Курсовая работа: Развитие Западно-Европейской литературы в эпоху просвещения

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение …………………………………………………………………………………… 3

Глава I . Исторические аспекты эпохи просвещения в странах Западной Европы…….5

Глава II. Развитие литературы в эпоху просвещения

2.1 Литература Англии……………………………………………………………………...7

2.2 Литература Франции…………………………………………………………………..14

2.3 Литература Германии………………………………………………………………….19

Заключение ………………………………………………………………………………..25

Библиография …………………………………………………………………………….26

ВВЕДЕНИЕ

Объектом литературы всегда была и остается, говоря словами Пушкина, «судьба человеческая, судьба народ­ная».. О человеке и народе художник рассказывает языком живых образов и живых картин, обогащая их дарами своего сердца и достигая тем самым огромной силы эмоционального воздействия.

Раскрывать нравственное богатство литературы—значит формировать личность. Поэтому учитель-словесник больше всех своих коллег ответствен за нравственную полноценность тех миллионов наших юных граждан, которые ежегодно, окончив школу, вливаются в армию активных созидателей материальных и духовных ценностей общества, он тот сеятель «разумного, доб­рого, вечного».

Тема данной рабты мне очень близка и интересна потому, что «просвети­тели» подчинили свое художественное творчество задаче переуст­ройства общества. Основным принципом просветительской эсте­тики стало утверждение воспитательной роли искусства, боевой тенденциозности, демократической идейности. Использовав ма­териалистическое учение Аристотеля об искусстве, просветители начали закладывать теоретические основы критического реализма, утвердившегося в искусстве уже в XIX столетии.

Произведения просветителей глубоко философичны. В ряде случаев это своеобразные беллетризованные философские тракта­ты. Отсюда и некоторая рационалистичность художественного творчества просветителей. Борясь за переустройство общества, утверждая принцип активного воздействия художника на общест­венное мнение, они создали новые жанры публицистического философско-политического романа, морально-политической драмы и гротескно-комедийного памфлета. При этом широко исполь­зовали литературные формы старых мастеров: памфлеты Лукиана, философскую поэму Лукреция, сатирическую литературу Ренессанса: сочинения Эразма Роттердамского, Франсуа Рабле, Томаса Мора, которых они считали своими идейными предшест­венниками.

Отстаивая демократическое направление искусства, просвети­тели ввели в литературу нового героя, простолюдина, в качестве положительного образа, они воспели и прославили его труд, его мораль, они изобразили сочувственно и проникновенно его стра­дания. Разоблачая произвол господствующих сословий, они смело вводили в литературу критический элемент и создали про­изведения высокого политического и художественного значения.

Подчеркнутая тенденциозность писателей-просветителей в те дни, когда они жили и действовали, составляла их главную силу, она отвечала историческим задачам времени. Она была необхо­дима в эпоху готовящегося социального переворота. Используя печатное слово и театральную трибуну, просветители звали к об­новлению мира, а это требовало обнаженности идейных позиций. Они конечно не прочь были обмануть бдительность властей, при­бегая—и подчас весьма искусно—к различным уловкам и лу­кавству. Читателю же и зрителю их политическая программа должна быть предельно ясной... Здесь они не допускали никаких недомолвок и объективистской размытости.

Критически относясь к классицизму, они вместе с тем исполь­зовали лучшие черты классицистического искусства—героиче­скую патетику, чувства гражданственности, поставив их на служ­бу революционным идеям.

Они прославили силу человеческого разума, призвали на суд разума идеологию и государственные учреждения феодализма. Все, что не отвечало принципу разумности, что не содействовало благосостоянию народа, осуждалось ими на уничтожение.

1. Исторические аспекты Эпохи просвещения

в странах Западной Европы

XVIII век в жизни народов Западной Европы отмечен колос­сальными социальными потрясениями. Феодализм, поверженный в Англии в предшествующем столетии, должен был потерпеть окончательное поражение в ходе французской буржуазной рево­люции 1789—1794 гг. В сущности, это поражение феодализма носило уже глобальный характер, как бы глубоко еще ни погря­зали в феодализме народы других стран Запада и Востока. Но­вые формы общественных отношений были найдены и утвержде­ны, мир должен был преображаться и преображался в соответст­вии с нормами этих новых форм.

Феодализм просуществовал многие века. В такой стране, как, например, Франция, его история может быть прослежена в те­чение пятнадцати столетий, со времени падения Римской импе­рии. Тем мучительней и грандиознее должна была происходить ломка этих стародавних, укоренившихся в экономике, в законо­дательстве, в обычаях, быту, в сознании людей форм обществен­ной жизни.

Судьба европейского феодализма была окончательно решена во Франции в XVIII столетии. Мощное антифеодальное движение, развернувшееся в других странах Европы, хоть и не привело в XVIII в. к буржуазным революциям в этих странах, но тем не менее уже знаменовало собой переход человечества в новый пе­риод истории.

XVIII век в истории западноевропейской литературы является периодом наиболее острой антифеодальной борьбы, в ходе кото­рой создавались художественные ценности мирового значения и закладывались основы нового демократического искусства. В XVIII в. французская литература, обогащенная философскими и политическими учениями революционной тогда буржуазии, воз­главила идейный разгром социально-экономической системы фео­дализма. Она создавалась в атмосфере революционных боев. Она запечатлела и увековечила гигантскую схватку двух сил: с одной стороны, многовекового, закрепленного стародавними традициями, глубоко вкоренившимися в народную жизнь, обога­щенного культурой поколений феодализма и, с другой — растуще­го, молодого, выступившего от имени народа класса буржуазии.

Страны Западной Европы в XVIII столетии представляют со­бой довольно пеструю картину политических систем. В Англии абсолютизм перестал существовать, королевская власть превра­тилась в род некоего декорума, не имевшего серьезного влияния на существо политики. Буржуазия поделилась своей властью с но­вым дворянством, приобщив это дворянство к буржуазному спо­собу ведения хозяйства.

Во Франции еще жил абсолютизм. Феодально-сословная мо­нархия крепко держалась за стародавние устои, не желая усту­пать свои позиции новому обществу.

Германия влачила жалкое существование, разбитая на мно­жество мельчайших княжеств, герцогств, курфюршеств. Наибо­лее крупными из феодальных областей были Австрия с династией Габсбургов и Пруссия с династией Гогенцоллернов Поэтому ан­тифеодальная борьба здесь осложнялась еще задачей националь­ного объединения страны.

Италия, разрозненная, как и Германия, на множество мелких государств, испытывала к тому же колониальный гнет (на севе­ре страны, в областях, подпавших под владычество Австрии) и гнет папского государства, подрывавшего национальные основы Италии, тормозившего национальное объединение государства. Антифеодальная борьба здесь складывалась в еще более слож­ной обстановке.

В Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии антифеодальное дви­жение было тесно связано с национально-освободительной борь­бой. Своеобразие исторического развития перечисленных стран определило и пути развития их литературы

Главнейшей задачей, которая стояла перед почти всеми наро­дами Западной Европы в XVIII столетии, была ликвидация фео­дализма. Общественная жизнь и общественная мысль этою пе­риода определялись в основном решением этой задачи Как бы далеко внешне ни отстояла иногда литературная борьба от борь­бы политической, она тем не менее была своеобразным выраже­нием политической борьбы Это сказывалось и в выборе тем про­изведений, и в выборе художественных средств, в идеях и их художественном воплощении, в эстетике и художественной практике.

