Реферат: Н. А. Бернштейн выступил в научной литературе как страстный защитник принципа активности одного из тех принципов, на которых, как вы уже знаете, покоится психологическая теория деятельности. Мы разберем его идеи, в

Лекция 9

ФИЗИОЛОГИЯ ДВИЖЕНИЙ И ФИЗИОЛОГИЯ АКТИВНОСТИ

МЕХАНИЗМЫ ОРГАНИЗАЦИИ ДВИЖЕНИЙ

ПО Н. А. БЕРНШТЕЙНУ:

ПРИНЦИП СЕНСОРНЫХ КОРРЕКЦИЙ,

СХЕМА РЕФЛЕКТОРНОГО КОЛЬЦА,

ТЕОРИЯ УРОВНЕЙ

В этой и следующей лекции вы познакомитесь с кон­цепцией выдающегося советского ученого Н.А. Бернштейна. У нас есть целый ряд оснований обратиться к этой концепции.

В трудах Н. А. Бернштейна нашла блестящую раз­работку проблема механизмов организации движений и действий человека. Занимаясь этой проблемой, Н. А. Бернштейн обнаружил себя как очень психологич­но мыслящий физиолог (что бывает крайне редко), в результате его теория и выявленные им механизмы ока­зались органически сочетающимися с теорией деятель­ности; они позволят углубить наши представления об операционально-технических аспектах деятельности.

Н. А. Бернштейн выступил в научной литературе как страстный защитник принципа активности — одного из тех принципов, на которых, как вы уже знаете, покоится психологическая теория деятельности. Мы разберем его идеи, высказанные в порядке защиты и развития этого принципа. Наконец, теория Н. А. Бернштейна окажется нам чрезвычайно полезной при обсуждении так называе­мой психофизической проблемы (лекция 13), где речь пойдет, в частности, о возможностях и ограничениях физиологического объяснения в психологии.

Николай Александрович Бернштейн (1896 — 1966) по образованию был врач-невропатолог, и в этом качестве он работал в госпиталях во время гражданской и Великой Отечественной войн. Но наиболее плодотворной оказа­лась его работа как экспериментатора и теоретика в целом ряде научных областей — физиологии, психофи­зиологии, биологии, кибернетике.

Это был человек очень разносторонних талантов: он увлекался математикой, музыкой, лингвистикой, инже­нерным делом. Однако все свои знания и способности

135

он сконцентрировал на решении главной проблемы своей жизни — изучении движений животных и человека. Так, математические знания позволили ему стать основопо­ложником современной биомеханики, в частности биоме­ханики спорта. Практика врача-невропатолога снабдила его огромным фактическим материалом, касающимся рас­стройств движений при различных заболеваниях и трав­мах центральной нервной системы. Занятия музыкой дали возможность подвергнуть тончайшему анализу движения пианиста и скрипача: он экспериментировал в том числе и на себе, наблюдая за прогрессом собственной форте­пианной техники. Инженерные знания и навыки помогли Н. А. Бернштейну усовершенствовать методы регистра­ции движений — он создал ряд новых техник регистра­ции сложных движений. Наконец, лингвистические ин­тересы, несомненно, сказались на стиле, которым напи­саны его научные труды: тексты Н. А. Бернштейна — одни из самых поэтичных образцов научной литературы. Его язык отличается сжатостью, четкостью и в то же время необыкновенной живостью и образностью. Конеч­но, все эти качества языка отражали и качества его

мышления.

В 1947 г. вышла одна из основных книг Н. А. Бернш­тейна «О построении движения», которая была удостоена Государственной премии. На титуле книги стояло посвя­щение: «Светлой, неугасающей памяти товарищей, от­давших свою жизнь в борьбе за Советскую Родину». В этой книге были отражены итоги почти тридцати­летней работы автора и его сотрудников в области экспериментальных, клинических и теоретических исследо­ваний движений и высказан ряд совершенно новых идей. Одна из них состояла в опровержении принципа реф­лекторной дуги как механизма организации движений и замене его принципом рефлекторного кольца, о чем я буду говорить более подробно. Этот пункт концепции Н. А. Бернштейна содержал, таким образом, критику гос­подствовавшей в то время в физиологии высшей нервной деятельности точки зрения на механизм условного реф­лекса как на универсальный принцип анализа высшей нервной деятельности.

Вскоре для Н. А. Бернштейна настали трудные годы. На организованных дискуссиях подчас некорректно и

136

некомпетентно выступали коллеги и даже некоторые бывшие ученики Н. А. Бернштейна с критикой высказывав­шихся им новых идей. В этот тяжелый для себя период Николай Александрович не отказался ни от одной из своих идей, заплатив за это, как потом выяснилось, потерей навсегда возможности вести экспериментально-исследовательскую работу.

Последний период жизни Н. А. Бернштейн был занят особой деятельностью. К нему домой шли ученые и научные работники разных профессий: врачи, физиологи, математики, кибернетики, музыканты, лингвисты — для научных бесед. Они искали у него советов, оценок, консультаций, новых точек зрения. (Об этом вы можете подробно прочесть в статье В. Л. Найдина «Чудо, ко­торое всегда с тобой» [79].) Другую половину дня Н.А. Бернштейн был занят собственной научной, тео­ретической работой — он подводил итоги и снова осмы­сливал результаты, полученные в предыдущие периоды своей жизни.

Уже после его смерти многие узнали, что за два года до кончины Н. А. Бернштейн сам поставил себе диаг­ноз — рак печени, после чего снялся с учета из всех поликлиник и строго расписал оставшийся срок жизни, который он тоже определил с точностью до месяца. Он успел закончить и даже просмотреть гранки своей последней книги «Очерки по физиологии движений и фи­зиологии активности» [15].

Известный русский психиатр П. Б. Ганнушкин, ха­рактеризуя один из типов человеческих личностей, писал:
«Здесь можно найти людей, занимающих позиции на тех
вершинах царства идей, в разреженном воздухе которого
трудно дышать обыкновенному человеку. Сюда относятся: уточненные художники-эстеты... глубокомысленные
метафизики, наконец, талантливые ученые-схематики и
гениальные революционеры в науке, благодаря своей
способности к неожиданным сопоставлениям; с бестре­петной отвагой преображающие, иногда до неузнаваемости, лицо той дисциплины, в которой они работают» [25,
с. 386]. Читая эти строки, сразу вспоминаешь Н. А. Бернштейна: именно талантливый ученый-революционер, именно преобразивший до неузнаваемости дисциплину и
именно «с бестрепетной отвагой»!

137

А теперь рассмотрим содержательно некоторые основ­ные положения концепции Н. А. Бернштейна.

Залог успеха работ Бернштейна состоял в том, что он отказался от традиционных методов исследования дви­жений. До него движения, как правило, загонялись в прокрустово ложе лабораторных процедур и установок; при их исследовании часто производилась перерезка нер­вов, разрушение центров, внешнее обездвижение живот­ного (за исключением той части тела, которая интересо­вала экспериментатора), лягушек обезглавливали, собак привязывали к станку и т. п.

Объектом изучения Н. А. Бернштейн сделал естест­венные движения нормального, неповрежденного орга­низма, и, в основном, движения человека. Таким образом, сразу определился контингент движений, которыми он занимался; это были движения трудовые, спортивные, бытовые и др. Конечно, потребовалась разработка спе­циальных методов регистрации движений, что с успехом осуществил Бернштейн.

До работ Н. А. Бернштейна в физиологии бытовало мнение (которое излагалось и в учебниках), что двига­тельный акт организуется следующим образом: на этапе обучения движению в двигательных центрах формируется и фиксируется его программа; затем в результате действия какого-то стимула она возбуждается, в мышцы идут мо­торные командные импульсы, и движение реализуется. Таким образом, в самом общем виде механизм движения описывался схемой рефлекторной дуги: стимул — про­цесс его центральной переработки (возбуждение про­грамм) — двигательная реакция.

