Реферат: Москва при Иоанне III

При Иоанне III, после двухсотлетнего существования, Москва вступает в новый период своего исторического бытия. Становясь из великокняжеской столицы - царской, хотя этот государь и не принял еще царского титула, она, в соответствие своему внутреннему могуществу и всероссийскому значению, изменила многое в своей внешности: новые величавые стены и бойницы Кремля, новый первопрестольный собор Успения, вновь выстроенная усыпальница государей - храм архангела Михаила, невиданная каменная Грановитая палата и другие палаты государя, множество новых церквей и домов белокаменных, новый государственный герб на печатях и монетах и многое другое - все это возвещало новую историческую эпоху. Но эта новизна не резала глаз своим отличием от великокняжеской старины: она не знаменовала какого-нибудь крутого внутреннего переворота в духе и сердце России вроде реформы Петра 1, а просто накопление внутренних сил Москвы органически, в прежнем историческом национальном духе, переродило ее внешность. Старая скорлупа, старая кожа ее сошла, и органически выросла, соответственно размерам и силам выросшего организма, новая оболочка, новые покровы того же тела.

Сам Иоанн III, как ни обильно его знаменитое правление событиями, в сущности не предпринимал ничего нового, а только продолжал дело своих предшественников, московских князей - собирателей Руси. Заканчивая установление на Руси единства, присоединяя к Москве Новгород, обратившийся почти в независимое, полуреспубликанское государство, Тверь, некоторые Рязанские уделы, приобретая русские земли за рубежом Северо-восточной Руси, в пределах Литвы, он ничего не делал такого, чего не было на уме Иоанна Калиты. Ведь сын его Семеон, владея лишь небольшой частью удельных земель, уже стал называть себя великим князем всея Руси. Растоптав ханскую басму и прогнав сарайских послов, что знаменовало восстановление независимости Руси и конец монгольского ига, Иоанн III осуществил только то, что было на уме не одного Димитрия Донского, поднявшего меч против орды, а и на уме Юрия Московского, еще низко кланявшегося ордынцам.

Иоанн III не хотел, чтобы Русь напоминала удельное время с его вечными усобицами, а являл себя на Руси первым единодержавцем, самодержцем и царем, по образу византийских императоров. Но то, что он заставил привезенный в Москву вечевой колокол Великого Новгорода сзывать с кремлевской колокольни народ не на своевольные веча, а на церковные службы, что он грозно заставлял молчать пред собой больших княжеских дружинников думцев, - не было в Москве новшеством. Ведь недаром московские князья, уже в лице Василия II наименовавшие себя господарями, еще до него так заботливо передавали шапку и бармы Мономаха из рода в род, и еще сын Калиты Симеон Гордый в духовном завещании своем заповедал своему преемнику заботиться о том, чтобы "свеща не погасла". Эта свеча зажжена была еще на горах киевских Владимиром Святым; она горела при Ярославле Мудром, который, устраивая в матери градов русских, но подобию Византии, Святую Софию и Золотые ворота, придавал ему вид нового Цареграда; свет этой свечи отражался и на Мономаховой шапке на голове Владимира Всеволодовича и таился на голове Александра Невского...

Московские же князья среди усобиц и под грозой Золотой орды должны были также таить под спудом этот свет, дабы бури его не угасили. Но не против их мыслей и преданий было то, что хранитель и исполнитель их заветов Иоанн III, вместо упавшего Киева и при отце его завоеванной турками Византии, стал делать из Москвы для Руси мать ее градов, а для всего восточного мира новый Цареград. Женившись на греческой царевне Софии Палеолог, он стал считать себя наследником не только преданий, но и самих ее земель и принял герб греческой империи - двуглавого орла, который очень дружно сжился с московским гербом-Георгием Победоносцем, поражающим змия. Так и на Западе стали смотреть на Иоанна III и на Россию: начали возлагать на нас миссию изгнания из Европы турок, которая была не по плечу германо-римской империи, именуемой Священной и принявшей такой же орлиный византийский герб. В это время у нас стало слагаться верование, что Русь водворится в седмихолмном Цареграде и снимет магометанский полумесяц со Св. Софии.