Поскольку политическая борьба прогрессивных сил Европы в XVIII столетии носила в основном антифеодальный характер, постольку и литература этого периода являлась по преимуществу антифеодальной, иначе говоря, просветительской .

Термин «Просвещение» в широком значении понимается как просвещение народа, народных масс к культуре, нау­кам, искусству.

Термин «Просвещение» имеет, кроме того, более узкое истори­ческое значение. Этим термином принято называть умственное движение, развернувшееся в период решающих боев буржуазии с феодализмом (главным образом в XVIII столетии) и направ­ленное на ликвидацию крепостничества, на ликвидацию феодализма, его социально-экономических норм, его политических уч­реждений, его идеологии, его культуры..

2. Развитие Литературы в эпоху просвещения

2.1 Литература Англии

Английская философия в XVIII в. Английские буржуазные мыслители первой половины XVIII столетия еще смело разра­батывают материалистическую философию, они позволяют себе даже нападки на церковь и религию. «...Когда буржуазное пре­образование английского общества совершилось, Локк вытеснил пророка Аввакума»,—пишет К. Маркс1 . Локк сыграл большую роль в идейном формировании французского Просвещения. Для , Европы его открыл Вольтер. Блестящий популяризатор, он при­влек к философии Локка внимание своих соотечественников, а за ними и широкие читательские круги тогдашнего образованного мира.

В сочинении «Опыт о человеческом разуме» (1690) Локк по­казал несостоятельность теории о врожденных идеях, с которой выступил в свое время Декарт, и доказал зависимость идей от органов чувств, воспринимающих мир внешних вещей. Просве­тители сделали из этого вывод, что ум человеческий формируется в процессе жизненного опыта, что идеи не от бога, что они при­вносятся в сознание, что нужно противопоставить идейному влия­нию на народ со стороны церкви иное влияние—освободитель­ных, просветительных учений. Отсюда их яростная борьба против христианской церкви и великая вера в воспитательную силу идей. Сенсуализм Локка вооружил просветителей верой в ма­териальность мира и в целом—трезвым реалистическим мы­шлением.

Чрезвычайно импонировали французским просветителям и мысли Локка о государстве, о том, что сами люди устанавливают и в случае необходимости перестраивают свои общественные от­ношения, что цель государства—сохранение свободы личности. Начатая Локком критика церкви и религии была продолжена Толландом, Коллинзом, Лайонсом и другими. Философ Джон Толланд объявил все религии обманом, изобретением политиков и жрецов для угчетения темных масс («Христианство без тайн», «Письма к Серене»).

Все это свидетельствовало о громадном прогрессе, который проделала общественная мысль в Англии после религиозной пу­ританской страстности времен революции XVII в. В дни Кромвеля ничего подобного не могло бы возникнуть в умах англичан. Однако охранительные силы религии решительно действовали и в XVIII столетии. Против Джона Толланда, Джозефа Пристли церковь организовала такую травлю фанатиков, что философы были вынуждены покинуть страну.

Острые социальные противоречия, какие возникли в Англии после революции, и классовые конфликты уже буржуазного ми­ропорядка не могли не отразиться на философии, литературе. Возникли новые теории, объясняющие логику этих противоречий или стремящиеся найти пути к общественной гармонии.

Одна из таких теорий запечатлена в сочинениях графа Шефтсбери (1671—1713), которые были объединены под общим названием «Характеристика людей, нравов, мнений и времен» (1711, в 3-х т.). Шефтсбери доказывал, что яравственность, доб­родетель, внутренне присуща человеку, она не навязана ему извне, что добродетель является врожденным качеством людей. Так же как идея прекрасного живет в человеке, живет в нем идея доброго. Доброе и прекрасное сливаются воедино. В человеке, в котором пробуждено чувство прекрасного, проснется и чувство доброго.

В Англии появились энтузиасты идеализма. Одним из них был епископ Беркли (1684—1753), выступивший с сочинением «Защи­та христианской религии против так называемых свободных мыс­лителей». Епископ поставил перед собой задачу подкрепить ре­лигию философией. Для этого он воспользовался сенсуализмом Локка, истолковав его в духе субъективного идеализма. Он рас­суждал: «Предмет и ощущение суть одно и то же и поэтому не могут быть отвлечены друг от друга», т. е. здешний мир сущест­вует лишь в нашем восприятии, как совокупность ощущений. Главными своими врагами Беркли объявил материалистов и ате­истов. Против них направил он свое перо.

Попытка Беркли взять под защиту реакционное направление в философии весьма симптоматична. Она свидетельствует о боль­ших изменениях, которые произошли в мировоззрении и тактике буржуазии. Если в ранние периоды своей истории она нужда­лась в философии материализма и прославляла опыт и разум как основу познания действительности, то, получив в свои руки власть, как в области экономики, так и политики, она поняла, что для духовного закабаления трудящихся ей нужна религия.

Дэвид Юм (1711—1776) выступил с философией агностициз­ма, неверия в познаваемость мира, иначе говоря, с тем же идеа­лизмом, только в ином одеянии. Философия Юма чрезвычайно пессимистична, она внушает сомнение в силах человеческих. «Убеждение в человеческой слепоте и слабости является резуль­татом всей философии», — пишет Юм в «Исследовании челове­ческого разума». Юм не отстаивал, подобно Беркли, идею существования бога. Поэтому церковники яростно напали на не­го, решив, что в его скептицизме таится опасность для религии. Однако Юм вовсе не подрывал основы церкви. Он заявлял, что народу идея бога необходима, сомнение в существовании бога возможно лишь для представителей правящих классов.

Итак, в английской философии XVIII столетия мы наблюдаем борьбу материализма и идеализма. Политическая реакционность английской буржуазии все более и более влечет ее к признанию идеализма в качестве официальной философии. Беркли становит­ся наиболее последовательным защитником ее интересов в обла­сти философии. Против идеализма, против реакции в политике выступают философы-материалисты: Толланд, Гартли, Пристли. Борьба с пережитками феодализма, которые были еще весьма сильны в XVIII столетии, постепенно перерастает в борьбу против пороков самой буржуазии. Борьба противоположных политиче­ских и философских тенденций наблюдается и в художественной литературе .

Дефо (1660-1731) Непосредственно после «славной революции» творит выдаю­щийся писатель Даниель Дефо. Он силой слова поддерживает и защищает буржуазно-парламентарный строй от посягательств аристократической реакции (памфлеты «Чистокровный англича­нин», «Кратчайший способ расправы с диссидентами»). Вместе с тем в своих романах «Капитан Сингльтон», «Роксана», «Молль Флендерс», «Полковник Джек» он смело показывает изнанку дворянско-буржуазной Англии, а в романе «Робинзон Крузо» воссоздает типичную для буржуазии иллюзию независимости личности от общества, возможности ее обособленного существо­вания.

