Реферат: Публицистический характер поэзии Роберта Рождественского

«Роберт Рождественский – это наше здравомыслие, наше душевное равновесие, наше душевное здоровье, - писал Лев Аннинский, - это наша природная цельность, наше первое самоопределение в близком мире».

Роберт Рождественский – один из известнейших советских поэтов, лауреат Государственной премии СССР и премии Ленинского комсомола, секретарь Правления Союза писателей, вице – президент Европейского Общества деятелей культуры, автор многих поэтических книг, изданных в нашей стране и за рубежом.

А начинался его путь как поэта несколько десятилетий назад. В 1951 году приехавший из Петрозаводска юноша поступил в Литературный институт имени М. Горького. В 1955 году в Петрозаводске вышла первая книга двадцатилетнего поэта «Флаги весны», а спустя год в Москве – сборник «Испытание», с которого он и ведет отсчет своих этапных книг.

Это успех был неслучаен. Поэзия Рождественского поднялась под ветром крутых и благотворных общественных перемен, полнившим паруса жизни, паруса советской поэзии середины века.

Роберт Рождественский выбрал наиболее трудный для поэта путь – лирической публицистики. В его стихах советское время открыто заявило о себе как часть исторического. Кровные связи настоящего с прошлым и будущим здесь не просто ощущаются, растворяясь в самой атмосфере произведения, они называются, подчеркиваются, на них ставится ударение. Лирический герой полностью сливается с личностью автора и в то же время постоянно воспринимает себя частью общего целого, сознательно стремясь выразить главные духовные запросы, опыт, порыв в будущее своих сверстников, товарищей по судьбе.

Трезвое знание, чувство личной ответственности за все худое и доброе, творящееся на родной земле, руководит поэтом. Зрелая вера наполняет его, вера в обыкновенных работящих людей, живущих рядом, истинных творцов истории, к которой поэт нередко обращается и от их имени.

И не оттого ли он так неизменно и открыто, социален, как почти все, кто вступал в литературу в те годы: в их творчестве не остывает обжигающий жар гражданственности. «Гражданственность, - сказал поэт на V Всесоюзном съезде писателей, - это свет наших сердец, это то, с чем мы выросли, то, что нас воспитало».

Меняясь со временем, поэт остается самим собой, хранит верность тому, что накаляло его поэзию, делало её контрастной, броской, темпераментной, честно стремящейся следовать главным фарватером бытия. Но по мере возмужания таланта укрупнялось само ощущение жизни, увеличивалась сама сложность и масштабность ассоциаций, все серьезнее воспринималась ответственность перед временем, перед людьми, перед своим поэтическим даром:

Мне все труднее

пишется.

Мне все сложнее

видится,-

признавался поэт.

Если выстроить стихи и поэмы Рождественского в хронологическом порядке, то легко можно убедиться, что лирическая исповедь поэта отражает некоторые существенные черты, свойственные общественной жизни того времени, ее движение, возмужание, духовные обретения и потери.

Время выходит в стих, как в легкие воздух, и характер, биография лирического героя становится выразителем пафоса наших дней.

Сначала – жажда странствий, путешествий, открытий дрейфующих арктических просторов и необитаемых островов любви, стремление быть там, где труднее: Север, целинные земли, комсомольские стройки Сибири – незабвенные годы нашего студенчества.

Постепенно внешнее преодоление трудностей, весь географический антураж молодежной литературы того времени сменяются другим настроением – поисками внутренней цельности, твердой нравственной и гражданской опоры. В стихи Рождественского врывается публицистика, а вместе с ней и неутихающая память о военном детстве: вот где история и личность впервые драматически соединились, определив во многом дальнейшую судьбу и характер лирического героя.

Он всегда был писателем остро современным, любящим в открытую спорить со своими противниками и прямо обращаться к читателю. Его стих не терпит полутонов, получувств, затаенных намеков, опирается на ораторскую размашистость жеста, на эмоциональную силу гипербол, и это – свидетельство чувства страстного, собранного в луч, а не освещающего виденное ровным светом:

Я найду слова

свои.

Сам найду!

И сам скажу.

А не хватит мне

Земли –

на созвездьях напишу.