Первый вывод, к которому пришел Н. А. Бернштейн, состоял в том, что так не может осуществляться сколь­ко-нибудь сложное движение. Вообще говоря, очень про­стое движение, например коленный рефлекс или отдер­гивание руки от огня, может произойти в результате прямого проведения моторных команд от центра к пе­риферии. Но сложные двигательные акты, которые при­званы решить какую-то задачу, достичь какого-то резуль­тата, так строиться не могут. Главная причина состоит в том, что результат любого сложного движения зависит не только от собственно управляющих сигналов, но и от целого ряда дополнительных факторов. Какие это фак-

138

торы, я скажу несколько позже, а сейчас отмечу только их общее свойство: все они вносят отклонения в запла­нированный ход движения, сами же не поддаются пред­варительному учету. В результате окончательная цель движения может быть достигнута, только если в него будут постоянно вноситься поправки, или коррекции. А для этого ЦНС должна знать, какова реальная судьба текущего движения. Иными словами, в ЦНС должны непрерывно поступать афферентные сигналы, содержа­щие информацию о реальном ходе движения, а затем перерабатываться в сигналы коррекции.

Таким образом, Н. А. Бернштейном был предложен совершенно новый принцип управления движениями; он назвал его принципом сенсорных коррекций, имея в виду коррекции, вносимые в моторные импульсы на основе сенсорной информации о ходе движения.

А теперь познакомимся с дополнительными фактора­ми, которые, помимо моторных команд, влияют на ход движения.

Во-первых, это реактивные силы. Если вы сильно взмахнете рукой, то в других частях тела разовьются реактивные силы, которые изменят их положение и тонус.

Это хорошо видно в тех случаях, когда у вас под ногами нетвердая опора. Неопытный человек, стоя на льду, рискует упасть, если слишком сильно ударит клюш­кой по шайбе, хотя, конечно, это падение никак не запланировано в его моторных центрах. Если ребенок залезает на диван и начинает с него бросать мяч, то мать тут же спускает его вниз; она знает, что, бросив мяч, он может сам полететь с дивана; виной опять будут реак­тивные силы.

Во-вторых, это инерционные силы. Если вы резко поднимете руку, то она взлетает не только за счет тех моторных импульсов, которые посланы в мышцы, но с какого-то момента движется по инерции. Влияние инер­ционных сил особенно велико в тех случаях, когда че­ловек работает тяжелым орудием — топором, молотом и т.п. Но они имеют место и в любом другом движении. Например, при беге значительная часть движения выно­симой вперед ноги происходит за счет этих сил.

В-третьих, это внешние силы. Если движение направ­лено на объект, то оно обязательно встречается с его

139

сопротивлением, причем это сопротивление далеко не всегда предсказуемо. Представьте себе, что вы натираете пол, производя скользящие движения ногой. Сопротив­ление пола в каждый момент может отличаться от предыдущего, и заранее знать его вы никак не можете. То же самое при работе резцом, рубанком, отверткой. Во всех этих и многих других случаях нельзя заложить в моторные программы учет меняющихся внешних сил.

Наконец, последний непланируемый фактор — исход­ ное состояние мышцы.

Состояние мышцы меняется по ходу движения вместе с изменением ее длины, а также в результате утомления и т. п. Поэтому один и тот же управляющий импульс, придя к мышце, может дать совершенно разный моторный эффект.

Итак, действие всех перечисленных факторов обу­словливает необходимость непрерывного учета информа­ции о состоянии двигательного аппарата и о непосред­ственном ходе движения. Эта информация получила на­звание «сигналов обратной связи». Кстати, роль сигналов обратной связи в управлении движениями, как и в задачах управления вообще, Н. А. Бернштейн описал задолго до появления аналогичных идей в кибернетике*. Тезис о том, что без учета информации о движении последнее не может осуществляться, имеет веские фактические под­тверждения.

Рассмотрим два примера. Первый я беру из моногра­фии Н. А. Бернштейна [14].

Есть такое заболевание — сухотка спинного мозга, при котором поражаются проводящие пути проприоцеп-тивной, т. е. мышечной и суставной, а также кожной чувствительности. При этом больной имеет совершенно сохранную моторную систему, моторные центры целы, моторные проводящие пути в спинном мозге сохранны, его мышцы находятся в нормальном состоянии. Нет толь­ко афферентных сигналов от опорно-двигательного ап­парата. И в результате движения оказываются полностью

* Примерно в то же время, т. е. в середине 30-х годов, наличие сигналов обратной связи в контуре управления физиологическими актами было описано другим советским физиологом, П. К. Анохи­ным, под названием «санкционирующая афферентация» [7].

140

расстроены. Так, если больной закрывает глаза, то он ре может ходить; также с закрытыми глазами он не может удержать стакан — тот у него выскальзывает из рук. Все это происходит потому, что субъект не знает, в каком положении находятся, например, его ноги, руки или другие части тела, движутся они или нет, каков тонус и состояние мышц и т. п. Но если такой пациент открывает глаза и если ему еще на полу чертят полоски, по которым он должен пройти (т. е. организуют зритель­ную информацию о его собственных движениях), то он идет более или менее успешно. То же происходит с различными ручными движениями.

Другой пример я беру из относительно новых экспе­риментальных исследований организации речевых дви­жений.

Когда человек говорит, то он получает сигналы об­ратной связи о работе своего артикуляционного аппарата в двух формах: в форме тех же проприоцептивных сиг­налов (мы имеем чувствительные «датчики» в мышцах гортани языка, всей ротовой полости) и в форме слухо­вых сигналов.

Вообще сигналы обратной связи от движений часто запараллелены, т. е. они поступают одновременно по нескольким каналам. Например, когда человек идет, то ощущает свои шаги с помощью мышечного чувства и одновременно может их видеть и слышать. Так же и в обсуждаемом случае: воспринимая проприоцептивные сигналы от своих речевых движений, человек одновре­менно отчетливо слышит звуки своей речи. Я сейчас докажу, что и те и другие сигналы используются для организации речевых движений.

Современная лабораторная техника позволяет поста­вить человека в совершенно необычные условия. Испы­туемому предлагают произносить какой-нибудь текст, например знакомое стихотворение. Этот текст через мик­рофон подают ему в наушники, но с некоторым запаз­дыванием; таким образом, испытуемый слышит то, что он говорил несколько секунд назад, а то, что говорит в Данный момент, он не слышит. Оказывается, что в этих Условиях речь субъекта полностью расстраивается; он оказывается неспособным вообще что-либо говорить!

141

В чем здесь дело? Нельзя сказать, что в описанных опытах испытуемый лишен сигналов обратной связи: оба чувствительных канала — мышечный и слуховой — функционируют. Дело все в том, что по ним поступает несогласованная, противоречивая информация. Так что на основании одной информации следовало бы произво­дить одно речевое движение, а на основании другой — другое движение. В результате испытуемый не может произвести никакого движения.

Замечу, что описанный прием «сшибки» сигналов об­ратной связи используют для выявления лиц, симулиру­ющих глухоту: если человек действительно не слышит, то задержка сигналов обратной связи по слуховому ка­налу не вызывает у него никакого расстройства речи; если же он только притворяется неслышащим, то этот прием действует безотказно.

Перейдем к следующему важному пункту теории Н. А. Бернштейна — к схеме рефлекторного кольца. Эта схема непосредственно вытекает из принципа сен­сорных коррекций и служит его дальнейшим развитием.

Рассмотрим сначала упрощенный вариант этой схемы (рис. 6, а).