Натура активная, волевая, Дефо, прожил бурную жизнь, сме­ло вмешиваясь в политическую жизнь страны, отдавая свое бой­кое перо (часто небескорыстно) различным политическим пар­тиям, однако принципиально поддерживая буржуазную линию развития Англии. Как личность он очень напоминает Бомарше. У них много общего. Плебеи и отпрыски плебеев, они шли в ре­волюцию со всей дерзостью бунтарей, — смелые, талантливы», энергичные. Дефо защищал уже свершившуюся революцию от происков реакционеров. Бомарше ее готовил. Жизнь и того и дру­гого полна борьбы, взлетов и падений. И того и другого не поща­дила злоречивая молва.

Книга Дефо «Робинзон Крузо» становится великим памятником человеческой силе, бодрости, предприимчивости, изобретательности и энергии. С каким удовольствием мы узнаем о новых и новых победах Робинзона, как важны и значительны для нас все детали его быта. Мы, не отрываясь, следим за всеми его трудами. Мы радуемся вместе с ним, когда он заявляет: «Те­перь у меня есть дом на берегу моря и дача в лесу» или «Я только что доделал ограду и начал наслаждаться плодами своих тру­дов». Теперь и природа перестает быть враждебной к человеку и улыбается ему и приветствует его: «Я был так пленен этой до­линой, что провел там почти весь конец июля».

Образ Робинзона вошел в мировую литературу. Он стал веч­ным спутником человечества, как Дон Кихот, Фауст, Гамлет, Гулливер. В читательском фонде всех подростков мира обяза­тельно имеется книга Дефо. Нравственно облагораживающее влияние ее на детей отметил Жан-Жак Руссо и герою своего философского романа «Эмиль» оставил для чтения только одну книгу—«Робинзон Крузо». Женевского философа увлекла идея слияния «естественного человека» с природой, которую усмотрел он в книге Дефо. Английский писатель был, конечно, далек от этой идеи, но его книга давала обильный материал для руссоистского учения о благах естественного состояния.

Огромная популярность книги Дефо вызвала целый поток подражаний, переделок. Создался жанр «Робинзонад», в кото­рый вложили свою лепту крупнейшие имена. Среди них Жюль Верн («Таинственный остров»), Киплинг («Маугли»), Берроуз («Тарзан»), в самое последнее время—Голдинг («Повелитель мух»).

Свифт (1667-1745) Особый характер творчества Джонатана Свифта, его мрачные памфлеты, его роман «Путешествия Гулливера», вся его страш­ная, подчас доводящая до ужаса сатира — свидетельство своеобразия его личности и его таланта.

Два литературных жанра, возникшие еще во времена Ренес­санса, послужили Свифту образцом для создания его знамени­того романа, как послужили они образцом и Даниелю Дефо,— жанр путешествий и жанр утопий. . «В юности я с огромным на­слаждением прочел немало путешествий, но ... убедившись в несостоятельности множества басен... проникся отвращением к такого рода чтению»,—сообщает в романе Гулливер. Признание делается, конечно, для того, чтобы убедить читателя в точности и правдивости своего собственного рассказа: уж если у других много всяких врак и небылиц, то у меня, дорогой читатель, все досконально, я терпеть не могу небылиц, как бы говорит автор пу­тешествий и целые страницы посвящает всевозможным деловым подсчетам и расчетам, географическим справкам, указаниям на долготы и широты, насыщает описания географическими и кора­бельными терминами, подчеркивая всюду непритязательную точность и правдивость описаний, что мы видели и в романе Дефо «Робинзон Крузо»1 . Здесь этот прием используется для создания иллюзии правдоподобия явно фантастического вымысла.

«Ненасытное желание видеть чужие страны не давало мне покоя»,—говорит о себе Гулливер. Такое признание могли сде­лать тысячи отважных мореплавателей и первопроходцев со вре­мен Васко де Гама, Христофора Колумба, Магеллана. Средне­вековье уходило в прошлое. Люди отрешались от кропотливого домоводства, стародавнего уклада быта и устремлялись на поис­ки незнаемых земель, неведомых островов и континентов, гибли или возвращались, переполненные впечатлениями. Европа откры­вала мир.

Экзотические страны, экзотические народы, экзотические нравы, о которых рассказывали вернувшиеся путешественники, часто чудом уцелевшие, дивили читателей, возбуждая в них страсть к поискам новых земель, а литераторам и политическим мыслителям давали обильную пищу для социальных фантазий и утопий. Так возник побратим жанра путешествий—жанр утопий, началом которого послужила знаменитая книга Томаса Мора. В XVI, XVII, XVIII вв. были созданы утопии Рабле «Телемская обитель» в романе «Гаргантюа и Пантагрюэль», «Город солнца» Кампанеллы, «Путешествия» на луну и на солнце Си- рано де Бержерака, повести Вольтера и др. В этом же ряду— и книга Свифта, полная злого и убийственного сарказма.

Свифт—мастер иронического повествования. Все в его книге пронизано иронией. Если он говорит «величайший» и «всемогущий», значит дело идет о ничтожном и бессильном, если упоми­нается милосердие, то непременно имеется в виду очередная жес­токость, если мудрость, то, по всей видимости, какая-нибудь не­лепость.

Дети всей планеты, не постигая еще смысла свифтовских ино­сказаний, с увлечением читают первые части романа, следя за странными, диковинными превращениями милого и доброго Гул­ливера, то всесильно-великого среди крохотных лилипутов, то жалкого и ничтожного среди людей-великанов. Взрослые, пере­читывая книгу, открывают в ней за гротескными образами и кар­тинами злую и жестокую сатиру на все человечество, не сумев­шее разумно построить свою жизнь, наполнив ее войнами, жестокостями, предрассудками и нелепостями.

Ричардсон (1689-1761) Ричардсон не готовил себя к поприщу литератора, он ни­когда не помышлял о литературной славе, и дарование его раскрылось случайно. Сын столяра, он еще мальчиком попал в услужение к типографу и издателю, вырос при нем, затем женился на его дочери и стал сам владельцем печатного пред­приятия.

Случилось так, что надо было издать письмовник. Книги по­добного рода в те времена были в большом ходу. Частная пере­писка была не на высоте. Малообразованные, но тщеславные кор­респонденты не всегда умели «чувствительно» и «деликатно» вы­ражать свои мысли и потому прибегали к готовым формам писем, которые им поставляли предприимчивые печатники. За неимени­ем подходящего текста Ричардсон сам решил его изготовить, тем более что с детства понаторел в писании писем за своих не­грамотных товарищей. Для удобства была придумана сюжетная связка. Автор увлекся и составил роман в письмах, первенец эпи­столярного жанра, «Памела, или Вознагражденная добродетель» (1741). Так пятидесятилетний типограф предстал миру как пи­сатель.

Само название романа говорит о нравоучительной его на­правленности. Конфликт социальный—борьба добродетельной служанки Памелы с молодым хозяином, развратным лордом, борьба за свою девическую честь. Аристократ, испробовав все средства, вплоть до самых грубых и бесчестных, и не сумев побороть стойкость простолюдинки, в конце концов женится на ней (отсюда «вознагражденная добро­детель»).

Стерн (1713-1768) Глядя сейчас с позиций XXI века на литературное наследие Англии двухсотлетней давности, можно без преувеличения сказать, что одним из наиболее значительных явлений в лите­ратуре той поры было творчество Лоренса Стерна.

