Реферат: Глобалистика как отрасль научного знания

М.А. Чешков

В конце XX в. глобализация, понимаемая – в первом приближении – как возрастающая взаимосвязанность мира, входит в критическую фазу: после почти двух десятилетий развития по восходящей этот процесс дает явные сбои, особенно в сфере финансов и экономики, и вызывает массовые общественные движения альтернативного толка. Ситуация настолько серьезна, что дает основание ставить вопросы: не исчерпала ли себя глобализация и даже – что есть постглобализация? Ответы на эти вопросы дают политики и общественные деятели, но сам характер возникших проблем таков, что понять их невозможно вне научного познания: ведь речь идет о таких параметрах глобализации, как ее сущность, природа (вариабельная), субъекты, тенденции к гомогенизации и гетерогенизации мира. Решение этих проблем есть компетенция научного познания, хотя при этом не стоит преувеличивать социальной значимости тех рецептов, которые предлагает современная научная мысль по вопросу глобализации.

Вызовы, идущие от реальности, заставляют исследователей глобальных проблем самоопределиться или, иными словами, уяснить как предмет своих научных исследований, так и статус этих исследований в структуре современного научного знания. То есть, речь идет о самоопределении глобалистики, причем в критический момент ее существования, ибо вызовы реальности столь сильны, что поставили глобалистику перед выбором: или конституировать себя и в первую очередь свой предмет познания, или вернуться в состояние, где она не имеет собственного предмета, собственной теории и лишена сколько-нибудь определенного научного статуса.

В такой ситуации мы видим свою задачу в том, чтобы обосновать и необходимость, и возможность признания глобалистики как особой отрасли научного, в первую очередь социально-гуманитарного, знания. Доказательство этого тезиса мы видим в определении основных понятий, характеризующих феномен глобализации (процесс, структура, субъект), и – тем самым – в выделении специального предмета, который сложился в ходе эволюции глобалистики. Иначе говоря, если нам удастся доказать, что знание о глобализации, накопленное за прошедшие десятилетия различными конкретно-научными дисциплинами, а также знания общенаучного и философского плана, – все они имеют общий предмет, то тем самым мы докажем право на существование глобалистики как особой отрасли науки, а не только предмета преподавания (так называемые world studies, global studies). Обосновывая тезис «глобалистика – отрасль научного знания», мы делаем два допущения: во-первых, оставляем в стороне другие параметры дисциплинарноорганизованной науки, такие как картина мира, философские предпосылки (по В.С. Степину [1]); во-вторых, не уточняем представление о специальном статусе глобалистики как области, направления, дисциплины, оставляя эти вопросы для обсуждения.

Доказательство нашего основного тезиса развертывается по двум направлениям: следуя истории этого вида знания, с одной стороны, и логике познания – с другой. Оба эти пути не совпадают, но взаимодополняют друг друга, и их увязка позволяет выработать целостное представление об эволюции глобалистики. Следуя логике познания, мы попытаемся сформулировать свое видение предмета глобалистики или свое представление о теории глобализации, которая, понятно, шире, нежели предмет глобалистики. В этом расхождении скрывается опасность растворения искомого предмета в более широких теоретических рамках. Однако такое расширение необходимо, ибо без него невозможно обобщить представления о глобализации, разработанные в сфере частно-научного знания. Подчеркнем, что наши усилия по конституированию глобалистики важны и с точки зрения эволюции современного научного знания в целом. Дело в том, что глобалистика фокусирует в себе сочетание двух тенденций в структуре современной науки: она возникает в процессах дифференциации научного знания (или знания о мире в целом), с одной стороны, и несет в себе возможность интеграции этого знания и даже конституирования целостности наук о мире и человеке – с другой.

