнов “Собаки” со знаменитыми строчками: “ Бродячая собака” и тем ты хороша, что всякая со всякой здесь встретится душа”. В “Собаку” стекались разные бродяги от искусства на различных путях творческих исканий.

И уж никак “бесплотными скитальцами”, “бездельниками” нельзя было назвать ни Т.П.Карсавину, ни М.М.Фокина, ни многих других актеров Мариинского и Александринского театров, то и дело посещавших ночной кабачок. Да и сами члены-учредители в те годы были вполне устроенными и даже благополучными людьми. Н.В.Петров служил в Императорском Александрийском театре. Н.Еврейнов работал в “Кривом зеркале”, театре преуспевающем и модном настолько, что был однажды приглашен дать спектакль в Царском Селе перед двором. Уже вполне известными художниками были и Н,Ж,Сапунов и С.Ю.Судейкин.

Низкий подвал с нависшими сводами грозил задавить смельчаков, “которые дерзнули забыть в тепле ярко горящего очага о петербургской сырости”. Однако, толстые подвальные своды одновременно отгораживали, защищали кабаретьеров от жизни. В укромном убежище исчезало напряжение, рассеивались дневные страхи, возникало чувство безопасности и покоя. В немыслимой тесноте подземного погребка, душного и прокуренного, рождалось совершенно новое ощущение – свободы и тесной братской связанности и близости с другими. Перед входом в “Собаку” висел плакат: “Все между собой считаются знакомы”.

В первый год кабаре открывалось, как правило, два раза в неделю – по средам и субботам, потом немного чаще, на масленой неделе, когда устраивались “капустники” – каждый день. Но проводимое в “Собаке” время было необычайно интенсивно и создавало в сознании представление длятельного.

Особый смысл был заключен и в том, что “собачий душный кров” ожидал после полуночи.

Ночной художественный быт в Петербурге тех лет вообще гораздо интенсивнее дневного; здесь, в романтическом подземелье жрецов искусства, он казался более истинным. Все это потом, с насмешливой нежностью вспоминала Анна Ахматова:

Да, я любила их – те сборища ночные,

На низком столике – стаканы ледяные,

Над черным кофием голубоватый пар,

Камина красного тяжелый зимний жар,

Веселость едкую литературной шутки…

Читая мемуары бывших “собачников”, можно вообразить, что подвал находился где-то на краю земли. Однако, здание в котором они нашли пристанище, находилось в самом центре столицы. Дом за номером пять (на малой площади искусств) и дом номер четыре – по Итальянской улице, прилегающая к Михайловскому театру, еще в XVIII веке был изящно включен ансамбль Михайловской площади, увенчанный архитектурным шедевром русского ампира – Музеем Александра П (теперь Русский музей).

Дом номер пять по Михайловский площади – строился учеником К,И,Росси-Павлов Петровичем Жако (Полем Жако). Поль Жак (1798-1852г.) сын французского архитектора Пьера Жако, родился в Париже. В 1812 г. он поступил в знаменитую “Ecole des Beaux Arts” (Школу изящных искусств) в Париже, которую закончил лишь в 1821 году, вероятно в связи с тем, что в годы учебы участвовал в нескольких конкурсах на соискание Grand Prix. В том же 1821 году началась его служба в России в “Кабинете Его Императорского Величества”, а в 1823 году он был утвержден в должности профессора архитектуры в Санкт-Петербургском институте корпуса путей сообщения. Его архитектурная деятельность в России началась под руководством Росси.

В 1831 году Жако приступил к строительству дома на углу Михайловской площади и Итальянской улицы, который числится в документах по его постройке под названием “дома жены архитектора 9-го класса Жако”. Строительство дома было завершено в 1833 году. Последним хозяином дома на углу Михайловской и Итальянской улицы был Павел Яковлевич Дашков, он был холост и не имел потомства. После его смерти дом остался во владении его братьев Андрея и Дмитрия и сестры Анны Яковлевны. Им он и принадлежал до революции 1917 года.

Подвал “Бродячая собака” Художественного общества интимного театра был торжественно открыт в новогоднюю ночь с 31 декабря 1911 года на 1 января 1912 года. Всем приглашенным были разосланы пригласительные письма, следующего содержания: “Глубокоуважаемый …! В ночь на 1 января 1912 года откроется “подвал” Общества интимного театра. Милости просим на наш праздник. Приезд в любое время с 11 часов вечера. Вход – 3 рубля. Запись на прием денег только 28, 29, 30 декабря в помещении Общества с 12 часов дня до 8 часов вечера. Число мест крайне ограничено. Правление”.

К открытию подвала Всеволод Князев сочинил “собачий гимн”, положенный на музыку пианистом и композитором В.А.Шнисом фон Эшенбруком:

Во втором дворе подвал,

В нем – приют собачий.

Каждый, кто сюда попал

Просто бес бродячий.

Но в том гордость, но в том честь,

Чтобы в тот подвал залезть!

Гав!

На дворе метель, мороз,

Нам какое дело!

Обогрел подвале пес

И в тепле все тело.

Нас тут палкою не бьют,

Блохи не грызут!

Гав!

Лаем, воем псиный гимн

Нашему подвалу!

Морды кверху, к черту сплин,

Жизни до отвалу!

Лаем, воем псиный гимн.

К черту всякий сплин!

Гав!

Написал свои куплеты к открытию подвала и граф А.Н.Толстой:

Не поставьте мне в укор:

Я комический актер.