Не противоречили заветам московских князей и стремления Иоанна III завести сношения с западными государствами. Сознавая величие и могущество своего государства, желая занять для него подобающее место в системе государств Европы, он с многочисленными целями вел эти сношения, пользуясь для этого и иностранцами, и своими русскими дипломатами, каковыми у него, кроме греков и немцев, были Григорий Истома, Федор Курицын, Алексей Голохвастов, Михайла Плещеев, Михайла Еропкин, Власий Герасимов, Семен Толбузин и другие. Москва в это время видела у себя много чужестранных посольств и сама отправляла в чужие страны свои дипломатические миссии. У нас в эту пору завязались дипломатические отношения с германским императором, Папой Римским, датским и венгерским королями, венецианским дожем, турецким султаном, персидским шахом и другими. Примечателен дух и тон этих отношений; общаясь с ним, иностранные послы уже величают Иоанна царем и цезарем. Государь всея Руси давал иностранным послам довольно резко чувствовать свое недовольство, если они допускали что-либо хоть сколько-нибудь несовместное с достоинством России. Когда германский посол Поп-пель предложил московскому государю выхлопотать у императора королевский титул, Иоанн сказал: "Мы, Божиею милостию, государь на своей земле изначала, от первых своих прародителей, и по-ставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы, и просим Бога, чтобы и впредь дал Бог и нам и нашим детям до века так быть, как мы теперь есть государи в своей земле, а поставления ни от кого не хотели и теперь не хотим". В переговорах с Феодором Курицыным Поппель заговорил, чтобы государь отдал свою дочь или за маркграфа Баденского, или за курфюрста Саксонского. Отправляя свое ответное посольство к германскому императору (грека Трахониата и при нем двоих русских), с подарками (собольи и горностаевые шубы), государь по поводу этого сватовства велел сказать, что московскому государю отдавать дочь свою за какого-нибудь маркграфа непригоже, потому что с давних лет прародители московского государя были в приятельстве и любви со знатнейшими римскими царями, которые Рим отдали папам, а сами царствовали в Византии; но, если бы захотел посватать дочь государя сын цезаря (впоследствии император Максимилиан 1), то наш посол должен был изъявить надежду, что государь захочет вступить в такое дело с цезарем. Брак этот не состоялся; но Максимилиан отправил в Москву посольство и просил здесь белых соколов и кречетов, которых и получил. Не имея другого подходящего жениха, Иоанн выдал дочь за своего подданного, князя Василия Холмского, сына победителя новгородцев на Шелони, а сына своего Василия женил на Софье Юрьевне Сабуровой, которая была вызвана в Москву на смотрины в числе 1500 лучших девиц всего государства. Другая дочь его выдана была за великого князя литовского; но отец выговорил, чтобы она отнюдь не меняла своей православной веры на папизм, не была принуждаема ходить в костел, была венчана по православному обряду, носила бы и в Литве русскую одежду и имела русских слуг*. Сына своего Иоанна он женил на дочери волошского господаря Елене. Вообще Иоанн III высоко держал себя перед иностранными государями. Мелкие из них писали ему очень почтительные грамоты. Так, князь Иверской земли (Грузии) Александр называл Иоанна "звездой христианского мира, всесветлым и грозным государем, справедливой управой всем князьям" и т. д. С иностранцами в Москве обращались строго, а иногда с достойной порицания беспощадной жестокостью; так, доктора Леона, родом еврея, не вылечившего государева сына, князя Иоанна Молодого, казнили, а другого врача, Антона, не вылечившего одного татарского царевича, выдали его родственникам, а те ножом зарезали несчастного на Москве-реке, по выражению того времени, "как овцу". Напуганный этим, знаменитый итальянский зодчий Аристотель Фиоравенти хотел уехать из Москвы, но его здесь удержали насильно.