Имеется моторный центр (М), из которого поступают эффекторные команды в мышцу. Изобразим ее блоком

Рис. 6. Различные принципы управления движениями: а - принцип сенсорных коррекций (по Н. А. Бернштейну), 6 - то же, временная развертка, в — принцип рефлекторной дуги. Обозначения и сокраще­ния: М - моторный центр, 5 - сенсорный центр, т (р. т) - мышца, рабочая точка, аф. сигн.— сигналы обратной связи от движения, эф. сигн.— эффекторные команды, рец.— рецептор внешнего стимула

142

внизу, имея в виду также рабочую точку движущегося органа (т). От рабочей точки идут сигналы обратной связи в сенсорный центр (5); это чувствительные, или афферентные, сигналы. В ЦНС происходит переработка поступившей информации, т. е. перешифровка ее на мо­торные сигналы коррекции. Эти сигналы снова поступают в мышцу. Получается кольцевой процесс управления.

Данная схема станет более понятной, если ввести временную развертку процесса (рис. 6, б). Предположим, что только что сказанное относится к моменту t 1; новые эффекторные сигналы приводят к перемещению рабочей точки по заданной траектории (момент t 2), и т. д.

Как классическая схема рефлекторной дуги соотно­сится с таким «кольцом»? Можно сказать, что она пред­ставляет собой частный, притом «вырожденный», случай кольца: по схеме дуги совершаются жестко запрограм­мированные, элементарные кратковременные акты, кото­рые не нуждаются в коррекциях. Я уже упоминала о них: это движения типа коленного рефлекса, мигания и т. п. Обратная афферентация в них теряет свое значение, и определяющую роль приобретает внешний пусковой сигнал (рис. 6, в). Для большинства же движений не­обходимо функционирование кольца.

Теперь обратимся к более позднему варианту схемы «кольца» Н. А. Бернштейна; она более детализована и поэтому позволяет гораздо полнее представить процесс управления двигательными актами (рис. 7).

Имеются моторные «выходы» (эффектор), сенсорные «входы» (рецептор), рабочая точка или объект (если речь идет о предметном действии) и блок перешифровок. Новыми являются несколько центральных блоков — про­грамма, задающий прибор и прибор сличения.

Кольцо функционирует следующим образом. В про­грамме записаны последовательные этапы сложного дви­жения. В каждый данный момент отрабатывается какой-то ее частный этап, или элемент, и соответствующая Частная программа спускается в задающий прибор.

Из задающего прибора сигналы поступают на прибор сличения; Н. А. Бернштейн обозначает их двумя латин­скими буквами SW (от нем. Soll Wert, что означает «то, что должно быть»). На тот же блок от рецептора приходят сигналы обратной связи, сообщающие о состоянии

143

рабочей точки; они обозначены IW (от нем. Ist Wert что означает «то, что есть»). В приборе сличения эта сигналы сравниваются, и на выходе из него получаются AW, т. е. сигналы рассогласования между требуемым и фактическим положением вещей. Они попадают на блок перешифровки, откуда выходят сигналы коррекции, через промежуточные центральные инстанции (регуля­ тор) они попадают на эффектор.

Разберем функционирование кольца управления на примере какого-нибудь реального движения.

Предположим, гимнаст работает на кольцах. Вся ком­бинация целиком содержится в его двигательной про-

грамме. В соответствии с программой ему нужно в какой-то момент сделать стойку на руках (кстати, труднейший элемент!).

Из программы спускается в задающий прибор соот­ветствующий приказ, и в нем формируются сигналы SW , которые идут на прибор сличения. Эти сигналы будут сличаться с афферентными сигналами ( IW ). Значит, сами они должны иметь сенсорно-перцептивную природу, т. е. представлять собой образ движения. Такой образ обеспечивается прежде всего сигналами проприоцептив-ной и зрительной модальностей; это «картина» стойки и с точки зрения ее общего вида, и с точки зрения ее двигательно-технического состава — положения частей тела, центра тяжести, распределения тонуса различных мышц и т.п.

Итак, в прибор сличения поступают и образ движения, и информация от всех рецепторов о реализованном дви­жении.

Предположим, что, выходя на стойку, спортсмен сде­лал слишком сильный мах и его начало клонить назад, — возникает опасность опрокинуться. Что тогда происхо­дит? С прибора сличения поступили на блок перешиф­ровки сигналы об излишней тяге назад. Эти сигналы (AW) сообщают, что не все в порядке, что нужно послать сигналы коррекции, выправляющие это положение. Такие сигналы поступают, поправка происходит. В следующем цикле кольца снова отличаются сигналы SW и IW . Может оказаться, что AW =0; это идеальный случай. Он означает, что данный элемент выполнен и можно перейти к реализации следующего пункта программы*.

На схеме Бернштейна можно видеть одну интересную стрелку, которая идет от рецептора на задающий прибор. Она означает следующее: по ходу движения случаются такие ситуации, когда экономичнее не давать коррекции к текущему движению, а просто перестроить его, пустить по другому руслу, т. е. изменить его частную программу. И тогда соответствующее решение принимается в мик-роинтервалы времени, и в этом обнаруживается двига­тельная находчивость организма. Таким образом, может

Рис. 7. Схема рефлекторного кольца Н. А. Бернштейна 144

*Для пояснения этого момента удобно дополнить схему Н. А. Берн­штейна соответствующей стрелкой (AW = 0 на рис. 7).

иметь место не только спокойный «спуск» частных про­грамм в задающее устройство, но и экстренная их пере­стройка.

Я думаю, что подобные примеры вы легко найдете сами. Такое случается в условиях борьбы хищника и жертвы, встречи боксеров, в спортивных играх и т. п., где ситуация постоянно меняется.

Итак, были разобраны принцип сенсорных коррекций и вытекающая из этого принципа схема управления по рефлекторному кольцу.

Перейду к следующему крупному вкладу Н. А. Бернштейна — к теории уровней построения движений.

К этой теории можно перекинуть логический «мост» от рефлекторного кольца, если обратить специальное внимание на качество афферентных сигналов, поступа­ющих от движения.

Специально исследуя этот вопрос на очень обшир­ном материале с привлечением данных фило- и онтоге­незе, патологии и экспериментальных исследований, Н. А. Бернштейн обнаружил следующее. В зависимости от того, какую информацию несут сигналы обратной связи: сообщают ли они о степени напряжения мышц, об относительном положении частей тела, о скорости или ускорении движения рабочей точки, о ее пространствен­ном положении, о предметном результате движения, аф­ферентные сигналы приходят в разные чувствительные центры головного мозга и соответственно переключаются на моторные пути на разных уровнях. Причем под уров­нями следует понимать буквально морфологические «слои» в ЦНС. Так были выделены уровни спинного и продолговатого мозга, уровень подкорковых центров, уровни коры. Но я не буду сейчас вдаваться в анатоми­ческие подробности, поскольку они требуют специальных знаний. Остановлюсь лишь на краткой характеристике каждого из уровней, выделенных Н. А. Бернштейном, и проиллюстрирую их на примерах.

Надо сказать, что каждый уровень имеет специфи­ческие, свойственные только ему моторные проявления, каждому уровню соответствует свой класс движений.

Уровень А — самый низкий и филогенетически самый древний. У человека он не имеет самостоятельного зна­чения, зато заведует очень важным аспектом любого

движения — тонусом мышц. Он участвует в организации любого движения совместно с другими уровнями.

Правда, есть немногочисленные движения, которые регулируются уровнем А самостоятельно: это непро­извольная дрожь, стук зубами от холода и страха, быст­рые вибрато (7 — 8 гц) в фортепианной игре, дрожания пальца скрипача, удержание позы в полетной фазе прыжка и др.

На этот уровень поступают сигналы от мышечных проприорецепторов, которые сообщают о степени напря­жения мышц, а также от органов равновесия.