Две его книги «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» и «Сен­тиментальное путешествие» поразили современников своей не­обычностью. Они показались странными, ни на что не похожими и, пожалуй, нелепыми. Лондонский издатель отказался печатать первые выпуски «Тристрама», да и автор на всякий случай не обозначил своего имени на титульном листе.

Однако сама необычность книги привлекла к ней любо­пытство первых читателей. О ней заговорили. Среди любопыт­ных нашлись люди умные, которые разгадали в «нелепостях» и чудачествах автора глубокий смысл, и слава о новом писа­теле, а им был скромный йоркширский священник, разнеслась далеко за пределами Англии, и авторитеты того времени (Воль­тер, Дидро, Лессинг, Гете) потеснились, приняв его в своп ряды.

Правда, не все оценили манеру автора «Сентиментального путешествия», причем среди его противников оказались писатели, провозглашавшие чувствительность, — Ричардсон и писатель-сен­тименталист Голдсмит. И позднее отношение к нему не было единым: его хвалили Генрих Гейне и позднее молодой Лев Тол­стой и ругательски ругали Байрон, Теккерей и Шарлотта Бронте.

Словом, писатель не хочет и не ждет от читателя пассивного чтения, того безмятежного и легкого слежения за плавно разви­вающимися событиями, какое предлагало читателю традиционное повествование, и подчас задавал ему трудные загадки. Не все выдерживали испытание, и в наши дни не каждый отваживается до конца дойти вместе с автором до последней фразы его книги.

Стерн сравнивал свое повествование с неторопливым путе­шествием, совершаемым ради самого путешествия, когда некуда спешить, когда путник останавливается то тут, то там, отклоня­ется в сторону, ведь кругом так все интересно и замечательно, ибо мир при всем своем несовершенстве и люди, населяющие его, прекрасны. Ведь, если в человеке «есть хоть искорка души, ему не избежать того, чтобы раз пятьдесят не свернуть в сторону, следуя за той или иной компанией, подвернувшейся ему в пути, заманчивые виды будут притягивать его взор и он также не бу­дет в силах удержаться от соблазна полюбоваться ими».

Стерн и сентиментализм. Стерн дал название целому литера­турному направлению, возникшему в XVIII столетии,—оно стало называться сентиментализмом после выхода в свет его романа «Сентиментальное путешествие».

Сентиментализм обрел международное значение, и к нему приложили свое перо такие всемирно известные имена, как Шил­лер и Гете, Жан-Жак Руссо и Дидро, а в живописи — Шарден и Грёз.

Однако в истории сентиментализма первым, пожалуй, нужно назвать Ричардсона. Он первый возвел чувствительность в эсте­тический принцип. Он открыл изумленному взору читателей-со­временников, что основным содержанием повествования могут быть не события, как утверждала стародавняя традиция, а чув­ства и перипетии чувств. Писатели и поэты, увлеченные успехом Ричардсона и требованием читателей, ощутивших сладость уми­лительных слез, пошли по его стопам.

Сентиментализм приобрел социальную окраску, в нем зазву­чали политические нотки. Сострадание не вообще к человеку, а к бедняку. И нравственный принцип сострадания стал принципом политическим. Бедняк, социально униженный и обездоленный че­ловек, стал предметом общественного внимания. То презрение, которое раньше окружало его1 , сменилось чувством жалости к нему, и этот переворот в нравственном сознании общества сдела­ла литература. Стерн придал сентиментализму философское обоснование.

Сентиментализм родился в Англии. Его возникновение было обусловлено социальными причинами. Напомним, что в стране в XVIII столетии произошли крупные экономические сдвиги, по своему значению равносильные революции,— аграрный и про­мышленный перевороты.

Роберт Берн c (1759-1796) После унылых стенаний поэтов-сентименталистов бодрящим и освежающим ветром обдает нас поэзия Роберта Бернса. Бла­гоухание полей и лесов, лучи солнца и синеву неба приносит нам она.

Поэт отдал, конечно, дань сентиментализму. Его крестьян­ской душе были милы приз-ывы вернуться к природе и та печаль о судьбе бедняков-поселян, которая содержалась в сочинениях сентименталистов. Элегические ноты звучали и в его чудесных

стихах:

В полях под снегом и дождем,

Мой милый друг,

Мой бедный друг, Тебя укрыл бы я плащом

От зимних вьюг,

От зимних вьюг

Мелодия любви, робкой и незлобивой души исходит от уко­ра девушки, оставленной своим ветреным возлюбленным, в дру­гом его стихотворении-песне:

Ты шутил со мною, милый, Ты со мной лукавил, — Клялся помнить до могилы.

А потом оставил,

А потом оставил.

В манере сентименталистской покорности судьбе, но без при­торной чувствительности сентименталистов заканчивается эта трогательная история любви, рассказанная просто и непритя­зательно:

Пусть скорей настанет

время Вечного покоя.

Я глаза свои закрою,

Навсегда закрою, Джеми,

Навсегда закрою.

Поэт-сентименталист примешал бы к этой истории социаль­ные мотивы (девушку соблазнил-де знатный вертопрах), но они были бы неуместны здесь, и это тонко чувствовал поэт-плебей, которому больше, чем кому-либо, пришлось испытать гнет со­циального неравенства.

2.2 Литература Франции

Франция сыграла в общей социально-политической и культур­ной жизни Западной Европы едва ли не главенствующую роль.

Ф. Энгельс в предисловии к третьему немецкому изданию «Во­семнадцатого брюмера Луи Бонапарта» Маркса писал: «Фран­ция—та страна, в которой историческая классовая борьба боль­ше, чем в других странах, доходила каждый раз до решительного конца. Во Франции в наиболее резких очертаниях выковыва­лись те меняющиеся политические формы, внутри которых дви­галась эта классовая борьба и в которых находили свое выраже­ние ее результаты». «Средоточие феодализма в средние века, об­разцовая страна единообразной сословной монархии со времени Ренессанса, Франция разгромила во время великой революции феодализм и основала чистое господство буржуазии с такой классической ясностью, как ни одна другая европейская страна»'.

В пору раннего средневековья во Франции интенсивнее, чем в других странах Западной Европы, формируются и получают, наиболее законченное развитие все основные жанры и виды, ти­пичные для литературы средних веков (национальный героиче­ский эпос, рыцарский роман, фаблио, животный эпос, средневе­ковая клерикальная драматургия). В XVII веке во Франции дос­тигает наибольшего, чем в других странах Европы, расцвета классицизм (Буало, Корнель, Расип, Мольер).

В XVIII столетии во Франции с огромной силой, полнотой и революционной последовательностью развернулось просвети­тельское движение, давшее миру наиболее типичные образцы просветительской художественной литературы.

XVIII век—преимущественно французский век. Революционное движение, несущее на своих знаменах идею прогресса, возглавили во Франции просветители. От них и сам век стал именоваться веком Просвещения. Монтескье, Вольтер, Руссо, Дидро, Гольбах, Гельвеций и другие сформулировали об­щепонятным языком историческую задачу, вставшую перед об­ществом, облекли смутные догадки и чаяния своих современ­ников в достаточно стройные революционные теории.