Мы не имеем в виду излагать внешние факты правления Иоанна III и, как ни интересны перипетии падения вечевого Новгорода, свержения татарского ига, борьбы с Литвой и прочее - обратимся к бытовым сценам этого примечательного времени и к тому, что составляет историю Москвы как города.

Наша столица в эту пору впервые видела особого рода более торжественное, чем прежде, поставление первосвятителя - митрополита всея Руси, затем, подобное царскому, посажение на престол и венчание шапкой Мономаха государева внука и, наконец, казни еретиков.

Когда сочувствовавший занесенной к нам из Новгорода жидовской ереси митрополит Зосима был вынужден отказаться от митрополии, причем всенародно положил свой омофор на престол в Успенском соборе, великий князь созвал в Москве собор епископов, и они, вероятно, не без влияния Иоанна, избрали в митрополиты игумена Троицкого монастыря Симона (1496 г.). Иван Васильевич пред хиротонией в Успенском соборе лично и торжественно принял участие в его наречении. При этом государь обратился к избранному со следующей речью: "Всемогущая и животворящая Святая Троица, дающая нам всея Руси государство, подает тебе сий святый великий престол архиерейства, митрополию всея Руси, рукоположением и освящением святых отец - архиепископов и епископов Русского царства, и жезл пастырства, отче, восприими и на седалище старейшинства, во имя Господа Иисуса и Его Пречистыя Матери, взыди и моли Бога и Пречистую Его Матерь о нас и о наших детях и о всем православии, и подаст ти Бог здравие и долголетство". Поставляемый в митрополиты отвечал следующей речью: "Всемогущая и вседержащая десница Вышняго да сохранит Богом поставленное царство твое, Самодержавный Государь и Владыко! Мирно да будет и многолетно твое государство и победно, со всеми повинующимися тебе и с христолюбивыми воинствами, да пребывает в век века; во вся дни живота здрав, здрав, здрав буди, добро твоя, животоносен, Владыка, - -Самодержец, многолетен".

Но еще торжественнее было посажение на престол или венчание короной Мономаха в Успенском соборе внука Иоанна, Димитрия, который ставился в соправители своего деда. Памятники того времени сохранили нам любопытные подробности этого торжественного священнодействия, которые в основных чертах сделались как бы обязательными для последующих русских коронаций. Торжество происходило 4 февраля 1498 года. Посреди Успенского собора, на особом возвышении, на так называемом чертожном месте, поставили три седалища: для государя, митрополита Симона и Димитрия. Первые двое сели на свои места, а Димитрий стал пред ними у верхней ступени помоста. Великий князь обратился к первосвятителю со следующими словами: "Отче митрополит! Божиим повелением - от наших прародителей великих князей старина наша; оттоль и до сих мест отцы - великие князи сынам своим первым давали великое княжение, и яз был своего сына перваго Ивана при себе благословил великим княжением. Божия паки воля сталася: сына моего в животе не стало, и у него остался сын первой - Димитрий, и яз ныне его благословляю при себе и после себя великим княжением Владимирским, Московским и Новгородским. И ты бы его, отче, на великое княжение благословил". При этом Димитрий приблизился и преклонил голову. Осенив его крестом, митрополит положил руку на его голову и произнес благословенную молитву. Потом великий князь возложил на внука бармы и шапку Мономаха. Тогда архидиакон с амвона возгласил многолетие великому князю Димитрию. Обоим великим князьям приносили поздравления иерархи, родственники, князья, бояре и прочие дворцовые люди. В заключение митрополит и государь сказали Димитрию свои поучения, потом началась литургия, после коей Димитрий вышел из собора в короне и бармах.