Ниже последовательно рассматриваются четыре блока проблем, в первом из которых характеризуется эволюция глобалистики; во втором – ее нынешнее, кризисное состояние; в третьем блоке предлагаются наш вариант выхода из кризиса и формулировка как понятия «глобализация», так и предмета глобалистики; в блоке четвертом рассмотрены состояние этой отрасли знания, перспективы ее самоопределения, резонансы с нормами постнеклассической, или новой, науки, основные познавательные и онтологические проблемы. Все это позволяет в заключение сформулировать идею приоритетной значимости глобалистии в современной политике, научном сознании в целом и в отечественной науке в особенности.

I. Эволюция и состояние глобалистики (середина 70-х – середина 90-х гг.)

Как знание о так называемых глобальных проблемах человечества, понимаемых в связи с идеей пределов развития (и тем паче – прогресса), глобалистика зарождается на рубеже 1960–1970-х гг. Ныне уже достаточно видно переломное значение этого времени не только в плане мирового развития, но и для трансформации науки из классической в направлении неклассической (или «вероятностной», по Ю. Скачкову [2]) и постнеклассической науки. В докладах Римскому клубу и работах его создателей предмет глобалистики (выраженный скорее имплицитно, чем эксплицитно) предстает двояко – и как набор проблем, угрожающих самому существованию человечества и тем не менее подлежащих неотложным практическим решениям, так и в связи с идеей бытия человечества как системного целого (А. Печчеи [3]) и неотъемлемого компонента эволюции Вселенной (концепция универсальной эволюции Э. Янча [4]). Эта двойственность понимания предмета постоянно воспроизводилась в ходе эволюции глобалистики и выступала как ее основное внутреннее противоречие, противоречие и ныне до конца не преодоленное. Подчеркнем, что это двойственное представление о предмете далеко не проанализировано и в нынешней литературе по глобализации, в том числе в ее «историографической» части (В. Кузнецов [5], Ю. Гладкий [6]). Более того, исходный дуализм задал и неопределенность научного статуса этой рождающейся области научного знания.

В силу исходного противоречия формирование глобалистики развертывалось по двум траекториям, на одной из которых разрабатывались представления философского и общенаучного порядка о человечестве как целом, а на втором исследовались различные конкретные механизма и процессы становления этого целого в экономике, политике и культуре последних десятилетий XX в.

I.1. В движении по первой траектории самым существенным было представление о человечестве как неотъемлемой части Универсума: в концепции Э. Янча полагалось наличие неких общих закономерностей, которые присущи Вселенной, Природе, Жизни и Обществу. Эта идея, на наш взгляд, положило начало «рамочному» видению предмета глобалистики, наметив предельное и исходное представление (человечество как целое), от которого должно стартовать для понимания предмета глобалистики. Именно в этом русле возникли и более конкретные представления о ко-эволюции, культуры и природы, общества и природы (Н.Н. Моисеев [7]).

Следующий и, можно сказать, решающий шаг в определении предмета глобалистики был сделан, когда появилось понятие глобальной системной общности человечества, разработанное в первой половине – середине 1980-х гг. отечественными системниками. Они стали использовать понятие глобальной системы как совокупности структур и процессов жизнедеятельности человечества и природы в их взаимодействии; выделены исторические формы этой системы, в том числе – что особо важно -полисистемы. Значение этой концепции видится в том, что, четко определив контуры предмета глобалистики, она предложила общее основание так называемых глобальных проблем и положила конец бесконечным и малоплодотворным дискуссиям о составе этого «набора». В то же время дискуссии такого рода позволили глобалистике найти новые источники своего развития и самоопределения в работах культурософских и историософских (В.С. Соловьев, А. Тойнби, К. Ясперс).