У меня лиловый нос,

Я бродячий старый пес…

Пес без денег обойдется,

Пес по Невскому пройдется

Перед теплым кабачком

Только топнет каблучном.

В Петербурге Пронин был.

Днем и ночью говорил.

От его веселых слов

Стал бродячий пес готов.

Это наш бродячий пес,

У него холодный нос.

Трите нос ему скорей,

Не укусит он, ей-ей.

Лапой машет, подвывает.

Всяк бродячих зазывает.

У кого в глазах печаль.

Всех собаке очень жаль.

Алексей Толстой принимал самое активное участие в организации “Бродячей собаки”. У него на квартире проводились организационные собрания, он написал пьесу для открытия подвала, которая впрочем, не пошла. Он принимал участие в сочинении и редактировал будущий устав, … а также взял на себя утверждение у градоначальника этого устава. И первый пункт Устава был сочинен А.Н.Толстым: “Никому ни за что не выплачивается никакого гонорара. Все работают бесплатно”.

Таким образом “Бродячая собака” с самого момента своего создания было одним из немногих кабаре, первым и едва ли не единственным в России, с деятельностью которого – по самой сути его устава не должны были связываться расчеты на какую либо финансовую выгоду.

Открытие “Бродячей собаки” почти совпало по времени с днем рождения Алексея Николаевича Толстого – за два дня до открытия подвала графу исполнилось 29 лет. Толстой помог Пронину созвать на новогодний вечер, открывающий жизнь подвала, многих из петербургских знаменитостей. Несмотря на то, что ремонт подвала был полностью не завершен, туда явился цвет петербургских любителей искусства в роскошных туалетах. Билеты на вход для посторонних были очень дорогие. Таким образом была подведена материальная база под клуб. Один из организаторов в буфете подавал, а другой тут же расплачивался с представителями магазинов… Каждый из организаторов клуба должен был внести свою лепту, как то: художники разрисовывали стены, поэты, музыканты, литераторы демонстрировали свои новые произведения, а артисты и режиссеры занимались всевозможными импровизациями.

Большой зал вмещал человек 80. По стенам зала шли диваны, сделанные обойщиком Ахуном. Самые простые, деревянные неокрашенные столики и табуреты довершали меблировку главного зала.

Посредине стоял круглый стол с тринадцатью табуретами вокруг. В правом углу помещалась небольшая эстрада. Камин Фомина и роспись потолка Судейкиным довершали романтическое убранство подвала.

Концертная программа новогоднего вечера была подготовлена заранее, но осуществить ее полностью не удалось. Посетители "“Собаки"” в тот вечер представляли собой квинтэссенцию аристократического Петербурга, и появление из них было глубоко радостным событием. Е.В.Лопухова, Т.П.Карасевич, М.М.Фокин, А.А.Орлов и Бобиш Романов представляли собой искусство балета; П.М.Журавленко, Е.И.Попова, М.Н.Каракаш и Н.С.Ермоленко-Южина представительствовали от оперы; В.П.Долматов, Н.Г.Ковалевская, Ю.М.Юрьев, Е.П.Студенцов, Е.Н.Тиме, Анастасия Суворова, В.А.Миронова и Ф.Н.Курихин выступали от драматических театров; Игорь Северянин, Анна Ахматова, Николай Гумилев, К.Д.Бальмонт, Саша Черный, М.П.Кузьмин, П.П.Потемкин, Осип Мандельштам и Георгий Иванов представляли поэтов; Илья Сац, Вячеслав Каратыгин, Альфред Нурок, М.Ф.Гнесин и Анатолий Дроздов от композиторского крыла; редакция журнала “Аполлон” была представлена Сергеем Маковским и С.А.Ауслендером, а театраловедение – князем В.П.Зубовым.

С первого же дня постоянными и активными друзьями “Собаки” были певица Зоя Лодий, профессор Андрианов, Е.П.Аничков, архитектор Бернардацци, художник и доктор Н.А.Кульбин и общий любимец Петербурга клоун Жакоменко. Среди молодежи – студенты консерватории – Сергей Прокофьев и Юрий Шапорин.

Кроме “сред” и “суббот”, которые проводились регулярно, устраивались исполнительские вечера с разработанной программой, о которых членам Общества и приглашенным сообщалось особыми повестками. Один из первых вечеров правление решило посвятить 25-летию поэтической деятельности К.Д.Бальмонта, который находился тогда в изгнании, в Париже, и въезд в Россию был для него закрыт.

Этот вечер состоялся 13-го января 1912 года. Это был первый поэтический вечер “Собаки”, и вечер оказался удачным. Бальмонту был посвящен первый вступительный доклад С.Городецкого, затем читали свои стихи поэты - Н. Гумилев, А.Ахматова, О.Мандельштам, В.Гипнус, М.Доминов, М.Муравьевская.

Следующим был “вечер-бенефис” состоявшийся в подвале в ночь с 16 на 17 января и посвященный двадцатилетнему творческому юбилею актера Александринского театра Ю.М.Юрьева. На вечере было много народу, с трудом умещавшихся в небольшом зале кабаре. Юбиляр был избран кавалером ордена “Собаки” и получил почетные знаки ордена для ношения: бумажный ошейник с длинной цепью и лавровый венок.

Некоторые вечера в “Собаке” были целиком музыкальными, другие драматическими или поэтическими.