В дверях Успенского собора его дядя, князь Юрий Иванович, трижды осыпал его золотыми и серебряными деньгами; то же самое повторил он перед соборами Архангельским и Благовещенским. Вообще Иоанн III окружал себя царской пышностью. Он следовал в обрядах своего двора примерам Визан-тии, от которой принял герб - двуглавого орла, который был соединен с московским гербом - Георгием Победоносцем, скачущим на коне и поражающим копьем дракона.

Московский герб окончательно сложился как геральдическое изображение лишь в правление Иоанна III. Всаднику, поражающему змия, предшествовали приведенные прежде следующие изображения на монетах и печатях: пеший витязь, поражающий дракона (на монетах Иоанна II) и всадники: конный ловчий с соколом в руке, всадник с копьем в руке, но без дракона (на монетах и печатях Василия 1) и всадник-мечник с поднятой над головою саблей и, наконец, уже всадник, поражающий дракона (на монетах Василия II). Иоанн III первый перенес это последнее изображение на государственную печать. Приводим ее в том виде, как она была приложена к грамоте этого великого князя в Ревель (по-русски - Колывань).

На двойной кормчей печати, привешенной к договорной грамоте (1504 г.) сыновей этого государя Василия и Юрия Ивановичей, на одной стороне изображен московский герб, а на другой - византийский. На этой печати титул написан так: "Иоанн Божиею милостию господарь всея Руси и великий князь Владимирский, Московский и Новгородский и Псковский, и Тверской, и Угорский, и Вятский, и Пермский, и Болгарский".

Чрезвычайно любопытно, какое значение имел этот гербовый всадник. По древнерусским понятиям его знаменование двойное. По одним этот всадник изображает государя на коне. Так, летопись говорит, что при Иоанне IV (в 1536 г.) учинено было знамя на деньгах: "Великий князь на коне и имея копье в руце, и оттоле прозвашася деньги копейныя".

Но эмблема государя, торжествующего над противогосударственным злом, которое изображалось в змие или драконе, уже с древних времен при глубокой религиозности наших предков стала сливатьсяв Москве с иконографическим изображением Георгия Победоносца, который пользовался, как олицетворение священной храбрости и победы, глубоким почитанием в России. Редкий из древнейших храмов у нас не имел изображений святого Георгия, поражающего змия. В Староладожской, так называемой Рюриковой крепости, в храме, современном основанию Москвы, мы находим изображение Георгия Победоносца.

Подобных изображений, как резных, так и иконописных, было много и в других храмах, что указывает на силу и распространенность почитания на Руси этого святого. Под влиянием столь сильного и столь распространенного его культа, в княжеских семьях имя Георгия стало излюбленным. Владимир Равноапостольный нарекает имя Георгия сыну своему Ярославу; Владимир Мономах дает то же имя тому сыну, который, под именем Юрия Долгорукого, основал Москву; Иоанн Данилович Калита дал своему сыну опять то же имя, и один из сыновей Димитрия Донского отдан под покровительство этого же святого. Наконец и сам Иоанн III выбирает в патроны одному из своих сыновей того же Георгия Победоносца. Примечательно, что в это правление в Москве появляются два иконографических изображения Георгия. Одно поставлено было в Успенском соборе над гробницею митрополита Феогноста; из латинской надписи на нем видно, что оно прежде было на триумфальных воротах, построенных сенатом и народом римским. Изваяно оно из белого камня и представляет всадника, поражающего копьем змия. Другое подобное изваяние Иоанн III приказал поставить на возвышенном месте у Фроловских, или Спасских, ворот. Здесь Василий III построил уже церковь в честь этого патрона Москвы и ее государства, и гербовое изваяние было поверстано, в качестве храмовой иконы, в иконостасе. По упразднении этой церкви изображение было перенесено в Вознесенский монастырь, в трапезу построенной Михаилом Феодоровичем церкви Михаила Малеина. Указанные иконографические изображения имеют большое значение в геральдической истории нашего герба.