Уровень В, Бернштейн называет его уровнем синергии. На этом уровне перерабатываются в основном сигналы от мышечно-суставных рецепторов, которые сообщают о взаимном положении и движении частей тела. Этот уро­вень, таким образом, оторван от внешнего пространства, до зато очень хорошо «осведомлен» о том, что делается «в пространстве тела».

Уровень В принимает большое участие в организации движений более высоких уровней, и там он берет на себя задачу внутренней координации сложных двигатель­ных ансамблей. К собственным движениям этого уров­ня относятся такие, которые не требуют учета внешне­го пространства: вольная гимнастика; потягивания, ми­мика и др.

Уровень С. Бернштейн называет его уровнем прост­ ранственного поля. На него поступают сигналы от зре­ния, слуха, осязания, т. е. вся информация о внешнем пространстве. Поэтому на нем строятся движения, при­способленные к пространственным свойствам объектов — к их форме, положению, длине, весу и пр. Среди них все переместительные движения: ходьба, лазанье, бег, прыжки, различные акробатические движения; упражне­ния на гимнастических снарядах; движения рук пианиста или машинистки; баллистические движения — метание гранаты, броски мяча, игра в теннис и городки; движения прицеливания — игра на бильярде, наводка подзор­ной трубы, стрельба из винтовки; броски вратаря на мяч и др.

Уровень D назван уровнем предметных действий. Это корковый уровень, который заведует организацией Действий с предметами. Он практически монопольно при-

146

147

надлежит человеку. К нему относятся все орудийные действия, манипуляции с предметами и др. Примерами могут служить движения жонглера, фехтовальщика; все бытовые движения: шнуровка ботинок, завязывание галс­тука, чистка картошки; работа гравера, хирурга, часов­щика; управление автомобилем и т. п.

Характерная особенность движений этого уровня со­стоит в том, что они сообразуются с логикой предмета. Это уже не столько движения, сколько действия; в них совсем не фиксирован двигательный состав, или «узор», движения, а задан лишь конечный предметный результат. Для этого уровня безразличен способ выполнения дей­ствия, набор двигательных операций. Так, именно средствами данного уровня Н. Паганини мог играть на одной струне, когда у него лопались остальные. Более распро­страненный бытовой пример — разные способы откры­вания бутылки: вы можете прибегнуть к помощи штопора, ножа, выбить пробку ударом по дну, протолкнуть ее внутрь и т. п. Во всех случаях конкретные движения будут разные, но конечный результат действия — оди­наковый. И в этом смысле к работе уровня D очень подходит пословица: «Не мытьем, так катаньем».

Наконец, последний, самый высокий — уровень Е. Это уровень интеллектуальных двигательных актов, в первую очередь речевых движений, движений письма, а также движения символической, или кодированной, речи — жестов глухонемых, азбуки Морзе и др. Движе­ния этого уровня определяются не предметным, а отвле­ченным, вербальным смыслом.

Теперь сделаю два важных замечания относительно

функционирования уровней.

Первое: в организации сложных движений участвуют, как правило, сразу несколько уровней — тот, на котором строится данное движение (он называется веду­щим), и все нижележащие уровни.

К примеру, письмо — это сложное движение, в кото­ром участвуют все пять уровней. Проследим их, двигаясь снизу вверх.

Уровень А обеспечивает прежде всего тонус руки и пальцев.

Уровень В придает движениям письма плавную ок­руглость, обеспечивая скоропись. Если переложить пи-

148

шущую ручку в левую руку, то округлость и плавность движений исчезает: дело в том, что уровень В отличается фиксацией «штампов», которые выработались в резуль­тате тренировки и которые не переносятся на другие двигательные органы (интересно, что при потере плав­ности индивидуальные особенности почерка сохраняются и в левой руке, потому что они зависят от других, более высоких уровней). Так что этим способом можно вычле­нить вклад уровня В.

Далее, уровень С организует воспроизведение геометрической формы букв, ровное расположение строк на бумаге.

Уровень D обеспечивает правильное владение ручкой, наконец, уровень Е — смысловую сторону письма.

Развивая это положение о совместном функциониро­вании уровней, Н. А. Бернштейн приходит к следующему важному правилу: в сознании человека представлены только те компоненты движения, которые строятся на ведущем уровне; работа нижележащих, или «фоно­вых», уровней, как правило, не осознается.

Когда субъект излагает на бумаге свои мысли, то он осознает смысл письма: ведущим уровнем, на котором строятся его графические движения, в этом случае яв­ляется уровень Е. Что касается особенностей почерка, формы отдельных букв, прямолинейности строк и т. п., то все это в его сознании практически не присутствует. Второе замечание: формально одно и то же движение может строиться на разных ведущих уровнях.

Проиллюстрирую это следующим примером, заимствуя его у Н. А. Бернштейна. Возьмем круговое движении руки; оно может быть получено на уровне А: например, при фортепианном вибрато кисть руки и суставы пальцев описывают маленькие круговые траектории. Круговое движение можно построить и на уровне В, например включив его в качестве элемента в вольную гимнастику. На уровне С будет строиться круговое движение при обведении контура заданного круга. На уровне предмет­ного действия D круговое движение может возникнуть при завязывании узла. Наконец, на уровне Е такое же движение организуется, например, при изображении лек­тором окружности на доске. Лектор не заботится, как заботился бы учитель рисования, о том, чтобы окруж-

149

ность была метрически правильной, для него достаточно воспроизведения смысловой схемы.

А теперь возникает вопрос: чем же определяется факт построения движения на том или другом уровне? Ответом будет очень важный вывод Н.А.Бернштейна, который дан выше: ведущий уровень построения движения опре­деляется смыслом, или задачей, движения.

Яркая иллюстрация этого положения содержится в исследовании А. Н. Леонтьева и А. В. Запорожца [59]. Работая в годы Великой Отечественной войны над вос­становлением движений руки раненых бойцов, авторы обнаружили следующий замечательный факт.

После периода лечебных упражнений с раненым проводилась проба для выяснения того, насколько функ­ция руки восстановилась. Для этого ему давалась задача «поднять руку как можно выше». Выполняя ее, он под­нимал руку только до определенного предела — диапазон движений был сильно ограничен. Но задача менялась: больного просили «поднять руку до указанной отметки на стене» и оказывалось, что он в состоянии поднять руку на 10—15 см выше. Наконец, снова менялась задача: предлагалось «снять шляпу с крючка» — и рука подни­малась еще выше!

В чем здесь дело? Дело в том, что во всех перечис­ленных случаях движение строилось на разных уровнях: первое движение («как можно выше») — в координатах тела, т. е. на уровне В; второе («до этой отметки») — на уровне С, т. е. в координатах внешнего пространства; наконец, третье («снимите шляпу») — на уровне D . Про­являлась смена уровней в том, что движение приобретало новые характеристики, в частности осуществлялось со все большей амплитудой.

Аналогичные факты известны теперь в большом ко­личестве. Приведу еще один пример из наших собствен­ных исследований, относящихся к движениям глаз [29].

Человеческие глаза, как известно, очень подвижны, и их движения очень разнообразны. Среди этих движений есть и такие, которые субъект не замечает; их нельзя заметить также, глядя в глаза другого человека со сто­роны; это — непроизвольные микродвижения глаз. Они происходят и тогда, когда человек, как ему кажется, неподвижно смотрит на точку, т. е. фиксирует ее взгля-

дом. Для выявления этих движений приходится прибе­гать к очень тонким и точным методам регистрации.

С помощью таких методов давно было обнаружено, что при фик­сации точки глаза совершают движения трех разных типов: тремор с очень большой частотой, дрейфы и скачки, которые обычно возвращают глаз, сместившийся в результате дрейфа, на фиксируемую точку. Каждый из этих типов движений имеет свои параметры: частоту, амплитуду, скорость и др.