Чтобы попасть в “Бродячую собаку”, следовало сначала пройти одну подворотню, потом, пересечь двор-колодец, затем через еще одну подворотню и “минуя облако вони, бившей прямо в нос из расположенной по соседству помойной ямы”, свернуть влево, где к стене неоштукатуренного кирпича прилепились узкие, скользкие ступени, ведущие в “собачье подземелье”.

У наружных дверей висели молоточек и доска, в которые входящему надлежало стучать, такой же молоточек с доской висели в прихожей для повторного сигнала. Справа у входа в большой зал стояла тумба с лежащей на ней “Свиной книгой”. Название книге дало качество кожи, которой она была обтянута. Её заказал у переплетчика и принес в подвал А.Толстой для записи, как это принято в закрытых клубах, гостей. Она начинается его стихами:

Поздней ночью город спит,

Лишь котам раздолье.

Путник с улицы глядит

В темное подполье……

Но очень скоро в жизни кабаретьеров книга забрала большую власть, а глумливое прозвище только подчеркивало скрытое интимно-любовное к ней отношение. В “Собаке” книга стала играть весьма важную роль, превратившись в своего рода летопись подвала с поучениями, желаниями и апокрифами. В стихах Маяковского, Мандельштама, Ахматовой, Гумилева, Хлебникова, Бальмонта, Кузьмина, Саши Черного, Леонида Андреева и многих других собственноручно ими записанных, в рисунках Сапунова, Судейкина, Петрова-Водкина, Добужинского, в ней запечатлевается каждый момент “собачьей жизни”…. Вкось и вбок, снизу, вверх страницы “Свиной книги” испещрены вопросами и ответами, шаржами и рисунками, набросками и карикатурами, нотными знаками музыкального экспромта. Среди шуточных, забавных, легкомысленных рисунков, стихов, экспромтов, находились вещи далеко не шуточные, такие как “Мысли о Театре Будущего”, написанные рукой Вахтангова.

Приход нового гостя возвещали ударом в огромный турецкий барабан, который стоял в большом зале. На нем отбивали и “стражу”. За этим поручено было следить Н.Кузнецову. Иногда обязанности “стражника” исполнял Маяковский, “возлежавший на барабане в позе раненого гладиатора”. Множеством обычаев, возникавших скоропалительно и откладывавших в особый собачий уклад, подвал перещеголял бы британский парламент.

Обычаи, однако, не всегда возникали скоропалительно, чаще всего – исподволь и планомерно их придумывал постоянно действующий комитет “Собаки”. И хотя вечера “Бродячей собаки” предназначенные для общения “Собачей братии”, и отличались от других кабаре, где главное заключалось в самом спектакле, они, тем не менее, разворачивались по заранее намеченному сценарию. “Всецело поглощен устройством очередного собрания в “Собаке”, - писал Пронин корреспондентке.

Особым устройством и укладом своего быта “Бродячая собака” походила на некое государство жрецов искусства. Оно обзавелось своим гербом, который висел над входом в подвал. Сидящая собака положила лапу на античную маску. Геральдическую символику разработал и собственноручно нанес на щит М.Добужинский. Кабаре выпускало гербовую бумагу с изображением своей эмблемы в левом верхнем углу. На такой же бумаге разных цветов печатали приглашения, извещения, программы, афиши и афишки. У “собачьего государства” был собственный гимн (даже несколько гимнов: на открытие и на закрытие). Были ордена, среди которых самым главным почитался Орден Собаки с выбитой на нем надписью “Care canem”, что означало “Бойтесь собаки”, - этим орденом награждали почетных граждан страны и особо почитаемых гостей; свои знаки отличия, мундиры; подробно разработанные государственные ритуалы.

У “Собаки” был собственный философ, он же и государственный идеолог – Н.И. Кульбин. На сцене висел его портрет кисти государственного художника С.Судейкина. Во главе “собачьей страны” стояло собственное правительство с премьером Борисом Прониным, именуемым Hund-директором “Собаки” и “кабинетом министров”. По первоначальному замыслу число “членов правительства” должно было равняться тринадцати, и они должны были восседать за круглым столом, стоящим по центру главного зала на тридцати грубо сколоченных табуретах некрашеного дерева. Магическое число чертовой дюжины повторялось и в количестве свечей на огромном деревянном круге, растянутом на железных цепях - так выглядела висящая над столом люстра, которую собственными руками сделал Н.Сапунов. С люстры свисали две перчатки – белая женская и черная мужская.

Артистическое кабаре – как бы перевернутое государство. В кабаре правят те, кто гоним и бесприютен в “верхней”, дневной жизни. Не случайно царство “Бродячей собаки”, существа, отождествляемого добрыми христианами с дьявольскими силами. Испокон веку у всех народов собака считалась животным, стерегущим потусторонний, подземный мир. В подвале, кстати, бегал пудель, как известно из воплощений Духа зла.

Само собой разумеется, что вся эта черная магия, ее ритуалы и эмблематика – не более чем романтическая игра, будоражащая нервы, вспенивающая веселость.

30 апреля 1912 года был проведен вечер “весеннего прощения с “Бродячей собакой”, на котором были подведены итоги первого “собачьего сезона” – первых четырех месяцев существования в подвале. Юмористический доклад о первом сезоне “Собаки” был сделан Н.Петровым. Затем были торжественно вручены медали сотрудникам “Собаки”, почетные грамоты и патенты исполнителям, а после этого показана мелодрама в стихах, сочиненная Н.Н.Эванцовым.