Среди его патриотических произведений нужно выделить стихотворение «Говорите по-советски», посвященное Ярославу Смелякову. Как и многие стихи Рождественского такого рода, они полемичны, и эта полемика затрагивает весьма серьезную проблему.

Говорите по-советски, -

ах, какой язык!

Вам с рождения известны

языка

азы.

Говорите на просторном,

как движенье

крыл, -

на просторном,

на котором

Ленин

говорил!

Поэт совершенно не случайно начинает свое стихотворение с этого настойчивого призыва. Его тревожит инфляция высоких слов, произносимых демагогами с откровенно карьеристским акцентом. Но высокие слова должны выражать их истинное содержание, обеспеченное десятилетиями борьбы и труда лучших сынов и дочерей советского отечества,- вот, о чем гражданская забота поэта. Ему претит разрыв между словом и делом, так часто встречающийся в нашей жизни и порождающий неверие в идеалы революции, потребительскую психологию, особенно в сердце молодежи.

Сам Рождественский принципиально избегает формальных стиховых экспериментов. Он ставит слово и акцентирует его так, чтобы стремительно сократить дистанцию между автором и читателем. Этому нередко помогают юмор, ирония – краски весьма характерные для лирики Рождественского. Он вступает в духовный контакт с читателем, как говорится, с ходу. Многие стихотворения Рождественского открываются непосредственным обращением к другу, к любимой, к каждому из нас – читателей.

Хочешь,

оторву кусок от облака?..

........................................

Понимаешь,

трудно говорить мне с тобой...

....................................................

Знаешь, друг,

мы, наверно, с рожденья

такие...

.......................................................

Давай покинем этот дом,

давай покинем...

......................................................................

Вслушайтесь!

Вглядитесь!

Убивают время.

...........................

Об этом, товарищ,

не вспомнить нельзя.

Даже тогда, когда Рождественский публицистически форсирует голос, он, как правило, придерживается разговорной интонации, он именно беседует, спорит, убеждает, всегда всматриваясь с надеждой на понимание в глаза людей, к которым обращается. Поэт стремится вызвать в читателях и слушателях прежде всего эмоциональный отклик, душевное доверие и участие. Он ничего не скрывает от них, он «свой». Простые истины, утверждаемые его поэзией, - добро, совесть, любовь, патриотизм, верность гражданскому долгу – приходят к читателям в оболочке прямого слова, открытой проповеди, которая действительно отсылает наше сознание к периоду собственного детства, когда все мы были в известном смысле более свободны, простодушны и благородны.

Отсюда у Рождественского тяга к сказке, к фантастике, к гиперболе, к резкому, плакатному противопоставлению добра и зла, белого и черного, что очень свойственно именно романтическому ощущению.

Над головой

созвездия мигают

и руки тянутся

к огню...

Как страшно мне,

что люди привыкают,

открыв глаза, не удивиться дню.

Существовать,

не убегать со сказкой,

И уходить,

как в монастырь,

в стихи.

Ловить Жар-птицу

для жаркого

с кашей.

А Золотую рыбку –

для ухи.

«Над головой созвездия мигают...»

Одна из книг Роберта Рождественского называлась «Радар сердца». Вот его поэзия и есть в известной степени такой радар – радар, который чутко реагирует на всё происходящее в окружающем мире. Основополагающее качество его поэзии – неподдельная верность сегодняшнему беспокойству планеты.

Творчески воспринявший традиции Маяковского, Рождественский видит долг поэта в борьбе, в непокое, в стремлении уловить биение пульса времени. Да и не очень лежит у него душа к поэзии, которую кто-то придумал именовать «тихой», - его таланту в большей мере свойственны непосредственность, общительность, эмоциональность. Восприятие мира в его внешней пестроте и глубинных связях родило, например, великолепные врезки в поэму «Посвящение», характеризующие тот многосложный мир, над которым пролетает космический корабль.