При всей религиозности великого князя Иоанна Васильевича, при всей его преданности восточному православию, которую он выразил, не допустив введения в России унии, для чего Папа и сосватал Софию Палеолог за нашего государя, при нем не без успеха, однако, пропагандировалась в Москве ересь жидовствующих. Она была занесена из Киева ученым евреем Схарией. Сей очень начитанный, особенно в астрологии и каббалистике, еретик распространил в Новгороде свое лжеучение, отвергавшее Пресвятую Троицу, Божество Христа Спасителя, таинства, мощи, иконы и монашество и отдавал предпочтение Ветхому Завету пред Новым. Главными последователями ереси были священники Дионисий и Алексей. В бытность Иоанна III в Новгороде они понравились ему и были взяты в Москву. Первый был сделан протопопом в Архангельском соборе, второй - в Успенском. Ересь стала распространяться и в Москве. Между ее последователями были симоновский архимандрит Зосима и лица, принадлежавшие к господствовавшей тогда придворной партии: ученый дьяк Федор Курицын, брат его Иван Волк и невестка великого князя, супруга Иоанна Молодого Елена, мать объявленного наследника престола. Ересь стал обличать архиепископ Геннадий Новгородский, но ему сперва не внимали в Москве и даже возвели на митрополичью кафедру сочувствовавшего ереси архимандрита Зосиму. Только посланиями ко всем епископам и самому государю Геннадий довел дело до созвания в Москве собора, который и осудил ересь. Но она подверглась преследованию пока только на Волхове, где еретиков возили на клячах, лицом к хвосту, в вывороченном платье, в берестовых шлемах и соломенных венках, с надписями: "се есть сатанино воинство".

Вскоре ересь нашла повод к торжеству. Прошел 1492 год, которым оканчивалась седьмая тысяча лет от сотворения мира и который, под влиянием очень распространенного убеждения, народ православный проводил в страшной тревоге, в ожидании кончины мира и второго пришествия Христова. Даже церковная пасхалия не составлялась на восьмое тысячелетие. Но когда миновал роковой семитысячный год, еретики стали глумиться над православными. Тогда к обличителю ереси архиепископу Геннадию присоединился со своими проповедями Иосиф Волоколамский. Зосима был низложен с митрополии и заменен, как говорено выше, Симоном. Обличители стали опираться на Софию Палеолог и ее сына Василия. Елена, ее сын и вся их партия подверглась опале. В 1504 году созван был новый собор против жидовствующих, и Москва видела подобные испанскому ауто-дафе казни еретиков: в клетках сожгли дьяка Волка Курицына, Митяя Коноплева и Ивашку Максимова; другие еретики были отправлены в заточение. Елена же скончалась в Москве в заключении.

Иоанн III является примечательным организатором нашего государственного быта в духе сложившихся или еще слагавшихся русских обычаев. Окружая себя царственною обстановкою, он организует служилое сословие. При нем, кроме бояр) достоинство коих теперь жалуется государем, являются уже и окольничие; появляются и придворные чины постельничего, конюшего, ясельничего, оружничего, ловчего и др.

Ясно выступает система поместная, обращавшая на началах государева жалованья низшие классы служилых людей в помещиков, рядом с вотчинниками. Развиваются приказы с их дьяками. Впервые появляется "разряд", наблюдавший над порядком государевой службы; был и посольский приказ, что можно заключать из того, что теперь существовал посольский дьяк. Земли делятся уже всюду на сохи и обжи и облагаются налогом, который определяется писцовыми книгами. Переходы крестьян с одной земли на другую разрешаются в течение двух недель после Юрьева (осеннего) дня. Для организации суда Иоанн издает Судебник, который в нашем законодательстве составляет шаг вперед по сравнению с Русской Правдой, которая допускала и кровавую месть и дозволяла деньгами отделываться за убийство даже знатных людей (80 гривен за голову). Судебник же устанавливает государственные наказания за все уголовные преступления: казнь смертную или торговую, то есть телесное наказание. Приводим, как палеографический образчик того времени, отрывок из Судебника Иоанна.

