Реферат: Разговоры в Федоровке

Александр Александрович Кузнецов

О расположенной в этой деревне бывшей усадьбе актрисы Гликерии Николаевны Федотовой (1846–1925)

В километре от реки Оки между Серпуховом и Каширой стоит деревня Федоровка. Здесь находится усадьба начала ХIХ столетия, принадлежавшая до революции ведущей актрисе Малого театра (впоследствии - народная артистка Республики и Герой Труда) Г. Н. Федотовой. Четверть века назад в деревне оставались еще несколько старух, помнивших Гликерию Николаевну.

1986 год. В дождливый осенний день пошел я к одной из соседок - к Евдокии Петровне Сосновской. Жила она одна, муж и сын погибли на фронте, осталась дочь, но та теперь в Москве. Евдокии Петровне исполнился девяносто один год, и хотя двигалась она не очень бойко, память имела преотличную и разговаривать с ней было - одно удовольствие.

В избе сидели еще две старушки. Одну, сухонькую, звали Верой Ларионовной, или бабой Верой, другую - полную и с больными ногами, неподвижно сидевшую на стуле, - Пелагеей Александровной. Обе немного помоложе хозяйки.

- Вы, наверное, все помните Гликерию Николаевну Федотову? - начал я разговор.

- Я такоть немножко помню, - отозвалась Вера Ларионовна. - Я со второго года, революция пришла - мне пятнадцать было. Помню, но никогда не общалася, знаю, что хорошая была, даже в численнике ее рисуют. А вот Поля хорошо должна знать: Катя-то, ее сестра, в няньках у ней с каких лет. А потом и в горничных.

- С девяти лет она там жила, сестра моя, - подхватила Пелагея Александровна. - Катя на четыре года постарше меня, с девяти лет она нянькой у Федотовой. Да не у нее самой, а у прислуги ее. У ей прислуга, а у прислуги ребенок.

- В каком году это было?

- А вот считай: Катя на четыре годочка постарше, а пошла девяти лет.

- Приблизительно 1905 год, - прикинул я. - А что за хозяйство было у Гликерии Николаевны?

- Какой там хозяйство... - отвечала Пелагея Александровна. - Земли у нее не было. Только парк, пруд, аллеи, сад да цветы. В усадьбе чисто. Купальня у пруда. Когда после революции господ не стало, мы купались в них, все деревенские. Пруд чистый был. Это теперь он зарос, а тогда все у них чисто было. Даже Куприяновых пруд, что повыше, тоже чистый. Теперь он зарос совсем, нету его.

- Ну как же, Поля, лошадь и корова у ей, я помню, - перебила ее баба Вера. - Сани разные, карета. Стояли под железной крышей. Конюшня кирпичная, стены от ей еще стоят. Сарай длинный, все покрыто, там у их кухня была. Ты же, никак, на кухне этой жила.

- Жила, жила с малолетства, - заговорила молчавшая хозяйка дома. - Нас пять девочек было да четыре брата. А мне чтой-то выпало идти в люди жить. Старшие маме нужны, младшие еще малы. Меня и отдали Федотовой кухарке помогать. К черной кухне, что во дворе. По двору работала, в огороде, корова... В самом доме кухня только для господ - белая называется. А для нас готовили на черной. Кормили хорошо. Досыта. Первое, второе и третье. У ей, у Гликерии Николаевны, экономка. Горничная, повара, кухарки, конюх... Конюхом кухаркин муж, у них я и жила.

- А сама она (Федотова. - А. К.) безногая была, сидела все время. У ней острая ревматизма. Ездила где-то в грязи лечиться, нигде не помогло. Ее в коляске возили, мужчина был, он и возил.

- И моя сестра Катя ее возила, - вставила Пелагея Александровна.

- Перед домом как раз напротив двери - аллейка в липовый сад. Мы чистили, подметали - красиво... хорошо! - продолжает Евдокия Петровна. - Гуляли они по липовому саду.

- Цветов много, - это уже Вера Ларионовна опять, - за домом красные дорожки. Розовой глиной обсыпаны, как асфальт. Беседка стояла. Мы ходили разметать. А они сидят, бывалочи, в беседке. Вот где поляна, там цветы были. Много... А то выйдут перед домом к пруду. Тут вроде садочек небольшой. Сидели на лавочке, на пруд смотрели.

- Кто сидел с Гликерией Николаевной? Гости? Родственники?

- Приезжали к ней из Москвы, приезжали, - ответила баба Вера. - Возил их на лошадях Дементий Петрович и мой отец. У того дрожки, а отец в таратайку запрягал. А потом у ей был сын, сноха ездила и две внучки. На лето приезжали. Перед самой революцией другой барыне продала дом. Как ее звали, Дуся, не помнишь?

- Как не помнить, Никитина Валерия Николаевна.

- Вот-вот, Никитина. С ней тоже прислуга. До революции жили.

Меня интересовал интерьер дома - мебель, картины, изразцовые печи, камины, библиотека...

- В доме обыкновенно, - отвечала на мой вопрос Евдокия Петровна, - ни ковров, ни хрусталя, ничего такого. Стулья хорошие, стол большой, двенадцать человек садилось. Тама все осталось. Ее дом, как это по-русски сказать, не раскулачивали. Скотину у Никитиной отобрали, ее саму увезли куда-то, а в доме все осталось.

- Позже попользовались, Дуся, аль не помнишь? - сказала баба Вера. - Перины тащили наши деревенские, подушки, матрацы. Посуду всякую. Что им нужно было. Но это не в революцию тащили, а когда кулачить стали. Мне двадцать два года было, помню хорошо. Федотова уже померла тогда. Когда кулачили - тут всяк себе нес. Мине тоже кулачили, - смеется старушка. - Вот где вы сейчас стоите (имелся в виду мой дом. - А. К.), амбар был наш. Его взяли под ферму.

