Курсовая работа: Менталитет русской диаспоры в странах Балтии

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1 Диаспора как объект социологического исследования

1.1 Феномен и социальная природа диаспоры

1.2 Типология диаспор

1.3 Функции диаспоры

Глава 2 Русская диаспора в странах Балтии

2.1 Положение русских в странах Балтии

2.2 Особенности менталитета русской диаспоры в странах Балтии

2.2.1 Русские в Латвии

2.2.2 Русские в независимой Эстонии

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Приложение

ВВЕДЕНИЕ

После распада СССР сильные потрясения выпали на долю 25 млн. русских, в одночасье оказавшихся на чужбине в положении людей неопределенного социального и политического статуса. Ни в одном из новых независимых государств русские не имеют официального статуса меньшинства, поэтому с точки зрения международного права трудно добиваться защиты их интересов. Эта ситуация спровоцировала лавинообразный исход русскоязычного населения в Россию. За десять лет около 7,5 млн. человек въехали в страну, а миграционный прирост составил 4,5 млн. человек. Правда, по мнению специалистов, этот центростремительный процесс начался еще в конце 50-х гг. (в Закавказье и Центральной Азии), но для стран Балтии и славянских республик речь идет о феномене последнего десятилетия.

Этнические процессы в нашей стране на рубеже XX и XXI веков представляют собой сложную, противоречивую картину. Используемые в настоящее время для их описания и анализа понятия: «нация», «народность», «этнос», «национальное меньшинство», «этническая группа или общность» и др., не охватывают всего многообразия и многоаспектности национального развития.

Актуальность данной работы. Одним из просчетов национальной политики России является забвение и неадекватность анализа одного из фундаментальных явлений реальной практики - жизни диаспоры, приобретшей чрезвычайную значимость и переживающей, на наш взгляд, «второе» рождение.

Проблема диаспор - малоизученная, малоисследованная. Некоторые вопросы их развития и функционирования затронуты только в самом общем виде, еще не раскрыты; не проанализированы.

Дезинтеграция СССР резко высветила проблемы диаспор, которые в советский период по ряду объективных и субъективных причин не были столь актуальными.

Впервые многие представители ныне суверенизировавшихся частей некогда единой полиэтнической страны столкнулись с неведомой им ранее трудностью - национальной и социальной самоидентификацией. Часть из них, объединенные ранее институтом советского гражданства, самими реалиями самостоятельного политического существования независимых стран поставлены перед необходимостью найти собственную нишу в социокультурной среде принявшего государства, осознать себя меньшинством по сравнению с коренным этносом, пройти нелегкие стадии социальной адаптации для того, чтобы вписаться в новую социально-экономическую и политическую ситуацию, и в то же время, сохранить связи с исторической родиной, сберечь национальную самобытность. Одновременно такого типа этнические диаспоры становятся естественным мостом в строительстве международных отношений нового уровня, поскольку именно они выступают зачастую важным объектом и активно действующим субъектом контактов стран - родителей.

Все эти вопросы требуют самого серьезного осмысления. К сожалению, социальные науки, в том числе и социология, не могут предоставлять обществу итоги обстоятельных исследований данной проблемы. Между тем, ее значимость с каждым днем становится все острее - реальное влияние диаспор на жизнь принявшего их государства постоянно увеличивается, и многие из них превращаются во влиятельный фактор решения не только социально-культурных, но и экономических и политических проблем.

Целью данной работы является рассмотреть менталитет русской диаспоры в странах Балтии, с акцентом на психологических проблемах. Данная цель позволила нам сформулировать следующие задачи данного исследования:

1. Рассмотреть общеметодологические вопросы, связанные с диаспорой (социальная природа диаспоры, функции диаспоры, типология диаспор).

2. Рассмотреть существование русских диаспор в странах Балтии.

3. Рассмотреть законодательную базу существования русских диаспор в странах Балтии.

4. Рассмотреть особенности менталитета русских диаспор в странах Балтии на примере Латвии и Эстонии.

Во время написания работы мы опирались на труды таких исследователей как Ю.В. Арутюнян, Э. Архангельская, А.М. Барсегян, В. Волков, Л.Н. Гумилев, Л.М. Дробижева, Т.С. Иларионова, С. Исаков, З.И. Левин, И. Молодикова, Т.В. Полоскова, Р.Х. Симонян, С.В. Соколовский и многие другие.

Глава 1 Диаспора как объект социологического исследования

1.1 Феномен и социальная природа диаспоры

Прежде всего напомним этимологию слова. Термин "диаспора" имеет греческое происхождение (διασπορα) и обозначает рассеяние, пребывание определенной части народа вне страны его происхождения. Что касается появления диаспор на исторической арене, то оно восходит к событиям VI в. до н.э., когда вавилонский правитель Навуходоносор II после завоевания Палестины насильно переселил евреев в Вавилонию, где они жили до завоевания персидским властелином Киром. Это понятие, употребленное к конкретному народу, в дальнейшем, в процессе исторического развития человечества, стало применяться ко всем этническим группам, которые по тем или иным причинам были оторваны от своего народа и продолжали не просто жить, но и сохраняться как особая этническая общность. В дальнейшем понятие «диаспора» использовалось по отношению к религиозным и культурологическим группам населения, вынужденным жить среди представителей другой религии или другой культуры.

В средневековье число таких диаспор постоянно возрастало после завоевательных походов, войн, в условиях этнических и религиозных преследований, притеснений и ограничений. Особенно примечательна в этом смысле судьба армянского народа: его диаспора берет свое начало в основном с XIV в., после того, как орды Тимура вторглись в пределы Армении и истребили значительную часть населения.

Новая и новейшая история внесла новую страницу: диаспоры стали появляться в связи с экономическими преобразованиями, потребовавшими значительные трудовые ресурсы (США. Канада, Латинская Америка, Индия, ЮАР, Австралия). Поводом для образования диаспор вне своей исторической Родины для ряда наций стало также аграрное перенаселение, потребность в иной сфере приложения рабочих рук, притеснения и ограничения в общественной жизни, которые могли трактоваться как этническое преследование (поляки, ирландцы, немцы, итальянцы и др.).

Анализируя феномен диаспоры, обращаем внимание на тот факт, что в научной литературе до сих пор нет ясности в употреблении этого термина. В ряде случаев их объединяют с понятием этническая группа или этническая общность (которые, на наш взгляд, включают в себя не только те группы и общности, которые живут в отрыве от исторической Родины). Это понятие гораздо шире и объемнее - этнической общностью можно назвать значительное количество образований - от нации, народа до малой этнической группы. Нельзя согласиться и с тем, что диаспора отождествляется с понятием малочисленные народы, перед которыми хотя и стоит ряд задач, аналогичных диаспорам, но которые имеют свой конкретный исторический ареал расселения и в обозримый исторический отрезок времени не покидали свою Родину.

Что же тогда надо иметь в виду, употребляя понятие «диаспора»? Рассматривая понятие «диаспора», мы, во-первых, исходим из того, что одним из его главных признаков является пребывание этнической общности людей за пределами страны (территории) их происхождения в иноэтническом окружении. Этот отрыв (здесь мы не касаемся причин, а фиксируем факт) от своей исторической Родины и образует тот исходный отличительный признак без которого просто бесполезно говорить о сущности данного феномена. Конечно, в социологическом исследовании наряду с признанием факта жизни вдали от своего народа необходимо выяснить причины образования диаспоры - и это особенно важно - отношение людей к своей диаспоре и истории ее появления.

Во-вторых, диаспора - это не просто «кусочек» одного народа живущего среди другого народа - это такая этническая общность, которая имеет основные или важные характеристики национальной самобытности своего народа, сохраняет их, поддерживает и содействует их развитию: языка, культуры, сознания. Нельзя назвать диаспорой в этом случае группу лиц, хотя и представляющих определенный народ, но вступивших на путь ассимиляции, на путь исчезновения их как ветви данного народа. Кстати, в этом нет ничего предосудительного - история постоянно свидетельствует с фактах как национального возрождения, так и о фактах ассимиляции народов, на что обратил внимание и обстоятельно исследовал Л.Н. Гумилев[1] .

В-третьих, диаспора имеет некоторые организационные формы своего функционирования, начиная от такой как землячество, и кончая наличием общественных национально-культурных и политических движений. Иначе говоря, нельзя отнести к диаспоре любую группу лиц определенной национальности, если у них нет внутреннего импульса, потребности к самосохранению, что обязательно предполагает определенные организационные функции.

И, наконец, следует отметить такой отличительный признак диаспоры как осуществление ею социальной защиты конкретных людей.

Анализируя эти признаки, обращаем внимание на тот факт, что нередко большие этнические группы, живя в иноязычном окружении, не создают своих диаспор, ограничиваясь организациями типа землячеств или групп по интересам. Пример тому, немцы и англосаксы в США, представленные во всех сферах общественной жизни, не нуждались в обособленном этническом развитии. Нечто подобное было и с украинцами в рамках СССР, когда представители данного народа были значительной частью политических, и хозяйственных руководителей, занимали достойное, не ущемляющее их национальное самосознание место в социальной структуре общества. Данная ситуация серьезно изменилась после обретения Украиной своей независимости - проблема, существования украинской диаспоры стала неотложной. Заметим только, что некоторые авторы на Украине игнорируют реальную ситуацию: украинцам в СССР не было потребности создавать свою диаспору в силу равенства их с русскими. Поэтому спекуляции на тему об угнетении украинцев в России имеют политическую основу, нацеленную на далеко идущие последствия.

Особо следует сказать о таком признаке как религиозный фактор. История диаспор показывает, что религия в ряде случаев стала цементирующим фактором в консолидации представителей единоверцев (часто совпадающих с определенной национальностью). Так, греко-католическая церковь играет огромную роль в сплочении украинцев в Канаде, Латинской Америке. Особенно сильно роль религии проявляется в жизни армянских общин. Обратимся к истории. Важнейшим обстоятельством, в громадной степени определившим судьбу армянского народа, был монофизитский выбор, сделанный армянской церковью в V в. н.э. Монофизитство представлялось еретическим как для католиков, так и для православных, и потому оно окончательно выделило армян в этнос-религию. Подобно другим народам, у которых существовала связь этноса и религии (евреи, например), у армян она привела к особой устойчивости этноса, его сопротивляемости ассимиляции. В средние века этнические барьеры были очень слабыми, а переход из одного этноса в другой - делом относительно легким. Но для армян, как и для евреев, хотя и в меньшей степени, он наталкивался на необходимость перехода в другую веру[2] .

Естественно, что диаспоры мусульманских народов консолидирует религия, которая пронизывает всю их культуру и определяет их жизнедеятельность.

Следовательно, религия у одних этносов в большей мере, у других в меньшей, способствует формированию и функционированию диаспоры.

