Реферат: Александр Гумбольдт и Россия

Йорг Штадельбауер

Путешествие великого натуралиста и учёного Александра Гумбольдта в Россию состоялось в 1829 году. Оно повлияло на связи между Германией и Россией решительным образом и далеко вышло за время Гумбольдта. С ним значительно изменилось описание природы и народов XVII и XVIII веков благодаря новой постановке вопросов. В противоположность таким путешественникам как Даниэль (Даниил) Готлиб Мессершмидт (Daniel Gottlieb Messerschmidt) (научная экспедиция 1720-1727), Иоганн Георг Гмелин (Johann Georg Gmelin) (путешествие в Сибирь 1733-1743) [11], Петер Симон Паллас (Peter Simon Pallas) (путешествие в Сибирь 1768-1774) [сравни с 31], Герард Фридрих Миллер (Gerhard Friedrich Müller) (вторая камчатская экспедиция) или Самуил (Самуэль) Георг Готлиб Гме?ин (Samuel Gottlieb Gmelin) (1768-1774, в Сибирь и на Кавказ) [сравни с 10] его привели в Российскую империю не только типичные естественнонаучные, сырьевые или этнографические интересы исследователей, но также приглашение русского министра финансов Канкрина, который ценил его как специалиста, который – как сегодня сказали бы – должен был бы стать «консультантом». Поэтому путешествие стало в равной степени как научным, так и политическим событием. Тем не менее, в представлении о Гумбольдте оно по сей день значительно уступает его южноамериканскому путешествию. [16, с. 103] Примечательно, что сборник трудов, изданный в Западной Германии Берлинским географическим обществом к 100-летию со дня смерти [Гумбольдта], почти исключительно посвящён темам южноамериканского путешествия, тогда как немного позже изданный в Восточном Берлине том докладов и статей с двумя статьями русских учёных освещал в значительно большей степени также и азиатские интересы Гумбольдта. Однако в восприятии Гумбольдта путешествие в Сибирь всегда находится в тени прообраза научных исследовательских экспедиций, которым стало южноамериканское путешествие.

Имя Гумбольдта тесно связано с Бонном, его университетом и другими учреждениями:

международное изучение [наследия] Гумбольдта имеет своего выдающегося представителя в Бонне в лице профессора доктора Ханно Бека (Prof. Dr. Hanno Beck); автор чувствует особую связь с работами Гумбольдта.

Александр Гумбольдт является основателем сравнительных высокогорных исследований, что связывает его с географом Карлом Троллем (Carl Troll) – с 1938 до ухода на пенсию в 1966 он ведущий представитель при создании и восстановлении Института географии Боннского университета – и сменившими его на этом посту Вильгельмом Лауэром (Wilhelm Lauer) и Маттиасом Винигером (Matthias Winiger).

Фонд Александра Гумбольдта (Alexander-von-Humboldt-Stiftung) – так называется учреждение, которое подбирает и оказывает финансовую поддержку молодым учёным со всего мира по всем научным направлениям для проведения научных исследований в Германии, что является важнейшей задачей в рамках внешней политики в области культурного строительства.

То, что немецкая внешняя политика длительное время направлялась из Бонна, так же мало нуждается в упоминании, как и тот факт, что в этой внешней политике выдающуюся роль играют немецко-русские отношения.

В эти немецко-русские отношения опять-таки вносят вклад те области исследований в университете Бонна, которые посвящены восточноевропейскому и русскому пространству, прежде всего славистика и восточно-европейская история, которая главное внимание уделяет исследованию культурных контактов между Россией и Германией. Здесь круг замыкается, поскольку к основным темам этого исследования относится также и анализ великих путешествий с XVII до XIX веков, которые опять-таки отражают часть специальной истории естественных наук, особенно географии.

Задача Гумбольдта в России состояла в том, – как это можно сегодня предположительно сформулировать – чтобы разведать ресурсы и «изучить возможности» финансовой политики. Русские контакты Гумбольдта поднимали следующие вопросы:

1. Какие связи существовали до поездки и делали возможным её проведение?

2. Добавило ли путешествие что-либо к тому, чтобы Западная Европа лучше узнала исследованную территорию?

3. Какие результаты для развития России в экономическом и научном отношении имело путешествие?

4. В какой степени путешествие оказало содействие науке в Российской империи?

О ситуации с источниками

Ханно Бек уже в 1961 г. во втором томе своей исчерпывающей биографии Гумбольдта [6] провёл подробную реконструкцию хода путешествия и тем самым содействовал ещё сегодня признаваемой оценке, которая длительное время противостояла господствовавшему пренебрежению русским путешествием. Сам Гумбольдт – по политическим причинам – не сделал это путешествие предметом самостоятельных обобщений и оценок, которые хотя бы отдалённо можно было бы сравнить с монументальной публикацией результатов его южноамериканского путешествия, а обработал лишь часть материалов в поздних работах, прежде всего в двухтомном труде Центральная Азия и с незначительными повторами в обобщающем труде всей его жизни – Космос [17; 19]. Зато прямой отчёт о ходе путешествия предоставил минералог из Берлина Густав Розе (Gustav Rose) (1798-1873), который сопровождал Гумбольдта, наряду с биологом Христианом Готфридом Эренбергом (Christian Gottfried Ehrenberg) (1795-1876) и слугой [30]. Эти тексты также должны приниматься во внимание, как и почти необозримая уже литература об Александре Гумбольдте [7; 35; 16; 39; 21]. Сохранившиеся наброски Гумбольдта, которые заархивированы в отделе рукописей Государственной библиотеки в Берлине, были обработаны и оценены П. Хонигманом (P. Honigmann). Сам Гумбольдт обозначил их как «Фрагменты», из чего следует явно неполный характер [текстов]. Замечательным образом группа берлинских учёных заботится о восприятии Гумбольдта: в период с 1994 по 1999 были разысканы самые большие участки маршрута Гумбольдта, причём в центре интересов находилось сравнение опыта, полученного Гумбольдтом, с сегодняшней ситуацией.

Повод: финансовая политика Российской империи в поиске международного стандарта

Толчок предприятию Гумбольдта дали размышления русского министра финансов Егора Канкрина, который намеревался перевести русскую валюту на основу нового благородного металла [О Гумбольдте и Канкрине 4; 28, с. 38 и сл.]. Базирование на золоте и серебре соответствовало международной валютной политике того времени: Россия хотела сделать следующий шаг в поиске возможностей использования платины в качестве валютной базы. Это было спорным, поскольку мировые запасы едва можно было оценить, так что новые месторождения сразу обесценили бы валюту из-за снижения цены на международном рынке. Россия обладала после 1822 года разведанными платиновыми месторождениями на Урале и надеялась, что сможет открыть и освоить также и другие. Путешествие Гумбольдта должно было предоставить для этого необходимую информацию и подтвердить, в конце концов, правильность расчётов министра финансов. Поэтому целью поездки должен был стать Урал.