Факт, который удалось установить нам, состоит в том, что при изменении задачи существенно меняются все параметры перечисленных движений глаз. Например, в одном случае испытуемому предлагалось «просто смотреть» на световую точку, в другом — «обнаруживать моменты, когда будет меняться ее цвет».

Заметьте, задача менялась, казалось бы, очень незначительно: во втором случае, как и в первом, испытуемый должен был фиксировать точку, чтобы не пропустить смену цвета. И тем не менее изменение цели (смысла) фиксации приводило к изменениям фиксационных движений: другим становился частотный спектр тремора, скорость дрейфов уменьшалась, скачки происходили реже и с меньшей ампли­тудой.

Подобные факты, как и общий вывод из них, заме­чательны тем, что показывают решающее влияние такой психологической категории, как задача, или цель, дви­жения на организацию и протекание физиологических процессов.

Этот результат явился крупным научным вкладом Н. А. Бернштейна в физиологию движений.

150

Лекция 10

ФИЗИОЛОГИЯ ДВИЖЕНИЙ И ФИЗИОЛОГИЯ АКТИВНОСТИ (продолжение)

ПРОЦЕСС ФОРМИРОВАНИЯ ДВИГАТЕЛЬНОГО НАВЫКА.

ПРИНЦИП АКТИВНОСТИ И ЕГО РАЗВИТИЕ Н.А.БЕРНШТЕЙНОМ:

КОНКРЕТНО-ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ, ОБЩЕБИОЛОГИЧЕСКИЙ И ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТЫ

Переходим к следующей важной теме, совершенно по-новому раскрытой Н. А. Бернштейном, — механизмам формирования навыка. Эта проблема очень важна для психологии, так как формирование навыков составляет, как вы уже знаете, основу всякого обучения.

Процесс формирования навыка описан у Бернштейна очень подробно. Он выделил много частных фаз — по­рядка семи, которые объединяются в более общие пе­риоды. Для первого знакомства достаточно будет разо­брать эти периоды.

В первый период происходит первоначальное знаком­ ство с движением и первоначальное овладение им. С чего начинается обучение движению, т. е. каковы «горячие точки» формирования навыка на первых порах?

Все начинается, конечно, с выявления его двигатель­ ного состава, т. е. того, что и как надо делать: какие элементы движения, в какой последовательности, в каких сочетаниях надо производить. Например, когда рука тол­кает ядро, то что в это время делает корпус?

Как происходит знакомство с двигательным составом действия? Конечно, путем рассказа, показа, разъяснения, наблюдения. В этот период идет ознакомление с тем, как движение выглядит снаружи. Часто, если его пока­зывает опытный мастер, создается иллюзия необыкно­венной простоты и легкости выполнения. Однако, как правило, новичка ждет разочарование: движение совер­шенно не получается.

Часто в такую «ловушку» видимой легкости движения попадают дети. Вам, наверное, приходилось наблюдать их наивные, неловкие попытки воспроизвести только что увиденный танец, спортивное движение или какое-нибудь орудийное действие.

152

В чем же причина подобных неудач? Причина в том, что, как только движение начинается, на субъекта обру­шивается поток совершенно непривычных сенсорных сиг­налов о нем. Этот поток идет от всех частей тела, со всех рецепторных поверхностей, и человек не может в них разобраться. Таким образом, следующая фаза пер­вого периода (она наиболее трудоемкая) уходит на бес­конечные повторения с целью прояснения внутренней картины движения. Одновременно человек учится пере- шифровывать афферентные сигналы в эффекторные ко­манды. Накопление «словаря перешифровок» — одно из самых важных событий этого периода. Большое количе­ство повторений здесь необходимо потому, что перешиф­ровки должны быть найдены в ответ на любые откло­нения, на любые варианты движений. Как пишет Бернштейн, организм на этой фазе должен «наощущаться до­сыта», и каждая шишка или синяк — это болевой след от процесса накопления перешифровок.

Итак, если воспользоваться схемой рефлекторного кольца, то можно указать наиболее «горячие точки» первого периода. Ими будут события, происходящие в блоках: «программа», «задающий прибор» и «перешир-фровки», т. е. соответственно, прояснение внешнего дви­гательного состава, внутренней картины движения и от­работка правильных коррекций.

Последнее чрезвычайно важное событие, которым кон­чается этот период, состоит из первоначальной росписи коррекций по нижележащим уровням. В этом процессе надо специально разобраться.

Напомню, что, обсуждая в лекции «Неосознаваемые процессы» формирование навыка, я подчеркивала, что первоначальная отработка всех элементов, составляющих навык, происходит на уровне сознания. Очень часто она строится на уровне D , поскольку этот уровень наиболее доступен осознанию.

Интересно, что к помощи уровня D интуитивно при­бегают педагоги и тренеры при первоначальной отработке Движений, которые относятся к нижележащим уровням. Приведу два примера.

При обучении прыжкам на батуте очень важно с самого начала выработать правильную вертикальную стойку. Важная особенность этой стойки — максимальная вертикальная «растяжка» тела при взлете

153

вверх с одновременным его раскрепощением. Последнее дается нович­кам с трудом: они, как правило, «зажимают» корпус, напрягают плечи, наклоняют голову и т. п. Мне приходилось наблюдать, как опытный тренер подключал к отработке этого движения, по своему смыслу принадлежащего уровню В или даже А, уровень D через инструкцию: «Представьте себе, что из вашего затылка торчит шест и вы каждый раз, когда подлетаете вверх, стремитесь коснуться его концом потолка». Очевидно, что тем самым внимание ученика отвле­калось от позы тела на «предметную логику» положения и движения «шеста». Оказывалось, что, действуя в этой логике, обучающийся значительно легче достигал требуемой позы.

Другой пример относится к технике поворота на гор­ных лыжах.

Одним из моментов, способствующих сохранению и даже увели­чению скорости во время поворота, является довольно тонкое движение дополнительного «выталкивания» ступней ног вперед по ходу «выпи­сывания» лыжами дуги. Уловить это движение помогает совет пред­ставить себя на качелях: раскачивание качелей достигается очень сходными движениями ног.

Подобные предметные образы помогают найти пра­вильный внешний рисунок движения и отработать необ­ходимые коррекции на уровне D . Однако по мере по­вторения начинают проясняться и осваиваться сигналы обратной связи на нижележащих уровнях. Как правило, они дают более тонкие и точные сведения о различных сторонах движения, недоступные ведению уровня D . Вас уже известно, что уровень А хорошо «осведомлен» о тонусе и равновесии тела, уровень В —- о положении частей тела и т. д. -

Попробуем на схеме кольца изобразить этот процесс подключения нижележащих уровней.

К сожалению, Н. А. Бернштейн только вербально со­единил основные части своей концепции — схему кольца управления и теорию уровней, указав, что совместно работающие уровни можно представить себе как иерар­хическую систему колец. Он, однако, не оставил соот­ветствующей схемы.

Попробуем гипотетически восполнить этот пробел на свой страх и риск. На рис. 8 изображены два кольца: верхнее принадлежит ведущему уровню, а нижнее — одному из фоновых уровней. На самом деле система колец должна быть более сложной: содержать не два, а несколько этажей и в каждом уровне — не одно, а много колец.

Рабочая точка Объект

Рис. 8. Схема соподчинения колец ведущего и фоновых уровней

154

Однако рассмотрим только два соподчиненных коль­ца, как представляющих отношения ведущего и любого из нижележащих уровней.

Кольцу ведущего уровня принадлежит общая програм­ма движения, все остальные блоки дублируются в кольце фонового уровня. В частности, у него свой «рецептор», через который поступают сигналы об аспектах движения, адекватных данному уровню, и часто сигналы другой модальности, чем сигналы ведущего уровня. Эффектор же у обоих колец общий — это, условно говоря, мышца, на которую сходятся сигналы управления с разных уровней.