На наш взгляд, способностью создавать диаспору обладает не каждый этнос, а только этнос, устойчивый к ассимиляции. Если объективно устойчивость достигается благодаря фактору организации диаспоры (органы самоуправления, учебные, культурные, политические и др. организации), то субъективно - существованием некоего стержня, будь то национальная идея, историческая память, религиозные воззрения или нечто другое, что сплачивает, сохраняет этническую общность и не позволяет ей раствориться в иноэтнической среде.

Указанные нами признаки диаспор носят обобщенный характер, не исключающий специфических черт конкретной диаспоры или преобладания значимости одного признака по сравнению с другими.

Таким образом, диаспора - это устойчивая совокупность людей единого этнического происхождения, живущая в иноэтническом окружении за пределами своей исторической родины (или вне ареала расселения своего народа) и имеющая социальные институты для развития и функционирования данной общности. Особо хотелось подчеркнуть признак, который в значительной степени определяет, можно ли назвать данную этническую общность диаспорой. Признак этот - внутренняя способность к самоорганизации, которая позволяет диаспоре функционировать длительное время, при этом оставаться относительно самодостаточным организмом.

1.2 Типология диаспор

Так как конкретные формы существования диаспор весьма разнообразны, то на первый взгляд затруднительно определить их типологические признаки. Это на самом деле так, ибо многообразие диаспор делает чрезвычайно сложным осуществление их классификации. Однако, применяя различные основания, можно попытаться осуществить этот замысел. Прежде всего, диаспоры следует рассмотреть с точки зрения того, кого представляет диаспора, какие страны или народы относятся к их исторической Родине или историческому прошлому.

Исходя из этого, в данной системе своеобразных координат мы называем диаспоры, имеющие собственные национальные государства (немцы, поляки, финны и др.). Иначе говоря, диаспора - это часть этноса, проживающая за пределами своего национального государства[3] .

Другие исследователи расширяют значение слова диаспора и считают, что к ним нужно относить и этнические общности людей, проживающих не только за пределами своего национального государства, но и внутри него (чуваши, татары, буряты, башкиры и др.)[4] . На наш взгляд, не нужно противопоставлять эти подходы: справедливо делить диаспоры на внутренние - проживающие в пределах одного государства, но в иноэтнической среде; внешние - за пределами государства - родины этноса[5] .

Следует отметить специфичность диаспор, которые представляют этносы, не имеющие (утратившие) своей государственности и живущие дисперсно (цыгане, ассирийцы, уйгуры и др.). Особое место в данной классификации занимают этносы, большая часть которых проживает в диаспоре (например, евреи). Можно также назвать этнические общности, компактно или дисперсно расселенные в иноэтническом окружении, которые имеют численность, достаточную для образования диаспоры, но отнюдь не являющихся таковой.

Диаспоры можно классифицировать и по тем основным видам деятельности, которые они выполняют. Наиболее распространена деятельность, которая связана с Духовной культурой народа, с выполнением культурно-просветительских функций, направленных на пропаганду национальной литературы, искусства, на распространение и поддержание родного языка, на создание благоприятных условий для развития национального самосознания членов диаспоры. Анализ реально существующих диаспор показывает, что 60-70% из них сориентированы на решение национально-культурных проблем.

Получили распространение религиозные организации национальных диаспор, особенно в том случае, если проповедуемая данным народом религия не совпадает с православием, как основной формой религиозной ориентации русского народа. Поэтому вполне оправдано существование различных исламских, буддийских, католических, иудаистских религиозных организаций, ряд из которых объединяет представителей одной или нескольких национальностей.

Некоторые диаспоры имеют организации, занятые экономической деятельностью, что обычно связано с созданием определенных производств по выпуску национальных товаров и услуг, по развитию народных промыслов и ремесел.

В последнее время значение национальных диаспор возросло еще и потому, что они стали более активно и целенаправленно создавать организации, осуществляющие социальные функции - функции социальной защиты, охраны прав, получение гарантий и обеспеченности людей согласно провозглашенной ООН Декларации прав человека.

И, наконец, особой формой деятельности для ряда диаспор является выполнение ими некоторых политических функций, когда основное внимание создаваемых ими организаций сосредоточено на поддержании целей независимости (абхазская диаспора), на достижении национального примирения (таджикская диаспора), на противостоянии политическим процессам в своих республиках (узбекская, азербайджанская, туркменская диаспоры).

Диаспоры можно рассмотреть и с точки зрения их сплоченности: они охватывают или стремятся охватить основные сферы жизни своих членов (как татарская), или сосредотачиваются на отдельных процессах (как, например, общество друзей Сарьяна в рамках армянской диаспоры).

Диаспоры могут рассматриваться также с точки зрения позитивности и деструктивности. В целом это позитивное явление, но иногда они сосредотачиваются на националистических, экстремистских идеях и ценностях. Они могут выступать в виде лоббистов специфических национальных интересов. Не исключается и криминальный аспект в их деятельности, ибо и мы имеем такое специфическое образование, как этническая преступность. Именно эти деструктивные явления и ставят вопрос об истоках и причинах их возникновения и существования, обстоятельный анализ которых показывает невозможность их объяснения только исходя из истории и реальной жизни данного народа: как правило, эти причины имеют более обширный характер и так или иначе зависят от более широкого круга проблем.

Вместе с тем, к диаспорам вполне применимо утверждение, что у этноса нет универсального внешнего отличительного признака. «Нет ни одного реального признака для определения этноса, применимого ко всем известным нам случаям. Язык происхождение, обычаи, материальная культура, идеология иногда являются определяющими моментами, а иногда - нет. Вынести за скобку мы можем только одно - признание каждой особью "мы такие-то, а все прочие другие"»[6] .

1.3 Функции диаспоры

Судьба каждой диаспоры неповторима и своеобразна в такой же мере, в какой необычна и индивидуальна жизнь каждого человека. Вместе с тем, в их деятельности есть немало общих функций. Они присущи как «старым», так и «новым» диаспорам как точечным, так и дисперсным, как малочисленным, так и многочисленным национальным сообществам. Несмотря на неодинаковые причины своего появления и формирования, все же они характеризуются некоторыми общими чертами. Однако следует отметить, что объем, насыщенность и полнота этих функций могут серьезно отличать одну диаспору от другой.

Наиболее распространенной функцией диаспоры является их активное участие в поддержании, развитии и укреплении духовной культуры своего народа, в культивировании национальных традиций и обычаев, в поддержании культурных связей о своей исторической Родиной.

Особое место в связи с этим занимает сохранение родного языка. Общеизвестно что язык в полной мере реализуется в компактной среде обитания, а в условиях дисперсного проживания может утратить свою коммуникативную роль. И как правиле полноценное функционирование языка зависит от его статуса в том или ином государстве. Формирующаяся диаспора обычно использует родной язык в неформальном общении и очень редко в преподавании в школе, в делопроизводстве, в средствах массовой информации и т.д. Как раз за достижение этого ей и приходится бороться. Родной язык является ретранслятором национальной культуры, и утрата его оказывает прямое воздействие на некоторые ее компоненты, прежде всего в духовной сфере (обычаи, традиции, самосознание). Тем не менее в реальности мы можем наблюдать ситуацию, когда многие, отколовшиеся от своего этноса части, утратив частично или полностью родной язык, продолжают функционировать в качестве диаспоры (например, немецкая, корейская, ассирийская, чувашская и т.д.).

Следовательно, сохранение родного языка иногда не является определяющим признаком диаспоры. Тем не менее, его постепенная утрата свидетельствует о развитии ассимиляционных процессов. Такое положение может усугубляться близостью культурной дистанции между этносами - титульными и диаспоричными. И если не существует других признаков, сплачивающих этническую общность, или они также утрачены, близок ее распад в результате ассимиляции.

Не менее важно для функционирования диаспоры сохранение ее представителями своей этнической культуры, под которой мы понимаем компоненты материальной, духовной и соционормативной деятельности, отличающиеся в той или иной степени от иноэтнической и надэтнической культуры. Наиболее четко этническая культура проявляется в литературе, искусстве, в этнической символике, традициях, некоторых формах материальной культуры (особенно в питании, одежде), фольклоре.

Сохранение этнической культуры безусловно является признаком диаспоры. Однако пo истечению некоторого срока, этническая культура диаспоры уже не является идентичной культуре этноса, от которого откололась этническая общность. На нее накладывает отпечаток культура иноэтнического окружения, а в результате возможной потери связи с материнским этносом утрачивается преемственность культурных традиций. Ситуация усугубляется трудностью сохранения этнической культуры в урбанизированной среде, где распространены стандартизованные эталоны материальной и духовной культуры.

Сохранение этнической культуры во многом зависит от культурной дистанции между диаспорой и иноэтническим окружением, толерантности государства и, наконец, желания самой группы сохранить свою культуру.

Ключевым, на наш взгляд, является сохранение этнического самосознания или чувства принадлежности к определенному этносу, внешне проявляющегося в форме самоназвания или этнонима. Внутреннее его содержание составляют противопоставление "мы - они", представление об общности происхождения и исторических судеб, связь с «родной землей» и «родным языком»[7] . По мнению О.И. Шкаратана, смена этнического самосознания является показателем завершения ассимиляции национальной диаспоры[8] .

Важнейшей функцией диаспор в современной России выступает защита социальных прав представителей данного народа. Как уже выше упоминалось, это связано с регулированием миграционных потоков, занятости, помощи в профессиональном самоопределении, участии в жизни своей республики или принявшей страны.

Социальные функции затрагивают и проблемы гражданства, сохранения того позитивного, что имелось в СССР, когда народы жили вместе. Сюда следует отнести и усилия диаспор по преодолению различных проявлений шовинизма, антисемитизма, так называемой идеологии «лиц кавказской национальности» и т.п., ибо здесь коренятся истоки взаимного недоверия, отчужденности и даже вражды.

Все большее значение приобретает экономическая функция, которую стремятся реализовать некоторые диаспоры. Речь идет о развитии таких форм экономической деятельности, в которых реализуются специфические виды производства народных ремесел, товаров народного потребления. Это обогащает жизнь не только представителей данной диаспоры, но и жизнь людей других национальностей. Предпринятые, например, татарской диаспорой попытки организовать в Москве, Подмосковье, ряде регионов России производство товаров широкого потребления, специальных продуктов питания, напитков способствовали более полнокровной жизни как самих татар, так и всех других национальностей, в первую очередь русских. Ряд мер по возрождению ремесел украинского народа предпринимает и украинская диаспора в Москве.

Несколько своеобразно складывается реализация такой экономической функции как право торговли, хотя оно и порождает немало сомнений, трений и даже обострений (например, в отношении азербайджанской диаспоры). Однако необходимо исходить из исторического опыта, когда в руки представителей восточных наций передаются практически многие виды торговли. Опыт Европы лишний раз свидетельствует, что из такой тенденции, например, среди турок, Европа только выиграла, хотя для этого и сформулировала ряд условий, которые в конечном счете оказались выгодными для обеих сторон.

Кроме того, нельзя закрывать глаза на тот факт, что ряд диаспор выполняют и политические функции. Это проявляется, во-первых, в том, что они лоббируют возможность получения дополнительных прав и возможностей для своих республик (своего народа), получения особых гарантий для их эффективного развития, расширения их полномочий как внутри России, так и на международной арене.

