Реферат: Михаил Васильевич Ломоносов

Володар ЛИШЕВСКИЙ

Рассказывая о Ломоносове, часто приходится произносить слово «первый». Он был первым крупным отечественным ученым, основоположником русской науки, одним из первых русских академиков и т.д. А.С. Пушкин писал: «Ломоносов был великий человек. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».

Ломоносов был не только выдающимся ученым, но и страстным пропагандистом научных знаний, прекрасным популяризатором науки. Как никто, он понимал необходимость обучения народа и много внимания уделял просветительской деятельности. Вот об этой стороне творчества ученого и пойдет речь в данной главе.

Биография Михаила Васильевича Ломоносова (1711...1765) широко известна, и здесь нет надобности пересказывать ее еще раз. Вспомним только некоторые эпизоды из жизни ученого, показывающие его великое и неуемное стремление к знанию и те трудности, с которыми он столкнулся на пути в большую науку.

Научившись читать в двенадцать лет, Михаил пристрастился к книгам, из-за чего у него нередко происходили стычки с мачехой. Впоследствии ученый вспоминал, что он имел «отца хотя по натуре доброго человека, однако в крайнем невежестве воспитанного, и злую и завистливую мачеху, которая всячески старалась произвести гнев в отце моем, представляя, что я всегда сижу по-пустому за книгами. Для того многократно я принужден был читать и учиться, чему возможно было, в уединенных и пустых местах и терпеть стужу и голод, пока я ушел в Спасские школы». В конце 1730 г., выправив тайком от домашних паспорт, юноша примкнул к рыбному обозу и отправился вместе с ним в Москву.

В январе 1731 г. Ломоносов поступил в Славяно-греко-латинскую академию. Потянулись холодные и голодные годы ученичества. К этому добавлялись мучения нравственного порядка. «Школьники, малые ребята, кричат и перстами указывают: смотри-де какой болван в лет двадцать пришел латыне учиться!» – писал позже ученый.

Обучение в Славяно-греко-латинской академии было рассчитано на тринадцать лет. Ломоносов овладел всей программой за пять. «Обучаясь в Спасских школах, имел я со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодоленную силу имели. С одной стороны, отец, никогда детей кроме меня не имея, говорил, что я, будучи один, его оставил, оставил все довольство (по тамошнему состоянию), которое он для меня кровавым потом нажил и которое после его смерти чужие расхитят. С другой стороны, несказанная бедность: имея один алтын в день жалования, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба и на денежку кваса, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и наук не оставил».

В ноябре 1735 г. ректор Славяно-греко-латинской академии получил распоряжение послать в Петербург для дальнейшего обучения при Академии наук двадцать наиболее способных учеников. После проверки знаний были отобраны двенадцать, среди которых был и М.В. Ломоносов.

В первый день 1736 г. будущий ученый переступил порог высшего научного учреждения страны, а уже в сентябре выехал из Петербурга за границу для продолжения образования, так как показал замечательные способности и огромное стремление к знаниям. После пятилетнего обучения в Марбурге и Фрейберге в июне 1741 г. Ломоносов вернулся в Петербург. В течение семи месяцев он не имел никакой должности и продолжал числиться студентом. Тридцатилетний «студент» составлял каталог Минерального кабинета Кунсткамеры и выполнял другие поручения академии. 1 января 1742 г. молодой ученый был назначен адъюнктом физического класса. Через три года он стал профессором химии. Началась плодотворная научная деятельность М.В. Ломоносова в стенах академии, которая продолжалась почти четверть века.

Рассказать обо всех научных достижениях ученого в нескольких словах невозможно, да это и не входит в задачи, стоящие перед данной книгой. Отметим только основные результаты, полученные Ломоносовым.

Ученый первым открыл «закон сохранения», который он сформулировал так: «Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимается, столько присовокупится к другому, так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте... Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения; ибо тело, движущее своей силою другое, столько же оныя у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает».

Очень высоко оценивал это открытие президент Академии наук СССР С.И. Вавилов, который писал: «Значение и особенность начала, провозглашенного Ломоносовым, состояли не только в том, что этим началом утверждались законы сохранения и неуничтожаемости материи, движения и силы в отдельности. Некоторые из этих истин издавна, еще в древности, угадывались передовыми умами... В отличие от своих предшественников Ломоносов говорит о любых «переменах, в натуре случающихся», об их общем сохранении, и только в качестве примеров он перечисляет отдельно взятые сохранение материи, сохранение времени, сохранение силы... Ломоносов на века вперед как бы взял в общие скобки все виды сохранения свойств материи. Глубочайшее содержание великого начала природы, усмотренного Ломоносовым, раскрывалось постепенно и продолжает раскрываться в прогрессивном историческом процессе развития науки о природе».