Для Александра Гумбольдта возможность Сибирского путешествия представлялась совсем иначе: оно предоставляло ему шанс добраться до Азии, изучить горные районы и тем самым продвинуть вперёд науку о сравнительном изучении гор. В Южной Америке учёный изучил и систематизировал вертикальную структуру гор в естественной пространственной дифференциации и хотел перенести этот подход на исследование старых горных массивов. При этом следует вспомнить о том, что более ранняя попытка Гумбольдта провести экспедицию в Центральную Азию в 1808 году потерпела неудачу; его длительное проживание в наполеоновском Париже исключало также более позднее согласие английской Короны и Ост-индской компании. Также путешествие в Самарканд, которое намеревался совершить Гумбольдт в 1809 г., осталось, поэтому, для него недосягаемым [39, с. 153]. Опять-таки, по упомянутым политическим причинам в 1810 году не состоялась задуманная на Тибет и в Индию экспедиция, которая была запланирована и обсуждалась в переписке с предыдущим министром иностранных дел и торговли Николаем Петровичем Румянцевым [23, с. 317; сравни 28, с. 30и сл.]. В 1812 году Гумбольдт составил совершенно новый план экспедиции для многолетнего путешествия в Сибирь, которым он намеревался продолжить великие Сибирские путешествия XVIII века и одновременно использовать свой собственный южноамериканский опыт [39, с. 154]. После наполеоновского наступления на Россию это путешествие не могло состояться.

Подходящий эксперт и «консультант»: Александр Гумбольдт

В Европе было мало личностей, которые для путешествия в Сибирь подходили бы лучше, как того хотел министр финансов Канкрин, чем Александр Гумбольдт. Благодаря своему южноамериканскому путешествию, результаты которого были уже широко опубликованы, он заслужил имя великого путешественника. Как образованный горный инженер и благодаря успешной деятельности в качестве эксперта в Мексике Гумбольдт показал, что он проводил прикладные исследования. Одновременно он был весьма авторитетным ученым с мировым именем, и с 1818 года также почётным академиком Российской Академии наук.

Давайте заглянем немного назад в биографию Гумбольдта: Александр Гумбольдт после короткого изучения камералистики во Франкфурте-на-Одере получил горнопромышленное образование у ведущих геологов своего времени во Фрайберге (Саксония) и благодаря этому – впрочем, как и Гёте – хорошо ознакомился с дискуссией между нептунистами и вулканистами. В то время как вулканисты считали, что образование горных пород зависит только от извержения пород из недр Земли, нептунисты отстаивали мнение, что все горные породы должны образовываться при отложении в море. Сначала он придерживался нептунистского направления, выраженного их (его и его товарища по университету Леопольда Буха (Leopold von Buch)) учителем Абраамом Готлобом Вернером (Abraham Gottlob Werner). Благодаря этой дискуссии у Гумбольдта пробудился интерес к вопросам горообразования и дифференциации горных пространств. Не позднее своего путешествия в Южную Америку он узнал на эквадорском Чимборасо, также как и в Новой Испании (Мексика), о значении вулканизма для образования гор. Теперь он хотел найти доказательства этой вулканической теории также в Центральной Азии [19, Т. IV, с. 276 сл.].

Наблюдения над природой он начал ещё в 1790 году, когда он вместе с Георгом Форстером (Georg Forster) предприняли путешествие по нижнему Рейну и Нидерландам. Во время этого путешествия, Гумбольдт не только был посвящен умудрённым жизненным опытом Форстером в искусство наблюдения над природой, но и введён в круг идей политического Просвещения Французской революции.

После окончания обучения Гумбольдт также работал по полученной специальности: в 1792 он как горный асессор вступил на Прусскую государственную службу – в то время лишь благодаря его знаниям и его манере держаться, без протекции – и занял должность обер-бергмейстера в Ансбахе-Нюрнберге. Но материнское наследство позволило ему уже в 1796 уйти с государственной службы и вести жизнь частного образованного специалиста.

Большое исследовательское путешествие в Южную Америку (1799-1805) обеспечило ему славу исследователя в тогдашнем учёном мире, а также в династиях континентальной Европы: никогда ранее ни одна научная экспедиция не была проведена с таким точным планированием, так обоснована научной постановкой вопросов, так оснащена новейшей техникой и так организована, никогда не проходила под таким пристальным вниманием научной общественности, [как эта]. Расширение точных естественнонаучных знаний соответствовало потребностям эпохи Просвещения. У Гумбольдта они соединились в обобщении с идеями либерализма. В конце южноамериканской экспедиции Гумбольдт предпринял путешествие в Мексику (1803/04 гг.). В результате появилось посвящённое мексиканскому королю Essai politique de la Nouvelle Espagne (Трактаты о политическом состоянии Новой Испании), которое среди прочего выполнило статистическую инвентаризацию народнохозяйственных ресурсов, чтобы оценить возможности для введения мексиканской золотой валюты. Тут выяснилось, что камералистско-экономическое мышление Гумбольдта в значительной степени оказалось под влиянием Адама Смита; правда, Гумбольдт как физиократ оценил сельскохозяйственные возможности Мексики выше, чем горнопромышленные. Этим исследованием он одновременно доказал, что он обладал знаниями для проведения экспертной оценки, которая позже потребовалась при путешествии по России.

К научному и практическому опыту присоединились личные знакомства: уже в 1793г. Гумбольдт однажды сообщил своему фрайбергскому однокурснику Владимиру Юрьевичу Соймонову о своём желании познакомиться с горными районами на южной и восточной периферии Российской империи. Таким образом, находящаяся за пределами тропиков северная Евразия играла для него в постановке цели такую же роль, как тропики, сведения о которых стояли на первом месте в южноамериканском путешествии [39, с. 152]. Информация, опубликованная в 1844г. в работе Центральная Азия, показывает длительность занятий Гумбольдта исследованным районом и объём собранного им материала.

В 1828 г. Гумбольдт случайно встретился в Париже с Егором Канкриным (Georg Graf von Cancrin), который родился в 1774 г. в Ханау (Hanau) [4 и др. ссылки здесь]. Он был сыном минералога и горняка, прибывшего в Россию в 1784 году по приглашению Екатерины Великой, который при царе Павле I работал над монетной реформой, тем самым сделал карьеру на русской политической службе и в 1816 г. был введён в Государственный совет. Его сын после десятилетней карьеры в сфере русской военной экономики [4, с. 72] в 1823 г. вступил в должность министра финансов. Задача Канкрина состояла в том, чтобы оздоровить русскую валюту путём перевода её на серебряный базис. Близкий кругу идей Адама Смита и учению физиократов, хотя он критиковал их в 1821 г. и вместо этого выдвигал в качестве цели для России «по возможности равномерно зажиточное население» [4, с. 73], он искал новый, кажущийся более надёжным базис и считал, что им должна стать платина, поскольку казалось, что месторождения на Урале гарантируют изобилие сырьевых ресурсов. За этим последовала переписка с Гумбольдтом, в которой Канкрин, прежде всего, искал подтверждения правильности своих представлений [4, с. 75 сл.)], в то время как Гумбольдт выразил сдержанную критику против платинового базиса [дискуссия о платиновой валюте показывает, насколько глубокое экономическое мышление имел Гумбольдт, вопреки его короткой учебе в Гамбургской коммерческой академии]. В дальнейшей переписке Канкрин уже намекнул о возможности приглашения – возможно со скрытым умыслом, что сможет переубедить великого ученого, когда ему продемонстрируют платиновые месторождения на Урале:

«Ещё я отмечаю, что платина до настоящего времени добывается только в двух местах и то по ту сторону Урала, который, пожалуй, стоил бы того, чтобы его посетил большой знаток природы» [цит. по 4, с. 77].

Гумбольдт же со своей стороны, наверное, предчувствовал в намечающемся приглашении возможность исполнения своего давно лелеемого желанного путешествия:

«Моё самое горячее желание – лично засвидетельствовать своё почтение Вам в России. Урал, и теперь почти русский Арарат, даже озеро Байкал представляются мне прелестными картинами». [цит. по 4, с. 77; 39, с. 156 сл.]