Во-вторых, диаспоры, вернее, ряд их организаций (таджикская, узбекская, туркменская) выступают как оппозиция правящему режиму, организуя все возможные силы - от издания газет до организации общественного мнения - для борьбы с неприемлемыми им политическими силами.

В-третьих, диаспоры непосредственно воздействуют и на международные позиции страны проживания.

Международный аспект приобрела и жизнь болгарской диаспоры, сформировавшейся на нефтяных промыслах Тюменского Севера и в леспромхозах Коми республики, ибо их дальнейшее пребывание затрагивает процессы экономического и политического взаимодействия России и Болгарии.

Глава 2 Русская диаспора в странах Балтии

Этнологи делят этнические структуры полиэтнических государств на две системы: централизованную и дисперсную. В первом случае некоторые из этнических групп столь велики, что их взаимоотношения постоянно находятся в центре общественно-политической жизни. Во втором - население состоит из небольшого числа этнических групп, каждая из которых слишком слаба или малочисленна, чтобы доминировать над Центром[9] .

Взаимоотношения титульной нации и этнических русских близки к первой системе. Причем острота проблемы далеко не всегда тождественна количественным показателям. Условно постсоветские республики можно разделить на три группы:

1. республики, где русские составляют от 20 % и выше (Казахстан - 37,8 %, Латвия – 34 %, Эстония - 30,3 %, Украина -22,1 %, Киргизия - 21,5 %);

2. республики, где на русских приходится от 10 до 20 % населения (Белоруссия - 13,2 %, Молдова – 13 %);

3. республики, где на русских приходится менее 10 % (Литва - 9,4 %, Узбекистан - 8,3 %, Таджикистан - 7,6 %, Туркменистан - 7,6 %, Азербайджан -5,6 %, Грузия - 6,3 %, Армения - 1,6 %).

Однако сравнительная малочисленность русских в Молдове и Таджикистане не означает, что их взаимоотношения с титульной нацией менее значимы для общественно-политической жизни республик, чем, например, в Казахстане или странах Балтии. В Армении, где русские особенно малочисленны, среди причин, побудивших их покинуть республику, - нерешенность языкового вопроса. По данным МИД Армении, ситуация, сложившаяся в связи с принятием Закона о языке и введением языковой инспекции, лишила русское население возможности обучения в средних и высших учебных заведениях, привела к безработице многих высококвалифицированных работников. Если в 1987/88 учебном году в республике было 82 чисто русские школы и 29 смешанных, то в 1993/94 их осталось только 4.

В отличие от традиционных диаспор, российская в странах нового зарубежья состоит из коренных жителей ранее единого государства, по отношению к которым в принципе неприменим термин "мигрант". Количественный анализ структуры русского населения в республиках нового зарубежья показывает, что к 1989 г. не менее трети (от 32,5 до 65,1 %) русских были уроженцами этих республик. Так, в Эстонии в 1989 г. лишь 34,9 % русского населения были приезжими (65,1 % - родились в Эстонии); 43,3 % русского населения Молдовы, 42,3 % - Украины, 41,6 % - Латвии родились в этих республиках. Таким образом, попытки отождествить русских с понятием "мигранты" вряд ли можно считать обоснованными[10] . Причины миграции русских из России, по данным последней переписи, обусловлены в большинстве случаев семейными мотивами, а отнюдь не "имперской политикой Центра". Так, 88 % переехавших в 1986-87 гг. в Таллин русских и 44 % приехавших в Кишинев назвали в качестве главной причины переезда семейные обстоятельства. На втором месте по мотивации миграционных процессов из России в другие республики бывшего СССР стояли: продолжение учебы, распределение после окончания высшего учебного заведения, приглашение в качестве специалистов. Приехавшие русские вносили большой вклад в развитие промышленности, науки, культуры и образования республик бывшего СССР. По данным переписи, к рубежу 80-90-х годов во всех республиках, кроме Литвы, Белоруссии, Армении, Грузии и Азербайджана, русские составляли четверть и более рабочих, занятых в промышленном производстве. Основную работу в сельском хозяйстве во всех республиках выполняли работники коренных национальностей. Русское же население пополнялось, в основном, за счет высококвалифицированных кадров.

К русским, проживающим в республиках бывшего СССР, мало применим и термин "национальное меньшинство", т.к. в большинстве стран нового зарубежья русские являются государствообразующей нацией, составляя более трети населения в Казахстане, Латвии, Эстонии; более 20 % - на Украине и в Киргизии; 13 % - в Белоруссии и Молдавии.

Курс на построение моноэтнического, монолингвистического общества, предпринятый руководством большинства стран нового зарубежья, встретил негативную реакцию не только русского, но и русскоязычного населения этих государств. Так, языковая ситуация в республиках была следующей. Наиболее приобщенным к языку коренной национальности следует признать русское население Украины, Белоруссии, Литвы и Армении, где от 27 до 34 % русских свободно владели им как вторым языком или считали его родным. В то же время 19,7 % белорусов и 12,2 % украинцев назвали русский язык родным. В Минске, по оценкам специалистов, процессы утраты белорусского языка в качестве родного языка белорусского населения приобрели массовый и, не исключено, необратимый характер. Большинство молдаван (95,7 %), латышей (97,4 %), эстонцев (99 %), литовцев (99,7 %) назвали в 1989 г. родным языком язык своей национальности. Представители же других этнических групп, проживающих в республиках, называли русский язык не только в качестве основного языка общения, но и в качестве родного языка. Таким образом, к началу 90-х годов в республиках СССР сложилось реальное многоязычие, при котором носителями русского языка были как этнические русские, так и представители других национальностей. Полилингвистичность дополнялась большим количеством межэтнических браков. Наиболее низкие показатели эндогамности русского населения были характерны для Украины, Белоруссии, Молдавии, Литвы. Более эндогамно было русское население в Латвии (28,9 %) и еще выше эти показатели в Эстонии[11] . Таким образом, к 1989 г. республики СССР представляли собой полиэтнические, полилингвистические образования. Распад СССР привел к гигантскому разлому единого этнического, культурного, языкового пространства. Спецификой российской диаспоры нового зарубежья является размытость ее этнических контуров. Не случайно именно языковой фактор, общность культуры становятся определяющими при формировании современной российской диаспоры, а не национальная принадлежность.

В отличие от традиционных диаспор в странах дальнего зарубежья этнороссияне в новом зарубежье испытывают серьезные трудности в реализации гражданских прав, не имеют возможности влиять на принятие решений, касающихся положения российской диаспоры. В большинстве стран нового зарубежья существенно ограничены для представителей нетитульных национальностей (большинство из которых составляют русские и русскоязычные) права: на труд, получение образования на родном языке, на социальное обеспечение. Существенно ограничена возможность реализации права на защиту от пропаганды, оказывающей пагубное воздействие на сохранение и развитие русской культуры, языка, образования, от проявлений бытового национализма.

Проблемы политических прав и социально-экономической защищенности русских взаимосвязаны. Последнюю нельзя рассматривать как нечто второстепенное, так как социальная защищенность не только зависит от общей обстановки в республике, но и имеет этническую окраску. Известен тезис официальных кругов Эстонии и Латвии, что русские в балтийских странах озабочены прежде всего своим экономическим положением и не испытывают ущемленности из-за ограничений в гражданских правах[12] .

Однако уже в 1992 г. в Эстонии 40 % работающих русских страдали от социальной конкуренции, обусловленной их этнической принадлежностью; 82,5 % русских чувствовали ущемление национального достоинства в бытовой сфере, 20 % - в деловой. 64 % эстонцев высказались против работы в межнациональных коллективах[13] .

К блоку социальных проблем относятся ограничения права на социальное обеспечение, права на защиту чести и достоинства личности. Потребность в труде русских существует во всех бывших советских республиках.

Введение аттестации на знание государственного языка осложнило во многих республиках межэтнические взаимоотношения, лишив русских перспектив профессионального роста и возможности продолжать трудовую деятельность по специальности.

Социальная и экономическая незащищенность русских, обусловленная общей экономической ситуацией "первоначального периода накопления капитала", отягощена этническим фактором.

Действительно, основная масса русских, как, впрочем, и нерусских граждан республик бывшего СССР, озабочена своим экономическим положением. Можно предположить, что если уровень жизни русских в республике будет выше, чем в России, то миграционные настроения будут проявляться слабее, даже при ограничении политических прав. Но перспективой русских как этнической группы станет ассимиляция, утрата национальной идентичности. К тому же практика показывает, что в республиках с относительно высоким уровнем жизни препятствуют социальному продвижению русских, оставляя им работу, связанную с неквалифицированным, физическим трудом (республики Балтии).

Курс на построение моноэтнического общества, избранный лидерами бывших советских республик, претерпел за последнее время серьезные изменения. Тем не менее, проблема сохранения и развития русского национального достояния - культуры, образования, языка - является одной из наиболее острых.

Не случайно ряд исследователей, называя возможные ориентиры российской внешней политики, выделяют в качестве цели введение государственного двуязычия во всех постсоветских государствах, активное содействие созданию и укреплению русских общин, выделение средств на поддержку русской культуры и образования[14] .

Можно дискутировать, существовала ли в реальности "советская культура", но то что за годы советской власти сформировались определенные культурные ценности, которые нельзя отождествлять с какой-то одной национальной культурой, вряд ли может вызвать сомнения.

Постсоветская Прибалтика или постсоветская Средняя Азия - это именно постсоветские государства, а не некие "возрожденные" образования. В условиях взаимодействия культур создать стабильное, процветающее общество можно лишь на основе объединяющей цели и общих для всех национальностей духовных ценностей. В настоящее время на постсоветском пространстве "самоопределяются" и "взаимоопределяются" прежде всего элиты новых политических образований[15] . Новые политические элиты бывших советских республик пока не смогли ни создать, ни осуществить оптимальной модели межэтнических отношений. Хотя достижение межнационального консенсуса является одним из важных условий сохранения новыми элитами политической власти. Именно поэтому крайне важен вопрос, насколько новые национальные культуры действительно гомогенны и насколько они способны построить свои идентичности не на принципе исключительности, а на объединительных началах и на лояльности граждан государству, в котором они проживают.

Положение россиян в ряде стран нового зарубежья остается фактором, серьезно осложняющим развитие отношений России с данными государствами. Анализ политики, проводимой руководством стран Балтии, в первую очередь Эстонии и Латвии, показывает, что в ее основе лежит курс на создание этнократических, мононациональных государств. Нет тенденции к улучшению положения нетитульных народов в сфере соблюдения их гражданских, политических, социальных, экономических, культурных прав. По-прежнему наиболее острым в Латвии и Эстонии остается вопрос о приобретении гражданства. Нельзя не отметить, что представители Совета Европы, ОБСЕ и других международных организаций фактически применяют практику двойных стандартов в оценке событий, происходящих в странах Балтии. Для общественного мнения Запада этот антироссийский курс подается как ликвидация последствий оккупации Балтии СССР в 1940 г. Построение этнократических государств осуществляется в странах-членах СНГ. Резкое сужение русского культурного, языкового, образовательного, информационного пространства усугублено активизацией деятельности националистических организаций в Казахстане, на Украине, в зонах межэтнических конфликтов, что ставит вопрос о самой возможности сохранения этнической идентичности русскими в странах нового зарубежья.