Казалось бы, сокровенная внутренняя цельность поэта должна плохо уживаться с накалом гражданских стихов: бурно меняющаяся действительность побуждает быть столь же изменчивую и поэтическую действительность – наплывают и забываются события, успокаиваются одни и возникают другие болевые точки. Внутренне цельными обычно выглядят поэты, склонные к самоуглублению, самосозерцанию, сосредоточенности на своей душевной жизни. Рождественский – один из тех мастеров, у кого пристальный и постоянный интерес к общественным событиям неотрывен от душевной сосредоточенности, глубинных душевных движений, напряженной внутренней борьбы. Есть в этом, возможно, биографические истоки. Родился Роберт Рождественский в 1932 году на Алтае, в семье кадрового военного. Мать будущего поэта Вера Павловна Рождественская (Федорова) была до войны директором начальной школы в Косихе, параллельно училась в Омском медицинском институте, который окончила за пять дней до начала войны. Отец Роберта - Станислав Никодимович Петкевич - потомок ссыльных поляков, работал в НКВД, и ему часто приходилось менять места жительства, - соответственно «бродячее» детство выпало и Роберту. Не было у него «заветных полей» и «соловьиных рощ». Однажды в течение одного учебного года ему пришлось сменить четыре школы из-за переездов. А около двух лет он прожил в детском доме: его мать, военврач, находилась на фронте, так что характер будущего поэта формировали острая смена жизненных впечатлений, все новые и новые знакомства с самыми разными людьми. Да и в последние два десятилетия он беспрестанно ездит по дальним и ближним краям нашей страны, по многим странам Европы, Африки, Азии, Латинской Америки. «Я очень люблю ездить,- сказал однажды Рождественский, - хотя много раз слышал, что для поэта самое главное – путешествие в себя, в свое сознание, подсознание. Прекрасно понимаю важность таких «путешествий» и все-таки думаю, что их можно совмещать с перемещениями во времени и пространстве» А К.Симонов так характеризовал эту черту поэзии Рождественского: «Когда поэт рассказывает о времени и о себе, его собственные взаимоотношения со временем определяются тем, как в нем самом, в его голосе и в его личности звучит этот гул времени». Здесь Симонов справедливо уловил не только биографические истоки, но и твердо творческую позицию: ощущать личную ответственность за все, что делается на земле!

Одним из примеров тому может служить неслучайно ставшее популярным стихотворение «Людям, чьих фамилий я не знаю» - стихотворение, которое мог написать лишь тот, кто слушает «гул времени». Обращаясь к «безвестным», «секретным» атомщикам и ракетчикам, поэт сумел сказать не только о нашей благодарности «гениальным невидимкам», но и о большем: о тех душевных качествах, которые позволяют в наш суровый век верить в благоразумие человечества, о готовности посвятить свою жизнь людям, о верности нелегкому долгу:

От чужого укрыты взгляда,

от любого укрыты взгляда, -

ничего не поделаешь –

надо,

ничего не попишешь –

надо.

Так бьется в его стихах пульс времени, становясь личным поэтическим переживанием.

Было в свое время заметное стихотворение «Я действительно подкуплен. Я подкуплен...», полемически направленное против тех за рубежом, кто пытался обвинить советских писателей в продажности. Спустя много лет Рождественский, отвечая на еще один подобный упрек, снова вызывает огонь на себя: «Я писал и пишу по заказу». В этом стихотворении содержится творческая программа, кредо поэта.

По чьему же заказу пишет поэт?

Оказывается, «по заказу дождей и снегов». А также «дороги, бегущей к закату, и висящих над ней облаков». Картины природы – дождь, снег, осенние гнезда, нахохлившие птицы – сменяются атрибутами социального бытия: «И распахнутых настежь газетных обжигающих руки страниц!» Приходит черед метафорических обобщений: «По заказу орущего мира и смертельной тишины». И вдруг негромкое:

Я писал и пишу

по заказу

горьковатой улыбки твоей,

не разгаданной мною

ни разу...

Вот этот-то неожиданный поворот, когда после едва ли не вселенских обобщений, после космических далей он вдруг обращается к глубоко личному, близкому, даже интимному, - любит Рождественский. Стихотворение может начинаться так: «Непонятны голоса Галактик, различимые едва-едва... Смотрит в небо жерло телескопа, от земных волнений отстранясь». А буквально двумя строчками ниже – эти самые волнения предстают крупным планом: «А на кухне в крутобокой миске тесто ждет, чтоб хлынуть через верх...Женщина хлопочет. Самый близкий, самый непонятный человек». Резким укрупнением плана, контрастным монтажом – приемом кинематографическим, эйзенштейновским – Рождественский владеет мастерки. Иногда смена планов осуществляется в обратной последовательности: «...За этой невзрачною спиною – две революции и три войны». После довольно–таки приземленного описания как будто заурядного дворового пенсионера, играющего в домино, строчки эти освещают его образ иным, романтическим светом.