Определение такого «контура» или «рамки» было стимулировано активностью условно теоретической культурологии, в русле которой Р. Робертсон предложил свое видение предмета глобалистики как некоего глобального условия человеческого существования (Global Human Condition). Таковое мыслилось как некая структура, не сводимая ни к социальным, этническим, политическим, экономическим и прочим отношениям: она рассматривалась как в плане бытия, так и в плане сознания, что позволило представить глобальное сознание в его истоках, восходящих ко временам античности. Предмет глобалистики в версии Р. Робертсона [8] (а точнее, представление о его контурах) отличалось от того, что выдвинули отечественные системники. У Робертсона целостность не сводилась к социальным отношениям или к отношениям «человечество – природа»; акцентировалась роль осознания человечеством процессов глобализации; подчеркивалась неразрывность глобализации, становления национальной государственности и активизации индивида; наряду с целостностью системы подчеркивалась относительность, «не ставший» характер этой системности; наконец, глобализация выдвигалась далеко за пределы XX в., которым ограничивались отечественные авторы.

В целом, идя по этой траектории, научная мысль формулировала, пусть и в общем виде, рамочную концепцию человечества как целого, разместив в нее, – правда, с меньшим успехом – собственно представление о глобализации, которое оставалось и остается достаточно противоречивым (в плане соотношения сознания и реального хода процессов; процессов и структуры глобальности; временных рамок глобализации). Тем не менее предмет глобалистики в самых общих контурах – как растущая системная взаимосвязанность человечества, выражающаяся в компрессии времени и пространства (Д. Харди) и создании одного мира (one World), – был сформулирован и тем самым наметился выход глобалистики из ее «внутриутробного состояния» (Ю. Гладкий [6]). Это прогрессирование глобалистики нашло сильный резонанс и в мировом общественном сознании 1980-х гг., стимулируя идеи разрядки, сосуществования, конвергенции и так называемого нового политического мышления. Парадоксально, но именно эти сдвиги притушили интерес к теоретическим вопросам глобализации, которые стали отступать на задний план к концу 1980-х гг. на фоне резко активизировавшихся исследований глобализации средствами частнонаучными.

I.2. Глобализация (фр. – мондиализация) во всех ее проявлениях и аспектах становится в 1990-е гг., можно сказать, ключевым словом буквально всех дисциплин, вытеснив столь же популярный ранее термин «постмодернизм». Каждая отрасль социально-гуманитарного знания вырабатывает свое представление о глобализации: в экономических дисциплинах понятие мировой экономики дополняется или сменяется понятием глобальной экономики (Ю. Шишков [9]); в финансовых дисциплинах полностью господствуют идеи экономики-казино или постэкономики (например, в работах А. Неклесса [10]); политологи связывают глобализацию с рождением нового мирового порядка, который понимается или как мир без гегемонии (Р. Фалк []), или как восстановление сверхгегемонизма (идеи неоимпериализма), или как становление мирового гражданского общества (Д. Хелд [11]); культурологи рисуют перспективу глобализирующейся или даже глобальной культуры или же подчеркивают новое становление локальных идентичностей в «сетях» и «потоках» глобального общения (М. Кастеллс [12]); историко-географы ищут корни нынешней фазы глобализации (О. Дольфюс [13]). Этот бурный рост вширь глобалистских исследований вновь делает актуальной проблему демаркации глобалистики от близких к ней по тематике подходов и концепций. В первую очередь проблематичной стала грань между глобалистикой и идеями постиндустриализма (В. Барри-Джонс [14]): проблематика обоего рода безусловно перекрещивается, но далеко не тождественна, ибо остается невыясненным, как глобализация соотносится, скажем, с концепциями постэкономики, информационного общества, больших социально-исторических сдвигов (change).

Умножение частнодисциплинарных трактовок глобализации само по себе свидетельствует о прогрессе этого направления научного поиска. Однако здесь возникает реальная опасность фрагментации этого поля исследования, опасность, которая вряд ли преодолима, когда та или иная отдельная дисциплина пытается – в порядке реакции – как бы монополизировать видение глобализации (претензии со стороны экономико-финансовых наук и особенно культурологии). Фрагментация знания, как и его ложная альтернатива (монополия одной дисциплины), порождают сомнения в возможности обобщающего представления о глобализации, сомнения, подтверждаемое ситуацией кризиса, наступившей в этой отрасли знания где-то к середине 1990-х гг.

