Реферат: Чаадаев — Герцен — Достоевский

(К проблеме личности и разума в творческом сознании)

С. Гурвич-Лищинер

Проблемаличности, веевнутреннембогатстве, суверенностиипротивостояниивраждебномумирубесчеловечия, обезличенности, находиласьвфокусеевропейскогохудожественногосознанияпервойтрети XIX века — романтическойэпохи. Изатем — исследованиеусложняющихсясвязейлицассоциумомконкретизировалоэтупроблематику, открываяразныепутидвижениятворческоймысликреализму.

Выбортрехназванныхписателейдлясоотнесенияихпредставленийоприроделичностикажетсямнеестественным — понесколькимсоображениям: а) Исходныеэстетические, духовныекоординатыихмышлениявосходяткединойидеологическойатмосфереЕвропыиРоссии 20—30-хгодов. Вэволюциисознаниякаждогоспецифическисоединяютсятрадицииобщеромантическойипросветительскоймысли, воспринимаемойвзначительноймересквозьпризмунемецкойклассическойфилософии. б) Прессполитическихпреследований, нацеленныйнаумерщвлениетворческойличности, лишьобострялромантическоенеприятиетакойреальности, усиливалстремлениенайтиопорудлясохранения «человекавчеловеке», утвержденияеговнутреннейсвободы. в) Ихобъединялаблизостьвсамомсинтетическомтипетворческогомышления, неразрывносливающего (хотьиразнымипутями) художественныеитеоретическиеподходыкпознаниюреальности. Отсюда, наконец, г) адогматизмэтойстрастноймысли, неудовлетворенностькаждогонайденнымужерешением, постоянноестремлениекглубинномуохватудвижущейся «живойжизни».

Чаадаеваназвал «философом-поэтом»М. Гершензон. «Вжелезнойивместесвободнойпоследовательностиегоумозаключений, — писалон, — столькосдержаннойстрасти, такаячудеснаяэкономиясил, чтоипомимомножестваблестящиххарактеристикихудожественныхэпитетовзаодинэтотстрогийпафосмыслиего “Философическиеписьма”должныбытьотнесеныкобластисловесноготворчества». «Вовсемирнойлитературенемногонайдетсяпроизведений, гдетакясночувствовалисьбыстихийностьивместегармоничностьчеловеческойлогики»¹ . «Сущностьвсейдеятельности»ГерценанеменееопределеннохарактеризовалвтомжеотношенииДостоевский: «...онбыл, всегдаивезде, — поэтпопреимуществу <...> Агитатор — поэт, политическийдеятель — поэт, социалист — поэт, философ — ввысшейстепенипоэт!»² .ИсамжеДостоевскийнеразподчеркивалфилософскоесверхзадание («мысльразрешить»), доминирующеевегособственныхидеологическихроманах.

Недооценкаглубиныжизненного, художественногопространствавтворческоймыслиэтихфилософов-поэтовинеутомимойподвижностиееконцепций, думается, ведетктому, чтосмыслообразующиеочертанияиисторическаярольихнаследиявызываютдосихпорнаиболееострыеспорывмировойславистике. Данноесоотнесениеразвиваемыхидей, хотяивесьмаотрывочное, ориентированонауглублениепоэтическогоракурсавизученииобозначеннойпроблематики.

Присопоставлениитекстовмынаталкиваемсяподчаснапарадоксальныеситуации. Смысловаяблизостьэтическойпрограммыодногоавторакнравственнымпостулатамдругогоостаетсякакбыбезвнимания. Нообаубежденывсвязывающейихдуховной, творческойпреемственности.

Нарубеже 1820—1830-хгодов, врезультатенесколькихлетпоследекабрьскогодуховногокризиса, интенсивногоизучениятакихзападныхмыслителей, какСпиноза, Паскаль, Бэкон, Лейбниц, чтенияКанта, беседсШеллингомипр., складываетсяоригинальнаяфилософскаяконцепцияЧаадаева. Ееисториософскоесодержаниеразвернутосисключительнойсилойибольюнациональнойсамокритикив «Философическихписьмах» (1828—1830; I опубл.: «Телескоп», 1836, № 15; далее — ФП). Имсвойственромантическийуниверсализмвзгляда, связанныесниммотивыединствачеловечестванаисторическомпутикидеалу, определенномухристианством. Новпониманиисамогоидеалакакземногоблагосостояния, свободы, солидарностилюдей («ЦарстваБожияназемле») иреальногодвижениякнемуобществапутемпостепенногопроникновения «идейдолга, справедливости, права, порядка» «всоциальныйуклад»европейскихстранобнаруживаетсятакжеживостьпросветительскихтенденцийчаадаевскоймысли. Онисказываютсявуважениикразуму, егодейственнойроливнравственном «воспитаниичеловеческогорода»и, померетакоговоспитания, всовершенствованиидуховныхиматериальныхусловийегосуществования³ . Вековая «обособленность»Россииотобщеевропейскогопоступательногодвиженияжизниимысли, связанная, какполагаетавтор, срасколомцерквейисоциальнойпассивностьюправославия, допустившегокрепостноезакабалениенарода, атемсамым — всеобщеерабство, безмыслиеи «мертвыйзастой»вжизнистраны, — главныйобъектегострастногопротеста.

Этическиеиэстетическиеразмышленияфилософанашлисвоеместотакжевсвоеобразномжанре «отрывков»иафоризмов, частькоторыхвошлавпервуюегоанонимнуюпубликацию: «Нечтоизпереписки NN (сфранцузского)» («Телескоп», 1832, № 11). Вцентремногихизних — именноструктураличности, тоесть «человеческаяприрода», силаземногоразумаиграницыеговозможностей, «свободаволи»итворческая, «созидательная»мощь «воображения», «слува». «Сознаниежизни», отличающеечеловекакак «существоразумное», должноегопобуждать, — уверенЧаадаев, — ксоциальнойактивности. Этоне «простоечувствосуществования», а «власть, даннаянам, действоватьвнастоящуюминутунаминутубудущую; устроивать, обделыватьжизньнашу, анепростопредаватьсяеетечению, какделаютскотыбессловесные». «Всеотражаетсявсамосознании». «Знаниеестьжизньмысли». «Когдамысльперестаетпознавать, онауничтожается» (Ч I, 449, 450, 459, 464).

Такимобразом, личность, впониманиимыслителя, обладаетвысокимипознавательными, созидательными, творческимипотенциями. ОднакозаэтимипотенциямиразумапостоянноощущаетонволюПровидения, убежден, что «основныеидеичеловеческогорассудкасозданынеимсамим», азаложенывнем «внезапамятныевремена»высшимРазумом. Спорясвульгарно-материалистическимитеориямив «новойфилософии», атакжесгедонистическими «нравственнымиучениями»античности («идеалмудрости»ЭпикураилиЗенонапредполагал «безумноесамодовольствоиравнодушие» «глупца»), Чаадаевформулируетсобственныеэтическиепостулаты, исходяиз «словСпасителя»: «ЦарстваБожияищите, ивсепрочеевамданобудет!» «Неищитеблагдлясамихсебя», а «длядругих; тогданеминуемобудутониивашимуделом <...> счастиечастноенезаключеноливсчастииобщем?» «Прочь, беспокойныеволнениясебялюбия! Жившидлядругих, живешьвполнедлясебя: вотистинноесчастие, единственновозможное; другогонет» (Ч I, 453, 466).

Чаадаевскаяформулаэтикиальтруизма, казалосьбыпростаяинепротиворечивая, исходилаизаприорныхпредставленийопревалированииразумавструктуреличностинаднепросветленнымиим «страстями», «волнениямисебялюбия». Возможностьеговнутреннихпобедобеспечиваласьубеждениемвсвоеобразнойдвухступенчатостистроениясамогоразума, сущностныеидеикоторого — идеихристианскогобратства — «данынам»изначальносвыше. Так, впониманииЧаадаевымфакторов, движущихличностью, преломилосьсвойственноеромантическомустроюмыслидуалистическоепредставлениеодвоемириидействительности, человеческогодуха, породивутопическуюконцепциюхристианскогонравственногоимператива, могущегоуправлятьреальнымиотношениямилюдей⁴ .

Читаяэтивдохновенныеинаивныестроки «уединенного»проповедника, невольновспоминаешь, какспустятридцатилетиедругойвеликийхристианскийморалист — Достоевскийпочтиэхомоткликнетсяэтойнадежденапреобладаниев «натуре»человекаблагихсил. В «Зимнихзаметкахолетнихвпечатлениях» (зима 1862—1863 года, «Время») оннапишет: «...самовольное, совершенносознательноеиникемнепринужденноесамопожертвованиевсегосебявпользувсехесть, по-моему, признаквысочайшегоразвитияличности <...> законприроды; кэтомутянетнормальногочеловека» (Д V, 79). Однакопочемуписательникогданеуказывалнаэтублизостьвпониманиивнутренихустановокличности? Вчитываясьвновьвегосентенцию, ощущаешь, чтоэтотолько «почтиэхо». Явственныотличиявэмоциональномтоневысказывания. УЧаадаева — покаещеуверенныйпризывкразуму, способномуотринуть «себялюбие»иотдатьсявсеразрешающейзаботеобобщемсчастье. УДостоевского — высшеенапряжениестрастивыплескиваетсявлихорадочныйлексическийсплавчутьлинезаклинания, гденагнетаютсявсеболеесильныеопределения-синонимы, выявляятемсамымтрудностьактасамоотреченияличности, необходимостьубедитьпреждеещесамогосебявтом, что «самопожертвование» — «законприроды»для «нормальногочеловека». Даиречьздесьужевообщенеосчастье, аожертве...

Этитридцатьлетмногомунаучилиприлежногоразгадывателя «тайнычеловека», особенногодыначинаясрубежа 40—50-х. Писателюпришлосьпережитьнетолькорезкиемировоззренческиеразочарования, ноистрашныйличныйопыт — навсегдаживойвдушеужасказни, азатемтяжкиевпечатленияотнравственной «неразберихи»всознаниидесятковтоварищейпокаторге, солдатчине, наконец, наблюдать «хаос»отношенийнабуржуазномЗападеисужасомобнаруживатьегов «переворотившейся»российскойжизни. Достоевскийвсеострееощущаетнеизбывнуюпротиворечивость, полярностьимпульсов «натуры»современногочеловека. Всегочерезгодснебольшимпосле «Зимнихзаметок», 16.04.64, втрагически-исповедальныхраздумьяхугробажены, этавнутренняя «двойственность»будетсформулированаужеопределенно — как «законя», мешающийвозлюбитьближнего: «Человекстремитсяназемлекидеалу [христианскойлюбви], противуположномуегонатуре» (Д XX, 172, 175). Кэтомупарадоксувпонимании «природычеловека»двумяхристианскимимыслителямимыещевернемся.

Асейчас — киному, ещеболееосновополагающемупосмыслудиалогусчаадаевскимипредставлениямиоличностиикинымпарадоксам. ЕгоначалГерценповозвращении

14.07.42 изновгородскойссылкивМоскву. Кэтомувременион, всеглубжевдумываясьвнетерпимостьреальнойсоциальнойситуациивстране, аодновременнотворческипереосмысляяфилософиюГегеляимладогегельянцев, освобождаетсяужеотпредставленийопровиденциальныхрычагахисторическогопрогресса. Общественноесаморазвитиенацииопределяется, поегоокрепшемуубеждению, уровнемсозреваниявдействительностиидеаловчеловеческогоразума, справедливостииналичиемсилвобществедляактивногоихпретворения. Остроосознаваяпотребностьвразвитии, консолидациитакихсил, ввоспитании «людейжизни», «реалистов», способныхсвоейдеятельностьювоплощатьвреальностьужеоткрытыесоциальной «наукой»идеалыистины, свободы «лица», социальногобратства, Герценприступаетвсвоейпублицистикекстрастнойпроповеди «философиидействия» — атеистическойэтикигражданскиактивной, трезвомыслящей, духовнонезависимойличности, «рвущейсякформежизниполной, человеческой, свободной»⁵ .

Принципиальныйспордвухфилософовоприроделичностиимеханизмеееотношенийвобществебылнеминуем. ПервыеследыегомынаходимвдневниковойзаписиГерценаот 10.09.42, фиксирующейдискуссиюнаканунеуЧаадаевао «католицизмеисовременности». «...Привсембольшомуме, привсейначитанностииловкостивизложениииразвитиисвоеймысли, — гласитзапись, — онужасноотстал». «...Внемкак-тоблагородновоплотиласьразумнаясторонакатолицизма. Онвнейнашелпримирениеиответ, ипритомнепутеммистикиипиетизма, асоциально-политическимвоззрением. Нотемнеменееиэтоголосизгроба». Так, выделивобщественноценнуюособенностьхристианскойфилософииЧаадаева, Герцентутжежестковозвращаетсякглавному — непримиримому — расхождениюсеенаджизненнымядром — «отсталым». Ибооноставитреальнопределысамостоятельнойгражданскойактивностииндивида, претворениювзглядоввжизнь: «Истинногооправданиянетим [сторонникамрелигиозныхэтическихпринципов], — подытоживаетавтордневника, — чтоонинепонимаютживогоголосасовременности» (II, 226).

Естьидругиеподобныезаписи (кпримеру, 8.01.43 — о «мертвыхпутах»иезуитизма, о «пресмешных»спорахвсалонахмежду «католикамииправославными»: обастананеведаютподлинныхрычагов «историческогодвижения» — II, 257—259). ВсеэтираздумьявливаютсявпотокзахватившихГерценамыслейонасущностивыработки «научного», атеистическогомиросозерцания, единственноспособногоотвечать «голосувремени», задачамперехода «наукивжизнь», в «деяние». Вразгаре «философскойстрасти», свесны 1842 довесны 1843 года, онслирическимподъемомвоплощаетэтиидеивработенадцикломэссе «Дилетантизмвнауке», полемизируясразноготолка «дилетантами»поспособумышления — «полупиэтистами, полурационалистами», «формалистами» (вчастности, изрусскихгегельянцев), игнорирующимиосвободительнуюроль «трезвогоумозрения»вреальныхчеловеческихотношениях.

Впоследнемизэтихэссепродолжен, какяполагаю, искрытыйдиалогсЧаадаевым (егоимябылоподзапретом). Онотличаетсяотобщейрезкой, язвительнойполемикиавтораособойуважительностью, дружескойдоверительностьютона. ИбоГерценосознавал, какмывидели, неординарностьегорелигиозныхубеждений, открытостьреальномубудущему, социальномублагулюдей. Исвязывалэтисвойствасего «талантом», широтойкругозора, остротойисторической «ответственности» (II, 257—258). Именноподлинноечувствоисториикакдвижениявпередопределило, кстати, неприятиеЧаадаевымдоконцажизниславянофильских «ретроспективныхутопий» — идей «попятногоразвития» (Ч I, 180;II, 253—254 идр.). ОстрейшеечувствокровнойответственностизасудьбуРоссии, ставшееядромсамойличностиобоихмыслителей, христианскийученый-эмигрантВ. Зеньковскийназвалспустястолетие «теургическимбеспокойством»⁶ .АещечерезполвекасоветскийфилософЗ. Смирнова — органическим «антиретроспективизмом»⁷ .

НоименновысшаяответственностьмыслитребовалаотГерценапродолжениямировоззренческогоспора, начатоговпрошедшемсентябренаБасманной. Взавершающемэссе «Буддизмвнауке» («Отечественныезаписки». 1843. № 12; далее — ОЗ) лирическипередансампроцесстрепетногоростамысли, драматическаяустремленностьк «живойистине», ставшаяделомжизниличности, наполняющаяученуюстатью «горячейкровьюсердца». Здесь-тоиразвертываетсяэтотдиалог, вырастаяизнутривдохновенной «поэмывоспитаниявнауку», созреванияцельного «умозрения».

Переднамиволнующиепризнанияизсферыпереживаний, ещетолькоосваиваемыхискусством, — метафорическиекартинывнутреннихборениймысли, «безотходностистрашныхвопросов», которые «тянуткуда-товглубь, исилнетпротивостоятьчарующейсилепропасти, котораявлечетксебечеловеказагадочнойопасностьюсвоей». Дляпередачистрастнойнапряженностидуховногопоискаиспользуются, каквидим, привычныесредстваизромантическогоарсеналаизображениясильныхстрастей: образы «пропасти», «загадочнойопасности», дополняемые — стольже, казалосьбы, традиционными — метафорамириска, связаннымискарточнойигрой: «Змеямечетбанк; игра, холодноначинающаясяслогическихобщихмест, быстроразвертываетсявотчаянноесостязание; всезаповедныемечты, святые, нежныеупования, ОлимпиАид, надежданабудущее, довериенастоящему, благословениепрошедшему» — «всепроиграно; остаетсяпоставитьсебя [тоестьверувличноебессмертие] <…> истойминутыиграменяется. Горетому, ктонедоигралсядопоследнейталии, ктоостановилсянапроигрыше» (III, 68).