Ломоносов первым в истории химии сформулировал и доказал закон сохранения веса вещества при различных химических превращениях. Этот полученный им результат – одно из важнейших достижений русской науки XVIII в.

Ломоносов отказался от господствовавшей тогда в химии теории теплорода и объяснял все тепловые явления движением мельчайших частиц материи (молекул). Он писал в работе «Размышления о причине теплоты и холода»: «Очень хорошо известно, что теплота возбуждается движением: от взаимного трения руки согреваются, дерево загорается пламенем; при ударе кремня об огниво появляются искры; железо накаливается от проковывания частыми и сильными ударами, а если их прекратить, то теплота уменьшается... Наконец, зарождение тел, жизнь, произрастание, брожение, гниение ускоряются теплотою, замедляются холодом. Из всего этого совершенно очевидно, что достаточное основание теплоты заключается в движении. А так как движение не может происходить без материи, то необходимо, чтобы достаточное основание теплоты заключалось в движении какой-то материи.

И хотя в горячих телах большей частью на вид не заметно какого-либо движения, таковое все-таки очень часто обнаруживается по производимым действиям. Так, железо, нагретое почти до накаливания, кажется на глаз находящимся в покое; однако одни тела, придвинутые к нему, оно плавит, другие превращает в пар; т.е., приводя частицы их в движение, оно тем самым показывает, что и в нем имеется движение какой-то материи. Ведь нельзя отрицать существование движения там, где оно не видно: кто, в самом деле, будет отрицать, что, когда через лес проносится сильный ветер, то листья и сучки дерев колышатся, хотя при рассматривании издали и не видно движения. Точно так же, как здесь вследствие расстояния, так и в теплых телах вследствие малости частиц движущейся материи движение ускользает от взора... Мы считаем, что никто – разве что он приверженец скрытых качеств – не будет теплоту, источник стольких изменений, приписывать материи спокойной, лишенной всякого движения, а следовательно, и двигательной силы».

Приведенный отрывок хорошо показывает популяризаторские способности ученого, его умение образно рассказать о ненаблюдаемом явлении, понятно объяснить читателю новое, не знакомое ему.

Ломоносов вплотную подошел к понятию абсолютного нуля. Он утверждал: «...невозможна высшая и последняя степень теплоты как движения. Наоборот, то же самое движение может настолько уменьшиться, что тело достигает, наконец, состояния совершенного покоя и никакое дальнейшее уменьшение движения невозможно. Следовательно, по необходимости должна существовать наибольшая и последняя ступень холода, которая должна состоять в полном прекращении... движения частиц».

Значительные результаты получены ученым не только в физике и химии, но и в геологии, минералогии, технике, астрономии (например, он открыл атмосферу на Венере). Известны его исследования в области географии и метеорологии. Имеют значение его труды по истории и экономике, филологии и искусству (ведь недаром же он был избран членом Петербургской Академии художеств). «Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстью сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник», – писал А.С. Пушкин.

Познакомимся поподробнее с просветительской, с популяризаторской деятельностью М.В. Ломоносова, где ему так пригодились его блестящие способности ритора. Надо сказать, что ораторским искусством ученый интересовался всегда и даже написал руководство по красноречию.

Для того чтобы быть хорошим пропагандистом и популяризатором науки, надо владеть словом, особыми приемами привлечения внимания слушателей. Ведь недаром же на одной лекции мы сидим не шелохнувшись, стараясь не пропустить ни слова докладчика, а на другой – вздыхаем, зеваем, смотрим на часы. Качество лекции зависит от мастерства выступающего, а оно, в свою очередь, – от умения владеть аудиторией.

Ораторскому искусству можно научиться. Для желающих овладеть им Ломоносов и написал свою «Риторику», которая имела принятое по тем временам такое длинное название: «Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки». (Вторая и третья книги Ломоносовым написаны не были.)

Во введении ученый пишет: «Красноречие есть искусство о всякой данной материи красно говорить и тем преклонять других к своему об оной мнению...

К приобретению оного требуются пять следующих средствий: первое – природные дарования, второе – наука, третие – подражание авторов, четвертое – упражнение в сочинении, пятое – знание других наук».

Пересказать подробно «Риторику» Ломоносова трудно, так как этот объемистый труд содержит около трехсот страниц текста. На них – различные риторические правила; требования, предъявляемые к лектору; мысли о его способностях и поведении при публичных выступлениях; многочисленные поясняющие примеры. Отметим основные положения, указанные ученым, которые не потеряли своего значения и в наши дни.

«Риторика есть учение о красноречии вообще... В сей науке предлагаются правила трех родов. Первые показывают, как изобретать оное, что о предложенной материи говорить должно; другие учат, как изобретенное украшать; третьи наставляют, как оное располагать надлежит, и посему разделяется Риторика на три части – на изобретение, украшение и расположение».