В отличие от мировых диаспор, имеющих длительный исторический опыт организационного функционирования, обладающих финансовым потенциалом, влиянием в политических и деловых кругах различных государств мира, российская диаспора нового зарубежья находится в стадии становления. Современное состояние русского общественного и общественно-политического движения в СНГ и государствах Балтии характеризуется продолжающимся расколом, соперничеством между различными крупными и мелкими структурами, отсутствием лидеров, способных сплотить наиболее активную часть диаспоры в масштабе республики или хотя бы крупного региона. Анализ развития ситуации в русском движении нового зарубежья позволяет с достаточной степенью уверенности говорить, что сроки прохождения ими болезненного роста будут во многом определяться степенью активности в данном вопросе соответствующих ведомств России, которым придется отказаться от установки на достижение быстрых результатов и нацелиться на долгосрочную перспективу.

2.1 Положение русских в странах Балтии

В странах Балтии наиболее полно представлена точка зрения, что интеграция в европейские структуры является восстановлением европейской идентичности, утерянной в результате присоединения к СССР. По мнению многих эстонских и латышских политиков, после распада Советского Союза граница Европы проходит по восточным рубежам Эстонии и Латвии. "Возвращение в Европу", таким образом, осуществляется за счет некоего отчуждения, "отталкивания" от России, являющейся как бы наследницей СССР, что находит отражение в национальной политике этих государств. Русская диаспора воспринимается в странах Балтии как один из факторов, угрожающих суверенитету республик. При этом балтийские эксперты нередко ссылаются на концепцию С. Хантингтона, согласно которой главные линии "разлома цивилизации" проходят между странами Балтии и Россией и между Россией и среднеазиатскими странами. Линии разлома между цивилизациями - это линии будущих фронтов. Цивилизацию С. Хантингтон определяет как культурную общность наивысшего ранга, как самый широкий уровень культурной идентичности людей. Наиболее крупными современными цивилизациями он считает западную, конфуцианскую, японскую, исламскую, индуистскую, православно-славянскую, латиноамериканскую и африканскую.

Неизбежность столкновения цивилизаций С. Хантингтон усматривает, в частности, в более фундаментальном характере культурно-цивилизационных различий по сравнению со всеми другими. Особенно это характерно для Эстонии и Латвии. На наш взгляд, русский фактор не только не является чуждым и враждебным для балтийских республик, но и обусловливает самобытность, поликультурность данного региона. Краткий справочный экскурс говорит нам о том, что территория современных Эстонии, Латвии и Литвы длительное время входила в состав различных государств, что не могло не сказаться на этнической, культурной специфике региона, особенностях национальной психологии. Балтия была (и остается) средоточием финских, германских, шведских, российских, польских интересов, что определяется прежде всего ее геополитическим положением "окна в Европу". "Русский фактор" оказывал существенное влияние не только на борьбу прибалтийских народов за независимость, но и на реализацию территориальных притязаний. (Так, в 1222 г. русские оказали военную помощь эстонским племенам, боровшимся против датских и немецких захватчиков-крестоносцев)[16] . В то же время борьба за овладение геополитически выгодным регионом велась Россией не с народами, населяющими эти земли, а с государствами, в состав которых они входили. Российское самодержавие, учитывая специфику прибалтийского региона, длительное время сохраняло там "особый прибалтийский порядок".

Само геополитическое положение Прибалтики обусловливает ее "межкультурье", что учитывалось лидерами независимых балтийских республик в довоенный период, определявшими свои государства как "мост между Западом и Востоком". Говоря о роли русского фактора в развитии балтийского региона, нельзя не сказать о том, что само образование независимых балтийских государств стало возможным благодаря России, а свой экономический потенциал, территории и опыт государственности они приобрели за период нахождения в составе СССР.

Территория нынешних балтийских государств никогда не была мононациональной. К 1989 г. эти республики представляли собой полиэтнические образования с высокой степенью представленности русского населения. По переписи 1989 г., в Латвии проживало 52 % латышей, 34 % русских. 56 % русских, проживающих в Латвии сейчас, являются ее уроженцами.

Ситуация в Литве во многом отлична от ситуации в Латвии и Эстонии. Русские составляют 9 % населения, проживая, в основном, в Вильнюсе (20,2 %), Шяуляе (19,5 %), Клайпеде (1/3), но из них – 46 % родились в Литве, 40 % проживают там десять и более лет и, несомненно, являются коренным населением этой республики.

При общей численности в 1,52 млн. человек в Эстонии проживает 55-56 тыс. неэстонцев, из них русских - более 400 тыс. человек. В городах промышленного Ида-Вирумаа (Северо-Восточного региона) Нарве и Силламяэ удельный вес русского населения составляет около 95 %. Из 81693 нарвитян только 3224 человек - эстонцы.

Анализ политики, проводимой руководством стран Балтии, в первую очередь Эстонии и Латвии, показывает, что в ее основе лежит курс на создание этнократических, мононациональных государств. Нет тенденции к улучшению положения нетитульных народов в сфере соблюдения их гражданских, политических, социальных, экономических, культурных прав.

По-прежнему наиболее острым является в Латвии и Эстонии вопрос о приобретении гражданства. Исключение составляет Литва, где право получения гражданства республики предоставлено всем постоянным жителям, что существенно снизило остроту "русского вопроса". В Латвии и Эстонии продолжается практика "выдавливания" этнических россиян, прежде всего тех, кто лишен возможности принять гражданство страны проживания.

Согласно закону о гражданстве, действующему в Латвийской республике, предпочтение отдается "лицам с более длительным сроком проживания" (ст. 14, п. 3), а также латышам, ливам, проживающим в Латвии легально до 1940 г., супругам (если они состоят в браке не менее 10 лет), детям, один из родителей которых является латышом или ливом, тем, кто в годы гитлеровской оккупации был привезен в Латвию насильственно, а также постоянно проживающим в республике литовцам и эстонцам. Начиная с 1996 г. прошения о предоставлении гражданства могут подать те, кто родился в Латвии в следующей возрастной последовательности: от 16 до 20 лет, с 21 года до 25 лет, с 26 до 30 лет. Последние могут претендовать на латышское гражданство только с 2000 г.

Таким образом, этнические русские в Латвии приравниваются к иностранцам и должны получать гражданство в порядке натурализации. 12 апреля 1995 г. сейм Латвии после шестимесячного рассмотрения принял "Закон о статусе граждан бывшего СССР, не имеющих гражданства Латвии или иного государства". Субъектами данного Закона стали все проживающие в Латвии бывшие граждане СССР, которые не имели гражданства какого-либо государства и до 1 июля 1992 г. постоянно прописаны в Латвии, а также их несовершеннолетние дети. Данный Закон закрепляет за бывшими гражданами СССР все экономические права, которыми облагают граждане Латвии. Вместе с тем обращает на себя внимание отсутствие упоминания в Законе о политических правах.

В результате субъекты данного Закона, отказавшись от гражданства России в пользу статуса гражданина бывшего СССР, лишаются поддержки РФ, а полноправными гражданами Латвии так и не становятся. Кроме того, данный статус является юридическим новшеством Латвии, не опирается ни на нормы международного права, ни на двусторонние соглашения. Он в любой момент может быть аннулирован внутренним законодательным актом.

Не соответствует действительности распространенное мнение, что русские в Латвии являются социально благополучной и материально обеспеченной категорией. Так, неграждане не могут рассчитывать на свою долю государственной собственности, созданной при их активном участии в период вхождения Латвии в состав СССР. Социальные пенсии неграждан составляют 90 % пенсий граждан, ограничены права на получение и приобретение жилья.

Сокращается число русских школ, высшее образование со второго курса можно продолжать только на латышском языке. Сведена к минимуму помощь русским учреждениям культуры[17] .

Подавляющее большинство русскоязычных жителей Эстонии на момент получения ею независимости либо были ее постоянными жителями, либо родились в Эстонии. Однако согласно провозглашенному в Эстонии принципу реституции 30 % ее жителей на момент восстановления независимости оказались в категории неграждан. В то же время этих людей не признают и апатридами, т.е. лицами без гражданства, так как Эстония не присоединилась к соответствующей международной конвенции.

Большинство неграждан, до 80 %, хотели бы получить эстонское гражданство, но крайне высокий уровень требований к знанию эстонского языка, что является обязательным условием для приобретения гражданства, не позволяет им сдать экзамен.

Закон о гражданстве 1995 г. предусматривает более жесткие требования к знанию языка, включая умение изложить на эстонском языке положения Конституции и Закона о гражданстве.

Жесткий характер этого Закона отмечают большинство международных экспертов. Тем не менее он принят и действует. Не внесли изменений в положение русскоязычного населения Эстонии и прошедшие президентские выборы.

Интеграция русских в эстонское общество, как отметил в выступлении на конференции "Русский язык, образование на русском языке и русская культура в ЭР", проходившей в Таллине в сентябре 1996 г., вице-спикер парламента Эстонии Т. Келам, «остается основной целью эстонского государства». Однако данная им дефиниция понятия "интеграции" (создание единого целого) не оставляет для русского языка и культуры перспективы сохранения их хотя бы в качестве субкультуры.

Аналогичные позиции занимает министр просвещения Эстонии Я. Аавиксоо. Министр уверен, что эстонская сторона не должна создавать особых условий для успешной интеграции русских в новую этнополитическую ситуацию. К 2000 г. планируется вообще ликвидировать образование на русском языке.

В целом сущность политики современного эстонского государства по отношению к русской культуре и языку можно определить следующим образом.

1. Образование на эстонском языке, приобщение к ценностям эстонской культуры можно получить только в Эстонии, и долг эстонского государства создать для этого условия.

2. Поскольку получение русскоязычной молодежью образования возможно и за пределами Эстонии и потенциал русской культуры несопоставим с потенциалом эстонской культуры, то и поддержка эстонским государством русского языка и образования на нем представляется нецелесообразной.

Итак, эстонское государство официально декларирует курс на дальнейшее укрепление этнократического общества, хотя политика "этнического дробления", как показывает практика, начинает негативно сказываться и на взаимоотношениях внутри титульной нации. Жители Южной Эстонии, имеющие некоторые языковые особенности, заявляют о необходимости предоставить им "особый культурный статус", приравняв их к национальному меньшинству.