II. Кризис и возможности его преодоления

Сущность кризиса заключается в том, что под вопрос поставлено само конституирование этого направления в особую область и(ли) отрасль знания. Причинами кризиса выступают очевидный и глубокий разрыв между теоретическими трактовками глобализации и конкретными ее исследованиями, их отрыв – почти симметричный и взаимный. Другие причины кризиса лежат в реальной ситуации и связаны с обострением процессов глобализации, возможно, с их переходом в новую фазу. Наложение обоих рядов этих причин и стимулировало кризис глобалистики, кризис, которого могло не быть, если рассматривать становление глобалистики, исходя лишь из логики ее научно-познавательных функций. Кризис стимулировал резкую идеологизацию глобальных исследований, что вылилось в отрицание их научного характера и отождествление глобалистики с утопией или мифом (позиция деконструктивистов, например, В. Максименко [15]). С другой стороны, в ходе кризиса обозначились не только необходимость, но и возможности его преодоления, которые представляются в следующем виде.

На уровне конкретно-научного знания подобные возможности заложены: в таком прогрессе однодисциплинарных исследований, когда они, вбирая в себя инородные для их предмета аспекты, становятся по существу многодисциплинарными (концепции геоэкономики и информационной экономики); в образовании новых, смешанных (пограничных, гибридных) дисциплин, например, на стыке экономики и культурологии (теория потоков А. Аппадураи [16]) или на стыке экологии и социоэкономики (И. Сакс [17]); в выработке многодисциплинарных панорам (Дж. Нэсбитт [18]) и междисциплинарных «узлов» вокруг идей пространства и времени (гео-политика, -культура, -экономика) и даже при соединении этих идей (хроногеография); зарождении своего рода историографии глобалистики (М. Уотерс).

На уровне общетеоретического знания возможности выхода из кризиса несут не только глобальные общие концепции (Тейяр де Шарден, Э. Янч, В. Вернадский) и возрождаемые историософские и культурософские взгляды (см. выше). Важную стимулирующую роль сыграли некоторые постмодернистские идеи, в частности признание принципиальной разнородности мира и одновременно его взаимосвязанности («все во всем»). Но может быть, главную роль в разрешении данного кризиса призвано играть так называемое общенаучное знание в его полном наборе, от кибернетики и систематики до синергетики и диатропики – как знание, адекватное методологическим функциям становящейся глобалистики (см. соединение синергетики, истории и демографии – С. Курдюмов [19], Г. Малинецкий, С. Капица). К этим предпосылкам и возможностям надо добавить наличные концепции, так или иначе тяготеющие к предмету глобалистики (от идей П. Друкера [20] до концепции «мирового города» в версии Ю. Васильчука [21] и информационного общества в трактовке В. Иноземцева [22]) и, конечно, усилия теологов (С. Хоружий) и литераторов (В. Непомнящий [23], М. Липовецкий [24]).

Все эти возможности? как потенциальные, так и актуализированные? могут способствовать разрешению кризиса при одном условии: необходимо определить предельное понятие, задающее адекватный исходный уровень теоретической абстракции, исходя из которого можно сформулировать через ряд ступеней – представление о глобализации, выявив тем самым предмет глобалистики. Ниже мы попытаемся определить это предельное и исходное понятие, рассматривая представления о человечестве как целом и на этом основании предложить свой вариант выхода из кризиса и путь конституирования глобалистики.

III. Концепция человечества как глобальной общности

На этом этапе исследования надо остановиться подробнее, ибо он нередко опускается в теориях глобализации, хотя без него анализ глобализации, на наш взгляд, не имеет ни «крыши», ни фундамента.

