Реферат: Задачи интеллигенции в русской истории и современность: трудности самоопределения

Задачи интеллигенции в русской истории и современность: трудности самоопределения

Б.Н. Бессонов

«Я взглянул окрест себя, — душа моя страданиями человеческими уязвлена стала».

А.Н. Радищев

В статье анализируется сущность понятия «интеллигенция», раскрывается роль интеллигенции в России, ее участие в созидании духовных ценностей, ее отношение к политике и власти и вместе с тем отношение к ней власти. Показываются противоречивые тенденции в образе жизни и деятельности интеллигенции в современной России. Подчеркивается, что интеллигенция может и должна быть духовным катализатором общественного развития.

Термин «интеллигенция» в смысле характеристики определенной социальной группы появился впервые именно в России в середине XIX века, а затем из русского языка этот термин перешел в другие языки. Его ввели в употребление именно с этим значением В. Жуковский, А. Герцен, И. Тургенев и — особенно — П. Боборыкин. В начале XX века об интеллигенции много писал Р. Иванов-Разумник. Однако само понятие «интеллигенция» (intellegentia) появилось еще в Древней Греции и означало сознание, разум, понимание, то есть высшие познавательные способности человека. В этом смысле оно понималось также и в классической немецкой философии (Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель). Гегель, в частности, утверждал, что интеллигенция придает объективному содержанию знания разумность, привносит в него идею целесообразности. В этом и состоит суть интеллигенции [2: с. 42, 43].

Понятие «интеллигенция» в качестве специфического социального слоя трудно определить однозначно. В.И. Даль давал такое определение: интеллигенция — разумная, образованная, умственно развитая часть жителей. Большинство русских мыслителей XIX века характеризовали интеллигента как критически мыслящую личность, вкладывая в это определение позитивный смысл и оценку. Напротив, власть имущие, признавая критический настрой интеллигенции, характеризовали ее роль в обществе отрицательно. Так, министр внутренних дел царской России В.К. Плеве раздраженно говорил, что «интеллигенция — это та часть образованного общества, которая с удовольствием подхватывает всякий слух, клонящийся к дискредитации правительственной власти или православной церкви; ко всему же остальному относится с полным равнодушием» [4].

В советском «Философском энциклопедическом словаре» дается следующее определение интеллигенции: это «общественный слой лиц, профессионально занимающихся умственным, творческим трудом и обычно имеющих соответствующее, как правило, высшее образование» [7: c. 216]. В «Новой философской энциклопедии» подчеркивается, что главной чертой интеллигенции является «творчество культурно-нравственных ценностей (форм) и приоритет общественных идеалов, ориентированных на всеобщее равенство и интересы развития человека» [6: с. 130].

Примечательно, что на Западе термин «интеллигенция» применяют в первую очередь по отношению к российской интеллигенции. Словарь Вебстера сообщает, что русские интеллигенты находятся в оппозиции правительству. В самих же европейских странах в большей мере используется термин «интеллектуал». Интеллектуал — человек с высшим образованием, профессионально выполняющий свои обязанности и занимающий соответствующее общественное положение. От него не ждут каких-то особых нравственных качеств, да и у многих из западных интеллектуалов и нет никаких личных устремлений служить народу, добру, справедливости и т. п.

Многие из тех, кто занят умственным трудом, относят себя к интеллигенции. И все же, с нашей точки зрения, подлинный интеллигент — тот, чья деятельность этически одухотворена. Нельзя считать подлинным интеллигентом человека, пусть высокообразованного, который делает свое дело профессионально четко, но без внутренней тревоги за судьбу культуры, истины, справедливости, не стремящегося к солидарности с людьми, не готового к служению и жертве во имя своего народа. Тот, кто относится к другому человеку как средству достижения своих целей, не может быть подлинным интеллигентом. Не может быть интеллигентом тот, кто, считая себя аристократом духа, презрительно смотрит на других.

Настоящему интеллигенту присуще острое чувство собственного достоинства и чести. Он никому не позволит задеть свою честь, унизить свое достоинство. Именно поэтому он всегда поддержит, защитит честь и достоинство других людей. В жизни есть мгновения — «кайрос» (в переводе с древнегреч. благоприятный момент), когда интеллигент обязан пойти на конфликт. Список мыслителей, которые шли на любые утраты ради истины и справедливости, длинен: Сократ, Дж. Бруно, Галилей, Спиноза. И российский список также велик: Радищев, Новиков, Чаадаев, Герцен, Чернышевский, Кропоткин и т. д. Характерные черты подлинной интеллигенции — это наличие разума, совести и доброты. Интеллигенты — это люди, зовущие и ведущие народ к свободе и справедливости, поднимающие его к высотам духовной культуры.

Быть может, интеллигенты не всегда высокообразованны с точки зрения формальных знаний, дипломов и званий, но они всегда умны и порядочны, всегда поддерживают и проявляют солидарность с теми, кто в этом нуждается, всегда способны отличить добро от зла и сказать в соответствующей ситуации: это непорядочно, стыдно, нехорошо, некрасиво и т. п. Нередко так называемый «простой» человек проявляет свою интеллигентность, свою доброту, бескорыстие, связь со своей страной сильнее и ярче, чем человек высокообразованный; его чувство восхищения гармонией и красотой природы порой глубже чувств сухого, эстетствующего «интеллигента».