Спецификой ситуации в Эстонии и Латвии является то, что курс на вытеснение русских находит поддержку среди эстонского и латвийского населения в гораздо большей степени, чем антирусские ориентации правительств других республик. Причин здесь несколько. Во-первых, антирусские настроения имели место на бытовом уровне в прибалтийских республиках еще в период вхождения в СССР. Во-вторых, среди прибалтов существуют опасения такого рода: пока значительная часть жителей республики - русские, то сохраняется возможность утраты Латвией и Эстонией независимости. При этом ссылаются на исторический опыт отношений с западными соседями: защита Германией прав немецкого населения в Клайпеде, а Польшей - польского в Вильнюсе завершилась в свое время отторжением этих наиболее промышленно развитых регионов от Литвы и Эстонии[18] .

Что же касается Литвы, то положение русской диаспоры определяется там рядом факторов. Прежде всего сравнительной малочисленностью русского населения, что явилось одной из причин введения "нулевого" варианта гражданства. Однако низкий процент этнических русских объективно способствует ускорению ассимиляционных процессов, сужает социальную базу функционирования общественных организаций, создаваемых соотечественниками.

Эти обстоятельства затрудняют интеграцию русских в современное литовское общество. Результаты проведенного экспертного опроса в мае 1997 г. (г. Висагинас, Вильнюс) показывают, что большая часть русскоязычного населения Литвы хотела бы сохранить этническую и культурную самобытность. Причем уроженцы Литвы менее склонны к ассимиляции, чем те, кто прибыл в республику в зрелом возрасте.

Особый интерес представляет ситуация в местах компактного проживания русских и русскоязычных в странах Балтии. К местам компактного проживания русского и русскоязычного населения в странах Балтии относятся не только Нарва и Силламяэ в Эстонии. Почти 90 % жителей Висагинаса (Литовская Республика) - русские и русскоязычные. Местом компактного проживания русских являются промышленные центры Латвии, Эстонии и Литвы. Насколько реальным представляется в этой связи создание национально-культурных автономий? Законодательная база, предусматривающая возможность создания национально-культурной автономии, существует в Эстонии. Еще в 1993 г. парламентом ЭР принят Закон "О культурной автономии национального меньшинства". В соответствии с ним национальным меньшинством признается группа лиц, являющихся гражданами ЭР (т.е. большая часть русских жителей Эстонии оказалась лишенной этого статуса). Тем не менее в существующих условиях культурная автономия могла бы стать одним из вариантов сохранения и развития русской культуры в Эстонии. Что препятствует реализации этой возможности? В 1996 г. был проведен экспертный опрос представителей русских культурных и общественно-политических объединений Таллина, Тарту, Нарвы, в том числе членов русской фракции парламента ЭР, ученых, директоров русских школ, журналистов.

Опрос показал, что среди представителей русских организаций серьезных расхождений в оценке существующего Закона о культурной автономии в русской общине Эстонии нет. Он оценивается ими как дискриминационный в силу следующих причин:

1) от участия в культурной автономии отсекается та многочисленная часть русскоязычного населения, которая в силу существующих законов не может получить эстонское гражданство;

2) отсутствует принцип пропорционального финансирования культуры от численности национальных меньшинств;

3) законом ЭР о школе и гимназии из-под юрисдикции культурной автономии выведено среднее образование, государство же гарантирует возможность получения образования на родном языке только в начальной и основной школе. (Среднее гимназическое образование за 1996-2000 г. должно полностью перейти на эстонский язык).

Однако сами представители русских организаций до сих пор не смогли выработать общего подхода к возможным поправкам, способным либерализовать закон. Активисты Объединенной народной партии Эстонии, Русского культурного центра (Нарва) полагают, что логичней добиваться пересмотра существующих законов о гражданстве (принятие "нулевого" варианта), Закона о языке (определение статуса русского языка как государственного), Закона об иностранцах (признания особого статуса граждан России, постоянно проживающих в ЭР).

Постановка же вопроса о внесении поправок в Закон о культурной автономии - второй этап процесса либерализации законодательных актов, касающихся русскоязычного населения. Некоторые эксперты отмечают, что парламент Эстонии отвергнет поправки к Закону о культурной автономии, если инициатором выступят русские депутаты, потому следует использовать те возможности, которые заложены в принятом законе и добиваться от органов исполнительной власти принятия подзаконных актов по его реализации.

Большая же часть представителей русских организаций настаивает на необходимости выработки поправок к существующему Закону о культурной автономии, среди которых были названы следующие:

1. Определение в законе статуса русского языка, предполагающего использование его в качестве языка официального общения и делопроизводства в местах компактного проживания русского и русскоязычного населения.

2. Расширение возможностей получения образования на русском языке (сохранение русских школ и гимназий, русских кафедр в высших учебных заведениях). В то же время, исходя из права родителей на выбор того, на каком языке давать образование детям, предполагается сохранить принцип государственного и муниципального финансирования русских школ и гимназий, других учебных заведений пропорционально количеству учащихся.

3. Ассигнования на сохранение и развитие русской культуры должны быть пропорциональны численности людей русской культуры в Эстонии.

4. Специфика этнической, культурной ситуации в Эстонии делает необходимым признание всех этнических русских, независимо от гражданства, субъектом Закона о культурной автономии[19] .

Что касается самой концепции русской культурной автономии, то, как показали результаты, ее пока выработать не удалось. У представителей русских организаций нет четкого представления и о возможных механизмах реализации концепции русской культурной автономии. Отсутствие консенсуса в этих вопросах объясняется рядом факторов. Во-первых, для всех представителей русских организаций очевидна негативная позиция эстонских властей по отношению к попыткам либерализации Закона о культурной автономии, а тем более к реализации права русских жителей Эстонии на создание культурной автономии. Отношение эстонских властей к возможности создания русской культурной автономии определено общим курсом руководства ЭР, осуществляющего построение мононационального, этнократического государства. По признанию представителей русских организаций, интерес к вопросам культурной автономии оценивается эстонскими властями как признак нелояльности.

Во-вторых, очевидно, что часть русскоязычного населения Эстонии окажется вне культурной автономии, что может усугубить и без того существующий раскол русской общины. Кроме того, участие в деятельности по реализации культурной автономии предполагает дополнительное налогообложение, к чему готовы далеко не все русскоязычные жители Эстонии. Немаловажно и то, что заметная часть русскоязычных граждан Эстонии из числа тех, кто социально и экономически адаптирован, настроена на ассимиляцию и не видит необходимости в создании культурной автономии. Концепция русской культурной автономии подвергается критике и со стороны представителей корейской, украинской диаспор, усмотревших в ней "усиление русифицированных тенденций". Это свидетельствует об отсутствии единства среди организаций, объединяющих нетитульные народы Эстонии, что во многом является следствием проводимой властями ЭР политики этнического разделения.

На наш взгляд, нет смысла искусственно стимулировать объединительные тенденции в российской диаспоре стран Балтии. Имеет смысл оказывать материальную и моральную поддержку русским организациям, занимающимся конкретными мероприятиями и уже зарекомендовавшими себя.

Не стоит, видимо, увязывать оказание финансовой поддержки с решением проблемы объединения, т.к. совсем не обязательно, что объединенная организация будет больше ориентироваться на Россию, чем малочисленная, как нет гарантий и того, что объединенная организация будет более эффективно использовать отпущенные ей средства.

Позитивную роль в укреплении дееспособности русских организаций Балтии может сыграть созданная Ассоциация русского населения балтийских государств, вступление в которую существенно укрепит потенциал этих организаций и создаст объективную основу для развития объединительного процесса.

2.2 Особенности менталитета русской диаспоры в странах Балтии

Менталитет диаспоры — образ мыслей, система идей и символов, мироощущение, совокупность духовных и морально-этических установок диаспоры как социоэтнической группы. Он является как проектом, так и регулятором ее жизнедеятельности, но не тождествен менталитету ни иммигранта, ни этнического массива, ни принимающего общества. Диаспора остается таковой лишь до тех пор, пока в ее ментальности сохраняется этнокультурная специфика и пока ее члены сознают свою инакость в окружающем социуме. Как считает член Международного института стратегических исследований (Лондон) Жерар Шальян, армянин по происхождению, у одного, двух, трех поколений сохраняется одно общее — это коллективная память, которую, кстати, он называет главной чертой диаспоры: «диаспора происходит от бедствия как матрица коллективной памяти».

2.2.1 Русские в Латвии

С началом демократических преобразований в СССР, а также в годы восстановленной независимости Латвии (с 1991 г.), русские получили право на свою особую идентификацию, причем, в отличие от времен Латвийской Республики, этот процесс проходит при их значительно более тесном контакте со всем русским этносом. Общее демократическое пространство России и Латвии облегчает русской диаспоре налаживание контактов с исторической родиной.

Идентичность латвийских русских имеет не только этническую составляющую, но и национальную, отражающую комплекс правовых, политических и иных факторов, без которых не понять специфики данного сообщества. И во время существования Латвийской Республики (1918 — 1940 гг.), и в постсоветский период здесь всегда придавалось большое значение разработке моделей регулирования отношений между латышами и другими этническими группами. В целом эти модели сводятся к признанию и закреплению в законодательстве, а также в общественном сознании идеи взаимосвязи национального государства и национальных меньшинств. В Латвии утвердилось центрально-европейское понимание сущности национального меньшинства, которое в отличие от англо-американского не сводит его к «дискриминируемой общности»[20] .

Русское население Латвии и в довоенный период, и после восстановления независимости страны позитивно относилось к тем реальным возможностям, которые заложены законодательством в его статусе национального меньшинства. Отказываясь от политического сепаратизма, русские ожидали от государства гарантий сохранения национальной идентичности, а также равного с латышами доступа к экономическим и культурным ресурсам. Однако не сразу и не в полном объеме русские осознали, что может им дать такой статус. Это вполне можно понять: сильная инерция прежних идентификационных традиций, связывающих русских любого региона Российской империи и СССР с государственностью, имевшей цивилизационное наполнение, для многих служила психологическим барьером к тому, чтобы почувствовать себя «национальным меньшинством». Поэтому, кроме объективных обстоятельств правового, политического, идеологического характера, способствовавших адаптации русских Латвии к статусу «национального меньшинства», они сами вырабатывали внутренние механизмы самоиндентификации с этим статусом. Аналогичный процесс наблюдается и в современной Латвии, причем, на наш взгляд, сплочение русских в национальное меньшинство, их адаптация к этому статусу происходят на основе лингвистической идентичности. Это объясняется прежде всего тем, что из всех элементов культуры именно язык, как верно отметил Э. Сепир, обладает наибольшими коммуникационными возможностями для складывания общности.

Русские Латвии располагают и иными, кроме русского языка, средствами этнокультурной консолидации, например, развитыми религиозными традициями православия и особенно старообрядчества. Однако языковая общность обладает самой большой степенью универсальности. Выбор лингвистической идентичности определяется не только длительными традициями коммуникации в привычной среде, но и тем, что в такой идентичности русские видят способ самоорганизации перед лицом вызовов и латвийского национального государства, и современного информационного общества.