III.1. Оставим в стороне вопрос о том, имеет ли представление о человечестве как целом реального референта (что, кстати, нередко оспаривается), и поставим вопрос: можно ли выработать представление о целом, которое находится в состоянии расщепленности и дезинтеграции? Однако такое состояние вовсе не исключает усилий по интеграции для конструирования идеального объекта: в этом случае, как это часто бывает, научное познание идет своим путем, не совпадающим с реальностью. Другой вопрос: каким путем можно осуществить «сборку» этого идеального объекта? В науке предложено немало способов описания человечества как целого самыми разными языками – информационным, энергетическим, герменевтическим или, например, изображение человечества как диссипативной структуры (А. Арманд [25]). Попытаемся избежать опасностей социологического редукционизма, суммативности, абсолютизации системного подхода и узкой трактовки «человеческого» (как фактора или особого измерения). Попробуем отрефлектировать наш предмет в духе философских (да и теологических) представлений о триединой сущности человека, представляя человечество как образование, ядро которого формируется взаимосоотнесенностью трех начал – социального, природного (биологического и небиологического) и субъектно-деятельностного. Последнее начало характеризует любой вид деятельности субъекта, в том числе творческой (культура), и деятельности, выводящей за пределы наличных условий существования (П. Тиллих [26]). Как видим, такое представление конструируется через сочетание структуралистского и синергетического методов. Именно таким образом мы получаем представление не только о ядре глобальной общности и источнике ее динамики (комбинации начал), но и об архетипе глобальности. Последняя предстает как соотнесенность трех начал, что и представляет структуру (инвариант) глобальности, или, иными словами, глобальность как структура есть взаимосоотнесенность трех «ядерных» начал, которая на этом уровне выступает как нерасчленное целое или как потенциальная глобальность.

III.2. Характеристики ядра и архетипа (глобальности) образуют высший, наиболее абстрактный уровень описания глобальной общности, который необходимо конкретизировать. На следующем, втором уровне эта же общность описывается через понятие исторических типов, которые различаются по основным параметрам (глобальной общности) – доминирующему началу ядра, субъекту, организации, отношениям, составу, хронотопу. В процессе своей эволюции, истоки которой восходят, возможно, к эпохе неолита, глобальная общность сменила несколько исторических типов, переходя последовательно от конгломерата локальных типов (вроде мир-империй и мир-экономик Ф. Броделя [27]) к одному – идустриально-модернистскому – типу, сдвигаясь во второй половине XX в. к новому – условно – информационно-глобалистскому типу. Различия по основным параметрам двух последних типов таковы: доминанта социального начала (в отличие от природного), присущая индустриально-модернистскому типу, сменяется доминантой начала субъектно-деятельностного (которое, отличаясь от двух других начал, опирается на них); моносубъектность-полисубъектностью; моносистемность, конституируемая элементами – полисистемностью, конституированной связями; отчуждение вещного богатства – отчуждением самой реальности; гомогенность состава – гетерогенностью; время-стрела – пульсирующим хронотопом. Это описание смены типов, как и набор выделенных параметров, нуждаются в уточнении с тем, чтобы отделить признаки нового типа от феноменов переходности (например, в плане организации).

III.3. Со сменой типов изменяется и архетип глобальности: из потенциального в эпоху до Осевого времени он становится реальным в период до первой индустриальной революции; архетип глобальности обретает зрелость в рамках индустиально-модернистского типа общности («интернационализация») и через ряд переходных форм (институты меж-, над-, и транснациональные) достигает высшей формы в потоках и сетях информационной революции. Смена исторических типов общности и форм глобальности выливается в конце XX в. в глубокий кризис. Речь идет не просто об очередном кризисе в эволюции глобальной общности (эпохи неолитической революции, Осевого времени, великих географический открытий и пр.), но о кризисе индустриально-модернистского типа глобальной общности и, возможно, о завершении первого большого исторического цикла эволюции архетипа глобальности и переходе ко второму циклу.