Теперь рассмотрим какой-нибудь простой пример про­цесса формирования навыка, в котором явно видно под­ключение нижележащего уровня.

Обычно вы входите в свою комнату и включаете свет, не глядя на руку. Это движение для вас слишком при­вычно, и вы о нем специально не заботитесь.

Однако раньше, только осваивая это движение, вы, конечно, зрительно контролировали его. Оно строилось у вас на уровне С как движение, учитывающее метрику внешнего пространства и нуждающееся в зрительном кон­троле. Если ваша рука двигалась не совсем точно по направлению к выключателю, зрительные сигналы о ее отклонении перешифровывались в сигналы коррекции.

Однако одновременно вы получали сигналы обратной связи от мышечных рецепторов проприоцептивной мо­дальности. Вначале они не несли функциональной на­грузки. Однако постепенно, по мере повторения движе­ния, происходило формирование мышечного чувства пра­вильного движения. Это было прояснение «внутренней картины» движения, которое уже обсуждалось выше. На схеме оно означает формирование SW нижнего кольца, которое должно отвечать SW кольца ведущего уровня. Теперь в нижнем кольце может начать функционировать прибор сличения и отрабатываться соответствующие пере­шифровки. Однако для этого в течение некоторого вре­мени необходима полная задействованность ведущего уровня: он продолжает выполнять роль лесов для стро­ящегося здания. В нашем примере это соответствует фазе, когда вы более уверенно и более точно протягиваете к выключателю руку, но все-таки вынуждены еще на нее посматривать.

Итак, события, которые завершают первый период, а именно прощупывание и роспись коррекций по фоно­вым уровням, на схеме изображаются подключением кон­туров управления нижележащих уровней.

Этот процесс непосредственно подходит ко второму периоду — автоматизации движения.

В течение этого периода происходит полная передача отдельных компонентов движения или всего движения целиком в ведение фоновых уровней. В результате ве­дущий уровень частично или полностью освобождается от заботы об этом движении.

Как образно пишет Н. А. Бернштейн, на этом этапе окрепшие фоновые уровни «отталкивают от себя руку ведущего уровня», как ребенок, научившийся плавать, отталкивает руку взрослого, до тех пор поддерживавшую его.

В этот же второй период происходят еще два важных процесса: во-первых, увязка деятельности всех низовых уровней, ведь, как уже говорилось, должна отладиться сложная иерархическая система многих колец; во-вторых, «рекрутирование» готовых двигательных блоков.

Дело в том, что низовые уровни всякого организма, имеющего за плечами большую двигательную историю, не немы и не пусты. В них уже существуют функцио­нальные системы (блоки), которые выработались по дру­гим поводам. Если при освоении нового движения орга­низм обнаруживает необходимость в определенного типа перешифровках, то он иногда ищет их в буквальном смысле, ищет и находит их в своем готовом словаре. Этот словарь Н. А. Бернштейн называет «фонотекой», причем первую половину слова он предлагает понимать не как латинский корень, означающий «звук», а бук­вально как «фон». Каждый организм имеет свою «фо­нотеку», т. е. набор фонов, и от его объема зависят его двигательные возможности и даже способности.

Показательно, что рекрутируемый блок может быть извлечен из движения, которое совершенно не похоже на то движение, которое осваивается. Например, при обучении езде на двухколесном велосипеде, как показы­вает анализ, очень полезен оказывается навык бега на коньках, потому что в обоих типах движений имеются внутренние одинаковые элементы. Это перешифровки,

156

157

обеспечивающие поддержание равновесия в условиях очень узкой опоры.

Именно рекрутированием готовых блоков объясняют­ся те качественные скачки и «ara-реакции», которые иногда наблюдаются при овладении новым движением.

Наконец, последнее замечание, очень важное для ха­рактеристики этого периода. Вы уже знаете, что по мере автоматизации движения, последнее уходит из-под кон­троля сознания. Так вот субъект может и должен помочь этому процессу «ухода» из сознания. Если в течение первого периода субъекту нужно максимально включать­ся в движение — вдумываться и вчувствоваться в него, пристально следить за каждым его элементом и т. п., то теперь следует делать прямо противоположное: перестать обращать внимание на движение. Используя метафору Н. А. Бернштейна, скажем так: необходимо помочь ре­бенку, который уже почти научился плавать, оттолкнуть руку взрослого.

С этой целью тренеры и педагоги используют целый ряд приемов. Например, предлагают ускорить темп дви­жения или непрерывно повторять его много раз подряд. Но самый эффективный прием состоит в том, чтобы включить данное движение в более сложную двигатель­ную задачу, т. е. сделать так, чтобы оно выступило уже не как самоцель, а как средство решения более общей задачи.

Наконец, в последний, третий, период происходит окончательная шлифовка навыка за счет стабилизации и стандартизации.

Что такое стабилизация? Это более или менее понятно: навык обретает такую прочность, что не разрушается ни при каких обстоятельствах. Если в период первоначаль­ной автоматизации движение могло выполняться чисто только находясь «под стеклянным колпаком», т. е. в стандартных условиях, то в этот период оно приобретает высокую помехоустойчивость. Например, футболист мо­жет играть при дожде на скользкой траве, теннисист — при ветре, слаломист может проходить трассу по ледя­ному склону или по буграм и т. п.

За счет чего приобретается такая помехоустойчивость? За счет того, что к этому моменту организм уже опробовал массу отклонений, которые вызывались внешними и внут-

158

ренними помехами. Все ни были отработаны, и теперь на каждый возможный случай у него имеется запас со­ответствующих коррекций.

Что касается стандартизации, то под ней имеется в виду приобретение навыков стереотипности. В этот период при многократном повторении движения получается серия абсолютно одинаковых копий, напоминающих, по образному выражению Н. А. Бернштейна, «гвардейцев в строю». Обеспечивает эту стереотипность помимо авто­матизации еще один механизм, который тоже очень та­лантливо описал Бернштейн.

Он относится, в основном, к движениям темповым, высоко амплитудным, во время которых развиваются выраженные реактивные и инерционные силы.

Когда движение осуществляется с большой скоростью и большой амплитудой, то названные силы начинают существенно на него влиять. Влияние это может быть двояким: силы могут либо мешать движению, разрушать его, либо рационально использоваться и помогать ему. Так вот стереотипность навыков появляется благодаря . тому, что организм научается эффективно использовать реактивные и инерционные силы. Достигается это за счет нахождения динамически устойчивой траектории. Ди­намически устойчивая траектория — это особая, уникаль­ная линия, при движении по которой развиваются ме­ханические силы, способствующие продолжению движе­ния в выбранном направлении. Благодаря им движение и приобретает легкость, непринужденность и стереотип­ность.

На этом мы заканчиваем обсуждение процесса фор­мирования навыка.

В заключение я хочу остановиться на разработке Н. А. Бернштейном принципа активности. Все основные положения его концепции, как вы уже могли понять, взаимосвязаны. То же относится и к принципу актив­ности: он является, по существу, обобщением и развитием основных представлений о механизмах организации дви­жений. Соответственно к обобщенной формулировке этого принципа Н. А. Бернштейн пришел в последний период своей жизни.

Вы уже знаете, что суть принципа активности состоит постулировании определяющей роли внутренней про-

159

граммы в актах жизнедеятельности организма. Прин­цип активности противопоставляется принципу реактив­ ности, согласно которому тот или иной акт — движение, действие — определяется внешним стимулом.

Надо сказать, что принцип реактивности владел умами естествоиспытателей и философов материалистического направления в течение не одного века. Он был прочно связан с идеей детерминизма и имел прогрессивное зна­чение. Он интенсивно разрабатывался в физиологии XIX и начала XX в., а также в психологии в эпоху бихеви­оризма; следы его сохраняются и до сих пор.