Ломоносов говорит о том, что выступление должно быть логично построено, грамотно написано и излагаться хорошим литературным языком. Он подчеркивает необходимость тщательного отбора материала, правильного его расположения. Примеры должны быть не случайными, а подтверждающими мысль выступающего. Их надо подбирать и готовить заранее.

При публичном выступлении («распространении слова») «наблюдать надлежит: 1) чтобы в подробном описании частей, свойств и обстоятельств употреблять слова избранные и убегать (избегать – В.Л.) весьма подлых, ибо оне отнимают много важности и силы и в самых лучших распространениях; 2) идеи должно хорошие полагать напереди (ежели натуральный порядок к тому допустит), которые получше, те в середине, а самые лучшие на конце так, чтобы сила и важность распространения вначале была уже чувствительна, а после того отчасу возрастала».

Далее Ломоносов пишет о том, как пробудить в слушателях любовь и ненависть, радость и страх, благодушие и гнев, справедливо полагая, что эмоциональное воздействие часто может оказаться сильнее холодных логических построений.

«Хотя доводы и довольны бывают к удовлетворению о справедливости предлагаемыя материи, однако сочинитель слова должен сверх того слушателей учинить страстными к оной. Самые лучшие доказательства иногда столько силы не имеют, чтобы упрямого преклонить на свою сторону, когда другое мнение в уме его вкоренилось... Итак, что пособит ритору, хотя он свое мнение и основательно докажет, ежели не употребит способов к возбуждению страстей на свою сторону?..

А чтобы сие с добрым успехом производить в дело, то надлежит обстоятельно знать нравы человеческие... от каких представлений и идей каждая страсть возбуждается, и изведать чрез нравоучение всю глубину сердец человеческих...

Страстию называется сильная чувственная охота или неохота... В возбуждении и утолении страстей, во-первых, три вещи наблюдать должно: 1) состояние самого ритора, 2) состояние слушателей, 3) самое к возбуждению служащее действие и сила красноречия.

Что до состояния самого ритора надлежит, то много способствует к возбуждению и утолению страстей: 1) когда слушатели знают, что он добросердечный и совестный человек, а не легкомысленный ласкатель и лукавец; 2) ежели его народ любит за его заслуги; 3) ежели он сам ту же страсть имеет, которую в слушателях возбудить хочет, а не притворно их страстными учинить намерен».

Чтобы воздействовать на аудиторию, лектор должен учитывать возраст слушателей, их пол, воспитание, образование и множество других факторов. «При всех сих надлежит наблюдать время, место и обстоятельства. Итак, разумный ритор при возбуждении страстей должен поступать как искусный боец: умечать в то место, где не прикрыто».

Произнося слово, надо сообразовываться с темой выступления, подчеркивает Ломоносов. В соответствии с содержанием лекции необходимо модулировать голос, повышая или понижая его, так, чтобы «радостную материю веселым, печальную плачевным, просительную умильным, высокую великолепным и гордым, сердитую произносить гневным тоном... Ненадобно очень спешить или излишнюю протяженность употреблять, для того что от первого слова бывает слушателям невнятно, а от другого скучно».

Во второй части «Руководства к красноречию» Ломоносов говорит об украшении речи, которое состоит «в чистоте штиля, в течении слова, в великолепии и силе оного. Первое зависит от основательного знания языка, от частого чтения хороших книг и от обхождения с людьми, которые говорят чисто». Рассматривая плавность течения слова, Ломоносов обращает внимание на продолжительность словесных периодов, чередование ударений, воздействие на слух каждой буквы и их сочетаний. Украшению речи способствует включение в нее аллегорий и метафор, метонимий и гипербол, пословиц и поговорок, крылатых выражений и отрывков из известных сочинений. Причем все это надо употреблять в меру, добавляет ученый.

Последняя, третья часть «Руководства» называется «О расположении» и повествует о том, как надо размещать материал, чтобы он произвел наилучшее, наисильнейшее впечатление на слушателей. «Что пользы есть в великом множестве разных идей, ежели они не расположены надлежащим образом? Храброго вождя искусство состоит не в одном выборе добрых и мужественных воинов, но не меньше зависит и от приличного установления полков». И далее Ломоносов на многочисленных примерах поясняет сказанное.

Посмотрим теперь, как сам ученый на практике применял вышеизложенное в своих публичных выступлениях. Современники свидетельствуют, что Ломоносов был выдающимся ритором. Это признавали даже его недруги. Враг ученого Шумахер писал одному из своих корреспондентов: «Очень бы я желал, чтобы кто-нибудь другой, а не господин Ломоносов произнес речь в будущее торжественное заседание, но не знаю такого между нашими академиками. Оратор должен быть смел и некоторым образом нахален. Разве у нас есть кто-либо другой в Академии, который бы превзошел его в этом качестве». Здесь сквозь явное недоброжелательство просматривается невольное признание риторических способностей.