В письме от 26 февраля 1828 г. Гумбольдт уже смог предложить конкретное планирование на следующий год. Идея путешествия по России объединила Канкрина и Гумбольдта, хотя цели их были столь различны [28, с. 53 сл.]. При этом также не меняется формулировка, которой были ограничены русские ожидания от путешествия. Гумбольдт в своём предисловии к минералогическому отчёту Розе (Rose) о путешествии цитирует:

«…единственное […] быть полезным для науки». Затем идёт продолжение: «Сколько Вы можете, Вы будете при этом создавать горную промышленность и будете проявлять усердие в промышленности для пользы России». [30, с. IX; 20, с. 53; цит. по 38, с. 303 сл.]

Заслуживает упоминания следующий аспект: Гумбольдт перед поездкой официально убедился, что социальные вопросы из цели путешествия исключены, понимая социальное положение простых горняков в России.

«Понятно само собой, что мы оба [Гумбольдт и Розе] ограничиваемся только неживой природой и избегаем всего, что относится к человеческим учреждениям, отношениям между социальными слоями: то, что иностранец, незнающий языка, выражает своё мнение, всегда рискованно, неправильно и в таком сложном механизме как отношения и однажды присвоенные права высших сословий и обязанности низших сословий, возбуждает недоверие». [20, с. 74 сл.; цит. по 4, с. 79]

Но Канкрин был также заинтересован в информации о социальной ситуации и попросил Гумбольдта о специальном устном отчёте. Разумеется, о его содержании ничего неизвестно, поскольку очевидно никаких письменных заметок не делалось.

Наконец, должно быть осмыслено, что русское путешествие Гумбольдта соответствовало прусским государственным интересам. В 1825 г. во главе с Николаем I империя достигла вершины. Правда, после восстания Декабристов он ввёл полицейский режим, однако по причине его брака с Шарлоттой, дочерью Фридриха Вильгельма III (Friedrich Wilhelm III.) (покровителя Боннского университета), поддерживались тесные отношения с прусской правящей династией и даже было стремление упорядочить государственность. В русско-турецкой войне 1827/28 годов Россия победила слабую Османскую империю, присоединила закавказские территории и предотвратила тем самым сильное исламское влияние. Пруссия вообще была заинтересована в том, чтобы стабилизировать доверительные отношения между Европой и Россией. Так что Гумбольдт, который с 1826 г. вновь находился на государственной службе, после того как личное состояние из-за путешествий и публикаций было истощено, получает для своего предприятия отпуск у Прусского короля.

Эти связи сделали возможным также финансирование этого дорогостоящего путешествия. Собственные средства Гумбольдт не мог пожертвовать. Но в Санкт-Петербурге он получил вместо первоначально обещанных 10000 рублей 20000 рублей по прямому распоряжению Царя, выплаченных через губернатора [21, с. 173.], кроме того, Генеральный штаб Русской армии предоставил в его распоряжение набор всех возможных карт района его путешествия, изготовленных методом глубокой печати с медных досок (gestochenen Karten).

Путешествие Гумбольдта и его сопровождающих

Рассмотрим кратко маршрут путешествия учёного [6, с. 88 сл. и 30, Т. I]. В начале XIX века путешествие консультанта имело почти экспедиционный характер, хотя Гумбольдту и его сопровождающим была предоставлена исключительно удобная карета. Сухие цифры дают количественные показатели предприятия: за 23 недели было пройдено в целом 14500 вёрст (примерно 15470 км), при этом потребовалось на 658 почтовых станциях сменить 12244 лошади. [4, с. 80]

Посещение Алтая и каспийских просторов не входило в первоначальные цели, поставленные перед Гумбольдтом Царским двором и русским министром финансов Канкриным. Биографы Гумбольдта Ханно Бек и Герберт Скурла (Herbert Scurla) наглядно показывают, что это была лишь формальная вежливости, так сказать, относящаяся к Гумбольдту, чтобы когда он захотел продолжить свой путь за Урал, то для проформы он должен был попросить разрешения у Канкрина. Министр финансов, поскольку он в своём приглашении Гумбольдту предоставлял широкую свободу для планирования путешествия [34, с. 261).], не мог отказать в разрешении сделать этот «крюк», который вписывался во временные рамки поездки («маленькие изменения планов нашего путешествия» [28, с. 76.]).

К тому же необходимо напомнить о том, что путешествие в России было не произвольно, а находилось под государственным контролем и зависело от центральных директив, так что путешествующие никогда не знали, находятся ли они во время пути всё ещё под покровительством или под контролем. Гумбольдт теперь находился в счастливой ситуации, поскольку благосклонность министра финансов предоставила ему широкую свободу при выборе пути и отдельных целей. С другой стороны он подчёркивал «вечную необходимость соблюдения этикета», который мешал ему порой проводить наблюдения [21, с. 178].

Маршрут путешествия вёл Гумбольдта и его сопровождающих из Берлина через Кёнигсберг, Куршскую косу и Дорпат (Тарту) на Санкт-Петербург, где были восстановлены соответствующие научные контакты [30, Т. I, с. 39 сл.]. В русской столице, кроме того, состоялись множественные встречи с царской семьёй, к которой Александр Гумбольдт получил доступ благодаря своему социальному положению и своему международному признанию. 20 мая 1829 г. группа путешественников прибыла в Москву – следующий пункт на пути следования.

Первоначальной целью путешествия, указанной в приглашении, был Урал. Он был в то время уже научно обследован и экономически освоен. Пётр Первый более чем за столетие до этого начал работать над превращением Урала в один из значительных регионов железоделательной индустрии. С этой точки зрения становится ясно, что пребывание Гумбольдта должно было быть в меньшей степени геологической разведкой месторождений алмазов и руд, а скорее должно было служить экономико-политической оценкой. Начиная с 25 июня учёный две с половиной недели оставался на северном Урале, чтобы осмотреть многочисленные горные предприятия и промышленные объекты, среди которых были золотые прииски города Березовский [30, Т. I, с. 175ff.] и платиновые россыпи Суховисимской, Рублёвской, Мартияновской и Сухой возле Нижнего Тагила [30, Т. I, с. 327 сл.]. За этой инспекционной поездкой последовало однонедельное пребывание в Екатеринбурге [подробнее сравни 7, с. 75 сл.]. Собственно разведка, как она была предусмотрена в поручении, не потребовалась бы; Гумбольдт посредством своего путешествия должен был бы очевидно облагородить платиновую валюту. Тем не менее, нельзя недооценивать как аспект путешествия обследование месторождений: Гумбольдт был готов принять на себя трудности многочисленных осмотров шахт, поскольку он видел геополитическое значение благородных металлов и хотел исследовать происхождение месторождений полезных ископаемых. Оценка путешествия как геолого-минералогического также была бы слишком узкой: на первом плане находились политические и землеведческие интересы в самом широком смысле слова – прикладных геологических исследований. Это выражается кроме платинового вопроса, прежде всего, в разведке возможных алмазных месторождений [сравни это с 4, с. 61сл.; об алмазных месторождениях также 30, Т. I, с.352 сл. и 356].