Широкое умственное движение, вошедшее в историю под име­нем Просвещения, росло и крепло вместе с нарастанием револю­ционной ситуации во Франции. Чем более назревала необходи­мость революционного переворота в обществе, тем громче раз­давался голос просветителей, тем внятнее этот голос протеста был широчайшим народным массам.

Общность и разногласия просветителей. Просветители дей­ствовали единым фронтом, когда дело шло о ликвидации феодализма, но за пределами этой исторической задачи пути их расходились. Они спорили и подчас доходили до открытой вражды.

В стане просветителей более умеренных политических взгля­дов придерживались Вольтер, Монтескье, Бюффон, д'Аламбер, Тюрго. Другие, связанные с наиболее демократическими слоями населения Франции (Руссо, Мабли, Морелли), шли дальше их:

они поднимались уже до критики частной собственности. Жан-Жак Руссо в своем трактате «О происхождении и основах нера­венства между людьми» вскрывает истинные причины граждан­ского неравенства, указывая на частную собственность как на основной источник всех общественных бед.

Имелись серьезные разногласия между просветителями и в вопросах философии. Наиболее последовательными материали­стами были Дидро, Гольбах, Робине, доходившие до атеизма. Между тем Руссо в философии склонялся к идеалистическому истолкованию мира. Просветители чрезмерно преувеличивали силу идей. Они полагали, что идеи могут сделать чудеса в обще­ственном устройстве, произвести переворот в сознании людей, а вслед за тем и в материальной жизни общества. Это послужило причиной многих их заблуждений. Первым из таких заблуждений была вера в идею просвещенной монархии.

Теория «просвещенной монархии». Материалист и атеист Гольбах рассуждал: «Велением судьбы на троне могут оказаться просвещенные, справедливые, мужественные, добродетельные мо­нархи, которые, познав истинную причину человеческих бедст­вий, попытаются исцелить их по указаниям мудрости».

Вольтер в письме к прусскому королю Фридриху II излагал свою точку зрения следующим образом: «Поверьте, что истин­но хорошими государями были только те, кто начал, подобно вам, с усовершенствования себя, чтобы узнать людей, с любви к истине, с отвращения к преследованию и суеверию. Не может быть государя, который, мысля таким образом, не вернул бы в свои владения золотой век». Они поддерживали связь с короно­ванными особами, не скупясь на похвалы и лестные эпитеты, и подчас закрывали глаза на их пороки, недостатки, не желая рас­ставаться с излюбленной теорией. Просветители прославляли имя Екатерины II. «Дидро, д'Аламбер и я создаем вам алта­ри»,— писал ей Вольтер. «В Париже нет ни одного честного человека, ни одного человека, наделенного душой и разумом, который не был бы поклонником вашего величества»,—писал ей Дидро. Как заблуждались французские просветители насчет Ека­терины II, может засвидетельствовать любопытный документ— распоряжение русской императрицы от 1763 г. Она писала:

«Слышно, что в Академии наук продавались такие книги, кото­рые против закона, доброго нрава, нас самих и российской нации, которые во всем свете запрещены, как, например, Эмиль Руссо, Мемории Петра III и много других подобных... Надлежит приказать наикрепчайшим образом Академии наук иметь смот­рение, дабы в ее книжной лавке такие непорядки не происхо­дили» 1 .

Поэт Алексей Толстой в шутливой форме макаронического стиха осмеял комическое преклонение перед Екатериной II наив­ных сторонников идеи просвещенной монархии, их иллюзии и лукавую русскую государыню:

«Madame' При вас на диво Порядок процветет», — Писали ей учтиво Вольтер и Дидерот:

«Лишь надобно народу, Которому вы мать, Скорее дать свободу, Скорей свободу дать!»

Она им возразила:

«Messieurs, vous me comb!ez!»2 И тотчас прикрепила Украинцев к земле.

В политической программе просветителей ключевым было слово «закон». От него как бы лучами расходились знакомые нам, часто довольно туманные по смыслу, но всегда ярко рас­цвеченные и притягательные слова: «Свобода, Равенство, Братство». «Свободу» просветители понимали как добровольное подчинение закону. (У Пушкина: «Свободною душой закон бо­готворить»—«Деревня».) «Равенство» тоже имело для них гражданский смысл, как равенство всех — от пастуха до коро­ля—перед законом. В дворянско-монархической Франции это означало прежде всего ликвидацию всех сословных привилегий и неограниченной королевской власти, предельно четко выражен­ной в известном горделивом афоризме Людовика XIV — «Госу­дарство—это я!» Что касается третьего слова—«братство», то оно осталось лишь эмоциональным украшением политической программы просветителей.

При соблюдении ключевого принципа, а именно законности, формы государственной власти уже не имели для просветителей принципиального значения. «Лучшее правительство—то, при котором подчиняются только законам»,— писал Вольтер в «Философском словаре»

Вольтер (1694-1778) Вольтер должен по праву считаться главой французских просветителей, хотя его социальные и политические убеждения были гораздо увереннее взглядов Дидро, Руссо, Мабли, особенно по­следних двух. Вольтер раньше их вступил в борьбу с феодализ­мом, он был старше всех просветителей по возрасту и опыту борьбы.

Просветительское движение развернулось во всей широте к середине XVIII столетия, когда Вольтеру было уже за 50 лет и он был известен как автор многих выдающихся произведений худо­жественного, философского и научного содержания, когда имя его гремело по всей Европе. Вольтер был вдохновителем и вос­питателем этого могучего поколения французских мыслителей-революционеров.

Жан-Жак Руссо, вспоминая о своей юности, писал в «Испо­веди»: «Ничто из того, что создавал Вольтер, не ускользало от нас. Мое пристрастие к его творениям вызывало во мне желание научиться писать изящно и стараться подражать прекрасному слогу этого автора, от которого я был в восхищении. Немного спустя появились его «Философские письма». Хотя они, конечно, не являются лучшим его произведением, именно они были тем, что больше всего привлекло меня к науке, и эта зародившаяся страсть с того самого времени больше не угасала во мне».

Просветители называли Вольтера своим учителем. Совершенно прав был Пушкин, когда писал: «Все возвышен­ные умы следуют за Вольтером. Задумчивый Руссо провозглаша­ется его учеником; пылкий Дидро есть самый ревностный из его апостолов» 1 .

Просветительской теме разоблачения и осмеяния предрассудков и религиозного кликушества посвящена знаменитая героикокомическая поэма Вольтера «Орлеанская девственница», пародия на поэму официального поэта Франции XVII столетия Жана Шап-лена «Девственница, или Освобожденная Франция» (1656).

В памяти французского народа крестьянская девушка Жанна д'Арк, героически погибшая в Руане в 1431 г., оставалась всегда национальной гордостью, образцом бескорыстного и самоотвер­женного служения родине. Вольтер сам с глубокой симпатией относился к исторической Жанне д'Арк. В своей «Генриаде» он называет ее «храброй амазонкой», «позором англичан». В сочи­нении «Опыт о нравах» он пишет о ней как о «мужественной де­вушке, которую инквизиторы и ученые в своей трусливой жесто­кости возвели на костер».