В данный момент предпосылки структурирования русского национального меньшинства как лингвистического по сравнению с другими меньшинствами Латвии наиболее предпочтительны. Если, например, белорусы, украинцы и поляки в значительной степени ассимилированы (прежде всего русскими) и для них характерна ситуация, когда лингвистическое меньшинство по объему меньше национального, то в случае с русскими (как и с латвийскими немцами в 1918 - 1939 гг.) национальное меньшинство практически полностью входит в «свою» языковую общность, включающую, в свою очередь, и представителей других этнических групп.

Русские как лингвистическая общность продолжили в период восстановленной Латвийской Республики традицию создания инфраструктуры, функционирующей на русском языке. Это национально-культурные общества, начальные и средние школы, высшие учебные заведения, средства массовой информации, учреждения культуры, а также сеть институтов, ретранслирующих русскую культуру из России и других стран, объединенных условным, но популярным сейчас понятием «русский мир»: телевидение, радио, множество книжных магазинов, специализирующихся в основном на изданиях на русском языке (сети магазинов «Русская книга» и «Полярис»); бесконечная череда гастролей творческих коллективов из России и пр. Впрочем, несмотря на все перечисленное, лингвисты отмечают с тревогой, что в Латвии отсутствует полноценная русская языковая среда, расшатываются литературно-языковые нормы, обедняется словарный запас и т. д.[21]

В становлении идентичности русских как национального меньшинства Латвии ориентация на идеалы интеллигенции была исторически неизбежным этапом. Ее слово и дело не позволили прерваться диалогу русских и латышей, исторической традиции, связывающей их в сложный период восстановления независимости страны. При слабости национально-культурных обществ, политических партий, экономических и политических структур русского населения, именно интеллигенция взяла на себя роль представителя его национальных интересов. Но формирование русскими новой национальной идентичности, как показало время, проходило в том числе и благодаря преодолению нравственного максимализма интеллигенции, в условиях неизбежных сдвигов в социальной системе нового общества, когда рыночная экономика стала вымывать целые пласты не только русской, но и латышской интеллигенции, не способной более претендовать на роль единственного представителя (и даже заместителя) гражданского общества. К 2000 г. в русскоязычных изданиях Латвии основное внимание стало уделяться проблемам идентичности русских как национального меньшинства. Именно в сохранении социальных функций русского языка в латвийском обществе, прежде всего в системе финансируемого государством образования, ученые, публицисты, общественные деятели и политики видят главное средство сохранения такой идентичности.

Желание людей сохранить идентичность национальных меньшинств в Латвии отвечает плюралистическим принципам гражданского общества. Интеллектуальный дискурс среди этой части русскоязычных оказывается идейно наиболее богатым. Во-первых, именно они являются сторонниками утверждения латышского языка (как государственного) и правовой защиты языков меньшинств, прежде всего русского (как наиболее распространенного). А в сознании противников идеи об особой идентичности меньшинств вообще отсутствует даже такое распространенное среди европейских либералов понятие, как «язык национального меньшинства», и представления о правовых гарантиях его развития в демократическом государстве. Во-вторых, сознание людей, стремящихся сохранить свою особую идентичность, очень чувствительно к проблемам соотношения национальных (локальных) и гуманистических (универсальных) ценностей; прав человека и прав национальных общин; к демографическим, психологическим, социо-культурным аспектам диалога официальных властей и меньшинств; к тому, насколько совпадают понятия «латвийской государственности» и «национальной элиты»; к вопросу о семиотических особенностях утвердившихся в Латвии официальных клише в отношении самой большой части русского населения — постоянных жителей, не имеющих гражданства республики.

Национальная идентичность — это идейная форма консолидации русского меньшинства, претендующего на достойное место в гражданском обществе. В то же время наименее востребованными маркерами идентичности оказываются те, которые либо несут воспоминания об исторической традиции, являющейся сейчас объектом острых дискуссий или открыто поставленной под сомнение («русские в Латвии — историческая общность людей», «русские — великий народ, и он справится с любой неблагоприятной для себя ситуацией», «в Латвии исторически происходило взаимовлияние русской и латышской культур», «близость России — важнейший фактор, позволяющий сохранить идентичность русских в Латвии»), либо такие маркеры, которые культивируются узким профессиональным сознанием психологов, политологов, социологов («необходим особый статус русского языка в местах компактного проживания русских в Латвии», «национальный язык — это тот, на котором человек думает», «языки меньшинств формирует богатство страны и личности», «образование на неродном языке приведет к замедлению психического развития» и т. д.).

Дискурс, развивающийся в среде русских (и представителей других меньшинств), скептически воспринимающих идеи о своей особой идентичности, выглядит несамостоятельным и бледным. Его основные идеи почерпнуты из той части латышского сознания, которая отрицает какое-либо усложнение структуры складывающегося в стране гражданского общества за счет создания особых коллективных идентичностей меньшинств, принимающих активное участие в формировании общелатвийской идентичности. Такое сознание игнорирует опыт современной Центральной и Восточной Европы, где созданы успешные модели взаимодействия (в том числе получившие законодательное оформление) общенациональной и локальной (групповой) идентичности, предполагающие интегрирование языков и культур различных меньшинств в широкое социальное пространство гражданского общества. Заметим, что подобные взгляды небольшой части русских и представителей иных этнических групп выглядят маргинальными в сравнении с позицией латышских либералов, критикующих утвердившуюся с 1991 г. практику вытеснения различных проявлений идентичности национальных меньшинств в частную жизнь, семейно-бытовую сферу.

Приведем данные опроса, проведенного среди русскоязычного населения Латвии.

Большинством опрошенных жизнь в республике не ощущалась как жизнь в другом национальном государстве. На вопрос: «Как Вы воспринимали эту страну (бывшую союзную республику) до распада СССР ?» на первом месте следующий ответ: «Считал(а) ее одной из частей неделимого государства СССР» (см. Приложение Рис. 1). Вторым по частоте упоминания, но, как правило, встречающимся гораздо реже предыдущего, был ответ: «Считал(а), что существует национальная специфика, но незначительная». Третьим по значению ответом было: «Всегда чувствовали, что русские здесь чужие». Это вполне объяснимо, т. к. присоединение стран Балтии к СССР произошло относительно недавно, и их национальная специфика ощущалась сильнее. Необходимо также отметить, что среди реальных мигрантов доля чувствовавших национальную специфику и стремление коренного народа к обособлению в несколько раз выше по сравнению с потенциальными мигрантами. Поэтому, вероятно они уже уехали, а не стали ждать десять лет.

После распада СССР языковая проблема стала одной из самых острых и болезненных для русскоязычного населения, практически в одночасье лишившегося голоса. Центральный вопрос стоял так: какой язык официально используется в общественной жизни, образовании, в государственных учреждениях, в армии, судопроизводстве и т. д.; есть ли в обществе место для других языков? Политика в области языка существенно влияет на возможности социального продвижения различных этнолингвистических групп и их доступ к социальным благам.

Прежде доминировавшая нация должна была принять язык страны проживания и выучить его. Ha это нужно время, но определенные сдвиги уже налицо. Так, перепись 1989 г. показала, что только 22 % русских владели языками коренных народов в прибалтийских странах. А по результатам обследования, проведенного десять лет спустя, только 37 % опрошенных не знают латышского языка (см. Приложение Рис. 2).

Уровень владения титульными языками во многом связан с оценкой русскими своей роли в республике. Двойственность восприятия отражается, с одной стороны, в признании просветительской и освободительной миссии русских (42,5% опрошенных); в то же время практически с такой же частотой встречались ответы, что «русские были равными среди равных» (50 % опрошенных). Однако отзвук колониального мышления ощущался в ответе, занявшем третье место — «играли роль старшего брата» (17,8 %).

Культурная дистанция между нациями просматривается очень четко. В Латвии, несмотря на использование латинского алфавита и неродственность русского и латышского языков, доля русских, свободно владеющих последним, составляет по опросу 16 % (еще 47 % респондентов отметили, что «понимают его и могут объясниться»). Интересно, что процент не знающих государственный язык (37 %) практически совпадает с долей населения, не имеющего гражданства Латвии. Несомненно, что повышение лингвистической компетентности русскоязычных в этой стране является следствием проводимого здесь (и в других балтийских государствах) курса на их интеграцию в местное общество через языковое обучение, финансируемое Западом.

34,5 % опрошенных, проживающих в Литве, не отмечали особых проблем, связанных с незнанием или плохим знанием титульного языка. Около 50% респондентов засвидетельствовали, что в той или иной мере чувствуют языковую проблему. Однако в целом при принятии решений об отъезде для потенциальных мигрантов из Латвии незнание языка является существенной причиной (стоит на пятом месте), несмотря на наличие вышеупомянутых возможностей для его изучения. Несомненно, это связано с трудностями получения гражданства, для чего требуется успешно сдать экзамен по государственному языку. Количество неграждан сокращается, хотя и медленными темпами[22] . Однако, на наш взгляд, еще рано говорить о том, что воздействие языкового фактора на принятие решения о переезде снижается.

На вопрос «Чувствовали ли Вы себя ущемленными из-за национальной принадлежности?» 52,9 % опрошенных ответили «Да, постоянно», 34 % опрошенных ответили «Да, время от времени» и лишь 3,9 % сказали, что не чувствовали (См. Приложение Рис. 3). В каких же сферах жизни опрошенные чувствовали себя наиболее ущемленными? (см. Приложение Рис. 4). В Латвии очень ярко проявляется приоритет титульной нации в профессиональной сфере. В Латвии русские не могут работать в государственных учреждениях, не являясь гражданами страны и не владея свободно латышским языком (а таких среди русскоязычных, по данным опроса, всего 16 %). Для проживающих в Латвии русских вторым по важности моментом является снижение доступа к теле- и радиовещанию на русском языке. Это вполне объяснимо той важной ролью, которую играют СМИ в повседневной жизни любого общества. Невозможность принимать российские телеканалы резко сегрегирует русскоязычное население, особенно людей преклонного возраста.

Мигранты из Латвии описывали наиболее ощутимые для них проявления дискриминации в «прежней жизни» несколько иначе. Для них на первом месте — проявления бытового национализма, хотя упоминались и дискриминация на работе, проблемы образовании детей, снижение объемов русскоязычного вещания. Видимо, вновь созданные страны, получив от мирового сообщества формальные подтверждения своей независимости, уменьшили свой радикализм по отношению к русскоязычному населению, и это проявилось в снижении межэтнической напряженности на бытовом уровне.

Приспособление русскоязычного населения к новой политической ситуации идет достаточно тяжело. Об этом свидетельствует тот факт, что на вопрос о предпочитаемой социальной (гражданской) идентификации (см. Приложение Табл. 1) лишь 52,4 % респондента ответили, что они причисляют себя к гражданам России, а 27,2 % до сих пор не могут расстаться с мыслью о принадлежности к уже не существующему государству — СССР.