«Слова» и «Речи» ученого всегда привлекали множество слушателей и проходили с неизменным успехом. Известный русский просветитель Н.И. Новиков вспоминал, что слог Ломоносова «был великолепен, чист, тверд, громок и приятен», а «нрав он имел веселый, говорил коротко и остроумно и любил в разговорах употреблять острые шутки».

В качестве иллюстраций ораторского искусства Ломоносова, его умения образно и интересно рассказывать об успехах и достижениях науки, понятно объяснять дотоле неизвестное рассмотрим два примера. Первый – «Слово о пользе химии, в публичном собрании императорской Академии наук сентября 6 дня 1751 года говоренное Михаилом Ломоносовым». Начинается оно так:

«Рассуждая о благополучии жития человеческого, слушатели, не нахожу того совершеннее, как ежели кто приятными и беспорочными трудами пользу приносит... Приятное и полезное упражнение, где способнее, как в учении, сыскать можно? В нем открывается красота многообразных вещей и удивительная различность действий и свойств... Им обогащающийся никого не обидит затем, что неистощимое и всем общее предлежащее сокровище себе приобретает».

Говоря о пользе учения, о необходимости приобретения знаний, ученый показывает, насколько образованный человек отличается в лучшую сторону от невежественного. И призывает учиться, познавать новое.

«Представьте, что один человек немногие нужнейшие в жизни вещи, всегда перед ним обращающиеся, только назвать умеет, другой не токмо всего, что земля, воздух и воды рождают, не токмо всего, что искусство произвело чрез многие веки, имена, свойства и достоинства языком изъясняет, но и чувствам нашим отнюдь не подверженные понятия ясно и живо словом изображает. Один выше числа перстов своих в счете производить не умеет, другой не токмо... величину без меры познавает, не токмо на земли неприступных вещей расстояние издалека показать может, но и небесных светил ужасные отдаления, обширную огромность, быстротекущее движение и на всякое мгновение ока переменное положение определяет... Не ясно ли видите, что один почти выше смертных жребия поставлен, другой едва только от бессловесных животных разнится; один ясного познания приятным сиянием увеселяется, другой в мрачной ночи невежества едва бытие свое видит?»

Далее Ломоносов говорит о связи науки и практики, об их взаимном влиянии друг на друга.

«Учением приобретенные познания разделяются на науки и художества (ремесла, практическую деятельность. – В.Л.). Науки подают ясное о вещах понятие и открывают потаенные действий и свойств причины; художества к приумножению человеческой пользы оныя употребляют. Науки довольствуют врожденное и вкорененное в нас любопытство; художества снисканием прибытка увеселяют. Науки художествам путь показывают; художества происхождение наук ускоряют. Обой общею пользою согласно служат. В обоих сих коль велико и коль необходимо есть употребление химии, ясно показывает исследование натуры и многие в жизни человеческой преполезные художества».

Рассказывая о том, как нужно вести исследование природы («натуры»), ученый приводит такое образное сравнение.

«Когда от любви беспокоящийся жених желает познать прямо склонность к себе своей невесты, тогда, разговаривая с нею, примечает в лице перемены цвету, очей обращение и речей порядок, наблюдает ее дружества, обходительства и увеселения... Равным образом прекрасныя натуры рачительный любитель, желая испытать толь глубоко сокровенное состояние первоначальных частиц, тела составляющих, должен высматривать все оных свойства и перемены, а особливо те, которые показывает ближайшая ее служительница и наперстница и в самые внутренние чертоги вход имеющая химия».

Затем Ломоносов говорит о том, что ученый должен быть одновременно и теоретиком и практиком. Он должен многое знать, уметь «соединять математику с химией», быть энциклопедистом. «Бесполезны тому очи, кто желает видеть внутренность вещи, лишаясь рук к отверстию оной. Бесполезны тому руки, кто к рассмотрению открытых вещей очей не имеет».

После такого развернутого введения Ломоносов переходит к сути дела. Он рассказывает о том, чем занимается химия, какими методами она ведет исследования, о важности ее для практической деятельности человека (металлургия – получение металлов, медицина – изучение химического состава человеческого тела и приготовление лекарств, которые «часто удрученных болезнию почти из гроба восставляют», живопись – изготовление красок, быт – приготовление пищи, напитков и т.п.).