Соответственно с выросшим могуществом Москвы, этот государь произвел в столице всея Руси громадные перестройки. Можно сказать, он разобрал весь Кремль и перестроил его заново, в более обширных размерах. Но государь исторических народных преданий, он дал всем своим постройкам привычный русскому глазу тип. Это примечательно особенно потому, что все почти его архитекторы, как Аристотель Фиоравенти, Алевиз, Марк Руф, Петр-Антоний Фрязин, были иностранцы, выписанные из Италии, где господствовало возрождение наук и искусств. Государь, однако, не позволял им строить в Москве здания в западных стилях: ни в готическом, ни в стиле возрождения. Они должны были возводить строения в русском стиле, применяясь к древнерусским деревянным постройкам и их орнаментации, или в византийском, для чего их посылали изучать каменные храмы Владимира и других городов.

Просуществовавший сто лет каменный Кремль Димитрия Донского, обветшавший и уже тесный, был теперь по приказу государя срыт, и заложены были новые стены "не по старой основе, а града прибавиша". Чтобы обезопасить его от пожаров, велено было вокруг Кремля снести церкви и дворы, чтобы между его стенами и посадскими постройками оставалось полое место, застенье в 110 саженей. "Против такой нечести великой, что церкви старые извечные выношены из города вон, да и монастыри старые извечные с места переставлены, и кости мертвых выношены в Дорогомилово", восставал архиепископ Геннадий, указывая на то, что даже в Киеве шел слух, будто "князь великий на Москве церкви все выметал".

Петр-Антон Фрязин выстроил следующие новые кремлевские стрельницы, или башни: Свибловскую (под нею тайник), Фроловскую (Спасские ворота), Никольскую, Боровицкую и Константино-Еленинскую, Троицкую, а Марк Фрязин построил стрельницу Бе-клемишевскую; всего числом восемнадцать. Эти башни в своем стиле и украшениях подражали древнерусским деревянным крепостным башням. На Спасской башне сохранилась следующая латинская надпись: "Иоанн Васильевич, Божиею милостию, великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Тверской, Псковский, Вятский, Угорский, Пермский, Болгарский и иных и всея России государь, в лето тринадцатое государствования своего, велел построить сию башню, а строил ее Петр-Антоний Селярий Медиоланский, в лето воплощения Господня 1491".

Троицкая башня при Иоанне III не имела такого высокого верха, какой мы видим теперь и который был надстроен при Михаиле Феодоровиче. Башня Кутафья имела тогда крытый верх.

Громадные постройки и внутри самого Кремля предприняты были Иоанном III. Так, здесь вновь были выстроены три главных собора: Успенский, Архангельский и Благовещенский.

За ветхостью и теснотою Успенский собор был разобран в 1472 году до самого основания, причем были обретены мощи св. Петра митрополита. Но построенный псковскими мастерами Кривцовым и Мышкиным собор, возведенный до сводов, рухнул. Нанятый в Италии, с платою по 10 рублей в месяц, зодчий Аристотель Фиоравен-ти получил поручение выстроить его снова. Но заграничный мастер должен был строить не по своему плану, а по образцу Успенского собора во Владимире, куда он для изучения был отправлен. Итальянец разобрал всю стройку, при чем употреблял невиданные в Москве тараны и блоки, устроил кирпичный завод у Андроникова монастыря и, употребляя особую клеевитую известь, через четыре года выстроил новый храм. В 1479 году митрополит Геронтий совершил его освящение. Великий князь при этом раздал бедным богатую милостыню и устроил большой пир для духовенства. Мощи, находившиеся во время стройки в церкви "св. Ивана под колоколы", перенесены были в собор.

Иоанн III, в память покорения Новгорода, как священный трофей этого, поставил в иконостасе Успенского собора принесенную оттуда икону Всемилостивого Спаса, находившуюся в Софийском соборе и писанную греческим императором Мануилом. В ризницу собора в то же время поступили и драгоценные новгородские сосуды св. Антония римлянина. Один сосуд сделан из яшмы, другой из оникса, и оба украшены драгоценными камнями и жемчугом. "Бысть же та церковь, - говорит летописец об Успенском соборе, - чудна весьма величеством, высотою, светлостью и пространством".