Путешествие продолжилось 18 июля, и они отправилось в Тобольск, который, собственно, был запланирован как конечный восточный пункт. Однако вместо возвращения, 24 июля Гумбольдт продолжил, согласно полученному разрешению, своё путешествие в юго-западную Сибирь, и 2 августа он прибыл в Барнаул, а уже спустя два дня отправился в направлении Алтая, о котором до того времени в Европе знали мало [30, Т. I, с. 493; 27, Т. II, с. 579 сл. (о Колывани и Змеиногорске)]. Там, кроме замеров магнетизма [19, Т. IV, с. 51], прежде всего был запланирован также осмотр горных предприятий и обогатительных установок, путешествие к озеру Колывань, в Змеиногорск (с важнейшими серебряными шахтами Алтая) и на Усть-Каменогорск, откуда путешествие последовало вверх по Иртышу на Бухтарму и продолжилось до китайского пограничного поста на Нарыме – примерно в 160 км западнее сегодняшней казахстанско-китайской границы [3, с. 104 сл.)]. Широко простирающиеся гранитные ландшафты, особенно у Колывани, укрепили мнение Гумбольдта относительно вулканизма-плутонизма [19, Т. I, с. 180, 187].

О дальнейшем планировании Гумбольдт письменно уведомил своего брата ещё из Тобольска 24 июля 1829 г.: по Иртышу он хотел подняться вверх до Омска, затем Семипалатинска, Тары, Барабинской степи (низменности), Колывани, Бамаули, развалин Змеиногорска, посетить крепость Усть-Каменогорск и Бухтарму и быстро пройти до китайской границы, чтобы до 17 августа 1829 г. по старому стилю вернуться через Семипалатинск и Омск [21, с. 194]. В одном письме, написанном 13 августа 1829 г. в Усть-Каменогорске, путешествие называется уже «voyage de l´Altai» и кроме Бухтармы в качестве цели называется Нарым и китайский пограничный пост.

Здесь следует напомнить об особом положении Алтая в Российской империи: уже в 1746 г. горные месторождения переходят в собственность Короны. Район как коронная земля стал личной собственностью Царского дома, а находящиеся там крестьяне как государственные крестьяне прежде всего имели задание обеспечивать питанием горняков. Снаружи горный регион был защищён с помощью линии безопасности, то есть линией казацких станиц между Усть-Каменогорском и Кузнецком, от нападения казахов и народов Алтая. Этот особый статус был предоставлен региону из-за богатства рудами. Лишь за несколько лет до путешествия Гумбольдта горные месторождения Алтая были переданы и подчинены министерству финансов. Одной из проблем горных месторождений оказалось относительно низкое содержание серебра в руде и дефицит леса у основных месторождений [7, с. 104].

Путешествие продолжилось через северо-казахстанские степи на Миасс на южном Урале, где Гумбольдт 14 сентября 1829 г. отметил свой 60-й День рождения. Оттуда было бы возможно прямое возвращение в Центральную Россию и в Санкт-Петербург, но Гумбольдт вновь изменил свой предусмотренный план и отправился в Оренбург: вместо непосредственного возвращения в Санкт-Петербург через Москву, он обратился в день своего отъезда из Оренбурга к Канкрину, чтобы поставить того в известность, что он желает видеть Каспийское море. На средней Волге Гумбольдт посетил не только крупные города, но и основанный при Екатерине Великой регион поселений немецких колонистов, озеро Эльтон с его соляными месторождениями [раньше Гумбольдт уже посетил солеварни Илецка около Оренбурга] и находящееся возле современного Волгограда поселение немецких гернгутеров Сарепта (Сарепта-на-Волге – прим. пер.), прежде чем он отправился дальше на юг через окраины калмыцких поселений и хозяйственных районов до Астрахани. Там обнаружил большое количество купцов из Армении, Бухары, Хивы, Калмыкии и Индии и оценил торговое значение города. Плавание по Каспийскому морю позволило Гумбольдту обнаружить старые морские терассы как доказательство колебаний морского зеркала, которые он свёл к долгосрочным колебаниям (осцилляциям) в подстилающих породах [19, Т. I, с. 215]. Из Астрахани Гумбольдт, наконец, вернулся осенью 1829 г. через Тулу в Москву и Санкт-Петербург, куда он прибыл 13 ноября [39, с. 162 сл.; 6].

Таким образом, учёный посетил не только Урал – как первоначально было предусмотрено, но и Алтай, и Каспийское море, познакомился со степями на современной казахстанско-российской границе, а также с немецкими поселениями на Волге. Пространственные расстояния далеко превзошли первоначальный план. В отчёте, который Гумбольдт предоставил после завершения путешествия в Академию наук в Санкт-Петербурге, он сам расценивал [экспедицию] как апогей своей карьеры. Этот отчёт особенно ценился за научные результаты, концентрировался также на вопросах месторождений полезных ископаемых, магнитных измерениях и астрономических наблюдениях, но не исключал также положение политических заключённых в Сибири, в защиту которых выступали свободомыслящие учёные. В конце декабря 1829 года Гумбольдт вернулся в Берлин.

Подводя итоги, следует рассматривать в этом путешествии три существенных цели:

Гумбольдт провёл второй раз в своей жизни большую экспедицию, которая, правда, не могла сравниться по длительности и интенсивности с южноамериканской, но всё же предоставила существенные познания о внутренних регионах евразийского континента.

Гумбольдт завязал новые и углубил уже имеющиеся научные контакты, которые соответствовали притязанию его науки на международную общность, то есть очень современному делу, причём это должно быть подчёркнуто как нечто само собой разумеющееся, с помощью которого Россия была введена в международное научное сообщество.

Гумбольдт старался выступать как свободомыслящий защитник современного гуманизма, который поднимал также и социальные вопросы и заботился о судьбе политических ссыльных, хотя этот вопрос является более трудно воспроизводимым, чем политическая задача путешествия.

Результаты поездки в политическом отношении

Заслуживают внимания два политических аспекта: положенный в основу путешествия вопрос о валютной политике, а также выяснившиеся в ходе путешествия социально-политические вопросы о положении рабочих и ссыльных.

1. Путешествие Гумбольдта в Сибирь было посвящено ресурсной политике. В этом вопросе учёный остался при своём отрицательном мнении относительно платинового базиса для русской валюты, поскольку он опасался возможных колебаний изменения курса, которые могли бы легко наступить при обнаружении новых, обширных месторождений полезных ископаемых. Платиновые месторождения Земли казались ему с полным основанием трудно поддающимися расчёту.

Вопросы валютной политики ещё раз были подняты в письме к русскому министру финансов Канкрину в 1838 г. Гумбольдт интересовался прежде всего – на основании своего первоначального камералистского образования – золотом как важнейшим валютным базисом. К результатам русского путешествия также относится, поэтому, точный статистический учёт добычи золота и компенсация издержек добычи золота на Урале в сравнении с Бразилией [20, с. 123 сл.; цит. по 4, с. 57 сл.].

Официальный отчёт о путешествии, представленный Гумбольдтом в Берлине 25 апреля 1830 г., удовлетворял требования политической корректности того времени и обошел вопросы прав человека; этот отчёт самим Гумбольдтом никогда не ценился высоко, тогда как ему существенно важнее был научный отчёт о горных цепях и вулканах в Центральной Азии, поскольку он соответствовал его поискам в области сравнительных исследований гор [39, с. 162].

2. Социально-политические аспекты касались, прежде всего, положения рабочих. Из расчётов в сфере валютной политики Гумбольдт мог легко вывести в конечном счёте недостаточную конкурентоспособность русских золотых рудников, которую он, по крайней мере частично, обосновывал плохим положением горных рабочих. Не следует сомневаться, что об этом он также доложил Канкрину.