«Между художествами первое место, по моему мнению, имеет металлургия, которая учит находить и очищать металлы и другие минералы... Металлы подают укрепление и красоту важнейшим вещам, в обществе потребном... Ими защищаемся от нападения неприятельского... Металлы отверзают недро земное к плодородию; металлы служат нам в ловлении земных и морских животных для пропитания нашего; металлы облегчают купечество удобною к сему монетою, вместо скучныя и тягостныя мены товаров. И кратко сказать, ни едино художество, ни едино ремесло простое употребления металлов миновать не может».

Но металлы надо добыть, очистить от примесей и т.д. И здесь на помощь человеку приходит химия. «В сем случае коль проницательно и коль сильно есть химии действие! Напрасно хитрая натура закрывает от ней свои сокровища... ибо острота тонких перстов химических полезное от негодного и дорогое от подлого распознать и отделить умеет и сквозь притворную поверхность видит внутреннее достоинство».

Государство сильно тогда, когда оно располагает многочисленными и богатыми залежами полезных ископаемых. Ломоносов возражает против мнения, что они имеются только в жарких странах. «Напрасно рассуждают, что в теплых краях действием солнца больше дорогих металлов, нежели в холодных, родится, ибо по нелживым физическим исследованиям известно, что теплота солнечная до такой глубины в землю не проницает, в которой металлы находятся. И знойная Ливия, металлов лишенная, и студеная Норвегия, чистое серебро в камнях своих у содержащая, противное оному мнению показывают... Мне кажется, я слышу, что она (Россия. – В.Л.) к сынам своим вещает: Простирайте надежду и руки ваши в мое недро и не мыслите, что искание ваше будет тщетно». В конце «Слова» звучит гимн химии.

«Широко распространяет химия руки свои в дела человеческие... Куда ни посмотрим, куда ни оглянемся.

везде обращаются пред очами нашими успехи ея прилежания».

Заканчивает свое выступление Ломоносов такими словами: «Предложив о пользе химии в науках и художествах, слушатели, предостеречь мне должно, дабы кто не подумал, якобы все человеческой жизни благополучие в одном сем учении состояло и якобы я... с презрением взирал на прочие искусства. Имеет каждая наука равное участие в блаженстве нашем, о чем несколько в начале сего моего слова вы слышали».

Так ярко, образно, интересно рассказывает профессор химии о своей науке, о ее успехах и достижениях, о нерешенных проблемах и стоящих перед ней задачах. Он говорит о могуществе и силе человеческого разума, о замечательных свершениях ученых, о красоте и величии природы.

Конечно, по одному тексту лекции трудно составить себе представление о ее воздействии на слушателей, так как «за бортом» остаются голос оратора, эмоциональная окраска, мимика, жест. «Книга бездушна, – говорил известный французский ученый Ф. Видаль*, – а лекция – это жизнь». Но даже содержание «Слова о пользе химии», отрывки из которого приведены выше, дает представление об интеллектуальном и эмоциональном настрое выступления. М.В. Ломоносов был незаурядным ритором, блестящим пропагандистом научных знаний.

* Ф. Видаль (1862...1929) открыл реакцию агглютинации, применяемую для диагностики брюшного тифа.

Второй пример – «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих». Это публичное сообщение ученого связано с трагическим событием, случившимся летом 1753 г., – смертью от удара молнии друга Ломоносова, академика Г.В. Рихмана.

Утром 6 августа (26 июля) 1753 г. Ломоносов и Рихман заседали вместе в академии, а в 12 часов, когда над Петербургом начала собираться гроза, попросили отпустить их домой, чтобы продолжить наблюдения над атмосферным электричеством, исследованием которого они занимались последнее время.

Для этой цели служили «громовые машины», установленные в квартирах Рихмана и Ломоносова, живших на Васильевском острове соответственно на второй и пятой линиях. Устройство такой машины было весьма несложно. От металлического стержня, укрепленного на крыше дома, проволока шла в комнату, где проводились опыты, и крепилась к электрометру. Он представлял собой льняную нить, прикрепленную к вертикальной металлической линейке. Когда последняя была наэлектризована, она заряжала нить и отталкивала ее от себя. По степени отклонения нити от вертикали можно было судить о силе «возбуждающего» электричества.

Итак, эксперименты проводились с молниеприемником и с соединенным с ним простейшим электроизмерительным прибором. 5 сентября 1753 г. ученые должны были доложить Петербургской Академии наук о результатах своих исследований. Это были очень опасные опыты. Так как молниеприемники не были заземлены (иначе электричество уходило бы в землю и величину его нельзя было бы измерить), то «громовые машины» представляли собой не молниеотводы, а скорее «молниеприводы». Несчастье должно было случиться, и оно произошло. Вот как повествует о нем М.В. Ломоносов в письме И.И. Шувалову. Конечно, это послание можно было бы пересказать своими словами (современными фразами), но подлинный текст лучше передает дух эпохи.