Лето 1912 года – месяцы, когда “Собака” была закрыта – сыграли немалую роль в дальнейшей судьбе подвала и его постоянных посетителей. Благодаря Борису Пронину, многие из них оказались в эти месяцы вместе. Борис предложил Мейерхольду на летние месяцы организовать труппу, гастролирующую под Петербургом, куда многие петербуржцы выезжали на летний сезон. Мейерхольд с энтузиазмом поддержал эту идею, и вскоре труппа была создана – в основном из посетителей “Собаки” и их друзей. Она получила название “Товарищество актеров, писателей, художников и музыкантов”. В нее вошли, помимо Мейерхольда и Пронина, актеры А.Мгебров, В.Чикан, Л.Д.Блок, В.Подгорный, А.Голубев, К.Гибшман, В.Веригина, К.Кузьмин-Караваев, Е.П.Кульбина, поэты М.Кузьмин, В.Плеси, А.Блок, художники Н.И.Кульбин, Ю.Бонди, Н.Сануков. На берегу Финского залива была снята просторная дача. Жили коммуной. Вместе завтракали, обедали, пили чай и вино. Совместная жизнь “товарищества” сблизила и сдружила его членов, поистине превратила их в одну большую семью. Это несомненно сказалось и на дальнейшей жизни “Собаки”.

“Собака” открыла свой второй сезон в ночь на 1-ое сентября 1912 года. В подвале собрались только истинные друзья. Она для многих стала любимым пристанищем. Без нее уже не мыслилась жизнь.

“Собака” была открыта по четыре-пять раз в неделю, а то и каждую ночь.

Вечера были объявленные и необъявленные. На необъявленные вечера входная плата была от одного рубля до трех. На этих вечерах бывали экспромтные выступления поэтов, музыкантов, артистов. На вечер объявленный, т.е. подготовленный входная плата была от пяти рублей и выше.

Главный гимн “Бродячей собаки”, написанный М.Кузьминым:

От рождения подвала

Пролетел лишь быстрый год,

Но Собака нас связала

В тесно-дружный хоровод.

Чья душа печаль узнала,

Опускайтесь в глубь подвала,

Отдыхайте (3 раза) от невзгод!

Мы не строим строгой мины,

Всякий пить и петь готов:

Есть певицы, балерины

И артисты всех сортов.

Пантомимы и картины

Исполняем без причины

General de (3 раза) Krouglikaff!

Наши девы, наши дамы!

Что за прелесть глаз и губ!

Цех поэтов – все “Адамы”,:

Всяк приятен и не груб,

Не боясь собачьей ямы,

Наши шумы, наши гамы

Посещает (3 раза) Сологуб!

И художники не зверски

Пишут стены и камин:

Тут и Белкин и Мещерский,

И кубический Кульбан.

Словно ротой гренадерской,

Предводительствует дерзкий

Сам Судейкин (3 раза) удивлясь!

А!…

Не забыта и Паллада

В титулованном кругу,

Словно древняя дриада,

Что резвится на лугу.

Ей любовь одна отрада

И где надо и не надо,

Не ответит (3 раза) “не могу”!

Распевая гимн, при словах “не зверски” “собачья братия” веселилась наверное, особенно бурно: ведь на самом-то деле и стены и камин были расписаны именно, что называется “зверски”. Поверхность стен и одной из комнат – а их было две – ломала кубистическая живопись Н. Кульбина, дробившие ее плоскость разноцветные геометрические формы хаотически налезали друг на друга. Другую комнату от пола до замыкающих сводов расписал Судейкин, фигурами женщин, детей, изогнувшимися в странном изломе, невиданными птицами, прихотливо переплетенными с фантастическими цветами. Их болезненно-избыточная роскошь, сталкивающая лихорадочно-красное с ядовито зеленым, вызывала в памяти образы “Цветов зла” Бодлера. Пестрые, как юбка тарелки, стены, потолки и занавес (его сделали из толстого сукна, окрашенного в красный цвет) четырехарглинной сцены действуют, как кумач на быка.

Здесь сказывались чары театрализации данного мира, которыми Судейкин владел, как настоящий гипнотизер. И под влиянием этих чар, путавших с такой внушительной сбивчивостью жизнь с театром и правду с вымыслом, прозу с поэзией, посетители “Бродячей собаки”, как бы преображались в какие-то иные существа. Вековые своды кабаре отгораживали как бы некое игровое пространство, в котором переливалась и отсвечивала разными гранями, расходясь волнами от одного кабартьера к другому, непрерывная эстетизированная игра. Каждый входящий в этот круг и самому себе и всем другим начинал казаться театральным персонажем. В кабаре устраивались так называемые “необычные среды и субботы”, “вечера веселого мракобесия”, маскарады, участникам которых предписывалось являться только в карнавальных костюмах. Иногда в “Собаку” не переодеваясь и не разгримировываясь, приезжали сразу после спектаклей, актеры, смешиваясь с ночной публикой. Но даже в этих случаях их облик мало чем отличался от завсегдатаев кабаре: сидевшие здесь художники, музыканты, их “музы” и сами зачастую выглядели кем-то сочиненными персонажами, казались пришельцами из каких-то неведомых стран и времен.