- Федотова никому не отказывала, - потирает больное колено Пелагея Александровна. - У кого корова падет или еще что, сейчас идет к барыне. Приходит - и прямо к ней наверх. Она сидит за столом, в карты занимается. «Здравствуйте, Гликерия Николаевна, я вот к вашему здоровью». - «А что, миленький, что случилось? В чем дело?» - «Да вот у меня лошадка пала, будьте милостивы, помогите!». Она сейчас кличет: «Марья Федоровна, пойди сюда!» Хозяйствовала у ей экономка. «Дай-ка мне десять рублей». Та вынимает, дает. «Вот вам на лошадку». Это я лично видела. Не в долг давала, а просто в подарок. Все уже знали: не откажет. Но зря никто не смел пользоваться. У кого корова падет или еще что...

- А ты чего интересуешься? Федотовой али всем старым временем? - спросила меня Евдокия Петровна.

- И то и другое... Люблю историю, особенно старинные русские усадьбы.

- Так их и не осталось, - вздохнула старушка, - вместе с церквами порушили.

- Зачем же порушили?

- А кто их знает...

- И верна, - вставила баба Вера, - ведь в каждой деревне были что барские дома, что пруды с садом. А остался один только федотовский.

- Возьми Хатавки или Кутуково - ничего нет, все заросло. Да и в Есуково вон догнивает.

Ох, больное место в моей душе затронули бабушки!.. Но я заговорил о другом:

- А вы знаете, что Федотова круглая сирота, ни отца, ни матери не помнила?

- Да ну?!

- Да. До шести лет росла в доме дедушки, орловского чиновника. А звали ее тогда Луша Позднякова. Как сироту ее отдали учиться в школу-пансион в Москве, а потом в московскую театральную школу. На сцене она с двенадцати лет.

Я попытался было рассказать моим собеседницам, что Федотова - это эпоха в истории русского театра, что, будучи ученицей Самарина и Щепкина, она стала наставницей Станиславского, что ею сыграно больше трехсот ролей, в том числе во всех пьесах Островского и Шекспира. Однако слушали они меня чисто из вежливости, и я очень скоро замолчал.

- Потому и добрая была, что знала лихо, - заключила баба Вера.

***

После этого я отправился взглянуть еще раз на дом Федотовой, в котором находится местная школа. Тогда в школе было всего тридцать учеников: в первом классе четыре, в девятом (десятого и одиннадцатого классов тут нет) - всего двое. При этом школа располагает двумя зданиями - большим каменным усадебным домом Гликерии Николаевны Федотовой и одноэтажным домом дворян Чарнецких.

От федотовского дома на меня всегда веяло очарованием чего-то родного, давно знакомого. Его построила в начале XIX века генеральша Евдокия Андреевна Муравьева и жила здесь одна, четыре сына-офицера только изредка ее навещали. Евдокия Андреевна - моя дальняя родственница (моей прабабушкой была Ольга Сергеевна Муравьева, в замужестве Кузнецова - дочь одного из пяти знаменитых братьев Муравьевых, о чем я подробно рассказал в № 1 «Московского журнала» за 2010 год). Родство, конечно, весьма отдаленное, но все-таки...

Со стороны деревни усадьба была огорожена оградой из белого камня - кое-где еще видны ее остатки. Перед домом лет пятьдесят назад посадили маленькие елочки. Теперь они превратились в огромные ели. По бокам въездных ворот - две колонны, или, скорее, стелы с навершиями из белого камня и с овальными медальонами. Самих ворот давно уже нет.

Двухэтажный дом с мезонинами на обе стороны (это уже третий этаж) построен Е. А. Муравьевой в самом начале XIX века. Стены его местами зачем-то обили железом, а с фасадной стороны масляными красками намалевали цветы, звезды и гирлянды. На втором этаже видны балконные двери, но балконы отсутствуют. Крылечко, сооруженное из водопроводных труб. Слева от него висит мраморная доска с надписью: «В этом доме жила с 1905 по 1909 год постоянно и в летний период до 1917 года великая русская актриса, Герой Труда Гликерия Николаевна Федотова. 1846-1925».

Типичная русская усадьба первой четверти ХIХ века. Парадная лестница из вестибюля первого этажа уводила сразу наверх. Внизу оставались кухня, кладовая, помещения для прислуги. Поднявшись по лестнице, вы попадали в парадный зал. Рядом - гостиные, «буфетные», «скатертные» комнаты, соединявшиеся с залом и образовывавшие анфиладу. Верхний этаж, или антресоли, предназначался для жилья.

От крыльца дома Федотовой еловая аллея ведет к одноэтажным кирпичным развалинам. Здесь когда-то были черная кухня, подсобные помещения, конюшня, каретник, рядом с которым до сих пор торчат из крапивы скелеты дрожек и саней. Строение это давно уже стоит без крыши - только стены с арочными окнами и проемом дверей. Выщербленные кирпичи, внутри - бузина и репейники выше человеческого роста. Левая часть каретника еще покрыта крышей - им пользовалась располагавшаяся здесь до школы больница (в 2009 году ничего не осталось и от этих руин - их разобрали).

Пересекаю аллею с двухсотлетними липами и выхожу на поляну, с трех сторон окруженную также липами. Тут стояла беседка, о которой говорили старушки, сюда вели «розовые дорожки», здесь красовались клумбы с цветами. В парке - четыре липовые аллеи. Они не вырублены пока и не заросли, как в соседних усадьбах. Вдоль дороги в Федоровку растут посаженные более двухсот лет назад высокие, все как на подбор, могучие лиственницы.