Изменение ракурсов – когда в одном стихотворении сочетаются обобщение и конкретика, высокий пафос и «низкое» бытописательство – придает стихам Рождественского, написанным на социальные, гражданские темы, особый колорит, вызывает у читателя доверие к тому, о чем в стихах повествуется.

Таким людям, как этот старик из стихотворения «Пенсионер», противостоят у Рождественского другие «герои» - тупой, ограниченный мещанин, бездушный браконьер, хитроумный бюрократ...Характерно его стихотворение конца пятидесятых годов – «На Севере был я однажды...», в котором рассказывается о встрече с неплохими в общем-то людьми, трудягами, а потом о том, как, придя на собрание, он видит совершенно не отвечающих за свои слова, недалеких обывателей, повторяющих, не задумываясь, формулировки, далекие от их подлинной жизни, их забот и тревог. И далее поэт начинает вести речь уже не только об этом конкретном собрании, но и о собраниях вообще, в том числе и о писательских собраниях, о том, как формализм душит, сводит на нет любое общественное начинание.

В подобных стихах Рождественский пользуется своим, только в его арсенале находящимся приемом: он как бы впрямую обращается к негодяям. На самом деле это действительно не более чем прием, условность: конечно же, поэт не рассчитывает на то, что отрицательные герои его лирики так уж сразу пересекутся, изменятся к лучшему, просто негодяев Рождественский привык описывать во втором лице. Так ему удобнее – без посредников проявлять свой гражданский гнев.

Таково стихотворение «Стыдливые»: « Вы ведь не боитесь, вы стесняетесь. Вам ведь не страшно, вам – стыдно. Стыдно защищать слабого, мнение иметь совестно, стыдно не хвалить тщеславного, неудобно с подлецом ссориться...» и т. д. Таково стихотворение «Пресмыкающиеся», в котором он обращается к фарцовщикам, выклянчивающим «фирменные» вещи у иностранцев: «Сэр уступите запонки», «Мистер, продайте носки». Описывая эту сценку, Рождественский снова делает это при помощи «вы»: «Мистеры ухмыляются, - просьба слаще халвы, - мистерам представляется, что перед ними не вы! Что это, - завидев брюки, которым копейка цена, - к ним подползает на брюхе прославленная страна!» Причем, обращаясь к тому или иному отрицательному типу, Рождественский употребляет эпитеты чрезвычайно нелестные, зачастую очень едкие, - разумеется не для того, чтобы продемонстрировать свое бесстрашие (противник-то условный, с его стороны автору отпор не грозит), а чтобы рельефнее выявить свое к ним отношение, свою позицию.

Затем у изощренного в социальных обличиях поэта появились новые враги. Поистине безграничным презрением пронизано стихотворение «Государственный частник»: «В суете равнодушных, на глазах безучастных, уставая от мыслей, забот и зевот, рядом с нами живет государственный частник. И пора бы признаться – неплохо живет».

Кто же он такой, этот «государственный частник»? Рождественский объясняет: «Он на службе. Но только, плюя на законы, может он, подчиняясь себе самому, не достроить завод, не отправить вагоны, если это не выгодно лично ему!». «В институтах, на стройках, в совхозах и трестах» - всюду пробрался! – «широко и талантливо грабит страну!» Это – новое лицо, его не было и быть не могло в пятидесятых, когда Рождественский начал обличать. И поэт как честный исследователь действительности не мог, конечно, пройти мимо. Ведь он всегда считал себя выразителем времени, чувствовал и подчеркивал связь с ним.

О времени следует сказать особо.

К семидесятым годам вдруг начали писать о том, что Рождественский чуть ли не устарел, остался в прошлом, что эпоха эстрадного поэтического призыва кончилась, и задачам времени этот поэт перестал отвечать. Его упрекали и в «плоскостном мышлении», и в риторичности, и в чрезмерной социальности, а он оставался все тот же. Ни в малой степени не внявший упрекам и советам, он был также энергичен, уверен в своих силах и правильности избранного пути. И до сих не «устарел», до сих пор современен, находит отклик у самой широкой, поистине многомиллионной аудитории.