Этотисповедальныйпассажоб «отчаянной»борьбевсознаниичеловекаоченьемокимногослоен. Внемполуприкрытозапечатленмучительныйпроцессломкипривычныхосновмировидения: отказот «святыхупований»наПромысел («ОлимпиАид»), разрывсгосударством, софициальнымвзглядомнаего «прошлое»и «будущее». (Здесьистокисаркастическойформулы, зачеркивающейпровозглашеннуюгр. А. Х. Бенкендорфомпомпезнуютриадуимперскойистории⁸ . Убийственнаятриада-пародияГерценастанетегопостояннымопределениемсмыслачаадаевского «Письма»: «ОнсказалРоссии, чтопрошлоееебылобесполезно, настоящеетщетно, абудущегоникакогоунеенет» — VII, 222.) (Признаюсь, именноэтоустойчивоетекстовоесоответствиепослужилотолчкомкгипотезеореальномадресатерассматриваемогодиалога «Буддизма».)

Востановкежеиндивидапередпоследнимивыводамиизтягисобственноймысликправдеомироустройствефилософвидит «путькнравственномусамоубийству» (человек «падаетподтяжестиюмучительногосомнения, снедаемыйалканиемгорячейверы»). «Личность, имевшаяэнергиюсебяпоставитьнакарту, отдаетсянаукебезусловно; нонауканеможетужепоглотитьтакойличности». «Погубящийдушунайдетее.Ктотакдострадалсядонауки» — «недивитсяболеенисвоейсвободе, ниеесвету; ноемустановитсямало <...> блаженстваспокойногосозерцанияиведения»⁹ . «...Однодействованиеможетвполнеудовлетворитьчеловека. Действование — самаличность» (III, 68—69).

Вовдохновенномгимнебесстрашиюразума, «энергии»личности, котораявнеуклоннойустремленностик «трезвомузнанию» ожизниразрушаетвсеобветшалыепредрассудки, иллюзии, мифыонадчеловеческихпружинахисилах, управляющихмиром, намслышитсянетолькоапофеоздуховногораскрепощениячеловека — длясвободногоисторическоготворчества. Вразвернутыхромантическихметафорах, вобразныхассоциацияхизантичнойибиблейскоймифологии (служащих, кстати, иэзоповскомуприкрытиюкрамольнойсутистатьи) различимыгорестныенотылирическогопредостереженияипризывакпоследовательности, обращенногокчеловекустольженеустаннойработымысли, ноприэтомсовмещающеговсвоейфилософииуважениекразумуиответственностиличности — с «алканиемгорячейверы».

АтакоесовмещениепроходитпротиворечивымлейтмотивомвФП. «Развездесьзнают, чтотакоемогуществомысли? — вволненииобращаетсяЧаадаевкчитателювовторомизних. — Развездесьиспытали, какпрочноеубеждение» «вторгаетсявдушувопрекипривычномуходувещей, черезнекоевнезапноеозарение <...> овладеваетдушой, опрокидываетцеликомвашесуществованиеиподнимаетВасвышеВассамихивсего, чтоВасокружает?» (Ч I, 345). Переднамидоверительноелирическоепризнаниевмукахдуховногопоиска — ирадостиобретенного «убеждения», удесятеряющегосилы. Но... должнасознаться, что, цитируяего, исключиласледующийзасловамио «внезапномозарении»уточняющийоборот: «черезуказаниесвыше». Вернувжеегонаместоугловыхскобок, убеждаешься, чтовоспевается, нарядус «могуществом»человеческогодуха, егоимпульсизвне — «просветлениесвыше».

Иличитаем «Письмо III»: «Какбынибыласильнавера, разумдолженуметьопиратьсянасилы, заключающиесявнемсамом. Чувстводействуетнанасвременно». «Наоборот, добытоерассуждениемостаетсявсегдаснами». Чтожеэто, какнехвалавысшему, самостоятельномусознаниючеловека? Ида, инет, ибодалееследуютрассужденияо «подчинении»его «искусственного»разума «силе, движущейвсевнеего». «Все <...> нашиидеиодобре, долге <...> рождаютсятолькоотэтойощущаемойнамипотребностиподчиниться» «общемузаконумировому», зависящемунеот «нашейизменчивойволи», «тревожныхжеланий». «Всянашаактивностьестьпроявление» «высшей»силы. Истольжедвойственнорезюме: нашразум «непрепятствуетнам, принимаясвободу, какданнуюреальность, признаватьзависимостьподлинноюреальностьюдуховногопорядка». Передчеловеком «одинтольковопрос: знать, чемуондолженподчиниться» (Ч I, 355—357).

Думается, этивыводыоприроделичности, еенравственныхдвигателях, взятыеизразных«Писем», расширяютоснованиядлягипотезы, чтозатревожнымраздумьемГерценаосудьбемыслителя, остановившегосяпередпоследнимшагомксвободемысли, просматриваетсялирическийсилуэтЧаадаева, противоречияегофилософскойсистемы. Болеетого, итоговаямысль — осоотношениисвободыразумаинеобходимойегоподчиненности — вызываетуменястранные, почтимистическиеассоциации, настолькоблизкопредвосхищаетонатрудныеразмышленияДостоевскогоотом, что «безбога — всёдозволено». Начинаетказаться, чтолирическоепредостережениеГерценаобращеноикавтору «Карамазовых», чтомолодойфилософ-лирикпровидитте «мучительныесомнения», через «горнило»которыхбудетпроходить «сознательноибессознательновсю <...> жизнь», попризнаниюДостоевского (Д XXIX₁ , 117), его «алканиегорячейверы».

Новернемсяот «предвосхищений»креалиямспора 1843 года. ТекстэссеГерценадаетидалеемноговозможностейдляконкретныхсопоставлений — кпримеру, стойсистемойсуждений, котораяразвернутав VII ФПив «Отрывках» 1829—1831 годов. Предметвоссоздаваемоготакимпутеммысленногодиалога — соотношениеиндивидуальногоивсеобщего, «безличного»всознанииличностикакоснова «рационального»построениянравственнойфилософии. Мыслидвухфилософовпоначалудвижутся, казалосьбы, параллельнымикурсами, но — припервомжеуглублении — расходятся.

«Нарядусчувствомнашейличнойиндивидуальности, — пишетЧаадаев, — мыносимвсердцесвоемощущениенашейсвязисотечеством, семьейиидейнойсредой, членамикоторыхмыявляемся». Нодлянегоэтоощущение — «зародышвысшегосознания», «составляющийсущностьнашейприроды», тогдакак «нашенынешнееЯсовсемнепредопределенонамкаким-либонеизбежнымзаконом: мысамивложилиегосебевдушу». И «человекнеимеетвэтоммиреиногоназначения, какэтаработауничтожениясвоеголичногобытияизаменыегобытиемвполнесоциальнымилибезличным» (Ч I, 416—417). Герцентакжеполагает, что «наука»развиваетвчеловеке «родовуюидею, всеобщийразум, освобожденныйотличности». Иэтодаетсянепросто, аценойвнутреннейборьбы. «Здоровой, сильнойличности» «ненавистнотребованиепожертвоватьсобою, нонепреодолимаявластьвлечетеекистине», «стеная, рыдая, отдает»она «поклочкувсесвое — исердце, идушу», чтобы «внаградуполучитьтяжелыйкресттрезвогознания» (III, 65—67).

ВглазахЧаадаева, такимобразом, движениеот «индивидуальногоиобособленногосознания»к «всеобщему», «безличному»исоставляетжизненную, нравственнуюцельличности. «Истинныйпрогресс»висторииопределяетсятакженестолько «деятельностьючеловеческогоразума», «свободнойволи»или «воображаемымсцеплениемпричиниследствий», сколькодействиемвнесенныххристианствомвмир, всознаниеиндивидов «зародышей» «высшегозакона»человеческогоединстваиблага (Ч I, 417, 452).

МонистическийвзглядГерценанаприродучеловеканеприемлетчаадаевскойхристианскойидеисамоотречения. Истремлениекистине, кобщественномуидеалупредстаетнепривнесеннымвегоразумизвне, априсущимегоцельнойиединойприродесуществаразумного. Ктомужеононеявляетсяконечнымназначениемличности: полнотажизни — всознательномдеянии; история, еедвижениеиестьдостойноеполе «одействотворения»познаваемойиразвиваемойразумомчеловечестваистины.

Вообщечитателя «Буддизмавнауке»неоставляетвпечатление, чтоГерценпостояннодержитвпамятирукописивсехФПи «Отрывков», одушевленнодискутируяснеопубликованнымиконкретнымиположениямиавторскойконцепцииличности, илишьнеимеетвозможностивпрямуюцитироватьзапретныетекстыинепосредственновозражатьнаних. Останавливаешьсебямыслью: нетдажеданных, виделлионихвсевспискахкначалу 1843 года, когдаписалосьэссе. Новозникаетновоесоображениевпользуреальногообменадоводами: ведьтаже, посути, аргументацияиспользоваласьЧаадаевымвихличныхмировоззренческихспорахосени 1842 года (тоестьнаканунеработынадэссе).

ВзнакомойзаписиГерценаот 10.09.42 содержалось, кстати, признание, чтоемувтотвечер — из-за «благородства»социальной, нравственнойпозицииЧаадаева — «быложальупотреблятьвсесредства» (II, 226) длядоказательства «ужаснойотсталости»егоаскетичной, дуалистическойсистемы, какбынибылаонаоснащенаплодами «начитанности»оппонента. Вэссежеразвертываютсявпротивовесейименно «всесредства»самобытнойобразнойинтерпретацииГерценомявленийисториииискусства — дляутверждениясоздаваемойимцелостнойэтической, философской, эстетическойтеории, исходящейизсамодостаточностиразума, историческойволичеловека, исключающейучастиелюбых «высших»сили «толчков»восмыслениипрошлогоипостроениибудущего.

Диалогведетсянаширокомплацдармеоценкицелыхэпохискусствавихотношениикчеловеку. Так, Чаадаевотвергает «поклонение»античномуискусству, видявгреческойскульптуре, впоэзииГомера «апофеозматерии», «земли», «гибельныйгероизмстрастей», «грязныйидеалкрасоты» — словом, возведение «низшейсферыдуховногобытия» «науровеньвысшихпомысловчеловека» (Ч I, 420—421, 430—431). Герцен, обращаяськобразуОдиссея, интерпретируетсюжетегоблужданийвпротивоположномсмысловомиэмоциональномключе — какмужественный, проходящийчерезлишения, потеричеловеческийпоискистинысамойжизни, ведущийк «спасению» — восознанномдеяниина «земле» (III, 67).

Акакразнонаправленнапоэтическаятрактовкаоппонентамибиблейскихобразовисюжетов! ЧаадаевсоздаетмонументальныепортретыМоисеяиДавида, художественнообъемные, убедительныевсвоейчеловеческоймногогранностиипротиворечивости, авместестемподсвечиваетихромантическимореолом, подобающиморудиям «высшегозакона». Герценуже, кпримеру, излюбленныймотивжертвоприношенияАвраамапозволяетассоциативнопередатьиную, земнуюромантику — беззаветногоростасамогочеловеческогодуха, экзистенциальнуюглубинупереживанияличностьюдраматическогопереломавубеждениях (отказаотверывбессмертиедуши), кровное «выстрадывание»новойправды, готовностьпожертвоватьсамымдорогимнапутикней.

Заметим, чтонепосредственностьисилупафосаэтойновойправдыощущалинетольколюдиблизкогоавторукругаидейинастроений (какВ. П. Боткин, назвавшийначало «Буддизма» «героическойсимфонией». ПоэтомуповодуГерценвзаписиот 4.02.43 отметил, чтописалего «всамомделесогнемивдохновением»: «Тутмояпоэзия, уменявопроснаукисочлененсовсемисоциальнымивопросами. Яинымисловамимогувысказатьтут, чемгрудьполна»; II, 265). О «жизненности»российскойфилософскойпрозыГерценаписалемузаграницуиоппонентврассматриваемомдиалоге — Чаадаев (XI, 532).

Впрочем, илирическийзарядегособственнойстрастноймыслидостигаетпоройогромнойсилы. Так, незабываемыстроки «Письма II» онестерпимомдлягуманистарабстве, пропитывающемвРоссиивсё, «вплотьдовоздухадлядыхания, вплотьдопочвыподногами»: «Этирабы, которыеВамприслуживают, развенеонисоставляютокружающуюВасатмосферу? Этиборозды, которыевпотелицавзрылидругиерабы, развеэтонетапочва, котораяВасносит? Исколькоразличныхсторон, сколькоужасовзаключаетвсебеоднослово: раб! Вотзаколдованныйкруг, внемвсемыгибнем, бессильныевыйтиизнего. Вотпроклятаядействительность, онеемывсеразбиваемся. Вотчтопревращаетунасвничтосамыеблагородныеусилия, самыевеликодушныепорывы. Вотчтопарализуетволювсехнас <...> Гдечеловек, стольсильный, чтобыввечномпротиворечииссамимсобою, постояннодумаяодноипоступаяпо-другому, неопротивелсамомусебе?»(Ч I, 346).

Нанашихглазахгорчайшиераздумьяфилософа-поэтанад «заколдованнымкругом» «проклятойдействительности»теряютсверхземнуюпроекцию. Пронзительныеинвективыпротивпорабощенияиискаженияличностидостигаютвысшейостротыреальногожизненногодраматизма. ЭтотлирическийшедеврвпублицистикеЧаадаевавыводитнаснепосредственнокэстетическойсердцевинесегодняшнейтемы. Мывидим, какнакал «суровой»поэтическойстрастиизменяетконцепциюличностивсознанииписателя. Онапредстаетздесьбезвсякойромантическойподсветки, вбезысходныхвнутреннихпротиворечиях, порождаемыхнепрерывнообщей «почвой»античеловечныхсоциальныхотношений. Проникновеннаяпсихологическаяправдаисповедисообщает, такимобразом, мыслифилософановуюглубину, трезвостьанализамеханизмоввоздействияналичностьвсегожизненногостроя, ломающегосилуеенравственногосопротивления. Этиобобщения-инвективы 1830 годапредвосхищаливедущиеидеицелойнаступающейполосыврусскойреалистическойкритике, даивсамойлитературе, напротяжениидесятилетийнеуклонноизображавшейзатемтрагедию «благородной»личности, опустошаемой, превращаемой «силойвещей»в «лишнегочеловека».

Нопокахудожественнаяинтуициямыслителяпосылаетсвоиимпульсыпрозренийочеловекевбудущее, жизньразвиваетинепосредственноинтересующийнасфилософскийдиалогосоотношенииличностисисторией. СпереездомГерценанаЗападегоспорс «устаревшей»онтологиейЧаадаеваполучаетвыходнапростороткрытогообсуждения. Спервыхжебесцензурныхпубликацийоразвитиирусскойпередовоймысли — эссе «La Russie» (1849), книжки «Du dйveloppement des idйes rйvolutionnaires en Russie» (1851) — онзаявляетосвоемнесогласиисмрачнымиисториософскимиитогамиФПотносительно «мертвенногозастоя»встране: «Заключение»философа «невыдерживаетникакойкритики». Авследзатемзнаменательнодобавляет: «...своезначение»ФП «сохраняютблагодарялиризмусуровогонегодования, котороепотрясаетдушу» (VII, 221—223, 230). Самактбеззаветногобесстрашияличности, скорбноеигневноечаадаевскоесловоотрицанияофициальнойРоссии, пробудившеесознаниеобществаотавтоматизманиколаевскогозастойногобезмыслия, становится, такимобразом, осязаемымчеловеческимаргументомвпользупозицииГерцена, впользуреальностиперспективисторическогоразвитиястраны, утверждаемыхим. Иудесятеряетубедительностьэтогоаргументасилаегохудожественного, лирическогопафоса.

Думается, всесказанноепозволитхотьвкакой-томереощутитьсложностьтогопарадоксальногоузлапсихологических, философских, творческихсцеплений-отталкиваний, которыйсвязывалдвухмыслителей (итребуетвсвоейсовокупностиотдельныхисследований). СэтимнепростымфономстоитсоотнестипримечательныесловавписьмеГерценакмосковскимдрузьямот 27.09.49. Отправляяимкорректурныелисты «Vom andern Ufer» (кудавходиларанняяредакция «La Russie»), онпросил «показатьПетруЯковлевичу», «чтонаписанообнем [см. VI, 217—218], онскажет: “Да, яегоформировал, мойставленник”» (XXIII, 190). Укажунаоднуособенностьэтоговысказыванияврядумногих, выражавшихпочтительноеуважениеГерценакличностиЧаадаева, кегогражданскомупротесту, общественнойроли «предтечи»когортыдеятелей 40-хгодов. Приведеннаяфраза, относяськтексту, вкоторомвыраженонесогласиесчаадаевскимиисториософскимипрогнозами, утверждаетвместестем, чтоавторследуетЧаадаевувпониманиипатриотическогодолгапублициста — писатьтрезвуюинелицеприятнуюправдуоположениистраны. Самимсвоимпостроениемэтафразасливаетвоединодваголоса, проявляяотчетливомелодиюэстетическойтрадиции. (Впрочем, естьещеоднопризнаниеГерцена, построенноетожекакбыдвухголосноиутверждающеетворческуюпреемственностьотпублицистикиЧаадаева. Спустяпочтидвадцатилетие, 29.03.67, ГерценнапишетОгареву, одобряяформуоднойизстатейВ. И. Кельсиева: «“Mon йcole [мояшкола. — франц.]”, какговорилЧаадаевобомнеиГрановском»; XXIX, 73.)

Рольжесамого I ФПраскрываетсяидалеевтомжедиалогическомключевовсехработахГерценаоразвитииидейвРоссии. «Мрачныйпротест»одинокойличностипредстаетунеговсегдавобъемномосвещении: как «историческоесобытие», «точкапереломаобщественногомнения», анарядусэтим — внеизменном «несогласиисвоззрениемЧаадаева» (XV, 226), трансцендентнымвосновеиреальнобесперспективнымповыводам.

Разгромреволюции 1848 годаиполитическийопытвЕвропепоследующихлетнанеслирешительныйударпопросветительскимиллюзиям, втойилиинойформеприсущимсознаниювсехтреххудожников, — надеждамнаторжествовжизни «истины»кактаковой, «потомучтоонаистина» (XVI, 153). Духовнаядрамаобострилаихзрение, сделалабеспощаднеевразоблаченииразныхидеологическихиллюзий, внепредвзятомосмыслениикатастрофическогомира. Всетриконцепции «натуры»человекавеевзаимодействиисэтиммиромдолжныбылиусложняться, конкретизироваться.

ДляЧаадаеваэтобылигодыподведенияитогов. Ониотмечены, — впродолжающейсяполемикесославянофилами, — неукоснительножесткимутверждениемгубительнойролидлястраныичеловеческойличностиотечественного «восточногодеспотизма» — «светскойвласти, прошедшейшколумонголовиподдерживаемойрелигиознойвластью, неменееееревнующейобиспользованииэтогороковогонаследия» (Ч I, 561—563). Такаябескомпромиссностьбылаособеннознаменательнакакрезультатосмыслениямоментовсобственнойслабости, отдельныхнравственныхсрывоввпредшествующиегоды (случаеввыражения «покорности», тягик «покоюисмирению», всвязисэтим — дажехвалы «чистотеправославия»отмирскихзаботипр.).

Сэтимисуровымипублицистическимиобобщенияминаиболееблизкокорреспондируютпорезкостиэмоциональногонастроядвапроникновенныхлирическихтекста 50-хгодов: письмокГерценузаграницуот 26.07.51 иодинизсериипоздних «Отрывков» (№ 198) — мысленныйобвинительныймонолог-инвектива, обращенныйкнедругамизлагеряофициознойидеологии, авконечномсчете — ковсейокружающейсреде, к «мируижизни», которыми «задушены» «силыличности», «искаженегопутьмыслителя». «Выдумаете, чтолишьневиннаяшутка — бросатькамниподногимыслящегочеловека, чтобыонспоткнулся, чтобыонгрохнулсянамостовуювовесьростимогбыподнятьсялишьоблитыйгрязью, сразбитымлицом...» (Ч I, 498—499).

Вназванномжеполустраничномписьме, полномлюбви, благословлявшеммладшегодругананеутомимоеобличениероссийскогожизнеустройства, находитсвоеместовтораясторонаитоговогоприговорапрожитойжизни. Этострокигорькойисповеди — беспощадногосамоанализаличностивеереальныхтрагическихсвязяхсвременеминациональнойдействительностью. Принимаяобъективныйтонкакбыотстраненногоисследованиясобственногосоциально-психологическогофеномена, авторфиксируетвнутренниефакторысломахарактера — онивнедостаткеегосопротивлениядавящейсилеобстоятельств: «Этомучеловеку, кажется, сужденобылобытьпримеромнеугнетения, противкотороговосстаютлюди, — атого, котороеонисносятскаким-тотрогательнымумилениемикоторое, еслинеошибаюсь, поэтомусамомугораздопагубнеепервого» (XI, 532). Какаяпоистине «намереннозамороженная» (IX, 153) — итембольнееразящая — автоирониявзамечаниио «трогательномумилении»передуродующимдушувсесилиемпроизвола!

Герценомполитическийопытевропейскихреволюций 1848 годаиихразгромапереживалсянепосредственно, каккровный, личныйопыткаждогодня, ипретворялсяпогорячимследамвегоактивнейшемлирическомвоплощенииифилософскомосмыслении. Воссоздаваяв «ПисьмахизФранциииИталии», «Стогоберега»драматическийпутьпередовогорусскогочеловека — черезразочарованияитупики «духовногокризиса», внеутомимомпоискеновыхориентировдлястрастноймыслидемократаигуманиста, — писательоткрывалдлялитературыпрежденеизвестныепоэтическиевозможностиотраженияинтенсивнойинтеллектуальнойжизниличности — всовременнойбитвеидей, вмасштабномсопряжениичастногоиобщего, личныхколлизийивсемирно-историческихкатаклизмов (чтоподробноанализировалосьвмоихпрежнихработах¹⁰ ). Здесьважнолишьнапомнить, чтоопытполитическихпотрясений 1848 года, захватившихвсвойводоворотбольшиечеловеческиепласты, позволилГерценуболеедиалектически-конкретноосознатьисформулироватькардинальность (нопритомвариативность) взаимосвязейиндивидаиеговремени. Исходяитеперьизпредпосылкиодеятельнойприроделичности, онподчеркиваетнеоднозначностьвозможностейеесамоосуществления, историческихивнутренних: «Противодействие, возбуждаемоевчеловекеокружающим, — ответеголичностинавлияниесреды», — размышляетонв «Стогоберега». «Нравственнаянезависимостьчеловека — такаяженепреложнаяистинаидействительность, какегозависимостьотсреды, стоюразницей, чтоонаснейвобратномсоотношении: чембольшесознания, тембольшесамобытности; чемменьшесознания <...> тембольшесредапоглощаетлицо» (VI, 120).

Достоевский, какиГерцен (хотьипозже — поособенностямсудьбы), остроощущаетнеобходимостьвсеобъемлющеосмыслитьдуховнуюкатастрофураздавленнойвЕвропеидеисвободы. Прочувствовавличноторжество «стоглавойгидрымещанства»наЗападе, гдеонпобываллетом 1862 года, онвследзаГерценомрезюмируетв «Зимнихзаметках»пустотупрежних «святынь», надеждна «братство»: все «сбрендилоилопнуло, какмыльныйпузырь». Ипредельнозаостряетинвективы, прозвучавшиеужев «Стогоберега», «Концахиначалах», противбезыдеальногомираденежногомешка: «Свобода <...> Когдаможноделатьвсечтоугодно? Когдаимеешьмиллион». «Человекбезмиллионаестьнетот, которыйделаетвсёчтоугодно, атот, скоторымделаютвсёчтоугодно» (Д V, 78).

НонекоторыеопорныеориентирыдвижениямыслиГерценаиДостоевскогосущественноразнятся. Главныйводоразделпролегаетвпониманииролиразума, природыличности, акакследствие — вотношенииксоциализму. Длягерценовскогомировидения, освобождающегосяотсубъективистскихдогм, рольразумасталаещевесомее. Этоединственныйинструментпроникновенияличностивобъективныезаконыисториии, наихоснове, орудиеактивногосоциальногодействия. Этогармонизирующийцентрпротиворечивыхустремленийиндивида, обращающийегокбудущему, ксоциалистическомуидеалу. В 1856 годуГерцентакпояснялпушкинскийдевизсвоей «Полярнойзвезды» (далее — ПЗ) «Даздравствуетразум!»: «...этоединственныйвозглас, которыйосталсянеизношеннымпослевоззванийкрасных, трехцветных, синих <...> Воимяразума, воимясветаитольковоимяихпобедитсятьма. Оттого-тоинеудалисьвсереволюции, чтоонишлинеподхоругвиюразума, ачувств, верований» (XII, 317).

«Отвагамысли»Достоевскогоже, пересекая «черту», доходитпоройдо «последнегопредела», доотрицаниявообщедеятельного, самостоятельноготворческогоначаларазумавхаосесовременности. «...Разумоказалсянесостоятельнымпереддействительностью, — полемически-жесткозаявляетавтор “Зимнихзаметок”, — да, сверхтого, сами-торазумные, сами-тоученыеначинаютучитьтеперь, что <...> чистогоразумаинесуществуетнасвете, чтоотвлеченнаялогиканеприложимакчеловечеству, чтоестьразумИванов, Петров», «чтоэтотольконеосновательнаявыдумкавосемнадцатогостолетия» (Д V, 78). ЕдкостьиронииДостоевскогоедвалинепрямообращенаксамымгорькимглавам «Стогоберега» — «Vixerunt!», «Consolatio»... ИбоеслиГерценспускаетразумсвысотканто-гегелевскогоЧистогоРазуманаземлюреально-человеческого, тоДостоевскийнеостанавливаетсянаэтом, аразвенчиваетеговсовременномчеловекедопрозаического «рассудка», связанногоскорыстью, выгодой. Ивэтомнизшемкачествеоннизводитсяписателемдо «однойдвадцатой»вконгломератеразнонаправленныхустремленийличности. Авскоре, осенью 1864 года, вего «Записнойтетради»появятсястроки: «Сознанье — болезнь. Неотсознанияпроисходятболезни (чтояснокакаксиома), носамосознание — болезнь» (ДХХ, 197).

Зерномонистическогопредставленияолицеимире, такимобразом, ужеотброшено. Импульсы «натуры»современногочеловекавсерезчеполяризуются, какиегоотношениясразлагающейсядействительностью. Истокиженовогосинтеза, путикновойцельностииновойобщностиписательищетвнепосредственностинациональногобытия, «почвы». Врусскойобщинеавторусущественнынеэкономические, объективные, анравственныескрепы. Путькснятиюантиномиймежду «личнымначалом»иначалом «братства»брезжитдлянеговхристианскойжертвенности, однакоей, мыпомним, мешает «законя»...

Нопопыткаисключитьизмеханизмаразрешенияэтихпротиворечийразумныеустремленияличности, низводяихдо «соблазнавыгодой» (якобысутиидеаловсоциализма), возвращаетавтора «Зимнихзаметок»всевновькпервоначальнойантиномии: «...кажется, ужсовершенногарантируютчеловека, обещаютсякормить», требуязаэто «капелькуеголичнойсвободыдляобщегоблага». «Нет, нехочетжитьчеловекинаэтихрасчетах <...> Емувсекажетсясдуру, чтоэтоострогичтосамомупосебелучше, потому — полнаяволя» (Д V, 81).

ИдалеевсознанииДостоевскогодуховныймирсовременнойличности, лишившийсяориентировразума, раздираемыйполярнымиустремлениями, сталкиваетсянетолькосхаосомсоциума, ноисобщеприродныммиропорядком, сонтологическими «безднами». Приэтомдиалогическоеразвертываниеавторскоймысливлирическойпрозенеоткрываетперспективыразрешениятакихжизненныхантиномий. Тактхудожникаподсказываетнеобходимостьиныхжанровыхрешений, поисковвлитературе «языка», «высказывающегото, чтосознаниеещенеодолело (нерассудочность, авсесознание)» (письмокИ. С. Тургеневуот 23.12.63). Художественно «одолеть»такиепротиворечияможнобыло, лишьобъективировавих, мотивировав «всемсознанием»реальногообщественногоиндивида, исследовавэтотсложнейшийпотоксознаниявбезысходностиегодуховныхинравственныхметанийкаккрайнеепроявлениеопределенныхсоциально-психологическихиисторическихзакономерностей. Этазадачаирешается «Запискамиизподполья» («Эпоха», 1864), гдеспорсдетерминизмом, рационализмомпередоверенэпическомугерою, вернее — «антигерою». Эторазночинец, прошедший, какиДостоевский, философскуюшколу 40-хгодов, ноизживающийсвоиразочарованияижитейскуюобездоленностьв «подполье»отъединенностиотмира. Апологиявегобольномсознании «своеволия», «самостоятельногохотения»психологическиоправданаущемленностьюличности, ееощущением «каменнойстены» (тотальнойвраждебностиейзаконовдействительности).

Вполемикепротивутопическихтеорий «хрустальныхдворцов»подпольныйПарадоксалистпогрязаетв «логическойпутанице» (Д V, 120—121). Хватаясьза «каприз»каксредствосохраненияиндивидуальности, онсвоимипомысламиидействиямидемонстрируетееразрушение. НоцентртяжестивданномслучаеперенесенДостоевскимспрямогопублицистическогоспораодвижущихимпульсахличногосознаниявообще — насамоесуществованиетакойвнутреннеущербнойличности, находящейсявнезавершимомдиалогесовсемокружающимиссамойсобой. ХудожественноеоткрытиерасколотогодуховногомираПарадоксалиста, изображениебезысходнойпротиворечивостивсамомпроцессемысли, всфереэмоцийижеланийгероя «подполья» — весомыйаргументписателявидейномдиалогеэпохи. Вспорепротив «умников»и «гордецов», противоднозначныхрасчетовнаматериальный, научныйпрогрессобщества, наростисторическойактивности, общественнойсолидарностичеловекамассы. Нооткрытиебылообоюдоострым. Лишенноевнутреннегостержня, это «капризное», награнимукиимучительства, сознаниесвоейпотерянностьювзывалоопомощи, мыслимойлишьизвне, чтоозначалодляписателявсевновьглобальнуютворческуюзадачуутверждения «бытияБожия», вопреки «хаосу»и «неблагообразию»мира.

Потомуипрямоеидейноепротивостояниелагерю «либералишекипрогрессистоввсехтолков»кконцу 60-хгодовлишьобостряется, рождаявсечащеозлобленныевыпадывписьмахДостоевского, занимаявсебольшеместавдумахизамыслах. Причемвцентререзкогоотталкивания — всетажепроблеманравственно-эстетическогоидеала, основэтики, личныхилисверхличных. «...ДеизмнамдалХриста, — пишетонА. Н. Майкову 28.08.67, — тоестьдотоговысокоепредставлениечеловека, чтоегопонятьнельзябезблагоговенияинельзяневерить, чтоэтоидеалчеловечествавековечный! Ачтожеони-то, Тургеневы, Герцены, Утины, Чернышевские, нампредставили? ВместовысочайшейкрасотыБожией, накоторуюониплюют, всеонидотогопакостносамолюбивы <...> легкомысленногорды, чтопростонепонятно: начтоонинадеютсяиктозанимипойдет?»

Потокэтогопринципиальногодиалогавыплескиваетсянастраницыиромана «Идиот» (1868) — вгротескнозаостренныхтирадахегоперсонажей (ЕвгенияРадомского, Лебедева), имемуарногоочерка «Старыелюди» — отлицасамогоавтора («Дневникписателя», 1873; далее — ДП). Болеетого, ужевзамыслесерииизшестироманов «Житиевеликогогрешника», занимавшемДостоевскогонапротяжении 1868—1870 годов, потребностьсделатьэтот «главныйвопрос»предметомоткрытойэтико-философскойдискуссиигероев-идеологоввлечетзасобойнеобходимостьструктурныхизмененийвсамомроманномконфликте, врасстановкеперсонажей, вкомпозицииобразовисюжета. Наавансценупроизведенийдолжнывыступить «типы», представляющиеразныеидеологическиелагериэпохи. Характерно, чтоприэтомвсознанииДостоевскогосразувсплываетвесьмарепрезентативнаяпосилемыслифигураЧаадаева.

Воткак 6.04.70 романиствписьмекА. Н. Майковурассказываетофабуле «2-йповести», накоторую «возложилвсе»надежды. Еедействие «будетпроисходить»вмонастыре, а «главнойфигурой»станет «проживающий»там «наспокое»архиерейТихонЗадонский — «конечно, поддругимименем». «ТутжевмонастырепосажуЧаадаева (конечно, поддругимтожеименем). ПочемуЧаадаевунепосидетьгодавмонастыре? Предположите, чтоЧаадаев, послепервойстатьи, закоторуюегосвидетельствовалидокторакаждуюнеделю, неутерпелинапечатал, напримерзаграницей, нафранцузскомязыке, брошюру, — оченьимоглобыбыть, чтозаэтоегонагодотправилибыпосидетьвмонастырь. КЧаадаевумогутприехатьвгостиидругие: Белинскийнаприм<ер>, Грановский, Пушкиндаже. (ВедьуменяженеЧаадаев, ятольковроманберуэтоттип.) ВмонастыреестьиПавелПрусский...» Признается, что «сочтетподвигом», еслиудастся «вывести» «действительногоТихона» — «величавую, положительную, святуюфигуру. ЭтоужнеКостанжогло-синенемец <...> в “Обломове”, инеЛопухины <sic!>, неРахметовы».

Известно, чтоэтотмасштабнейшийзамыселромана, построенногокакоткрытыйтурниридеологий, заперсонажами — носителямикоторыхпросматривалисьбыфигурыреальныхдеятелейрусскоймысли, неполучилописанногосюжетноговоплощения. Ноздесьуженамеченыважнейшиеструктурныесвойстваконфликтамировоззрений, принципысозданияобразовихвыразителей, реализованныевпоследующих — идеологическихроманахДостоевского — «Бесы» (1871—1872), «Подросток» (1875), «БратьяКарамазовы» (1879—1880). Ипримечательно, чтовработенадобразамиихгероев-идеологов (вобширныхчерновыхредакцияхэтоотраженоещенагляднее, чемвокончательномтексте) авторнастойчивовозвращаетсякразмышлениямнадличностями, особенностямимышленияЧаадаева — иГерцена, причемслитно, вединомнетолькоисторическом, социальном, ноидейном, психологическомряду. Ивтехнемногихслучаях, когдаГерценвследзаЧаадаевымпрямоненазван, егоприсутствиевсознанииДостоевскоголегкообнаружить: вцитированномвышеписьме, кпримеру, — подеталямиздевательстввластинад «басманнымфилософом», которыевзятыявноиз «Былогоидум» (далее — БиД), илиповоображенномупродолжениюпубликацийперсонажа — «заграницей, нафранцузскомязыке», — наманерГерцена.

М. Бахтин, готовясь «кпереработкекнигиоДостоевском», такрезюмировалсвоинаблюдениянадсвоеобразиемотраженияжизнивеготворчестве: «Нетипылюдейисудеб, объектнозавершенные, атипымировоззрений (Чаадаева, Герцена, Грановского...)». «Имировоззрениеонберет <...> некакпоследовательностьсистемымыслейиположений, акакпоследнююпозициювмиревотношениивысшихценностей. Мировоззрения, воплощенныевголосах...» Достоевский «начинаетнесидеи, асидей — героевдиалога. Онищетцельныйголос, асудьбаисобытие (сюжетные) становятсясредствомвыраженияголосов. Вплоскостисовременностисходилисьиспорилипрошлое, настоящееибудущее»¹¹ .

Этивыводыможнопопытатьсяконкретизироватьилиуточнить, еслипроследитьупорноестремлениеписателяслитьвединый «тип», «цельныйголос»видейномдиалогероманаименнорезкоотличныепосвоимосноваммыслительныекомплексыЧаадаеваиГерцена. Речьидетостольширокомобобщениивискомом «голосе» (призванномпредставить «прогрессистоввсехтолков»), чтодляавтораужетеряетзначениенетолькоконкретная «последовательностьсистемымыслейиположений», очемрезоннописалБахтин, новданномслучаеи «последняяпозициявмиревотношениивысшихценностей». Ведьона, мыпомним, составлялапредметпринципиальногонесогласиямыслителя-атеистаГерценасхристианскимфилософомЧаадаевым. Романистжестремится, очевидно, воплотитьв «цельном»типеискусстваещеболееглубокуюобщность — неформулируемыхвзглядов, асамогостроясознания, складамысли, свойственного, ввозмущенномпониманииавтора, передовойличностинесколькихпоколенийрусскойдворянской, «барской»интеллигенции. Еслиопределитьотторгаемоеядротипаоднимпонятием, тоэто — элитарностьмышления. Егоосновныесоставляющие: повышеннаяопоранаразум, «гордостьпросвещением», «скитальчество»поЕвропеличности, озабоченной «всемирнымболениемзавсех» — прикружковойзамкнутостимысли, неспособностипробитьсяксобственномународуиегонравственнымидеалам.

Общиезаключенияо «высокомерии»этого «культурноготипа»целойполосыотечественнойинтеллектуальнойистории, оего «отчужденииотпочвы», «ненавистикРоссии»многократноповторяютсяв «Записныхтетрадях»Достоевскогоиотражаютсявегопозднейпечатнойпублицистике, причемподкрепляясьсвободным (отвременнуйипрочейконкретнойприуроченности) обращениемкакклитературнымгероям — отАлеко, Онегина, ЧацкогодоРудина, такикреальнымлицам, действовавшимнаобщественнойаренемежду 20-мии 70-мигодами. Вподготовительныхматериалахк «Бесам», например, онписал, чтоЧацкийбыл «баринипомещик, идлянего, кромесвоегокружка, ничегоинесуществовало»: «Народрусскийонпроглядел, какивсенашипередовыелюди». «Чембольшебаринипередовой, темболееиненависти — некпорядкамрусским, акнародурусскому <...> обеговере, истории, обычае, значенииигромадномегоколичестве — ондумалтолькокакобоброчнойстатье. Точнотакдумалиидекабристы, ипоэты, ипрофессора, илибералы, ивсереформаторы». Оброкбылнужен, чтобы «житьвПариже, слушатьКузенаикончитьчаадаевскимилигагаринскимкатолицизмом» (Д XI, 87).

ВспореслиберальнымпрофессоромипублицистомА. Д. ГрадовскимпоповодусвоейПушкинскойречи (1880) писатель, подыскиваяаргументыонезнании «гордымчеловеком», «европейцем», «почвы», отказе «работатьнароднойниве» (против «крепостногодревнегоправа, среды — заграницуискатьподмоги»), записываетвчерновиках: «ПомнителиЧаадаева? Сколькоотчуждения. ДачегоЧаадаев. РазвеГерцен. Прудон» (Д XXVI, 303). Идалее — всёвновьраздраженные, лишенныевсякойзаботыобобъективностивыпады: «Ну, ктоизнихнебылатеистом, аЧаадаев?»; «Смирениенародаимипринималосьзарабство. ОдинПушкинлишьсказал: “Посмотритенанародинаосновуего, нувиденливнемраб?”. СказалибытакБелинскийилиГерцен?». Именнотаконии «сказали», — прерываюя «безудерж»эмоцийполемиста, заставляющийегозабытьи «ПисьмокГоголю», ивсеписанияГерценао «внутреннейсиле»народа, сохраненнойврабстве, начинаясэссе «La Russie» (саможепоявлениееговгазетеПрудона «Voix du Peuple» и «факт»ееподдержкирусскимдемократом — отнюдьнезабытывполемике, атутжестановятсяпредметомгневныхизмышлений, как «продавали»крестьян «иехаливПарижиздаватькрасныйжурнал, полныймировойскорби»ит. п.)¹² .

НосредимногочисленныхнабросковивставокначерновомавтографеответаГрадовскому, вкоторыхпублициствновьивновьварьирует, сгущаетдораздраженнойгиперболывсётежечертыпониманияимобобщаемоготипа: здесьи «отвлеченность»мышления, и «нетерпеливость»людей, «живущихнаготовом (намужичьемтрудеинаевропейскомпросвещении)», и «омерзениекнароду», — мынаходимнескольковажных «уклонений» «вобластьчистолитературную». Иони, всущности, противоречатнацеленностиавтора-полемистаназаострение, подчасдогротеска, отрицаемыхчеловеческихкачестввлитературныхобразах. Этипометы, атоиразвернутыесуждениякасаютсясоотношений «лицаитипа»: «Лицоестьправда, атиптолькотип». Ивновьтутже: «...вхудожественнойлитературебываюттипыибываютреальныелица, тоестьтрезваяиполная (повозможности) правдаочеловеке <...> типпочтиникогдане <...> заключаетвсебеполнойправды, ибо <...> непредставляетсобоюсвоейполнойсути: правдавнемто, чтохотелвыставитьвэтомлицехудожник». Поэтомутип – «лишьполовинаправды», тоесть «весьмачастоложь» («остальнойжечеловеквнем» «непоказан»). Приводятсяпримеры — Маниловидр. Следуютоговорки, чторечьнеоб «умалениитакогогения, какГоголь»: «Всатиредажеиначеинельзя. ВыставьонвСобакевичеидругие, чистоужечеловеческиечерты, придайемувсюреальнуюправдуего, тоневышлибытипы, смягчилосьирасплылосьбто», «начтоГогольименнохотелуказатькакнатипическиедурныечертырусскогочеловека».

ПисательсравниваетдалеепостепениреализмаобразыПростаковойв «Недоросле» («онавыведенатожесбокуиневполнойправде») — ипушкинскойкапитаншиМироновой («тожетип, комическое, новполнереальноелицо, апотомуивполнеужеправдивое»). Всюжизньонадержаламужа «вкомическомподчинении, казалосьбы, инеуважала», новмоментрасправынаднимпугачевцевнашла «всердцесвоемивсюонемправду», прокричавбесстрашновлицоубийц, «чтоонудалаяголовушка, бравый <...> молодец». «Имыужепонимаем, чтоивсюжизньона»уважалаего «просебяблагоговейно, акапитанпонималэто». «Сталобыть, тут <...> полнаяправдаихжизни» «иумилительнаяправдаихлюбви». Знаменателенокончательныйвыводизэтоголитературно-эстетическогопассажа: «...вреальнойтолькоправдехудожникможетвыставитьвсюсутьделаиправдуего, указатьнаконецисточникзла, заставитьвассамихпризнать “облегчающиеобстоятельства”» (Д XXVI, 304, 312—314).

Переднамивескиеразмышлениязрелогохудожникаопринципахреалистическойтипизацииииндивидуализации, омногостороннемизображениихарактера. Анализируяисопоставляяобразыизвестныхгероев, Достоевскийодновременно, всущности, четкоформулируетсвоитребованияксобственномутворческомуметоду. Нарядусударнойостротойобобщениятипическоговхарактереперсонажа, заветнаяцельхудожника — воссоздатьвнемсовсейвозможнойполнотойсокровеннуюжизненную «суть»личности, еереальныхотношений, еевнутренней «правды». Этираздумьянастолькоперерослиграницыполемическогопервотолчка, чтоони, естественно, осталисьвнепределовокончательноготекстастатьивДП (ктомуже, автормогпочувствоватьи «нестыковку»такихпрограммныхположенийобобъективностиреалистическогоискусствасрезкосубъективнымнастроемстоль «ожесточенной», поегооценке, статьи — ДХХХ₁ , 200). Притомразвернутыйвариантэтого «Литературногоурока»наполяхчерновогоавтографанезачеркнут, аочерченфигурнойскобкой, чтоподтверждает, думается, важностьегодляавтора, желательностьпоследующейотдельнойразработки (Д XXVI, 304, 314). Иразумеется, необходимостьучитыватьприведенныемысливобщихсужденияхобэстетическихустановкахписателя.

Длянашейжетемыописанныераздумьяимеютиспецифическуюценность. Онипомогают, вчастности, увереннееосознатьсамонаправление, отдельныеэтапы, конкретныенюансывсложномпроцессеформированияхудожникомтакихцентральныхобразов-типовегопозднихидеологическихроманов, какСтепанВерховенскийилиВерсилов. ВходемноголетнихизученийвсегомассиварукописейА. Долининым, Л. Розенблюмидругимиученымиустановлено, чтовобширномпространствереалий, использованныххудожникомвработенадэтимиперсонажами, весьмазначительноеместозанимаютдетали, восходящиекдействительнымэпизодамжизни, свойствамличностейЧаадаеваиГерцена (разумеется, вавторскомпреломлении). Нафигурыгероевпроецируютсяотдельныеподробностибиографии, портрета, бытаэтихлиц, живыечерточкипсихологии, вкусов, отношенийихсокружающими. Аглавное — некоторыемировоззренческиеформулы¹³ .

С «идей — героевдиалога»иначинаетсядвижениезамысла: с «поисковцельногоголоса», которыйвыражалбыобщийтипсознания, участвующийвэпохальномидейномконфликтепроизведения. Искомыйголособозначаетсяподчаснапервыхпорахименемреальноговидногодеятеляопределенногоидейноголагеря. Так, обобщенныйстроймыслирусскогозападника, «либерала-идеалиста» 40-хгодоввдиалогеснигилистами 60-х, составляющемцентральныйконфликт «Бесов», первоначальноусловноориентированнафигуруГрановского. Или (каквзамысле «Житиявеликогогрешника») основыатеистическоймораливпротивостояниихристианскойдолженбылпредставлятьЧаадаев (!) вкупесего «гостями» — Белинским, Грановским... Вернее, «неЧаадаев», а «толькоэтоттип». Ноесливстатьеиличерновыхнаброскахроманаширокообобщаемыйписателемстроймыслиантагониста — «героядиалога» — фиксировался, какмывидели, вэмоциональнозаостренныхопределенияхиливимениизвестногодеятелятакогосклада, тодляразвитияхудожественногозамыслаэтобылалишьперваястадиясложнейшейработыпопревращениювыделенноготакимпутем «сухогоостатка» («типа») вновую, художественнуюреальность — в «цельныйголосмировоззрения», тоестьсоздаваемуювоображениемтворцаличностьперсонажа — носителяэтого «голоса». Вымышленное «лицо»должнодляэтогобытьсвязаносподлиннойдуховнойжизньюэпохимногиминитямипривычныхпредставленийипримет, окруженознакамиобщейпамяти, накапливающимиучитателясознательныеиподсознательныеассоциациисисторическимвременемиегодействующимилицами.

Так, сняввокончательнойредакции «Бесов»однозначнуюпрототипическуюсвязьгероясличностьюТимофеяНиколаевичаГрановского, авторсохраняетлегкийследеевсамомзвучании, точнее, всемантико-фонетическойструктуреименигероя — СтепанТрофимовичВерховенский. Подчеркиваетсяжевпредыстории «человекасороковыхгодов», накоторыепришелсяпикобщественнойактивностиперсонажа, соотнесениееесхарактеромдеятельностилидеров «западничества»вцелом, притомсоотнесениеисближающее, иодновременноакцентирующееразномасштабность: «...одновремя, — впрочем, всеготолькооднусамуюмаленькуюминуточку, — егоимямногимитогдашнимиторопившимисялюдьмипроизносилосьчутьненарядусименамиЧаадаева, Белинского, ГрановскогоитолькочтоначинавшеготогдазаграницейГерцена».

Тажедвойственностьдеталей (иихблизостькреальнымобразцам, иихявносниженныйрегистр) неукоснительновыдержаназатемвсамомописании «гражданскихподвигов»героя, заостряющеммизерностьегоякобыпротестныхакций, отвлеченность, «беспредметность»умственныхинтересов («нескольколекций, икажется, обаравитянах»вуниверситете, прекращенныхначальством; диссертацияо «несостоявшемся»вначале XV века «ганзеатическомзначениинемецкогогородкаГанау», «больноуколовшая»славянофилов; начало «глубочайшегоисследования»о «нравственномблагородствекаких-торыцарейвкакую-тоэпоху», напечатанноев «прогрессивномжурнале», зачтотот «пострадал», окончаниеже «запрещено», а «вероятнее», инедописано — излени; наконец, ещеюношескаярукописнаяпоэма-аллегорияодвижении «всехнародов»к «новойжизни», найденнаякконцу 40-хвтрех «списках»ипризнанная «опасною», атеперьопубликованнаязарубежом).

НебрежныйтонХроникера, вернее, тонироническогопанегирика, делаетособенносмешной — поконтрасту — никчемность «глубочайших»трудовгерояимнимую «серьезность» «претерпенных»заних «гонений». Так, сам «тип»мышленияихарактеробщественных «деяний» «либерала- идеалиста» 40-хгодовдолженпредстатьвосмеиваемойфигуремалозначительногоучастникадвижения, «толькоподражателя»видныхзападническихавторитетов. Ивместестемего «послужнойсписок»построеннаузнаваемыхпародийныхассоциацияхссобраннымивоединозначимымисобытиямиихидейных, творческихбиографий (какзакрытие «Телескопа»послепубликации I ФПЧаадаева; цензурныйзапретнапродолжениев «Современнике» 1848 годастатьиГерцена «Несколькозамечанийобисторическомразвитиичести», оставшейсяпотомунезавершенной; иликругтемсредневековойГерманиивдиссертацииГрановского «Волин, ЙомсбургиВинета»; илиюношескаяромантическаяпоэмаВ. С. Печерина «Торжествосмерти», напечатанная, каки «сценарии»ранних «фантазийвстихах»Герцена, вЛондонев 60-егоды, ипр.)¹⁴ .

Предельноироническизаостряяэтифактывпроекциина «славное»прошлоевымышленногорядовогоперсонажа, Достоевскийстремится «осатирить»веголице «типическиедурныечерты» (Д XXVI, 313) всеготечениярусскойзападническоймысли 40-хгодовиегоисторическуюрольвидейномдиалоге 60-х. Онподбираетдляконкретизации «типа», приданияперсонажухудожественнойживостиидругиеподлинныедеталибыта, психологии, фабульныемотивы, почерпнутыеизсобственнойпамяти, измемуаровсовременников, нопреломленныепопреимуществустольжецеленаправленно. Так, вподготовительныхматериалах, подрубрикой «Характерныечерты», появляютсяязвительныестроки: «Становитсебябессознательнонапьедестал, вродемощей, ккоторымприезжаютпоклониться, любитэто» (Д XI, 65). Очевидно, здесьврезкомретроспективномракурсефокусируютсяиличныевоспоминанияовстречахсГерценомвовремясобственнойпоездкикнемувЛондонвиюле 1862 года¹⁵ , и, возможно, наблюдениятамнадегообщениемсдругимигостямиизРоссии, аглавное — предвзятовоспринятыеописаниявБиДэтого «паломничества» (см. XI, 295—329), достигшего, пожалуй, апогеяинтенсивностиименнолетом 1862 года — вовремяВсемирнойвыставкивЛондоне. Думается, материаломдлянасмешливогозаключенияроманистапослужилиистраницыглавыХХХмемуаровГерценао «влиянии»опальногоЧаадаеваввеликосветскойМоскве («тузы»ее, дамы «толпилисьпопонедельникам»вего «скромномкабинете» — «изтщеславия», отражающего «невольноесознание, чтомысльсталамощью» — IX, 142—143).

Этаимногиедругиепометывзаписиот 3.02.70 призваны «выявить»теживыечерты «типа», что «хотелвыставитьвэтомлицехудожникиначтохотелуказать» (например: «Любитшампанское»; «Хорошоустроилденежныеобстоятельства» — наблюдения, взятыеизБиДикакбыуличающиегероязадуманногоромана — «идеальногозападника» — в «барском»гедонизмепривычек, авместестем — всугубомпрактицизме).

НоуженаэтойстадииразработкизамыслаДостоевский-реалистначинаетчувствовать «неполнотуправды»втакомодностороннемвзглядеизвненаконструируемыйобраз-тип (иливзгляде «сбоку», какнапишетонспустядесятьлетобобразеПростаковой, противопоставляяемусвоепониманиеподлинногореализма, которыйпроникаетво «всюсутьдела», в «полнуюправду»внутреннихпобуждений «лица», показываяи «остальногочеловека», — Д XXVI, 313—314). Думается, этимощущениемпродиктовано, кпримеру, появлениенаполяхтогожелистапометы: «Пятнонастене» — рядомссаркастическимабзацемо «гонениях», «пьедестале», «мощах» (Д XI, 65; см. фотокопиюавтографа — ДХ, 14—15). ПодогадкеЕ. Дрыжаковой¹⁶ , этапомета — напоминаниеобэпизодегл. ХХХБиД, рассказывающем, скакимблагоговениемкпамятидрузей — ПушкинаиМ. Ф. Орлова — «угрюмыймыслитель»Чаадаевпоказывал «дванебольшихпятнанастененадспинкойдивана: тутониприслонялиголову!» (IX, 146).

Далееналистеследуетзаготовкаавтора: «Действительночестен, чистисчитаетсебяглубинойпремудрости». ЭтопарафразкстихамНекрасовао «либерале-идеалисте»из «Медвежьейохоты» (посвященнымГрановскому: «Честенмыслью, сердцемчист»). Интереснаэмоциональнаяамбивалентностьфразы: утверждение «действительной» «чистоты»героясниженотутженасмешливымзамечаниемобуверенностиеговсвоейнепререкаемоймудрости. Анаполяхрядомвозникаетпротиворечащая, посути, этомувыпадузапись, хотяпоформе — тоженасмешливая: «Глупостьоткровенности: осилилМадонну». Думается, заэтойпометойстоятвпечатленияотрогательнойоткрытости, безогляднойискренностилирическойинтонации, свойственнойБиД, гдеповествованиепокорялочитателя «мужественнойибезыскусственнойправдой»¹⁷ авторскихсоразмышленийсниможизни, — вширочайшемспектре — от «интимных»чувствавтобиографическогогероядосокровенныхдуховныхсомненийивзлетов.

Герцен, кстати, отдавалсебеотчетвтом, чтозастольнепривычноймеройдушевнойраспахнутостикроетсяопасностьостатьсяэстетическинепонятым («слишкомвнутренностинаружи»). Нотакжеивтом, чтовэтой «храбростиистины» — «сила»его «слова»: оно «пахнетживыммясом», «просочилосьсквозькровьислезы» (XXVI, 32, 73, 146—147). Ипримеромтакойсамозабвенной, простодушной «откровенности»могсохранитьсявпамятиДостоевскогорассказГерценаорождениисынавгл. XXIV — «13 июня 1839 года». Внемписателявзволновал, вероятно, игрустно-счастливыйколоритблагоговейныхвоспоминанийавтораовысочайшемдуховном, «религиозном»моментевисториилюбвиегоиНатальиАлександровны, открывшемимновые, «неведанныеобласти» «упоений», «тревог», «надежд», связанныесзарождением «новойжизни». Иегопризнаниевпереполнившемсердцепреклонениипередженщиной-«родильницей», передкрасотойее «измученно-восторженноголица». НанегопадаетздесьотсветпоэтическогообликаМадонны (отсюдаиистокимоегопредположения, чтопометаДостоевскогоуказываетнаэтуглаву).

ОбразевангельскойМарииподперомГерценаоживаетвсугубоземномореолепротиворечивойдушевнойсложности, обретаетобъемность, полнотучеловеческихчувствований, пройдясквозьпризмуренессансногоискусства. РядомсюнойМадоннойВан-Дейка, ссилуэтом «всехскорбящейженщины-матери»из «Страшногосуда»МикеланджеловозникаеткрупнымпланомСикстинскаяМадоннаРафаэля: «Онаиспугананебывалойсудьбой, потеряна»: «ееуверили, чтоеесын — сынБожий». «Онасмотритскакой-тонервнойвосторженностью, смагнетическимясновидением», будтоговоря: «Возьмитеего, оннемой». «Новтожевремяприжимаетегоксебетак, что, еслибможно, онаубежалабыснимкуда-нибудьвдальисталабыпростоласкать, кормитьгрудьюнеСпасителямира, асвоегосына». ЗаключаяпоэтическийгимнМарии — Материчеловеческой, Герценписал: «Внейпрокралосьживоепримирениеплотиидухаврелигию» (VIII, 380, 386—388). Приведенныйфрагмент, думается, подкрепляетпредлагаемуюрасшифровкупометы «осилилМадонну»какпризнанияглубины, проникновенностипрочтенияГерценомполотнаРафаэля. Добавлю, чтоДостоевскогововремяпребываниявапреле — июне 1867 годавДрездене, каксвидетельствуетегожена, средихудожественныхвпечатленийболеевсегопритягивалиБиДиСикстинскаяМадонна¹⁸ .

Такимобразом, представляется, чтоивначалеработынад «Бесами»в 1870 году, обращаяськмемуарамГерценазаживымичерточкамидлясатирическойобрисовкитипазападника, — кстати, самаяманераписателявнесенавразрядтаких «характерныхчерт»: «Портретики. Мемуарчики (ит. д. вэтомроде)», — Достоевскийвместестемвновьпокоряетсяобаяниюеговолнующегопоэтическогорассказаодрузьяхмолодости — «ордене»рыцарейбеззаветнойжизнидуха, длякоторых «интересистины, интереснауки, интересискусства, humanitas — поглощаетвсе» (IX, 44—45). АкцентнаэтихпобужденияхличностиуГерценаотвечаетвнутреннейпотребностиавторароманавыйтизапределыоднобокого «осатиривания»типак «полнойправде» «лица». ТакпоявляютсянаполяхпервоначальныхзаготовоквосходящиекБиДпометыотнюдьнесатирическогорегистра: заними – свойствасердечностигероя, простодушнойоткрытости, тонкостипониманияискусства. Ипрямыеопределенияартистизма, поэтичностинатурыгероя, его «умаиостроумия», повторяяськконцуперечня, теряютраздраженно-ироническуюокраску («Действительнопоэт» — Д XI, 66). Здесь, несомненно, навымышленнуюфигурунеслишкомзаметного «лица», «подражателя», возвышаяегочеловеческую «суть», падаетотсветвосприятияДостоевскимжизненноймногогранности, творческойзначимостипоэтическоготалантаГерцена. Потомумнепоказалосьсущественнымуловитьнаоднойизраннихстадийформированияобразаследытого, какхудожественныймирБиДвоздействовалнавосприятие — ипреломлениеДостоевскимреальныхсвойствЧаадаеваиГерцена, ихконкретныхпоступков, чувств, эстетическихоценок, — впроекциинаскладывающийсяабрисбудущегогероя. Рассмотренныепримеры, думается, позволяютзаключить, чтоуженаэтомэтапеработынадобразоммемуарыГерценасодействовалиреалистическимустремлениямсамогоавторапреодолетьлишь «осатиривающую»тенденциювсоздаваемом «типе», помогалиегодвижениюквнутренней, «полнойправде» «лица».

ВажновэтойсвязисвидетельствосамогороманиставДП 1876 годаосоотношенииобразаВерховенскогосреальнойисторическойфигуройГрановского, вкоторойонвидит «нечтобезупречноеипрекрасное»: «...онимелсвойсобственный, особенныйичрезвычайнооригинальныйоттенокврядутогдашнихпередовыхлюдейнаших, известногозакала. ЭтобылодинизсамыхчестнейшихнашихСтепановТрофимовичей (типидеалистасороковыхгодов, выведенныймноювромане «Бесы»икоторыйнашикритикинаходилиправильным. ВедьялюблюСтепанаТрофимовичаиглубокоуважаюего) — и, можетбыть, безмалейшейкомическойчерты, довольносвойственнойэтомутипу» (Д XXIII, 64). ВсравнениисобственногоперсонажасоднимизобобщенныхвнемжизненныххарактеровневольнопроступаютконтурысвоеобразиятворческогопроцессаДостоевского (близкиеквысказаннымвышенаблюдениямнадпромежуточными, рабочимитекстами). Этосложныйпутьотпервоначальногозамыславыпуклой «комической»типизациивсегоумственноготечения, безвыделения «оригинальныхоттенков»мысли, поведенческихпринципов — вснижающемих «цельномголосе»рядовогоперсонажа. Путьчерезнеудовлетворенностьвозникающимощущением «лишьполовиныправды»в «осатириваемом»такимобразом «типе». Истремлениепробитьсяк «полной», «реальнойправде»созданноговоображением «типическоголица», нащупатьсокровенныеструныдушигероя, чтоневозможнобезчеловеческойсимпатии, бережноговнимания. Снимиавторнепосредственносвязываетдостигнутуюреалистическуюживость, убедительностьобраза.

Над «Подростком»писательначалработатьсфевраля 1874 года. Исследователивыявилииздесьзамногимидеталями, участвовавшимивформированииобразаВерсилова, ихисточникивреальныхподробностяхжизни, духовныхпоисковЧаадаеваиГерцена, творческипреображаемыхвосприятиемавтора. Проследимрольнекоторыхструктурныхэлементоввменяющейсясуглублениемзамыслароманаэмоциональнойокраскеперсонажа.

Киюлю-августу 1874 годавцентрпроизведениявыдвигаетсядиалогнынешних «отцовидетей», «теперешнееихвзаимноесоотношение» (Д XXII, 7). Вобстановкевоцарившегосяврусскойжизни «хаосаивсеобщегоразложения»юныйгерой, «неготовыйчеловек» (или, какгласитзапись 10.09.74, «Молод<ое> поколение — Подросток, лишьсинстинктом, ничегонезнающий» — Д XVI, 128) жаждетнайтинравственныеориентирывобщениисотцом, получитьпредставлениеодостойнойжизненнойцели. ДействияиречиВерсилова, представляющего «высшийкультурныйслой»дворянскойинтеллигенции, призванывпрояснившейсяроманнойколлизиивыявить, способенлинынеэтот «высшийтип»сыгратьроль «хранителячести, света, наукиивысшейидеи».

Всвязисэтимснимаютсяилизатушевываютсяпревалировавшиевпервоначальнойхарактеристикегерояпсихологическиечерты «хищноготипа», следытайногопреступления, демонизма, асоответственно — видейномплане — проповедькатолицизма, презрениякРоссии. (ТакимформуламвустахгерояпослужилиисходнымматериаломмыслиФПЧаадаева, резкаякритикаимправославнойцеркви, котораясвоимневмешательствомпомоглазакабалениюнарода, «мертвомузастою»страны. Ейфилософпротивопоставлял, какизвестно, социальнуюактивностькатоличества.) Этапозициядоводиласьроманистомвраннихзаготовкахк «Подростку»дологическогопредела, преломляясьвпоступкахперсонажа, вплотьдо «вериг»католика-фанатика, попытокнасильственного «обращения»окружающих. Активнаяприверженностьккатолицизму (вглазахДостоевского — вреднейшемуизвращениюхристианства) впоследнейредакциипереводитсявразряднеясныхслуховобэпизодеиззарубежногопрошлогоВерсилова, распространяемыхнедоброжелателями.

Остаютсявфактуреобразанекоторыечерточкибиографиигероя, которыевосходяткмемуарнымматериаламоЧаадаеве («прожитыетрисостояния»; силаумственноговоздействиянаокружающих: «бабийпророк»; мотивлюбвикнемуумирающейдевушки)¹⁹ . Занимистоят, воплощаясьнауровнесюжетныхдействийперсонажа, свойстваскладамышления, неотъемлемые, всознанииписателя, от «типа»передового «барина»: «безмерная»гордостьразумом — искептицизм; атеизм — инеуспокоенностьвидейномпоиске («скитальчество»); «высокомерие», эгоизм — и «всемирноеболениезавсех». Приэтомпостепенноменяютсяакценты, эмоциональныеобертонывизображениивнутреннегомираВерсилова — ужевчерновыхнабросках. Духовныйобликвымышленного «лица»вегобеседахссыномобогащенмотивамигерценовскогоразочарованиявпотенцияхсоциальногоинравственногопрогрессаЕвропы. ПодобноГерценукризисныхлетпослереволюции 48-гогода, геройвозвращаетсямысльюкРоссиикакнаследницеобщеевропейскихкультурных, гуманистическихтрадиций (вегоречахявственныотзвукиэссе «La Russie», последних «ПисемизФранциииИталии», «Концовиначал») инеразвчерновикахроманасамуказываетнаэтусвязьидей. НовозвращаетсяонкРоссиинетолькомыслью. «Созданноевоображением»художника «лицо»подчиненовсвоихдействияхлишьеготворческойволе. Достоевскийженасюжетномпространствепроизведенияставитэксперимент, позволяющийвыяснитьвозможностидейственногоучастиятакойличностиныневпостроении «будущегоРоссии».

Послекрахамногихиллюзий, вернувшисьнародину, геройустремленмысльюкее «высшейидее», видяеев «мировомвсепримирении». ДляписателяэторавнозначнопорывукнравственномуидеалуХриста. Однакоосновойинтеллектуальногомира «типа»остаетсяприэтомпорывевпитаннаясумственнымитрадицияминесколькихпоколений «складка»рационализмаиатеизма. Онаделаетжаждуверы, охватившуюличностьперсонажа, «зыбкой»инеустойчивой, отвлеченнойи — витоге — бездейственной, какиеголюбовькнароду, к «святойРуси» (символизируемойобразомкрестьянки — материАркадия). Эточуткоощущаеттянущийсякотцу «всейдушой»юныйРассказчик. ДвойственностьотношенияксобственнымновымустремлениямвыражаетнеразисамВерсиловсприсущейему «горькой», скептической «насмешкой»надсобой, над «старымпоколением», непередавшим «новомуниоднойтвердоймысли». Так, внушивсыну, чтоснимговорит «носительвысшейидеи», онтутжедезавуируетэтотвыводслушателя, шепчаемунаухо: «Онлжет» (причемтакойавтоироническийдиалог, намеченныйещевнаброскахиюля 1874 года, вновьповторяется, каксущественныйдлядвиженияобразаиглавнойколлизии, взаготовкахмарта 1875 года — Д XVI, 38, 285).

Ещеболеепоказателенвэтомпланечрезвычайноважныйдляавторскойконцепцииэпизод «рубки»героем «икон» (дорогогоемудараправедникаМакара) — вприпадкевозбуждения, полубезумия. Этасюжетнаяперспективавозникаетпередписателемпостояннонавсехэтапахработынадподготовительнымизаметками, черновымирукописямиистановитсякульминациейразвитиядействиявокончательномтексте «Подростка», знаменуякрахрационализма, несостоятельностьатеистическогосознания, оторванногоотнациональной «почвы», впопыткепробитьсякживойвереи «живойжизни».

Однаковсложнойэмоциональнойауреобраза «русскогоскитальца»здесь, вотличиеотСтепанаВерховенскогоиз «Бесов», явнодоминируюттрагическиетона. Деловтом, чтонаэтотразпроблемныйракурсроманапотребовалсильнойизначительнойличностигероя, ибоемуавторпредназначилвперипетияхсюжетаиспытаниенадуховное, нравственноелидерствовобстоятельствахвсеобщего «беспорядка» «текущего». Ужевначалеавгуста 1874 годавподготовительныхматериалахвозникаютсимптомыновогоотношениякгерою. Так, надвухстраницахидутотрывочныенаметкидляегохарактеристики — о «художественнойнатуре», исповеднойоткровенностиссыном, отемахихразговоров, современныхитеоретических, ит. п. Кпримеру: «обаятельныйхарактер (отказалсяотнаследства)», «пленяет (буквально)», «простодушнообаятеленисженой», вновь — о «страшномпростодушии», ещедважды — об «обаянии». Азатемследуетсущественнаязапись, адресованнаяавторомсебе, — осквознойхудожественнойзадаче, которуюпредстоитрешатьсквозьпризмувпечатленийюногоповествователя, отражающихегонравственныйроствобщениисотцом: «НоглавноевыдержатьвовсемрассказетоннесомненногопревосходстваегопередПодросткомивсеми, несмотрянинакакиекомическиевнемчертыиегослабости, вездедатьпредчувствоватьчитателю, чтоегомучитвконцероманавеликаяидеяиоправдатьдействительностьегострадания» (Д XVI, 42—43).

Привсейумственнойраздвоенности, антиномичностиимпульсовнатурыличностьВерсиловавозвышаетнадокружающиминеутомимаяибескорыстнаямечтаосветломбудущемчеловечества. Онасоставляетзаветноедостояниеегодушевнойжизни, рождает — посредискептицизмаиотчаяния — поэтическиекартинысолнечнойлюбвилюдейдругкдругувдалекой «мировойгармонии». Вдохновеннаямечтао «золотомвеке», каквидим, идляавтора «великаяидея». Иименноэтомугероюонотдаетвконечномсчетесозданныесобственнымвоображениемвсамыесветлыеминутывзволнованныестраницы «грезы»очеловечности, которойданопроявитьсяназемле, дажееслимироказалсябыобезбоженным.

Наделяягероятакойстрастноймечтой, писатель «оправдываетдействительностьегострадания», глубинуинтеллектуальныхметаний, «всемирнойтоски», жизненныхнеудачвпопыткахдеятельности, выражаетнадеждуназначимостьихвдуховномдвижениичеловечества, всудьбахлюдейновых «тысячелетий». Ивкладываеттакое «оправдание»вустасамогоперсонажа (вчерновойрукописи): «[“Пустьяумрубезследа, ноостанетсявнихпамятьотом <...> чтомыжилиилюбилиихраньше, чемонипришлинасвет, ижелалибывидетьихсчастье”.] Ипустьподконецкончитсявсяземляипотухнетсолнце, новсёжегде-нибудь [вмировойга<рмонии>] останетсямысль, чтовсёэтобылоипослужилочем-то[мировойгармонии] всему, илюдиполюбилибыэтумечту» (Д XVII, 154). Mывидим, кстати, чтоужевэтомвариантеавтографасамисловао «мировойгармонии», составляющейсокровенноеупованиеВерсилова — даиавтора, — зачеркиваются, заменяясьболеенеопределеннымиоборотамидляобозначениямирабудущего; думается, зачеркиваютсяиз-зацеломудренно-трепетногоотношениякэтойглавнойвобщечеловеческоммасштабенадежде, абытьможет, ивсвязисавторскимощущением «непосильности»стоящихнапутикнейкардинальныхпротиворечийбытия.

Нопомимоотмеченноговажногомыслительногонюанса, почемутактрогаетвцеломэтотчерновойтекст? Бытьможет, особеннойдостоверностьюстыдливойинтонации, выражающейнаивно-бескорыстнуюжаждуживойдушевнойсвязислюдьмибудущего? Ивдругвспоминаешь, чтотойжеинтонациейитойжежаждойпроникнутыинтимнейшиестрокиодногоподлинногодокумента. Этоотчаянно-грустныераздумьяГерцена, вылившиесявдневниковуюзапись 11.09.42: «Поймутли, оценятлигрядущиелюдивесьужас, всютрагическуюсторонунашегосуществования, — амеждутемнашистрадания — почка, изкоторойразовьетсяихсчастие <...> О, пустьониостановятсясмысльюисгрустьюпередкамнями, подкоторымимыуснем, мызаслужилиихгрусть» (II, 226—227). Такиесовпадениявмотивахитонезадушевныхмысле-чувствованийперсонажа, созданныхвоображениемтворца, сдействительнымиреалиямивнутреннейжизнивыдающегосясовременникаособеннонаглядноподтверждаютсилухудожественнойинтуицииписателя, поднимающуюеготекстыпоройдовысокихпсихологическихпрозрений.

Весомейшим «оправданием»духовногопоиска, «европейскойтоски»героя-«скитальца»служитвромане, разумеется, характервосприятияего «фантастическихкартин»Подростком. Это «самоемилое, самоесимпатичноесущество»поставленоавторомввыигрышнуюдляпередачивнутреннегосостоянияобоихпозициюпредельнозаинтересованного, любящегоитребовательногоучастникадиалога, хотьинеравногопообразовательномукругозору, носильноготонкойсердечнойинтуицией. Напротяжениивсехэпизодоввстреч, беседсотцомоннеустанностремилсяпроникнутьзадвоящуюся, мерцающуюирониейтональностьегоречей, ответовнасамыесерьезныевопросы (осоциализме, оспособностикрасотыспастимирит. п.) — проникнутьк «правдежизненной»егохарактера, нравственнойпозиции, срадостьюотмечаямоментыдушевнойтеплоты, прямодушнойоткровенности. Наконец, вкульминацииихдуховныхконтактов — сцене «исповеди»Версилова — онсразуже, подобноточномусейсмографу, улавливаетособыйнастройотца, устремленногокнему «сбеззаветноюгорячностьюсердца» (Д XVI, 63). «Болезненнобоясьлжи», он «растроган»этойгорячностьювего «картинах»отношенийлюдейбудущего, отдающихвсюсвоюлюбовьдругдругу, «всякойбылинке», «землеижизни». «...Выпотряслимоесердцевашимвидениемзолотоговека, — признаетсяюноша, — ибудьтеуверены, чтояначинаюваспонимать». Ему «ясно», чтовэтих «грезах» «выступаетубеждение, направлениевсейжизни» Версилова.

Осмысляявпечатлениясудьбоносноговечера, Аркадийзаключает: «Любовьегокчеловечествуяпризнаюзасамоеискреннееиглубокоечувство, безвсякихфокусов». Ароль «скитальчества», «тоски»отцаи «друга»по «драгоценным» «камнямЕвропы»решительноставитдля «жизничеловеческой» «несравненновышекакой-нибудьсовременнойпрактическойдеятельностипопостройкежелезныхдорог». Наконец, наиболееубедительным «оправданием» «сути»личностиперсонажа, утверждениемжизненнойзначимостиего «неравнодушия», его «поклоненияидее» «всечеловеческого»счастьясталасамаразвязкавнутреннейколлизииромана. Поскупымпризнаниямповествователяоначаледлянего «новойжизни»читательпонимает, насколькоглубокийпереворотвдушевноммиреПодросткапроизвелообщениесотцом, «исповедь»его, азатем «процессприпоминанияизаписывания». Осознаниевоспроизводимыхсобытийибеседсним — всветепоследнихзаповедныхегооткровений — сталоважнейшимшагомкнравственномусозреваниююноши («Япочувствовал, чтоперевоспиталсебясамого»). Кактольколетом 1874 годапроясняетсясмысловойстерженьпроизведения, всознанииавтораоформляетсяэтотподлинный «Final». Оннамерен «выработать»его «знаменательнееипоэтичнее». (Вчерновыхматериалахпоявляютсязаписитакогорода: «Незабытьпоследниестрокиромана: “Теперьзнаю: нашел, чегоискал, чтодоброизло, неуклонюсьникогда”»; или: «Япростовжизньверю, яжитьхочуизвсехсил <...> учитьсялюбитьвсюжизнь...» — Д XVI, 63, 99.)

Так, всложнойструктуреидеологическогороманаДостоевскогоосуществляетсядуховноедвижениемолодогогерояот «ротшильдовскойидеи»гордойотъединенностиотвсех, порожденной «неблагообразием», атомизациейобщества, — кпрямому, открытомуслужениюдобру, самойжизни... Надвнешней, событийнойразвязкойсюжетныхотношенийперсонажей, вкоторойзанятыйсохранениемсвоей «полнойсвободы»рассудокВерсиловатерпиткрах, возвышаетсявнутренняя, духовнаяразвязка — живая, личностная, напряжениемвсехвысшихсилдушисовершаемаяпередачаидеалалюбвиклюдям, мечтыовсечеловеческомединении — поколениюдетейвлицесобственноголюбимогосына. Писательособенноозабочентем, чтобыэтоявилосьвысшимактомподлиннойличнойблизости, взаимногосердечногодоверия, анекнижнойпроповедисвысока, иподготавливаетхудожественныйэффектестественностиатмосферыкульминационнойсценыужестехжепереломныхавгустовскихдней, записываяещеодну «сквозную»памяткудлясебя: «НезабытьоТОМ, какОНначинаетпостепенноуважатьПодростка, удивляетсяегосердцу, милойсимпатиииглубинеидей <...> Ивообщевыставитьтак, чтобчитательэтопонял, чтоОНвовесьроманужасноследитзаПодростком, чторавнорисуетиЕГОвчрезвычайносимпатическомвидеисглубиноюдуши» (Д XVI, 64).

Такимипутямиразвиваетсяподспудновходеповествованияиприоткрываетсявфинале «Подростка» (единственногоизромановписателя) перспектива «некоейплодотворнойпреемственности» — возможностивосприятиясовременнымпоколениемобщечеловеческогоидеалаот «русскихевропейцев». Отмечаяэтувозможность, исследовательдобавляет: «Извсехатеистов, когда-либоизображавшихсяДостоевским, Версиловнаиболеесимпатиченему...»²⁰ Эта-то «симпатичность», «глубинадуши»персонажа, сбольшимхудожественнымтактомраскрывающаясяпостепеннонастороженномувзглядуАркадия, наконец, «восторг»ощущаемогополногодоверияотца — истольжеинтимной, личностнойоткрытостиегопоэтическоймечтеосчастьевсехлюдейнемогутоставитьравнодушнымвдумчивогочитателя. НедаромиспустяполвекаН. Бердяевтакопределененвсвоейоценке: «Версилов — одинизсамыхблагородныхобразовуДостоевского»²¹ .

Амы, возвращаяськнашейобщейтеме, можемзаключить, чтовысокаяхудожественнаяубедительностьэтогообраза, нарядусосчастливымтворческимозарениемввыбореформыповествования, связанавбольшоймерестем, чтосредимыслительныхпроекций, образныхнаслоенийидейэпохи, образующихструктурусознания «высшегокультурноготипа», весьмавесомоеместозанимаетпреломлениесущественныхмотивовмировиденияГерцена — егоантибуржуазнойнацеленности, надежднабудущеенародаРоссиии «всечеловеческоебратство», на «страшнуюнезависимостьрусскогоума», которуюеще «смутнопровиделЧаадаев» (XVII, 103)²² . Герценовскийкомплексвходитвинтеллектуальныеосновынового «типа»какоригинальныйпластрусскойкультуры, усиливаяфилософскуюмасштабностьперсонажа (вернее, каквершинаэтогопласта, закоторойпросматриваютсяпространствамыслиЧаадаева, Печерина, устремлениядругих «скитальцев», отраженныевфигурахЧацкого, Рудина). Герценовскиеориентиры — илинесогласиясними — сопутствуютречамгероявтечениевсейработыавторанадроманом.

Иесливокончательномтекстебольшаячастьэтихнаглядныхуказателейснимается, то, соднойстороны, этосделано, полагаю, из-зауверенностиавтора, чтоидеиГерценаширокоизвестнычитателю, асдругой — длянедвусмысленногоутверждениявымышленностиисамостоятельности «лица»персонажа, творческойсвободынетольковобращениисегосюжетнымипоступкамиисудьбой, ноиввоссоздании «полнойреальнойправды» «личности»изнутри — веесокровеннойгуманистической «грезе»о «золотомвеке»расцветатворческихсиличувств «осиротевшего»человечества. «Грезе», котораязавершаетсявсеже (дляполнойгармонии, вернее — дляполного «оправдания»идеалагероя- атеиста) «видениемХриста»этимлюдям, ибезтогосовершенным. «Янемогобойтисьбезнего», — признаетсяВерсилов, авсущности — исамавтор, наделившийегоэтойновой «фантазией», «самойневероятной»дляатеиста.

Притомвнешнийоблик, манераповедения «лица», характерегообщенияслюдьми, увиденныеглазамиюноши, впиталиинаэтотразнекоторыереалииличныхвпечатленийавтораотвстречсГерценом, аглавное — отБиД. Вотношенияхперсонажасокружающимилейтмотивнойчертойужесраннихзаметокпроходит, какяупоминала, «пленительное», обезоруживающее «обаяние». Этообаяниеискренности, «трогательногопростодушия» (Д XVI, 99), бескорыстия, сердечнойоткрытостисобеседнику. Следыреальныхвпечатленийвходятвхарактеристикугероявпреображенномвиде — всочетаниисобостреннымскепсисом, иронией, ачаще — автоиронией, направленнойнасобственныеожиданияииллюзии, наневозможностьсовместитьжесткуютребовательностьксебеспротиворечивымипобуждениями «широкойнатуры» (Подростокопределяетэто «обычное», «знакомое»выражениелицатак: «версиловская “складка” — какбыгрустиинасмешкивместе».

Наконец, черезвсеэтапыработынадроманомпроходитглубочайшимсвойствомличностигероя, «художественнойнатуры», страстнаялюбовькжизни, вовсехееживыхпроявлениях: отлюбованияприродой, «всякойбылинкой» — донаслажденияискусством, концентрирующимвсебекрасоту «выжитой»мысли-страсти, поэтическийвосторгпривиде «косыхлучейзаходящегосолнца». Идотакихпростыхрадостейжизни, какхорошеевиновдружескомкругу. Любовькшампанскому, перешедшаяотСтепанаТрофимовичакВерсиловуинеразповтореннаявподготовительныхзаписяхразныхэтаповработынад «Подростком», какчертаперсонажа, непосредственновосходящаякГерцену (Д XVI, 50, 54, 418), несетвхарактеристикеэтогогероясовсеминую, чемв «Бесах», функцию. Онасимволическивыражаеторганичностьегожизнелюбия, душевнуюшироту, внутреннююнескованность: «Даздравствуетжизнь — шампанское! <...> Выпьемзанее!»

Аэтозаявлениепослеисповедисыну (Д XVI, 419) прямообращаетмысльчитателякглаве XXIX БиД «Наши». Внейизображен «московскийкруг»западников 40-хгодов, изображенспоэтическимподъемом — вихгуманистическойдеятельностиичеловеческойкрасоте, душевной «юности»ибеззаветномпротивостояниипроизволу («одни, выходянауниверситетскуюкафедру, другие, печатаястатьиилииздаваягазету, каждыйденьподвергалисьаресту, отставке, ссылке»). «Такогокругалюдейталантливых, развитых, многостороннихичистыхяневстречалпотомнигде», — заявляетГерцен. Онпротивопоставляетих «оконченной, замкнутойличностизападногочеловека», его «односторонности», реально-историческипоясняяэтоотличиевхарактере «валом» «неудачныхреволюций, взошедшихвнутрь»и «выплеснувшихнаглавнуюсценутинистыйслоймещан». «...Мывжизни, соднойстороны, большехудожники, сдругой — гораздопрощезападныхлюдей...» «Мыжиливовсестороны». Вспоминаячастые «сходки» «тоутого, тоудругого» («Рядомсболтовней, шуткой, ужиномивиномшелсамыйдеятельный, самыйбыстрыйобменмыслей, новостейизнаний...»), онутверждает: «Пиридеткполнотежизни, людивоздержныебываютобыкновенносухие, эгоистическиелюди» (IX, 112—114)²³ .

Думается, вдохновенныелирическиеразмышленияГерценао «полнотежизни»наэтихстраницахмемуаров, омногогранностииэмоциональнойнасыщенностиинтересовкаксвойствах, характерныхдлярусскойинтеллигенции 40-хгодов, сталиживымистокомиисточникомдлявыделениястрастногожизнелюбия, художественнойширотыинеуклоннойпреданностигуманистическомуидеалувдуховноммиреперсонажа. Почувствовав «действительную» «глубину»этойпреданностиидеалулюбвикжизни, кчеловеческомуединению, Аркадий (вследзаавтором) понимает, чтотолькотакойидеал, выводящийличностьзаграницыеесамой, «вовне», можетпринестичеловекуудовлетворение, ощущение «счастья», возможностигармонии, «совершенства». Ивчерновых, ивокончательнойредакцииисповедныхсценмотив «счастья»всложномдушевномсостоянииВерсилова, «носителямировойидеи», акцентируется, вопрекитрагическомуконцуегоинтеллектуальныхпорывоввфабульномдействии. Этотзаветныймотиввнятенюношеиподхватываетсяим (Д XVI, 425, 433; XVII, 156).

Так, отсветпокоряющейкрасотыдуховного, художественногомираГерценаложитсяналичность, идеалы «одногоизсамыхобаятельных»героевДостоевского. Именноитолькоотсвет, ибовоображенное «лицо»наделеноавторомпротиворечивой, слишком «размётистой» «натурой»; еенеобузданныестрасти, какиобаяниесильноймысли, подчиняютсебеокружающих, азалихорадочными, подчас «комическими»метаниямипроступаетстремление «стоятьтвердо, верить» — итрезвоепризнаниенеспособности, разъедающегодушускепсиса («ничемуневерю»). В «честном»самоанализесобственнойраздвоенности, рождающейбессилие, геройприходитквыводу: «Пустьвиноватасреда, новиноватия» (Д XVI, 419—425). Впоследнихчерновыхнабросках «исповеди»персонажаможнонагляднонаблюдать, какупорнонащупываемая (втомчислеивписанияхГерцена) «внутренняяправдалица», егосамосознания, коренныхустремлениймыслипрорываетпервоначальнонамеченныеписателемсоциально-психологическиеграницы «типа», открываетвозможностьпередачи «старымилюдьми»эстафетыгуманистическогоидеалажаждущемуправдыичеловеческогоединенияюномупоколению.

Новоттворческийдокумент, вкоторомрассмотренныенамисвойстваличностиимыслиГерценаприсутствуютнекаксветовойлуч, преломленныйсквозьпризмувымышленногомираперсонажа, авпрямойаналитическойоценкесамогоавтора, относящейсяковременисразупослезавершения «Подростка»²⁴ . МынаходимеевчерновойредакцииДПзаоктябрь 1876 годавсвязисоткликомна «странноеинеразгаданноесамоубийство»семнадцатилетнейЛизыГерцен: «Заметьте — этодочьГерцена, человекавысокоталантливого, мыслителяипоэта». «Этобылодинизсамыхрезкихрусскихраскольниковзападноготолку, нозатоизсамыхшироких, иснекоторымивполнеужрусскимичертамихарактера. Право, недумаю, чтобыкто-нибудьизегоевропейскихдрузей, изтех, ктопотоньшеипоумнее, решилсябыпризнатьеговполнесвоимевропейцем, дотогосохранялонвсегданасебечисторусскийобликиследырусскогодуха, его — обожателяЕвропы. Ивот (думаетсяипредставляетсяневольно) — неужелидажетакойодаренныйчеловекнемогпередатьотсебяэтойсамоубийценичеговеедушуизсвоейстрастнойлюбвикжизни — кжизни, котороюонтакдорожиливысокоцениливкоторуютакглубоковерил». «Убежденийсвоегопокойногоотца, егостремительнойверывних — уней, конечно, небылоибытьнемогло, иначеонанеистребилабысебя. [(Немыслимоипредставитьдажесебе, чтобтакойстрастныйверующийкакГерценмогубитьсебя)] <...> Ивотчтодляотцабыложизньюиисточникоммыслиисознания, длядочериобратилосьвсмерть» (Д XXIII, 324—326).

ЭтасамаяпоздняяразвернутаяхарактеристикаличностиГерцена, становясьврядпрежнихсужденийДостоевскогоонем — «поэтепопреимуществу», «художнике, мыслителе, блестящемписателе» (Д XXI, 9; XXIX₁ , 113), проясняетихсокровенныйсмысл, связанныйсподчеркнутымздесьсвойством — страстнымдовериемкжизни. Онакорректируеттакжесчитавшуюсяитоговойпристрастнуюполитическуюоценкуеговочерке «Старыелюди» (1873): «эмигрантотрождения», «gentilhomme russe et citoyen du monde [русскийбаринигражданинмира. — франц.]», снимаяироническуюокраскуссодержанияэтихформул, утверждаяпозитивныйсмысллюбвиГерценакЕвропе, связьсбудущимРоссииегообщечеловеческогоидеала. Длянашейжетемыонаважнаикакподтверждениетого, чтовыделенныеввоображениихудожникачертывнутреннегомираВерсилова — любовькжизнииверавгуманистическую «мировуюидею» — связанынепосредственносактуальнымхарактеромраздумийДостоевскоговэтотпериоднадличностьюинаследиемГерцена. Онапоясняетито, почемуприобдумываниифиналароманаавторсразуотвергмелькнувшийбыловариантсамоубийствагероя.

ПытаясьпрояснитьпричинысмертиЛизы, публициствразбираемойглавкеДПставит, посути, тужепроблемуидеалов «отцовидетей»всовременноммире («гдесталодушножить»), какаярешаласьнахудожественномпространстве «Подростка». Нотамперспективавосприятиягуманистическогоидеала «отцов»частьююногопоколенияиубедительностьтакойразвязкизависела, помимопоэтичностисамой «грезы» «отца», — оттворческойсилыитактахудожникаввоссозданиивнутреннегомираюноши — «лица», чуткогокправде, ввыработкесоответственнойформыегоповествования, изобретениипсихологическихподробностейростаеголичности, жаждущейжизни, единенияслюдьми. Встатьежепублициступришлосьирешатьпротивоположнуюзадачуиидтиобратнымпутем: исходяизреальноготрагическогоитога — уходаизжизниюногосущества, ухода, вкотором «всё, — иснаружи, ивнутри, — загадка», «постаратьсякак- нибудьразгадать» ее.

Изокружавшей «сдетства»Лизу «снаружи»атмосферыавторуизвестналишьсутьубеждений «отца» — материализм; осостоянииее «внутри»можносудитьтолькопопустотеиозлобленноститонапредсмертнойзаписки. Публицистипытаетсясоединитьэтиявнонедостаточныефактическиеданныевсвоемотвлеченном, заведомогадательномэтико-психологическомобъяснении, чтобыпревратитьфактвсимвол. Статьяпризванааприорнодоказать, чтоволнасамоубийств, которойонвесьмаозабочен, — результаттойупрощенностивзгляданабытие, котораявходитвмолодыедушивместесматериализмом.

НостоиттолькоДостоевскомуобратитьсякякобыпервоистокамнынешней «прямолинейности», погрузитьсямысльювдуховныймиручителяматериализма, какписатель, чуткийкпсихологическойправде, неможетневыделитьличностныйстерженьэтогомира — светлую, привсемтрагизмедействительности, верувжизнь! ВегопрочувствованныхстрокахоГерценепрорываетсяданьглубокогоуважения, граничащегоспреклонением, передвеличиемдухамыслителя-гуманиста, егоцельностьюи «стремительной»убежденностью. «Немыслимоипредставитьдажесебе, чтоб <...> Герценмогубитьсебя!» «Страстнаявера»всвоиидеалы, одухотворенно-гармоническоемировосприятиевеликогожизнелюбца «былижизньюиисточникоммысли»дляГерцена!

Такиевескиепризнаниясущественноосложняютпервоначальнуюпублицистическуюпосылкустатьи. Значит, источникневыносимойдушевнойопустошенности, «прямолинейности»нематериализмиатеизм, аотсутствиенетолько «страстных»убеждений, ноипорывовкосмыслениюжизни, устремленностикидеалу. Писатель, очевидно, почувствовалпротиворечиеипотомуопустилвокончательной, печатнойредакциивсюнаиболееинтереснуючастьстатьи, посвященнуюГерцену. Значит, самподдалсясоблазнуупрощения, выпрямлениясложностейжизни, чтонетакужредкослучалосьснимвпублицистикеДП. Заметим, чтозапределамипечатноготекстаосталсяипервоначальныйфиналглавки. Оназавершаласьвозвращениемквступительномудиалогус «большимхудожником» (Щедриным) — именнонаэтутему: осоотношениисложностижизненного «факта»ивозможностейеголитературногоосмысления. «Да, правда, чтодействительностьглубжевсякогочеловеческоговоображения, всякойфантазии. Инесмотрянавидимуюпростотуявлений — страшнаязагадка. Неоттоголизагадка, чтовдействительностиничегонекончено, равнокакнельзяприискатьиначала, — всётечетивсёесть, ноничегонеухватишь. Ачтоухватишь, чтоосмыслишь, чтоотметишьсловом — тоужетотчасжесталоложью», — продолжалразмышлятьписатель, вчастностиинаддвумяописаннымитрагическимислучаями (второй — «кроткое»самоубийствошвеис «образомвруках»), неудовлетворенный, видимо, противоречивостьюинеполнотой «приисканных»разгадок.

ЦенностьдвухприведенныхфрагментовпервоначальнойредакцииДПмногогранна. ПервыйбросаетновыйсветнаоднуизпритягательнейшихстороннаследияГерцена — егожизнеутверждающую, одухотворенно-страстнуюгармоничность. Иобатекставместеосвещаютвновомракурсеважнейшиеимпульсыличности, творческогомирасамогоДостоевского. Это «горячаялюбовькжизни»²⁵ , кдвижущейся «действительности», где «всётечетивсёесть», жаждауловитьвоображением, «ухватить»творческойфантазиейглубинныйсмыслдвижениявсегоживого. Наконец, неудержимаяустремленностьизоткрытыхим «темныхглубин»и «подполий»сознанияк «царствумыслиисвета», гармонии, кпушкинскому «солнцу», кмировойгуманистическойтрадиции, котораявегоэпоху «хаосаивсеобщегоразложения»исключительноярковоплощаласьв «мыслителе-поэте»Герцене.

Путидвиженияхудожественноймысливпроцессеисследованияодногоитогожеидейно-психологическогоиисторическогофеномена — кпримеру, «русскоговысшегокультурноготипа»вроманномобразеВерсиловауДостоевскогоимемуарномпортретеЧаадаевауГерцена — резкоразличны, еслинепротивоположны. Иречьсейчаснетолькообестественныхотличиях, связанныхсоспецификойсамогохудожественно-документальногожанра, где, соднойстороны, доминирующимсредствомтипизациислужитотборподлинныхдеталей, эпизодоводнойреальнойжизниприневозможностиихзаострения, объединения, перекомпоновкивплотьдосозданиянового, вымышленногообразаисюжета. Игде, сдругойстороны, этосамоограничениекомпенсируетсяпрямымприсутствиемавтора, егообобщающей, эмоционально- оценивающеймысливрассказеогерое. Норечьиосвоеобразиидвухтворческихметодоввсамомходеиракурсеосмысленияявления.

Мыпомним, чторазработкаобразаВерсиловаидетвопределенномсмыследедуктивнымпутем: отпрояснениясутиобщегозамысла — актуальногосоотнесенияэпохальных «типов»сознанияв «хаосе» «текущего» — ксложномупроцессуформированияперсонажа, представляющего «высшийкультурныйтип» (причемнемалоечислоотброшенныхвариантовхарактера, речевогообщения, эпизодовсюжета, судьбыгероясвидетельствуетотрудноститворческинащупать «цельныйголос»длястольширокогомыслительногообобщения). Далее, насыщениеобраза «симпатическими»индивидуальнымичерточкамиэмоций, бытовыхотношений, привычекоживляетего. Наконец, «исповедь»сыну, обнажениеглубинбескорыстныхмечтаний, заветныхидеаловгерояпозволяетвыявить «внутреннююправду»личности, «оправдать»еечеловеческуюзначительность, сделатьтемсамымубедительнойвозможностьсвязисдуховнымдвижениемпоследующихпоколений.

ПолитическиакцентируемыйконкретныйисторизмтворческогометодаГерценапротивостоитобобщенно-историческомумировидениюДостоевского, укотороговроманныхбитвахсознаниймасштабносовмещались, наслаивались «голоса»разныхидейныхсистем, течений, периодов. Умемуариста-философареальнаяличность, всвоеобразииеемысли, впсихологической, духовнойпротиворечивости, предстаетживым, неповторимымпроводникомпроходящихчерезеесознаниетоковистории. АличностьЧаадаевазанималастользначительноеместовеготворчественавсехэтапахэволюцииивразныхжанрах, чтопристальныйанализособенностейеевоплощениявнихтребуетотдельногоисследования.

Дажепоказатьнаглядносредства, которымисоздаетсябарельефныйпортрет «угрюмогомыслителя»впосвященномемуразделе I главыХХХБиД (IX, 138—147), непредставляетсявозможнымврамкахданнойстатьи. Отмечулишь, чтодоминантноевструктуреобразасочетаниеконтрастов (вдеталяхвнешности, психологическихсвойств, речевого, поведенческогостиля, непосредственныхотношенийсбарскойсредойконца 30—40-хгодов) осязаемовоплощаетпереломность, рубежностьсамогоисторическогоместаэтойнезауряднойличности. Онапредстаетвразвитии, вцелойсистемедвижущихсясвязейизависимостей — сменяющимсякругомблизкихподуху, своздействиемобщейполитическойатмосферывРоссииинаЗападе, смыслительнымопытомразныхидейныхтеченийсовременности. Неутомимостьстрастногодуховногопоискапобуждает «басманногофилософа»с «суровым»ипечальным «лиризмом»высказыватьназревшие, ноеще «дремлющие»вобщемсознаниипотребностинациональногоразвития. Такимобразом, «отражениеисториивчеловеке», отпечаткиеепричудливыхизвивовидавленийвегохарактере, творчестве, судьберазвертываютсявочеркеоЧаадаевевесьмаубедительно. Этоотмечено, вчастности, Г. Плехановым, писавшим, чтомемуаристдалвБиД «поистинехудожественнуюхарактеристику»Чаадаева²⁶ .

ИвсежеГерценбыл, видимо, невполнеудовлетвореночерком, егонезавершенностью²⁷ , композиционнойневыделенностьювсоставеглавы, повествующейдалееобобщихэпизодахидейнойборьбызападников (приактивномучастииЧаадаева) со «славянами». В 1864 году, в IV из «Писемкбудущемудругу», авторвозвращаетсякраздумьямоличностиисудьбеЧаадаева, чтобызаключитьегопортретобразнымосмыслением-эпилогом. Наэтомитоговоммемуарномтекстестоитзадержаться. Онначинаетсясразвернутойхудожественно-историческойметафоры, определяющейместоЧаадаеваиМ. Ф. Орловав «процессии»людей, которыевшуме «террора», сопровождавшего «николаевскоевенчаниенацарство», оказались «откуда-тооторванными», «ненужными», чувствовали, «чтотакжитьнельзя, чтовыйтинадобно», ноневиделидороги. «Старшиеизнихбылиуцелевшиедекабристы...» (XVIII, 89). Эти «первыелишниелюди»поразилиюношувначале 30-х — две «античныеколоннынатопкомгрунтемосковскоговеликосветского»кладбища. «Онистоялирядом, напоминаясвоей» «изящнойненужностьючто-торухнувшееся».

Этиассоциацииобращаютмысльчитателякантичномуискусствусегогероизациейгражданскойактивностичеловека. Фигурыдвух «уцелевшихдекабристов»обретаютнагляднуюмасштабность — итрагическоеосвещение. Адлязаострениядогротескакартинынесоответствиявеликосветскогомертвогоболотаиобреченныхнаразрушениевнем «изящных»колонндобавленвнеевыразительныйштрихизживотрепещущейреальности: полицияподбираетосколки. Издесьжехудожникдоверительноделитсясчитателемобщимираздумьямиосвоихпринципахреалистическоговоссозданияэтихподлинныхлиц: «Ялучшемногихзналихнедостатки, нодляменяонибылибиблейскимиличностями, живымилегендами, яихпринимал, какониесть, неторгуясь, небракуя, ипотому-то, может, лучшедругихпонялихтрагическоеявление. Онибылисломанныелюди...» Можноли «упрекнутьчеловекаспереломленнойногой, чтоонхромает»? (XVIII, 89—90).

Такимобразом, писательподчеркивает, чтоегореалистическийспособотражения «вершинных»живыххарактеровтребуетнекропотливойпередачимелочейбыта, нюансовежедневныхотношенийиликапризовчеловека, оказавшегосянасильственноотрезаннымотдостойнойдеятельностииблизкогокруга, амасштабногопоказаегороли — «благодаряличнойэнергииисиле»ивопрекистольнеблагоприятнымобстоятельствам — вдуховномдвиженииобщества, в «большомвремени»историческогоразвитиястраны. Кстати, сравнениес «библейскимиличностями», всущности, утверждаетпоэтическуютрадициюихизображенияименноЧаадаевым. Традициюеговдохновенных, написанныхрезкимиконтрастнымимазкамипортретов «великихлюдейБиблии», сочетавшихдуховнуюсилу «творцовбудущего» — ипростоту, толерантностьвобычномобщениислюдьми. Разумеется, этатрадициярешительнопреображаетсятворческимсознаниемГерцена. ВромантическомдвоемирииЧаадаева «жизненность»изображениябиблейскихличностеймотивировалась, посути, внушениямиПромысла. УГерцена «легенда», освобождаясьот «сверхчеловеческого»мотивировочногоплана, поистинеобмирщается, становится «живой», овеваетдыханиемвековреальнуюжизнь, благородныепомыслы, земныеконфликтыиметаниясовременногочеловека, одержимогоидеейсвободыипрогрессачеловечества.

Наслиянииэтихдвухмировыхпоэтическихтрадиций — библейскойиантичной — мемуарныйпортретживоголицаобретаетсвойствасуггестивности, отличающиенемеркнущиеобразыискусства. Онподнимаетсявполевысокогонапряженияэстетическихкатегорий — прекрасного, возвышенного, трагического, воплощаявеличиечеловеческогодуха — иеготрагическуюсломленность. ТрагедияЧаадаевавтворческоммиреГерценапредстаетвдвухсвоихипостасях: кактрагедиянеравнойборьбысвободнойличностисполитическимЛевиафаномгосударства-жандарма, прямымнасилиемвыбивающегоизрукстрастногопублицистаперо, икактрагедиямысли, бесстрашноотвергшейвпоискеистинымногиеофициальныепредрассудки, ноостановившейсяпередпоследнейпреградойнапутиксвободечеловеческогоразума — веройвстоящийнаднимВысший. Восознаниихудожникаэтавнутренняяостановкаиоставлялатулазейку, черезкоторуювнешнеесверхдавлениемоглопроникатьвдушу, уродуя, ломаяее.

ПисательреалистическификсировалвБиДтакиемоментыслабости, отчаяния, призывовксмирениюпередпланамиВсевышнего. Притомделалэтосбольшимтворческимтактом, обобщаясвоинаблюдениялишьвпопутныхбеглыхкоррективахповествователяипредоставляявесомоесловодокументу: беспощадномусамоанализуперсонажавегопрощальномписьме. Разумеется, уавторабылиииныежизненныевпечатления, сознательнооставленныезапределамиструктурыукрупненногоисторическогопортрета, чтопомогло «лучшедругихпонять»сущностьвнутреннейтрагедии, выделитьееэстетическуюмасштабность. ПридатьмемуарномупортретуЧаадаевасвойства «изящнойсоразмерности» — трагическойгармонииискусства.

Новкраткомэпилоге 1864 годаавторнеограничилсялирическимиметафорамииэстетическимираздумьями-ассоциациями. Онвоспроизводитдалеепоследнююсценусвоегореальногообщениясдругом — «напрощальномужине»передотъездомизРоссии. Герценпредложилпервыйжетостзанего, старейшинуцелогокругапередовойинтеллигенции. «Чаадаевбылтронут, нототчаспринялсвойхолодныйвид, выпилбокал, селивдругопятьвстал, подошелкомне, обнялменя, пожелалнамсчастливогопутииссловами <...> “мнепора”вышелвон», — пишетмемуарист. Ипродолжает: «...Стройная, прямаявстаростифигураЧаадаеваисчезлавдверяхсередьприутихшегопираитакосталасьвмоейпамяти» (XVIII, 90—91). Оннестремитсяпроникнутьнепосредственнововнутреннее, психологическоесостояниеперсонажа: передатьегоестественнуювзволнованность, авозможно, растерянностьилигрусть, мгновенновозникшийиподавленныйстрах, — наконец, восторжествовавшуюгордостьтакимпризнанием... Всюэтугаммучувствавтортактичнооставляетнадолювоображениячитателя, асамнесколькимискупымиштрихамипомечаетлишьвидимое: жесты, слова, движения, общийабрисстройнойивстаростифигуры.

Иэтотстрогийлаконизмрисунка, егоживаядинамика, накладываясьнапредшествующиеассоциациисразрушеннойантичнойколонной, вызываявпамятитакжепрощальноеписьмоЧаадаевакавторузаграницу (см. разд. 5 наст. статьи) — письмо-наказиисповедь, дваждыприсутствующеевБиД, — создаютудивительнуюэстетическуюзаконченностьвсегомемуарногопортрета. Онвырастаетвторжественныйсимволмужестваивеличияличности, вступившейвединоборствоспорабощающимчеловекастроемнасилия — исломленнойим. Ондолженостаться «живойлегендой», однимиз «отцов-maestri [наставников. — итал.]» дляследующегопоколения. Только «восторженноеуважение» «всердцечеловека»ктакимпредшественникамможетсохранитьздоровьеибогатствоего «внутреннейжизни», убеждаетавторюногочитателя — «будущегодруга» (XVIII, 90—91).

Итак, трихудожника-мыслителя, привсемразличииихмировоззренческихпредставленийоприроде «лица», прирезкомсвоеобразиипринциповобразноговоплощенияхарактера, всвоихзначительныхтворениях, будьтоэпический, лирический, мемуарныйжанровыйинвариант, воссоздаютгармоническуюцельностьвидениячеловекаимира — илисвоюстрастнуюустремленностьктакойгармонии. Мысльонейвсегдасвязанаприэтомсвыходомличностивовне, клюдямижизнивеебесконечномдвижении — кдеятельномуучастиювнем, азначит — кживойцепипреемственноститворческихусилийпоколений.

Всвоихотрывочныхнаблюденияхнадтремяхудожественнымисистемами, надихсложнымисоприкосновенияминауровнеформированиядуховнойструктурыперсонажамнехотелосьвыделитьцепьтакойпреемственности, существующуювэтойобластисозиданиякультуры. Творениягуманистическогоискусствасвязывает (ивданномслучаеэтопрослеживается, полагаю, достаточнонаглядно) устремленностьквоссозданиюгармонии, соразмерности, красотывжизничеловеческогодуха. Тойкрасоты, котораяипризванаспастинаштрагическиймир.

Список литературы

¹ ГершензонМ. О. П. Я. Чаадаев. Жизньимышление. СПб., 1908. С. 75—76. жирнымшрифтомвездевцитатахнабрантекст, выделенныймной. — С. Г.-Л.

² ДостоевскийФ. М. Полн. собр. соч. в 30 тт. Т. ХХIХ₁ . Л., 1986. С. 113. Далеессылкинаэтоиздание — втексте, слитерой «Д» передобозначениемтомаистраницы.

³ ЧаадаевП. Я. Полн. собр. соч. иизбранныеписьмав 2 тт. Т. I, М., 1991. С. 327, 334. Далеессылкинаэтоиздание — втексте, слитерой «Ч». Изменениявпереводенеоговариваются.

⁴ См.: СмирноваЗ. В. ПроблемаразумавфилософскойконцепцииЧаадаева / Вопросыфилософии. 1998. № 11.

⁵ ГерценА. И. Собр. соч. в 30 тт. Т. II. М., 1954. С. 226. Далеессылки — втексте.

⁶ ЗеньковскийВ. В. Историярусскойфилософии. Т. I. Paris, 1989. С. 164—165, 294 идр.

⁷ СмирноваЗ. В. РусскаямысльпервойполовиныХIХвекаипроблемыисторическойтрадиции (Чаадаев, славянофилы, Герцен) // Вопросыфилософии. 1995. № 9. С. 103, 104.

⁸ «ПрошлоеРоссиибылоблестяще, еенастоящееболеечемвеликолепно», а «будущее <...> превосходитвсе, чтоможетпредставитьсебесамоесмелоевоображение» (цит. по: ЖихаревМ. И. ДокладнаязапискапотомствуоПетреЯковлевичеЧаадаеве // Русскоеобщество 30-хгодовХIХвека. М., 1989. С. 105).

⁹ Здесьвакадемическомизданииошибочно: виядения — вследзаопечаткойОЗ.

¹⁰ См., вчастности, гл. III кн.: Гурвич-ЛищинерС. Д. ТворчествоГерценавразвитиирусскогореализмасерединыХIХв. М., 1994.

¹¹ БахтинМ. М. ПроблемытворчестваДостоевского. Киев, 1994. С. 196, 297; ср. с. 299.

¹² См. наброскинаполяхчерновика: ДХХVI, 315—316; ср. основнойтекст, 158—159; примеч., 504—506.

¹³ См.: ДолининА. С. ПоследниероманыДостоевского. М.—Л., 1963. С. 112—126; Литературноенаследство. Т. 77. С. 455—460; Розен-

блюмЛ. М. ТворческиедневникиДостоевского. М., примеч. вД XII—ХVII.

¹⁴ Впримечанииприведеноещемножествореалий 1840-хгодов, которыемоглибытьпародийнообобщены. Внабросках «прототипических»фактовбылоещебольше.

¹⁵ Внастоящеевремядостоверноизвестноотрехвстречах:

16 июля 1862 годаДостоевскийпреподнесГерцену «ЗапискиизМертвогодома» — «взнакглубочайшегоуважения». 19 июляГерценподарилемусвоюфотографию, 20 июляДостоевскийдаритГерценусвою.

¹⁶ ДрыжаковаЕ. Н. ДостоевскийиГерцен (Уистоковромана «Бесы») // Достоевский. Материалыиисследования. Т. I. Л., 1974.

С. 221.

¹⁷ ТургеневИ. С. Полн. собр. соч. иписемв 30 тт. Письма. Т. III. М., 1987. С. 122 (письмокГерценупослепрочтенияч. I БиД).

¹⁸ Судяпоеезаписям, ДостоевскийчиталГерценавДрезденеежевечерне (аднем «часамипростаивал»вЦвингереукартиныРафаэля), — затемразыскивалвкаждомгороде, кудаониприезжали, вмагазинахибиблиотеках, томаБиД, ПЗ, «Колокол» (врезультате, очевидно, перечиталвсеопубликованныечастииглавымемуаров). См.: ДостоевскаяА. Г. Воспоминания. М., 1987. С. 169, 170, 173, 377, 378.

¹⁹ Достоевскиймогпочерпнутьблизкиеподробностивочерке

М. И. Жихарева «ПетрЯковлевичЧаадаев» (ВестникЕвропы. 1871.

№ 7 и 9); см.: ДХVII, 363, 368, 374 идр.

²⁰ РозенблюмЛ. М. ТворческаялабораторияДостоевского-романиста // ЛН. Т. 77. С. 20.

²¹ БердяевН. А. МиросозерцаниеДостоевского. Прага, 1923. С. 80; ср. оВерсиловеже, с. 38: «ОдинизсамыхобаятельныхобразовуДостоевского».

²² Речьоновом, послеФП, этаперазвитияегофилософско-историческойконцепции, отразившемсяв «Апологиисумасшедшего» (1837), письмахкА. И. Тургеневуидр. (см. Ч. I, 534; II, 95—100).

А. ДолининпредполагалзнакомствоДостоевскогосэтимиидеямивПарижеилиЛондонев 1862 годувофранц. изд. князяИ. С. Гагарина: Oeuvres shoisies de Pierre Tchadaпeff. Paris—Leipzig. 1862 // ЛН. Т. 77.

С. 456.

²³ Вт. II отдельногоизданияБиД (вышелоколо 15.12.61) остриеполемикиавтораперемещаетсяна «желчевиков» — критиков «Современника», неисторичныхвсвоейнедооценкеобщественнойроли, «мужества»передовойинтеллигенции 40-хгодов (ср. ст. «Лишниелюдиижелчевики» — «Колокол», л. 83 от 15.10.60). Развиваятужетему «полнотыжизни», Герценвводитвглавуоколодвухстраницновоготекста: «...тогоясного, славноговремениянедамвобиду <...> МынебылипохожинаизнуренныхмонаховЗурбарина, мынеплакалиогрехахмирасего — мытолькосочувствовалиегостраданиямисулыбкойбылиготовыкойначто, ненаводятоскипредвкушениемсвоейбудущейжертвы. Вечноугрюмыепостникимневсегдаподозрительны». Завершаетсявновьвведенныйфрагменто «сходках»друзейфразой: «УКрюкова, уЕ. К<орш>аостротыишуткиискрились, какшипучеевино, отизбыткасил» (IХ, 114—115). ЧтоДостоевскийв 1875—1976 годахдержитвпамятиэтиглавыБиД, свидетельствуетегопометавзаписнойтетрадикДПзаавгуст 1876 года: «ВзятьизГерцена, из “Станкевичевакруга” <т. е. гл. ХХV> длявозраженьяСелину» (ДХХIV, 229).

²⁴ ОкончаниеромананапечатановОЗ, 1875, № 12; вышел 21.12.

²⁵ См. записьегоот 31.01.73 вальбомО. А. Козловойо «главнойчерте» «характера; можетбыть, идеятельности»: «...несмотрянавсеутраты, ялюблюжизньгорячо; люблюжизньдляжизни, и, серьезно, всёчащесобираюсьначатьмоюжизнь» (ДХХVII, 119).

²⁶ ПлехановГ. В. ОчеркипоисториирусскойобщественноймыслиХIХвека. Пг., 1923. С. 21.

²⁷ Незавершилась, впрочем, кмоментуегонаписания (серединадекабря 1854 года) ижизньгероя.