Весь характер кабаре “Бродячая собака” предопределял в нем одну из ведущих ролей Судейкину, и действительно, он занял среди его энтузиастов виднейшее место рядом с Б.К.Прониным и его женой В.А.Лишневской, художником А.А.Родаковым, композитором Н.К.Цыбульским. Нечего говорить, что значение Судейкина в “Бродячей собаке” было особо отмечено ее приверженцами в “кабаретной” форме: ему были присужены одноименный орден, кавалером которого он стал, и он явился одним из главных героев гимна, сочиненного в честь “Собаки” М.А.Кузминым. Свою кровную связь с “Бродячей собакой” Судейкин продемонстрировал, приняв самое деятельное участие в оформлении помещения кабаре. Из троих художников расписавших подвал, - В.П.Белкина, Н.И.Кулибина, Судейкин – Судейкину принадлежала ведущая роль.

Маскарады; вечера художественной пластики; чествование поэтов, драматургов, писателей, актеров; капустники; гала-концерты; вечера “магии”; вечера песни и танца; поэтические вечера; лекции и диспуты; выставки; праздничные банкеты и застолья – все это жило непрерывной чередой, прерываясь лишь на летние месяцы.

Эта бурная кипящая художественная деятельность была лишь одной стороной жизни подвала. Другой, не менее важной, было то раскрепощение личности, та духовная свобода, которая не могла не остаться в памяти у всех, кто когда-либо посещал “Бродячую собаку”.

Это колдовское чувство свободы. Здесь впервые зазвучал во всю силу голос Мандельштама, и голос Ахматовой. Здесь были впервые написаны и прочитаны многие замечательные строки М.Кузмина и Н.Гумилева, В.Хлебникова и И.Северянина.

Но у каждой медали есть и оборотная сторона. И, помогая людям раскрыться, узнать себя, донести до других свои сокровенные чувства, некоторых “собачий” быт, “собачья” ночная жизнь вели к трагедии, к гибели или к нравственному надлому. Трагические судьбы покончивших собой Всеволода Князева, Алексея Лозина-Лозинского так или иначе, но несомненно, отразили переживания этих талантливых поэтов связанные с подвалом. И еще более страшный штрих “собачьей” жизни – моральная деградация поэта Александра Тинякова, начавшаяся с запоев в “Собаке”.

Здесь цепи многие развязаны,-

Все сохранит подзесный зал.

И те слова, что ночью сказаны,

Другой бы утром не сказал…

- говорится о “Собаке” в стихах Кузьмина.

Круг посетителей подвала был обширен и разнообразен. Основу его составляли действительные члены “Бродячей собаки” - устроители и организаторы подвала, члены правления, артисты, художники, музыканты: “Общества интимного театра”. К ним примыкали “друзья “Собаки”” - постоянно посещавшие подвал поэты, писатели, драматурги, искусствоведы, критики, актеры и художники других театральных коллективов, композиторы и исполнители – одним словом, люди искусства, а также меценаты, помогавшие “Собаке” как в финансовом отношении, так и в ее взаимоотношениях с государственными и общественными организациями. Но среди посетителей подвала, особенно во второй период его существования было и большое количество любопытствующих, желающих понаблюдать, как отдыхают и развлекаются артисты и литераторы, посетителей отдаленно причастных к миру художественной интелигенции. Вот этих посетителей Николай Сапунов назвал “фармацевтами”, и это название за ними закрепилось.

“Без фармацевтов” мы все же не смогли обойтись,- писал Пронин,- они нам давали доход. Мы как-то привыкли к ним. Бауэр присылал вина и счета, и “фармацевты” оплачивали бутылки, которые выпивала богема.

Иногда людей “со стороны” приходилось зазывать в подвал самим его устроителям. Так случилось, в ночь под Новый 1913-ый год. Этот новогодний праздник предполагалось привести в самой интимной обстановке. Все началось по намеченному плану. Все было готово. Воз с закупленными столиками и стульями стоял во дворе. Но расплатиться за мебель было нечем. Тогда Пронин поймал на улице инженера, который вложил сто рублей за мебель.

Формально “Бродячая собака” была устроена по образцу петербургских клубов, представленному градоначальству. Был председатель, были действительные члены, которые имели право на каждое исполнительное собрание дать два пропуска, как в клубах, при этом на каждого в книжку записывалось, что такой-то, рекомендует такого-то и такого-то.

Но реальная жизнь “Собаки” не очень подчинялась этим официальным установлениям.

Чтобы попасть в “Собаку” надо было разбудить одного дворника, прийти два двора, в третьем завернуть налево, спуститься вниз ступеней десять и толкнуть обитую клеенкой дверь. Тот час же ошеломляла музыка, духота, пестрота стен, шум электрического вентилятора, гудевшего как аэроплан.

Вещальщик, заваленный шубами, отказывался их больше брать: “Нету местов”. Перед маленьким зеркалом толкались прихорашивающиеся дамы.

Пронин всем говорил “ты”, заключал гостя в объятия: “Ба! Кого я вижу?! Сколько лет сколько зим! Где ты пропадал? Иди скорей, наши все там”.

И бросался немедленно к кому-нибудь другому. Свежий человек озадачен этой дружеской встречей. Если спросить Пронина, кого это он обнимал и хлопал по плечу, Пронин разведет руками: “А черт его знает…”.

Ближайший помощник Пронина композитор Н.Цибульский, по прозвищу “граф О’Контрэр”, крупный обрюзглый человек, неряшливо одетый, вяло помогает своему другу. Когда “граф” трезв, он мрачен.