Отвечая некоторым критикам, призывающим современных писателей писать в расчете «на века», «думать только о вечном», чураться эстрады, публицистики, непосредственного разговора с глазу на глаз с большой аудиторией, Рождественский пишет стихотворение «В день поэзии», в котором четко формулирует свое понимание творчества:

...Века

веками.

Поживем –

обсудим...

Но продолжайся,

ежедневный бунт!

Партийная,

по самой высшей сути,

поэзия,

не покидай

трибун!

Не покидай!

Твой океан безбрежен,

Есть где гудеть

разбуженным басам!

Пусть в сотый раз

арбузом перезревшим

раскалывается

потрясенный

зал!

По праву сердца

будь за все в ответе,

о самом главном на земле крича.

Чтоб ветер Революции

и ветви

ее знамен

касалися

плеча.

Разгадку тут, когда думаешь, о причинах стойкой популярности Рождественского, надо, видимо, надо искать не столько в особенностях общественной жизни (хотя и они, конечно, сыграли немаловажную роль), сколько в нем самом, точнее, в характере его связи с действительностью. Чутко прислушивающийся к жизни, готовый в любую минуту отразить злобу дня, Рождественский в своем творчестве, по сути, прошел все этапы, которые прошло в своем развитии наше общество того времени, он участвовал в решении его проблем, выявлении его болевых точек. Его время пройти не могло, ибо он шел вместе с ним.

В сборнике 1982 года «Это время» (характерное программное название!) поэт высказывается вполне определенно: «...я жил в эту пору. Жил в это время. В это. А не в какое другое!» Об этом заявлении важно помнить, читая стихи Рождественского. Их нельзя рассматривать в отрыве от контекста общественной ситуации.

Да, некоторые его стихотворения, написанные на злобу дня, имели сиюминутное значение. Время не всегда доказывало их состоятельность, порой опровергало авторскую позицию. Но в свою пору и эти стихи работали. Так произошло, например, со стихотворением «Прорубают Арбат», в котором Рождественским воспевалось разрушение старинных арбатских переулков. Оно завершалось победно:

Проклинаю романтику

тьмы,

подвалов,

щелей

и бараков!..

Тяжело и рассержено

охнув,

рушится навзничь стена...

Не для нашего сердца

полусон, теснота, тишина.

Как-то в разговоре с Рождественским Андрей Мальгин сказал, что не может понять, зачем он включил это стихотворение в недавно вышедшее собрание сочинений, при этом назвав стихотворение довольно резко – однодневкой. Поэт тут же с этим определением согласился – стихотворение ему тоже теперь не нравилось. Но он объяснил, что писалось оно вполне искренне: развернувшееся грандиозное строительство молодой поэт воспринял как элементарное улучшение жилищных условий тысяч и тысяч людей. Он не верил, не мог поверить в «романтику подвалов» хотя бы потому, что сам с семьей жил в подвале.

Впрочем, такого рода однодневок мало. Нет, пожалуй, ни одного сколько-нибудь серьезного общественного вопроса, к которому бы не прикоснулся поэт. Все, что волновало страну, народ, все, что обсуждалось на страницах газет и самых разных трибун, - все находило место в его стихах.

Интересно, что даже в своей зарубежной публицистике Рождественский то и дело выходил на отечественные проблемы. Таково, например, «Чисто деловое письмо из Нью-Йорка Сэму Звягину, отечественному пижону», забывшему, что он русский, и во всем бездумно подражающему и поклоняющемуся Западу. «Ну вот, приедешь ты на Запад, - нравоучительно пишет ему Рождественский в своем «письме», - тебя попросят, скажем, спеть что-нибудь свое, русское, - и что ты исполнишь? «Мамбо «Домино»? Огрызочки репертуара Прейсли?»