Интеллигентом, настоящим интеллигентом, невозможно притвориться. Как отметил однажды Д.С. Лихачев, можно притвориться добрым, умным, энергичным, но интеллигентом — никогда. Вместе с тем интеллигентность невозможно и скрыть; если она есть, то она тотчас видна.

* * *

Первыми интеллигентами конечно же можно считать священников, монахов, книжников, таких выдающихся правдолюбцев, как Сергий Радонежский, Нил Сорский и др. Однако исторически интеллигенция как специфический социальный слой начала формироваться в эпоху царствования Петра I. Ее представителями в те годы были прежде всего офицерство и чиновничество, сподвижники Петра, отдавшие все свои силы — интеллектуальные, нравственные и физические — делу преображения России, ликвидации ее отсталости от Европы, развитию русской промышленности и культуры. В послепетровское время интеллигенция утрачивает свою социальную и идейную однородность. Наряду с верноподданнической формируется и оппозиционная по отношению к власти интеллигенция, все более ощущающая социально-политическую несправедливость государственных устоев. Г. Державин — поэт, интеллигент, восславлявший Екатерину II, А.Н. Радищев, Н.И. Новиков — интеллигенты — критики социальных порядков, которые Екатерина олицетворяет. Она это поняла. Неслучайно в ее глазах А.Н. Радищев — бунтовщик хуже Пугачева.

До середины XIX века интеллигенция была все-таки преимущественно дворянской: А.Н. Радищев, Н.И. Новиков, декабристы, А.С. Пушкин, П.Я. Чаадаев, А.И. Герцен и др. После отмены крепостного права в ее ряды широким потоком влились разночинцы. Интеллигенция стала более радикальной, многие ее представители пошли в народ, чтобы просветить его, поднять на борьбу против угнетения со стороны царского самодержавия. Самодержавие отвечало репрессиями.

Разумеется, не все интеллигенты принадлежали к радикально-революционному направлению, не все связывали критику самодержавия с призывом к революционной борьбе. Были революционные демократы: А.И. Герцен, В.Г. Белинский, М.А. Бакунин, Н.Г. Чернышевский, А.Н. Добролюбов, Д.И. Писарев и др. (их радикализм также имел различные оттенки) и были интеллигенты-государственники: С.М. Соловьев, Д.К. Кавелин, Б.Н. Чичерин; они были патриоты, критиковали самодержавие, но выступали за постепенные эволюционные изменения, за либеральные реформы. Были и люди, подобные М.Н. Каткову и Победоносцеву, преданно служившие самодержавию.

После поражения революции 1905-1907 годов часть интеллигенции еще более радикализировалась, укрепилась в своих революционных воззрениях; часть отказалась от революционных идей и перешла на либеральные позиции. В этой части интеллигенции оказались русские философы Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, С.Л. Франк, М.О. Гершензон, А.С. Изгоев, П.Б. Струве. В 1909 году они опубликовали сборник «Вехи», в котором доказывали, что революционный путь, на который встала радикальная интеллигенция, ведет российское общество в безвыходный тупик. Вместе с тем (и это, с нашей точки зрения, — главное) они рассматривали вопрос более широко: стремились выяснить, что мешает российской интеллигенции выполнить роль духовного катализатора истории?

Н.А. Бердяев, осмысливая общественную роль интеллигенции, отмечал, что выполнить роль фермента истории ей мешает утилитарное отношение к мировоззрению. В сознании русской интеллигенции интересы распределения и уравнения всегда доминировали над интересами производства и творчества. Политические критерии парализовали философский интерес к истине, привели к забвению наследия П.Я. Чаадаева, Вл. С. Соловьева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, что в конечном счете привело к утрате целостного мировоззрения. Русская интеллигенция, в сущности, требовала от истины, чтобы она немедленно стала орудием общественного переворота, народного благополучия и счастья. При этом

Н.А. Бердяев подчеркивал, что русская интеллигенция является таковой, какой ее создала русская история. В ее психологическом складе отразились грехи нашей государственной власти и вечной нашей реакции [1: c. 24].

Тем не менее, утверждал он, виновата и сама интеллигенция, ибо от внешнего гнета можно освободиться лишь тогда, когда освобождаешься от внутреннего рабства, т. е. когда возлагаешь на себя ответственность за свою судьбу, судьбу своего народа, когда, познав, что такое истина, находишь в себе силы идти ради нее до конца [1: с. 26].

С.Н. Булгаков, размышляя о русской интеллигенции, отмечал: «Изолированность от жизни, к которой приводила интеллигенцию вся атмосфера старого режима, определила ее своеобразную религиозную природу. Поиск “грядущего царства правды”, соединенный с заимствованным от просветительства атеизмом, превратился в “религию человекобожества”: в веру “в естественное совершенство человека”, “в механический” прогресс общества, в отрицание личной вины и ответственности»[1: с. 39].