Причина этого кризиса лежит в том, что социальное начало исчерпало свою доминантную роль, разрушая себя, природу и человечество в целом. Тем самым исчерпывается не социальное начало как таковое, но социальная стадия эволюции человечества, что делает необходимой реконструкцию всех трех ветвей универсальной эволюции – социальной, биологической, небиологической. Эта реконструкция сопровождается обострением основного противоречия – «человечество – индивид» и взрывом исторического полиморфизма, т.е. возрождением исторических форм, не реализованных в пределах индустриально-модернистского типа, им подавленных, устраненных или деформированных. Бурное рождение таких традиционалистских или даже докультурных форм не означает, на наш взгляд, лишь архаизацию или демодернизацию социальной истории, но скорее свидетельствует о возвращении историческому процессу полноты подлинно универсальной истории и одновременно о сверхсложности нового типа общности.

III.4. Взрыв полиморфизма подводит к вопросу о том, что представляет собою новый, информационно-глобалистский тип общности: вправе ли мы говорить о некоем одном типе? или о множестве типов? или о некоем общем контуре, включающем разнородные культурно-исторические элементы? Второй ответ означал бы признание инволюции глобальной общности к ее доиндустриально-модернистскому бытию; последний ответ намечает разрешение противоречий при смене типов в духе гегелевской триады. Так или иначе, но создаются противоположные впечатления: то ли происходит слом, то ли, напротив, синтез в эволюции глобальной общности. Вместе с ней меняется и глобальность – и как структура, и как процесс: если первая обновляется в своих формах, достигая планетарности и выходя в космос , то процесс глобализации изменяется, становясь из экстенсивного интенсивным, «работая» не только вширь, но и вглубь (в том числе и на уровне индивида), активизируя обратные связи (от локального к глобальному), порождая новых агентов и субъектов (в том числе носителей альтернативных вариантов глобализации) и новые пространственные конфигурации (типа АТР, ЕС, АСЕАН и др.).

IV. Итоги и проблемы

Изложенное выше позволяет сформулировать некоторые основные категории, необходимые для разработки теории глобалистики.

IV.1. Речь пойдет о понятиях глобальности (структуре) и о глобализации. Глобальность как структура (инвариант) есть абсолютно необходимая соотнесенность – взаимодействие, взаимовстроенность – трех начал ядра глобальной общности, образующая архетип, который реализуется в своем историческом бытии, меняя различные формы. Глобализация-процесс есть развертывание этой структуры через связи, обмены и взаимодействия различных составляющих человечества, достигающий высшей точки в рамках второго типа глобальной общности; процесс, через механизмы которого сближаются и конвертируются, а в результате – вырабатываются всеобщие свойства различных частей глобального целого.

IV.2. Опираясь на эти понятия и концепцию глобальной общности, мы можем специально определить предмет глобалистики. Таковой не однозначен, но включает три разных пласта, образующих единое предметное поле. Первый пласт содержит жесткое (hard) определение предмета как процесса взаимосвязанности и взаимовстроенности различных компонентов человечества, заданный архетипом глобальности процессов, сближения и конвергенции свойств компонентов – во всеобщие качества образа или стиля жизни. Второй пласт содержит мягкое (soft) определение предмета как процессов отчленения и разделения компонентов глобальной общности через механизмы дифференциации и дивергенции, вырабатывающие единичные и особые свойства этих компонентов. Третий пласт содержит рамочную теорию, в пределах которой размещаются оба видения предметов, а роль этой рамки призвана выполнять концепция глобальной общности и ее исторических типов. Выделив жесткое ядро, можно избежать растворения предмета в рамочной концепции, которая в свою очередь фокусирует взаимосвязь жесткого и мягкого определений в проблематике «глобальное – локальное». Давая мягкую трактовку предмета, мы определяем поле наложения обоих основных предметов, что столь очевидно, например, в проблематике нового регионализма.