«Что я ныне к Вашему превосходительству пишу, за чудо почитайте, для того что мертвые не пишут. Я не знаю еще или по последней мере сомневаюсь, жив ли я или мертв. Я вижу, что г. профессора Рихмана громом убило в тех же точно обстоятельствах, в которых я был в то же самое время.

Сего июля в 26 число, в первом часу пополудни, поднялась громовая туча от норда. Гром был нарочито силен, дождя ни капли. Выставленную громовую машину посмотрев, не видел я ни малого признаку электрической силы. Однако, пока кушанье на стол ставили, дождался я нарочитых электрических из проволоки искор, и к тому пришла моя жена и другие, и как я, так и оне беспрестанно до проволоки и до привешенного прута дотыкались, затем что я хотел иметь свидетелей разных цветов огня, против которых покойный профессор Рихман со мной споривал. Внезапно гром чрезвычайно грянул в самое то время, как я руку держал у железа, и искры трещали. Все от меня прочь побежали. И жена просила, чтобы я прочь шел. Любопытство удержало меня еще две или три минуты, пока мне сказали, что щи простынут, а притом и электрическая сила почти перестала. Только я за столом просидел несколько минут, внезапно дверь отворил человек покойного Рихмана, весь в слезах и в страхе запыхавшись... Он чуть выговорил: «Профессора громом зашибло»... Приехав увидел, что он лежит бездыханен...

Мне и минувшая в близости моя смерть, и его бледное тело, и бывшее с ним наше согласие и дружба, и плач его жены, детей и дому столь были чувствительны, что я великому множеству сошедшегося народа не мог ни на что дать слова или ответа, смотря на того лице, с которым я за час сидел в Конференции и рассуждал о нашем будущем публичном акте. Первый удар от привешенной линей с ниткой пришел ему в голову, где красно-вишневое пятно видно на лбу, а вышла из него громовая электрическая сила из ног в доски. Ноги и пальцы сини, и башмак разодран, а не прожжен. Мы старались движение крови в нем возобновить, затем что он еще был тепл, однако голова его повреждена, и больше нет надежды. Итак, он плачевным опытом уверил, что электрическую громовую силу отвратить можно, однако на шест с железом, который должен стоять на пустом месте, в которое бы гром бил сколько хочет. Между тем умер г. Рихман прекрасною смертию, исполняя по своей профессии должность. Память его никогда не умолкнет». Понимая, что гибель Рихмана может вызвать нежелательные последствия, Ломоносов в конце письма просил Шувалова, имевшего большой вес при дворе, «чтобы сей случай не был протолкован противу приращения наук, всепокорнейше прошу миловать науки».

Как и предполагал Ломоносов, смерть Рнхмана повергла многих в академии в шоковое состояние, вызвала всевозможные толки и нелепейшие слухи. Служители культа заговорили о «каре божей», о «божьем промысле» и о «божественном возмездии». Реакционеры от науки настаивали на опасности опытов и требовали прекращения «ненужных» испытаний. Президент Академии наук К.Г. Разумовский под нажимом многих колеблющихся, сомневающихся, испуганных отменил назначенное на 5 сентября публичное выступление Ломоносова, посвященное электрическим явлениям в атмосфере.

Ученый со всей смелостью и страстностью вступил в бой с косностью и невежеством. Он доказывал необходимость и важность опытов по электричеству, говорил, что путь в незнаемое всегда связан с риском и опасностью, объяснял смерть Рихмана реальными, а не сверхъестественными причинами. Он спорил, убеждал, доказывал, требовал и добился изменения позиции президента Разумовского, который назначил сообщение ученого на 26 ноября, мотивируя свое решение тем, «дабы господин Ломоносов с новыми своими изобретениями между учеными в Европе людьми не опоздал и через то труд бы его в учиненных до сего времени электрических опытах не пропал».

В назначенный день состоялось публичное выступление М.В. Ломоносова, на котором он прочитал «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих».

Вначале он высказал уверенность в том, что случившееся трагическое событие не испугает ученых и не остановит прогрессивное развитие науки. «Людей, которые бедственными трудами или паче исполинскою смелостию тайны естественные испытать тщатся, не надлежит почитать предерзкими, но мужественными и великодушными, ниже оставлять исследования натуры, хотя они скоропостижным роком живота лишились. Не устрашил ученых людей Плиний, в горячем пепле огнедышащего Везувия погребенный... Не думаю, чтобы внезапным поражением нашего Рихмана натуру испытующие умы устрашились и электрической силы в воздухе законы изведывать перестали; но паче уповаю, что все свое рачение на то положат, с пристойной осторожностию, дабы открылось, коим образом здравие человеческое от оных смертоносных ударов могло быть покрыто».