В последний год правления Иоанна был разобран и Архангельский собор и в более обширном объеме построен был Алевизом; гробы государей, числом 24, стояли на время в храме "св. Ивана, что под колоколы". Благовещенский собор, построенный Висилием 1, был вновь перестроен. Он был украшен 9-ю главами и соединен сенями с набережными государевыми палатами, а на месте ханского подворья построена была вновь церковь Николы Льняного. Софья Фоминишна выпросила это место у ханши, жены Ахмата. Эту деревянную обыденную, из елового леса церковь велел заменить каменною Василий III и перенес сюда из села Гостуни чудотворный образ Николая Чудотворца. На постройку женщины жертвовали лен и полотна.

В Чудовом монастыре, по повелению Иоанна III, была разобрана церковь Михаила Архангела, и на ее месте была выстроена новая, которая была освящена в 1504 году.

Сгоревшая в 1470 году кремлевская церковь св. Константина и Елены была тоже выстроена вновь.

Русские мастера, выписанные из Пскова для постройки Успенского собора, не остались без дела: они построили храмы - в Зла-тоустовском (в честь ангела великого князя и дня его рождения во имя апостола Тимофея) и Сретенском монастырях, Богоявления Господня, на Троицком подворье, в Кремле, Космы и Дамиана (против Чудова монастыря).

Монастырь у Спаса на Бору был перенесен за Таганку, в основанный в 1491 году Новоспасский монастырь, с собором Преображения Господня. Здесь на иконе изображен Иоанн III со своим сыном. На Красном холме, в Чигасах, в 1483 году построена была церковь Происхождения Честных Древ и при ней монастырь. Гребенская, или Гребневской Божией Матери церковь, при входе на Мясницкую улицу, на Лубянской площади, построена в 1478 году, в память покорения Новгорода. Прежде церковь носила название Успения на Бору. Название Гребневской получила от иконы, поднесенной Димитрию Донскому жителями города Гребня и прежде стоявшей в Успенском соборе. Иоанн III, бравший эту икону с собою в походы, перенес ее в эту церковь.

Новгородские переселенцы в 1480 году построили церковь св. Софии в память о родном своем соборе. Местность, где построена эта церковь, называлась Лубянкой, потому что здесь торговали лубяными санями и телегами. Мы воспроизвели выше печати Великого Новгорода, его посадника и тысяцкого.

В память уничтожения татарского ига основан был у ворот, прежде называвшихся Смоленскими, Федоровский женский монастырь, на месте существовавшей здесь часовни Феодора Студита.

На Дмитровке была построена церковь св. Георгия Победоносца, впоследствии обратившаяся в монастырь.

Иоанн III предпринял постройку нового каменного дворца, причем, как сказано, была разобрана до основания церковь Благовещения на Сенях. Она была поставлена на подклете, который был окружен палатами, для хранения государевой казны. Между этой церковью и Архангельским собором построена была кирпичная палата, также с казнами и большим белокаменным погребом, называвшаяся впоследствии Казенным двором.

В 1487 году, с западной стороны Благовещенского собора, на великокняжеском дворе, вероятно, в том месте, где был набережный златоверхий терем при Димитрии Донском, Фрязин Марк Руф заложил каменную палату. В 1491 году тот же Руф с Петром-Антонием выстроили на Соборной площади большую палату, известную под именем Грановитой (стены ее граненые). В 1492 году Иоанн переехал со своим семейством из своего старого двора в новые хоромы Ивана Юрьевича Патрикеева, у церкви Иоанна Предтечи под Бором, повелел "старый деревянный двор разобрать и нача ставити каменный", и еще за Архангельским собором временный деревянный. Но 28 июня 1493 года начался страшный пожар. Загорелось за Москвой-рекой, и при ужасной буре, в одно мгновение "нечисленно загорелось во мнозех местах". В Кремле, у Боровицких ворот, загорелся двор (Патрикеевский), где жил великий князь, занялись житницы под горою на подоле Кремля, сгорела церковь Иоанна Предтечи, под коей хранилась казна Софьи Фоминишны. Запылал и новый двор Иоанна за Архангельским собором. "По летописцам, и старые люди сказывают, как стала Москва, таков пожар не бывал", - говорили современники.