Вольтер, негодуя на лицемерие попов, которые сначала воз­вели героическую девушку на костер, а потом объявили ее святой, излил свою ненависть к изуверству церкви в потрясающей по своему сарказму поэме. Сатирически изобразив средневековую, феодально-монашескую Францию, Вольтер вместе с тем обличал мерзости современной ему правящей клики. В образах ничтож­ного Карла VII и его любовницы Агнесы Сорель современники Вольтера легко узнавали Людовика XV и маркизу Помпадур.

Некоторые современники Вольтера говорили, что поэт, осмеяв Жанну д'Арк, обошелся с ней более жестоко, чем епископ города Бове, который сжег ее на костре. Вольтер, конечно, смеялся жес­токо: он показал Жанну обольщаемую, показал ее в самых дву­смысленных и неприличных сценах. Но смеялся он не над девуш­кой из народа, которая, искренне веря в свою патриотическую миссию, ниспосланную ей «от бога», повела французов на бой с врагом и бесстрашно взошла на костер, оставив истории свое благородное имя и свой человечески прекрасный облик. Он сме­ялся над тем, что сделали из ее имени церковные проповедники, объявившие ее «святой», после того как сожгли на костре.

Дидро (1713-1784) Дидро в течение четверти века стоял во главе грандиозного предприятия,— издания знаменитой «Энциклопедии», содействуя пробуждению и росту революционного сознания масс. Материа­лизм Дидро далеко опередил философскую систему Вольтера, патриарха просветителей, их старейшего и всеми признанного вождя. Дидро стоял на пороге диалектического материализма Жизнь его полна самой напряженной борьбы, самой энергичной деятельности в области мысли и весьма проста, бедна событиями и обыденна в своем внешнем житейском течении.

В 1750 г. издатель Лебретон пригласил его в качестве редак­тора «Энциклопедии». Лебретон помышлял лишь об издании не претендующего на оригинальность и большую научность слова­ря, переведенного с какого-нибудь иностранного образца. Дидро превратил этот крохотный коммерческий замысел издателя в ме­роприятие огромной культурной и политической важности. Вмес­те со всеми деятелями французского Просвещения он создал монументальное произведение общенационального значения. С 1750 г. и до конца дней Дидро был занят этим делом, преодоле­вая многочисленные препятствия, сопротивление цензуры, опа­сения своего издателя, запреты и преследования властей. Он на­писал сам около тысячи статей для «Энциклопедии».

«Энциклопедия» издавалась в течение 30 лет1 . Несколько раз правительство пыталось задушить начатое дело; затравленный д'Аламбер не выдержал напряжения борьбы и отошел от руко­водства изданием. Дидро один довел дело до конца..

Бомарше (1732-1799) В просветительской, бунтарской, революционной литературе Франции XVIII столетия комедии Бомарше заняли одно из глав­ных мест по силе влияния на массы. Современник Бомарше Мель­хиор Гримм в своих мемуарах сообщает: «Много превозносили, и справедливо, силу воздействия сочинений Вольтера, Руссо и энциклопедистов, но их мало читал народ, между тем одно пред­ставление «Женитьбы Фигаро» и «Цирюльника» повергало пра­вителей, магистратуру, дворянство и финансы на суд всего на­селения больших и малых городов Франции».

Бомарше не был профессиональным писателем. К перу он об­ращался понуждаемый обстоятельствами, когда необходимо было апеллировать к широкой публике («Мемуары»), или же в часы досуга, когда он мог свободно отдаваться влечению сердца, а оно всегда тяготело к искусству.

«Когда моя голова полна дел — к черту занятия литературой, но если дела кончены, рука тянется к перу и бумаге, и я охотно болтаю чепуху».

Жизнь Бомарше — причудливое сплетение самых удивитель­ных событий, приключений, взлетов, падений.

Просветители и искусство рококо. Просветительская культу­ра, включая философию, литературу, искусство, составляла глав­ную часть всей культуры Франции XVIII столетия. Люди пера (Вольтер, Руссо, Дидро и др.), люди резца и кисти (Гудон, Грез, Шарден), музыканты (Рамо, Глюк) составляли основную куль­турную силу страны, устремленную к прогрессу, насыщенную общественными просветительскими идеями. Однако кроме этой силы, во Франции действовали другие, а именно—писатели, поэты, художники, создававшие так называемое искусство рококо (от фр. rocaille—ракушка). Уже в XIX в. это слово применялось в качестве синонима всего устарелого и старомодного (у Пушки­на: «Признаюсь в рококо моего вкуса...»).

Словечко пошло от моды, возникшей во времена Людови­ка XV, орнаментировать предметы убранства помещений и сер­вировки затейливыми узорами, напоминающими завитушки ра­ковин. Легкость, зыбкость, изящество, присущее этим формам, пришли на смену монументальности и пышности классицизма и барокко. Искусство как бы отказывалось от всего серьезного и увлеченно устремлялось к безделушкам. Живописцы полюбили нежные тона. Бледно-розовые и бледно-голубые краски легли на их полотна. Люди обрели порхающие жесты и движения. Поэты начали орнаментировать изящными поэтическими завитушками свои стихи. Любовь стала легким развлечением, мимолетным капризом.

2.3 Литература Германии

Англия и Франция, два крупнейших государства в Европе в XVIII столетии, боровшиеся за первенство в захвате колоний, за первенство на мировом рынке, стремились поддержать сложив­шуюся политическую систему в Германии, сохранить ее раздроб­ленность, использовать постоянные раздоры между отдельными немецкими князьями. Они вовлекали немецких князей в войны:

Англия против Франции, Франция против Англии. Немецкие го­сударства получали от Англии и Франции огромные денежные субсидии. Франция за 1750—1772 гг. выплатила 82 миллиона ливров Австрии, 9 миллионов Саксонии, 9 миллионов Баварии, 11 миллионов Пфальцу и т. д. Англия выплатила Пруссии за пе­риод Семилетней войны 21 миллион фунтов стерлингов.

Иностранные субсидии нисколько не способствовали эконо­мическому подъему Германии. Войны, в которых участвовали германские княжества, все больше и больше подрывали их ма­териальные основы. В Баварии из-за недостатка рабочей силы в конце XVIII столетия треть земли оставалась невозделанной, причем земли плодороднейшей. Тяжело пострадала от Семилет­ней войны Саксония. Эта война сократила население Ганновера на 96 тысяч человек.

Хозяйственная жизнь в ряде княжеств и городов из года в год все более и более расстраивалась. Разительный пример тому — история Нюрнберга, где население за двести лет (1580—1780) уменьшилось наполовину в связи с постепенным сокращением производства и утечкой из города рабочей силы. Германия от­ставала технически от тогдашней Англии и Франции. «Англича­не и в особенности французы производили те же изделия, что и нюрнбержцы, только лучше и дешевле, так как вместо нюрнбергского ремесла у них существовала мануфактура»,— писал Ф. Энгельс1 .

Тем не менее и в Германии в XVIII столетии, особенно во вто­рой половине века, наметились тенденции к росту производства, к возникновению буржуазных элементов хозяйства в недрах эко­номической системы феодализма. В верхней Силезии активизиру­ется разработка угольных залежей, цинковой руды. Увеличива­ется выделка сукон. Растет горная промышленность Саксонин. Бурно развивается портовый город Гамбург.