Пронин и Цыбульский такие разные и по характеру и по внешности, дополняя друг друга, сообща вели маленькое, но сложное хозяйство “Собаки”. Вечный скиптизм “графа” охлаждал не знающий ни каких пределов размах Пронина. И напротив, энергия Пронина оживляла Обломова-Цибульского.

Н.К.Цибульский был главным исполнителем и автором музыки, звучавшей в “Собаке”. Его опера “Голос жизни или скала смерти”, неоднократно исполнявшаяся на сцене “Собаки” пользовалась большим успехом. Играл он хорошо, репертуар был нескончаемый, играл по желанию присутствующих. И так продолжалось, пока он не уставал или кто-нибудь другой не уставал раньше, видя на одном и том же месте его согнувшуюся спину.

И все же директором был Пронин. Он, как исправный служака, приходил к открытию кабаре и неотлучно оставался в нем пока не уходил последний посетитель, а часто засыпал где-нибудь в углу на диване и оставался в подвале до следующего полудня.

Подземная страна искусства вмещала в себя танец и поэзию, музыку и пантомиму, драму и эпос, высокую патебику и грубую пародию. Казалось, идея синтеза, одна из центральных эстетических идей начала века, к которой были устремлены мысли многих художников, здесь в подземном государстве жрецов искусства, находила свое осуществление.

В “Собаке” были определены официально вечера поэтов, на которых подвизались обычно Кузьмин и Гумилев. Они считались арбитрами, они судили молодых поэтов.

Гумилев был одним из любимых поэтов в “Собаке”. Ахматова была замужем за Гумилевым, жили они в Царском Селе, в аристократическом доме родителей Гумилева. Там же было венчание в церкви, там родился у нее сын. Ахматова тоже выступала с чтением стихов в “Собаке”.

Маяковский появился в “Собаке” в конце 1913, начале 1914 года, его рекомендовал Хлебников. Маяковский был строптив, но “Собака” ему понравилась и он стал посещать кабаре. Появление Маяковского с его сильнейшей индивидуальностью и революционностью шокировало эстетов-поэтов Кузьмина и Гумилева. Любя выступать, Маяковский в Петербурге имел одну – единственную арену – “Собаки”. И на каждом собачьем заседании, Маяковский выступал, он читал “Облако в штанах”.

Маяковский, Каменский и Хлебников появлялись всегда вместе. Это была признанная группа, их называли футуристы. Маяковский очень дружественно относился к Каменскому, нежно и глубоко – к Хлебникову. У Хлебникова никогда не было ни гроша, а у Маяковского изредка появлялась копейка, и тогда он требовал вина и угощал друзей. Каменский вел себя шумно, говорил за всех, лез вперед, из троих он был самый многоречивый.

Важными вехами жизни “Бродячей собаки” были проводившиеся в ней чествования знаменитых поэтов, писателей и актеров: К.Д.Бальмонта, Ф.Маринстти, Э.Верхарне, П.Фора и др.

Следует отметить ту роль, которую сыграла “Бродячая собака” в расширении и укреплении контактов между русской и французской культурами. Многочисленные вечера французской музыки и французского искусства, проводившиеся в “Собаке”, были дополнены торжественными чествованиями Эмиля Верхарна и “короля поэтов” Поля Фора.

Именно на чествовании Эмиля Верхарна Пронин впервые увидел свою будущую жену, Веру Александровну Лишневскую-Кашницкую, которая вскоре стала его верным спутником и ближайшим помощником. Она была правой рукой своего супруга, помощницей в административно-хозяйственных вопросах. Вера была учительницей городского училища, и было удивительно, как с учительской работы с утра до обеда умудрялась совмещать работу в “Собаке” вечерами и ночами. Но, в конце концов, она этого не вынесла и оставив Пронина, вышла замуж за постоянного посетителя подвала художника-архитектора.

Мировая война, разразившаяся летом 1914-ого года, первоначально не очень отобразилась на жизни и быте “Собаки”. После летнего сезона, подвал открылся позже обычного, только в начале ноября. Открыт он был ежедневно, и впуск был существенно облегчен. Продажа и потребление спиртных напитков были официально запрещены, но неофициально спиртное в подвале обычно можно было получить. Но это делалось со дня на день все более опасным.

Многие организуемые в “Собаке” вечера проводились в пользу лазаретов и больниц города, иногда на благотворительные цели отчислялась вся выручка, но чаще – ее часть. Благодаря притоку “фармацевтов” выручка была значительной, и Пронин стал подумывать о расширении площади. Он мечтал о том, чтобы, сохранив “Бродячую собаку”, для встреч самого узкого круга друзей и единомышленников, открыть второй, больший по размерам, подвал, который будет уже не кабачком, а скорее подземным театром с разнообразным и нетрадиционным репертуаром. Но действительность внесла существенную корректировку в эти планы.

Скрытая конфронтация, глухая вражда порой вырывалась наружу, взрываясь скандалами. Так было на одной из последних вечеров существования “Собаки” 11 февраля 1915 года. По праромме должны были читать свои стихи Игорь Северянин, Давид Бурмок и Василий Каменский, а декорации, иллюстрирующие творчество футуристов, выполнили “сатириконовец” А.Радаков, С.Судейкин, Д.Бурлюк.

В публике быстро появляется известный своими скандалами на диспутах поэт Маяковский: “Здесь падалью не питаются”,- заявляет он, а затем прочел свое стихотворение “Воли!”.

Это имело действие грома, были даже обмороки.