Что касается принципа активности, то для материа­листического естествознания он явился достаточно новым.

Рассмотрим, следуя за развитием идей Н. А. Бернштейна, несколько аспектов принципа активности: кон­кретно-физиологический, общебиологический и фило­софский.

В конкретно-физиологическом плане принцип актив­ности неразрывно связан с открытием принципа кольце­вого управления движениями. Как только была осознана необходимость участия сигналов обратной связи в орга­низации движений, прояснилась и решающая роль цент­ральной программы: ведь сигналы обратной связи сли­чаются с сигналами, которые поступают из программы. Наличие программы — необходимое условие функциони­рования кольца; без программы и задающего устройства нет смысла в кольце управления, достаточно дуги. Но по механизму дуги, как мы теперь уже знаем, не может совершаться целесообразный акт.

Таким образом, принцип активности в конкретно-фи­зиологическом выражении и механизм кольцевого управ­ления движениями — это прочно связанные между собой теоретические постулаты.

Теперь на том же конкретно-физиологическом уровне обсудим некоторые трудные вопросы, которые ставят перед защитниками принципа активности его критики.

Один из них следующий: «А разве нет реактивных процессов — движений, построенных по типу реакции?»

Например, прозвенел звонок — я вошла в аудиторию; я вошла — вы встали; вы встали — я сказала: «Здрав­ствуйте». Здесь наблюдается уже целая цепь реакций. А поскольку реакции как явления есть, надо корректно описать и их механизмы.

У Н. А. Бернштейна есть ответ на этот вопрос. Он предлагает расположить все движения, которые имеются у животного или человека, в ряд на некоторой вообра­жаемой оси по степени определяемости его внешним стимулом. Тогда на одном конце этого ряда окажутся безусловные рефлексы типа чихательного, мигательного, коленного (они запрограммированы морфологически), а также сформированные при жизни условные рефлексы типа выделения слюны у собаки на звонок. Эти движения, или акты, действительно, запускаются стимулом и опре­деляются его содержанием.

Следующими в этом ряду окажутся движения, кото­рые тоже включаются внешним стимулом, но уже не так жестко связаны с ним по содержанию. Например, когда я вошла, то вы встали не все — здесь уже нет ни без­условно- ни условно-рефлекторного акта. Или, например, получив удар, человек может отреагировать различным образом: тоже ударить в ответ или «подставить другую щеку».

Итак, возможны вариации ответных движений; нет их жесткой запрограммированности, жесткой связанности со стимулом. Это акты, в которых стимул приводит не к движению, не к действию, а скорее к принятию решения о действии. В этих случаях он выполняет роль спускового крючка. Он «включает» одну из возможных альтерна­тивных программ. Такого типа акты занимают промеж­уточное положение в нашем воображаемом ряду.

И наконец, на другом крайнем полюсе оказываются акты, для которых, как пишет Бернштейн, и инициатива начала и содержание, т. е. программа, задаются изнутри организма. Это так называемые произвольные акты.

Таким образом, на вопрос: «Как же быть с реакциями, существуют ли они?» — ответ однозначен: «Да, конечно существуют, но они представляют собой частный, «вы­рожденный» случай активности». Подобно тому как по­кой есть вырожденный случай движения — движения с нулевой скоростью, безусловно-рефлекторные реак­ции — это акты с нулевой степенью активности, и они составляют очень небольшую часть всех актов жизнеде­ятельности. Многие жизненно важные действия относятся к промежуточному и крайне правому положению на толь­ко что описанной оси.

160

161

Теперь второй, более тонкий вопрос. Когда функци­онирует «кольцо», то блок сличения принимает два по­тока сигналов: от внешней среды и от программы. И эти два потока занимают как бы симметричное положение. Почему нужно отдавать предпочтение программным сиг­налам и считать, что определяют движение именно они, а не сигналы от внешней среды, которые действуют по

реактивному принципу?

Вопрос этот звучит справедливо, если на процесс смотреть с точки зрения статической картины. А вот если обратиться к временной развертке процесса, то положение окажется не таким уж симметричным. Командные сиг­налы из блока программы опережают сигналы обратной связи. Они идут, так сказать, на полкорпуса впереди. Как это можно показать? Воспользуюсь примером из Бернштейна. Я начну диктовать вам хорошо известное стихотворение: «Как ныне сбирается вещий...» — и специально задерживаюсь, чтобы вы почувствовали внут­реннее звучание следующего слова — «Олег». Когда же вы декламируете текст стихотворения непрерывно, то можете заметить, что его текущая программа идет обычно на 2 — 3 слова впереди. Вы как бы слышите опережающий (планирующий) текст.

Вы можете заметить мне, что наличие опережающей программы — факт достаточно эфемерный: он основан на самонаблюдении, и никаких более осязаемых матери­альных доказательств его нет. Однако это не совсем так. Например, когда человек читает вслух текст, можно одновременно записать его голос и положение его глаз. И вот оказывается, что существует достаточно заметное рассогласование между тем словом, на которое он сейчас смотрит, и тем словом, которое он произносит. Например, он произносит «вещий Олег», а глаза у него — на словах «неразумным хазарам», а может быть и еще дальше. Это рассогласование называется глазо-голосовым объемом, оно отражает объем материала, который находится между программируемым и отрабатываемым текстом.

Или возьмем другой пример: описки или оговорки-С именем 3. Фрейда связан только один их вид — тот, который определяется скрытыми мотивами и намерения­ми. Но они могут возникать и по другой причине, а именно из-за преждевременного вторжения сигналов про-

162

граммы. Обычно этому способствуют утомление, волнение или спешка.

Приведу примеры. При

подготовке данной лекции,

когда я делала письменные

заметки, судьба преподнесла

мне несколько подобных описок.

Приведу их, снабдив со­
ответствующими исправлениями Рис. 9. Примеры описок по
(рис 9) причине «вторжения» сигналов

Итак, существуют доказа- моторной программ тельства (субъективные и

объективные) того, что сигналы, исходящие из програм­мы (т.е. «активные») и поступающие из внешней среды (т.е. «реактивные»), функционально несимметричны в том смысле, что первые опережают вторые.

Но несимметричность их имеет еще один, более важ­ный аспект. Как показал Н. А. Бернштейн, «активные» сигналы обеспечивают существенные параметры движе­ния, а «реактивные» — несущественные, технические де- тали движения.

Эту мысль можно хорошо проиллюстрировать на движениях уровня D . Вы уже знаете, что движения уровня D очень легко приспосабливаются к внешним обстоятельствам.

Например, если вам нужно вывернуть шуруп и у вас нет отвертки, а на глаза попадается перочинный нож, то вы пытаетесь воспользоваться лезвием ножа. При этом ваше действие в общих чертах строится так, как если бы вы работали отверткой, но оно прилаживается к свойствам ножа. Двигательное оформление действия, его технические подробности — это несущественные перемен­ные, а его принципиальная структура — существенная переменная. Изменить последнюю нельзя. Например, вы не можете взять клещами шуруп и потянуть его как гвоздь; вы должны сообразоваться с логикой этого предмета, т. е. обязательно его отвинчивать.

Это сообразование с логикой предмета и определяется программой, которая задает общий план действия, и только благодаря этому действие оказывается выполнимым в осложненных условиях.

163

Итак, оба вида сигналов несимметричны и с качест­венно-функциональной стороны.

Наконец, последний вопрос связан с трудностью пре­одоления одного старого и прочно укоренившегося за­блуждения. Оно состоит во взгляде на стимул как на агент, автоматически действующий на организм.

Когда изображается «дуга» реакции, то на орган чувств направляется стрелка, которая изображает «по­ступивший» стимул, и этот момент никак специально не обсуждается — вроде бы и так очевидно, что раз стимул есть, значит, он действует.