IV.3. Очертив предмет, мы можем считать, что глобалистика обладает или, точнее, вырабатывает важнейший атрибут своего бытия как особой отрасли научного знания и, следовательно, выходит из «внутриутробного состояния». Среди других необходимых атрибутов отметим существование множества картин мира, то есть теоретических изображений предмета с ярко выраженной мировоззренческой окраской (В. Степин [1]). К их числу относятся картины глобальной деревни, мирового города, золотого миллиарда, информационного или коммуникационного общества и т.д. Философскими основаниями этой отрасли научного знания выступают не только некоторые версии холизма (Д. Боум), но и мягкие версии постмодернизма, постулирующие гетерогенность и разорванность мира наряду с его же целостностью; версии философской антропологии с понятием «мысле-образов» (В. Порус [28]). Здесь работают несколько различных моделей познания – от статистической и системной до диатропической и синергетической [29]; мы не говорим и об общем языке типа новоязя (например, «глокальность»*). Если считать – по нормам науковедения, что отрасль знания конституируется при наличии единого предмета, общей картины мира, определенных философских основаниях и едином методе, то глобалистика ныне все еще далека от превращения в отрасль нормальной, парадигмальной науки и, значит, подвержена инволюции.

IV.4. Однако множественность картин мира и особенно множественность моделей познания вполне соответствует нормам постнеклассической, или новой науки. Глобалистика в ее нынешнем состоянии резонирует по меньшей мере с рядом важнейших постулатов Новой науки: акцент на субъекта и особенно индивида в ряде концепций признается основным магистральным направлением глобализации («индивидуализация человечества»), хотя в основном русле глобалистики преобладает ориентация на отдельные «совокупности» в структуре человечества; признание гетерогенности мира находит отклик в дискуссиях о роли локального, проблемах «почвы» (soil) и укорененности глобального в локальном, в частности в пространственном плане (пространство-место – space-place). Куда в меньшей мере здесь находит отражение постулат вероятности развития, но зато реализован тезис множественности познавательных моделей или – слабее – альтернативных конкурирующих парадигм; действует принцип открытости научного знания по отношению к другим видам знания – не- и вненаучному (см. «переходность» по И. Валлерстайну [31]); наконец, расшатывается принцип дисциплинарной организации научных исследований (А. Агг [32]). Исходя из этого можно полагать, что глобалистика если и будет конституироваться, то по нормативам не классической (или «нормальной»), но скорее Новой науки. (См. [33]).

IV.5. На этом пути глобалистика сталкивается с рядом проблем, актуальных как в плане познавательном, так и онтологическом. К их числу относятся проблемы: вариабельность и (или) альтернативность процессов глобализации; соотношение тенденции гомогенизации и гетерогенизации состава глобальной структуры; соотношение иерархичности и сетевой организации мироцелостности; природа отношений отчуждения, свойственных информационно-глобалистскому типу глобальной общности; субъекты глобализации.

IV.6. Глобалистика выглядит приоритетной отраслью научного знания не только потому, что имеет дело с проблемами существования человечества, но и постольку, поскольку, объединяя усилия фундаментальной и прикладной ветвей науки, социально-гуманитарного и естественнонаучного знания, она находится в основном русле рождения Новой науки, вводит отечественную науку в сердцевину проблем современного научного знания. Поэтому важная задача исследователей заключается в осознании приоритетности данного научного направления, овладение которым дает нам ту искомую «точку опоры», которая позволяет не «перевернуть», но переосмыслить будущее человечества.

Список литературы

1. Степин В.С. Становление научной теории. Минск: Изд-во БГУ, 1976. 319 с.

2. Скачков Ю.В. Введение в вероятностный мир. М., 1971.

3. Печчеи А. Человеческие качества. М.: Прогресс, 1985. 312 с.

4. Jantsh E. The selforganizing univers: Scientific and human implications of the emerging paradigm of evolution. Oxford: Pergamm Press, 1980 343 p.

5. Кузнецов В. Что такое глобализация? // Мировая экономика и международные отношения. 1998. № 3. С. 14–19.

6. Гладкий Ю. Глобалистика: трудный путь становления // Мировая экономика и международные отношения. 1994. № 10. С. 104–116.

7. Моисеев Н.Н. Восхождение к разуму. М.: ИздАТ, 1993. 175 с.