Маяковского можно было понять. Рядом с трагическими и кровавыми событиями мировой войны жизнь сытых и беспечных, продолжавших варится в гуще бесплодных споров не могла не казаться лишенной смысла и безнравственности.

Положение спасли литературные выступления князя М.Н.Волконского и К.И.Чуковского. Назревшую драку предотвратить удалось, но кто-то поехал в полицию и составил протокол. Пронин кае-как уладил дело и даже провел в “Собаке” через несколько дней специальный вечер Маяковского, а затем вечер посвященный обсуждению литературно-художественного сборника футуристов “Стрелец”.

“Собака” осталась, однако на заметке у полиции. Пронин испытывал тревогу, ведь затронуты сердцу его дорогие интересы, а “Собака” была его любимым детищем. В “Собаке” стали соблюдать “осторожность”.

Время между тем шло, и Пронин начинал переполняться оптимизмом. Но оптимизм обманул, и “осторожность” не помогла. Очень скоро в подвале был произведен обыск, и обнаружены дюжины бутылок запрещенных спиртных напитков, после чего градоначальник распорядился закрыть подвал.

Имущество “Собаки” описали, и оно было продано за 37 тысяч рублей. Приятель Пронина, Виктор Крушинский (он был директором большого завода) заплатил 37 тысяч и спас доброе имя “Собаки” и ее директора.

Возродить “Бродячую собаку” на старом месте не удалось. “Вечный студент” опять горит энтузиазмом, он воспламенен идеей “новой “Собаки””, у него вновь готов план действий. Своим воодушевлением Пронину вновь удается загипнотизировать всех. Он сам был занят устройством, ремонтом и оформлением интерьеров нового кабаре – “Привал комедиантов” – в доме номер 7 на марсовом поле. Все должно быть, как прежде, опять подвал, ремонт, Цибульский, Вера Александровна. Вместо распавшегося общества интимного театра организовали Петроградское художественное общество, при котором “Привал комедиантов” и создался. Был составлен список “действительных членов общества”, куда вошли: Т.Карсавина, художники А.Радаков, С.Сорин, М.Добужинский, Е.Лансере, архитекторы И.Фомин и В.Щуко, Л.Андреев, А.Толстой, М.Кузьмин, Н.Тэффи, Н.Еврегенов, министр юстиции П.Переверзев – всего 27 человек. Устав общества – точная копия бывшего “собачьего”. Учредительное собрание избрало членов – учредителей в количестве 18 человек: кроме Пронина, Подгорного, Петрова, туда входили А.Ахматова, Н.Гумилев, К.Чуковский, Ю.Юркун, Ю.Анненков, М.Добужинский и др.

Богему, лишенную своего дома, снова тянуло в подвал. Помещение еще было на отремонтировано, а туда уже тянулись бывшие “собачники”. Приходили В.Маяковский, В.Хлебников, Л.Блок…

Устройство подвала растянулось на полгода. “Привал комедиантов” был открыт 18 апреля 1916 года.

В “Привале” многое напоминало бывшую “Собаку”. Снова от пола до потолка расписаны сводчатые комнаты. Только манера художников была другой. Футуристический хаос фресок Кульбина сменила неоакадемическая живопись Б.Григорьева и А.Яковлева. Линии и формы вновь обрели узнаваемость. Подвал освещали свечи в старинных канделябрах. Абажурами, рассеивавшими неверное пламя свечей, служили маски – “бауты”.

Посетители кабаре должны были чувствовать себя “странствующими комедиантами жизни”. Живописцы и кабареньеры снова конструировали особый мир, который одновременно был жизненной средой и театральным пространством.

Б.Пронин стремился “Привал”, как и когда-то “Бродячую собаку”, обратить в фантастическую страну, населенную театральными персонажами.

В “Привале” создали постоянную труппу, ядро которой составили учащиеся студии Мейерхольда. Кроме студийцев в нее вошли О.Глебова-Судейпина, Б.Казарова, К.Павлова.

Программа, которую играли на премьере, была в своем роде исторической – она единственный раз объеденила в себе постановки Вс.Мейерхольда и Н.Евренкова – первый ставил “Шарф Коломбины”, второй – “Фантазию”. Козьмы Пруткова и “Два пастуха и нимфа в хижине” М.Кузьмина. Небольшие пьески прослонвались и перемешивались глутливыми песенками, короткими стихотворениями Коли Петера, который вел программу как конфераньсье.

А открыл он вечер зачитав телеграмму от артистов художественного театра:

“В Москве ни собак, ни привала.

Актеры, художники есть

И даже поэтов немало,

Имен их нельзя перечесть.

От имени всех комедиантов

Старинной и доброй Москвы.

Способных и даже талантов,

Привет Вам. Запомните же Вы:

В “Привале” закрыта собака,

Но духа ее не зарыть.

И каждый бродячий гуляка

Пусть помнит собачую прыть.

Книппер, Москвин, Массалитинов и др.

Атмосфера первого вечера получилась непринужденной. Повсюду царил смех, оживление, приподнятое настроение.

Новое детище Пронина, интимным убежищем художников, собственно “привалом комедиантов”, стать не могло. Люди искусства стали заходить в подвал на Марсовом поле все реже, да и то по большей части днем. Бывшие “собачники” сетовали на то, что новый подвал сплошь заполняла публика. В “Бродячей собаке” “фармацевтам” приходилось выпрашивать, чтобы им продали контрамарку. Билеты на вход в “Привал комедиантов” продавались всякому желающему, и “фармацевты” могли чувствовать себя хозяевами.