Ломоносов объяснял возникновение атмосферного электричества трением воздушных слоев друг о друга при перемещении холодных масс воздуха вниз, а теплых – вверх. Это была первая научная гипотеза, объясняющая электризацию атмосферы. Сейчас среди «генераторов» атмосферного электричества, помимо облаков и осадков, называют также пылевые бури, извержения вулканов, метели, разбрызгивание воды водопадами, морским прибоем и т.п. Так как воздух включает в себя твердые частицы, то электризация его поэтому усиливается, считал ученый. Он правильно предположил, что электрический заряд облака равномерно распределен между всеми составляющими его капельками воды. Ломоносов на основе многих наблюдений и измерений доказал тождество молнии и электрической искры и высказал свое твердое убеждение в электрической природе северных сияний.

Отстаивая право ученого заниматься исследованием природы, думать о способах защиты от причиняемых ею бед и отвечая своим горе-критикам, он говорил: «Истолковав сии явления, уповаю, что по возможности удовольствовал громовою теорией любопытство ваше; того ради к той части обращаюсь, в которой покушусь искать удобных способов к избавлению от смертоносных громовых ударов. Сим предприятием не уповаю, слушатели, чтобы в вас негодование или боязнь некоторая родилась. Ибо вы ведаете, что бог дал и диким зверям чувство и силу к своему защищению, человеку сверх того прозорливое рассуждение к предвидению и отвращению всего того, что жизнь его вредить может. Ни одни молнии из недра преизобилующия натуры на оную устремляются, но и многие иные; поветрия, наводнения, трясения земли, бури, которые не меньше нас повреждают, не меньше устрашают. И когда лекарствами от моровой язвы, плотинами от наводнений, крепкими основаниями от трясения земли и от бурь обороняемся и притом не думаем, якобы мы предерзостным усилованием гневу божию противились, того ради какую можем мы видеть причину, которая бы нам избавляться от громовых ударов запрещала?»

Из этого отрывка видно, какой безупречной логикой обладал Ломоносов, как умело он выстраивал доказательства своего утверждения о праве ученого на эксперимент, хотя прекрасно понимал, что некоторым «академикам» и «невеждам-попам физику толковать нет нужды». Далее Ломоносов рассказывал о том, как, по его мнению, можно защититься от удара молнии. Он говорил: «Возвышенные места больше громовым ударам подвержены, нежели низкие, никогда мне слышать или читать не случалось, чтобы в рудник ударила молния. Подтверждается сие примером, который нашел я в Фрейбергском летописце. В 1556 году декабря 29 дня среди ночи взошла бурная громовая туча, которою в окрестных местах шестнадцать церквей молниею ударены и сожжены были; однако при том ни о едином повреждении рудников не упоминается, хотя ими тамошние горы везде и во все стороны прокопаны». Поэтому наиболее безопасным местом при грозе Ломоносов считал рудник. Говоря о церквах, он хотел подчеркнуть, что молнии не щадят даже такие богоугодные строения, как храмы и молельни. «Известно всем, что в завостроватые верхи высоких башен всего чаще молния ударяет, особливо ежели железными указателями ветра украшены или металлом покрыты... Востроверхие башни тогда во всем подобны стрелам электрическим, которые испытатели громовой силы нарочно выставляют и которых действие в притягивании оной многими опасными опытами и смертию господина профессора Рихмана довольно известно. Такие стрелы на местах, от обращения человеческого по мере удаленных, ставить за небесполезное дело почитаю, дабы ударяющая молния больше на них, нежели на головах человеческих и на храминах, силы свои изнуряла».

После выступления было задано много вопросов. О характере некоторых из них представление дает объяснение ученым, почему молния убивает людей, звонящих в колокола. В то время пытались «разбивать» грозовые тучи стрельбой из пушек или колокольным звоном. Вот, что сказал Ломоносов: «Поражены были молнией люди, бывшие у колоколов, не потому, что электрические тучи, как пчелы, привлечены были звоном, а потому, что медь колоколов точно так же, как железный прут Рихмана, восприняла электрическую силу в высоте и умертвила близ стоявших людей. Поэтому надо, чтобы те, кто в грозу с молниями звонят в колокола, употребляли длинные и лучше всего шелковые веревки».

«Слово о явлениях воздушных» сразу же было издано на русском и латинском языках. «Речи» и «Слова» петербургских академиков выпускались значительными для того времени тиражами – до 1200 экземпляров, поэтому они становились широко известны за пределами академической среды и даже за границей. Публичные выступления ученых играли важную роль в распространении научных знаний, борьбе с косностью и невежеством, царившими в то время. И первым среди популяризаторов науки, самым страстным ее пропагандистом был Михаил Васильевич Ломоносов. Его работы, написанные доходчиво и занимательно, знала вся русская прогрессивная общественность.