Интересный вопрос касается отношения Гумбольдта к политическим заключенным в России. Первую группу путешественники встретили уже в западных предгорьях Урала [6, с. 108; 7, с. 64]. Однако близкие контакты в пути с заключёнными, особенно с политическими, не состоялись, хотя соответствующие желания вновь и вновь выражались Гумбольдтом [6, с. 118 по 30, Т.I, с. 418)]. Фактически ему наконец удалось добиться ходатайства при его возвращении в Санкт-Петербург для польского ссыльного Йохана Виткевича (Johann Witkiewicz), о котором он слышал в Оренбурге, когда ему представили третий том его политических эссе о Мексике [5, с. 82; 3, с. 116 сл. и 491]. При этом необходимо вспомнить о том, что в январе 1825 г. вместе с декабристами в Сибирь была сослана интеллектуальная оппозиция, которая составляла духовную элиту России.

Не везде, как кажется, Гумбольдт оставлял лучшее впечатление со своими интересами. Хотя истинность следующего анекдота спорна, но он – если он содержит истинное ядро и возможно с оглядкой на то, что он был перенесён в место, которое Гумбольдт вообще не посещал – всё же разъяснил бы одну дополнительную грань путешествия. Полицмейстер города Ишим якобы отправил следующий отчёт генерал-губернатору:

«Несколько дней тому назад сюда прибыл один немец по имени Гумбольдт, хилый, низкого роста, ничтожного вида, но важный, и при этом он был снабжён сопроводительным письмом ко мне от Вашего высокопревосходительства, в котором Вы мне велели обходиться с ним вежливо и сдержанно. Хотя я принял его с должным уважением, я должен всё же отметить, что эта персона показалась мне подозрительной и очень опасной. Он мне не понравился с самого начала. Он слишком много болтает и не оценил моё гостеприимство: несмотря на то, что мой повар испёк замечательные пирожки с мясом, что я даже имел счастье угостить ими Ваше Высокопревосходительство, он явно пренебрёг мной и моим угощением. К тому же он не удостоил внимания официальных лиц города и разговаривал с польскими и другими политическими преступниками, которые находятся под моим надзором. Я осмелюсь сообщить, что подобные разговоры с польскими преступниками не ускользнули от моего внимания, особенно с тех пор как он вёл длинные разговоры с ними ночью на вершине холма, который господствует над городом. Они с трудом втащили туда какой-то ящик и достали из него инструмент, который имел вид длинной трубы, которая мне, как и всему обществу, напомнила пушку. После того, как он закрепил трубу на треноге, он направил её прямо на город, а все подошли к нему и смотрели, правильно ли она нацелена. Так как во всём этом я видел большую опасность для города (ведь он весь деревянный), я незамедлительно приказал гарнизону, который состоит из одного унтер-офицера и шести рядовых, выдвинуться в то же место с заряженными ружьями, не выпускать немцев из поля зрения и наблюдать за его проделками. Если вероломное жульничество этого человека оправдывает моё предположение, то мы готовы отдать свою жизнь за Царя и святую Русь. Так как я посылаю Вашему превосходительству этот доклад с экстраординарным курьером, я прошу Вас о дальнейших предписаниях и использую случай заверить Вас в моей готовности следовать за Вами, а также свою преданность Царю и Отечеству, как честный русский офицер, который уже двадцать лет находится на службе» [3, с. 103 сл. с примечанием с. 104/1].

Даже если достоверность по-прежнему сомнительна, истинная суть этого анекдота допустима; она требует интерпретации. Тогда бы она документально обосновала интерес Гумбольдта к политическим заключённым, а также опасение местного чиновника, которое в сомнительном случае отреагировало преувеличено предусмотрительно и упреждающе, и прежде всего в ожидании указания сверху, поскольку решения на уровень подчинённых спускались неохотно. Наряду с этим есть недавно опубликованный на польском языке отчёт об историческом разрыве русско-польских отношений. Контакты Гумбольдта с польскими ссыльными в Западной Сибири являются историческим фактом, его усилия по освобождению, возможно также порой некоторое высокомерие по отношению к местным чиновника, но прежде всего польское презрение к русскому провинциальному управлению и его ошибочно предполагаемой необразованности, которая не видит научных намерений. Однако вымысел, кажется, смешивается с эпизодом, который, кроме того, происходил в том месте, где Гумбольдт во время своего путешествия вообще не останавливался.

Результаты путешествия в научном отношении

Оценка научных плодов русского путешествия является проблематичной; с одной стороны Гумбольдт мог воспользоваться своим экспедиционным опытом, полученным в Южной Америке, который, предположительно, облегчал ему понимание дел во время второго большого путешествия. С другой стороны, путешествие было относительно коротким, так что Гумбольдт лишь собирал информацию и материалы, но едва мог оценивать их в дороге. «Обобщения» в его труде Центральная Азия опять-таки соответствовали только незначительной части материалов путешествия; вновь-таки они обширно использованы в отчёте о путешествии, который написал сопровождавший его Розе. Самому Гумбольдту принадлежат только фрагменты, которые относятся ко времени непосредственно после путешествия, которые по содержанию указывают уже на Центральную Азию и едва касаются экономических и социальных аспектов путешествия.

Своей собственной цели – высокогорного массива Центральной Азии – Гумбольдт во время путешествия не достиг. Даже на Алтае, который в своей высшей точке Белуха всё-таки возвышается до 4506 метров, он видел только окраины горного массива и холмистой местности, но не саму высокогорную часть. Отсюда понятно, что осталось некоторое разочарование, которое Гумбольдт явно выразил относительно природы западносибирских степей возле Барнаула:

«Растительность теперь, поскольку мы уже продвинулись на треть от полтысячи вёрст на юго-восток Азии от Урала, наконец мало-помалу стала сибирской. Берега Оби похожи в целом на Хафель и Тегельское озеро, поскольку, к сожалению, лишь деревья характеризуют землю» [21, с. 199].

Тем не менее, научные результаты, которые он получил при изучении отдалённых горных районов, были важнее для Гумбольдта, чем политическая сторона путешествия. Стойкий интерес, который он проявлял к Азии, соответствовал его возрастающему желанию расширить естественнонаучное сравнение с научно обоснованной картиной мира, которая должна быть основана на эмпирических измерениях и опыте (и естественно также на оценке необъятной литературы). Но к научным познаниям, которых искал Гумбольдт, относилось также лучшее знание природных ресурсов, прежде всего золотоносных месторождений. Десятилетие спустя после своего путешествия Гумбольдт смог нанести на карту Центральной Азии, которую он составил начисто ещё во время экспедиции, золотоносные месторождения в Кузнецком меридиональном хребте (Кузнецком Алатау) и вместе с тем также дополнил представление о результатах; эти сведения восходили к сообщениям, которые Гумбольдт получил от Канкрина [по 3, с. 169 сл., здесь с. 172].