На самом деле в жизни происходит иначе. Вообще говоря, в случае резкого удара или яркой вспышки стимул и в самом деле действует автоматически, наподобие толч­ка. Представьте себе: тишина — и вдруг резкий звонок будильника, это стимул-толчок. И вот применительно только к таким случаям можно рисовать стрелку, идущую от стимула на орган чувств. Обычно же бывает совер­шенно иначе.

Во-первых, обычно субъект или организм погружен в целое море внешних воздействий, которые без конца «бомбардируют» его; во-вторых, он выбирает стимулы, а не они его.

В связи с этим расскажу одну историю.

Однажды в частной беседе несколько психологов об­суждали противопоставление принципов активности и реактивности, разгорелась дискуссия. «А все-таки прин­цип реактивности очень хорош,— сказал один из кол­лег,— он прозрачен, ясен, правильно описывает события. Вот, например, лежит на столе ручка — я ее беру. Что произошло? Ручка подействовала на мои глаза, после­довало мое движение, я ее взял».

Пример действительно прост и ясен, но он может быть обращен как раз против принципа реактивности. И вот каким образом.

Во-первых, спросим себя, почему участник дискуссии взял ручку? Потому, что ему нужно было привести пример реактивного акта. Значит, у него была задача — объяснить преимущества принципа реактивности. В связи с ней он искал подходящий стимул и нашел его. Не ручка его стимулировала, а он нашел ручку. Его задача (программа) была на уровне Е, это была смысловая

задача. Она могла быть решена многими разными спо­собами. То что он проиллюстрировал свою мысль с помощью взятия ручки, означало приспособление к внеш­ней среде второстепенных, технических компонентов дей­ствия. Но, еще раз повторю, инициатива этого акта, этого выбора шла изнутри.

И еще следует отметить, что в течение всего предше­ствующего разговора ручка лежала на столе, но никакой двигательной реакции не вызывала. Она приобрела зна­чение реально действующего стимула только благодаря задаче, которая была только что обсуждена.

Итак, нужно признать, что часто процесс идет от задающего прибора на рецептор (это можно было бы изобразить на схеме кольца соответствующей стрелкой). В результате из внешней среды выбирается стимул, ко­торый используется для организации движения. Таким образом, программой определяются не только командные эффекторные команды, но и действующие стимулы.

Вот так выбивается почва из-под реактологического способа мышления. Выясняется, что в наиболее типичных случаях жизнедеятельности программа решает все: не только то, что надо делать, но и то, на что «реагировать».

На этом я заканчиваю обсуждение конкретно-физио­логического плана принципа активности и перехожу к общебиологическому плану.

Н. А. Бернштейн задает вопрос: нет ли на общебио­логическом уровне свидетельств существования принципа активности? И отвечает на него положительно.

Действительно, процессы развития организма из за­родышевой клетки могут быть осмыслены как процессы реализации генетической программы. Это в точности от­вечает принципу активности. То же происходит с про­цессами регенерации утраченных органов или тканей.

Что же касается влияния внешней среды, которое, конечно, имеет место в этих процессах, то оно происходит по несущественным параметрам. Например, согласно ге­нетической программе на дубе вырастает лист опреде­ленной формы, и под влиянием внешней среды он никогда не превратится в лист березы. Если он вырос в небла­гоприятных, условиях, то может оказаться мелким или содержать меньше зерен хлорофилла, но во всех случаях останется листом дуба. Таким образом, влияние внешней

164

165

среды, т.е. реактивные процессы, имеют место, но они определяют вариацию несущественных признаков.

Другой пример, который относится уже к более вы­сокому уровню жизнедеятельности. Что представляют собой инстинктивные формы поведения животных? Как показали исследования, они есть не что иное, как реа­лизация поведенческих программ, заложенных в орга­низме. Эти программы довольно жестки и в своих су­щественных чертах не изменяются под влиянием внешней среды.

Вот так, переходя от одного типа программ к другому, мы можем выстроить ряд внутренних программ, качест­венно отличающихся друг от друга и в то же время имеющих общие черты. Ряд этот начинается с генетичес­кого кода и кончается сознательными целями.

Общие черты таких программ следующие: каждая из них является моделью потребного будущего и детерми­нирует соответствующий процесс жизнедеятельности в его существенных чертах.

Как же с точки зрения принципа активности следует подойти к пониманию процесса жизнедеятельности орга­низма в целом? В частности, правомерно ли утверждение, что жизнедеятельность есть процесс непрерывного при­способления к среде?

На этот вопрос можно ответить отрицательно. Главное, что составляет содержание процесса жизни, — это не при­способление к среде, а реализация внутренних программ. В ходе такой реализации организм неизбежно преодоле­вает среду. Приспособление тоже происходит, но это событие, так сказать, второго порядка значимости.

Приведу соответствующие слова Бернштейна, которые можно считать формулировкой принципа активности на общебиологическом уровне: «Процесс жизни есть не «уравновешивание с окружающей средой», как понимали мыслители периода классического механицизма, а пре­одолевайте этой среды, направленное не на сохранение статуса или гомеостаза, а на движение в направлении родовой программы развития и самообеспечения» [15, с. 313 — 314]. Возникает серьезный вопрос: а не означает ли утверждение принципа активности уступку идеализму и телеологизму?

166

В самом деле, рефлекторная дуга представляет собой наиболее явную демонстрацию материалистического принципа детерминизма: материальная причина — материальный процесс — материальная реакция. И внедрение схемы рефлекторной дуги означало в свое время крупную победу материалистического мировоззрения в области ес­тествознания, в частности в физиологии высшей нервной деятельности.

Теперь же, в соответствии с принципом активности, утверждается как будто, что нечто идеальное, например сознательная цель, вызывает материальный процесс (на­пример движение) и даже определяет физиологические структуры, которые его обеспечивают. Больше того, цель — это ведь то, что должно еще стать, она принад­лежит будущему; как же будущее может определять и направлять ход процесса в настоящем? Думать так — значит впадать в телеологизм.

Н. А. Бернштейн убедительно отвечает на подобную критику. Дело в том, что любая внутренняя программа имеет в своей основе материальный код. Даже созна­тельная цель представлена в виде закодированных особым образом мозговых структур и процессов в них. Эти струк­туры и процессы — вполне материальные сущности. Поэ­тому материальные события определяются не идеальным началом и не тем, что появится только в будущем, а материальным началом, которое существует сейчас. Дру­гое дело, что пока неизвестны материальные коды многих программ. Но непознанное не есть непознаваемое. Может быть со временем и сознательные цели человека получат свою материальную расшифровку.

Таким образом, принцип активности не противоречит основным положениям и духу материалистической фи­лософии.

В заключение скажу о значении идей Н. А. Берн­штейна для психологии. Оно велико и многопланово. Несмотря на общую физиологическую ориентацию, Н. А. Бернштейн внес большой вклад в несколько раз­делов психологии. Он обогатил представления о функ­циях рецепции, выделив особую функцию — контрольно-коррекционную (функция чувствительных сигналов обратной связи).

167

Он произвел, конечно, революцию в области психо­физиологии движений: сегодня ни одно исследование движений человека невозможно без глубокого знания и учета всего того, что было сделано Бернштейном в этой области. Особенно важна для психологии его идея о решающей роли задачи в организации движений.

Трудно переоценить вклад Н. А. Бернштейна в проб­лему формирования навыка: он по-новому рассмотрел ее физиологические, психологические и педагогические ас­пекты.

Теория уровней Н. А. Бернштейна по своему значению выходит за рамки проблемы организации движений. Су­ществуют многочисленные попытки применить положе­ния этой теории к процессам восприятия, внимания, мышления и т.п.

Наконец, благодаря работам Н. А. Бернштейна пси­хология получила доказательства справедливости прин­ципа активности «снизу», т. е. со стороны физиологии.