Вообще, у Р.Рождественского в стихах очень силен педагогический пафос. Нравоучительность (в хорошем смысле этого слова) появилась уже в самых ранних его стихах, даже когда он обращался к ровесникам, товарищам по возрасту и жизненному опыту. Вот, например, стихотворение пятидесятых годов «Взрослеют люди»: «Мальчики пьют не на свои. На чужие пьют. На папашины». В стихотворении содержится описание ресторанной попойки, после чего следует незамедлительный вывод: «...Мальчики решили взрослеть. А взрослеют люди не так. Не в вине, не в лихорадочной мгле, не в чахоточном дыму папирос. Люди взрослеют на земле, мокрой от рокочущих гроз...» Переход от иронии к нравоучительству, к дидактике – это обычный принцип контраста для Рождественского.

Поэт уверен, что не только ему, но всем окружающим его людям есть дело до проблем и горестей страны. Он поддерживает такую заинтересованность. И вопросы, которыми стали обмениваться между собой люди: «Как в Свердловске проблема питания?»; «Как в Игарке с вопросом жилищным?..» и даже «Как там Франция? Как Германия?» - его радуют. И хотя поэт самокритично замечает: «Наши споры порой – непродуманны. Наши мысли порой – рискованны», - он и этим, кажется, в тайне гордится. И даже пишет: «Значит, в жизни мы разбираемся. Значит, сильные мы, а не слабые». И, наконец, главный вывод: «Значит, все это наше! Кровное! наше личное. Наше общее».

Нельзя не обратить внимание на обилие местоимения «мы» в разных его формах в стихотворениях Рождественского: «Мы цапаемся жестко. Мы яростно молчим...»; «Ошибок не прощаем. Себя во всем виним»; «...предъявим, как пропуск, мы руки в мозолях и сердце с охрипшими песнями», «мы судьбою не заласканы» и т.д. – вот типичные формулировки раннего, говорившего от лица всего поколения, а то и всего народа, Рождественского.

Но по мере того, как брала свое эпоха застоя, Рождественский все чаще от «мы» переходит к «я». Это свидетельство не только возмужания, наступившей зрелости, но и знак того, что с окружающей действительностью у Рождественского наметился разлад. Даже самые оптимистические стихи порой обрывались у него горькими нотами. Все чаще в сатирических стихах он выходил на обобщения. И даже в произведениях о современности все настойчивее искал опору в прошлом страны. Например, поэма «Двести шагов», за которую поэт получил Государственную премию. Здесь он с помощью мальчиков, идущих через площадь к Мавзолею, идущих мимо множества разных людей, (а если понимать это шире, как пытался донести сам Рождественский – мимо разных событий, времен), «попробовал связать разные вещи – историю с современными проблемами, вопросы быта с вопросами морали, нравственности». В этой поэме немало и открыто публицистических, «газетных» фрагментов. Например, «Нелирическое отступление о дорогах», в котором Рождественский с болью пишет о состоянии дорог в нашей стране. После опубликования поэмы поэту даже пришло письмо из Министерства автомобильных дорог РСФСР, в котором сообщалось, что министр включил эту главку в свой приказ по министерству. И это неудивительно, потому что там есть такие формулировки: «...в Державе такой, в Государстве таком бездорожье – уже безнравственно»; «Я мечтаю о пятилетке дорог...» и даже: «А сегодня, по-моему, коммунизм есть Советская власть плюс дороги...» Сам поэт говорит так о задаче писателя, литератора: «Главное – быть до конца честным, писать о том, что тебя волнует. Если меня, допустим, волнует состояние наших дорог, почему я должен молчать об этом?»

Публицистикой насыщены почти все стихотворения и поэмы Рождест- венского. Даже те, что посвящены любви. Такова его юношеская поэма «Моя любовь», которая привлекала как раз своим общественным, антимещанским пафосом, утверждающим свободу личности, обращенностью к злободневным проблемам, большой воспитательной ролью.

Все стихи Рождественского о любви, начиная с известного «Я уехал от весны» (1956), наполнены тревожным сердечным движением. Путь к любимой для Рождественского – всегда непростой путь, поиск смысла жизни, единственного и неповторимого счастья, путь к себе.