«Интеллигенция стала по отношению к русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы. Героизм — вот то слово, которое выражает, — подчеркивал С. Булгаков, — основную сущность интеллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм самообоже- ния» [1: с. 41]. Мессианизм интеллигенции, ее максимализм, нетерпимость, по мнению С. Булгакова, неизбежно ведут к разгулу насилия. Безрелигиозная, оторванная от народа интеллигенция возбуждает народ, пробуждает в нем «темные стихии».

М.О. Гершензон считал, что автономность сознания — наше величайшее благо и вместе величайшая опасность; раздвоенность слова и дела обусловила бессилие интеллигенции перед деспотизмом и в то же время чуждость своему народу. Поражение революции 1905-1907 годов освободило общество от гнета политики, и каждый человек встал перед задачей индивидуального самоопределения и личной ответственности. Только личность, обновленная личность может преобразовать нашу общественную действительность, подчеркивал М.О. Гершензон.

Философ и правовед Б.А. Кистяковский отмечал, что правосознание русской интеллигенции, к сожалению, никогда не было охвачено всецело идеями прав человека и правового государства, что несомненно, было следствием всегда «правовой необеспеченности» (выражение А.И. Герцена) российского общества; в повседневной жизни русского народа всегда отсутствовал какой-либо правовой порядок. И беда была в том, что интеллигенты, особенно

Н.К. Михайловский, отрицание правового строя возводили в систему, теоретически оправдывали. Кистяковский же считал, что русская интеллигенция должна избавиться от вражды к праву, «должна прийти к признанию — наряду с абсолютными ценностями — личного самоусовершенствования и нравственного миропорядка — также и ценностей относительных — самого обыденного, но прочного и ненарушимого правопорядка» [1: с. 130].

По мнению П.Б. Струве, «коренная черта политического мировоззрения русской интеллигенции, которая и обусловила ее моральное легкомыслие и ее неделовитость в политике, заключается в безрелигиозном отщепенстве от государства и во враждебности к нему, в отрицании его мистического начала во имя начала рационального и эмпирического... Задача русской интеллигенции, — заявлял Струве, — преодолеть свое отщепенство от государства и подчинить свою деятельность делу воспитания личности, призвать личность к творчеству, к положительной работе над собой, к борьбе внутри себя во имя творческих задач» [1: с. 135, 136].

С.Л. Франк, анализируя опыт революции, отмечал, что неудача интеллигенции побуждает обратиться к рассмотрению ценностей ее веры. Мыслитель, сопоставляя моральный утилитаризм интеллигенции с идеальными ценностями культуры, приходит к выводу об антикультурности мировоззрения интеллигенции, более того, о нацеленности интеллигентского духа на борьбу с культурой. По его мнению, стремление к абсолютному осуществлению народного счастья есть проявление «механико-рационалистического» представления о достаточности перераспределения благ для обретения справедливости и счастья. С.Л. Франк считал, что революционаризм есть нигилизм, абсолютизация разрушения: механика не знает никакого творчества нового в собственном смысле. «Отрекшись от наследия народничества и марксизма, от непроизводительного, противокультурного нигилистического морализма, мы должны перейти к творческому, созидающему культуру религиозному гуманизму», — подчеркивал С.Л. Франк [1: с. 184].

А.С. Изгоев обратился к моральному облику революционной молодежи. Молодежь легко относится к смерти, революция обесценила жизнь человека. «Для того, кто ежеминутно готов умереть, конечно, никакой ценности не могут иметь ни быт, ни вопросы нравственности, ни вопросы творчества и философии сами по себе. Однако сейчас после поражения революции особенно необходимо сосредоточиться на сфере знаний, прежде всего профессиональных, на созидательной деятельности, на нравственности и культуре», — подчеркивал А.С. Изгоев [1: с. 205].

Как очевидно, участники «Вех» в большинстве своем в общем сходились на необходимости самокритики интеллигенции и возвращения ее от револю- ционаризма к религиозным основам жизни, идеям личной ответственности и личного права, к примату культуры и производства над политикой.

В 1918 году многие из мыслителей, участников «Вех» (Бердяев, Булгаков, Франк, Струве), а также ряд других философов и правоведов подготовили сборник «Из глубины», в котором продолжили переосмысление роли интеллигенции в обществе, высказав свое отрицательное отношение к результатам русской революции 1917 года. Они также продемонстрировали в своих статьях поиск новых путей достижения социальной гармонии, нового места человека в мире.

Апеллируя к Ф.М. Достоевскому, Н.А. Бердяев в 1918 году показал, что русское искание истины и правды всегда приобретает апокалиптический или нигилистический характер. Русские интеллигенты превращают революцию в феномен религиозного порядка; говоря о ней, они фактически решают вопрос о Боге. Это обстоятельство, по мнению Н.А. Бердяева, свидетельствует о неспособности русских интеллигентов к реальной политике. Он цитирует Ф.М. Достоевского, который писал: «Ведь русские мальчики как до сих пор орудуют? Вот, например, здешний вонючий трактир, вот они и сходятся, засели в угол... О чем они будут рассуждать? О мировых вопросах, не иначе: есть ли Бог, есть ли бессмертие? А которые в Бога не веруют, ну, те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, так ведь это один же черт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца» [4: c. 65].