Надо отметить, что Ломоносов – первый отечественный ученый, который начал читать лекции на русском языке. Это было очень важно для просвещения народа, так как многие не знали иностранных языков, а тем более латыни. Столичная газета «Санкт-Петербургские ведомости» сообщала 24 июня 1746 г.: «Сего июня 20 дня... той же Академии профессор Ломоносов начал о физике экспериментальной на российском языке публичные лекции читать». Затем в занятиях был некоторый перерыв, а 5 августа 1746 г. та же газета уведомляла своих читателей: «Охотникам до физики экспериментальной через сие объявляется, что Академии Наук профессор господин Ломоносов с предбудущей пятницы по-прежнему в положенные часы, а именно от трех до пяти часов, начнет продолжать свои публичные лекции». Наш великий соотечественник делал все, чтобы в России «ученые люди размножались и науки распространялись и процветали». Такую задачу он поставил себе сам.

Просветительская деятельность Ломоносова носила ярко выраженный общественный, гражданский характер. В «Слове о явлениях воздушных» он подчеркивал пользу науки, которая служит обществу и в дни мира, и в дни войны. Он говорил, что нельзя «ни полков, ни городов надежно укрепить, ни кораблей построить и безопасно пустить в море, не употребляя математики, ни оружия, ни огнедышащих махин, ни лекарств поврежденным в сражении воинам без физики приготовить, ни законов, ни судов правости, ни честности нравов без учения философии и красноречия ввести и, словом, ни во время войны государству надлежащего защищения, ни во время мира украшения без вспоможения наук приобрести невозможно».

Сам Ломоносов был безусловным сторонником мирных отношений между государствами. Выступая 8 мая 1759 г. в Академии наук с «Рассуждениями о большой точности пути», он не мог не высказать своего протеста против войны, которую тогда вела Россия. (Эта война получила впоследствии название Семилетней.) Он говорил: «О, если бы оные труды, попечения, иждивения и несчетное многолюдство, которые война похищает и истребляет, в пользу мирного и ученого мореплавания употреблены были, то бы не токмо неизвестные еще в обитаемом свете земли, не токмо под неприступными полюсами со льдами соединенные береги открыты, но и дна бы морского тайны рачительным человеческим снисканием, кажется, исследованы были! Взаимным бы сообщением избытков коль много прирасло наше блаженство! И день бы учений колико яснее воссиял бы откровением новых естественных таинств!»

В заключение мне хочется привести несколько выдержек из «Рассуждений об обязанностях журналистов при изложении ими сочинений...».В них Ломоносов сформулировал правила, которым, как он считал, должны следовать все популяризирующие научные знания – ученые, писатели, журналисты.

«...Всякий, кто берет на себя труд осведомлять публику о том, что содержится в новых сочинениях, должен прежде всего взвесить свои силы. Ведь он затевает трудную и очень сложную работу, при которой приходится докладывать не об обыкновенных вещах и не просто об общих местах, но схватывать то новое и существенное, что заключается в произведениях, создаваемых часто величайшими людьми. Высказывать при этом неточные и безвкусные суждения значит сделать себя предметом презрения и насмешки; это значит уподобиться карлику, который хотел бы поднять горы.

...Чтобы быть в состоянии произносить искренние и справедливые суждения, нужно изгнать из своего ума всякое предубеждение, всякую предвзятость и не требовать, чтобы авторы, о которых мы беремся судить, рабски подчинялись мыслям, которые властвуют над нами, а в противном случае не смотрели на них как на настоящих врагов, с которыми мы призваны вести открытую войну...

Журналист не должен спешить с осуждением гипотез. Они дозволены в философских предметах и даже представляют собой единственный путь, которым величайшие люди дошли до открытия самых важных истин...

Главным образом пусть журналист усвоит, что для него нет ничего более позорного, чем красть у кого-либо из собратьев высказанные последним мысли и суждения и присваивать их себе, как будто он высказывает их от себя, тогда как ему едва известны заглавия тех книг, которые он терзает...

Наконец, он никогда не должен создавать себе слишком высокого представления о своем превосходстве, о своей авторитетности, о ценности своих суждений...»*

* Оригинал этой статьи М.В. Ломоносова не сохранился. Перевод сделан с его статьи «Рассуждения...», опубликованной в Амстердаме в 1755 г. на французском языке (Ломоносов М.В. Поли. собр. соч. – Т. 3, – С. 230...232).

Ломоносов неукоснительно следовал этим правилам. Поступать так он завещал и нам – его почитателям и последователям, всем популяризаторам науки.