Восемь лет спустя после полета первого космонавта Ю. Гагарина, Роберт Иванович, находясь под впечатлением от ошеломляющего известия о его гибели, написал поэму «Посвящение». Хотя она и называется «Посвящение», имя первого космонавта не встречается ни разу, но читатель с первых строк понимает, о ком идет речь и почему идет – только что страна была потрясена известием о его гибели. «Мне нравится, как он сказал: «Поехали!..» - вот первая строчка поэмы «Посвящение». Все знают, кто это сказал: «Поехали!»

Рождественский начинает поэму как бы сразу с кульминации – с того момента, когда человек впервые стартовал в космос. Воспроизводится действительно каждый миг («И широко, размашисто, стотонно, надежд не оставляя на потом, с оттяжкой по умытому бетону вдруг стегануло огненным кнутом...»). С этого момента начинают стремительно развиваться, разворачи- ваться события поэмы. Собственно, они разворачиваются одновременно в разных плоскостях, многих временах, но все же действие прошито контрапунктными маленькими вставками: «А он...» - рассказывающими об очередном миге этого исторического полета. Внизу остались все те проблемы, над которыми бьется автор, все те герои, с которыми он заводит беседу, все те воспоминания, которые призывает на помощь, а Гагарин – летит...

Такому событию, как первый полет человека в космос, Рождественский посвятил еще одну свою поэму, написанную в 1959 году специально для радио, - это радиопоэма «Пятнадцать минут до старта». Она проходит в форме диалога между Человеком, собирающимся в космос (его играл Сергей Бондарчук), и Землей (Алла Тарасова). Человек прощался с Землей, Земля напутствовала его перед дальней и опасной дорогой. Радиопоэма бесчисленное количество раз передавалась по радио и даже получила первое место на каком-то международном конкурсе.

Самую большую известность и в стране, и за рубежом приобрела поэма «Реквием», посвященная памяти павших на фронтах Великой Отечественной войны. В ее десяти главках звучат десять стиховых мелодий – заклинаний, песен и плачей, где голос поэта вступает в перекличку с голосом матери, не дождавшейся сына, с голосами погибших воинов. «Реквием» был создан по предложению композитора Дмитрия Кабалевского в 1960 году, - когда отмечалось пятнадцатилетие окончание войны.

Даже самое, казалось бы, камерное, интимное, глубоко личное стихотворе –ние у Рождественского, как правило, выходит на социальные обобщения, глубоко гражданские, социальные вопросы. А. Бочаров верно подметил: «Рождественский – один из тех мастеров, у кого пристальный и постоянный интерес к общественным событиям неотрывен от душевной сосредоточенности, глубинных душевных движений, напряженной внутренней работы». И оттого бывает и обратное: к интимному началу Рождественский обращается тогда, когда хочет, чтобы социальное непременно дошло до каждого читателя, каждого слушателя его стихов.

Мне говорят:

Послушайте,

упрямиться чего вам?

Пришла пора исправить ошибки отцов.

Перемените имя.

Станьте

Родионом.

Или же Романом, в конце концов.

Но вот поэт начинает излагать историю своего времени. Рассказывает о том, что в начале 30-х годов многие в алтайских селах назвали своих детей именем Роберт. Это, оказывается, в честь Роберта Эйхе, секретаря крайкома, латыша, революционера. «Не пахло иностранщиной! Пахло революцией! И были у революции ясные глаза...» И заканчивает: «Несем мы имена удивительных людей. Не уронить бы! Не запятнать бы!»

Конечно, Рождественский просто мог бы рассказать о судьбе Роберта Эйхе, но отдача от такого стихотворения была ба совсем иной – поэтому-то он сознательно избрал для повествования предельно личный ракурс.

На публицистику Рождественский выруливает даже из пейзажа. Казалось бы, невинное начало:

До самого горизонта

мерцает зовуще и вечно

лунная дорога,

сделанная из слюды.

А мы шагаем по дюнам.

Мы вышли в четыре вечера.

За нами остаются

глубокие следы.

И вот, остановившись на слове «следы», поэт начинает расширять его значение, придавая ему характер обобщения: «Гул от нашей походки ширится, нарастает, и эхо ударяет в грядущие года!»... Разумеется, в дюнах, на берегу моря никакого «гула от походки», тем более ударяющего эха» быть не может – а значит, речь идет уже не столько о следах на песке, и даже вовсе не о них, а о других следах – оставленных поколением, народом. Взгляд охватывает уже всю планету: «дышит в наши лица то зноем, то холодом, тяжело вращается шар земной». Но «мы» идем дальше, оставляя везде следы: «следы» остаются «в тундрах и пустынях садами, городами, хорошими людьми...» И вывод: «И если мы пройдем по лунной дороге, то и на ней останутся наши следы!»