На меньшем, чем всемирное счастье, русский интеллигент помириться не может. Он хочет завершения, конца истории и начала процесса сверхистори- ческого, в котором осуществится царство равенства, свободы и блаженства на земле. Ничего переходного, относительного, никаких ступеней русский интеллигент не признает. Естественно, обратной стороной подобной извращенной апокалиптики является нигилизм.

Русские интеллигенты, продолжал Н.А. Бердяев, всегда мучительно размышляли о цене истории, о допустимости тех жертв и страданий, которыми покупается социальная гармония. Однако, подчеркивал Н.А. Бердяев, русский интеллигент, не желая страданий и жертв, тем не менее ничего не делал реально, чтобы слез и жертв было меньше. Напротив, всячески способствуя революции, он увеличивал количество пролитых слез.

Так, правоведы и публицисты В.Н. Муравьев, П.И. Новгородцев, характеризуя русскую интеллигенцию в своих статьях, в качестве ее серьезного недостатка отмечают «умственность в худшем ее виде», признаком которой является отрыв мысли от действия. «Русское интеллигентское миросозерцание есть доведенное до конца отвлеченное постижение жизни. Интеллигентская мысль есть мысль о человеке, о мире, о государстве вообще, а не об этом человеке, этом мире, этом государстве. В нашей интеллигенции, оторванной и от народа, и от власти, вынужденной работать в атмосфере подполья, теоретические заблуждения достигали небывалой степени. Отделенность от действия, невозможность проверять свои выкладки осуществлением на практике воспитали целые поколения русской интеллигенции в безответственной мысли. Миросозерцание интеллигенции, построенное на одной отвлеченной мысли, потерпело крах. Народ своим неразумным действием рассеял, разрушил идеалы интеллигенции. И виновата сама интеллигенция. Она пожелала остаться девственной, переложив действия и всю ответственность за них на народ, и народ, привыкший действовать, действовал. Произошло то, что Ф.М. Достоевский гениально изобразил в образах Ивана Карамазова, мыслившего смерть отца, и Смердякова, совершившего это злое дело, т. е. реальное убийство. В русской революции интеллигенция и есть главный “убивец”», — настаивали В.Н. Муравьев и П.И. Новгородцев [4: с. 199, 207, 208].

Каждая утопия обещает человечеству устранение общественных противоречий, гармонию личности с обществом, единство жизни. И каждая утопия предполагает, что она знает такое универсальное средство, которое приведет к этому состоянию. Но именно поэтому каждая утопия представляет собою мечту о всецелом устроении, а вместе с тем и упрощении жизни. Предполагается, что можно найти одно слово, одно средство, одно начало, имеющее некоторый всемогущий и всеисцеляющий смысл, что даст возможность, следуя ему, устроить жизнь разумно, освободить ее от противоречий, от разлада, от сложности, свести к единству, к согласию, к гармонической простоте. Между тем, особо указывал П.И. Новгородцев, «история человечества всегда шла и идет через возрастающие противоречия, через борьбу противоположных начал к высшей сложности. Достижимое для нее единство есть относительное сочетание многообразных различий и возрастающих связей, а не абсолютное примирение противоположностей. Свет разума направляет пути истории, но не устраняет ее творческой глубины, ее бесконечных возможностей, ее иррациональных основ. Вот почему каждая утопия в своем осуществлении приводит к насилию над историей» [4: с. 218].

Удивительно актуально звучат сегодня идеи правоведа И.А. Покровского. В статье «Перуново заклятие» он констатировал, что «переход от монархии к республике является вообще моментом критическим и опасным. Дело в том, что авторитет монарха покоится на некотором иррациональном основании. Власть монарха в народной психике всегда снабжена в большей или меньшей степени той или иной сверхразумной санкцией, вследствие чего этой власти повинуются легче и проще, особенно там, где она имеет за собой давность столетий. Власть же демократическая, выборная совершенно лишена подобной иррациональной поддержки; она должна опираться исключительно на рациональные мотивы, и прежде всего на гражданское сознание необходимости порядка и власти вообще. Эти же рациональные мотивы далеко не всегда оказываются равными по силе прежним, иррациональным, и поэтому не удивительно, что демократизация приводит сплошь и рядом к ослаблению психологического влияния власти и психологической силы закона. Действительно, кто наделяет людей властью, кто издает законы? Наши же представители, т. е. в конечном счете мы сами. И вот власть и закон лишаются своего прежнего мистического авторитета» [4: с. 222].