Вершиной немецкой клас­сической философии стала философия Гегеля (1770—1831). Она создавалась уже в XIX столетии («Феноменология духа», 1807; «Наука логики», 1812—1816; «Энциклопедия философских наук», 1817, и т. д.) и потому выходит за пределы настоящей работы. Нельзя не отметить, однако, здесь, что и философия Гегеля яви­лась своеобразным откликом на события революционных лет Франции. Она в области мысли делала то, что французская ре­волюция совершала в социальной действительности.

Гегель признал великую созидательную миссию революции:

«Французский народ купелью своей революции был освобожден от множества учреждений, которые человеческий дух оставил за собой, как свою детскую обувь, и которые поэтому отягощали его и еще отягощают других, как безжизненные цепи».

Гегель еще в молодости восторженно писал о прогрессивном характере истории, о том, что человечество идет вперед, осво­бождается от пут тирании для света свободы и что прекрасен этот свет.

Перед нами победы и поражения немецкой философии: ее несомненные достоинства, ее несомненные заслуги перед посту­пательным ходом истории, ее заблуждения и пороки, которые потом были использованы реакционными кругами в борьбе про­чив передовых идей.

Оценивая немецкую классическую философию, нельзя отры­ваться от исторических условий, ее породивших, нужно видеть перед собой отсталую, раздробленную на мелкие княжества стра­ну, задавленную деспотизмом, когда единственную надежду на лучшие времена видели в литературе. «Эта позорная в полити­ческом и социальном отношении эпоха была в то же время вели­кой эпохой немецкой литературы. Около 1750 г. родились все великие умы Германии: поэты Гете и Шиллер, философы Кант и Фихте, и не более двадцати лет спустя — последний великий немецкий метафизик Гегель. Каждое из выдающихся произ­ведений этой эпохи проникнуто духом вызова, возмущения про­тив всего тогдашнего немецкого общества» (Ф. Энгельс).1

Немецкая литература, отразившая в XVII в. глубокое нрав­ственное потрясение народа после опустошительной 30-летней войны, переполненная идеями и эстетикой барокко, теперь, в XVIII в., начала постепенно переходить к более спокойному и трезвому взгляду на вещи. Заговорили о национальном единст­ве и едином литературном языке. (Готшед (1700—1766). «Мате­риалы для критической истории немецкого языка, поэзии и крас­норечия»). Политическая раздробленность страны не могла не сказаться на языке народа.

Областные диалекты, засорение языка всевозможными вар­варизмами мешали созданию литературы в общенациональном ее значении.

Готшед вошел в историю немецкой литературы как борец про­тив стиля барокко («Рациональная риторика», 1728; «Опыт кри­тической теории поэзии для немцев-», 1730; «Основоположения немецкого стиля»,1748).

Он противопоставил литературе барокко рационалистические основы классицизма. Мысль и логика, ясность, правдоподобие, простота—вот украшение искусства; гражданское воспитание— вот его цель. Так он сформулировал свои эстетические принципы. Следуя им, он написал трагедию «Умирающий Катон» (1732), в которой прославил гражданскую доблесть республиканца Катона Утического, не пожелавшего пережить республику и лишившего себя жизни после захвата Юлием Цезарем власти. Пьеса поль­зовалась в течение примерно двадцати лет успехом у зрителей.

Однако, не обладая достаточными поэтическими силами, что­бы создать произведения высокого мастерства, Готшед сам по­шел по ложному пути — механического перенесения на немецкую почву методов французской классицистической литературы. Он переводил на немецкий язык трагедии Корнеля и Расина, не пы­таясь найти на родной почве, в народных поэтических традициях, необходимых источников для обновления национальной литера­туры. Оригинальные и переводные пьесы Готшеда вошли в шести томный сборник, изданный им в 1740 - 1745 гг. под заглавием «Немецкая сцена, устроенная по правилам древних греков и римлян».

Драматургия Лессинга. Лессинг создал в Германии жанр драмы, противопоставив ее классицистической трагедии. Первая его драма «Мисс Сара Сампсон» (1755) появилась еще до пьес Дидро; французский просветитель заметил ее и по достоинству оценил. «Германский гений уже обратился к природе, - это истинный путь. Да идет он по этому пути!» — писал Дидро в ре­цензии на «Мисс Сару Сампсон». История страданий девушки, нарушившей установления официальной морали и отдавшейся чувству,—вот тема пьесы. Сара Сампсон, презревшая мнение света, полагает, что в вопросах любви первенствующее значение имеет голос сердца, а не какие-либо побочные мотивы. «Для ме­ня на всем свете дорога только одна честь - честь вашей любви. Я не для света хочу быть связана с вами, а для себя самой».

Пьеса имела огромный успех. Зритель был взволнован. Впер­вые он видел на сцене человека, простого, обыденного, не на котурнах, а в обычной, естественной обстановке—человека, а не надуманную схему отвлеченного героизма и ходульной до­бродетели.

«В истории немецкой литературы «Сара Сампсон» занимает такое же место и произвела такое же действие, как драмы Дидро во французской. Тут в первый раз холодный блеск и пустозвонное величие внешности уступило место истинному патетизму, теат­ральный герой с картонным мечом—действительному челове­ку» 1 , — писал Чернышевский.

В 1763—1767 гг. Лессинг создает вторую пьесу, «Минна фон Барнхельм». Действие комедии происходит непосредственно пос­ле Семилетней войны. В пьесе отражены быт и нравы Германии, здесь показаны на­циональные характеры. «Минною фон Барнхельм» в немецкой литературе вводится новый элемент, начинается новый фазис развития, — справедливо писал Чернышевский, — .. открылся литературе новый мир—мир родной жизни,—быстро развилась в ней самобытность, окрылились этим направлением самобытные гении, и через шесть-семь лет после «Минны фон Барнхельм» являются уже «Гец фон Берликинген» и «Вертер»2 . Трагедия «Эмилия Галотти» стала лучшей пьесой Лессинга.

Литература периода «Бури и натиска» (70-80-е годы). В 70—80-е гг. XVIII столетия в культурной жизни Германии произошло крупное событие. На литературную арену вышла группа молодых поэтов, получившая название «Бури и натиска».

В Геттингене выступили Г. Бюргер, Ф. Мюллер, И. Фосс, Л. Гелти; в Страсбурге—В. Гете, Я. Ленц, Ф. Клингер, Г. Ваг­нер, И. Гердер; в Шзабии—X. Шубарт, Ф. Шиллер. Невиданная до той поры в Германии творческая активность молодых поэтов вылилась в создание произведений, полных еще не оформивше­гося окончательно политического бунтарства, в котором, однако, явно наметилось недовольство социальной обстановкой тогдашней Германии, гнетом власть имущих, княжеским деспотизмом, бедственным положением крестьянства^- .

В прошлом веке Н. В. Гербель в книге «Немецкие поэты в биографиях и образцах» (1877) издал в русских переводах луч­шие произведения штюрмеров (так их стали называть от слова «Sturm»), Во второй половине 50-х гг. В. М. Жирмунский под­готовил и выпустил в свет с обстоятельными комментариями избранные сочинения Гердера, а также Шубарта, Форстера и Зейме.

Роман М. Клингера «Жизнь Фауста» издавался у нас дваж­ды, в 1913 г. и 1961 г. В 1935 г. был напечатан в русском пере­воде роман В. Гейнзе «Ардингелло».