Любопытно, что хотя политическая публицистика Рождественского явно сильнее публицистики нравственной, последняя, когда подкреплена выходом на общественные, общечеловеческие темы, бывает очень впечатляющей. К числу таких стихотворений нужно, например, отнести стихотворение «Убили парня»: «Убили парня за здорово живешь. За просто так. Спокойно, как в игре... И было это не за тысячу верст от города. А рядом. Во дворе». Никто не вышел на страшные крики этого парня, никто не откликнулся на его призыв о помощи, никто ему, окровавленному, не открыл дверь – об этом говорится и с неподдельным негодованием, и с изумлением, и с ненавистью. Именно это – а не сам, так сказать, голый факт убийства – больше всего поразило поэта. Закономерен финал: «Какое это чудо – человек! Какая это мерзость – человек!» Наигранным это негодование не назовешь. Поэтому-то оно и передается читателю, делает его чище и духовнее. Ничего общего с нудным морализаторством, голословными призывами к «человечности» такие стихи не имеют, и след, который поэт оставил в нашей поэзии, измеряется именно этими лучшими его вещами.

А то, что след, оставленный им, глубок и заметен, не станут отрицать даже те, кому отнюдь не близка та ветвь нашей поэзии, которую облюбовал для себя Рождественский.

Вывод

Нет смысла лишний раз доказывать нужность актуальной публицистической поэзии, - это давно доказала сама история нашей литературы, от «Слова о полку Игореве» до вершин лирики В. Маяковского, - и подчеркнем, что Роберт Рождественский много сделал для продолжения этой исконной традиции отечественной поэзии.

Однако сам Роберт Рожественский утверждал, что его поэзия не сводится к одной лишь публицистичности. Он говорил: «Жизнь – она ведь сложная штука и она из очень разных вещей состоит, в том числе и из разных интонаций. Нельзя все время смеяться. Человек, который беспрерывно смеется или беспрестанно кричит – ненормальный человек, больной. Так же, как и постоянно говорящий шепотом или непрерывно захлебывающийся в рыданиях. В жизни мы используем разные регистры. Поэтому и то, что мы пишем, должно звучать по-разному. Человек – обычный человек, не поэт – бывает публицистичен, когда отстаивает какие-то свои гражданские убеждения. Но тот же человек бывает и лиричен, и мягок, и нежен, когда он произносит сокровенные слова, обращенные к любимой. Нельзя брать только одну часть характера, одну струну и играть все время на ней».

Песни на его стихи поют в нашей стране миллионы. Рождественский обладал завидным даром интонации, - слова ложатся на музыку естественно, словно и не существовали без нее. Для песен поэта характерны два ведущих мотива: героическая патетика («За того парня», «Товарищ Песня», «Огромное небо», «Мгновения») и лирическая задушевность («Стань таким», «Благодарю тебя», «Песня о далекой родине», «Позови меня»).

Роберт Рождественский издал за четверть века поэтической работы свыше тридцати книг; многие из них были переведены на языки народов СССР, выходили за рубежом. Поэт немало путешествовал по свету, в его зарубежных стихах надежно живет «советскость» - чувство интернационального братства к людям Земли, объединенным стремлением к миру, к социальному освобождению и прогрессу.

Поэзия Роберта Рождественского по достоинству увенчана премией Ленинского комсомола.

Список Литературы

1. А. Мальгин «Книги и судьбы», М., 1988г., с.70

2. А.Мальгин «Литература. Беседы о поэме», М.: «Знание», 1990г., с.13

3. Е. Сидоров «Течение стихотворных дней», М.: «Советский писатель», 1988г., с. 109

4. З.Кондратьева «Роберт Рождественский. Избранные произведения», т.1, М.: «Художественная литература», 1979г., с. 5

5. З. Кондратьева «Роберт Рождественский. Избранные произведения», т.2, М.: «Художественная литература», 1979г., с. 5