И здесь, указывал И.А. Покровский, многое зависит от позиции интеллигенции. Интеллигенция должна прежде всего осознать и почувствовать всю ответственность за каждое слово, с которым она идет к народу. Она должна твердо помнить главное: «...не на все то, в чем мы имеем интерес, мы имеем уже и право. Критерий права доминирует, таким образом, над критерием интереса и составляет такое понятие, без которого мы не можем ни мыслить, ни действовать» [4: с. 230].

С.Л. Франк, давая оценку партии либералов, обратил внимание на то, что, «подобно социалистам, либералы считали всех управляемых добрыми и только правителей — злыми; подобно социалистам, они не сознавали или недостаточно сознавали зависимость всякой власти от духовного и культурного уровня общества и, следовательно, ответственности общества за свою власть; они слишком мало понимали необходимость и трудность органического перевоспитания общества к новой жизни. Их политический реализм обессиливался отсутствием чутья к самым глубоким и потому наиболее важным духовным корням реальности, к власти подземных и органических начал религиозности и древних культурно-исторических жизненных чувств и навыков» [4: c. 261]. С.Л. Франк особо подчеркивал политическую близорукость либеральной интеллигенции.

Разумеется, не со всеми вышеприведенными суждениями можно безоговорочно согласиться, но момент истины в них содержится. Однако, с нашей точки зрения, устремленность к абсолютной истине и правде, способность ради них идти до конца, готовность к беззаветному самопожертвованию во имя справедливости и освобождения народных масс от деспотизма власти, патриотизм, любовь к своей стране — великие качества дореволюционной интеллигенции.

История народа, страны, бесспорно, зависит от интеллигенции. Если в обществе царят духовный разброд, социальная апатия или, напротив, взвинченность, если падает нравственность и растет преступность, если сферу культуры захлестывает волна порнографии и всякого рода сенсационных поделок, если разжигаются национализм и клерикализм, если не уважается государственность, если глохнет чувство патриотизма, то интеллигенция, если это подлинная интеллигенция, во всем этом конечно же виновата. Ибо, безусловно, все духовно живое и нравственно-высокое создается прежде всего интеллигенцией. И в этой связи необходимо полностью согласиться с С.Н. Булгаковым, что история страны, история ее удач и неудач есть в известной степени исторический суд над интеллигенцией.

Многих русских интеллигентов высший суд истории, без сомнения, оправдает. Тысячи русских интеллигентов — сельских учителей, провинциальных врачей, земских служащих — скромно, без громких слов выполняли свой долг перед страной, перед народом. И вместе с тем многие из тех, кто называл себя интеллигентами, были вялы, апатичны, не любили трудиться, много говорили об искусстве и науке, но все поверхностно, без глубокого понимания. (Как и сегодня.) А.П. Чехов — замечательный русский интеллигент, создавший в своих произведениях симпатичные образы русских интеллигентов-труже- ников, в то же время весьма критически отзывался о нашей интеллигенции: «лениво философствующая, холодная, унылая, бесцветная, непатриотичная, мелочная; брюзжит и отрицает все, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать. вялая душа, вялые мышцы, отсутствие движений, неустойчивость в мыслях» [8: с. 308, 309].

Многие интеллигенты оправдывали свою бездеятельность тем, что власть их подавляет, не дает ходу. А.П. Чехов решительно возражал им: «Не гувернер (т. е. губернатор), а вся интеллигенция виновата, вся. Пока это еще студенты и курсистки — это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша, и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора — дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры.. Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители выходят из ее же недр» [8: с. 101].

Это — правда, и сегодня — это так. Но все-таки А.П. Чехов убежден: сила и спасение народа в интеллигенции, в тех ее представителях, которые честно и трезво мыслят, чувствуют, умеют и хотят работать.

Исторический суд над интеллигенцией требует особенно внимательно подойти к анализу взаимоотношений интеллигенции с властью.

Власть, любая власть, как правило, не уважает, не любит интеллигенцию, именно потому почти всегда ее преследует. В России, в сущности, не было просвещенного, в интеллектуальном и нравственном смысле, правящего класса. Не случайно еще А.С. Пушкин отмечал, что в России циническое презрение к мысли и человеческому достоинству со стороны власть имущих приводит в отчаяние. О косности царского правительства говорит, например, тот факт, что оно подозрительно отнеслось к славянофилам, хотя идеи последних вполне могли послужить укреплению официальной идеологии триединства православия, народности и самодержавия.

В русской действительности есть, справедливо отмечал Н. Бердяев, вечногоголевское. Тщетны оказались надежды, что личность человеческая подымется во весь свой рост после падения самовластия. Нет уже старого, царского, самодержавия, нет и советской власти, которую многие сегодня характеризуют как авторитарную и даже тоталитарную, а самовластье по-прежнему царит в России, по-прежнему у нас нет уважения к человеческому достоинству, человеческим правам со стороны тех, кто правит; нет старого чиновничества, старой полиции, а взятка по-прежнему является устоем русской жизни. Взятка расцвела больше, чем когда-либо.

По-прежнему Хлестаков разыгрывает из себя важного чиновника. По-прежнему много у нас Чичиковых, Ноздревых, Маниловых, Собакевичей.

М. Горький, анализируя проблему власти после Октябрьской революции, резко противопоставил такие категории, как руководство и «вождизм». «Вождизм» — прилипчивая болезнь мещанства. «Вождизм» — болезнь эпохи, она вызвана пониженной жизнеспособностью мелкого мещанства. «...У нас в качестве наследия мещанства еще остались кое-какие прыщи, не способные понять существенного различия между “вождизмом” и руководством, хотя различие совершенно ясно; руководство, высоко оценивая энергию людей, указывает пути к достижению наилучших практических результатов при наименьшей затрате сил, а “вождизм” — индивидуалистическое стремление мещанина встать на голову выше товарища, что и удается весьма легко при наличии механической ловкости, пустой головы и пустого сердца» [3: c. 326].

Сказано, как говорится, не в бровь, а в глаз также сегодняшним властвующим чиновникам. Власть конечно же манит многих. Она дает возможность подчинять себе других, решать их судьбы, предоставляет наряду с властными многочисленные материальные привилегии. Стремление попасть в «коридоры власти» побуждает многих людей грубо расталкивать локтями конкурентов, что в конечном счете еще больше нравственно их разлагает. Власть, бюрократия, безусловно, ценят специалистов-профессионалов, но еще больше они ценят тех, кто умеет льстить, молчать, «когда надо» лгать и т. п.

В современном обществе объективно усиливается тенденция выдвижения на арену социальной жизни среднего человека, человека массы, одномерного, управляемого человека. Многие мыслители со всей определенностью указывали и указывают на эту тенденцию. Ницше об этом писал еще в конце XIX века, отмечая, что в Европе человек превращается в стадное животное, подражающее, дрессируемое, легко подчиняющееся управлению извне. К. Ясперс в 50-е годы XX столетия также весьма остро писал, о том, что современная культура стала культурой бездушных рациональных форм господства, голой полезности и расчета. Современный человек лишен внутреннего субстанционального содержания жизни. Всю общественную жизнь пронизывает бюрократический аппарат, который фактически с фатальной неизбежностью определяет личную жизнь и поведение людей, переставляет их с места на место, легко заменяя одних другими. Иными словами, историческая субстанция, которую люди создавали своим индивидуальным сознанием, перестает существовать. Социальная жизнь теряет яркие краски; кругом «масса», «посредственности», люди без различий, без подлинной — индивидуальной — человеческой сущности и судьбы. Для людей «массы» главное — приспособиться к аппарату власти, занять в нем по возможности «хорошее место».

Естественно, интеллигенция должна противостоять всем тенденциям «омассовления», усреднения людей, подчинения их аппарату; особенно остро она должна противодействовать склонности власть имущих к злоупотреблениям. С властью интеллигенция, в сущности, никогда не может жить, что называется, душа в душу. Это не значит, что интеллигенция обязательно должна конфронтировать с властью. С властью, стремящейся действовать в интересах народа, интеллигенция конечно же должна сотрудничать. Но все дело в том, что чиновник и партийно-политический деятель, поскольку их деятельность в первую очередь направлена на решение текущих практических дел, не могут охватить жизнь общества, процесс социального развития в целом, увидеть перспективу, оценить отдаленные последствия своей деятельности. Это задача интеллигентов-теоретиков, которые, вскрывая тенденции общественного развития, лучше видят перспективные цели и острее замечают недостатки и ошибки в действиях государственных и политических руководителей. Уже здесь — в противоречии между теорией и практикой — таится определенное противоречие между власть имущими и интеллигенцией.

Умные руководители, опытные политики подобное противоречие стремятся разрешить позитивно. Неумные и неопытные отвергают, игнорируют интеллигенцию либо побуждают ее заниматься апологетикой, пропагандой политических установок, готовых административных и политических решений. Наши прежние советские руководители нередко часто рассматривали беспокойство интеллигенции, вызванное нерешенными задачами общественного развития, как своего рода идеологическую диверсию со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Так же поступают и нынешние, ограниченные и в интеллектуальном, и моральном плане, властвующие «прагматики». Однако, «побеждая» интеллигентов, они в конечном счете терпят поражение; оказываются не в состоянии вовремя увидеть свои ошибки. Не имея органичной обратной связи с широкими массами народа, власть перестает обновляться притоком свежих сил и идей. Ведь выявить ошибочность или, напротив, правильность принятых политических решений может помочь только широкая, открытая дискуссия. Если нет дискуссии, то в общественной жизни утверждаются догмы, которые делают и науку, и политику беспомощными при анализе новых тенденций. Таким образом, и государственные чиновники, и политики должны ценить интеллигенцию и сами должны быть образованными и в смысле научных знаний, и воспитанными в духе высокой нравственности.

А как быть интеллигенту? Как ему относиться к власти, политике? Конечно, интеллигент должен заниматься политикой, не проходить мимо тех решений властных органов, которые он считает несправедливыми. Он обязан знать, какие перспективные и конкретные цели ставят перед собой исполнительная и законодательная ветви власти, он должен решительно выступать за то, чтобы Государственная Дума осуществляла контроль над правительством; чтобы депутат оставался посредником между избирателями и властью, чтобы он был защитником избирателей; чтобы свобода мысли и свобода слова оставались священными; чтобы все граждане независимо от их социального происхождения, национальной принадлежности и вероисповедания были равны перед законом; чтобы правительство, не получившее большинства голосов на свободных выборах, уходило в отставку.

Да, политика, политическая деятельность могут быть чужды тому или иному интеллигенту. Н.А. Бердяев был прав, заявляя в сборнике «Из глубины», что «в мире должна произойти великая реакция против власти и господства политики, против похоти политической власти, против ярости политических страстей. Политика должна занять свое подчиненное, второстепенное место, должна перестать определять критерии добра и зла, должна покориться духу и духовным целям. Должна быть в мире преодолена диктатура политики, от которой мир задыхается и исходит кровью» (Н. Бердяев: Философия неравенства. 1918, с. 205). Тем не менее в любом случае интеллигенту необходимо обладать политическим кругозором, иметь собственное мнение о важнейших политических событиях. Равнодушие к политике, поскольку она «грязная» — это ведь тоже своего рода политика. Тот, кто игнорирует политику, боясь запачкать руки, тем самым оставляет ее в руках «грязных политиков». Более того, он в данном случае демонстрирует равнодушие к своей стране, к своим согражданам; такой человек — ведет себя как эгоист.

Интеллигент обязан быть гражданином, вносить свой вклад в обсуждение и решение проблем, стоящих перед страной. Но он должен быть свободным от опеки. Власть должна это понимать и предоставлять интеллигентам слово, более того, передавать на экспертизу проекты своих политических программ. Развитие науки, искусства, культуры в целом не должно зависеть исключительно и непосредственно от воли правящих в данное время политических деятелей. Ведь точные науки, естествознание развиваются по своей собственной логике и в результате оказывают огромное влияние и на технический, и на общественный прогресс. Ясно также, что для воздействия на общественное развитие, в том числе и на политику, общественным наукам, литературе, искусству также надо иметь возможность свободно развиваться по своей собственной логике.

Но может ли интеллигент, чья задача — защита и создание духовных ценностей, непосредственно включаться в структуры власти? Не утратит ли он в таком случае сознание, что духовные ценности неизмеримо выше, чем политические победы и властные привилегии?

Такая опасность существует, особенно в обществе, в котором интеллигенцию третируют. В нормальных условиях талантливые ученый, писатель, режиссер, не игнорируя, разумеется, политику, не захотят быть, пусть даже высокопоставленными, чиновниками; они не станут отказываться от своей творческой деятельности. Когда же власть для интеллигенции — запретный плод, то некоторые интеллигенты жаждут вкусить его. Стремясь к этому, добившись этого, многие прежние борцы с «деспотизмом» власти сами становятся деспотами, воспроизводя прежние номенклатурные структуры и привычки. Такие люди, бесспорно, перестают быть интеллигентами. (Невозможно, на мой взгляд, считать интеллигентами и тех деятелей науки и культуры, которые рукоплескали Ельцину и ельцинистам, расстрелявшим в 1993 году законно избранный парламент.)

Но если интеллигент берет на себя бремя власти, движимый высоким нравственным чувством, если он конкретно помогает решать жилищные проблемы, строить школы и больницы, защищает бедных, больных и старых, если он тратит свои силы и время на то, чтобы поддерживать науку и искусство, защищать права человека и гражданина, то он остается интеллигентным человеком. Быть может, в данный момент он не создает непосредственно новые культурные ценности, но он непосредственно содействует их защите и формированию.

Важно только, чтобы интеллигент во власти не утратил понимания значения духовной жизни. Духовность шире и глубже пронизывает народную жизнь, нежели власть. Если политик, оказавшийся у власти, зачастую перечеркивает, отвергает прошлое, абсолютизирует настоящее, то задача интеллигенции — на каждом переломном этапе верно оценить подлинные достижения прошлых времен и передать их новым поколениям. Страна, нация, народ не могут постоянно начинать историю и культуру с нуля, отказываясь от всего, что создали предыдущие поколения.

Вместе с тем, движимые желанием защищать и создавать духовные ценности, интеллигенты должны критически относиться к существующему положению вещей; критический дух, критическое сознание не позволяют им переоценивать достигнутое, побуждают их смотреть вперед.

И еще одно важное качество, которым должна обладать интеллигенция и которое она должна привносить в общественную жизнь. Это — терпимость. Ибо нетерпимость приводит к насилию. Интеллигент по определению не может отказываться выслушивать мнение других. Отмахнуться от тех, кто думает не так, как мы, легче, чем опровергнуть их. Однако терпимость — это не равнодушие. Равнодушие возникает скорее из высокомерной уверенности в обладании истиной и являет собой форму нетерпимости в виде скрытого неуважения и даже презрения — пусть думают и говорят, что хотят, мне это безразлично, меня это не касается. Подлинная терпимость — это внимание, уважение к позиции оппонента, диалог с ним.