Не все имена участников движения остались в памяти нем­цев, не все написанное ими перешагнуло за национальные гра­ницы Германии, многое забылось, и справедливо.

Появление на литературной арене Германии поэтов-штюрмеров было молниеносным и ослепительным, подобно метеору на темном небе.

Гете. Проза Гете—ясная, точная, живописная и мелодичная. Ген­рих Гейне с присущим ему красноречием и образностью отзыва­ется о ней: «Эта проза прозрачна, как зеленое море, когда ясный полдень и тишина и можно ясно увидеть лежащие в его глубине утонувшие города с их исчезнувшими сокровищами, а иногда эта проза полна такой магической силы, такого прозрения, что по­добна небу в вечерний час сумерек, и большие гетевские мысли выступают на нем чистые и золотые, как звезды».

Прозаическое наследие Гете достаточно велико: «Поэзия и правда», «Вертер», «Избирательное сродство», «Вильгельм Мей-стер», «Итальянское путешествие», «Письма из Швейцарии», дневники, очерки, многочисленные статьи о литературе, искус­стве, по различным вопросам науки. Сохранилось 15 тысяч писем поэта.

Одним из шедевров Гете является «Фауст». Гете работал над «Фаустом» более 60 лет. Образ ве­ликого искателя истины взволновал его еще в юности и сопутст­вовал ему до конца жизни. В студенческие годы в Страсбурге он уже обдумывал грандиозные планы воссоздания титанических образов Геца фон Берлихингена и Фауста. Когда он познакомил­ся с Гердером, который был старше его и уже завоевал извест­ность в Германии некоторыми своими произведениями («Крити­ческие рощи», «Фрагменты»), он показал ему первые свои сочи­нения, лирические стихи, пьесу «Совиновники», но умолчал о планах относительно «Фауста». Он опасался холодных рассуж­дений раздражительного Гердера. «Тщательнее всего я таил от него свой интерес к определенным образам, крепко засевшим в меня и готовым мало-помалу вылиться в поэтической форме. Я говорю о «Геце фон Берлихингене» и «Фаусте». Жизнеописание первого до глубины души захватило меня. Этот суровый, добрый и самоуправный человек, живший в дикие, анархические времена, возбудил во мне живейшее участие. Прославленная кукольная комедия о втором на все лады звучала и звенела во мне. Я тоже странствовал по всем областям знания и уразумел всю тщету его. И я пускался во всевозможные жизненные опыты; они изму­чили меня и оставляли в душе еще большую неудовлетворен­ность. Теперь я вынашивал все эти темы, так же как и многое другое, тешил себя ими в часы одиночества, но ничего не записы­вал»,—вспоминал впоследствии Гете в «Поэзии и правде».

В старости Гете как-то признался Эккерману: «Говорят, что я счастливый человек, но когда я оглядываюсь назад, то я вижу бесконечное количество отречений, бесконечное количество от­казов от того, что я хотел. Я вижу непрерывный труд, и только изредка мой путь освещался лучом, напоминающим счастье». И так с самого начала до самого конца. Гете горячо любил свою родину, свой народ, свою культуру.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной работе мной была предпринята попытка рассмотреть развитие Западно-Европейской литературы практически за один век – век «просвещения». Литература, как и вся духовная жизнь народов этой эпохи, так или иначе была связана с кризисом феодализма, столкнове­нием профеодальных и антифеодальных сил, возникновением буржуазных отношений в XVIII столетии в Англии, Франции, Германии. Литература XVIII в. носила, как мы видели, в основ­ном просветительский характер. Однако в ней уже появились направления и эстетические системы, отходившие от просвети­тельского рационализма (сентиментализм), или откровенно враждебные просветительскому реализму (предромантизм).

Англия оказалась инициатором просветительского движения, антифеодального по своему существу, она же открыла сенти­ментализм как особое направление в просветительской куль­туре, она же дала и первые образцы предромантизма как проявления разочарованиями буржуазном миропорядке, пришед­шем на смену феодальному, а следовательно, и разочарования в тех принципах, которые выдвигались просветительским дви­жением.

Первым писателем, показавшим разочарование в буржуазных отношениях, был Джонатан Свифт, а вслед за ним Голдсмит, Юнг, Стерн и все остальные сентименталисты.

Сентименталисты отвергли разум как критерий истины, кра­соты, они осудили уклад жизни, культуру, основанные на рацио­нализме, осудили город как средоточие этого уклада и этой культуры и противопоставили всему этому чувство, которому отдали роль критерия истины и красоты. Они противопоставили городу деревню и природу.

Когда свершилась Французская революция, романтизм и на первых порах реакционный роман­тизм как «реакция на французскую революцию и связанное с ней Просвещение» подхватил идеи своих прямых предшественников. Но пришедший ему на смену реализм XIX в. вернулся к трезвому взгляду на мир, свойственному просвети­телям XVIII столетия.

XX век, и особенно вторая его половина, ознаменовался в литературе своеобразным возвращением к философичности ли­тературы века Просвещения. На иных идейных позициях, иной нравственной основе, в иной эмоциональной тональности снова зазвучали новеллы-притчи, романы-притчи, пьесы-притчи, а ино­гда и персонифицированные философские трактаты.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Аленко Е.М., Т.Н. Васильева История зарубежной литературы ХVIII века, М., «Высшая школа, Академия», 1999
2. Артаманов С.Д. История зарубежной литературы ХVII – ХVIII вв., М., «Просвещение» 1978
3. Барская Т. Дени-Дидро. М.— Л., 1962.
4. Верцман И. Жан-Жак Руссо М.,1980
5. Голенище в-Кутузов И. Н. Романские литературы. Статьи и исследо­вания. М., 1975

6. Маркс К .и Энгельс Ф.Об искусстве. В 2-х т. М., 1957

1. Мору а Андре. Литературные портреты (Лабрюйер, Вольтер, Руссо, Лакло).М., 1970
2. Проблемы просвещения в мировой литературе. М., 1970. Хрестоматия по зарубежной литературе. Сост. Б. И. Пуришев, Ю И. Божор.
3. Урнов Д. М. Робинзон и Гулливер. Судьба двух литературных героев. М.,1973

1 Маркс К и Энгельс Ф Соч , т. 8, с. 120

1 См.. У р и о в Д М. Робинзон и Гулливер Судьба двух литературных героев. М, 1973

1 Вспомним, с каким презрением относился к беднякам Кромвель.

1 Центр Гос. архив древних актов.—В кн.: Труды Госуд. Эрмитажа XVI. Л., 1975, с. 13.

2 «Господа, вы мне льстите!» (Франц)

1 Пушкин А. С. Поли. собр. соч, в 10-ти т., т. 7. М , 1964, с. 313.

1 Семнадцать основных томов вышли в 1751—1765 гг , одиннадцать до­полнительных томов—до 1771 г, еще пять томов—в 1776—1777 гг и в 1780 г—два тома указателей.

1 Архив К. Маркса и Ф. Энгельса, т. X. М., 1948, с. 310.

1 Письмо к Цельману, 1807 г.

1 'ЧернышевскийН Г Поли собр. соч , т IV, с. 147.

2 Та м ж е, с 150