В “Привале” время от времени по старой “собачьей” памяти устраивали шутовские юбилеи – чествования прошлых и нынешних завсегдатаев: Н.Цибульского, М.Кузьмина. Даты, к которым приурочены юбилеи, как и прежде в “Собаке” анекдотические: Композиторский стаж графа О’Контрера, отмечавшейся в “привале”, равнялся 7 годам 3 месяцам и 13 дням.

Все, казалось осталось, как прежде, но атмосфера была подернута грустью. Оно было скорее предлогом для того, чтобы лишний раз собраться веселой гурьбой художественной богеме. Богема сходилась в “Привал” редко. Еще раз вместе собрались по поводу десятилетия литературной деятельности М.Кузьмина.

Трудно примириться с тем, что содружество актеров, художников и вообще интересных людей, возглавлявших “Привал”, смогло предложить для праздника своего подвала лишь тень от тени белых былых вдохновений и “задора”.

Много времени прошло с тех пор, когда существовали “Бродячая собака” и “Привал комедианта”. Много воспоминаний от постоянных и частых посетителей кафе. Но человеческая память несовершенна, человеку свойственно забывать и ошибаться. И неважно, что одно и тоже событие описывается разными авторами , по-своему неважно, кто написал гимн в честь открытия “Бродячей собаки” Вс. Князевым или М. Кузьминым, важно, что была “Бродячая собака”, уже легендарная в свои годы; важно, что в России ни до, ни после “Бродячей собаки”, не соприкасались так близко, не сливались в единный поток литературная театральная и художественная стихии.

“Бродячая собака” – значительная веха в истории русской культуры, и хочется надеятся, что история этого дома и его обитателей будет изучена полнее и обстоятельнее.

Какова же дальнейшая судьба дома Дашкова, в котором размещалась “Бродячая собака”. После Октябрьского переворота, он был национализирован и заселен новыми жильцами, превращен в обычный жилой дом. В 1997 году этот дом оказался под угрозой капитального ремонта и полной внутренней перестройки. 10 января 1997 года губернатор Санкт-Петербурга В.Н. Яковлев подписал распоряжение о реконструкции дома, прдусматривающее рассление жильцов дома и передачу прав на здание акционерному обществу закрытого типа “Балтийская строительная компания”. Проект перестройки предусматривает уничтожение подвала “Бродячей собаки” и полную переделку архитектурно-планировочной исторической структуры здания, и устройство и устройство в здании новых больших квартир по 200-300 кв. метров, совершенно не соответствующих планировке начала XX века.

К чести жильцовдома многие из них не согласились покинуть дом. Они организовали Товарищество собственников приватизированных квартир и добиваются отмены распоряжения губернатора. Они понимают то, что уничтожение интерьеров дома комнаты которого и в наше время хранят память о высочайших взлетах в музыкальной, артистической, художественной и литературной жизни Санкт-Петербурга, России и Европы- о Пушкине и Гоголе, Глинке и Вяземском Михаиле и Матвее Виельгорских и Павле Яковлевиче Дашкове : уничтожение подвала населенного тенями Ахматовой и Гумилева, Оленьки Глебовой-Судейкиной и Всеволода Князева, Мандельштама и Хлебникова и многих-многих других дорогих нашему сердцу. Хочется верить, что власти и общественность нашего города не допустят этого.

А может быть, когда-нибудь и возрадится “Бродячая собака”, и нигде-нибудь, а там где она была.

Семдесят пять лет назад Георгий Иванов писал:

Январский день. На берегу Невы

Несется ветер разрушеньем вея.

Где Олечка Судейкина , увы,

Ахматова, Паллада, Соломея?

Все, кто блистал в тринадцатом году.

Лишь призраки на петербургском льду.

Вновь соловьи засвищут в тополях,

И на закате в Павловске иль в Царском

Пройдет другая дама в соболях

Другой влюбленный в ментике Гусарском…

Но Всеволода Князева они

Не вспомнят в дорогой ему тени.

Кто знает? Может быть вспомнят и Всеволода Князева и Бориса Пронина и “Собаку”. Сбудуться мечты и подвал возродится.

Литература

1. Ю. Алянский. Увеселительные заведения старого Петербурга. С.П. 1996 г.

2. С. Шульц. “Бродячая собака” С.П. 1997 г.

3. Л.И. Тихвинская. Кабаре и театры миниатюр в России 1908-1917 г.г. Москва 1995 г.

4. К.К. Ротиков. Другой Петербург С.П. 1998 г.

5. Г.Иванов Мемуары и рассказы. Москва 1992 г.

6. Минувшее. Исторический альманах. Москва С.П. 1993 г.

7. А.Ахматова “Поэма без героя” Москва 1989 г.

8. Г.Иванов, А.Могилянский. Воспоминание о серебрянном веке. 1993 г.

9. Л.И.Тихвинская. Осуществленный проект 1991 г.

10. Е.Куферштейн . Такие обычные дома. С.П. 1994 г.

11. Гофман. Воспоминания о серебрянном веке. Москва 1993 г.

12. С.Гуткевич. Нужна “Бродячая собака”. 1985 г.

13. С.Судейкин. “Бродячая собака”. Воспоминания. Москва 1984 г.

Реферат: Литературные кафе Санкт-Петербурга начала XX века

Похожие рефераты: