Реферат: Марциал и его поэзия

В. С. Дуров

Марк Валерий Марциал - выдающийся римский поэт-эпиграмматист, в творчестве которого эпиграмма приобрела свою окончательную форму и стала тем, что мы понимаем сейчас под этим литературным термином - коротким сатирическим стихотворением.

Марциал написал свыше 1500 эпиграмм, составивших 15 книг. Творческая продуктивность поэта поразительна, ведь речь идет о небольших по размеру стихотворениях, состоящих нередко из двух-четырех строк. Безупречные по форме, они представляют собой блещущие остроумием и поэтическими находками миниатюры, запечатлевшие разные стороны окружающей поэта реальной действительности.

Литературная известность пришла к Марциалу сразу после публикации первого сборника эпиграмм «Книги зрелищ», написанной под впечатлением торжественного открытия Колизея в 80 году. С каждой новой книгой росла его популярность поэта и острослова, причем не только в Риме: во всех уголках обширной империи самые разные люди, старики и подростки, мужчины и женщины, читали и заучивали наизусть его эпиграммы. Всадники и сенаторы, стряпчие и коллеги по ремеслу повторяли его остроты. В далеком морозном краю его книги зачитывали до дыр суровые центурионы (XI, 3). Чужеземцы увозили их с собой на родину. Ценителей и почитателей его поэзии становилось все больше, вместе с тем неудержимо росло и число недоброжелателей, завистников, людей, случайно или намеренно задетых его стихами. Но Марциалу была по душе любая, даже непредсказуемая, реакция читателей (VI, 60):

Любит стихи мои Рим, напевает повсюду и хвалит,

Носит с собою меня каждый и держит в руках.

Вот покраснел, побледнел, плюнул кто-то, зевнул, столбенеет…

Это по мне! И стихи нравятся мне самому.

Марциал родился в испанском городе Бильбиле. В одной из эпиграмм, написанной в конце 90-х годов, поэт говорит о том, что он появился на свет в мартовские календы, то есть 1 марта, и достиг пятидесятисемилетнего возраста (X, 24). Следовательно, дата его рождения приходится приблизительно на 40 год.

В Бильбиле будущий поэт получил грамматическое и риторическое образование. В 64 году он, возможно, для того, чтобы подготовиться к профессии адвоката, приезжает в Рим, где сразу налаживает связь с выходцами из Испании; посещает дома своих знаменитых соотечественников - философа Сенеки и его племянника, эпического поэта Лукана. Однако завязавшейся между ними дружбе не суждено было окрепнуть. В 65 году после раскрытия антинероновского заговора Лукан и Сенека пали жертвами императорских репрессий. По приказу Нерона они покончили с собой, вскрыв себе вены.

Жизнь Марциала резко изменилась в худшую сторону. Он долгое время бедствовал и под угрозой нищеты был вынужден смириться с участью клиента. Вместе с другими такими же, как он, бедняками, он обивал пороги влиятельных особ, получая от них небольшие денежные подачки или угощение. О своем унизительном положении клиента поэт сообщает с чувством нескрываемой горечи.

В годы правления Тита (79-81 гг.) и Домициана (81-96 гг.) Марциалу сопутствует удача. Он пользуется расположением императоров и не скупится на похвалы, нередко доходя до неприкрытой лести и заискивания перед ними. Этим он навлек на себя осуждение и упреки потомков, обвинявших его в низкопоклонстве и пресмыкательстве перед жестоким императором Рима Домицианом, которого традиция рисует только черными красками. В эти годы Марциал сближается с писателями, живущими в столице, ученым-ритором Квинтилианом, поэтом Силием Италиком, сатириком Ювеналом, Плинием Младшим. О них он говорит с неизменной почтительностью, сердечностью и восхищением.

После публикации в 80 году «Книги зрелищ» последовало почетное вознаграждение со стороны императора: Марциалу было пожаловано «право трех детей» и соответствующие льготы, которыми пользовались римляне, имевшие не менее трех сыновей. Но во времена Марциала это исключительное право могли получить даже бездетные и, более того, холостые мужчины. Привилегии, дарованные Титом, были подтверждены и расширены его преемником императором Домицианом, наградившим поэта всадническим званием. Надежды на ожидаемое благополучие оправдались лишь частично. Значительного материального благосостояния достичь не удалось. Однако Марциал мог жить в достатке и не испытывать нужды. Влиятельные друзья оказали ему помощь и в окрестностях Номентана у него появилось скромное, но доставляющее ему покой и умиротворение поместье, а в Риме вблизи от Квиринала - собственный дом. Тем не менее, в стихах он постоянно жалуется на свою бедность.

К 84 году были написаны и опубликованы еще две книги стихотворений, озаглавленные «Гостинцы» и «Подарки». В них вошли эпиграммы, представляющие собой двустишия, предназначенные сопровождать разного рода подарки, которые посылались друзьям и которыми обменивались в декабрьский праздник Сатурналий. Это были подношения съестного типа («гостинцы») или дары, раздаваемые после праздничной трапезы и уносимые гостями с собой («подарки»).

Между 85 и 96 гг. более или менее ежегодно появляются сборники эпиграмм Марциала. Их успех превосходит все ожидания. Но несмотря на всенародное признание Марциал продолжает вести клиентский образ жизни. Можно лишь догадываться, что вынуждало его быть клиентом, во всяком случае не бедность.

В 88 году какое-то беспокойство и тревожное состояние духа заставляют Марциала покинуть Рим и уехать в Цизальпийскую Галлию в Корнелиев форум, где он издает книгу эпиграмм. Вскоре он возвращается в столицу империи и там продолжает выпускать одну книгу за другой.

Смерть Домициана ознаменовала поворот в жизни поэта. Изданием очередных сборников эпиграмм он стремится снискать милости императоров Нервы и Траяна, но, похоже, это ему не удается, и в 98 году он, теперь уже навсегда, оставляет Рим. С тяжелым сердцем, разочарованный и несчастный, он направляется в Испанию, покинув город, в котором прожил 34 года. Деньгами на дорогу его снабдил Плиний Младший.

Марциал надеялся обрести покой и независимость в родной Бильбиле, где он пишет еще одну, последнюю, книгу эпиграмм, увидевшую свет в 101 году. Богатая испанка Марцелла, почитательница таланта поэта, подарила ему небольшое поместье. Но в провинциальной Бильбиле Марциал тоскует по римским библиотекам, зрелищам и столичному обществу. Как прежде, он недоволен своей жизнью, предается хандре, забрасывает стихи.

Умер Марциал в 104 году. Когда известие о его смерти достигло Рима, опечаленный Плиний Младший написал в одном из своих писем: «Я слышу, умер Валерий Марциал; горюю о нем; был он человек талантливый, острый, едкий; в стихах его было много соли и желчи, но немало и чистосердечия».

История эпиграммы уходит в глубь веков и ко времени появления первых книг Марциала насчитывала не одно столетие.

Как указывает само название, эпиграмма - первоначально надпись, сделанная на могильной плите, статуе, посвятительной дощечке или предмете, принесенном в дар богу. Первые стихотворные эпиграммы на греческом языке относятся к VII веку до н. э. Позднее эпиграмма потеряла свою первоначальную функцию надписей и стала формой книжной поэзии, сохранив при этом свое основное свойство - краткость.

Литературная эпиграмма в пределах нескольких строк фиксировала мимолетное впечатление, демонстрируя игру ума и фантазии поэта. Эпиграмма - это своеобразная поэзия на случай. Она могла быть эротической, застольной, напутственной и т. д. До нас дошло немало любовных эпиграмм, пронизанных чувственной нежностью. От первоначальной надписи книжная эпиграмма сохраняет некоторые темы (например, надгробные или посвятительные эпиграммы), которые нередко трактуются в пародийном, а подчас откровенно сатирическом духе. Со временем сложился определенный круг тем, разрабатываемых в эпиграммах, но этот традиционный репертуар каждый поэт варьирует в соответствии со своим талантом и вдохновением.

Первые известные нам собрания греческих эпиграмм относятся к I веку до н. э. В своем творчестве Марциал использовал эти антологии, имевшие широкое хождение в Риме. Но гораздо чаще он обращается к латинским образцам эпиграмматической поэзии. В предисловии к первой книге он пишет: «Игривую правдивость слов, то есть язык эпиграмм, я бы стал оправдывать, если бы первый подал пример ее, но так пишет и Катулл, и Марс, и Педон, и Гетулик, и каждый, кого читают и перечитывают». И все же главным источником его вдохновения служит сама жизнь, современная ему римская действительность и окружающие его люди. В эпиграммах бурлит жизнь столичного города, изображенная поэтом во всех ее красках.

Поистине, надо было обладать острой наблюдательностью и сатирическим даром Марциала, чтобы так живо и сочно показать быт и нравы столицы огромной империи. Рим Марциала наполнен дельцами, аферистами и разного рода проходимцами. На страницах его книг оживают разбогатевшие выскочки, философствующие болтуны, мерзкие скряги, наглые мошенники. Наибольшее отвращение испытывает поэт к честолюбцам, занятым пустяками и показухой. Он создает впечатляющую галерею отвратительных образов - воров, охотников за чужим наследством, врачей-шарлатанов, безобразных старух, ненасытных женщин, гнусных развратников - всех тех темных личностей, которыми кишели улицы Рима.

Традиционные и сделавшиеся уже стереотипными персонажи эпиграмматической поэзии, такие, как врач, сводящий в могилу своих клиентов, самонадеянный стихоплет, искатель наследств, у Марциала нарисованы ярко и самобытно, как правило, в шаржированном виде. Изображая этих людей, поэт не скупится на колкости и едкие остроты. Но есть некоторые человеческие недостатки, которые относительно безвредны и являются скорее слабостями, чем пороком; над ними Марциал не издевается, а только подсмеивается. В этих случаях злоречие сменяется у него шуткой, и сам поэт не язвит, а забавляется.

Эпиграммы Марциала от эпиграмматической продукции предшественников отличаются прежде всего своим метрическим разнообразием. Наряду с традиционным элегическим дистихом, он использует гекзаметр, ямбический триметр, а также излюбленные размеры Катулла - фалекий и холиямб. Еще более разнообразным является содержание эпиграмм: мы находим в них авторские признания, литературные декларации, пейзажные зарисовки, описание окружающей обстановки и отдельных предметов, прославление знаменитых современников и деятелей, увековеченных историей, лесть в адрес императоров и влиятельных покровителей, выражение скорби по случаю смерти близких людей и многое другое.

Главная забота Марциала - понравиться читателю. Как уже отмечалось, его эпиграммы пользовались успехом среди самых разных слоев населения. Они часто звучали во время публичных чтений, поэтому поэт всеми доступными ему способами стремится произвести незабываемое впечатление и для этого обращается к всевозможным средствам художественной выразительности, прежде всего к тем, которые служат достижению комического эффекта - шаржу, карикатуре, гиперболе, гротеску.

Как правило, эпиграммы Марциала имеют ударную концовку, насыщенную озорным юмором и потому яркую и остроумную, оставляющую неизгладимый след в памяти слушателей и читателей. Мастер неожиданной концовки, Марциал использует этот эпиграмматический прием с большим разнообразием. Нередко он обращается к словесной игре, достигая замечательного результата. Вот с какой язвительностью высмеивает он некоего кичливого человека по имени Циннам (VI, 17):

Циннам, ты называться хочешь Цинной.

Разве нет в этом, Цинна, варваризма?

Ведь коль раньше бы ты Вораном звался,

Ты таким же манером стал бы Вором.

Беспристрастный наблюдатель повседневной жизни, Марциал запечатлел ее в карикатуре, язвительной остроте или в ярком описании, нередко пикантном, а иной раз и грубо натуралистическом.

Порой чувство меры все же изменяет ему, как, например, в стихотворении XII, 28, в котором он обращается к теме, уже разработанной до него Катуллом, создавшим настоящий шедевр о вороватом сотрапезнике. Это стихотворение Катулла вдохновило Марциала на ряд виртуозных вариаций, но в указанной эпиграмме он явно злоупотребляет гиперболой. Если катулловский Асиний крадет в гостях платки, то марциаловский Гермоген кражей платков не ограничивается: он тащит скатерти со столов и, если бы их вовремя не спрятали, стянул бы из театра занавеси; моряки, заприметив в гавани Гермогена, в страхе спешат убрать с кораблей паруса.

Эпиграммы Марциала имеют, как правило, двухчастную или трехчастную композицию. При двухчастной структуре комический эффект достигается смысловой антитезой двух предложений: в первом - содержится описание, во втором - заключение, но не само собой разумеющееся, а имеющее, вопреки ожиданию, неожиданное разрешение.

Иллюстрацией могут служить следующие двустишия:

Вслух собираясь читать, ты что же себе кутаешь горло?

Вата годится твоя больше для наших ушей!

(IV, 41)

Хлоя-злодейка семь раз на гробницах мужей написала:

«Сделала Хлоя». Скажи, можно ли искренней быть?

(IX, 15)

Лесбия слово дает, что любить она даром не станет.

Верно: всегда за любовь Лесбия платит сама.

(XI, 62)

В приведенных эпиграммах сначала дается описание, затем раскрывается его подлинный смысл. Комический эффект здесь достигается несоответствием между благополучной видимостью и неприглядной сущностью. Это обычная схема многих эпиграмм Марциала.

При трехчастной структуре последовательность частей такая: описание - вопрос - ответ. Например IV, 51:

Хоть и шести у себя никогда ты не видывал тысяч,

Цецилиан, но шесть слуг всюду носили тебя.

Ну, а когда получил ты богини слепой два мильона

И распирают мошну деньги, ты ходишь пешком.

Что по заслугам твоим и во славу тебе пожелать бы?

Цецилиан, да вернут боги носилки тебе!

В обоих случаях заключительная часть стихотворения содержит остроту, которая неожиданно раскрывает некое новое качество, выходящее из ряда привычных представлений, и таким образом заставляет осмыслить сказанное прежде в совершенно другом свете. Тезис и пояснение к нему, на первый взгляд парадоксальное, обнажают самую суть описываемого явления. То, что обычно скрывается от людей, Марциал разоблачает и выставляет на всеобщее осмеяние.

Иногда Марциал отступает от этой схемы и все внимание концентрирует на описании, как в знаменитой эпиграмме на смерть девочки-рабыни Эротии (V, 43) или в поэтическом послании, в котором он описывает другу Ювеналу, беспокойно снующему по шумным улицам Рима, безмятежную жизнь в провинциальной Бильбиле (XII, 18). Впрочем, в другом месте те же самые темы Марциал трактует в привычной ему манере, снабжая описание неожиданно шутливой концовкой (V, 37; V, 38).

Вот прелестная эпиграмма, в которой завершающая часть не содержит никакой насмешки, демонстрируя, однако, тонкое остроумие и исключительную изобретательность автора (VI, 15):

Ползал пока муравей в тени Фаэтонова древа,

Капнул янтарь и обвил тонкое тельце его.

Так, при жизни своей презираемый всеми недавно,

Собственной смерти ценой стал драгоценностью он.

Нередко за язвительным смехом Марциал скрывает свое недовольство и меланхолию. Раздираемый непримиримым противоречием между идеалом и реальностью, между миром, который он изображает, и тем, о котором он может лишь мечтать, поэт сбрасывает с себя маску насмешника и становится простым и милым собеседником. Хотелось бы, вздыхает он, хоть на какое-то время побыть счастливым, иметь немного денег, полученных без хлопот в наследство, владеть кусочком земли, который можно сдать в аренду, забыть все тяжбы, быть здоровым, жить просто, без тревог и забот, иметь возможность спать всю ночь и не желать того, чего нет, не бояться смерти, но и не призывать ее.

Но даже эти очень скромные желания оказываются недостижимыми для него: он не является хозяином своего времени, ему не удается выспаться в Риме, потому что всегда найдется человек, которому он нужен по какому-нибудь неотложному делу. Если он хочет разбогатеть, говорит о себе поэт, то вовсе не затем, чтобы предаваться бесстыдной роскоши, а только для того, чтобы иметь собственный дом, скромный достаток и не кормиться чужими щедротами. Его давно уже тяготит жизнь клиента, но, к сожалению, в его время поэты бедны, а времена Мецената давно миновали. К этой мысли Марциал возвращается постоянно и всякий раз с тяжелым вздохом. Он говорит о необходимости довольствоваться малым и с горечью взирает на разбогатевших выскочек.

Хотя Марциал сообщает немало сведений о самом себе, он, тем не менее, не относится к числу тех поэтов, которые охотно исповедуются перед читателем. Гораздо чаще он говорит о людях, которые его окружают, о человеческой природе, но ревностно оберегает от посторонних глаз свой внутренний мир.

Марциал - один из немногих римских писателей, кто избегает глобальных философских проблем и оторванного от жизни абстрактного теоретизирования в духе моральной проповеди. Он руководствуется этикой здравомыслящего человека и охотно смеется над окружающим его миром, изливая душу в насмешливо-язвительных стихах.

Черпая поэтическое вдохновение из реальной жизни, Марциал старается отразить ее во всей ее полноте. Для этого, как ему представляется, лучше всего подходит жанр эпиграммы. Сама жизнь «узнает себя» в его стихах, пишет Марциал. «Человеком у нас каждый листок отдает» (X, 4). Действительно, на его страницах ощущается присутствие живого человека. В моментальных шаржированных зарисовках поэт сообщает нам множество интересных сведений из истории быта и нравов современного ему римского общества.

Стремление отражать жизнь во всем ее многообразии, острая наблюдательность и вкус к исторической конкретности обусловили реалистическую манеру Марциала. Погруженный в реальную действительность, он дает резкую отповедь любителям мифологической поэзии, оторванной от жизни. Его эпиграммы, говорит поэт, не являются пустой забавой. То, что он пишет, - гораздо серьезнее, чем воспевание мифологических персонажей - Фиеста, Дедала или Киклопа (IV, 49). В его поэзии «жизнь узнает свои нравы» (VIII, 3).

Не следует, однако, ставить знак равенства между жизнью поэта и его стихами. Он хочет влить в свои эпиграммы «капельку горькой желчи», ведь без нее они потеряют свою привлекательность (VII, 25, 5-6):

Пища и та ведь пресна, коль не сдобрена уксусом едким;

Что нам в улыбке, коль с ней ямочки нет на щеке?

Но это вовсе не означает, что сам поэт злонамерен. Просто он считает, что откровенная манера изъясняться и называть вещи их собственными именами не вредит его поэзии. В этом он лишь следует Катуллу и Овидию. «Страница у нас непристойна, - признается Марциал, - жизнь чиста» (I, 4, ср. XI, 15). Поэта мало беспокоят цензоры наподобие Катона, его стихи не предназначены этим людям, но если они их все же читают, то должны воспринимать такими, каковы они есть.

«Мои книжки, - пишет Марциал в предисловии к первой книге эпиграмм, - подшучивая даже над самыми незначительными лицами, сохраняют к ним уважение». Через много лет он, автор десятка поэтических сборников, вновь считает необходимым разъяснить свою установку поэта-эпиграмматиста (X, 33, 9-10):

Книжки мои соблюдать приучены меру такую:

Лиц не касаясь, они только пороки громят.

Марциал сближается здесь с Горацием-сатириком, который с беспощадностью отмечал человеческие пороки, не нападая при этом на личности. Конечно, под вымышленными именами у Марциала часто скрываются реальные личности, но не его вина, если в сатирических персонажах его эпиграмм многие люди узнают себя.

Большое количество эпиграмм написано Марциалом на литературные темы. В полемике ревнителей древней и новой поэзии он принимает сторону последних, хотя испытывает явную тягу к римскому классицизму. Он восхищается Катуллом и продолжателями неотеризма и делает мишенью своей критики почитателей архаических поэтов. Он искренне возмущен тем, что еще находятся любители литературы, предпочитающие Вергилию древнего Энния. Однако далеко не все современные поэты получают его одобрение. С величайшим презрением отзывается он о самонадеянных виршеплетах, создателях легковесных и многословных поэм.

Жизненность марциаловской поэзии во многом обусловлена ее стилем, в котором нет ничего искусственного. Создается впечатление, что поэт импровизирует и стихи складываются сами собой, экспромтом. Но это впечатление кажущееся, потому что его эпиграммы - результат высокого мастерства и тщательной отделки.

Сила Марциала, внимательно вглядывающегося в окружающих его людей и повествующего о них часто с горечью и нескрываемым скептицизмом, заключается в его умении вскрывать смешную сторону людей и их поступков и запечатлевать ее с непревзойденным искусством поэта-эпиграмматиста.

Поэзия Марциала очень быстро получила широкое признание. Свидетельством популярности римского поэта является большое число издателей, которые состязались в тиражировании и распространении его книг. Между IV и VI веками Марциала часто цитируют писатели-грамматики. Ему подражают поэты Авзоний (IV в.) и Сидоний Аполлинарий (V в.). В Средние века его стихи знали по многочисленным антологиям. В XIV веке Дж. Боккаччо обнаружил и опубликовал рукопись с его эпиграммами. Марциал был одним из самых читаемых авторов в эпоху Возрождения. Его творчество оказало значительное влияние на европейскую литературную эпиграмму XVI-XVII вв. В XVIII веке Г. Э. Лессинг под влиянием поэзии Марциала строит свою теорию эпиграммы. Его эпиграммами увлекались И. К. Шиллер и И. В. Гете. «Кипящий Марциал, дурачеств римских бич» (по определению поэта П. А. Вяземского) вызывал живейший интерес у А. С. Пушкина.

На русский язык эпиграммы Марциала были переведены А. А. Фетом в 1891 году и Н. И. Шатерниковым в 1937 году. Оба перевода безнадежно устарели. В 1968 году появился перевод Марциала, выполненный замечательным знатоком античности и блестящим переводчиком Ф. А. Петровским. С того времени прошло четверть века и этот перевод стал библиографической редкостью. К тому же в издание 1968 года по независящим от переводчика причинам не вошли более 80 эпиграмм. Теперь русскоязычные любители литературы получают возможность познакомиться с действительно полным Марциалом. Мы уверены: эпиграммы Марциала найдут живой отклик у современного читателя; написанные без малого две тысячи лет назад, они по-прежнему остры и злободневны.