Посмотрим теперь на оценку респондентами своего материального благосостояния. Среди них нет категории процветающих, которые ни в чем себе не отказывают, а доля живущих «нормально» составляет около 10 %. В Латвии из всех категорий ответивших наиболее «благополучными» являются те, кто считает себя либо гражданином Латвии, либо гражданином Европы. Вероятнее всего, этим людям удалось успешно интегрироваться в местные экономические структуры. Хуже всего обеспечены респонденты, которые идентифицируют себя с СССР.

Обращает на себя внимание факт большой группы «практически голодающих» или «еле сводящих концы с концами» Видимо, латвийские русскоязычные не имеют возможностей и/или склонности к интеграции, а при отсутствии гражданства это сильно влияет на их материальное положение.

Приведенные результаты говорят, что даже по прошествии более десяти лет с момента перестройки все еще активно работает историческая память советского человека. Многие в ближнем зарубежье страдают этой болезнью, порождением советского времени. Россия объявила себя правопреемницей СССР, ввела институт двойного гражданства; был принят Закон о соотечественниках; подписаны двухсторонние договора со многими вновь образованными странами не только о дружбе и мирном сосуществовании, но и о предоставлении возможностей обучения их граждан в российских государственных вузах, медицинском обслуживании, научном и культурном сотрудничестве. Это поддерживает среди русскоязычного населения в странах ближнего зарубежья образ матери-родины. Для русских, которые по тем или иным причинам не сумеют найти свое место в новых независимых государствах, возвращение в Россию всегда будет оставаться одной из возможностей самореализации. Для России с ее демографической убылью это, несомненно, положительный фактор, однако следует иметь в виду, что лучшие и наиболее квалифицированные кадры скорее всего либо уже уехали из бывших республик, либо успешно интегрировались.

Суждения респондентов о возможностях пересмотра своего решения об отъезде отличаются большой категоричностью. На вопрос «Что могло бы изменить Ваше желание уехать?» более трети опрошенных ответили — «ничего». Группа «колеблющихся» ответила, что они могут пересмотреть свои миграционные планы при соблюдении политических условий: изменения в национальной политике, придание русскому языку статуса государственного, введение двойного гражданства (лишь на четвертом месте по значимости упоминалось наличие хорошей работы).

Несмотря на такую категоричность, статистические данные говорят о том, что миграционный отток в Россию из Латвии, как и из других стран Балтии, был в последние годы очень незначительным. Это объясняется как более стабильной экономической ситуацией в данном регионе, так и тем, что российское правительство, пытаясь удержать отставных военных от возвращения в Россию, выплачивает им относительно высокие пенсии (до 300 долл.) и дает небольшие дотации на оплату коммунальных услуг. Что касается положительных сдвигов в политике, то они стали возможны благодаря вмешательству европейского сообщества. Смягчение законов о гражданстве, о языке; концепция интеграции русских, материально поддержанная западными странами — все это дает основания считать, что поток русскоязычных мигрантов останется на том же невысоком уровне, если, конечно не произойдет каких-либо непредвиденных событий.

Интересны ответы на вопрос о гипотетическом переезде на Запад: «Согласились бы Вы переехать в одну из стран Запада, если бы представилась такая возможность?» (см. Приложение табл. 2). Респонденты не горят желанием оказаться на другой чужбине. На любых условиях согласны на такой переезд только 4,4 % респондентов, в то время как вариант «другое» заполнялся в основном ответами типа «не согласился бы ни при каких условиях». Количество таких ответов - 45,3 %.

2.2.2 Русские в независимой Эстонии

В 90-е гг. численность русской общины в Эстонии значительно сократилась. Примерно 80 тыс. русскоязычных (по некоторым данным, даже более 100 тыс.) уехали в Россию (главным образом военные и члены их семей). В 2000 г. в ЭР проживало 404 тыс. русских (28 % населения). Они по-прежнему сосредоточены в городах северо-востока и в Таллине, заняты в промышленности, на транспорте и в сфере обслуживания. Дифференциация русских усилилась по сравнению с советским периодом, поскольку стал сильно разниться их юридический статус. По этому критерию они разделились на четыре группы (приводимые ниже цифры относятся ко всему «нетитульному» населению): граждане ЭР (примерно 120 тыс. человек); граждане Российской Федерации (примерно 90 тыс.); апатриды (по официальной терминологии «иностранцы» — не менее 200 тыс.); нелегалы. Представители второй и третьей групп имеют либо временный, либо постоянный вид на жительство и значительно ограничены в своих правах, а последняя группа как бы вообще не существует, никак не «документирована». Есть все основания говорить о правовой дискриминации значительной части русского населения ЭР.

Но еще более отчетливо эта дискриминация проявляется в реальной жизненной практике. Среди государственных служащих только 3 % русских. Нет ни одного министра, ни одного канцлера или вице-канцлера, ни одного высокопоставленного чиновника из русских. Все время сокращается удельный вес русских среди руководителей производства и специалистов высшей категории.

Как и в первой ЭР 1918 - 1940 гг., русские сейчас относятся к наиболее бедной части населения. По данным проф. М. Павелсон, зарплата русских по Эстонии в целом сейчас ниже средней зарплаты эстонцев на 12%, в Таллине — на 20 % (в 1999 г. соотношение было еще более разительным — русские в столице получали в среднем на одну треть меньше эстонцев). Зато безработных среди русских много больше, чем среди эстонцев — соответственно, 19,9 и 1,8 % (по официальным данным на 2000 г.). Реальные цифры еще выше, поскольку многие не зарегистрированы как безработные, потеряв надежду куда-то устроиться. Особенно сложное положение на северо-востоке, где процент безработных, по некоторым данным, приближается к 40 %.

Тяжелее всего адаптируются в новой экономической ситуации люди с высшим образованием — многие не имеют работы или трудятся простыми рабочими: среди мужчин «некоренной» национальности таких 29 %, среди женщин — 21 % (соответствующие показатели для эстонцев — 10 % мужчин и 7 % женщин). Еще недавно доли лиц с высшим образованием у русских и эстонцев были почти равными. Сейчас же, как показали социологические исследования 2001 г., положение совершенно иное: если среди эстонской молодежи 21 % людей с высшим образованием, то среди русской молодежи — лишь 9 %.

Как и в 1920 — 1930-е гг., русские слабо участвуют в политической жизни. Ситуация усугубляется тем, что такое участие не разрешено лицам, не имеющим эстонского гражданства, а таковые составляют большинство русскоязычного населения. В частности, они не могут избирать и быть избранными. Русские политические партии крайне слабы и не пользуются авторитетом даже у русского населения. Наиболее заметная и организованная политическая сила — левоцентристская «Объединенная народная партия Эстонии» (создана в 1994 г., председатель В. Андреев). На двух последних парламентских выборах русским удалось провести в Рийгикогу по шесть депутатов и сформировать русскую фракцию, влияние которой на политическую жизнь республики, впрочем, минимально.

Система русскоязычных учебных заведений в ЭР пока еще финансируется государством. Она включает около ста общеобразовательных школ (начальных, основных, средних). К 2007 г. гимназии должны быть переведены на эстонский язык обучения (точнее, речь идет о 60 % предметов). Уже сейчас 15-20 % русских родителей предпочитают отдавать детей в эстонские школы. Из государственных вузов русские группы имеются в Нарвском колледже Тартуского университета и в Таллинском техническом университете. Кроме того, функционируют частные вузы с преимущественно русскими группами (Социально-гуманитарный институт в Таллине, Институт экономики и управления в Силламяэ, Эстонско-американский бизнес-колледж в Таллине и некоторые другие).

Старая советская система массовой культуры в первой половине 1990-х гг. была разрушена. Новая инфраструктура пока только формируется, причем еще не ясно, какой она вообще должна быть и кем финансироваться. С конца 1980-х гг. в городах Эстонии стали возникать русские общества, на которые вначале возлагались большие надежды как на центры культурной жизни на местах. Пока эти надежды не очень оправдались.

Часть организаций подобного типа объединились в 1992 г. в «Союз славянских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии» (председатель Н.В. Соловей). В настоящее время в его составе свыше двух десятков русских обществ; работают и некоторые художественные коллективы, в частности, Хор мальчиков, созданный в 1983 г. (руководитель Л. Гусев), лауреат международных конкурсов «Кантилена». Художественный Союз стал организатором ряда культурных мероприятий, из них самым значительным было проведение шести праздников песни и танца «Славянский венок» в Таллине с участием гостей из-за рубежа. Под эгидой Союза находятся и некоторые общереспубликанские объединения (Русское хоровое общество, Русское оркестровое общество, Русское филармоническое общество и др.). Часть русских культурных организаций (в их числе Общества русской культуры в Таллине и Тарту) и художественных коллективов не входят в Союз.

Из профессиональных русских коллективов по-прежнему работает Русский драматический театр в Таллине. Имеются Объединение русских литераторов (создано в 1997 г.) и Объединение русских художников (1998 г.). Выходят журналы на русском языке «Радуга», «Вышгород» (с 1994 г.), «Таллин» (возобновлен в 1995 г.). Издаются русские книги (издательства «Александра» и «КПД»), хотя число их невелико. Едва ли не наиболее интересную часть русской книжной продукции составляют мемуары.

В Эстонии сохранились русскоязычные средства массовой информации. В Таллине выходят ежедневные газеты «Эстония» и «Молодежь Эстонии», еженедельники «День за днем» и «Неделя Вести плюс»; есть русские газеты и в некоторых других городах страны. Одна из программ эстонского радио — на русском языке (Радио-4). Иногда такие передачи попадаются и на эстонском телевидении, хотя русские предпочитают смотреть российское ТВ.

Каков социально-психологический облик современного русского в Эстонии? Абсолютное большинство русских считает ее своей родиной, и они не собираются уезжать в Россию. По данным практически всех социологических опросов, лишь несколько процентов русских твердо решили это сделать; есть еще небольшое число колеблющихся и тех, кто хотел бы эмигрировать на Запад (число последних с каждым годом возрастает), но в целом около 90 % русских намерены остаться в Эстонии, и большинство из них вполне лояльны по отношению к эстонскому государству.

Для здешних русских характерно осознание своих отличий от русских в России. Опросы, проведенные еще в 1994-1995 гг. московским Центром исследований русских меньшинств за рубежом, показали: 62 % местных русских считают, что они не такие, как в России; по мнению пятой части опрошенных, они в чем-то различаются, а в чем-то нет. Лишь 1096 были убеждены, что никаких различий не существует[23] . Последующие опросы подтвердили, что половина или даже больше русских полагают, что они хотя и не эстонцы, но уже свыклись с эстонским образом жизни и им будет трудно жить в российской среде. Всё это свидетельствует о формировании особой этнокультурной группы — эстонские русские. Постепенно формируется и субкультура эстонских русских, хотя этот процесс еще находится в начальной стадии.