8. Robertson R. Mapping the Global Conditim: Globalization as the general Conception // Theory, Culture, Society. 2. 1990. V. 27. N 3. P. 15–30.

9. Мировая экономика: нарастающий процесс глобализации (прогноз на 2000–2015 гг.) М.: ИМЭМО РАН, 1998. С. 3–4.

10. Глобальное сообщество: новая система координат (подходы к проблеме. СПб: Алетея. 2000. С. 227–228.

11. Held D. Political Theory today. Stanford: Stanford UP, 1991. P. 228, 233.

12. Tonraine A. Penser le sujet. P. Fayard. 1995. P. 338–352.

13. Dollus O. La mondialisation. P. 2 Bibliotheque du citoyen, 1997. 168 p.

14. Barry-Joues R.J. Globalization and Change in International Political Economy – Cultural Economy // Theory, Culture, Society. 2. 1990. V. 75. N 2. P. 295–310.

15. Максименко В.И. Глобализация как идеология (тезисы) // Навигут. 1999. № 1. С. 204–205.

16. Appadurai A. Disjunctive and Difference in the Global // International Affairs. 2. 1990. V. 75. N 2. P. 357–367.

17. Sochs I. Towards Strategies the 21st Century. New Delhi: Interest Publications, 1993. P. 50–54.

18. Naisbitt J.A., Aburdenne P. Megatrends, 2000. 2. Pan books, 1990. X, 338 p.

19. Капица С.П., Курдюмов С.П., Малинецкий Г.Г. Синергетика и прогнозы будущего. М.: Наука, 1997. 285 с.

20. Друкер П.Ф. Новые реальности в правительстве и политике, экономике и бизнесе, обществе и мировоззрении / Пер. С англ. Л. Нахапетова М.: Букер Чемберлен интернейшнл, 1994. 379 с.

21. Васильчук Ю. Постиндустриальная экономика и развитие человека // Мировая экономика и международные отношения. 1997. № 9. С. 74–82.

22. Непомнящий В. Феномен Пушкина // Новый мир. 1998. № 6. С. 204–205.

23. Иноземцев В. Парадоксы постиндустриальной экономики // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 3. С. 3–11.

24. Липовецкий М. Изживание смерти. Специфика русского модернизма // Знамя. 1995. № 9. С. 194–205.

??Христианство и культуры // Знамя. 1999. № 10. С. 194–197??

25. Арманд А. Комментарии к нормальному кризису // Путь. 1994. № 5. С. 145.

26. Кимелев Ю.А. Современная буржуазная философско-религиозная антропософия. М.: Наука, 1985. С. 133.

27. Harman W. Global Mind Change. Indianapolis. Knowledge systems, 1988. P. 108.

28. Порус В.Н. Пространство в человеческом измерении // Полигнозис. 2000. № 2. С. 27.

29. Чайковский Ю.В. Познавательные модели, плюрализм, выживание // Путь. 1992. № 1. С. 62–108.

30. Sciences Humanes. La mondialisation en debot. P., 1997. N 17. P. 8, 22, 45.

31. Wallerstein I. Untlunking Social Science. The Limits of Nineteenth Century Paradigms. Cambridge: Polity Press, 1991. P. 135–148.

32. Agh A. Development Studies an Emerging New Science and a New Paradigm for all Social Science? // Science of Science. Wroclaw, 1991. V. 2. N 3–4 (7–8). P. 279–295.

33. Проблемы методологии постнеклассической науки / Отв. ред. Е.А. Мамчур. М.: ИФ РАН, 1992. 199 с.

34.Чешков М.А. «Новая наука», постмодернизм и целостность современного мира // Вопросы философии. 1995. № 4. С. 24–34.

35. РГНФ: Обсуждение книги В.С. Степина «Теоретическое знание»: Материалы «круглого стола», 1 июня 2000 г. // Науковедение. 2000. № 3. С. 7–47.