Можно с уверенностью сказать, что для горных наук Гумбольдт существенно расширил знания об Урале. Отчёт о путешествии, который составил минералог Густав Розе, описывает осмотр отдельных горных предприятий и шахт, называет найденные там горные породы и минералы и не пропускает также тот факт, что Гумбольдт и сопровождающие его в большом количестве собирали минералы. Особый интерес Царского двора относился к месторождениям алмазов на Урале. Было ли обращено внимание Гумбольдта уже при подготовке его путешествия на старания Канкрина, который организовал поиски алмазов на Урале по образцу Бразилии, неизвестно. Несомненно, из Санкт-Петербурга Гумбольдт имел контакт с Вильгельмом Людвигом фон Эшвеге, благодаря которому были открыты бразильские месторождения [4, с. 54]. При переписке в центре внимания, вероятно, стоял вопрос об аналогии между залеганием пластов в Бразилии и на Урале, поскольку собирались проводить подобные целенаправленные поиски.

В пермской губернии (западные предгорья Урала) Гумбольдт обратил внимание на особый вид отложений, которые ранее не были описаны. Геолог Родерик Импи Мурчисон дал им в 1840 году обозначение «Пермь» по „locus typicus" (месту первоначального обнаружения – прим. пер.) и тем самым дал название одному периоду в стратиграфии. У Гумбольдта находим ещё более старое стратиграфическое деление – Карбон, «красный лежень» („Rotliegendes") и цехштейн (Zechstein) (в русской традиционной геологической терминологии – «Нижняя Пермь» – прим. пер.) – под именем «нижний триас» [19, Т. I, с. 200].

В заключение ещё одна оценка Гумбольдта в ходе путешествия:

«Сибирское путешествие не такое замечательное, как южноамериканское, но есть ощущение чего-то полезного и большого пройденного пути» [21, с. 186].

Дальнейшее влияние Гумбольдта на русскую духовную и научную историю

Благодаря своему положению Гумбольдт пользовался в России большим авторитетом как учёный и завязал или углубил во время своего путешествия важные контакты [Perepiska 28, с. 19 сл.]. Его значение для развития науки в Российской империи и позже в Советском Союзе проистекало, однако, в большей степени от восприятия его методики наблюдения природы и его трудов – особенно Космоса – и от письменных или личных контактов по другим поводам.

Во время его краткого пребывания в университете Тарту, который тогда принадлежал Российской империи, но был создан немцами и развился в центр геолого-географических исследований в Российской империи, были углублены контакты с учёными: Розе отмечает, что Гумбольдт встретился со знаменитым астрономом Струве, который позже основал Пулковскую обсерваторию возле Санкт-Петербурга, с минералогом фон Энгельгардтом, который объездил в 1826 г. Урал и выразил предположение, что там должны бы находиться алмазы, с ботаниками Карлом Христианом Ледебуром и Фридрихом Парротом (Иоганн Якоб Фридрих Вильгельм фон Паррот, в России - Иван Егорович Паррот – прим. пер.), сыном физика Георга Фридриха Паррота, который со своей стороны смог провести кажущееся возможным для Гумбольдта путешествие на Арарат [30, Т. I, с. 17 сл.]. Этот список, пожалуй, неполный, но отражает тесный круг, который объединяет, прежде всего, учеников названных профессоров, которые сопровождали Гумбольдта на некоторых этапах путешествия или готовы были помочь.

Между 1804 и 1850 гг. Гумбольдт вёл интенсивную переписку с третью преподавателей физико-математического факультета Дерптского университета того времени, который относился к ведущим высшим учебным заведениям страны [15, с. 152]. В 1827 г. Гумбольдту была присуждена степень почётного доктора Дерптского университета. Благодаря личному присутствию и углублению отношений, в 1840-е годы Гумбольдт получает многочисленные приглашения и участвует в мероприятиях Дерптского университета [15; 9, с. 62)].

В последующие годы Гумбольдт многократно содействовал в получении финансовых средств от Прусского министерства культуры для путешествий немецких учёных в различные части Российской империи, например, для путешествия биолога Карла Коха и ориенталиста Георга Розена в 1843/44 гг. [9, с. 99сл., с. 107 сл.]

От Гумбольдта шла далее почти прямая линия к истории русской географии, которая обнаруживает некоторые параллели с немецкой историей географии и тем самым документально подтверждает возросшее международное значение русской науки XIX, начала XX века. Сам Гумбольдт имел глубокое уважение к географии в России, которую он в преклонном возрасте – 87 лет – «[отметил] как страну, где географией занимаются с высшим усердием» [15, с. 151]. При этом данное замечание следует понимать явно не только в национальном смысле, ибо в Дерпте Гумбольдт встретил коллег, которые в Российской империи преподавали на немецком языке. Но это мнение подтверждается также тем, что он увидел в Санкт-Петербурге, Москве и Казани.

На отношение к географии указал многолетний директор Института географии Академии наук в Москве (ИГРАН) И.П. Герасимов (Герасимов называет прежде всего Семёнова-Тян-Шанского, Анучина и Обручева [13]); заодно он подчеркнул конгениальность русского почвоведа В.В. Докучаева (1846-1903), которому почвоведение обязано, прежде всего, принципом зональности зависящей от климата типологией почв и до сегодняшнего времени используемыми названиями зон в европейской России от тундры через тайгу до пустынь, сформулированными в 1898 г. [14]. К Докучаеву восходит опять-таки обобщающий труд Льва Берга – ведущего русского географа первой половины XX столетия (1876-1950). Принадлежащим этой традиции почвоведчески обоснованной физической географии вновь таки видело себя поколение после И.П. Герасимова (1905-1985) [Иннокентий Петрович Герасимов. 1905-1985 / отв. ред. А.Л. Яншин. – М. : Наука, 1995]. Из этого становится ясно, что по крайней мере физическая география в России и далее в Советском Союзе получила важные импульсы от контактов с Гумбольдтом. С русской точки зрения кроме того признаётся, что Гумбольдт посетил до сих пор относительно неизученные районы и тем самым собрал и предоставил первоначальные знания о среднем Урале, Западной Сибири, Алтае и Каспийских степях [13, с. 13.].

В этой связи могут быть названы следующие исследователи: П.П. Семёнов-Тян-Ша?нский, получивший за свои основополагающие открытия и центрально-азиатском высокогорном районе дворянский титул, встречался в 1853 году в Берлине с Гумбольдтом и не в последнюю очередь под его влиянием стал «вулканистом». Он также явно получил важные импульсы для своих более поздних путешествий в Среднюю и Центральную Азию (Мурзаев цитирует статью Семёнова-Тян-Шанского “ О вулканических явлениях внутренней Азии”, в которой представлена ещё вулканическая теория [26, с. 53]). Его сын Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский (1870-1942) стал выдающимся географом России [26; 29].

В своё время Гумбольдт считался универсально образованным, и призыв быть таким опережал его в его путешествии, так что он во всех ситуациях производил хорошее впечатление. Поэтому импульсы для других наук простирались далеко за пределы географии: несомненно, в геологию и минералогию, а также в ботанику и почвоведение. Очевидно, что некоторые ученые гордятся тем, что видят сами себя последователями Гумбольдта.

Результаты для целевого региона

Путешествие Гумбольдта не имело непосредственного влияния на Урал, сибирско-казахстанские степи, Алтай, волжские и каспийские земли. Продолжение деятельности горнодобывающей промышленности зависело не от его результатов, а уже до того находилось в сфере интересов Царей. Правда, Канкрин уже во время пребывания Гумбольдта в Санкт-Петербурге обращался к ученому по поводу большого расходования леса и обдумывал возможности снизить интенсивность его использования, чтобы положить конец уничтожению леса [7, с. 46]. То, что лес эксплуатируется слишком интенсивно, вполне подтвердил Гумбольдт, однако в отчёте о путешествии Розе упомянул не явно; поэтому следует допустить, что критический анализ горных предприятий получился такой, как это допускал официальный отчёт [7, с. 79]. Горные регионы Колывань, Змеиногорск, Бахтарма, Усть-Каменогорск, среди прочих, возникли уже в XVIII веке. В 1728 г. был открыт первый медеплавильный завод, в 1736 г. медный рудник Змеиногорска, в котором можно было добывать золото и серебро. Об изменениях после посещения Гумбольдтом ничего неизвестно.