Большинство русских поддерживает интеграцию и хотело бы получить эстонское гражданство, но, тем не менее, эстонским языком более половины их не владеет, признавая при этом необходимость знания государственного языка. Впрочем, тут очень велики региональные различия. Если в эстонской «глубинке» почти все русские говорят по-эстонски, более того, там идет их «обэстонивание», то в Таллине и в особенности в городах северо-востока ситуация совсем другая. Лишь 48 % таллинских неэстонцев могут общаться на эстонском языке хорошо или средне, а 16 % вообще не владеет языком. В Нарве и Силламяэ 66 % взрослых жителей вообще не говорят по-эстонски; хорошо или средне — всего 13 %[24] . Но с каждым годом знание эстонского языка улучшается, особенно это касается молодежи.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассматривая процесс развития и функционирования национальных диаспор, следует, на наш взгляд, сделать следующие выводы.

Диаспоры превращаются в активную общественную силу, способную содействовать или противостоять позитивным изменениям. Несмотря на то, что это в значительной степени объективный процесс, не исключается возможность сознательного воздействия на него и регулирования такой важной сферы межнациональных интересов, как деятельность разных типов организаций и защиты национальных интересов вне ареала расселения своего народа.

Данная проблема имеет большое политическое и практическое значение, ибо перед национальной политикой стоит задача организации взаимодействия по решению национальных проблем не с мифическими представителями различных этнических групп, которых даже в обычной области и крае насчитывается несколько десятков, а с peальными национально-этническими образованиями, выполняющими вполне конкретные общественные функции и представляющими определенные социальные силы. Сфера национальной политики - это в значительной степени сфера согласования этнических интересов, где возможно построение оптимальной структуры взаимодействия.

Не менее важно для национальной политики России определиться по отношению новому уникальному явлению - русской диаспоре в ближнем зарубежье. Опыт ее появления и функционирования показывает, какие колоссальные и неоправданные трудности переживают соотечественники за рубежом, ибо нет реальной помощи и поддержки со стороны официальных представителей исторической Родины. Первые попытки изучения этой проблемы показывают, насколько она сложна, трудна, но в то же время не терпит отлагательства. Распад СССР привел к невиданным по объему миграционным потокам, ломкам судеб миллионов людей при полном равнодушии страны, на которую они все продолжают надеяться. Без определения ясно позиции по этому вопросу не может быть полноценной национальной политики.

В заключение следует отметить, что, к сожалению, до сих пор официальная национальная политика (вернее, ее проекты) пока не оперируют этим понятием, не рассматривает диаспоры в качестве реального и действенного инструмента осуществления рационального взаимодействия людей разной национальности как в рамках всего государства, так и отдельных его территорий.

Как показали десять лет восстановленной независимости Латвии, русское национальное меньшинство лояльно настроено по отношению к латвийской государственности. Однако такая лояльность не должна подменять необходимости обогащения мультикультурного гражданского общества, в котором русские обладают правом самостоятельного выбора своей идентичности.

В вопросе о будущем русских в Эстонской Республике нет единодушия. Большинство русских надеются, что они как национальное меньшинство со своим языком и культурой сохранятся и в будущем — в многонациональной и мультикультурной Эстонии. Но некоторые настроены весьма пессимистически и считают, что их ожидает ассимиляция. Кто-то обращает взоры на Запад и связывает свое будущее со вступлением республики в Европейский Союз. Ситуация носит противоречивый характер, хотя некоторая тенденция очевидна: как уже отмечалось, многие русские предпочитают отдавать своих детей в эстонские школы. Нельзя не заметить равнодушия большей части русскоязычного населения к сохранению своей национальной идентичности, что не особенно настраивает на оптимистический лад.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Ананян Ж., Хачатурян В. Армянские общины в Росси. - Ереван, 1993.

2. Арутюнян Ю.В. Русские в Ближнем Зарубежье // Социс. – 2003. - № 11. - С. 31 - 40

3. Архангельская Э. Устойчив ли консерватизм в языке диаспоры // Язык диаспоры: проблемы и перспективы: Материалы III международного семинара. - М., 2000. - С. 303 – 321.

4. Барсегян А.М. Международные аспекты становления независимых государств (на примере стран Балтии): Автореф дис. … канд. полит. наук. - М., 1997.

5. Волков В. Русские в постсоветской Латвии сквозь призму лингвистической идентичности // Диаспоры. – 2002. - № 2. – С. 64 – 82.

6. Гидденс Э. Социология. - М., 1999.

7. Гумилев Л.Н. География этноса в исторический период. - М., 1990.

8. Гумилев Л.Н., Иванов К.П. Этнические процессы: два подхода к изучению // Социологические исследования. - 1992. - № 1. С. 50 – 64.

9. Данные Всесоюзной переписи населения СССР // Демографический ежегодник 1991. - М., 1991.

10. Дробижева Л.М. Русские в новых государствах: Изменение социальных ролей // Россия сегодня: трудные поиски свободы. - М., 1993. С. 212 - 228.

11. Иваненко И.Т. Межнациональные отношения: Термины и определения. - Киев, 1991.

12. Иларионова Т.С. Этническая группа: генезис и проблемы самоидентификации (теория диаспоры). - М., 1994.

13. Исаков С. основные этапы истории русской общины в Эстонии // Диаспоры. – 2002. - № 3. – С. 46 – 77.

14. Исаков С. Размышления о будущем русской культуры в Эстонии // Радуга. - 1996. - № 4. - С. 106 – 112.

15. Канн А.С. История скандинавских стран. - М., 1980.

16. Крысько В.Г. Этническая психология: Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. – М., 2002.

17. Левин З.И. Менталитет диаспоры (системный и социокультурный анализ). – М., 2001.

18. Молодикова И. Миграционное поведение русскоязычного населения Латвии, Украины и Казахстана (конец 90-х гг.) // Диаспоры. – 2002. - № 1. – С. 134 – 160.

19. Население России. - М., 1995.

20. Национальная политика в Российской Федерации. - М., 1993.

21. Национальные и этнические группы в Латвии. – Рига, 1996.

22. Полоскова Т.В. Диаспоры в системе международных связей. - М., 1998.

23. Полоскова Т.В. Русская культурная автономия в Эстонии: Перспективы создания. - М., 1998.

24. Пугачев Б. Этноконфликты и русский фактор // Россия: проблемы национально-государственной политики. - М., 1993. - С. 42 – 59.

25. Разделит ли Россия участь Союза ССР? - М., 1994.

26. Разуваев В. Россия и постсоветское геополитическое пространство // Международная жизнь. - 1993. - № 8. - С. 128 - 140.

27. Русские в Эстонии. - М., 1995.

28. Сикевич З.В. Социология и психология национальных отношений: Учебное пособие. - СПб., 1999.

29. Симонян Р.Х. Страны Балтии в годы горбачевской перестройки // Новая и новейшая история. – 2003. – № 2. – С. 44 – 65.

30. Соколовский С.В. Русскость: исторические, географические и социальные измерения // Русские в ближнем зарубежье. - М., 1994. - С. 78 – 92.

31. Статистический ежегодник. Латвия. – Рига, 1999.

32. Тощенко Ж.Г., Чаптыкова Т.И. Диаспора как объект социологического исследования // Социс. – 1996. - № 12. – С. 33 – 42.

33. Филиппов А.Ф. Наблюдатель империи // Вопросы социологии. - М., 1991. - № 1. С. 23 – 34.

34. Фурман Д. Армянское национальное движение: История и психология // Свободная мысль. - 1992. - № 16. - С. 22 – 29.

35. Этносоциальные проблемы города. - Л., 1980.

Приложение

Рис. 1. Как респондент(ы) воспринимал(и) республику, где жил(и) до распада СССР:

Рис. 2. Распределение ответов на вопрос о владении языком коренной национальности страны проживания

Рис. 3. Распределение ответов на вопрос: «Чувствовали ли Вы себя ущемленным(ой) из-за национальной принадлежности?»

Рис. 4. В каких сферах жизни респондент чувствовал дискриминацию по национальному признаку

Таблица 1

Ответы на вопрос: «К какой группе Вы себя относите в большей мере?», %

Таблица 2

Отношение респондентов к предложению эмигрировать на Запад, %

[1] Гумилев Л.Н. География этноса в исторический период. М., 1990. С. 54 – 60.

[2] Фурман Д. Армянское национальное движение: История и психология // Свободная мысль. 1992. № 16. С. 22 – 23.

[3] См.: Иваненко И.Т. Межнациональные отношения: Термины и определения. Киев, 1991. С. 25; Иларионова Т.С. Этническая группа: генезис и проблемы самоидентификации (теория диаспоры). М., 1994. С. 18.

[4] См.: Соколовский С.В. Русскость: исторические, географические и социальные измерения // Русские в ближнем зарубежье. М., 1994. С. 78 – 79; Этносоциальные проблемы города. Л., 1980. С. 154 – 155.

[5] См.: Ананян Ж., Хачатурян В. Армянские общины в Росси. Ереван, 1993. С. 15 – 17.

[6] Гумилев Л.Н., Иванов К.П. Этнические процессы: два подхода к изучению // Социологические исследования. 1992. № 1. С. 52.

[7] Гумилев Л.Н. География этноса в исторический период. М., 1990. С. 62 – 65.

[8] Этносоциальные проблемы города. М., 1986. С. 113 – 115.

[9] Национальная политика в Российской Федерации. М., 1993. С. 125 – 126.

[10] См.: Данные Всесоюзной переписи населения СССР // Демографический ежегодник 1991. М., 1991. С. 324, 393, 402.; Население России. М., 1995. С. 79.

[11] Данные Всесоюзной переписи населения СССР // Демографический ежегодник. 1991. М., 1991. С. 393, 402.

[12] Разуваев В. Россия и постсоветское геополитическое пространство // Международная жизнь. 1993. № 8. С. 131.

[13] Дробижева Л.М. Русские в новых государствах: Изменение социальных ролей // Россия сегодня6 трудные поиски свободы. М., 1993. С. 217.

[14] См.: Пугачев Б. Этноконфликты и русский фактор // Россия: проблемы национально-государственной политики. М., 1993. С. 42 – 43.

[15] См.: Филиппов А.Ф. Наблюдатель империи // Вопросы социологии. М., 1991. № 1.

[16] Канн А.С. История скандинавских стран. М., 1980. С. 36.

[17] См.: Барсегян А.М. Международные аспекты становления независимых государств (на примере стран Балтии): Автореф дис. … канд. полит. наук. М., 1997. С. 10 – 13.

[18] Разделит ли Россия участь Союза ССР? М., 1994. С. 151.

[19] См.: Полоскова Т.В. Русская культурная автономия в Эстонии: Перспективы создания. М., 1998. С. 45 – 47.

[20] Гидденс Э. Социология. М., 1999. С. 235.

[21] См.: Архангельская Э. Устойчив ли консерватизм в языке диаспоры // Язык диаспоры: проблемы и перспективы: Материалы III международного семинара. М., 2000. С. 312.

[22] См.: Статистический ежегодник. Латвия. Рига. 1999. С. 12.

[23] Русские в Эстонии. М., 1995. С. 26.

[24] Исаков С. Размышления о будущем русской культуры в Эстонии // Радуга. 1996. № 4. С. 106 – 112.