Великий князь со своим сыном много помогал тушить пожар и разламывать горевшие здания. Вне Кремля выгорели многие улицы: Арбат, Неглинная, Сретенка, Петрова слобода, улица от Боровицких ворот до церкви Зачатия, на востром конце (Стоженка), за Москвой-рекой все пространство, от церкви Софии до церкви Иоакима и Анны. Погибло при этом 200 человек, а также бесчисленное множество лошадей и домашнего скота.

Великий князь выехал за Яузу, к Николе Подкопаеву, и поселился "на крестьянских дворах" и стоял там до ноября, пока на пожарище не приготовили новых деревянных хором. Пожар и заботы о граде затормозили дворцовые стройки. В этом году велено было очистить от строений и церквей Занеглименье. Несмотря на жалобы, все хоромы и церкви были отнесены здесь от кремлевской стены на 100 сажен. После пожара за Москвой-рекой очищена была от строений часть Замоскворечья против Кремля, и там был разведен сад, называвшийся государевым Красным садом. К сооружению каменного дворца приступили только через шесть лет; именно в 1499 году Иоанн снова "заложил двор свой камен, палаты каменныя и кирпичныя, с ними погребы и ледники, да и стену каменную от двора до Боровицких ворот". Постройку вел итальянский зодчий Алевиз Фрязин. Великий князь, не дождавшись окончания постройки, умер.

Подражая государю, митрополит, некоторые бояре и богатые люди построили себе также каменные дома, как, например, боярин Василий Образец, купец Таракан и другие.

Иоанн III немало заботился и о развитии промышленности. При нем мы начали разрабатывать за Уралом, в Сибири, и в Печерском крае серебро и стали чеканить монету из своего русского металла. Процветала в Москве выделка из золота и серебра сосудов, чар, братин и т. п. Особенно был искусен золотых дел мастер по имени Трифон. Работы этого рода славились на всем Востоке. Продолжала также развиваться и чеканка монеты.

При Иоанне III много иностранцев - посланников и техников разного рода, приезжало в Москву; и в свою очередь и русские отправлялись в чужие земли, как на Запад, так и на Восток. В это время русский купец Афанасий Никитин проник в Индию ранее, чем открыл ее Васко де Гама, и мы имели описание этой страны ранее, чем народы Запада.

Иоанн III был высокого роста и худощав; он имел, особенно) когда "воспалялся гневом", грозный взгляд. Женщины при виде великого князя нередко падали в обморок. Характер суровости отражает и воспроизведенный выше портрет этого великого князя (со старинной иноземной гравюры, находящейся среди "Портретов русских государей" Ровинского.

В последние годы Иван Васильевич "стал приходить в изнеможение" и скончался 26 октября 1505 года, 66 лет от роду. Перед смертью он собрал детей своих и бояр и приказал громко читать свое духовное завещание; приняв таинство причащения и соборование, он, однако, отказался от обычного тогда иноческого пострижения и пожелал умереть государем, а не монахом. Его погребли в только что строившемся Архангельском соборе. Надгробная надпись гласит: "в лето 7013 - 1505, преставися благоверный и христолюбивый князь великий Иван III Васильевич всея России". История нарекла Иоанна Великим, а Карамзин в своей "Записке о Древней и Новой России" отдает ему предпочтение перед Петром 1 за то, что он, возвысивши могущество России и, заводя сношения с Западом, не нарушил ее исторического народного строя.