Дискуссии, компромиссы — единственный путь для осмысления и решения важных, в том числе и политических, проблем нашей жизни. В политике терпимость особенно важна. В политике невозможно сохранять беспристрастие. Жизнь в тот или иной момент делает людей консерваторами, реформаторами или оппозиционерами. Но в любом случае важно уметь оценивать реальные факты без всякой предвзятости. Нередко бывает, что политики рьяно отстаивают то или иное предложение только потому, что оно выдвинуто их партией, и столь же рьяно осуждают то же самое предложение, если его предлагает представитель другой партии. Интеллигент никогда не должен быть политическим фанатиком. Процветание народа, страны, государства — вот что главное для него, вера в человека, уважение его прав и свобод, утверждение справедливости — вот главный импульс и содержание его деятельности.

Бесспорно, в нашей стране немало интеллигентов духовно богатых, умных, честных, нравственно чистых, по-прежнему живущих интересами страны, народа, отечества, переживающих, сострадающих бедам своей Родины, борющихся за возрождение ее былого экономического и политического могущества, былого культурного авторитета. И, к сожалению, существует немало людей, которые считают себя интеллигентами, но, в сущности, уже не живут творчески созидательной жизнью; заискивая перед сегодняшней властью, они подвергают хуле нашу историю, не только советскую, но прежде всего — советскую, клевещут на русский народ, изображая русских люмпенами, лентяями, иждивенцами, «совками» и т. д. и т. п. К этим так называемым интеллигентам лучше всего, пожалуй, подходит термин, принадлежащий А.И. Солженицыну, — «образованцы».

Еще важный момент. «Образованцы», как правило, неудачники в науке и творчестве, привнесли и в политику свой непрофессионализм. Они издергали, измучили страну своими постоянными «реформами», суть которых не в совершенствовании качества ее жизни, а в поверхностных, внешних, организационных переменах. Все это подтверждает и убеждает в том, что настоящий политик, как и настоящий ученый, должны проходить все ступени государственно-политического и научного образования и воспитания.

В современных условиях России интеллигенция как специфический социальный слой более расколота, более разобщена, чем когда-либо прежде. Большая ее часть перестала выступать как воспитатель народа, как носитель его самосознания и культуры. Она порвала союз с народом (народ — не тот), обслуживая буржуазную власть. Другая часть ушла в шоу-бизнес. Вместо духовного просвещения она духовно развращает народ, навязывает ему худшие образцы «массовой культуры». Третья, оскорбленная и униженная, просто «выживает», сосредоточившись на повседневных проблемах своего быта.

Так что, бесспорно, наша интеллигенция такова, каковой ее сделала история и власть. Вместе с тем в том, что случилось с нашей страной, большая вина лежит и на самой интеллигенции. Собственными руками своими мы растерзали на клочки наше государство и наш народ, растерзали не только на «самоопределившиеся» территориальные куски, но и на «самоопределяющиеся» социальные классы. Собственными руками своими мы разрушили нашу оборону — армию и флот, наш административный, производственный и транспортный аппарат и т. д. Все это мы разрушили, но, по-видимому, еще не насытились. Каждый день приносит все новые и новые конвульсии. Эти слова русского философа И.А. Ильина, сказанные семьдесят пять лет назад, обращены ко всем слоям российского общества, конечно же и к интеллигенции, даже прежде всего именно к интеллигенции [5]. И как актуально звучат они сегодня!

И все же, осмысливая историю нашей страны, роль в ней интеллигенции, борьбу интеллигенции за свободу и счастье народных масс, ее духовные интеллектуальные и нравственные достижения, учитывая тот факт, что и сегодня в России есть немало людей, твердо и последовательно занимающих позицию защиты высоких духовных ценностей — справедливости и свободы, служения своей стране, своему народу; людей, которые никогда не обольщаются собственной правотой, которым постоянно свойственны беспокойство души и совести, сострадание и сочувствие слабым и обездоленным, непоколебимая солидарность с ними; людей, которые гордо охраняют свое и других людей человеческое достоинство и честь, — отчаиваться не надо: интеллигенция есть, она говорит свое слово, она делает свое дело.

И это укрепляет нашу веру в Россию. Россия была и будет великой. Ее культура, ее дух смоет все наносное, она восстанет, вновь возродится!

Список литературы

«Вехи»: Сборник статей о русской интеллигенции. М.: Новости, 1991. 214 с.

Гегель Г. Философия духа // Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Т. 3. М.: Мысль, 1977. 472 с.

Горький М. Собрание сочинений: В 30-ти тт. Т. 27. М.: ГИХЛ, 1953. 276 с.

«Из глубины»: Сборник статей о русской революции. М.: МГУ, 1990. 298 с.

Ильин И.А. Наши задачи. Москва - Париж: Papor, 1992. 272 с.

Новая философская энциклопедия: В 4-х тт. Т. 2. М.: Мысль, 2001. 636 с.

Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1989. 840 с.

ЧеховА.П. Сочинения: В 12-ти тт. Т. 3. М.: Правда, 1985. 462 с.