Русская финансовая политика также не переориентировалась. Гумбольдт очень сильно дистанцировался от идеи платиновой валюты, и Канкрин не смог её ввести. Поскольку Гумбольдт в процессе путешествия должен был выполнять поручение, к которому он относился скептически, ибо он считал платиновую валюту неподходящей, вряд ли есть оригинальные публикации об отдельных результатах. Даже итоговое общее представление путешествия Гумбольдт предоставил путешествовавшему вместе с ним минералогу Густаву Розе. Опубликованный в 1872 г. Юлиусом Лёвенбергом список трудов Гумбольдта также называет поэтому только некоторые краткие заметки, такие как астрономическое местоопределение (1845), краткий зоологический отчёт (1830), а также некоторые заметки о золотоносных месторождениях в России и на Алтае [25, № 499, 500]. Кроме того, по аналогии со своим южноамериканским пребыванием, Гумбольдт собрал статистические материалы и дал им сравнительную оценку.

Отдача проявилась в ходе либерализации общества и политики, и даже освобождение крестьян, результаты которого должны были быть известны Гумбольдту по Пруссии, в Российской империи заставило себя ждать ещё десятки лет, хотя Канкрин предложил проект, который предусматривал поселение свободных крестьян на Урале, чтобы иметь в распоряжении, как на Алтае, достаточное количество рабочей силы [28, с. 22].

Особое положение [путешествия Гумбольдта] в сравнении с другими сибирскими путешествиями немецких исследователей

Как можно сегодня обобщённо сформулировать особенность сибирского путешествия Гумбольдта?

Путешествие было предпринято не только по научным мотивам, как предыдущие предприятия, но было хозяйственно-политическим поручением, которое Гумбольдт, тем не менее, со своей стороны хотел превратить в краткую научную экспедицию.

Этот внешний повод, в свою очередь, приспосабливался к личному образу Александра Гумбольдта (рис. 3): в нём можно видеть не только естествоиспытателя, но нужно также видеть камералиста и, в конце концов, гуманиста, который, с одной стороны, отчётливо понимал экономику государства, а с другой стороны – стремился к воплощению идеалов Просвещения и революционного времени.

Как типично русские выглядят организационные формальности путешествия относительно твёрдого определения маршрута (на что Гумбольдт ловко не обращал внимания) относительно предписанной безопасности и знакомства с осматриваемыми объектами, причём внутриполитические отношения страны жестко исключались.

Для Гумбольдта оказалось вызовом соблюдение некоторых принципов политкорректности того времени, что наложило запрет на письменную обработку им всех результатов путешествия.

Из этого можно вывести далеко идущую проблему, в какой мере должна обсуждаться эмпирическая наука в рамках политически предписанных условий. По мнению Тройе (Treue) [39, с. 166.], в публикациях Гумбольдта справедливо видеть корень политической географии, которую в конце XIX века создал Фридрих Ратцель.

Наконец, Александр Гумбольдт должен был также разузнать границы либерализма эпохи Просвещения и его самого в фазе относительного открытия Российской империи.

Для науки в Российской империи путешествие, завязавшиеся при этом контакты и получившееся из этого рассмотрение вопросов и подходов имели длительное воздействие, которое можно обнаружить и в наше время, по крайней мере в географии.

Не напоминают ли некоторые из этих выводов современный опыт в Российской Федерации? А с другой стороны – не являются ли тесные контакты Гумбольдта с Россией – даже и при условиях одобренного и поддержанного Царём путешествия – сигналом для современности? Фонд Александра Гумбольдта – явно не из-за путешествия по России Гумбольдта, а из актуальных внешних и культурно-политических соображений – подхватил этот вызов: из 1427 стипендиатов, поддержанных Фондом в 1996 году, 140 прибыли из Российской Федерации. Встреча бывших стипендиатов Фонда Гумбольдта (Гумбольдианцы - ? - прим. Пер.) с представителями Фонда состоялась в 1998 г. в Санкт-Петербурге, затем в 1999 г. в Новосибирске, так что круг, который берёт начало от путешествия ученого в 1829 г., вновь замыкается.

Списоклитературы

Alexander von Humboldt: Chronologische Übersicht über wichtige Daten seines Lebens (1983). Bearb. von K.-R. Biermann, I. Jahn, F.G. Lange. 2. verm. u. ber. Aufl. Berlin (= Beiträge zur Alexander-von-Humboldt-Forschung; 1).

Angermann, N. (1980): Die ersten deutschen Reiseberichte über Sibirien. - In: Kaiser, F.B., B. Stasiewski (Hg.): Reiseberichte von Deutschen über Rußland und von Russen über Deutschland. Köln, Wien (= Studien zum Deutschtum im Osten; 15), S. 43-57.

Beck, H. (Hg.; 1959): Gespräche Alexander von Humboldts. Berlin.

Beck, H. (1959a): Wilhelm Ludwig von Eschwege und Alexander von Humboldt. - In: Alexander vom Humboldt, 14.9.1769 - 6.5.1859. Gedenkschrift zur 100. Wiederkehr seines Todestages. Berlin, S. 37-68.

Beck, H. (1959b): Graf Georg von Cancrin und Alexander von Humboldt. - In: Alexander von Humboldt, 14.9.1769 - 6.5.1859. Gedenkschrift zur 100. Wiederkehr seines Todestages. Berlin, S. 69-82

Beck, H. (1959/61): Alexander von Humboldt. Bd. I: Von der Bildungsreise zur Forschungsreise. Bd. II: Vom Reisewerk zum “Kosmos”, 1804-1859. Stuttgart.

Beck, H. (1984): Alexander von Humboldts Reise durchs Baltikum nach Russland und Sibirien 1829. Aufgezeichnet von Hanno Beck. 2. verb. Aufl. Darmstadt.

Biermann, K.-R. (1983): Alexander von Humboldt. 3., erw. Aufl. Leipzig (= Biographien hevorragender Naturwissenschaftler, Techniker und Mediziner; 47).

Biermann, K.-R. (Hg.; 1985): Alexander von Humboldt. Vier Jahrzehnte Wissenschaftsförderung Briefe an das preußische Kulturministerium 1818 - 1859. Berlin (= Beiträge zur Alexander-von-Humboldt-Forschung; 14).

Dahlmann, D. (1997): Von Kalmücken, Tataren und Itelmenen: Forschungsreisen in Sibirien im 18. Jahrhundert. - In: Auch, E.-M., S. Förster (Hg.): “Barbaren” und “weiße Teufel”. Kulturkonflikte und Imperialismus in Asien vom 18. bis zum 20. Jahrhundert. Paderborn, S. 19-44.

Dahlmann, D. (Hg.; 1999): Johann Georg Gmelin: Expedition ins unbekannte Sibirien. Sigmaringen (= Fremde Kulturen in alten Berichten; 7).

Gellert, J.F. (1960): Alexander von Humboldt: Leben und Werk. - In: Gellert, J.F. (Hg.): Alexander von Humboldt. Vorträge und Aufsätze anläßlich der 100. Wiederkehr seines Todestages am 6. Mai 1959. Berlin (= Geographische Gesellschaft der Deutschen Demokratischen Republik, Wissenschaftliche Abhandlungen; 2), S. 1-9.

Gerasimov, I.P. (1971): Der Einfluß Alexander von Humboldts auf die russische Wissenschaft und die moderne Welt-Wissenschaft. - In: Alexander von Humboldt 1769 - 1859. Gedenkfeier der Deutschen Akademie der Naturforscher Leopoldina am 14. September 1969 in Halle (Saale). Leipzig (= Acta historica Leopoldina; 6), S. 11-15.

Gerassimow, I.P. (1960): Alexander von Humboldt und Wassilij Wassiljewitsch Dokutschajew. - In: Gellert, J.F. (Hg.): Alexander von Humboldt. Vorträge und Aufsätze anläßlich der 100. Wiederkehr seines Todestages am 6. Mai 1959. Berlin (= Geographische Gesellschaft der Deutschen Demokratischen Republik, Wissenschaftliche Abhandlungen; 2), S. 43-48.

Honigmann, P. (1982): Alexander von Humboldts Beziehungen zur Universität Dorpat. - In: Jahrbuch für Geschichte der sozialistischen Länder Europas 26 (1), S. 151-168.

Honigmann, P. (1983): Alexander von Humboldts Journale seiner russisch-sibirischen Reise 1829. - In: Petermanns Geographische Mitteilungen 127 (2), S. 103-113.

Humboldt, A.v. (1844): Central-Asien. Bd. 1-2

Humboldt, A.v. (1844): Vergleichung astronomischer Ortsbestimmungen in Russland und Sibirien. - In: Schumachers Astronomische Nachrichten XXII, S. 99-102

Humboldt, A.v. (1845-62): Kosmos. Bd. 1-5.

[Humboldt, A.v.] (1869): Im Ural und Altai. Briefwechsel zwischen Alexander von Humboldt und Graf Georg von Cancrin aus den Jahren 1827 - 1832. Leipzig.

[Humboldt, A.v.] (1880): Briefe Alexander’s von Humboldt an seinen Bruder Wilhelm. Hg. von der Familie von Humboldt in Ottmachau. Stuttgart.

Kaiser, F.B., B. Stasiewski (Hg.; 1980): Reiseberichte von Deutschen über Rußland und von Russen über Deutschland. Köln, Wien (= Studien zum Deutschtum im Osten; 15).

Калесник С.В. Жизнь и творческий путь Александра Гумбольдта (к столетию со дня смерти). - "Известия Всесоюзного Географического общества". 1959, 91 (4), S. 313-323.

Lindgren, U. (Hg.; 1990): Alexander von Humboldt: Weltbild und Wirkung auf die Wissenschaften. Köln, Wien (= Bayreuther Historische Kolloquien; 4).

Löwenberg, J. (1872/1960): Alexander von Humboldt. Bibliographische Übersicht seiner Werke, Schriften und zerstreuten Abhandlungen. Neudruck hg. von K. Bruhns. Stuttgart.

Mursajew, E.M. (1960): Alexander von Humboldt und Zentralasien. - In: Gellert, J.F. (Hg.): Alexander von Humboldt. Vorträge und Aufsätze anläßlich der 100. Wiederkehr seines Todestages am 6. Mai 1959. Berlin (= Geographische Gesellschaft der Deutschen Demokratischen Republik, Wissenschaftliche Abhandlungen; 2), S. 49-56.

Pallas, P.S. (1771-76/1967): Reise durch verschiedene Provinzen des Russischen Reichs. Bd. 1-3 [St. Petersburg, ] Graz.

Переписка Александра Гумбольдта с учёными и государственными деятелями России (1962). - Москва.

Полян, П.М. (1989). Вениамин Петрович Семенов-Тян-Шанский. - М.: Наука.

Rose, G. (1837-42): Mineralogisch-geognostische Reise nach dem Ural, dem Altai und dem Kaspischen Meere. Bd. 1-2. Berlin.

Schorkowitz, D. (1995): Peter Simon Pallas (1741-1811) und die Ethnographie Russisch-Asiens im 18. Jahrhundert. - In: Schorkowitz, D. (Hg.): Ethnohistorische Wege und Lehrjahre eines Philosophen. Festschrift für Lawrence Krader zum 75. Geburtstag. Frankfurt a.M. usw., S. 331-349.

Schulze, J.H. (Hg.; 1959): Alexander von Humboldt: Studien zu seiner universalen Geisteshaltung. Berlin.

Schwarz, I. (1994): Alexander von Humboldts Interesse an Goldvorkommen und Goldgewinnung in den Vereinigten Staaten im Vergleich zu Rußland. - In: Studia Fribergensia. Vorträge des Alexander-von-Humboldt-Kolloquiums in Freiberg vom 8. bis 10. November 1991 ... (1994). Berlin (= Beiträge zur Alexander-von-Humboldt-Forschung; 18), S. 281-287.

Scurla, H. (1982): Alexander von Humboldt. Eine Biographie. Düsseldorf.

Stams, W. (1979): Alexander von Humbolts [sic!] Reise zur Mitte Asiens. Zur Erinnerung an seine Forschungsreise durch Rußland vor 150 Jahren. - In: Geographische Berichte 24 (4), S. 241-253.

Stscherbakow, D.I. (1960): Alexander von Humboldts Rolle bei der Entwicklung der geologischen Wissenschaft. - In: Gellert, J.F. (Hg.): Alexander von Humboldt. Vorträge und Aufsätze anläßlich der 100. Wiederkehr seines Todestages am 6. Mai 1959. Berlin (= Geographische Gesellschaft der Deutschen Demokratischen Republik, Wissenschaftliche Abhandlungen; 2), S. 11-16.

Studia Fribergensia. Vorträge des Alexander-von-Humboldt-Kolloquiums in Freiberg vom 8. bis 10. November 1991 ... (1994). Berlin (= Beiträge zur Alexander-von-Humboldt-Forschung; 18).

Suckow, Ch. (1994): Die russisch-sibirische Reise Alexander von Humboldts - eine “mineralogisch-geognostische Reise”? - In: Studia Fribergensia. Vorträge des Alexander-von-Humboldt-Kolloquiums in Freiberg vom 8. bis 10. November 1991 ... (1994). Berlin (= Beiträge zur Alexander-von-Humboldt-Forschung; 18), S. 303-307.

Treue, W. (1990): Alexander von Humboldts Sibirienreise. - In: Lindgren, U. (Hg.): Alexander von Humboldt: Weltbild und Wirkung auf die Wissenschaften. Köln, Wien (= Bayreuther Historische Kolloquien; 4), S. 151-167.

Troll, C. (1959): Alexander von Humboldts wissenschaftliche Sendung. - In: Schultze, J.H. (Hg.; 1959): Alexander von Humboldt: Studien zu seiner universalen Geisteshaltung. Berlin, S. 258-277.

Wolff, H. (1959): Die Sibirische Reise von Alexander von Humboldt im Jahre 1829. - In: Wissenschaftliche Zeitschrift der Martin-Luther-Universität Halle-Wittenberg, Math.-Nat. VIII (6), S. 1127-1136.

Zielnica, K. (o.J.): Zur Alexander von Humboldt-Forschung: Noch zu der Ischim-Episode der russisch-sibirischen Reise Alexander von Humboldts im Jahre 1829. Mskr. masch.-schr.